Опять зазвонил телефон. Его треск заглушил звук капающей из крана воды. По холодному полу пробежала мышь. Глухо забубнил за стеной матерный монолог. Зачесался мизинец левой ноги. Я не вышел на работу. Уже четвертый или пятый день. Без предупреждения. Без сожаления и угрызений совести. Просто четвертый или пятый день лежал, рассматривая бесконечную, доселе мне недоступную красоту потолка и мучаясь кислым жжением мизинца на ноге. Дотянуться до надоедливого пальца было намного выше моих сил. Я просто лежал и смотрел то на него, то на завораживающе-обшарпанную штукатурку на потолке. В голове гудело. Тревожило смутное желание перемен. Неважно каких. Главное чтобы что-нибудь и, желательно, сильно в моей жизни изменилось. Ведь что-то, или почти все, в ней идет не так, как следовало бы. Несколько дней назад я сидел перед компьютером двенадцать астрономических часов из двадцати четырех, отведенных Создателем на земные сутки, в стерильном бело-сером офисе. Восемь часов из двенадцати, отведенных начальством для осуществления моих функциональных обязанностей, я совершал механические движения пальцами рук, тем самым увеличивая общую прибыльность деятельности совершенно чуждой и даже неприятной мне совокупности людей. Остальные четыре часа я молча разглядывал Олину попку или пил отвратительный остывший напиток, который окружающий меня социум уверенно позиционировал в качестве кофе. Возвращение домой не сулило никакого разнообразия: какое-нибудь плохое кино, несколько гнетущих мировых новостей и, может быть, алкоголь. И совершенно точно — одиночество. Ничего плохого в этом сочетании ожидавших меня дома удовольствий, конечно, нет. Оно мне даже нравится. В нем я ощущаю себя гораздо гармоничнее, чем лицезря Олины бесспорные плюсы. Но ощущение внутреннего дискомфорта последнее время — мой самый преданный спутник и самый внимательный и умный собеседник. Наверное, именно поэтому несколько дней назад я просто не пошел на работу. Точнее — просто не встал с кровати. Я открыл глаза, оглядел комнату, сочтя самым достойным моего внимания объектом обшарпанный потолок, уставился на него, обнаружив его бесконечную, доселе недоступную мне красоту. И просто остался лежать. На спине. Не двигаясь.
Раздался резкий раздражающий звук домашнего телефона. В ванной комнате не прекращалась атональная надоедливая мелодия струйки воды. Через всю комнату по диагональной траектории с каким-то жизнерадостным упоением и непоколебимой целеустремленностью пробежала мышь. Гул за стеной стал более громким и менее внятным. Каким-то издевательски-насмешливым зудом напоминал о себе мизинец на левой ноге. Я упорно терплю это издевательство и не предпринимаю никаких попыток его остановить. Я вообще, если подумать, в жизни совершил мало попыток изменить текущий ход вещей. Я ведь мог бы быть женат, если бы предпринимал эти попытки. Я ведь мог бы быть счастливее. С другой стороны, что такое счастье? Самый простой и самый популярный из известных мне способов в глобальном масштабе сделать людей счастливыми — это лишить всего и понемногу возвращать. Люди признают в подобной схеме справедливую и честную модель управления, а, может быть, руководителя, придерживающегося данного принципа, даже причислят к лику святых. Стимуляция в обществе недостатка всегда гарантирует обратную связь в виде всенародного обожания в ответ на крупную подачку. Следовательно, построение и поддержание иерархической системы потребностей в обществе — это способ создания баланса счастья и несчастья, так как счастье ОбществоПерманентнойПотребности отождествляет с моментом приобретения каждым его членом того, чего тот желал. А чаще — с моментом приобретения каждым его членом внушено-желаемого. Эта модель абсолютно справедлива и для жизнедеятельности одного простого индивида вроде меня. Ты приобретаешь то, чего очень долго хотел. Тебя переполняют эмоции разной степени яркости. Эта степень прямо пропорциональна длительности ожидания желаемого и сложности его приобретения, и обратно пропорциональна некоторому унынию, связанному с утратой накопленного. Потом у тебя появляется новое желание и заряд счастья, полученный тобой вместе с предыдущей вещью, убывает прямо пропорционально промежутку времени, которое требуется тебе для достижения следующего предмета нужды. Если кривая счастья, вследствие избыточной продолжительности времени приобретения желаемого, упала ниже уровня моральной устойчивости индивида, у него начинается депрессия, которая, в свою очередь, лечится приобретением вещи более доступной. И, даже не смотря на это, совершенно справедливо утверждение, что деньги не делают счастливее. Размер материальной базы просто проецирует желания на аналогичные по степени недоступности с сохранением общих пропорций. Опять же если проецировать на мою жизнь до недавнего времени, то все сходится. Кроме одного. Я желал ее. Не просто желал — я мечтал о ней! Я бы все отдал за нее, за то чтобы она была в поле моего неловкого, пусть случайного, пусть глупого и редкого, но воздействия. Но этого не произошло… Потому что я не совершил необходимых в той ситуации поступательных движений, и в очередной раз наплевал на представившуюся попытку изменить текущий ход вещей. Наверное, именно я — то самое исключение из правил и погрешность любой модели, без которой не существует правила и модели. Моя кривая счастья упала до такой степени, после которой ни о какой возможности терапии с целью восстановления даже не может идти речи. Почему-то когда это все осознаешь, становится тошно и хочется что-то изменить в этом мире в целом и в своей мелкой жизни в частности, но именно пронизываемый этим чувством ты ложишься, и не двигаешься, очарованный бесконечной доселе незаметной красотой потолка своей квартиры.
Опять этот отвратительный звук советского телефонного аппарата! Наверное, у человека, создавшего этот чудовищный агрегат, совсем не было музыкального слуха. Мучительный треск, сообщающий мне о том, что кто-то ожидает моего ответа, отражается от серых стен и, кажется, убивает все живое на своем пути. В перерывах между затяжными трелями телефона нервные клетки уничтожает звук воды, рожденной в глубинах металлического ствола старого крана и падающей на дно ванны с шершавым плеском разбивающейся на множество осколков. Знакомое серое существо, дружелюбно цокая по напольному покрытию маленькими лапками, спешно пересекло комнату и скрылось где-то в глубине разбросанных на полу книг. Пьяный сосед угрожающе зарычал и, похоже, даже бросил что-то громоздкое в своего несговорчивого оппонента. Матерные буквосочетания слились с обильными междометьями, ложась на мотив охотничьей песни полуголых воинов африканских племен. Но вся окружающая суматоха меркла перед нарастающим всепоглощающим зудом моего возмутительного отростка на нижней конечности, так мне необходимой для перемещения в пространстве еще несколько дней назад! Зуд заполонил собой все вокруг. Я чувствовал его. Я, кажется, его даже видел! Он становился осязаемым. Игнорировать его становилось просто невозможно. На это не способны никакие силы во вселенной, кроме одной-единственной, которой в этот момент обладал только я — апатии. Она всесильна! Благодаря ей уже несколько дней я, не меняя позы, лежу у себя в квартире и смотрю в потолок. Иногда, даже переставая дышать…
Очередной звонок телефона резанул меня по глазам продолжил свой эмоциональный грохот. Должно быть, с работы звонят. Так положено, согласно алгоритму, заложенному в голове у любого человека, находящегося на рабочем месте не для работы, а именно для выполнения там своих функциональных обязанностей. Если человек не вышел на работу, необходимо ему позвонить, чтобы услышать подтверждение того, что он действительно на работу не вышел, а так же отрешенно выслушать так называемые причины невыхода. Кому они на самом деле важны — эти причины? Важно одно — человек не выполняет свои функциональные обязанности в период времени, который ему оплачивается для того чтобы он их выполнял. Дифференциация причин на удовлетворительные и неудовлетворительные — это один из инструментов воздействия на человека, способ организации его деятельности. Это один из способов заставить человека чувствовать свою зависимость, это удобный повод принизить его достоинство и свободолюбие. А когда человека ограничивают в свободе, его поглощает апатия. И тем она сильнее, чем глубже внутренний дискомфорт человека, вызванный попиранием его свободы. Апатия лечится только сознательным выбором точки приложения своей энергии в свободное от осуществления профессиональных обязанностей время. Проще говоря, выбором хобби. Сознательно выбирая его себе, человек как бы замещает кусок свободы, которого его лишили, путем гипертрофированной демонстрации оставшегося куска. Спорт, фотография, рисование или прогулки на лошадях. Может быть что угодно — это не имеет особого значения. Главное чтобы оно было, потому что это залог имитации внутреннего баланса. Я собирал почтовые марки. До фанатизма. До остервенения разыскивая с помощью интернета редкие образцы и читая новости о выпусках ограниченных тиражей. Это идеальный вариант хобби, потому что он почти бесконечен во времени. Он не зависит от возраста, физической подготовки, социального статуса. Но почему-то степень яркости положительных эмоций от приобретения долго разыскиваемой марки не впечатляла и не давала импульса для счастливого существования хотя бы самого минимального отрезка времени. И я бросил хобби. А если быть точным, я его отпустил на волю, на самостоятельное существование, чтобы не мучать его своими нудными потугами изобразить заинтересованного в нем человека. Надо было наклеить все мои марки на потолок, и тогда его бесконечная доселе недоступная мне красота скрылась бы от моих глаз навсегда. И тогда бы, наверное, вообще не наступил бы сегодняшний день.
Зазвонил телефон. Продолжала капать вода. Пробежала мышь. За стеной низким голосом матерятся. Чешется мизинец левой ноги. Гул в голове приобрел ровные сонные очертания. От чего-то в мыслях появились ясность и даже решительность, совместно оформившись в избитый тезис о том, что никто кроме меня не может сделать мою жизнь лучше. Для меня вполне очевиден тот факт, что значение слова «делать» всегда напрямую связано с совершением определенных сознательных поступков. Значит, их надо совершить. И я могу их совершить. И я их совершу. От осознания собственных сил изменить что-то в своей жизни, моя кривая счастья сдвинулась с мертвой точки, находящейся где-то вблизи абсолютного нуля, и достаточно уверенно поползла вверх. Я пошевелил головой, убедившись, что на мои мысленные приказы она отзывается адекватными движениями — из стороны в сторону. Я попытался напрячь бесконечно онемевшие мышцы рук — они без видимого энтузиазма, но подчинились тоже. Немного помедлив, ощутив положительную прогрессию кривой счастья, я стиснул зубы и, разрывая в клочья липкую эластичную апатию, тяжело дыша, оторвал тело от кровати и сел, ощущая себя по меньшей мере колоссом. Медленно, но уверенно протянул руку вперед, на долю секунды остановив ее движение в сантиметре от цели. И, почувствовав бесконечную внутреннюю уверенность в правильности и монументальности своих действий, яростно почесал мизинец левой ноги. Взрыв вырвавшейся в небеса кривой счастья, ослепил и оглушил меня, окружив вихрем ярких бликов. Я с упоением продолжал совершать пальцами руки незамысловатые движения, приносящие феерию удовольствия. Я утопал в ощущениях цыпленка, разбившего скорлупу и увидевшего голубое небо, разноцветную радугу, красно-золотые деревья и зеленую траву. Кривая счастья вырвалась из графика координат. Голубые небеса, всем своим великолепием и освежающей чистотой упали мне на плечи, нагнетая внутри меня все новые и новые оттенки восторга. Я не мог остановиться, ведь значение слова «делать» всегда напрямую связано с совершением определенных сознательных поступков. Я встал на табурет. Привязал веревку. Затянул петлю. Глупо уставился на бесконечную доселе недоступную мне красоту старого обшарпанного потолка моей квартиры. И оттолкнул табурет ногой.