мы идём по городу взявшись за руки,её тёплая узкая ладонь в моей,холодный ветер забирается мне под рубашку,она смеется и я тоже смеюсь,я знаю что рядом море я слышу его дыхание.
иногда мне кажется что это просто продолжение долгого сна,когда я видел во сне вокзал южного города и серебристые часы со сломанной минутной стрелкой,часы которые меряют время часами исключая минуты исключая секунды и мгновения,только часы,меряют время словно бы отрезают ножом ровные куски от вечности,сосотяние между тем как проснуться как буд то бы сон настолько удивителен что не хочется чтобы он заканчивался и ты отгоняешь его и крепче сжимаешь веки чтобы напоследок запомнить все до мелочей,запах моря и холодный ветер в лицо.
иногда очень интересно заглядывать в лужи под ногами интересно и страшно вырывать куски облаков под ногами словно бы ты снова в детстве когда держишь перед глазами круглое большое зеркало снятое со стены в прихожей ты идешь заглядывая в него и в нем отражаетс потолок и тебе кажется что ты ступаешь по потолку в каком то перевернутом мире где лампочки и люстра расту прямо из пола и хотя ты понимаешь что это все иллюзия но веришь почему то отчаянно веришь и у тебя дрожат ноги,и теперь ступая по лужам ты словно бы ступаешь по кусочкам того облака что висит высоко над головой.
мы идем по городу.
я сильней сжимаю веки и ловлю ускользающие остатки сна,девочку которая стоит на перроне рядом со своей сестрой они смотрят на серебрянное табло часов улыбаются и пьют колу из пластиковых бутылок а я смотрю на них в высокое окно,жужат мухи и шумит море.
где то внутри меня.
потом мы разговариваем,она произносит свое имя а я произношу свое,я почему то помню лишь имя её сестры,но оно мало что значит для меня,оно просто летит словно паутинка в воздухе и я пытаюсь дотянуться до него кончиками пальцев чтобы поймать и прилепить к краюшку своей верхней губы,чтобы смочь произнести его.
* * *
они должны остановиться у своей тети.тети нет дома только запах её духов.её квартира с распахнутыми в полдень окнами остывшая яичница на сковороде масло и кольца жаренного лука и остывший чай и музыка,наверное тетя из тех людей что никогда не выключает радио и музыка фм станции постоянно гуляет по квартире,современные песни о любви и одиночестве,я наверное хотел бы с ней познакомиться,хотел бы стать частью этого дома в такие моменты когда сестра ставит чайник на плиту а девушка идет переодеваться на ходу стягивая свою футболку я представляю их утро их разговоры смех запах зубной пасты звуки музыки как они говорят о ком то смотрят телевизор и пьют горячий чай с булочками,кто то из них глядит в окно накручивая на палец локон своих волос а кто то держит перед собой газету и с удивлением узнает о том что творится где то там далеко далеко,настолько далеко что это все равно что не взаправду,а еще кто то просто глотает чай и водит пальцем по конфетнице перворачивая карамельки чтобы найти хотя бы одну-шоколадную.
* * *
иногда не хватает слов,не хватает слов чтобы передать как дрожит тело под рубашкой когда холодный ветер гладит его,как хочется прижаться к человеку что рядом с тобой,слова которого песня,пусть даже песня на чужом языке когда смысл не имеет значения а важна лишь интонация,остановки паузы и теплое дыхание между.
она курит.
её сестра тоже курит.
она недокуривает сигарету и давит её в пепельнице,а сестра аккуратно смачивает кончик пальца своей слюной и гасит огонек на кончике,а потом внимательное разглядывает то что получилось.
я не курю,просто сижу рядом с ними и смотрю в их лица словно бы пытаюсь поиграть в игру в которую всегда играешь имея дело с сестрами ищешь что их объединяет чей это нос а чей рот,кто их них папина дочка,то как одна кладет прядь волос за ухо а другая облизывает верхнюю губу слегка проводя по ней влажным языком.чье это.мамино или папино.
разглядывая их ноги и их колени,пальчики на ногах,цвет лака,ресницы,щиколотки,кисти рук.
они курят по разному.
я смотрю на них и не могу думать о них раздельно,наверное я пытаюсь соединить их внутри себя чтобы представить частью общей картины соединить пазлы правильно чтобы возникла та самая гармония,я спрашивая они отвечают одна говорит склонив голову вторая сидит прямо уперевшись подбородком в ладони.
* * *
мне нравится засовывать пальцы ног глубоко в песок и лежать так чтобы волны прибоя лишь слегка касались моих ног,я люблю границу там где горячий песок становится мокрым,тяжелым и мокрым,я люблю плавать на спине и смотреть на небо люблю тишуну в которой есть только шум воды,мне нравится смотреть на их лица и капельки соленного моря на их лбах и щеках,на их влажные волосы и их губы слышать их смех это все сливается в один приятный звук когда смех девушек то тонет то всплывает в отзвуках моря.
она что то говорит мне что то пытается сказать мне а я улыбаюсь я тяну к ней свою руку и ловлю себя я снова ловлю себя на мысли что это уже где то было в фильме годдара наверное когда одна рука тянется к другой руке тянется мучительно долго на фоне неба и травы,или может быть это было в фильме франсуа трюффо.я не понмню но иногда все эти визуальные образы возникающие в голове очень пугают и девальвируют мгновения чистой радости.
словно бы жизнь была и кто то снял про нее замечательный фильм а ты просто проживаешь эти дни как чьи то образы как чьи то кадры через свет тех других людей которые первым увидели его и запечатлели.
всё уже было.
но тепло её ладони.
оно настоящее.
песок в её волосах.
её голос.
всё это настоящее.
я приподнимаюсь чтобы покрутить головой я слегка беспокоюсь за её сестру,а вдруг на неё хотят наброситься кравожадные акулы,я не могу этого допустить не могу что бы часть целого пропала,чтобы там внутри меня умер кусок гармонии,потому что тогда мир вокруг станет в стократ скучнее.
* * *
наверное если бы я очень сильно захотел я бы смог вспомнить о чем мы говорили,может быть мы говорили о книге "в ожидании варваров" или может быть мне это кажется и я говорил об этом с кем то другим,о империи о свободе о одиночестве и о любви которая ничто,и не значит ничего,любовь это как порез,это кровь что капает с руки и это не имеет смысла это ни к чему не ведет просто больно и красиво это стены крепости где то в пустыне и люди которые говорят на разных языках и не могут понять друг друга,и кому то вдруг становится важным понять другого разложить его на обрывки и кусочки узнать его суть но тогда все заканчивается и каждый возвращается в свой ад,в ад который он выбрал для себя в смерть которую сам для себя выдумал,еще будучи маленьким.
как чудовищ что прячутся в темных углах детской комнаты.
их нельзя победить как и любовь,её нельзя победить или уничтожить.
её можно вытравить из себя или пережить.что впрочем одно и тоже.
наверное я бы смог вспомнить слова и фразы диалоги и улыбки между и дыхание между.
но это все испортит.
лучше так без слов.
лучше ветер что гладит меня под рубашкой и её узкая теплая ладонь в моей руке мы идем по городу и я не помню её имени и она не помнит моего,и я кручу головой чтобы найти взглядом её сестру,потому что в море акулы и я не могу потерять эту вторую половинку одного целого потому что мир внутри меня создает мир вокруг меня.
иначе кончится эта тишина и станет скучно.невыносимо скучно.
а я так,наверное не смогу.
* * *
Мне было 10 лет, и я с мамой и Наташей была на море. Мама лет 8 подряд
каждое лето возила нас в одно и то же место - Азовское море, Краснодарский
край, станица Должанская. Она до сих пор его очень любит, раньше нам с
Наташей там тоже нравилось, но когда я выросла, меня начало тошнить от
этого места.
Я очень быстро знакомилась с другими детьми, быстрее, чем Наташа. Мы обычно
рано вставали, завтракали сырниками (мамины сырники, до сих пор их помню и
до сих пор почему-то не люблю). Утром мы ходили на пляж, купались до
умопомрачения - с долгими заплывами, ныряниями, подкидыванием друг друга в
воду. Мама всегда брала с собой на пляж килограмма два черешни, мы с
Наташей ее обожали. Еще мы собирали ракушки, делали бусы и каждый раз
увозили в Москву по тонне этого хлама, несмотря на мамины протесты.
Вечером мы обычно играли во что-нибудь с местными детьми (мама называла их
грубым словом "хохлы"), на ужин ели вкусные блины с вишневым вареньем и
ложились спать. Мама хотела заставить нас спать днем, но у нее никак не
получалось, мы только ей мешали и норовили удрать из комнаты на улицу.
А потом приехали они. Два брата, Денис и Толя. Мне никогда не нравилось имя
Толя. Потом я узнала, что они не родные братья, матери у них разные, Толина
мама погибла, когда ему было полгода. Толе было 14 лет, а Денису 13. Я
сразу влюбилась в Толю. Даже не в него, а в его глаза. Я помню, вечером мы
сидели за столом и играли в карты, около нас всегда крутилось несколько
соседских кошек, мама их подкармливала, и Толя подошел к нам, сел на
корточки, погладил кошку, поднял голову и спросил, как ее зовут. И когда я
увидела его глаза, я поняла, что я влюбилась.
Денис не сразу стал с нами разговаривать. Он считал, что мы с Наташей
слишком мелкие, несколько раз в день спрашивал, сколько мне лет, а потом
сокрушенно качал головой. Все наше общение строилось на жестоких недетских
"подъебках" - кто над кем подшутит обиднее. На пляже мы устраивали дикие
игрища: гонялись друг за другом по песку, плавали на перегонки,
соревновались, кто кого загонит подальше в море и вотрет в голову медузу.
Однажды Денис меня чуть не утопил.
Мы с Наташей редко говорили о ребятах. Иногда только она говорила: " Ты не
видишь что ли: Денис в тебя влюбился". Иногда мне самой так казалось. Денис
был красивый мальчик - с черными волосами, карими глазами и правильными
чертами лица. Но Толины глаза мне нравились гораздо больше.
Вечером мы обычно до полуночи резались в карты, отбиваясь от маминых
призывов идти спать. Обычно мы еще уминали все сладости, которые тетя Галя
- мама Дениса и мачеха Толи, клала на стол. Маме часто было за нас
неудобно, она вообще неуютно чувствовала себя с родителями ребят, потому
что они были гораздо богаче и очень веселые, и мама часто ощущала себя
бедной родственницей.
Скоро я поняла, что Наташа тоже влюблена в Толю. Она стала донимать меня
рассказами, что они поженяться, когда вырастут. Наташа была бесшабашнее и
быстрее меня - скакала как кузнечик, смеялась заливистым смехом. Мама
называла ее "колокольчиком". Я начала злиться на нее и завидовать.
Перестала участвовать в общих игрищах, сидела в нашей темной душной комнате
и читала книжки, взятые в сельской библиотеке. Иногда симулировала больной
живот или говорила, что обгорела. Однажды все трое приперлись ко мне в
комнату и силком вытащили меня на улицу.
Так продолжалось две недели, а потом нам пришла пора уезжать. Это было
очень тяжело. Я бы все отдала, чтобы тогда остаться в Должанской еще на
неделю.
Потом мы виделись пару раз - однажды ездили к ребятам в гости, чопорно
сидели за накрытым столом, потом, сжав колени, пытались о чем-то говорить у
ребят в комнате. Но всё это было уже не то. Наверное, то лето было самым
счастливым в моей жизни.