Геологические истории полная версия

                История 1

                Начало


    Закончив университет, мы по распределению поехали в Амурское геологическое управление г. Хабаровска на поезде, с подъёмными в кармане. Муж мой родился во Владивостоке и жил там до 18-ти лет. Мы транзитом проехали во Владивосток. Пожили у его друга дней 5, посмотрели город, погуляли, пообщались с его друзьями. Сына оставили с моими родителями на год. Потом вернулись в управление г. Хабаровска. В управе нас послали в городок Зею, где была работа по специальности «Геологическая съёмка и поиски месторождений полезных ископаемых».

    Но в Зею можно было попасть только через управление города Свободного, где нас тормознули до весны, объяснив, что на чужих материалах нам делать нечего, т.к. после полевого сезона в Зее пишут отчёт, и мы вроде бы там не нужны. Пока послали нас поработать на разведку бурого угля к северо-западу от Свободного (детальная разведка, бурение, документирование керна скважин). Выдали нам энцефалитные костюмы, сапоги, ватные костюмы (в общем, зековскую одежду) и завезли в Тмутаракань - крохотный леспромхозовский посёлочек под названием 50-ый километр, расположенный в тайге в 50-ти км от железнодорожной станции Сиваки Транссиба. Там жило семей 20 бывших ссыльных и их потомков.

    Определили нам под жильё пустой барачный дом за местным погостом. Магазин открыт два раза в неделю, женский день в бане в четверг, мужской в среду. Почту тоже два раза в неделю привозили на дрезине. В посёлке была как бы база, а участок работ был далеко в тайге: я на одной буровой, муж на другой, в другой части участка. Жить на буровой нужно было в вагончике на полозьях, где кроме меня, находились ещё шесть грязных мужиков, часть из которых бывшие уголовники. Одна буровая смена плюс тракторист и повар. Мне нужно было осуществлять контроль бурения, чтобы буровики не мухлевали, документировать керн, точно устанавливать глубину и мощность пластов угля, строить геологические колонки по скважинам, отбирать пробы, образцы.

    Ходить в тайге сложно, ноги утопают во мху, мощном слое перепревших листьев, брусничнике, дурманящем богуле (растение до колен с белыми цветками из семейства рододендроновых). С рабочими работать было сложно. Я выросла в семье учительницы и военнослужащего, дома не слышала ни единого бранного слова, столкнулась с изощрённой матерщиной. Мат, мат и мат. Однажды на буровую приехал начальник участка, и я решила ему пожаловаться. Слышу, он ругает их за то, что они не повесили на буровую пожарный щит. Мат стоит, уши вянут. В конце тирады он пообещал повесить их за одно место на копёр (буровая вышка). Мне стало ясно, что жаловаться не кому.

    Выбраться в посёлок отдохнуть, можно было, когда скважину отбурят, и будут перебираться на новое место, а я с оказией (в основном с геофизиками, т. к. скважину ликвидируют после геофизического обследования) приеду в посёлок, зимой в промёрзший барак. Однажды приехала, мороз за 40 градусов, чурки дров во дворе сырые, попыталась расколоть, чтобы затопить печь, вогнала топор намертво в чурку и пошла, замерзать в избу. Надела на себя все шмотки, какие были и в валенках завалилась спать, да к утру бы и замёрзла. Благо ночью приехал муж со своей буровой, растопил печку, можно сказать, спас.
Под весну как-то, отбурили скважину, я выехала с геофизиками в посёлок на отдых.

    Геофизиками работали очень хорошие ребята, интеллигентные, грамотные. У них своя машина каротажная, с геофизическими приборами. Едем ночью, по пути ребята охотятся на коз, лучат, т.е. шарят прожектором по марям (это заболоченное место, не топкое, т.к. на глубине 50 см - вечная мерзлота). Коза попадает в луч света и стоит как загипнотизированная, тут они её и стреляют. Вообще это браконьерство. Ещё очень интересно охотились на тетеревов. Они там выводками часто сидят на деревьях. Если к ним подбираться пешком, то любой хруст их пугает, близко не подойдёшь. А если ехать на тракторе, громыхать, можно подъехать почти к дереву и тогда стреляй, начиная с нижнего, можно уложить всех.

    Так вот, приехала я в посёлок, а тут из Свободного приехала техник-геолог Лариса и говорит, что новую скважину нужно бурить не в том месте, куда рабочие перетащились и начали забурку, а в 200 м ниже по распадку Дело было к вечеру, делать нечего, нужно было как-то сообщить рабочим. Баня, отдых пропали. Пошли мы с Ларой к трактористу, чтобы узнать, где искать наших буровиков. Сквозь пелену мата узнали, что после трассы нужно свернуть на тракторный след через марь и в предгорье будет наша стоянка. По трассе нас подкинул геофизик, далее по тракторному следу потащились сами. Пока светло было шли нормально, когда стемнело тракторный след потерялся, в темноте по льду перешли неглубокую речку, но я умудрилась провалиться по пояс в полынью, а была ранняя весна, ещё мороз. Мой ватный костюм заледенел и превратился в скафандр.

    Мы уже отчаялись найти наших рабочих, но на счастье где-то вдали заговорила бензопила «Дружба» и мы пошли на звук. Где-то через 20 минут, ввалились в тёплую бытовку, где в клубах сигаретного дыма буровики пили чай. Когда мы сообщили, что скважину нужно перенести на 400 м вниз по распадку, то услышали шквальную брань с причитаниями, что плохо, что мы не заблудились, не утонули и жалко, что нас не сожрал медведь. Но рабочих можно было понять, т.к. перевозка и забурка – это большой труд. Если бы снова начать, то я бы ни за что не отважилась идти ночью в тайгу. Потом в областной газете «Амурская правда» про нас написали: «Ломая сухостой и валежник геологи Банникова и Измайлова пробирались к объекту….».

    Но вот пришла весна, пора было срываться с этой разведки, т. к. в Свободном нашли только нас дураков на такую работу. Выбрались мы из тайги, добрались до управы в Свободном и, поскольку нас не посылали в Зею, куда обещали, решили подать рапорт об увольнении. Деньги на обратную дорогу у нас были. Но мы были молодыми специалистами, начальству наше увольнение грозило неприятностями, и нас отпустили в Зею. Но это уже другая история.


                История 2.

                Первое поле.

        Продолжаю.
    Итак, в мае 1972 года мы приехали в Зею, Зейскую геолого-съёмочную экспедицию. Зея оказалась очень уютным живописным городком, на берегу реки Зея (левый приток Амура), у подножья хребтов Тукурингра и Соктохан. Весной городок утопал в зелёном бархате от распускающихся лиственниц. Снабжение в городе по тем временам было довольно сносное. Гидростроители готовились к перекрытию реки, чтобы возвести Зейскую ГЭС. Как молодым специалистам никакого жилья нам не дали. Жили в местной гостинице (туалет на улице, вода в колонке) неделю, потом нас вертолётом МИ-4 закинули в «поле». Наши вещи, это тюк с постельными принадлежностями, таз, пару кастрюль, да пару рюкзаков, мы оставили на складе экспедиции.

    Определили нас в Джескогонскую партию, фронт работ которой (2 топографических листа масштаба 1/50 тыс.) располагался на границе с Якутией к северу от Зеи за хребтом Джагды. Далее простиралась Якутия, хребет Черского и т.д. База партии располагалась в устье реки Унья. База - это несколько рубленых избушек, несколько обустроенных палаток, на берегу баня по чёрному, столовая с пекарней, лабаз, ледник, да туалет. Я была поражена пейзажем. Кругом огромные горы с заснеженными вершинами, абсолютные отметки которых достигали 2000 м над уровнем моря. Относительные превышения до 900-1000 м. Состав партии был более интеллигентный, чем в разведке, здесь ИТР преобладали над рабочими. Последнее слово было за нами, и ругаться рабочим было запрещено. ИТР - выпускники Ленинградского горного, МГУ, мы из ВГУ, техники-геологи уж не помню откуда.

    Разместились по палаткам, нам досталась палатка с железной печкой, столиком и нарами, и стали готовиться к работе. Суть работы заключалась в следующем: составление более точных геологических карт и попутные поиски полезных ископаемых. В Советском Союзе работы велись по плану. Вся территория была покрыта геологической съёмкой масштаба 1/200 тыс. Это довольно редкая сеть маршрутов через 2 км друг от друга. Геологическая карта отрисованная по этим маршрутам была довольно схематична. Мы занимались геологической съёмкой масштаба 1/50 тыс., при которой густота маршрутов 500 м и результат – довольно точная геологическая карта. Протяженность маршрутов 6-7 км, с обязательным описанием точек через 500 м, ну и описанием всего хода, особенно обнажений с точной их привязкой. Поэтому идёшь строго по компасу и считаешь шаги парами или тройками. У меня 33 пары – 50 м. Часто после маршрута ещё долго машинально считаешь в уме.

    В маршруте ведётся отбор образцов всех разновидностей пород, и обязательно пробы изменённых пород, кварца на спектральный анализ. (Это часть поисков полезных ископаемых, в основном золота). 5-6 км маршрута это вроде бы и немного, но ещё временами 10 км подход до начала маршрута и столько, же после окончания пустым ходом. Вот и набегает 25-30 км по пересечённой горно-таёжной местности, через завалы, болота, реки и горы.
Первые маршруты делали с базы. Нас, как молодых специалистов, поставили стажироваться к опытным геологам. В маршрут обычно ходят по 3 человека. Геолог ведёт маршрут, геофизик через 50 метров замеряет радиацию радиометром на предмет обнаружения урана (стратегического сырья) и маршрутный рабочий, который несёт рюкзак с пробами и образцами. Но часто третьего не бывает, поэтому образцы несёт геофизик, часть камней прихватывает и геолог.
В первый маршрут меня прикрепили к двум опытным специалистам: Люсе из МГУ и Мишке геофизику из иркутского техникума. Маршрут представлял собой «стиральную доску», т.е. три подъёма на довольно высокие горы, и соответственно три спуска. Мои наставники – это были уже довольно тренированные ребята, что лоси, я за ними плелась чуть живая, а в конце маршрута чуть ли не на четвереньках. Ноги в сапогах с портянками сбила о камни и всякие сучья. Приплелась на базу, что-то поклевала на кухне и от усталости упала на нары без чувств. Утром встала, всё тело болит, как будто по мне кто-то походил. Я почему-то думала, что на следующий день мне дадут отдохнуть. Но не тут-то было, опять в маршрут, но благо маршрут был маленький и не по бурелому, а вдоль реки по коренным обнажениям, всего 2 км. Такие маршруты очень важны, т.к. обнажения детально описывают, зарисовывают контакты слоёв, замеряют углы падения, отбирают образцы. По этим данным потом строят геологические разрезы. Ну, Люся с Мишкой там что-то соображали, писали, а я отдыхала, блаженствовала, валялась на солнышке, на каждом обнажении. Позже Люся мне говорила, что они были очень недовольны тем, что им навязали такую размазню.

    Потихоньку я втянулась в работу. Рабочего, чтобы таскать камни мне не хватило, дали в помощь девчонку-студентку-геофизика и вперёд. Оружие в тот год мы с мужем получить не успели. В следующем полевом сезоне и далее мне выдавали семизарядный револьвер системы «наган» 1936 года выпуска. К нему давали 2 обоймы и 4 патрона на пристрелку. По окончании полевого сезона нужно было письменно отчитаться за каждый патрон. Вот и ходили мы в маршруты две безоружные девчонки, в районе, где зверья было полно. Но господь миловал, в этой партии за два полевых сезона я не встретила никого, ни зверей, ни людей. Самый ближайший эвенкийский посёлок Бомнак, находился в 200 км к северу от нашей площади. Иногда в каком-нибудь гнилом месте было жутковато, тогда я просила студентку посвистеть, она это умела, свистела как соловей-разбойник.


                Насекомые

     Весна начиналась с майских энцефалитных клещей, они наиболее опасны. Раньше от их укусов люди или умирали, или становились инвалидами. Мы были привитыми, возможно и нас кусали такие клещи, бывало, выдернешь энное количество клещей, а потом недомогаешь. Потом где-то в июне начинается комариное марево. Вот в Воронеже люди жалуются, что в лесу комары, а я считаю, что тут их просто нет. В этот сезон без накомарника невозможно было находиться. В накомарнике тоже плохо, особенно трудно есть, поднимешь сетку, чтобы проглотить ложку еды, а комаров под сетку набивается тьма. Спать в накомарнике тоже плохо, душно, и места, к которым прилегает сетка (это ухо, нос), к утру распухают от укусов.

    В июле появляются пауты (оводы), огромные мухи с зелёными глазами, которые прокусывают даже энцефалитку. Когда первая на меня села, я заорала с перепугу, но потом к ним привыкла. Их было столько, что из-за них не было видно ни сапог, ни полевой сумки (они любят чёрный свет). Потом была мошка, которая заползала за ремешок часов, лямку рюкзака и прогрызала там ходы. Затем мокрец (гнус) – это ещё хуже, его почти не видно (размер менее 1 мм). Лежишь в спальнике и не понимаешь, что тебя кусает.

    В августе появляются сохатиные клещи. Это вообще мразь, клещи с крыльями, по виду что-то между клещами и пауками. Они садятся на тебя, скидывают крылья и боком пятятся по одежде. Голое место не кусают, а забираются в голову и там впиваются. Я к ним относилась хорошо, поскольку они были не энцефалитные. Последними в сентябре появляются крупные осенние клещи, которые уже не опасны.

                Об охоте и рыбалке

    Много было рябчиков, наелись. В начале первого сезона завалили пару лосей, которых потом долго ели. Очень интересно ловили дикуш (это непуганые рябчики, которые водились ближе к вершинам гор). Пули на них не тратили, ловили петлёй. Дикуши подпускали к себе очень близко, когда подносили к ним петлю, они практически сами совали в неё голову. В другом сезоне рабочие застрелили пару медведей. Годовалого медведя можно было есть, а у старого мясо, как резина, так и выбросили. Кушали уток, глухарей. Глухарь – это 3 кг мяса. Вкус у дичи специфический, т.к. питается она брусничными листочками и ягодами, почками пахучего багульника.

    Один раз в маршруте глухарь сел где-то метров в 7-8 от меня на ветку дерева. Ну, я думала всех удивить. Руку стабилизировала, хорошо прицелилась, выстрелила, промазала и глухарь важно полетел своим путём. Как-то подстрелил мой студент зайца, уже белого. Жаль, конечно, но голод не тётка. Принесли на стоянку, я его распотрошила, и все хорошо поужинали.

    Рыбы в реках было полно. В горных районах в изобилии водились ленки (ленок, это не линь), хариусы, на нерест заходили таймени. Тайменей ловили следующим способом: перегораживали реку, ловили волейбольной сеткой, рыбацкую сетку рыбины дырявили как торпеды. А когда таймень запутывался в сетке, расстреливали его из карабина, иначе его не возьмёшь. У меня есть фото, где я стою с тайменем, так он мне от земли до плеча. В пасти огромные острые зубы, а в желудке много мелкой и средней рыбы. В более южных районах, в таликовых озёрах водились ротаны, караси, краснопёрки. Причём рыба непуганая, ловилась даже на окурки.

    В тайге сезон на сезон не приходился. Один сезон изобиловал дичью и рыбой, а другой совершенно пустой. В маршруте не встретишь никого.
    Один раз с мужем в первый сезон ходили на рыбалку вечером на ночь. Удили на реке Унье. Днём ловили на блесну «Неман». Ночью там рыбачат исключительно на мышку. Шьют из старого меха. Когда закидывают спиннинг, мышка шлёпается и у рыбы создаётся впечатление, что плюхнулась настоящая мышь. Поймали тогда штук 10 ленков, крупных. Закоптили и осенью повезли в отпуск в Воронеж.

    Экстремальные ситуации, когда можно было погибнуть, были, но об этом позже. Это уж следующие истории.


                История 3

                Переправа


    Тот первый сезон, пожалуй, был самым трудным и тяжёлым. В июле нам нужно было снимать самый западный кусок нашей территории, у рамки карты. Со стоянки на стоянку нас перевозили 2 связки оленей, каюры – 2 эвенка. Мы переходили своим ходом, а палатки, спальники, продукты, личные вещи перевозили каюры на оленях. Шли вдоль горных речушек по перекатам, т.к. речки прижимались, то к одному скалистому берегу, то к другому. Забрались в самый дальний угол площади за перевал. Остановились в заброшенном старательском посёлке в устье речушки Уркачан. Посёлка как такового, не было, несколько полуразрушенных, полусгнивших хибар. Здесь старатели до войны, или в войну мыли золото. Подобрали под жильё наиболее сохранившийся дом, там видно был лабаз, сколотили общие нары и расположились.

    Интересно было смотреть посёлок – призрак. В развалюхах, вся мебель рубленна топором, какие-то медные чайники «антикварные», деревянные люльки, деревянные расчёски, ковши, самодельные ложки и прочая утварь. Метров в 50-ти богом забытое кладбище, покосившиеся кресты с едва различимыми надписями. Во дворе нашего жилья соорудили костерок, продукты пока ещё были, даже оленя со сломанной ногой эвенк прирезал. Шиковали, мясо съели за 2 дня.

    Начали маршрутить. И вроде бы почти все маршруты сделали, продуктов уже осталось мало, хлеб кончился. В маршруты вместо хлеба брали вермишель, завёрнутую в бумагу. Осталось сделать по одному маршруту, и тут разверзлись хляби небесные, пошли беспросветные проливные дожди, которые лили что-то около месяца. Кое-как доделали свою работу и стали ждать конца непогоды, чтобы выйти на базу. Нас было 12 человек, 7 мужчин и 5 женщин.

    Трудность заключалась в том, что в период дождей уровень воды в горных реках поднимается мгновенно. Олени, которые до дождей паслись на другой стороне реки-речушки, к нам перебраться уже не могли. Безобидные ручейки превратились в клокочущие бурные реки, по которым неслись: мусор, мелкие камни и всякий бурелом. В такую погоду всякие переходы по технике безопасности строго запрещены. Но съестные запасы практически кончились.
Каждый день, глядя в открытую дверь на проливные дожди, мы ждали, что завтра всё успокоится, вода в реках спадёт. А между тем на 12 человек осталось банок 5 рыбных консервов и мешок сухофруктов. Проведя ещё дня три в ожидании, голодные, мы приняли решение выходить на базу, которая находилась от нас в 30-ти км. Идти решили по одному борту реки, да иначе и нельзя было. Прошли Уркачан, перевал, спустились в долину реки Джескогон, левого притока реки Унья, на которой располагалась вожделенная база.
Вышли в 6 утра в кромешный дождь, всё залито водой, начальник сказал идти друг за другом, т.к. долина реки поражена ямными выработками, а поскольку всё залито водой, то можно угодить в яму, что я и сделала. Ухнула в какую-то яму, хорошо успела крикнуть и ко мне подбежал Мишка-поисковик, выпускник МГРИ, выдернул меня, а то дна я не почувствовала, борта ямы – это скользкая грязь, так бы и утонула. Вот эти 30 км которые раньше прошли бы за 5 часов, мы шли до десяти вечера. Во-первых голодные, во-вторых проливной дождь, в третьих, если раньше шли с берега на берег по перекатам, то теперь пробирались по одному борту, где местами можно было идти, а где-то перелазили через горы, т.к. берег реки в этих местах – отвесные скалы.

    Впадающие в речку ручейки превратились в бурные потоки и чтобы их перейти мужчины рубили переправы. Валили дерево, чтобы оно упало с берега на берег, кто-нибудь из мужчин переползал по нему на другую сторону, вырубал длинную жердь, перила, перекидывал на исходный берег и вот по скользкому бревну цепляясь за эти поручни мы перебирались через ручьи. Сами ручьи были не глубоки, но скорость клокочущего потока была такова, что унесло бы нас неведомо куда.

    Вечером подошли к базе, но вся беда была в том, что база была расположена на другой стороне реки, на которую ещё нужно было перебраться. Уже стемнело. С базы радист, завхоз, что-то покричали нам, посветили фонариками и ушли до утра, т.к. в темноте переправляться невозможно. Дождь не прекращался, нужно было до утра как-то не околеть, ночи в горах холодные, а мы насквозь мокрые. Стали разводить костёр. Мужчины валили сухостой, пилили чурки и рубили мелкие дровишки. Мы – женщины: 3 геолога и 2 студентки – мокрые курицы, рвали на тонкие ленты бересту оцепеневшими от холода руками. Костёр разожгли хороший, набросали сверху сырых дров, чтобы подольше горел. Но толку-то мало, повернешься к нему лицом, перед вроде бы высыхает, а по спине ручьи текут, дождь, то не прекращается. Потом сушишь спину и так до утра.

    На рассвете в глазах всё померкло, когда прояснилось – сижу на земле. Это был голодный обморок. И так недоедали, а как занепогодилось вообще всё почти кончилось. Подвезти продукты никто не мог, олени разбежались, пока шли, ели какую-то гадость, зелёные ягоды. Но вот утром на другом берегу на косе показались 2 или 3 базовских мужика «спасателей» с резиновой лодкой. А по реке, кроме всякого хлама, несутся брёвна из заломов, скорость потока бешенная. Переправить к нам лодку – проблема. Тогда Валерка-геофизик стал бросать блесну спиннингом на другой берег. Мужики её ловили, привязывали к ней верёвочку от лодки с одной стороны, а с другой - лодку держали фалом (фал – это такой прочный канат). Наши «спасатели» отпускали лодку по реке и сами бежали вслед за ней, держа её за фал, иначе её бы оторвало. На нашем берегу лодку за верёвочку потихоньку подтягивали к берегу. Всё бы было хорошо, но первая попытка оказалась неудачной, в том плане, что по лодке долбануло бревно, она перевернулась и все спасательные жилеты, которые «спасатели» забыли привязать – унеслись вниз по реке.

    Лодку мы вытащили, но садиться в неё долго никто не решался. Потом переправу всё же начали, переправлялись по 2 человека. Каждый раз пустую лодку на наш берег переправляли вышеописанным методом. Первыми переправили студенток. Во второй заход в лодку сели мы с мужем. Говорили, что у меня глаза были квадратные от страха. Переправившись, мы никого больше не ожидая, побрели на базу ещё 300 метров по заболоченному борту реки.

    На базе нас ждали, в обустроенных палатках было протоплено. Скинув мокрую одежду, мы завалились на голые нары, т.к. спальники побросали на прошлой, гиблой стоянке, и заснули мёртвым сном, т.к. просто измучились. Вечером пошли в столовую, голода не чувствовали, хотя на столе было всё, похлебали немного борща и наелись, видно желудок «усох». За столом присутствовали все наши, удачно переправились, не хватало только начальника партии Степанова и геофизика Валерки, благодаря спиннингу которого. мы собственно и переправились. Они должны были переправиться последними.

    А случилось вот что. Отмель (коса), откуда переправляли нам лодку, залило водой и брошенную блесну, мужики уже не могли поймать. Степанов и Валерка остались на том берегу ещё на 3-е суток, пока не спала вода. Где-то они там ходили, пытались найти переход, чуть не утонули, питались сырыми грибами, вернулись на старое место и ждали. Хорошо, что всё благополучно закончилось.

    Остаток сезона прошёл относительно благополучно.

    Осенью работу закончили и собрались все на базе. Стали ждать прилёта вертолёта. Каждый день пытали радиста, прилетит или нет. Ждали дней 10, а его всё не было. Осенью обычно в Амурской области пожары и на тушение лесов все вертолёты забирают. Все друг другу надоели, в столовой одни и те же физиономии. Продукты и на базе подходили к концу, мы, конечно, не голодали, но на обед одна гречка и на завтрак, и на ужин тоже. Я её долго потом есть не могла. Все были нервные, потому как должен был прилететь МИ-4, а туда входило всего 6-7 человек. Все ссорятся, всем нужно лететь первыми. Мы тоже претендовали, поскольку в Зее у нас не было жилья, нужно было, где-то снимать комнатёнку, её нужно было ещё найти.

    Время от времени кто-нибудь выскакивал из палатки или домика и орал: «Вертолёт!». Все выскакивали и прислушивались, а потом разочарованные брели восвояси с желанием отлупить шутника. И вот, наконец, послышался долгожданный гул, и по звуку стало ясно, что летит не МИ-4, а МИ-8. Большой военный вертолёт, куда поместятся все с барахлом и собаками. Радости не было конца, все сразу стали друзьями.

    По возвращении я решила в поле больше не ездить, думала, вот так погибнешь ни за что ни про что. Бегала по Зее, думала, может куда-нибудь устроюсь работать, хоть в школу или в детский сад музыкальным работником, музыкальную я же закончила. Осенью слетали в отпуск, привезли сына. Зиму составляли промежуточный отчёт, изучали породы под микроскопом.

    Встречали Новый Год. Коллектив экспедиции был очень дружный. Пришла весна, все стали из камералок (это бараки, где проводятся камеральные работы, так называемые «офисы») выползать на крыльцо, в небе застрекотали вертолёты. Как-то всё забылось, и проблема работы перестала быть злободневной. Стали готовиться к очередному полевому сезону. Отвезли самолётом сына на лето к родителям. Далее были уже следующие истории, тоже интересные.


                История 4

                Встреча с медведем


    После защиты отчёта Джескогонской партии, весной нас определили в Гонжинский участок на групповую геологическую съёмку масштаба 1/50 000. Групповая геологическая съёмка отличалась от  полистной тем, что объём работы увеличивался. При полистной съёмке отрабатывалось 2 листа 50000 масштаба, а в Гонжинском участке за 3 полевых сезона мы должны были заходить и обследовать 18 листов вышеупомянутого масштаба. Правда и штат сотрудников был увеличен где-то в 2 раза.

    Огромная территория района работ простиралась с запада на восток, к северу и югу от железной дороги, которая как-бы делила площадь на 2 части. В район работ попадали железнодорожные станции Транссибирской магистрали: Уруша, Сковородино, Гудачи, Гонжа, Мари, Хайлосутай и другие. Исследуемая площадь была довольно обжитая, но зверья было полно: козы, лоси, медведи, ещё и гадюки метровой длины. Нашим начальником был (ныне здравствующий) Вольский Александр Сергеевич, старшим геологом его жена – Вольская Инна Павловна, окончившие Ленинградский горный институт. Очень умные и интеллигентные люди.
Геология в этом районе была крайне сложная. Если в Джескогонской партии картировали монотонные однообразные осадочные породы, то здесь, наряду с осадочными, был представлен полный набор магматических пород - от архейских и протерозойских гнейсов, гранитов - до позднемеловых интрузий различного состава. Вулканиты имели состав от кислых липаритов до основных базальтов. Кроме того имели место жильные породы самого разнообразного состава.
Первая выброска с базы партии была в долину реки Галька, здесь когда-то был вулкан, ныне это практически ровное место, покрытое свалами вулканического происхождения. Породы очень красивые, а в пустотах (занорышах) – щёточки аметистов. После Джескогонских дебрей место очень светлое, приветливое. Горушки вокруг небольшие, и физически маршруты не очень трудные, хотя проходимость всё таки была очень плохой из-за ерника (мелких полудеревьев), да багульника, который почти повсеместно переплетал подлесок. В маршрутах, в основном, компас из рук не выпускала, т.к. в чаще какой-то ориентир взять невозможно, идёшь строго по компасу.

    Сделав работу в районе реки Галька, наш съёмочный отряд разделился. Вольские перебрались в другое место, нас с мужем перекинули на левый борт реки Уркан, в устье безымянного ручья. Вот тут-то и произошла моя первая встреча с медведем.
Как всегда, всякие непредвиденные события происходили тогда, когда работа на отдельном участке близилась к концу. Когда устраивали лагерь на правом берегу этого ручейка, то обратили внимание, что по левому борту ручья пролегала довольно утоптанная тропинка, ведущая на крутой берег реки. Было несколько странно, что тропинка вела в никуда, обрывалась на крутом яру.

    Закончив последний маршрут (со мной ходили 2 местных юноши, радиометрист и маршрутный рабочий), мы вернулись на лагерную стоянку. Каждый занялся своим делом. Я уселась дописывать маршрут, наносить на карту литологию (все разновидности пород, встреченных в маршруте), да приводить в порядок образцы. Один рабочий стал рыбачить, другой развёл костёр и стал готовить ужин. Красота, идиллия, из транзистора льётся музыка, погода прекрасная, дымок костра. И вдруг боковым зрением я вижу, что по тропинке на другой стороне ручья, сквозь листву кустарников и деревьев движутся чёрные, как бы собачьи лапы, потом с ужасом соображаю, что лапы уж очень велики для собаки. В отряде мужа у рабочего была чёрная немецкая овчарка – Айна, поэтому у меня и возникла ассоциация с ней.
До меня дошло, что хозяин лап никто иной, как медведь. Полностью зверя из-за листвы не видно. Почему-то тихо говорю рабочему: «Медведь». Тот позвал нашего рыбака. Мы насторожились, приёмник выключили, превратились в глаза и уши, вооружились, а из оружия у нас были только мой пистолет, да мелкашка (малокалиберное ружьё). С этим оружием смешно противостоять медведю. Работать бросила, как-то не до работы стало. Один рабочий стал наблюдать за противоположной стороной ручья, я с другим доваривать ужин. И тут раздался душераздирающий вопль: «Вот он». В ручье стоял здоровый чёрный с белым галстуком медведь, примерно в 10-15 метрах от нас. По-видимому, здесь была его вотчина, и тропинка была вытоптана им, возможно на обрыве он любил отдыхать.

    Трясущимися от страха руками я выхватила пистолет и выстрелила 2 раза в воздух, один из рабочих взял огромную сковородку и стал лупить по ней поварёшкой. Кроме того мы стали громко кричать, это способ отпугнуть зверя. Похоже, отпугнули. Вечерело. Было ясно, что в темноте мы будем совсем беззащитны. Решили до прихода Юриного отряда из маршрута забраться на деревья. Рассудили, что если медведь будет лезть за нами на дерево, то сверху в него легче попасть. Ну, это мы так решили, а вообще от ужаса просто не знали, что нам делать, и это первое, что нам пришло в голову.

    Рядом стояла довольно большая лиственница, меня подсадили, и я резво полезла вверх. Вслед за мной на это же дерево залез один из рабочих с мелкашкой. Второй рабочий с моим пистолетом (пистолет я отдала, т.к. стрелок из меня никакой) забрался на довольно тонкую берёзку, другой рядом не было. Сидим. Стемнело. Медведь куда-то делся, но слазить с деревьев боялись. Наконец пришли наши с ружьями наперевес. Они слышали мои выстрелы и решили, что на нас кто-то напал, и стреляли в нас. Дело в том, что были слухи, якобы в этом районе скрываются беглые заключённые. О том, что это может быть медведь они и не думали. Помогли мне слезть с дерева, в темноте это непросто, веток не видно. Страсти поулеглись, мы поужинали и пошли отдыхать.

    Мы с мужем жили в палатке, расположенной на пригорке метров в 20-ти от палатки рабочих. Их палатка находилась в устье ручья рядом с кострищем. Среди ночи проснулись от тяжёлого топота возле нашей палатки и выстрелов, которые свистели, казалось прямо над ухом. Выбравшись из палатки, мы спустились к рабочим узнать, в чём дело. Оказывается медведь никуда не ушёл, а пришёл к нашей «кухне», собака залаяла, рабочие выскочили из палатки, увидели что-то большое и тёмное (подумали медведь или сохатый), которое рвануло вверх по распадку, в сторону нашего жилья и стали стрелять ему вслед.

    Утром, мы обнаружили, что одна из пуль попала в колышек, за который был, растянут угол нашей палатки, то есть нас чуть не подстрелили. А ночью мы забрали свои спальники и перебрались в палатку к рабочим, т.к. вместе было не так жутко. Наконец вооружившись (у кого что было, даже ракетницу задействовали) все улеглись спать. Одного рабочего посадили у входа дежурить, оставили зажжённой керосиновую лампу. Все устали, и конечно, все уснули включая «сторожа». Вдруг на рассвете кто-то стал ломиться в палатку, все мгновенно сели и направили оружие на вход, хорошо, что никто не выстрелил. Оказалось, это забрел какой-то охотник, который, кстати, выслеживал этого медведя – шатуна. Когда охотник появился в проёме палатки и увидел нацеленные на него стволы, то потерял дар речи, только и сказал: «Мужики, Вы чего?».

    Утром, позавтракав, мы собрались и снялись с этого лагеря. Юра с рабочими погрузили наши пожитки на резиновую лодку и сплавились вниз по реке разбивать следующий лагерь. Остальные пошли пешком, попутно сделав маршрут.

    Вот такая смешная история. Но смех смехом, а после нашего возвращения в Воронеж, нашего техника-геофизика Зеленкова Серёжу загрыз медведь. Сергей с буссолью размечал просеку под линию канав. Оторвался от 2-х горняков вперёд, ставил затёски на деревьях, а рабочие отстали метров на 150, прорубали просеку. Как уж там получилось, никому неизвестно, только нашли его изуродованным, зверь прокусил ему бок, снял скальп. По-видимому, Серёжа в него стрелял, нашли стреляную гильзу, но медведя нужно убить одним выстрелом, если его подранить, то спасенья от него нет. Смертельно ранить медведя можно, если попадёшь ему в глаз, но это могли только опытные охотники, например – эвенки.
Этот случай произошёл в начале полевого сезона, а осенью в конце октября, когда мы выходили из тайги 60 км на станцию Талдан, нас, окончательно уставших, подбросила до станции немного леспромхозовская машина. Мужики лесорубы спросили у нас: «Это у Вас - геологов, какую-то, перепуганную медведем, бабу три дня с дерева снимали?». Вот уж, какие слухи ходили в округе. У нас один рабочий уволился, и наверное, пустил такой слух, приукрасил всё.


                История 5

                Вторая встреча с медведем

    Это был последний полевой сезон работы в Гонжинском участке. Конец мая-начало июня 1976 года. Первый лагерь устроили на правом берегу реки Уркан, здесь когда-то было поселение и стояли какие-то развалюшки. Место стоянки очень открытое, живописное, на высоком берегу реки. Начало лета, зелень свежая, благоухает черёмуха. В лесу северные склоны усыпаны ландышами, аромат. Все маршруты нужно было делать на левом берегу реки. Каждое утро на резиновой лодке мы переправлялись через реку и расходились по своим маршрутам. Вечером за нами также приплывала лодка и переправляла нас назад в лагерь, к ужину, отдыху, вечернему костру.

    И вот погода чудесная, переправились, начали маршрут. В моём отряде молодая специалистка геофизик Роза (Розалия Эрнстовна Бельш – из поволжских немцев) и маршрутный рабочий – мальчик. По ходу маршрута Роза с рабочим неоднократно мне говорили, что слышат чьи-то шаги недалеко от нас. Я отвечала, что делать им нечего, вот и слышат всякую ерунду. Где-то в полдень забрались на небольшую сопочку, сплошь усыпанную недозрелой земляникой. Мои сотрудники расползлись по полянке, есть землянику, я села описывать точку и ход маршрута. Сейчас, думаю, допишу и присоединюсь к ним. И вдруг отчётливо слышу шаги, похожие на человеческие, где-то под сопкой. Шаги размеренные, тяжёлые, хрустящие по прошлогодней листве.

    Быстренько свернулись и бегом по линии маршрута до следующей точки. Испугались, конечно, поскольку кроме медведя ходить там больше некому. Потом успокоились, вошли в обычный рабочий ритм. Вскоре начался дождь, переждали в чаще, немного перекусили и продолжили работу. Проходимость в маршруте была очень плохая. Пока ломились через дебри, ничего не слышали из-за треска раздвигаемых веток. Наконец работу закончили и пустым ходом пошли к берегу реки, чтобы переправиться на лагерь. До берега оставалось около 3-4-х километров.

    Выйдя из чащи стали пересекать заболоченную кочковатую марь. Когда отошли от края леса метров на сорок, Роза воскликнула: «Медведь!». Вслед за нами из чащи леса выбежал и остановился чёрный с белым галстуком медведь, как показалось небольшой. Вероятно, он весь день ходил за нами, но напасть на троих не решался. От неожиданности мы оцепенели, ноги, руки не слушались, во всём теле была какая-то пустота. Кое-как собравшись, я сказала: «Спокойно, кричим». Разом заорали, я пару раз выстрелила в воздух. Медведь как-то подпрыгнул и нырнул опять в чащобу. Мы резво побежали через болотце, не разбирая ни кочек, ни грязи. Пару раз я упала, из нагрудного кармана вывалился в грязь между кочками компас, но искать его желания не было. Хотелось быстрее перебежать открытое заболоченное место и углубиться в «спасительный» лес.

    Шли к берегу, ориентируясь на солнце, всё время шумели, говорили громко всякую чушь, пели песни, лишь бы отпугнуть зверя. И вот, наконец, берег реки Уркан, мы вышли как раз напротив лагеря. Покричали нашим, чтобы прислали лодку, а сами с удовольствием уселись на берегу под кустами, вытянув усталые ноги. Невзначай подняла голову вверх и увидела, что с ветки куста прямо на меня свешивается большая чёрная гадюка. Стараясь не зацепить куст, быстро переместилась в безопасное место. Вот уж день выдался богатый приключениями. А гадюк по берегу реки было полно, они и в реке плавали. Дни были жаркие, мужчины купались в реке, а мы – женщины не отваживались, хотя говорят, что когда гадюка плывёт, то не кусается. На этом история заканчивается.


                История 6

                Открытие месторождения


    Плановые работы по геологической съёмке велись, наверное, до перестройки. Потом инфляция и прочее. Деньги на такие плановые работы перестали давать и субсидировали только конкретные работы. Т.е. стали давать целенаправленно туда, где, допустим  что-то есть, рудопроявление или какие-нибудь замороженные месторождения, которые до поры до времени законсервированы.

    В шестом полевом сезоне произошло вот что. Я уже была старшим геологом участка. К тому времени экспедицию упразднили до партии, а партии стали участками. Участок назывался Умлеканский по названию реки, недалеко от железной дороги. Начальник партии опять Степанов В.А., окончивший Ленинградский горный, взял себе наиболее перспективный 50 тыс. лист. У него там были вулканиты, а мне поручил отснять западный соседний лист, как наиболее пустой. Он сказал, что у него там будут кварцевые жилы, кроме съёмки будет вести поиски, горняки будут проходить линии канав, планировалось неглубокое бурение.
У меня на листе огромная интрузия гранитов во весь лист, якобы заведомо пустая, выветрелая, гуляй, лишь бы заходить маршрутами. Но в краю интрузии были осадочные породы. На границе интрузии и осадочных пород находится ослабленная зона, куда инъецируются гидротермальные растворы с полезной минерализацией. Интрузия – это магматическое геологическое тело по размерам – батолит, наиболее изометричной, протяжённой формы.
Стояли мы тогда на хуторе «Апрельский», в 8-ми километрах от Апрельского была деревушка Пионер. В конце сезона я, окончив маршрут, подходила к Пионеру и в промоине дороги увидела развалы кварца. Думаю нужно опробовать, набрали с рабочим проб. Тащили их 8 км до Апрельского, спину всю сбила камнями. Отправили с оказией в Зею на спектральный анализ. Я по рации связалась с начальником, сообщила ему о пробах, ну он сказал, чтобы не обольщалась, т.к. пробы будут пустые. Пришли результаты моих проб начальнику, пробы золотили, а в одной было 20 г/т. Разрабатывают уже 5 г/т, 1-2 г/т берут на заметку.
Начальник примчался ко мне, скорее организовал поиски, перекинул горняков с другого участка, задали линии канав, стали брать металку (металлометрические пробы, отбирается сама почва в мешочки через 50 метров по сетке на спектральный анализ). Вскрыли первые жилы кварца в канавах. А уже холодно, дно канавы покрыто кашей изо льда и грязи. Нужно документировать, уже бы пора выехать с поля, экипировка-то летняя, сапоги резиновые. Чтобы ноги не мёрзли, на борту канавы разжигала костерок, погрею подошвы и в канаву, зарисовывать, да отбирать пробы. Металлометрические пробы показывали даже 50 г/т, т.е. золотила даже почва.

    Отчёт защитили, приезжало начальство из Хабаровска, эта находка была отмечена как рудопроявление. Далее обследовать район не стали. После перестройки съёмку бросили, стали деньги давать целенаправленно под объекты в данном случае рудопроявление. Я веду переписку  со своими бывшими сотрудниками и вот прошлой осенью Коля Коробушкин, бывший геофизик, сейчас главный геолог старательской организации сообщил мне, что участок «Пионер» потом доизучали и по прогнозам там золота видимо невидимо, где то около 300 тонн. Месторождение продали какой-то Британской компании «Питер-Хамбро Майнинг», и они качают уже там первые тонны металла.

    Я связалась со Степановым ныне доктором геолого-минералогических наук, профессором, заслуженным деятелем науки (он сейчас на Камчатке, заведует институтом вулканологии), и с геологиней, которая у меня работала, она сейчас в Благовещенске. Она мне написала, что заявка на первооткрывательство подана, и фирма вроде бы непрочь заплатить, но это будет только после утверждения отчёта по запасам в Москве. Пока защитили первые 6 тонн металла. (В 2010 году там добыли уже10 тонн золота).

    Степанов с этой геологиней Шейкиной Ириной подняли и выписали все первичные материалы, кто там работал, кто какие пробы брал, разослали всю документацию во все инстанции. Существует и отчёт 1978 года о работе Умлеканского участка в Москве в фондах, в Питере, в Хабаровске, пока ждём-с. Надежд мало, но где-то теплится надежда. Правда, прихлебателей нашлось много. Якобы в 1980 году какой-то доктор минералогических наук, какие-то рекомендации давал, В 90-ых годах какие-то геологи-разведчики считали запасы. Но встаёт вопрос, что бы они считали, не подними я и мои коллеги первые камни. Вот так, такая у нас в стране справедливость.


                История №7

                Пожар


    Это случилось осенью, в октябре 1976 года. Лагерь разбили в 25 км к северу от железнодорожной станции Талдан, на правобережье реки Керак. Обустроились, поставили палатки, соорудили кухню. Рабочие в одной стороне, ИТР в другой. Палатку мне помог поставить муж, а затем уехал на поисковый участок. В этом сезоне он был не в съёмочном, а в поисковом отряде.

    Поскольку в октябре уже холодновато, в каждой палатке устанавливали железную печурку, чтобы вечером после маршрута помыться. На печке я грела ведро воды и у входа в палатку устраивала баню, да и приятно, когда в палатке, хоть какое-то тепло. Печки в палатке устанавливались на камни. В бок или потолок палатки крепили железку с дыркой посередине, куда выводили дымовую трубу. Летом печку не устанавливали, и отверстие в палатке закрывалось клапаном. Вот этот клапан и явился причиной пожара, т.к. был не закреплён и болтался на ветру. Я это видела, всё думала пришить его, чтобы при сильном ветре он не прислонился бы к трубе, которая при затопленной печке раскалялась до красна. Вообще в пожаре виновата была я сама.

    Осенью в тайге особенно красиво, пестрота красок, по утрам уже лёгкие заморозки, в природе какая-то бодрость, торжественность. В тот день я довольно рано вернулась из маршрута. Растопила печку и поставила греть воду, для «бани». У костра доваривался ужин, очень хотелось есть, подумала, поем, а потом искупаюсь и переоденусь. Налила себе борща (на ведро воды: банка щей, банка борща, 2 банки тушёнки, ввиду отсутствия картошки для густоты – макароны или рис), бросила в миску ещё «каменных сухарей», вкусно.

    Не успела я съесть эту похлёбку, как к костру подошла техник-геофизик Роза и сказала: «А Нинина палатка горит». Это было сказано очень спокойно, поэтому никто и не поверил. Роза повторила: « Правда, уже и тушить нечего». Я забеспокоилась, вышла на тропинку, откуда было видно мою палатку, и увидела ужасающее зрелище, горела не только палатка, но и ветка дерева над ней. С криком «пожар» я побежала к горящей палатке, на ходу глотая слёзы. Мне не жаль было моих вещей, я переживала за секретные материалы (топографические карты), которые лежали у меня в полевой сумке, аэрофотоснимки, и за пистолет с патронами. В то время за утрату, порчу секретных материалов могли лишить допуска к секретным материалам, а это значит уволить с работы, в лучшем случае разжаловать в техники-геологи. А за порчу оружия вообще затаскают в Зейский «серый дом» и оружие уже не выдадут никогда.
Однако господь меня хранил и на этот раз. Подбежав к палатке, я увидела свою полевую сумку и пистолет за пределами горящей палатки. Почему-то (а я этого не помнила) я скинула сумку и портупею с пистолетом у входа в палатку. Немного успокоилась, но тут послышались хлопки, похожие на небольшие взрывы. Кто-то крикнул: «Ложись! Патроны рвутся». Посредине палатки под столиком у меня действительно лежали запасные патроны. Мы все упали навзничь. Когда всё стихло, осмотрелись и увидели разбросанные куски тушёного мяса. Стало весело. Ящиками с тушёнкой были придавлены края палатки. Во время пожара деревянная тара сгорела, банки с тушёнкой раскалились и стали взрываться, а патроны и аэрофотоснимки уцелели под столиком в середине палатки.

    Палатка сгорает как факел, не более чем за 30 секунд. Погорели все мои вещи, раскладушка, надувной матрас, спальник. Я осталась в том, в чём пришла из маршрута, спать негде, нужно выезжать в Зею. Подошла к шофёру (с нашим отрядом была машина, которая подбрасывала нас к началу маршрутов), попросила его подвезти меня на станцию Талдан к вечернему поезду до станции Тыгда, утром автобусом до Зеи. Водитель согласился, я пошла за рюкзаком, полевой сумкой и табельным оружием. Отсутствовала минут 20. Подойдя к машине, застала такую картину. Водитель сидел в кабине пьяный в хлам, рабочий вертит заводную ручку, пытаясь завести мотор. Из кабины доносятся пьяные крики: «От винта! Заводи!». Стало ясно, что поездка отменяется. Подошёл геофизик Николай Коробушкин (муж Розы) и пригласил переночевать у него в палатке.

    Утром связалась по рации с базой партии в Зее, попросила разрешение на выезд для «лечения зуба». Выезжать с поля без разрешения начальства запрещалось. Подошла к месту, где стояла моя палатка. Мои вещи сгорели все, но как-то странно, выгорели клоки. Берёшь свитер вроде бы целый, а сзади зияет дыра и так везде. Очень жаль было купленного накануне в Талдане транзисторного приёмника «Океан». Он был такой красивый в деревянном корпусе, по вечерам при поиске станций волшебно сиял подсветкой. Теперь, вместо него, на земле валялась обгоревшая, расплавленная каша. Сгорел и мой паспорт.

    Подошла к машине. Бодрый водитель похмелялся чаем и килькой в томате. До станции доехали благополучно. По прибытию в Зею меня вызвал на «ковёр» начальник партии Олькин Геннадий Фёдорович и сказал: «Нина! Какая серость, поехала в поле, не вылечив зубы, чтобы этого больше не было». Слава богу, что он не знал о пожаре. А то могли бы быть большие неприятности, как нарушение техники безопасности, выговор, лишение премии и прочее.
Олькин Г.Ф. окончил Ленинградский горный институт и был женат на Алле Яковлевне Старк - внучке Оскара Викторовича Старка адмирала, начальника эскадры, командира порта Артур, умершего в эмиграции в 1928 году в Гельсингфорсе (Хельсинки)). К сожалению Геннадий Фёдорович умер в 2008 году в Благовещенске.

    На складе выпросила старую палатку, спальник (с отдачей), подкупила немного одежды, надувной матрас и вернулась на нашу стоянку заканчивать работу. Конец истории.


                История № 8

                Одни

    По возвращении из Зеи в лагерь, где случился пожар, поставила палатку, немного наладила быт и доделала вместе со всеми, оставшиеся маршруты. Работа закончилась, стали эвакуироваться. Наша грузовая машина «рухлядь» всех взять не смогла. Уехали все мужчины, мотивируя это тем, что на поисковом участке Буринда им нужно сделать какие-то работы. Нас с Розой оставили охранять «материальные ценности». Оставили нам одну палатку, кое-какие вещи, негодную рацию «Карат», хорошую «Алмаз» взяли с собой. В помощь нам дали плохонького рабочего, который сбежал на следующий день, прихватив тушёнку.

    Одну ночь мы переночевали спокойно. На следующий день никто за нами не приехал. Конец октября, тайга неуютная, пустая, холодно, продуктов почти нет. Рядом дорога, по которой из Талдана приезжают на рыбалку мужики. Они и появились к вечеру, подъехали к реке, развели костёр, вероятно, выпивали там, судя по доносившемуся до нас разговору. Наша палатка стояла в некотором удалении от русла реки, но хорошо просматривалась. Нам стало вообще некомфортно. Темнотища, зловещие отсветы костра, нужно как-то переночевать, а кто знает, что у этих мужиков на уме. Стали укладываться, с Розой спать. С собой в спальник взяла наган, сняла с предохранителя, думаю, если кто нападёт, буду стрелять через спальник. Но обошлось.

    Утром растопили печку, поскольку по утрам уже заморозки. Растапливание печки особый ритуал. Медленно вылезаешь из остывающего спальника и как в замедленном кино начинаешь разжигать печку. Растопка готовится с вечера – береста, щепки. Несколько минут, потом стоишь в оцепенении, чтобы не приводить в движение морозный воздух. И вот печка разгорается, тепло пошло, начинаешь двигаться, сгибать руки, ноги. Разогрев и поев вчерашнюю баланду, мы решаем действовать. За ночь ещё выпал мокрый снег. Костёр разжечь проблема, всё мокрое. Нужно было как-то связаться с нашими мужчинами.

    У нас была простенькая рация «Карат», но не было к ней питания. Что делать? Вспомнили, что около машины валялся старый аккумулятор, вроде бы негодный. Решили попробовать. Притащили его на небольшую сопочку, рацию тоже. На дерево закинули антенну, зачистили клеммы аккумулятора. Роза прижимала провода от рации к клеммам аккумулятора, я слушала рацию. И вот в трубке раздался долгожданный треск. Стала выходить на связь: «Алмаз, алмаз! Я Карат! Приём!». Нас услышали. Я передала, что если за нами не пришлют машину, то мы бросим всё, и пешком будем добираться до железнодорожной станции. Наши слова подействовали, во второй половине дня за нами приехали и положили конец этой истории.


                История № 9

                Последний маршрут



    Поздняя осень 1974 года (конец октября). Уже холодно, тайга голая, болота застыли, кочки стали твёрдые, как столбики, но снега ещё нет. Место нашей стоянки находилось в 5-ти километрах к югу от крупной полноводной реки Уркан, правого притока реки Зея. Каждое утро начиналось с заготовки дров: напилить, расколоть, занести в палатку. Уже ночью - 24 градуса, по углам палатки иней. Я жила вместе с геологом из Иркутска Ольгой. Ночью в палатке располагались под углом друг к другу, посредине печка и горка дров. Спали по 2 часа, когда печка прогорала, просыпались от холода и по очереди подбрасывали дрова.
Из-за заготовки дров маршруты начинали поздно, с собой в рюкзаки брали бересту, чтобы быстро разжечь огонь. Дело в том, что осенью, когда выходишь на открытое место, отчётливо слышен вой волков, который нагонял на нас страх. Ещё у Джека Лондона написано, что огонь отпугивает волков. Работать на холоде сложновато: мешает одежда, образцы подписать трудно, химический карандаш не пишет, вода замёрзла, перерыва на обед не делали. Но, тем не менее, работу почти закончили. Осталось всем по одному маршруту. Как всегда с утра заготовили дрова.

    В маршрут вышли уже часов в 11. Задача была такова. Пустым ходом пройти через водораздел до берега реки Уркан и детально описать коренные обнажения, продвигаясь по берегу на восток. Длина маршрута должна была составить около 2-х км. Аналогичный маршрут должен был проделать начальник нашего участка Вольский Александр Сергеевич, только по береговым обнажениям он должен был продвигаться на запад до встречи с нашим отрядом, чтобы потом вместе вернуться на лагерь. Темнело рано, уже в 17 часов было полностью темно. Мне было сказано, если в 16 часов встречи не произойдёт, то бросать маршрут и возвращаться.

    В 16 часов никого не встретили, ещё немного прошли маршрутом и дотянули до сумерек. Пошли назад через довольно плохо проходимый водораздел. Что-то быстро стемнело, луны нет, со мной двое молодых рабочих. Если днём можно обойти какие-то кусты, то в темноте, чтобы не отклониться от нужного направления пришлось идти напролом, рваться через багульник, который опутал весь подлесок. Ориентировалась по звёздам, благо небо было ясное. У нас две коробки спичек, рабочий светил на компас, а я проверяла правильность нашего хода, беря азимут на довольно яркую звезду.

    Мороз крепчал, двигались медленно, чтобы не заблудиться. У рабочих началась паника. Один бросил рюкзак с образцами, всё равно последний маршрут, другой собрался куда-то идти, как он выразился: «Харч у меня, не пропаду». Какая-то еда была у него в рюкзаке, из-за спешки, мы не пообедали. Весь этот саботаж я пресекла, правда какое-то время тяжеленный рюкзак с образцами пришлось тащить самой. Рабочим показалось, что мы заблудились, т.к. по времени давно должны были быть на месте. Я же была уверенна, что идём правильно. Наша стоянка располагалась в устье ручья, и если бы мы перевалили водораздел где-то в другом месте, то всё-равно вышли бы к лагерю вниз по течению ручья.
Осталось идти по моим подсчётам совсем немного (я в уме всё время считала шаги «метраж»). И тут в небе стали вспыхивать сигнальные ракеты, но, по-моему, где-то в стороне. Рабочие стали орать, что нужно идти на сигналы, но я решила не отклоняться от своего пути, и мы вышли точно к лагерному костру. Метрах в ста от нашей стоянки на нас вышел начальник с геологом Виктором Кошеленко, которые пытались нас найти, лица у них были озабочены и немного испуганы. Ситуация была конечно тревожная, темнота, мороз. Если бы мы присели отдохнуть, то могли бы замёрзнуть, да и вообще могли бы встретить медведя. Когда холодно, главное не останавливаться, это я знала. У костра поинтересовалась, который час. Было уже больше 12-ти ночи. Что значит полная темнота, шли 5 км почти 7 часов.

    Наутро стали эвакуироваться. Геологи: Ольга и я с рабочими должны были выходить пешком до железнодорожной станции Талдан, а начальник участка с геологом оставались ждать вездехода. До станции нужно было пройти 56 километров. Вдоль левого берега реки Уркан шла телефонная линия (телефонка), там была хорошая просека и дорожка, идти было комфортно. Но на левый берег ещё нужно было перебраться по льду. Река замёрзла недавно. Прочен ли лёд? Наш начальник, который нас провожал, решил переправиться первым. Он пополз по льду, на середине реки стал стрелять в лёд, проверяя его прочность. Вроде бы толщина льда была нормальная.

    Стали переходить на другой берег по очереди. Как только один человек доходил до середины реки, следующий начинал движение от берега, для того, чтобы не было большой нагрузки на лёд. Переправившись, бодро начали движение вдоль телефонной линии. Пройдя 50 километров, очень устали, от нашей бодрости не осталось и следа. Вышли на дорогу, и к величайшей радости, нас подобрала леспромхозовская машина, последние 6 километров мы доехали с комфортом до станции Талдан.

    В Талдане, продав тушёнку, купив билеты на поезд, вечером мы уехали до станции Тыгда. Автобус до Зеи шёл только утром. Промучившись, ночь на жёстких скамейках станционного вокзала часов в 5 утра мы с Ольгой встали у кассы, которая открывалась в 6. Незадолго до открытия в вокзал ввалилась орава мужиков-леспромхозников или строителей, которые подошли к кассе и заявили, что закупают все билеты на утренний рейс автобуса. А это значит, что нам голодным, уставшим до крайности, нужно будет ждать следующего обеденного рейса. Нервы не выдержали, вытащила пистолет и сказала: «Перестреляю всех, кто полезет к кассе вперёд меня». Слова подействовали. Один красномордый мужик восхищённо сказал: «Не трогайте её, сразу видно своя девчонка, сибирская». Про себя я подумала, что я не сибирская, а воронежская.

    Вот так и закончился полевой сезон 1974 года.


                История № 10


                Змеи, пауки, крысы и прочие гады

    Первые два полевых сезона проходили на самом севере Амурской области. Климат там был довольно прохладный, поэтому змеи не водились. Можно было присесть в любом месте, не опасаясь укуса змеи. Следующие полевые сезоны проходили намного южнее, где гадюк было в изобилии.

    Первую змею я обнаружила на коренном обнажении, где мне нужно было отбить образец с важным контактом. Как-то мы переехали на новую стоянку в устье ручья Змеиный, расположились на живописной полянке, ещё подумали, почему ручей назван Змеиным, вроде бы никаких змей там не встретили.

    И вот в один из дней нашего пребывания на этом лагере нужно было взять к ужину тушёнку из продуктовой палатки. Я пошла за ней. Ящики с тушёнкой стояли у входа и в глубине палатки. Я почему-то прошла в дальний угол палатки и взяла тушёнку там. Выходя, краем глаза заметила какую-то толстую с геометрическим узором верёвку. Остановилась и увидела здоровенную змею, которая обвивала банки с тушёнкой.
Господь в очередной раз отвёл от меня беду. Гадюка была внушительных размеров. Рабочие её вытащили, прибили, даже частично сожгли и подложили в палатку под кеды нашему геоморфологу Зенону. Тот пришёл из маршрута, стал переодеваться и заметил змею. Позвал своего рабочего и сказал: «Шурик тут змея, я пойду вырежу рогатину, а ты покарауль её». Шурик был в курсе событий, уселся рядом со змеёй спокойно покурить. Зенон прибежал, зажал рогатиной гадюку, ещё раз убил её и довольный притащил её мне показать. Посмеялись, конечно.

    Позже, когда я уже работала старшим геологом, произошло следующее. Закончив работу в районе реки Улунга, стали сниматься с нашей стоянки. Сматывали палатки, спальники, собирали рюкзаки, кухонную утварь, продукты. Вдруг позвала меня студентка (из Одессы) к своей палатке. Проговорила тихо: «Нина Константиновна, под спальником змея». Позвали мужчин. Действительно под спальником мирно спала, свернувшись калачиком гадюка. Студентка проспала всю ночь на ней или рядом. Говорит, что слышала во сне какое-то шевеленье на спальнике, но проснуться не могла. Гадюку вытащили и засунули в литровую банку.
Любопытный щенок, который путешествовал вместе с нами, сунул в неё морду и был укушен. Морда сразу раздулась, потекли слюни, щенок свалился. Хотели его бросить, но пожалели, закинули в кузов вездехода. На новой точке он валялся где-то три дня, не ел, потом потихоньку стал ковылять, жевал какую-то траву и оклемался. Как говорится: «Зажило как на собаке».

    В этих южных районах гадюки попадались довольно часто. Бывало нужно взять образец с развала камней, выберешь глыбку, поднимешь её, чтобы положить поудобнее, а из-под нее встаёт парочка гадюк, принимая воинственную позу. А иной раз набрела на змеиную свадьбу – это выглядело как клубок спутанных верёвок.


                Пауки

    Эти твари всегда вызывали во мне отвращение Летом в лесу их почти не видно. Но к осени наступает «бабье лето», оно и в тайге «бабье». Паутинные сети развешаны в самых разных местах, причём не тоненькие, а довольно толстые, напоминающие тонкие нитки. Пауки в тайге особенные, жирные, откормленные, самой разной конфигурации и окраски: мохнатые, полосатые, с крестом на спине, достигающие 5-6 см в диаметре. В маршрутах часто вляпывалась лицом в паутинные сети, внутри всё замирало от омерзения. Молча, очищала лицо, смахивала пауков и просила рабочего посмотреть, не осталось ли на мне этой гадости.
Как-то под осень ехали на базу участка, на вездеходе. В начале сезона нам дали новенький АТС, кабина удобная на 4-х человек, комфортная. Но этот вездеход, отбегав почти сезон в тайге, был уже сильно потрёпан, ободран, стёкла выбиты, как будто он прошёл фронтовые дороги. В кабине сидели четверо: водитель, старший геолог, начальник участка и я. Хорошо, если вездеход шёл по открытой местности, или хоть по плохонькой дороге-зимнику. Когда дороги не было, то вездеход ломился сквозь таёжные заросли, подминая под себя всё, кусты, мелкие деревья. Все насекомые, которые сидели на кустах и деревцах сыпались через пустые окна прямо в кабину: гусеницы, жуки и, конечно, пауки. Когда очередной паук падал на меня, мне приходилось взывать о помощи, т.к. деваться было некуда. Наш начальник, молча, брал его рукой и выбрасывал на волю. Вероятно, ему тоже было неприятно.

    Кстати в этой поездке господь опять уберёг меня. После 3-4-х часов пути, мы вылезли из кабины, чтобы размять ноги. Вездеход немного проехал вперёд, и довольно большая лесина влезла через окно в кабину и воткнулась в спинку сиденья, где было мой место.


                Крысы, мыши

    Полевой сезон 1978 года мы прожили на полуразрушенном хуторе посёлка Апрельский. С нашим отрядом была машина, которая подвозила нас к началу маршрутов по довольно хорошей дороге Апрельский - Пионер. Летом жить там было нормально, всё же более менее налаженный быт, крыша над головой. Расположились мы в полуразваленных избёнках. Сам посёлок находился в 300-400 метрах от хутора, там был магазин, школа и прочие социальные учреждения. Кроме нас на хуторе жила семья ссыльных с Украины – старик и старуха. У них мы даже покупали молоко, творог, сметану, что в полевых условиях невиданное лакомство. В этот сезон питались вообще хорошо. Продуктами отоваривались в магазине, кроме того лес изобиловал грибами, которые мы ели в больших количествах: жарили, варили, солили. В тайге всё стерильно, даже и не думали, что можно отравиться.
    Я работала уже старшим геологом. Кроме геологической работы, руководила отрядом геологов, техников-геологов и рабочими. Функции завхоза также лежали на мне. Жила отдельно от всех в маленькой летней кухне, где был стол для работы, установлена рация для связи с базой участка, и хранились все продукты, разные банки, крупы и прочая бакалея. Через двор в просторной избе жили геологи, геофизики, геоморфолог и студенты.

    К осени наши жилища стали осаждать полчища крыс и мышей. Как-то утром из дома выскочил студент, которому ночью крыса прокусила ухо. А через несколько дней подобный случай произошёл с техником-геофизиком Сашей Грибановым, только его крыса умудрилась укусить за глазное яблоко, потом под глазом долго был синяк. Я в своей келье, ложась спать в спальнике, закрывалась с головой, оставляя для дыхания небольшую дырку, чтобы не задохнуться. Засыпала под жуткую возню и визг крыс. Утром все мешки с крупами, сахаром и макаронами были продырявлены, крупы струйками из дыр стекали на пол.
Однажды сижу, работаю, слышу канонаду во дворе. Выхожу и вижу геофизика Лёшу Лескова с пистолетом в руке. Спрашиваю: «Что за пальба?». Он отвечает: «Да вот тут хотел в наглую крысу попасть, да промахнулся».

    Мышей по осени было тоже полно. Все наши макароны в ящиках были пересыпаны мышиными экскрементами. У нас была даже поговорка: «Хочешь похудеть, ешь макароны». Как-то под осень, когда продукты были на исходе, на чёрный день посредине палатки в миску припрятала полбуханки хлеба, сверху накрыла ящиком, чтобы не съели мыши. Вскоре «чёрный день» наступил, дай думаю, достану хлеб, полакомлюсь. Поднимаю ящик, а на тарелке жалкий обгрызенный кусочек. Эти твари в хвое от лиственниц прорыли подземные ходы и всё сожрали. Было очень обидно.

                Шершни, осы

    Осень в тайге отличалась огромным количеством ос и шершней, которые скапливались около кухни. Обычно на дерево прибивали ящик, где хранились соль, сахар, лавровый лист и прочие приправы. Что-то взять из этого лабазика было просто опасно. Вокруг него и в нём роились шершни и осы. Отваживались на этот «смертельный случай» добровольцы из мужчин, остальные с интересом наблюдали – укусит или нет.

    Как-то вечером заканчивали вечернюю трапезу у костра, пили чай, делились дневными впечатлениями. Наш начальник, Вольский Александр Сергеевич, рассказывал, что когда его отряд возвращался из маршрута, то при переезде через неглубокую реку плавающий вездеход ГТТ благополучно утонул, еле успели выбраться. Говорил, говорил и вдруг резко замолчал. Как выяснилось позже, откусывая бутерброд, он не заметил осу, и она укусила его за язык. В одно мгновение язык распух и перестал помещаться во рту, тут уже было не до разговоров.
В один из маршрутов, вместо рабочего со мной пошёл техник-геофизик Коля Коробушкин. Хорошо ходить в маршрут с опытным техником. Легко ориентироваться, едва взглянув на карту, знает куда идти, помогает с образцами и т.д. Мужчина головастый, очень умный. Его голову мы называли черепной коробкой, этой своей коробкой он вечно сшибал что-нибудь. Где-то в середине маршрута чувствую, что меня что-то больно кусает за руку. Поднимаю голову и вижу облако ос. Коля умудрился своей головой сшибить осиное гнездо. С криком: «Осы!», мы пулей ринулись прочь. Отбежали метров на 20-30, отдышались. И тут я не обнаружила своего геологического молотка, а оставалось ещё пол маршрута. Без молотка, как без рук. Как истинный рыцарь Коля сходил в осинник и принёс молоток, правда замотался энцефалиткой и продвигался как в замедленном кино.


                История № 11

                Картошка

    Середина сезона, лето 1975 года, жара. Стоим в 2-3-х километрах к северу от станции Талдан на реке Худагачи. Работу закончили. Нужно было возвращаться на базу участка, чтобы немного отдохнуть, набрать продуктов и переехать на новый лагерь. Геологи (мой муж и главный геолог Инна Павловна) уехали на поисковый участок. Начальник (Вольский Александр Сергеевич) собрался встречать в Талдане комиссию из ДВТГУ (Дальневосточного Территориального Геологического управления) г. Хабаровска. Старшей на лагере оставили меня, велели собраться и на вездеходе возвращаться на базу.

    По пути в Талдан начальник поручил мне купить мешок картошки, заехать на предыдущую стоянку (южнее станции Талдан), где было возгорание, проверить ещё раз, нет ли там пожара. Потом дал мне 25 рублей денег (огромная сумма по полевым меркам) и уехал на станцию встречать комиссию на вездеходе, который потом должен был вернуться за нами. Всё вроде бы ничего, план действий намечен, но плохо было то, что факт передачи денег видел маршрутный рабочий Саня Барабанов, бывший уголовник, вор-рецидивист. Очень колоритный мужик, лет 35-ти, высокий с огромными ручищами. Один раз он сопровождал меня в маршрут, который проходил по водоразделу, никаких ручьёв в пути не предвиделось.

    Для чаёвки взяли с собой фляжку с водой. Костерок развели на полянке в лесу, погода была сухая. Пообедали, костёр затоптали, но кругом сухой мох, нужно бы окопать кострище, а лопату как назло забыли. И тут Саня своими ручищами разгрёб мох, дёрн вокруг костра и быстренько забросал костёр землёй. Он вообще считал, что устроился не на работу, а в дом отдыха. Говорил: «Кормят, поят, да ещё на прогулки водят». В маршруты он ходил с нашим начальником Вольским Александром Сергеевичем, не понимал, что маршруты и есть наша работа, спрашивал всё время: «Товарищ начальник! Когда же мы придём на работу?».

    Как-то утром, когда мы все собрались у костра, чтобы собрать еду для обеда в маршруте, он, многозначительно глядя на нас, забрал последние полбуханки хлеба, которые мы собирались поделить между собой. При этом он важно проговорил: «Мне товарища начальника кормить нужно». Конечно «товарищ начальник» велел ему вернуть хлеб назад.
Кстати о рабочих. Среди них редко попадались нормальные люди. В основном бичи (БИЧ – бывший интеллигентный человек, может это и не соответствовало действительности, но звали их так). Это пьяницы, опустившиеся люди, нередко бывшие уголовники. Из-за дефицита рабочих перед полевым сезоном их просто собирали по Зее. Хороший рабочий на работу в геологическую партию просто не пойдёт, целое лето до поздней осени провести в тайге, где огромное количество кровососущих насекомых, довольно изнурительные маршруты, жизнь в палатках. И за всё за это ещё смешная зарплата маршрутного рабочего в 165 рублей (это вместе с полевым довольствием).

    В этот полевой сезон среди рабочих было особенно много уголовников. Парочка таких ходила со мной в маршруты. Весь маршрут мне невольно приходилось слушать их тюремный жаргон, на котором они переговаривались друг с другом. Я и сейчас помню некоторые слова: чемодан – угол, часы – котлы и т.д. Кроме того, если начинали спорить друг с другом, то постоянно слышались угрозы: «Я тебя сейчас выключу». С рабочими никогда нельзя было фамильярничать, звала их только по имени и отчеству, и на Вы. Общалась примерно так, допустим: «Михаил Иванович, закопайте, пожалуйста, закопушу. Подпишите образец. Спасибо». Если хоть чуть-чуть допустишь с ними фривольность, сядут на шею, обнаглеют.

    Какой-либо опасности со стороны рабочих я не чувствовала, поскольку они совершенно не ориентировались на местности. В начале маршрута часто можно было услышать: «Нина Константиновна, что-то мы идём не туда, вчера мы ходили в другую сторону». Как-то сижу, пишу полевой дневник на вершине горы, а рабочий пошёл в туалет. Нет его и нет. Потом издалека слышу его голос. Казалось бы, чего проще, чтобы вернуться назад, нужно идти вверх, вот и всё, но даже в такой ситуации он умудрился заблудиться.

    Продолжаю. Иду в палатку и лихорадочно соображаю, куда спрятать деньги. Ведь эти уголовники в поисках денег перевернут всю мою палатку и полевую сумку. Прячу в бюстгальтер, а куда ещё? Больше некуда. Собрали вещи, ждём возвращения вездехода. Подходит Саня Барабанов – огромный мужик с бородой, говорит мне приказным тоном: «Так, сейчас едем в Талдан обедать и пить пиво». А нужно сказать, что народ голодный. Последний ящик тушёнки накануне украли два моих маршрутных рабочих и исчезли, даже за расчетом осенью, естественно, не пришли.

    Я говорю Сане, что за деньги мне нужно купить мешок картошки. Не слушая меня, он обыскал все мои вещи и полевую сумку, потом вытащил здоровенный охотничий нож, сел напротив меня, стал его точить и гипнотизировать меня взглядом. Я поняла, что в покое рабочие меня не оставят. Пришлось согласиться. Подъехал вездеход, погрузились, поехали. Путь на прежнюю стоянку, где нам нужно было проверить пожарную обстановку проходил мимо огородов. Там мы ссадили «десант» из двух рабочих, скинули им лопату и мешок. Минут через 15-20 возвращались назад. «Десант» уже ожидал нас у дороги с полным мешком и ведром картошки.

    Душа немного успокоилась. В Талдане сразу же поехали в рабочую столовку, расположенную на окраине станции. Под неусыпным взглядом Сани Барабанова взяла всем по кружке пива и по второму блюду. Денег хватило в обрез. И вот только приступили к еде, как в столовую заходит Александр Сергеевич с высоким начальством, по-видимому, тоже перекусить. С удивлением смотрит на нашу вакханалию. Несколько смутившись, говорю: «Александр Сергеевич, с картошкой всё в порядке».

    Потом, уже вечером, когда ехали на базу участка в кабине вездехода, начальник заметил: «Картошка, наверное, ворованная, в горле застрянет». На базу приехали уже в темноте. Утром за завтраком ели картошку, которая была очень вкусная и не подавились.


                История № 12

                Орехов

    Лето 1979 года. Работаем в 10-ти км южнее посёлка Сиан, лагерь расположен на заброшенном хуторе. По-видимому, ещё недавно тут жили люди. Рубленные дома с верандами, но стёкла почти везде выбиты. Во дворах заросли малины, смородины. В этот день вездеход забрали на тушение пожаров, подвозить нас в отдалённые маршруты некому. Сделали вынужденный перерыв, отдыхаем, т.е. приводим в порядок полевые дневники, отрисовываем карту, маркируем образцы, пробы. Рабочие предоставлены сами себе, пьют, уж не знаю что. То ли водку достали, посёлок то ведь рядом, то ли бражка у них поспела.

    Сижу у костра, пишу дневник, вдруг слышу выстрелы. Очень неприятно, когда не знаешь, откуда стреляют и по какому поводу. Все куда-то разбрелись, обнаружила только геолога Лёшу Разумного, спящего в палатке. Растолкала, говорю: «Стреляют, непонятно откуда». Лёшка пошёл выяснять. Потом рассказывал, что очаг канонады - заброшенный дом, к которому ему пришлось подползать. На чердаке обнаружил пьяного рабочего Зотова, который развлекался стрельбой по подсолнухам, отобрал ружьё и сделал небольшое внушение. Немного успокоилась, наконец появились наши геологи, техники, оказывается, собирали ягоды во дворах.

    Через некоторое время моё спокойствие было нарушено подбежавшим ко мне техником-геологом Шейкиным, который сказал: «Там пьяный рабочий Орехов упал на выставленную оконную раму и располосовал себе лоб об острый осколок стекла. Кровь хлещет, как с поросёнка. Мы привязали его на кровати, чтобы не дёргался, нужно везти в посёлок в медпункт. Орехов орёт, требует тебя».

    Пошли к дому, где привязали бедолагу Орехова, эвенка по национальности. Пришла. Картина ужасная, рожа вся в крови, рыдает и причитает: «Кинстинтиновна, прикажи им меня развязать». Что делать, везти в посёлок в медпункт нужно, неизвестно, что он там себе перерезал. Вездехода нет. Вспомнила, что в километре от нас на заброшенном прииске «Ермаковский» работает буровая бригада под руководством старшего бурового мастера Цивилёва. У буровиков обязательно должен быть трактор, нужно идти, просить. Как могла, успокоила Орехова, приказала ему потерпеть и не трепыхаться. Сразу же отправилась с Шейкиным в Ермаковский.

    Придя туда, обнаружили сонное царство-отходняк. По-видимому, отбурив положенные скважины, вся буровая бригада во главе с Цивилёвым хорошо погуляла. Все спали непробудным сном. Но самое главное трактор был на месте. Цивилёв, как начальник, обитал в отдельном, хорошо сохранившемся доме. Зашли. Старший буровой мастер спит в спальнике, в доме витает перегар, можно закусывать. Стали будить, объяснять ситуацию, просить трактор. В ответ услышали неясное бормотание и внятно «не дам». Решили действовать по-другому. Прямо в избе находился колодец с воротком. Толик Шейкин набрал в чайник холодной воды и стал подливать в спальник буровому мастеру воду, приговаривая: «Дашь или нет». Какое-то время мы слышали: «Не дам, не дам». Потом не выдержал и заорал: «Пошли……. Забирайте трактор, тракториста и катитесь к …………матери».

    Зашли в бичевскую, где спали рабочие, привели в чувство тракториста и покатили на нашу стоянку. Отвязали Орехова, погрузили в кабину трактора и поехали в посёлок Сиан. С глубокого похмелья водитель мотал трактор из стороны в сторону, хорошо дорога была ровная. Подрулили к медпункту. Фельдшерица, увидев Орехова, всплеснула руками и сказала: «А, Орехов! Вы его уж совсем прибить не могли?». Оказывается, этот рабочий был местным жителем, и вообще в Сиане полпосёлка было Ореховых. Но, тем не менее, рану осмотрела, сказала, что ничего страшного нет, сделала ему перевязку в виде шапочки из бинтов. Выйдя из медпункта Орехов снял её с головы и выкинул. Возиться с ним больше не стали, поехали назад. Вся наша суета была напрасна. Правильно говорят, что пьяному море по колено.

                Пьянство

    Это особая тема. Сколько работали, столько и боролись с этим недугом, распространённым среди рабочих. Да что там говорить, этим грешили и некоторые техники, геологи, завхозы. Первые полевые сезоны проходили в глухом горно-таёжном районе. Спиртное взять было негде. Пили бражку. Рецепт простой: на молочную флягу – 6 кг сахара, кружка сухих дрожжей, тепловатая вода и тёплое место. Если рабочие ходят навеселе, значит где-то заветная фляга стоит. При обнаружении начальником или геологами фляги, её просто выливали. Но умельцы рабочие сразу где-нибудь ставили новую.

    Как-то раз пропали 2 техника-геолога. Целый день их никто не видел. Уже забеспокоились. К вечеру нашлись в погребе, где они целый день попивали бражку, а к вечеру их так развезло, что душе стало чего-то не хватать. Стали горланить песни, по ним их и обнаружили.
    Когда работали вблизи населённых пунктов, кроме бражки, по-видимому, доставали и водку. Было страшно, когда рабочие запивали, т.к. часто это заканчивалось пьяными разборками. Перед гульбищем они приносили ко мне на хранение огнестрельное оружие, охотничьи ножи, которые я складывала себе под спальник. При этом они говорили: «Константиновна, возьми от греха подальше, а то мы за себя не ручаемся».

    Среди местного населения пьянство тоже процветало. Как-то у вездехода закончилось топливо, поехали в тот же посёлок Сиан на склад ГСМ. Купили 2 бутылки водки в местном магазине, т.к. другую валюту местные жители не признавали. Заведующий ГСМ почему-то на водку не позарился и заявил, что сейчас уборочная страда и солярки на складе нет. Нужно что-то делать, поехали искать председателя сельсовета.

    Едем по центральной улице посёлка, вроде бы август, разгар страды, рабочий день, а кругом попадаются исключительно пьяные жители. Подъезжаем к сельсовету, у крыльца стоит председатель явно навеселе. Увидев нас, запел: «Держись геолог, крепись геолог…». Мы остановились, и я сказала ему, что нужна солярка, а её на складе ГСМ нет. «Как нет? У нас солярки как грязи» - с этими словами председатель влез в кабину вездехода и скомандовал: «Погнали». Подъехав к складу, он отдал распоряжение заведующему: «Заправь девчонку». Залили оба бака под завязку.

    Ну а потом за два бака солярки нужно же было заплатить. Бутылками председатель взять отказался, а предложил сделку обмыть. В посёлке было как-то неудобно, прихватив заведующего ГСМ, выехали на окраину посёлка, вокруг которого была сплошная свалка – помойка. Вот там, в антисанитарных условиях обмыли солярку. На лагерь вернулись «хорошие», но с полными баками горючего, можно было работать дальше.

    Во время первых полевых сезонов, среди рабочих было много эвенков, которые работали каюрами при лошадях, оленях. Жили они в посёлке Бомнак. Народность практически спилась и вымерла, т.е. их смело можно было заносить в «Красную книгу». Если эвенки совершали какое-либо преступление, их даже не наказывали. В Бомнаке служил милиционер, здоровый русский мужик, который один управлялся с правонарушителями. Когда эвенки «бузили», он обычно трепал их за шиворот и кидал в кутузку, которая находилась в его отделении.
Как-то в Бомнак приехала комиссия журналистов освещать жизнь аборигенов. Проходя мимо одной из изб, за поленницей дров увидели труп мужчины. Хозяйка дома пояснила, что там валяется её муж, она его убила метким выстрелом в глаз, когда он пьяный с топором лез в окно дома. Хоронить его она не торопилась, т.к. на улице мороз, и ничего с мужем не случится. И вот, ничего этой эвенке не было. Народ-то вымирает. Детей в посёлке нет. Если рождаются дети, то их сразу же забирают в город Зею в интернат, где они живут и учатся, чтобы потом всё равно вернуться в Бомнак и повторить участь своих родителей.

                История 13
                Попутчица

    Конец сезона. Октябрь 1975 года. Вертолёт за нами должен был прилететь завтра. А послезавтра должен был приехать мой свекор с моим сыном Андреем. Завтра нужно привести в порядок дом, протопить, купить хоть какие-нибудь продукты, потом уж ехать встречать своих на станцию Тыгду. Колеблюсь, то ли идти одной на станцию, то ли ждать вертолёт. Уверенности, что он прилетит завтра, нет, т.к. местную авиацию осенью постоянно задействуют на тушение пожаров.

    От нашей стоянки до станции Гудачи всего-то 5-7 километров, полтора часа ходу. Идти одной страшновато, всё ждала, что кто-нибудь из мужского коллектива будет меня уговаривать остаться. Но, по-видимому, в эти последние дни сезона так все друг другу надоели, что ожидаемых слов, я не услышала. Теперь твёрдо решила, что нужно идти. Быстренько собралась, рюкзак, полевая сумка, да пистолет, еды с собой никакой по причине её отсутствия.

    Леспромхозовская дорога, которая проходила мимо нашего лагеря делала крюк, поэтому решила идти напрямик через заболоченное место и заброшенное кладбище (несколько крестов), а потом выйти на дорогу. По болоту пробежала быстро, т.к. оно замёрзло, стало как асфальт, кочки как столбики. Немножко неприятно было идти мимо кладбища. Наконец, вышла на лесную дорогу. Вдруг из-за поворота показался мотоциклист, крест-накрест перепоясанный лентами с патронами, за спиной две двустволки. Вероятно, ехал на озёра уток стрелять. Около меня притормозил, затем медленно проехал дальше. Я бегом мимо него, в голове одна мысль, добежать бы до поворота и, если услышу, что мотоцикл разворачивается, сверну в лес, где-нибудь залягу и, если что, буду отстреливаться.

    Но всё обошлось. Наконец лес кончился, дорога пошла по открытому месту, где там и сям были свалены хлысты лиственниц. Навстречу попалась машина с кузовом, в которой на мастерскую точку ехала бригада лесорубов. Остановилась. Водитель пригласил меня поехать с ними, а на обратном пути пообещал подбросить до станции. Я отказалась, т.к. идти оставалось всего 2-3 километра. Когда уже подходила к станции, эта машина меня догнала. «Ну и быстро ты бегаешь» - удивлённо сказал шофёр.

    Станция была пуста, утешало меня то, что скоро прибудет поезд, на этой станции останавливались всего пару поездов в сутки. Постучала в окошечко кассы, чтобы взять билет, кассирша объявила, что все поезда задерживаются как минимум на 10 часов. Затем она вышла из своей комнатушки, зевнула и, позвякивая ключами, ушла домой.

    И вот стою одна на пустом перроне станции, с одной стороны маленькая деревушка Гудачи, с другой пустырь, вдалеке лес. Темнеет, морозец градусов 10. Одета сносно, резиновые сапоги, телогрейка и старенький пуховый мамин платок. В помещении станции «зал ожидания» - маленькая комнатка, в которой две лавки и железный бачок с водой, на котором на цепи висит кружка. Ну, думаю, продержусь как-нибудь до утра, до прибытия поезда. Мысленно сто раз пожалела, что не осталась ждать вертолёт, сидела бы сейчас у костра, пила чай, да слушала приёмник.

    Станция Гудачи – это разъезд, на путях стояли два тепловоза, которые время от времени подавали признаки жизни, гудели, пофыркивали. Примерно через час вижу, вдоль железной дороги по направлению к станции идёт женщина лет сорока, в приличном пальто, шляпке с сумочкой через плечо. Подходит ко мне и говорит: «Скоро поезд, минут через 15. Успела. Мне в Магдагачи». Я говорю: «Поезда опаздывают на 10 часов». Она в ответ: «Уедем, сейчас машиниста уговорю, до Магдагачи всего час, если поедет, то прихватит». Уговаривала она его час или два, буквально на коленях стояла перед локомотивом. Наконец, в 11 часов вечера машинист согласился, велел быстро залезать в кабину тепловоза и сидеть тихо. Какое счастье!

    Кабина расположена в верхней части локомотива. В кабине тепло, разморило, уютно, светятся лампочки на панели управления. Когда ехали было ощущение полёта над тайгою, кое-где вдали мерцали огоньки населённых пунктов. Так бы ехала и ехала. Но через час прибыли в город Магдагачи. Это довольно крупный населённый пункт, узловая станция, все поезда останавливаются. В городе даже есть военный аэродром, мой отец (военный лётчик) рассказывал мне, что когда-то совершил на этом аэродроме вынужденную посадку.

    В этом году на этот же аэродром совершил посадку и санитарный вертолёт, на котором летели я и мой муж. В середине этого полевого сезона моего мужа сильно прихватила язва желудка, пришлось вызывать санрейс – вертолёт Ми-4. Забрали нас с Измайловым, чтобы доставить в больницу города Зея. Но в полёте разразилась гроза, летим, а кругом молнии, ливень, ничего не видно. Пришлось вертолётчикам посадить машину на вышеупомянутый аэродром, где нас уже ждала санитарная машина. С язвой тогда всё обошлось. Вообще многие геологи страдали болезнями желудка. Еда способствовала этому: консервы рыбные, тушёнка, щи-борщи из банок, да каменные сухари, когда кончался хлеб. В консервах полно томата, от которого изжога и обострение гастрита.

    В Магдагачах на вокзале посмотрела расписание поездов. Ближайший поезд до станции Тыгда через 3 часа. Можно было подождать и на вокзале, светло, тепло, какие-то люди сидят. Но попутчица пригласила меня к себе, она жила у привокзальной площади в хрущёвской пятиэтажке. Для тех мест роскошное жильё, отопление, туалет, ванная. Сказала: «пойдём, отдохнёшь, поужинаешь, а потом выйдешь к поезду». До сих пор не пойму, почему она не побоялась меня, случайную попутчицу пригласить к себе домой. Вид-то у меня был совсем непрезентабельный. Грязная телогрейка, правда, на рукаве эмблема «МИНГЕО СССР», нелепый старый пуховый платок, резиновые сапоги и штаны защитного цвета от геологической робы. На боку пистолет в кобуре, да кирзовая полевая сумка. Лицо и руки обветренные. В общем – чучело, даже для тех мест, пропахшее дымом, уже месяц (из-за холодов) не мытое.

    Конечно, я согласилась, вошли в подъезд, поднялись в квартиру. Хозяйка пошла на кухню хлопотать, а я первым делом зашла в ванную, глянула на себя в зеркало и ужаснулась. «Морда» лица обветренная кирпичного цвета, по краям, где не загорела – белая, то есть на лице – маска, на голове куча спутанных под платком волос. Быстренько скинула с себя тряпьё и до пояса вымылась, причесалась и стала немного похожа на человека. На столе в большой комнате уже был накрыт стол, белая скатерть, тарелки, хрустальные бокалы, салфетки, запотевший графинчик с водкой, сковорода, от которой поднимался ароматный пар жареной картошки и капусты. Всё это показалось мне необычайно вкусным.

    Под водочку разговорились. Фамилия женщины была Чугунова, а вот имя забыла совершенно. Приехала она в Магдагачи давно с мужем военным, но он умер, а она с дочкой продолжает здесь жить, работает заведующей отделением связи. В Гудачах оказалась потому, что проводила ревизию мелких почтовых отделений связи, расположенных в посёлках вдоль железной дороги. Добиралась до них сама, где подъезжала на чём-нибудь, а где шла пешком. Я её и увидела, когда она подходила к станции по шпалам. Потом она загрустила и сказала, что жить ей осталось недолго, врачи обнаружили у неё какое-то серьёзное заболевание. Ещё сказала, что жить в Магдагачах можно, но очень плохо с продуктами, как и везде, чем дальше от Москвы, тем хуже, хорошо бы достать хоть 10 баночек тушенки. Я вызвалась прислать ей тушенку и не 10 штук, а ящик. В экспедиции, если подсуетиться, то достать было можно.

    По приезду в Зею я что-то закрутилась, встретила своих, погрязла в домашних хлопотах и потеряла листок с адресом, поэтому ничего своей гостеприимной попутчице не прислала. Вот этот грех занозой сидит у меня в голове. Как-то на исповеди в храме, я рассказала об этом батюшке, он вместе с другими грехами отпустил и этот, а всё равно этот случай часто вспоминается. Разыскать бы её через программу «Жди меня», только вот, наверное, её уже нет в живых, хотя как знать. Прошло много лет.