Как-то собрались после чая в красном уголке. Снаружи – под восемь баллов, а у нас – неспешная беседа о морском житье-бытье.
- Скоро отходить, начал недавно пришедший к нам с другого судна матрос, - а на борту ни повара, ни пекаря. Кого к котлам ставить? Порешили – одного из мотористов. Их больше, чем матросов. А меня – пекарем: запомнили, что я чаще других помогал картошку чистить.
Отказываюсь, конечно, мол, не умею хлеб печь. Меня успокаивают, ничего, говорят, это только на рейс, и хлеб тебе печь даже не придётся.
Согласился. И начал новую жизнь.
Моторист тот совсем ни в зуб у плиты. Как варить, так меня тянет: «Мы уж вдвоём с тобой, Серёга…» Только всех накормим, он – спать, а я посуду кухонную мыть. Но это ещё полбеды, оставалось время покемарить.
Беда потом пришла: за первым рейсом второй начался, третий, а я всё – пекарем. Видать, в кадрах прорыв на них получился. И хоть до выпечки дело ещё не доходило, тревога моя росла. И не напрасно.
Привернули нас неожиданно за попутным грузом в Бремен, и рейс затянулся.
Хлебушек подъели весь, и пристала пора мне своё искусство являть.
Я примерно-то представлял, что надо делать: в деревне ещё в детстве видел, как мать хлеб пекла. Тесто замесил, забил формы, в печь поставил – жду. И парни ждут – к обеду дело подходило.
Первую плавку выдал – толпа рыдает! Всё сгорело. Только что не в уголь.
Зато на следующий день такая корочка получилась – загляденье. Прямо буханками разбирали.
Я перед тем, как в столовую зайти, тесто с себя соскоблил, причесался, как на праздник.
Захожу в разгар обеда, смотрю - корочки эти съели, а мякиш мрачно мнут: голое тесто. Так все молча сидят и мнут.
Только что не били меня в тот день. Но и на этот раз обошлось.
Зато третья плавка была ударной. Хлебушек вышел, что надо: мягкий, духовитый. - Сергей обвёл взглядом слушателей. Улыбнулся, - вот и получается – нужда всему научит.