Из легких белых облаков, едва окрашенных нежно-розовым светом заходящего солнца, Элю вырвала внезапная, короткая и острая, будто пронзившая ее насквозь стрела, боль, на смену которой пришло пока еще неясное ощущение собственного физического тела. Там, где должно быть были глаза, стало горячо, и капельки слез покатились по вискам, оставляя мокрый и теплый след.
«Я плачу» - подумала Эля, и белые облака с розовым отблеском снова заполнили всю ее вселенную.
Боль вернулась спустя какое-то время. Уже не такая острая, но и не короткая, а ноющая и ползущая по всему телу, мешающая сделать даже легкое движение. Кроме боли были еще какие-то неясные голоса. Будто кто-то монотонно жаловался или причитал. Но они были так далеко, что невозможно было ни слов разобрать, ни уловить хоть какой-то смысл.
Эля прислушалась к самой себе. Когда боль на мгновение исчезала, становилось тихо. Так тихо бывает, когда всю ночь и весь день падает снег, и в какой-то момент все предметы и звуки оказываются под гигантским толстым белым покрывалом. Эля попыталась открыть глаза, но покрывало было слишком тяжелым – поднять веки было просто невозможно. Внутренний голос подсказал, что и не нужно. Эля снова погрузилась в белую безмятежность. Там, за ее пределами раздавались стоны, переходящие в крики, голоса становились громче, послышались шаги и чей-то плач. Но все это было где-то вне. Все это не будило никаких эмоций, будто и вовсе их не было, будто и вовсе не способна была Эля чувствовать и переживать. Дыхание ее было ровным и спокойным. Ни одна мысль не билась в голове. Действительно это было похоже на белое бесконечное снежное поле, нетронутое ни чьими следами.
Утром Эля поняла, что находится в больнице и что все самое страшное уже позади. Эти мысли не принесли ей ни облегчения, ни разочарования. Лежа на своей кровати, она повернула голову к окну и долго смотрела на удивительно голубое для середины осени небо, на красочную листву деревьев на горизонте, на солнечные блики, раскрасившие железные крыши старых пятиэтажек, и в душе у нее была все та же белая тишина.
Кроме нее в палате было еще несколько женщин. Они по-прежнему монотонно жаловались друг другу на врачей, на соседей, на детей, на правительство, на весь мир, который так жестоко обходился с ними.
В противоположном углу палаты жалобно стонала девушка. Эля не видела ее лица, но внутренним чутьем понимала, что девчонка совсем молодая и ничего толком не видевшая в своей жизни. Больше мыслей не было. Никаких. Впрочем, также как и эмоций, каких-либо чувств и переживаний. Будто кто-то погасил солнце, оставив ей лишь узкую полоску света, по которой ее ослабленный организм медленно, но верно маленькими шажками выбирался из кромешной темноты смерти на поверхность, туда, где била ключом жизнь.
Отвернув голову от окна, Эля увидела знакомое лицо. Человек был заметно растерян и, похоже, не знал, что говорить и как себя вести. Это был муж. Он остановился у ее кровати и смущенно смотрел на Элю, будто пытаясь понять она это или нет. Наконец тихо, едва различимо произнес:
- Ну как ты?
Эля не сразу поняла, что надо ответить. Сделав едва заметное движение плечами (что-то вроде «не знаю»), она продолжала молча смотреть на Сергея. Постепенно стали возвращаться мысли. Как очертания предметов под тающим снегом появились неясные воспоминания.
Она ехала на машине. Точно. Перед глазами мелькнула серая лента дороги. Уже рассвело, но солнце еще не выглянуло из-за низких осенних облаков. Эля ехала другим маршрутом. Не тем, которым ездила каждый день. Она заметно нервничала и чувствовала себя виноватой. Ей пришлось отменить одну из важных встреч, которая была запланирована на утро, потому что было очевидно, что она не успеет приехать во время. Все это было очень некстати. Самочувствие подвело ее в самый неподходящий момент, и вот, она вынуждена была срочно ехать к врачу, вместо того, чтобы заниматься запланированными делами. Она вспомнила, как недовольно пошутила вслух: «Ну, зато хоть без пробок проеду утром. Все пробки сейчас в другую сторону». Очень кружилась голова и болел живот.
А дальше? Что было дальше?
- А вы с врачом уже разговаривали? – чей-то громкий, подернутый старостью голос вернул Элю в реальность.
- Еще нет. – Уж как-то совсем не решительно ответил Сергей.
- Ну а что ж вы не пошли? Сама-то она вам ничего сейчас не скажет – вона какая бледная и слабая. Вы к врачу сходите. – Эля поняла, что это говорит женщина с соседней кровати. По всей видимости, о ней. Женщина продолжала: - Как привезли её после операции, она и слова не сказала, только спит да в окно смотрит. Худо видно ей. А вы к врачу-то идите, идите – а то сами-то они не разбегутся с нами простыми людьми поговорить. И не зайдут лишний раз. Зачем мы им? Ишь, важные какие! Уж очень важные - до простого люда и дела им нет.
- Сейчас схожу, - ответил Сергей. – А кто твой врач? – спросил он, обращаясь уже к Эле.
- Не знаю, - ответила она тихо, и собственный голос показался ей совсем чужим.
Мысли медленно возвращались. Как бегущая строка – слово за словом – постепенно складывались в какие-то цельные картины и образы. Все ощущения сосредоточились в тех местах, где были наложены швы и повязки. Чувство полного безразличия к миру сменилось какими-то неясным, будто мерцающим, но оттого еще более пронзительным чувством жалости к самой себе. Оно возникало в те моменты, когда было особенно больно и слезы катились сами собой. Эля с удивлением отметила, что ей все равно, смотрят ли на нее люди, ей было все равно, видят ли они ее слезы. Окружающий мир вообще мало интересовал ее. Она могла плакать стоя в коридоре, по которому беспрерывно ходили больные и медперсонал. Ей просто хотелось плакать, и она не могла сдержать слез, причем она даже не пыталась разобраться, почему плачет.
Эля вспомнила, что раньше ее внешний вид играл большую роль: она всегда была собрана, не позволяла себе лишних эмоций на людях и никогда не выходила из дома без макияжа и прически. Теперь это казалось таким ненужным и бессмысленным. Да и вообще, та, другая жизнь, вне стен больницы, казалась такой далекой и чужой. Остановившись у окна в вестибюле, Эля смотрела на идущих по мокрой осенней аллее людей, на проезжающие автомобили, на голубей, кружащих во дворе, и, ей казалось, что все это не имеет к ней абсолютно никакого отношения, будто она никогда не окажется там, среди этой суеты. Мысль эта не вызывала никаких абсолютно чувств. Эля просто констатировала ее, так же как и то, что ничего не ждет и ничего не хочет.
Снова приехал Сергей. Он пытался быть бодрым, но сквозь эту бодрость предательски пробивалась всё та же растерянность. Кое-как устроившись на кожаном больничном диванчике, стараясь не шевелиться, чтобы не чувствовать боль, Эля молча приготовилась слушать мужа, самой говорить ей совершенно не хотелось.
- Больно? – спросил Сергей. Эля кивнула. – Надо думать, что больно.
Он помолчал и, практически не меняя тона, продолжил:
- А у меня на работе опять началось… Я уже так устал от этого…. – он стал рассказывать о проблемах, которые в очередной раз возникали в его рабочем коллективе, о конфликте с коллегами. Монотонность в его голосе постепенно сменилась нервозностью и отчаяньем.
- Там нельзя, Сережа! – голос Эли вдруг зазвучал уверенно, будто какой-то тумблер переключился у нее внутри, - Я понимаю, что тебе не просто, но ведь эта ситуация была вполне предсказуема. Ты взрослый разумный мужчина – зачем так остро реагировать? Что с твоей самооценкой? Почему ты терпишь все это и позволяешь так с собой поступать?
Сергей кивал, а Эля все тем же не громким, но уверенным голосом продолжала убеждать его в том, что он достоин значительно большего и что не стоит обращать внимания на глупые интриги слабых и зависимых людей. И вдруг она осеклась. Глядя вперед перед собой на бежевую больничную стену с коричневой деревянной панелью, она будто увидела отражение в зеркале: вот она, Эля, очень бледная и осунувшаяся в голубом плюшевом халате сидит на белом потертом больничном диванчике в какой-то жалкой и неестественной позе. Боится сделать лишние движения, чтобы не было больно, но при этом бодрым, не допускающим возражений голосом пытается морально поддержать Сергея, помочь ему справиться со сложившейся ситуацией. А рядом, он, Сергей, сидит будто чуть в стороне, расправив широкие мужественные плечи, но при этом нервно перебирая крупными пальцами ремешок барсетки; он почти не смотрит на Элю, но постоянно кивает головой в такт ее словам. Часто вздыхает, лицо у него растерянное, но грусть то и дело сменяется раздражением.
Что-то не так было в этой картинке.
Сергей повернул голову к внезапно замолчавшей жене, в очередной раз вздохнул и снова начал рассказывать о своих проблемах. Эля молчала. Рассматривая детально невидимое «отражение» , она силилась понять, что именно не так. Повернув голову на право, она увидела, как к соседнему диванчику подошли мужчина и женщина. Эля уже видела эту женщину в больничных коридорах. Мужчина аккуратно и заботливо помог женщине сесть и устроиться поудобнее, затем сел рядом, слегка наклонился к ее лицу и, не спуская с нее глаз, почти не слышно стал что-то говорить беспрестанно улыбаясь. Видимо, это был ее муж. Через некоторое время он участливо взял ее за руку и долго не выпускал. Женщина слабым едва различимым голосом что-то спрашивала у него, а он уверенно и оптимистично повторял: «Да ты не волнуйся! Мы справляемся, все у нас хорошо! Ты отдыхай, тебе надо больше отдыхать. Считай что ты просто в санатории» Она опять что-то неслышно спрашивала, и до Эли вновь доносился уверенный голос ее спутника: «Сейчас самое главное - это твое здоровье, а потом я что-нибудь придумаю, не волнуйся! Врач сказал, что покой для тебя сейчас - лучшее лекарство. Не надо не о чем переживать, я сам обо всем позабочусь»
Что-то неясное, но очень неприятное зашевелилось в душе у Эли. Она повернула голову к мужу. Он сидел все в той же отстраненной позе, смотрел прямо перед собой и все тем же несчастным тоном говорил:
- Скорее бы тебя уже выписали, всё было бы полегче. Что-то мы с Маринкой совсем не справляемся. И на работе проблемы, и за ней еще надо присматривать….
И тут Элю осенило. Она еще раз внимательно посмотрела на невидимое «отражение» и поняла, что в нем было не так.
Это она, Эля, была сейчас слабой и немощной, это она попала в больницу после аварии, это она была измучена практически непрекращающейся болью, это она, именно она, нуждалась сейчас в поддержке и внимании. И это он, Сергей, пришел навестить ее в больницу, это он, ее муж, должен был пытаться морально поддержать ее, успокоить ее и вселить в нее надежду на то, что она обязательно поправится и все у них будет хорошо…. А происходило все наоборот: Сергей жаловался, а Эля пыталась его успокоить и поддержать.
Это странное открытие неприятно поразило Элю. Какое-то скверное чувство, будто острыми коготками зацарапало сердце. Эля сделала глубокий вдох. Выдох. И снова погрузилась в свое прежнее бесчувственное оцепенение. Так было значительно проще и спокойнее.
Она почти не заметила, как Сергей ушел. То есть она, конечно, заметила, и даже проводила его до лифта, но ее сознание не зафиксировало этот факт как важный. На белоснежном экране ледяного оцепенения, которое стало для нее уже привычным, Эля будто смотрела обрывки старых кинофильмов. В этих обрывках-воспоминаниях всплывали ситуации, как две капли воды похожие на ту, которая только что так ошеломила Элю. Её память безучастно пролистывала их одну за другой, просто констатируя как факт, не вызывая никаких эмоций. И вот наконец, долистала до того самого дня.
В этот день было очень много дел. Да, именно. Было запланировано очень много дел и две важные встречи. А у Сергея наоборот, что-то отменилось и оказалось целых полдня свободных. Он не торопился подниматься с постели, еще дремал в полумраке осеннего утра. Эля, наспех уложив волосы, набросав на лицо легкий макияж, быстро складывала в папку необходимые для встречи бумаги, на ходу инструктируя дочку по поводу обеда и каких-то домашних дел, которое не успевала сделать сама. Марина стояла уже на пороге в куртке и со школьной сумкой, недовольно кивала и норовила поскорее выскользнуть на плохо освещенную лестничную клетку. Когда за ней закрылась дверь, Эля закончила, наконец, с бумагами и решила выпить кофе. Уже входя в кухню, внезапно почувствовала себя не хорошо. Подступила тошнота, в животе что-то заныло, и стало очень больно. Эля дотянулась до стула и села. Боль не унималась. Эля просидела так минут пять, потом вспомнила, что надо торопиться и резко встала. Земля ушла из-под ног, в ушах зазвенело, и она едва успела схватиться за дверной косяк. Ноющая боль пронзила живот. Эля решила лечь. Держась за стену, она дошла до кровати и легла рядом с Сергеем. Он продолжал дремать и, конечно, не обратил на неё никакого внимания. Голова по-прежнему кружилась, и боль не проходила.
- Что-то мне не хорошо. – Вслух сказала Эля. Сергей издал какой-то неясный звук, по всей видимости, он спал.
- Сережа, мне плохо. – Снова громко сказала Эля.
Сергей не открывая глаз, повернул голову в ее сторону и сонно произнес:
- Плохо? Ну, выпей какое-нибудь лекарство.
- Какое?
- Ну… не знаю… - он нехотя приподнялся – сильно плохо?
- Голова сильно кружится, тошнит и болит живот.
- Тогда лучше к врачу.
«К врачу. – Подумала Эля. – Есть два варианта: первый – отменить утреннюю встречу и отлежаться, второй - отменить утреннюю встречу и поехать к врачу. Да… не весело, по любому придется отменять встречу…»
- Свозишь меня? – спросила она у Сергея.
- Куда? – не понял Сергей.
- К врачу свозишь меня сейчас, если я позвоню и договорюсь?
- Да что я поеду… Разве ты сама не сможешь заехать по дороге на работу? – Сергей лениво зевнул и снова лег.
Где-то в глубине души Эле будто бы даже стало обидно, но взвесив ситуацию, она решила, что, действительно, проще заехать к врачу самой, чем уговаривать Сергея, тем более, что он давно жаловался, что не может нормально выспаться. Полежав еще немного, Эля встала, по телефону отменила утреннюю встречу и договорилась со своим врачом о том, что приедет в ближайшее время. Она выпила сладкого чая и ей показалось, что слало полегче. Хотя, конечно, нормальным это состояние назвать было трудно. Когда она уже стояла на пороге и искала в сумочке ключи от машины, Сергей в домашнем халате вышел в прихожую.
- Ну что, тебе легче? – спросил он.
-Не знаю. – Раздражено ответила Эля.
- К врачу-то заедешь?
- Заеду. – Ключи, наконец, нашлись, и Эля вышла из квартиры.
Серый утренний свет неприятно врезался в глаза. В какой-то момент Эля подумала, что, наверное, было бы лучше выбрать первый вариант и просто отлежаться. Но она уже сидела в машине и доктор уже ждал.
Дальше была какая-то пустота. Как не силилась, Эля не могла вспомнить тот момент, когда она попала в аварию. Друзья говорят, что ей, скорее всего, стало плохо, и она потеряла контроль над ситуацией. Может быть. Последнее, что помнила сама Эля, это ноющую боль в животе и слова ее любимой песни, которую она часто слушала в машине – эта была песня группы «Океан Эльзы», слова ее до сих пор так и звучали в голове: «Холодно-о-о-о. Якби не було, якби не дуло в твое вiкно, з ким би не йшла до сну, в тобi я втоплю свою весну»
Вернувшись домой, Эля практически сразу включилась в рабочий процесс. Уже за несколько дней до выписки ей начали звонить коллеги – уточняли какие-то вопросы, советовались, делились новостями. Прилагая определенные усилия, Эля постепенно вспоминала события последних дней перед аварией: свой цейтнот, огромное количество намеченных планов и дел – все было расписано на две недели вперед, все нужно было успеть и никого не подвести. Пытаясь все сделать «на отлично», Эля всегда очень внимательно относилась к своей работе. Ее внезапное «исчезновение» не могло остаться не замеченным. Теперь надо было все исправлять, нагонять и, по возможности, входить в привычный ритм.
Дома Эля переместила на большой угловой диван свой ноутбук, рабочие документы и телефоны, превратив , таким образом, его в рабочий кабинет. Мозг опять заработал, мысли побежали с огромной скоростью, а набравшие силу пальцы вновь застучали по клавиатуре.
Но что-то было не так. Будто два разных кадра наложили друг на друга и каждый из них жил своей собственной жизнью. Часто, отложив в сторону бумаги и ноутбук, Эля поворачивала голову к большому окну и надолго замирала. Она будто сливалась с яркой осенней листвой, и с ветвями деревьев то и дело раскачивающимися на ветру, растворялась в бесконечном потоке автомобилей, несущихся вдаль по проспекту. Это было странное состояние. И самое странное было то, что в нем не было никаких чувств. Вообще никаких. Это было похоже на ровную блестящую гладь огромного озера, в котором отражается небо, облака, деревья и солнечные блики. Обманчивая плоская гладь, под которой скрывается нечто. Эля интуитивно понимала это. Она догадывалась, что за этой спокойной безмятежностью прячется огромная лавина чувств и эмоций. Но добраться до них она никак не могла. Её чувства были под замком.
Она не сразу осознала это. Сначала, оказавшись в цепочке повседневных домашних и рабочих дел, заметила, что, не смотря ни на что, она остается удивительно спокойной. Даже слишком спокойной. Чтобы не происходило – в душе ее была все та же ровная блестящая гладь.
Спустя несколько недель, просматривая сообщения на Facebook, наткнулась на видеоролик группы «Океан Эльзы», его разместил кто-то из знакомых. Времени как всегда было мало, но Эля вопреки собственным ожиданиям кликнула «посмотреть». Перед глазами поплыли старые заснеженные крыши, такой знакомый мотив и слова буквально врезались в сознание. Элю передернуло, будто на самом деле ей стало очень холодно. Блики в лобовом стекле автомобиля, отражающееся в нем холодное зимнее небо и дома, так сильно напомнили ей собственную ледяную гладь, отражающую окружающий мир и плотно закрывающую ее душу. И вместе с тем появилось едва ли не первое за последние недели чувство. Чувство надвигающейся катастрофы.
Эля просмотрела ролик несколько раз. Затем откинулась на спинку кресла и как обычно замерла, глядя в окно. В душе что-то происходило. Где-то очень-очень глубоко. Так глубоко, что Эля никак не могла распознать эти чувства. Будто камни заворочались на дне океана, и гладь воды покрылась мелкой рябью.
«Почему моя душа закрылась на замок? – шепотом произнесла Эля - Вот уже месяц я пытаюсь в ней найти хоть какие-то чувства. Но она словно окоченела»
Все чаще и чаще, забросив привычные и такие важные дела, Эля подолгу смотрела в окно своего рабочего кабинета или, поднимаясь в стеклянном лифте с первого этажа на 10, вдруг замирала, глядя сквозь стеклянные панели лифтовой шахты, за которой раскинулся старый сквер.
С деревьев падали листья, и ветер гонял их по холодному городскому асфальту. По подоконнику то и дело стучал осенний дождь… Когда-то Эля так любила слушать его музыку….
Что-то происходило, и все куда-то спешили, что-то планировали и делились новостями. Спешила вместе с ними и Эля. Но как-то бесчувственно. Будто это не она, а желтый осенний лист, который сорвало с ветки порывом ветра и понесло по бульвару мимо разноцветных афиш и прохожих, мимо играющих на газоне детей, через улицу, мимо светофора, мимо ярких витрин… Лист коснулся земли, распластался на мокром тротуаре, уснул…. Тишина… Но вот новый порыв ветра - подхватил его и понес дальше вдоль проезжей части, мимо вечерних фонарей и чьих-то светящихся окон….
Элю не покидало странное ощущение, что она не живет, а просто наблюдает за своей жизнью. Тихо и безмолвно смотрит, как гоняют её порывы ветра, как пролетают мимо серебряные капли холодного дождя, как ночь сменяет день, и как плывут по бездонному небу белые кучевые облака и серые тяжелые тучи.
Ничего… Не было ничего, что напоминало бы ей о том, какая она….
Но это было еще не самое плохое.
Все чаще казалось ей, что порывы ветра – это единственное, что заставляет её жить, что вдыхает энергию в её обессиленное тело. Ей по-прежнему, как и тогда, в больнице, ничего не хотелось. Была б её воля, она бы просто замерла, слилась с пространством, отменила бы все мысли и так и смотрела бы, как за окном проносится чужая жизнь….
Её чувства, похоже, и в правду, были под замком. Все. Кроме одного.
Точь-в-точь, как та мелкая рябь, нарушившая блестящую поверхность воды, все чаще охватывало Элю раздражение. Её раздражали любые дела, звонки, она никуда не хотела идти. И ничего не хотела менять. Её раздражали слова Сергея, его мрачное выражение лица и отстраненность. Её раздражала работа, которая почему-то не заканчивалась никогда, и даже поздно вечером мог позвонить кто-то из коллег, чтобы обсудить детали проекта или скорректировать планы. Раздражение нарастало. И с каждым днем все сложнее и сложнее было его сдерживать.
Накануне очередной поездки в командировку, Эля сильно поругалась с Сергеем. На просьбу отвезти ее на вокзал, он заметил, что у него много дел, и будет лучше, если она вызовет такси. Буквально перед этим Эле приснился сон. Будто она, организовывая какое-то очередное мероприятие на работе, несет в руках красивый греческий сосуд с волшебной живительной жидкостью. И вот кто-то из знакомых вдруг останавливает ее и спрашивает, знает ли она, где сейчас ее муж. Эля закрывает глаза и начинает вглядываться в темноту внутри себя, и там, словно отражение в зеркале, появляется картинка, на которой ее Сергей весело и беззаботно что-то рассказывает двум незнакомым женщинам, все они улыбаются и выглядят счастливыми. Эля не помнила подробных деталей этого сна, но она хорошо запомнила очень сильное пронзительное чувство обиды, разочарования, которое она вдруг пережила увидев эту картинку. Ей стало очень-очень больно в душе. Она почувствовала себя преданной. Следом за обидой ее охватила ярость и, размахнувшись, со всей силы она бросила сосуд с волшебной живительной жидкостью на мраморный пол. Сосуд разлетелся в дребезги. Последнее, что помнила Эля из этого сна, это свою мысль о том, что живительной жидкости больше нет, и она никому уже не сможет помочь.
Наверное, у Сергея, действительно, были дела. И конечно, не было ничего особенного в том, чтобы вызвать такси. Но слушая, как легко и обыденно Сергей предлагает в очередной раз решить ей свои проблемы самой, Эля вдруг ощутила такое же пронзительное чувство обиды, как и во сне. В груди у нее что-то заклокотало, словно кипящая лава, набирающего силу вулкана. И она вдруг с невероятной яростью начала говорить Сергею о том, как мало она значит для него, как обидно слушать ей из раза в раз его отказы, как надоели ей его бесконечные жалобы…. Не ожидая такого накала, Сергей, конечно, тоже не смог сдержаться, и наговорил своей жене много обидный слов.
После этой ссоры, Эля садилась в поезд с той же мыслью, что и во сне: теперь нет ничего, что могло бы помочь им с Сергеем понять друг друга, нет ничего, что могло бы помочь им быть вместе. Свой прекрасный сосуд с волшебной живительной жидкостью Эля разбила в порыве ярости и обиды. Выплеснув жидкость, она выпустила наружу тяжелое осознание – больше никогда. Она признала, что все закончилось плохо.
Выйдя из душного купе в узкий проход, она задумчиво смотрела сквозь пролетающее мимо пространство, сквозь темные силуэты деревьев, мелькающие за окном, сквозь покосившиеся деревенские домики, выныривающие из неоткуда и исчезающие в никуда, сквозь тяжелые декабрьские облака, грузно раскинувшиеся на необозримые дали. В ее душе было такое же тяжелое декабрьское небо. Но Эля не жалела о том, что произошло. Наоборот, у нее было стойкое ощущение, что случилось ровно то, что и должно было случиться, и так будет лучше для всех. Несмотря на тяжесть переживаний, ей как будто даже стало полегче. Как заря на горизонте, пробивающаяся сквозь тяжелые тучи, сквозь верхушки серых зимних деревьев, отрывисто, но ярко вспыхивало в её душе пьянящее ощущение свободы.
Эля ехала в Симферополь к совершенно незнакомым людям, с которыми общалась только по электронной почте. Она должна была провести ряд консультаций от лица той компании, в которой работала. До этого Эля никогда не была в Симферополе, да и вообще в Крыму – современная жизнь предполагала отдых совсем в других местах – в Испании, Греции. Эля поймала себя на мысли, что поездка в незнакомый город к незнакомым людям очень даже символична в ее ситуации. Все знакомое и привычное осталось позади. Поезд судьбы, рассекая пространство и время, нес ее в какой-то совершенно новый, еще не познанный мир. И эта неизвестность рождала много смешанных чувств. От тревоги и страха до легкости и свободы.
Декабрь в Симферополе был похож на октябрь в Москве. Эле даже показалось на мгновение, что она вернулась на пару месяцев назад. Высокое, хоть и пасмурное небо, температура воздуха +10 и легкий прохладный ветерок никак не способствовали ощущению зимы. Тем более, что снега в этом году здесь пока еще не было. Едва только взглянув на здание вокзала, выполненное в южном стиле, едва оказавшись около высоких белых арок, так напоминающих Италию, Эля ощутила какое-то совершенно новое чувство, озаряющее ее душу светом и радостью. Приятно поразило и то, что симферопольские коллеги встречали ее на вокзале с цветами, как очень важную гостью. Она заметила двух мужчин с букетом мелких ярко-желтых хризантем еще из окна своего купе. Но ей даже в голову не могло прийти, что эти цветы предназначались ей.
Сочетание интеллигентности и удивительной (возможно провинциальной) простоты в общении, ровно как и давным-давно забытый пьянящий терпкий запах хризантем создавали какое-то немыслимое и упоительное ощущение, так похожее на счастье. Эле и в самом деле показалось, что она вдруг попала в совершенно другую, почти сказочную страну. Словно жизнь дала ей шанс посмотреть на мир с другой стороны. С другой точки зрения, с другой позиции. Здесь она познакомилась и имела возможность пообщаться с другими людьми – открытыми, увлеченными, и, одновременно, «голодными» до новых ощущений и определенной информации, к которой, как оказалось, Эля имела доступ.
И она искренне позавидовала им….
«Может я просто пресытилась? – думала она уже ночью, удобно устроившись в кресле в своем номере в отеле и не сводя глаз с желтых хризантем. - Почему я перестала замечать подарки, которые делает мне судьба? Почему перестала замечать простые вещи, которые могут делать меня счастливой? Куда я все время бегу? Что со мной произошло за эти годы? Неужели это деньги (или их отсутствие) делают меня тупой, пассивной и нервной? И что изменилось сейчас? Почему мне так хорошо? Почему мне так упоительно хорошо?! Что так греет меня? Отношение? Улыбки? Вера в меня?»
Еще до поездки в Симферополь, Эля предвкушала, как по вечерам, закрывшись в своем номере, она будет в полной тишине и одиночестве предаваться своим мыслям и пытаться докопаться до своих потерянных эмоций. Но теперь у нее не было и свободной минуты, чтобы вспомнить об этом. Новые знакомые, оставив ровно в 18.00 работу на работе, каждый вечер увлекали ее в какое-нибудь трогательное приключение – то на экскурсию по городу, то на вечерний пикник к зимнему Черному Морю, то в гости к местному художнику, в тесной квартирке которого расположилась целая художественная галерея. И Эля с удовольствием и поразительной готовностью соглашалась, с давно забытой легкостью открывалась навстречу новым впечатлениям. Словно бусинки в ожерелье одна за другой складывались детали, которые делали её … счастливее.
Что это?
Пытливый ум время от времени все же начинал жонглировать мыслями и выдвигать версии. А внутренний голос шептал: «Тише… Тише… Просто живи. Просто дыши. Просто наслаждайся. Никаких прогнозов. Сегодня. Сейчас. Здесь»
Это иллюзия? Или та самая искра, мгновение, миг, который и есть счастье?
Счастье….
Эля уже и не помнила, когда последний раз произносила это слово.
Оно щекотало губы и сердце. Оно заставляло улыбаться. Оно вызывало забытое ощущение, как и тот терпкий, такой любимый когда-то запах садовых хризантем, вобравший в себя яркое лето, перебродившее к осени, как хорошее вино и превратившееся в настоящий шедевр, достойный не всех, а лишь тех, кто может, способен, готов оценить.
Действительно, словно какая-то неведомая сила вырвала Элю из привычного повседневного мира, из суеты, из тесной пыльной коробки, и бросила, толкнула её сильным и мощным движением в другой мир.
Последний день её поездки выдался особенно солнечным и ясным. Будто и вправду был не декабрь, а начало октября. Эля ехала на вокзал на заднем сиденье служебного автомобиля, слушая как водитель, тихонько и увлеченно подпевает радиоприемнику: «Перекрёсток семи дорог, вот и я. Перекрёсток семи дорог - жизнь моя…». Машина двигалась не спеша, словно кто-то нарочно замедлил скорость и пролетающую жизнь, как кино, можно было внимательно рассматривать кадр за кадром. И Эля заметила, что многие деревья, еще до сих пор не сбросили свой осенний наряд. И что в небе тянется длинный белый след от пролетевшего самолета. Что на ее коленях мелкие желтые хризантемы, точь-в-точь такие, какие росли в саду ее бабушки много-много-много лет тому назад, когда Эля была еще ребенком. И что вся машина наполнена этим запахом – запахом ее счастливого детства. И что эту песню, которая доносилась из радиоприемника, они когда-то пели с друзьями под гитару, и им было также хорошо и светло, как ей сейчас.
Это было похоже на сон. Будто ростки между тяжелых каменных плит пробивалось наружу все то, на что еще несколько дней назад был наложен строжайший запрет. Пока еще трудно было понять что, но все-таки уже было совершенно очевидно - что-то происходит, и происходит ИНАЧЕ.
«…Тише, - шептал Эле внутренний голос – тише. Не надо версий и прогнозов. Просто живи, чувствуй, наслаждайся….»
В поезде настроение Эли изменилось. То ли оттого, что в купе было слишком душно, то ли от того, что близилось возвращение домой у нее начала болеть голова. Мысли о доме, и вправду, были какими-то тяжелыми. Их отношения с Сергеем изменились. И надо было как-то научиться жить с этим. Хотя, нет, надо было не «как-то» научиться жить, вообще научиться жить заново. Просто научиться жить. Мысли эти не давали покоя, назойливо вертелись в голове, будили много отрицательных эмоций, и, как ни силилась Эля принять какое-то разумное решение, выхода из сложившейся ситуации она не видела.
Единственная попутчица сошла на промежуточной станции, и Эля осталась в купе совсем одна. Одиночество было кстати. В таком состоянии ей совсем не хотелось ни с кем разговаривать. Она встала, чтобы закрыть дверь купе. На верхней полке лежала небольшая книга в черно-голубой обложке – видимо попутчица забыла ее. Эля взяла книгу и прочла название – Ирвин Ялом «Вглядываясь в солнце. Жизнь без страха смерти». Раньше Эля никогда не слышала о таком авторе, да и мысли о смерти не приходили ей в голову. Эля равнодушно пожала плечами – «чего только люди не читают».
Она села, повертела книгу в руках, открыла и начала читать. Ей очень хотелось отвлечься от своих грустных мыслей, и это была та самая возможность подумать о чем-то другом.
Ирвин Ялом оказался психотерапевтом. И в этой книге он рассказывал о том, как проявляется у людей страх смерти и что можно с этим делать. Эля читала без особого интереса. Её внимание постоянно рассеивалось.
«Некоторые люди, в основном убежденные в собственной неуязвимости, действуют в жизни как герои, часто не задумываясь о других людях и о собственной безопасности. Другие же пытаются преодолеть болезненное чувство одиночества перед лицом смерти, используя слияние — с любимым человеком, с общим делом, с тем или иным сообществом или даже с Богом»
Оторвав глаза от страницы, Эля снова начала думать о Сереже, о том, как обидно ей признавать, что он совсем не заботится о ней, и о том, почему она так долго не замечала этого, почему так долго позволяла ему так относиться к себе. Ведь очевидно, что она сама позволила ему так к себе относиться. Ей всегда хотелось быть лучшей. Лучшей женой. Лучшей матерью. Лучшей сотрудницей. Вот и теперь, едва выписавшись из больницы, она активно включилась в работу, чтобы по-прежнему быть успешной, чтобы Сергей мог гордиться своей женой. А он.. он в этом же ее и обвинил, сказал, что её работа, то рвение, с каким она «вцепилась» в нее после больницы, раздражает его.
Эля вздохнула и снова принялась читать. Постепенно она втянулась.
«Многие люди смешивают страх смерти с ужасом перед злом, покинутостью, исчезновением. Других потрясает пространство вечности, им страшно исчезнуть навсегда, на веки вечные…»
Эля не поняла, что произошло дальше. Она вдруг осознала, что стоит в тамбуре у открытого окна, в которое врывается ледяной зимний воздух, и пальцы ее судорожно вцепились в поручень. Она догадалась, что стоит здесь давно, потому что уже успела замерзнуть. Пальцы ее были ледяными, и сердце стучало, как сумасшедшее.
«Почему я перестала читать и как я оказалась здесь?» – в недоумении подумала Эля. С тех пор, как она вышла из больницы, она не раз замечала, что ведет себя странно, многое забывает, не может сосредоточиться, но то, что произошло сейчас, не укладывалось ни в какие рамки. Она действительно не помнила, как попала в тамбур. Возвращаясь в купе, она судорожно пыталась вспомнить. «Я читала… - думала она, - читала….» Все было как в тумане. «Я читала…. И потом почему-то встала и быстро пошла в тамбур» На душе стало очень неприятно. Какая-то гигантская волна поднималась изнутри. «Зачем же я туда пошла?» Ответа на этот вопрос она никак не могла найти. Войдя в купе, Эля вновь увидела книгу, раскрытую и перевернутую обложкою вверх.
- Я бросила книгу, потому что сильно занервничала – вдруг догадалась Эля. – Что же такое я прочитала?!
Она быстро схватила книгу и, пробежав глазами по открытым страницам, еще раз повторила вслух:
- Других потрясает пространство вечности, им страшно исчезнуть навсегда, на веки вечные…
И тут будто прорвало плотину.
Эля вспомнила, как ее на каталке везли по коридорам больницы. Был отвратительный запах крови, а в глазах мелькали лампы дневного света. Было холодно и больно. Её привезли в какое-то помещение.
- В сознании? – услышала она чей-то голос
- Да. Как себя чувствуете? – прямо над собой она увидела озабоченное лицо пожилого мужчины.
- Больно – с усилием сказала Эля.
- Сейчас вас повезут в операционную. Больно не будет – вам сделают наркоз, ничего не будете чувствовать. – Мужчина почти кричал, от чего Эле становилось не по себе и хотелось спрятаться.
Уже обращаясь к кому-то другому, мужчина очень уверенно и громко отдавал плохо понятные распоряжения и требовал как можно скорее позвать какого-то Владимира Федоровича. Из всего, что он говорил, Эля уловила только одно - «женщина после аварии тяжелая» и поняла, что речь идет о ней. Она вспомнила Маринку. Как она утром стояла у двери, как всегда угрюмо кивая головой в такт словам матери. Эля представила, как Марине скажут, что мама попала в аварию. В душе что-то заныло и заскрежетало. Она смотрела в огромные голубые испуганные Маринкины глаза, и ей так хотелось, чтобы все это оказалось только сном.
- Аллергия есть?! – снова почти прокричал ей в ухо тот же самый мужчина.
- Да – каким-то чужим голосом ответила Эля.
- На что именно аллергия?
- Во время аборта у меня был шок на обезболивающее.
- На какое именно обезболивающее?
- Я не знаю.
Эля оторвалась от своих мыслей и увидела, что в помещении два врача. После ее слов они тревожно переглянулись.
- В операционную. – Сказал один из них.
Второй подошел, внимательно посмотрел на нее. У него была аккуратная седая борода и большие, полные жизни серые глаза. Эле даже показалось, что он улыбается.
- Я анестезиолог,- мягко скал он, - не бойтесь, если вдруг что – я буду рядом.
И Эля поняла, что это «если вдруг что» вполне может случиться. Она вдруг отчетливо поняла, что МОЖЕТ УМЕРЕТЬ. Как мозаика сложились в ее голове отдельные детали: ее плохое самочувствие дома, авария, запах крови, боль, тревожные взгляды врачей, фраза «женщина после аварии тяжелая», ее аллергия, проявляющаяся редко, но тяжело, внимательный взгляд анестезиолога и его фраза «если вдруг что», суета медсестер, торопливо снимающих с нее одежду, и сумасшедшая слабость, невозможность пошевелить ни рукой, ни ногой, немощность, полная беспомощность.
Она представила себе людей, с которыми должна была встретиться сегодня и которые не дождутся ее - возможно никогда. Она представила, как они будут звонить ей на мобильный и как в ответ услышат сухое и ничего не объясняющее «Номер, который вы набираете, не доступен в данный момент». Она представила своего терапевта. который по ее просьбе пришел на работу на полчаса раньше и тоже так и не дождался ее. Она вспомнила Сережу, который утром в прихожей спрашивал, заедет ли она к врачу. И вспомнила, как пообещала Маринке помочь ей вечером написать сочинение. Только сейчас вдруг вспомнила она, что оставила дома папку с документами. И отчетливо поняла – она больше не может управлять всем этим. Все это больше уже не имеет никакого значения. Потому что осталось ТАМ. Весь мир будто оказался за стеклянной звуконепроницаемой стеной.
А ЗДЕСЬ она была абсолютно одна. И эти больничные стены, и эти чужие люди вокруг – возможно последние, что она видит, и это последнее, что видит её.
«Я могу умереть» - мысль эта стала практически осязаема, она оглушала и росла, как гигантская птица, закрывая собой все, что было вокруг.
Перед Элей вдруг распахнулась огромная необозримая бездна, имя которой Вечность. Она стояла на самом краю и смотрела прямо туда – в пустоту, в безмолвие. А все, что было в ее жизни осталось за спиной и в сравнение с этой гигантской пропастью казалось таким мелким и бессмысленным.
Эля почувствовала, как замерло в оцепенении ее сердце. Только сейчас, когда сердце почти перестало биться, стало ясно, что до этого оно лихорадочно стучало.
Вокруг продолжали суетиться медсестры, ставили какие-то уколы, капельницы, но Эля больше не слышала их. Она слышала только тишину, которая неумолимо надвигалась на нее, и в этой тишине медленно и гулко, будто кто-то до предела уменьшил скорость аудиозаписи, грохотало ее сердце.
Даже боль отступила назад. Туда, где жизнь еще теплилась. Хотелось закричать. Но ужас так сдавил грудь, что трудно было дышать. Где-то далеко позади остались обиды, разочарования, надежды. Одним огромным усилием воли закинула она их на самое дно своей души, ведь перед лицом предстоящей опасности они были так малы и ничтожны. Они были просто бессмысленны перед лицом того, что могло случиться.
Стараясь больше не оглядываться назад, Эля будто впала в глубокое оцепление, пелена тяжелого спокойствия плотно заволокла её сердце.
Она мысленно попрощалась со своей жизнью.
Попрощалась с дочкой, с родителями, с друзьями, с коллегами. Попрощалась с планами на будущее, мечтами и идеями, со всеми предметами, которыми пользовалась каждый день и которые казались всегда такими необходимыми. Со всем, что было дорого ей, и что просто окружало её – со всем этим она попрощалась.
Все это теперь осталось ТАМ. Там – где била ключом жизнь, трудная или легкая, плохая или хорошая – не важно. Важно, что это она – жизнь - и была. А Эля теперь стояла на самом краю пропасти и смотрела прямо в лицо своей СМЕРТИ.
С неё сняли одежду, кольца, серьги и даже маленький крестик и иконку Спасителя. Её укрыли белой простыней, и она стала просто ТЕЛОМ. Никто больше ни о чем её не спрашивал, и её чувства никому больше не были нужны.
Её катили по холодным коридорам, и для неё это была дорога к смерти. Никому больше не нужна была её красота и её душа.
Она помолилась Богу за себя и за дочь и мысленно сказала:
«Готова».
Буквально впившись взглядом в бело-розовые облака, проносившиеся за окном ее купе, Эля почувствовала, как где-то в области глаз стало очень горячо и мокро. И тут же по ее щекам покатились горячие слезы. «Я плачу. - Подумала она. – Господи! Ведь я, действительно, была готова к тому, чтобы больше не проснуться!»
«Я БЫЛА ГОТОВА К ТОМУ, ЧТОБЫ БОЛЬШЕ НЕ ПРОСНУТЬСЯ»
« Но я проснулась. Я вернулась в этот мир. Я родилась заново»
Все чувства, которые были так долго спрятаны под замком в самой глубине ее сердца, разом вырвались наружу. Беззвучно рыдая, снова и снова прокручивала Эля в голове все то, что произошло с ней в последние месяцы. Каким понятным стало теперь ее бесчувственное оцепление! Ну конечно! Она сама упрятала все свои чувства в неведомые глубины своей души, чтобы спокойной и умиротворенной встретить свою смерть.
«Но почему я забыла об этом?» - думала Эля – почему моя память сыграла со мной такую шутку? Не затем ли, что моему организму нужно было просто выжить. Физически выжить. Любой ценой. А эти мысли, страхи и переживания отняли бы у меня все силы?»
Эля вспомнила больницу и вспомнила, сколько она там видела таких людей – людей без чувств и эмоций, людей живущих только физическими ощущениями, людей, которым нужно просто выжить. Сначала выжить. А уже потом, если все получиться, жить.
Когда ее слезы высохли, все вдруг встало на свои места. Все сошлось. Будто ключ подошел к замку, закрывающему дверцу в другую - новую жизнь.
И Эля поняла, что посмотрев в глаза собственной смерти, она смогла иначе увидеть свою жизнь. И теперь просто не может жить как раньше. Теперь ей нужно от жизни совсем другое. Судьба, действительно, дала ей второй шанс. И каждая минута наполнилась смыслом. Не зря шептал ей внутренний голос: «Просто живи. Просто дыши. Просто наслаждайся. Никаких прогнозов. Сегодня. Сейчас. Здесь»
На вокзале к великому удивлению Эли ее встречала Маринка. Она не пошла в школу и выпросила у отца разрешение приехать на вокзал вместе с водителем, которого Сергей отправил за женой.
Шел густой пушистый снег. На заднем сидении служебной машины было тепло и уютно. Эля не спускала с Маринки глаз. Ей безумно нравилось, как дочь смущенно морщила лоб и что-то рассказывала про школьные дела. В какой-то момент Эля заметила, как взгляд Маринки зацепился за вывеску их любимого кафе – когда-то давно они часто заходили сюда по выходным. Едва научившись читать, Марина важно смотрела в меню и всегда заказывала одну и ту же пиццу и молочный коктейль, а Эля заказывала ирландский кофе. Им никогда не бывало скучно. Они дурачились и шутили… Но как это было давно…
- Остановите машину. – Сказала Эля водителю. Тот послушно притормозил. – Вечером завезете мой чемодан домой. А мы сами доберемся.
- Пойдем - сказала она Марине.
Они зашли в то самое кафе. За это время там почти ничего не изменилось.
- Ну что? Пиццу и коктейль?
- Мама – удивленно спросила Марина, - разве тебе не надо на работу?
- Ну, конечно надо, - легко ответила Эля. – Но еще больше мне надо побыть с моим любимым котенком. Я ужасно соскучилась по тебе.
Марина смущенно улыбнулась и как тогда, несколько лет назад, начала внимательно изучать меню. А Эля с улыбкой смотрела на нее, и в голове вертелось только одно слово:
СЧАСТЬЕ.