«Тук-тук, тук – тук», - звук то поднимался, то опускался где-то внутри головы. От него хотелось спрятаться под огромной подушкой, которая была нестерпимо горячей. Вдруг что-то щелкнуло и зашипело. Сережа сжался, превратившись в маленькую точку, застывшую на самом уголке той самой подушки, что жглась как печка, которую бабушка растапливала, когда пекла пироги.
Шипение стихло, и Сережа вдруг понял, что сейчас услышит кукушку, что живет в бабушкиных «ходиках». «Ку-ку» как-то хрипло и натужно пропела она, и мальчик перенесся в угол комнаты, куда-то под потолок. Он обхватил руками маленькое деревянное тельце, начавшее расти в его объятиях. Вот это уже не кукушка, а большой соседский индюк, чинно прогуливающийся по двору, и на которого бабушка замахивается платком: «Ишь, окаянный, так и норовит пробраться к огороду». «Она прогнала индюка к соседям, а он как-то забрался в ее часы», - подумал мальчик, перекидывая ногу через скользкое тело птицы. Голова закружилась. «Как на карусели», - подумал мальчик, раскачиваясь и слегка подпрыгивая. Механизм вновь зашипел, и птица плавно выехала сквозь резные створки. «Ку-ку».
«Почему так хочется пить?», - мальчик попробовал сглотнуть слюну, но горло, распухшее и сухое, взорвалось болью, будто в него разом воткнули множество острых иголок. Ребенок застонал. С соседней кровати послышался скрип пружин. Бабушка тихо подошла к Сереже, вглядываясь в бледное лицо. Тусклый свет ночной лампы, прикрытой платком, подчеркнул темные тени, очертившие глаза ребенка. Мальчик ощутил ладонь, похожую на корочку теплого хлеба, на лбу. Он силился открыть глаза, но им почему-то было больно от света.
«Пришел в себя? Ну, слава Богу! Теперь мы на поправку пойдем. Напугал-то как», - бабушка засуетилась, что-то переливая, позвякивая посудой. Губ Сережи коснулась теплая ложка. «Пей, внучек, пей, родимый». Мальчик послушно приоткрыл рот, и в горло, болью прожигая себе дорогу, полилась какая-то пахучая жидкость. Он сделал глоток и крепко сжал веки от боли. Следующий глоток был уже менее болезненным, и ребенок, наконец, смог хоть ненадолго избавиться от мучительной жажды. Он улыбнулся и прошептал: «Бабушка, а я на индюке в твоих часах катался. Ну совсем как на карусели с папой». Но от этих его слов уголки бабушкиных глаз заблестели, словно на них осела утренняя роса. «Это ты бредил, милый. А теперь спи».
Проснулся Сережа от приглушенных голосов. Кто-то разговаривал в соседней комнате. Мальчик открыл глаза, и увидел комнату, покрытую сыпью солнечных зайчиков. Паутинка лучей, вытекающих из дырочек на кружевной занавеске, трепетала, то пропадая, то появляясь вновь. И от этого движения, блики на стенах водили замысловатые хороводы. Мальчик с трудом приподнялся. Тело, налившееся тяжестью, слушалось плохо. Из соседней комнаты вошли бабушка и сельская врач Антонина Павловна.
«Ну, что, как у нас дела?», - проговорила врач, подходя к мальчику. То ли от этой, казавшейся притворной веселости, то ли от смущения, Сережа закрыл глаза, решив изобразить сон. Но Антонину Павловну хитрость ребенка не смутила. Она поставила прохладный градусник подмышку, и попросила открыть рот. Все время, пока его осматривали, мальчик морщился от запаха, исходящего от нее. Этот специфический запах напомнил ему одно из развлечений, который придумал соседский Витька, семилетний мальчишка, большой мастер на всякие шалости. Как-то он привел Сережу к медпункту, и, подсадив, заставил наблюдать за тем, что происходит внутри. «Мне недавно прививку делали», - поделился он впечатлениями. «Так вот, я даже не поморщился. А сегодня на прививки поведут девчонок. Наверняка реветь будут». Но подсмотреть за девчонками не удалось – Антонина Павловна прогнала горе-наблюдателей, пообещав в следующий раз непременно сделать клизму.
«Ну что, Варвара Антоновна, кризис миновал. Теперь ему нужен покой и правильное питание. А ты, дружок, пообещай, что будешь слушать бабушку, и никакого купания на речке». Сережа послушно замотал головой. Врач ушла, а запах остался. Он как покрывало накрыл собой всю комнату. «Интересно, - думал мальчик, - в городской больнице, куда мы ходили с мамой, тоже пахло чем-то таким, но там запах не был сильным». Сережа вспоминал, как мама вела его за руку в поликлинику, а по дороге рассказывала для чего детям нужно делать прививки. «Ты же у меня мужчина? Плакать не будешь?», - спрашивала она его каким-то очень веселым голосом. И вообще в тот день мама была особенно веселой. Она надела любимое Сережино платье «в драже». Это белое платье, усыпанное разноцветными кружочками, мама несколько дней шила на старенькой швейной машинке. Сережа сразу окрестил этот наряд радостным, потому что на нем были изображены конфеты. С тех пор мама и папа называли это платье – платьем «в драже». А после поликлиники они зашли в магазин и накупили много вкусного. Вечером, когда придет папа, они с мамой решили устроить маленький праздник, чтобы отметить Сережину выдержку в кабинете врача. Но праздника не получилось. Папа пришел с работы какой-то расстроенный. Он почему-то начал собирать вещи и сказал, что уезжает на БАМ.
Остальное Сережа помнил плохо. Мама сильно плакала, и говорила, что папин БАМ зовут Светкой из соседнего цеха. А папа почему-то тоже кричал на маму и говорил, что она похожа на замороженную рыбу. Мальчик спрятался в угол за большую кровать, которая занимала ровно половину их комнаты в большой коммунальной квартире. Каждой клеточкой своего маленького тела он ощущал хлесткие удары фраз, которыми обменивались родители, позабывшие о его существовании. Он не понимал, почему не случилось обещанного мамой праздника, и куда собрался папа. Что это за БАМ такой, который звучит как удар барабана, и почему мама похожа на рыбу? А главное, он ощущал, что все эти обидные слова, которые кричат сейчас его самые любимые люди друг другу, вовсе не самое страшное. Он каким-то детским чутьем уловил, что в их светлой комнате происходило что-то ужасное, чему он не знал названия. И это непонятное вытесняло радость и любовь из его маленького мира.
Через несколько дней заплаканная мама покупала билеты на поезд, который должен отвезти их к бабушке. Папа все-таки уехал в то свое место, которое звучало, как барабанная дробь. И теперь мальчик лихорадочно держался за руку матери, боясь потерять ее в суетливой пестрой толпе, которая постоянно двигалась и рассыпалась в его голове множеством звуков.
- Варвара Антоновна, Сережа пока поживет у вас. Вы не против? – голос мамы стал совсем холодным. Он напомнил мальчику железную горку в их дворе, которую он как-то лизнул, поспорив с Мишкой из соседнего подъезда. Вот и сейчас мама говорила очень тихо и медленно. «Наверное, у нее очень щиплет язык от такого голоса», - думал Сережа.
- Что ты, Надюш, конечно пусть живет. А сама-то теперь куда? – бабушка почему-то всхлипывала и поминутно вытирала глаза краешком платка.
- Девчонки в Москву зовут. Что мне теперь одной-то. А как обустроюсь, так, может, и заберу сынка.
- Ему ведь в школу через два года. А про Петечку не знаешь ли чего. Он, действительно, на БАМ поехал?
- Не знаю и знать не хочу. Он – ваш сын, чай объявится. Ну, все, мне некогда. Сережа, слушайся бабушку, - проговорила мама так быстро, что мальчик почти не разобрал слов, и выпорхнула на улицу.
Для Сережи потекли тихие и какие-то очень длинные деревенские дни. Он быстро перезнакомился с соседскими ребятишками и почти весь день проводил в новых для себя развлечениях. Для городского мальчика все вокруг было ново – и шелестяще-пряный луг, и мелкая речка, что текла сразу за домами. Петька изготовил для Сережи удочку, и теперь каждое утро мальчишки выуживали из реки карасиков.
После одной такой рыбалки, когда Сережа упал в воду, пытаясь отцепить крючок от коряги, приставшей к берегу, он и заболел. Но сам Сережа знал, что заболел он вовсе не от того, что искупался в прохладной воде, а именно в тот миг, когда понял, что его мама и папа за ним не приедут. Бабушка тихо, будто давясь словами, рассказала соседке и о разводе родителей, и о том, что его мама и папа разъехались по разным городам. «А мальца мне подкинули», - шептала она глуховатой соседке, отвечавшей всхлипами-стонами. Сережа молча лег на свою кроватку, закрыл глаза и дал себе слово не вставать до тех пор, пока его родители не приедут за ним.