Глава 11
Семеро под радугой
Обратный путь домой показался мне легким и приятным. Море было спокойным и погода стояла тихая и теплая, Анеин развлекал нас своими песнями, еды было вдосталь, не кончалось молодое белое вино и никого из раненых не потеряли мы в пути. Мы возвращались домой, уцелев в страшной и безнадежной войне, выполнив свой долг сполна, заслужив и славу и серебро. Северн лежал перед нами серебряным зеркалом, со встречных судов нам кричали что-то веселое, и мы прошли Иску и решили там не останавливаться, потому что всем нам хотелось поскорее вернуться домой.
В деревне на берегу Северна мы нашли своих лошадей, оставили раненых и продолжали путь меж зеленеющих холмов, мимо лесов, в светлой дымке молодой листвы, по дорогам, поросшим орешником с пушистыми метелками на ветках. На ходу я сломал одну такую ветку, поднес ее к лицу, вдыхая свежий терпкий запах и касаясь губами мягких серых шишек. Воины, шедшие следом, стали пересмеиваться, а я не мог удержать улыбки, представляя себе как я увижу Фэйр и Артура, и он будет мною доволен, а она возьмет меня за руку. И может быть в минуту откровенности я скажу моему другу о том, что люблю его жену и рассчитываю на его милость и мудрость, на его доброе сердце и королевское великодушие. И он поймет меня, даст мне свободу и поможет мне изменить мою судьбу, и, не будучи мне господином, останется, тем не менее, другом.
Наконец, мы увидели Каер-Мелот, маячивший вдали, как сказочный замок земли фей, прозрачный в утренней дымке и невидимый для непосвященных. Я пришпорил своего коня, не в силах сдержать нетерпения, другие всадники последовали за мной, и расстояние между нами и пешим отрядом быстро увеличивалось. До города оставалось еще несколько часов езды, и все чаще нам приходилось обгонять направлявшихся к городу людей, медленные повозки и всадников в легких весенних одеждах.
Я увидел выехавший из города отряд и снова обрадовался тому, что нас встречали и тем самым оказывали нам честь. Вскоре я разглядел всадника во главе отряда и узнал в нем Кая, подумал какой он верный и хороший друг, немного удивился тому, что Гарет не увязался за ним, и понял как я соскучился по своему Гарету. Впрочем, подумал я с улыбкой, Гарет теперь человек женатый и не станет бегать за мною по пятам. И в Броселианд со мной не поедет, это уж точно.
И только когда Кай подъехал совсем близко я понял, что случилась беда.
Темное лицо Кая было напряженным и замкнутым, лицом человека, понимающего, что он совершает ошибку, но в то же время неспособного поступить иначе.
- Принц Галахад, - он приветствовал меня официально и кивком головы указал мне в сторону: - Отъедем.
Я сделал своим воинам знак остановиться и съехал с дороги вслед за Каем, направившимся к одиноко стоявшей березе, увешанной зелеными, пляшущими на ветру сережками. Там, в тени нарядного дерева, он преподнес мне ошеломляющую новость:
- Тебе не нужно ехать в Каер-Мелот, Галахад. Там тебя арестуют.
- По какому обвинению?
- Измена.
Я глядел в его лицо и ничего не понимал.
- Я невиновен, Кай, - произнес я наконец.
- Я знаю, Галахад, - ответил Кай с готовностью. - Когда все обвиняли меня, ты один мне поверил и ты один за меня вступился. Поэтому и я верю тебе.
- В чем же меня обвиняют, Кай?
Я все никак не мог понять и Кай, стесняясь и глядя под ноги, пояснил:
- Кто-то увидел, как ты прощался с королевой. Потом начали трепаться, что-то про Линниус, да о той же ночи, когда нашли кровь на постели королевы. Начали вспоминать как вы ходили с ней... Да я не знаю, я не прислушивался. Ясно же, что ложь, гнусные сплетни, но Артур, кажется, поверил. Послал королеву в Регед, в Каер-Лайл, велел судить ее королевским судом, за измену. Сам отправился на саксонскую границу. Не захотел пачкаться, наверное. Принц Герейнт остался в Каер-Мелоте, каждый день пристает: где мама? не знаю что и сказать.
- Подожди, Кай, - перебил я его. - Я все же никак не могу понять. Королеву обвинили в измене? Со мной? Судили ее в Каер-Лайле? И что же, признали виновной?
Слова срывались с губ будто сами по себе. Они не значили ничего и никакого отношения не имели ни к Фэйр, ни ко мне.
- Я не знаю, Галахад. Знаю только, что ее отвезли в Каер-Лайл. Поезжай к себе в Долорус, Галахад, запри ворота и запасись едой, такой тебе мой совет.
- Спасибо, Кай. Ты многим рискуешь, предупреждая меня.
- Я перед тобой в долгу.
- Нет, это я твой должник. Прощай, Кай, - я пожал его руку и повернул прочь, потом опомнился: - За нами идет пеший отряд, чуть меньше сотни. Дождись их, сделай милость, и проводи в город.
Я вернулся к своим воинам. Заговорил с ними, сам не веря своим словам.
- Те из вас, кто мне не присягали, продолжайте свой путь. Остальные - я освобождаю вас и возвращаю вам ваше слово. Я сам отправляюсь на дело смертельно опасное и способное навлечь на меня гнев моего короля и господина. Если все же вы пожелаете последовать за мною, приму вашу службу с благодарностью, но за отказ на прогневаюсь. Решайте сами.
- Я – с тобой! - ответил Ламорак тотчас же и я подумал, что он ничего ведь не знал еще о нашей беде. Еще пятеро моих воинов последовали за нами, и я вспомнил о троих воинах в пешем отряде, которые тоже приносили мне присягу, но ждать мы их не могли, и некогда было вернуться за вещами, хорошо хоть оружие у всех было при себе. Мы съехали с дороги и, оставив Каер-Мелот на востоке, продолжили путь на север. Я знал как попасть в Каер-Лайл. Я был там когда-то, Золотым Воином, сто лет назад, в другой жизни.
Я старался не думать о том, что могу опоздать. Я пытался не вспоминать Фэйр и не размышлять об Артуре, уделяя внимание самым насущным вещам: где найти ночлег, как переправиться через реку, где подковать потерявшую подкову лошадь. На первом же привале я рассказал новость моим людям, и ни один из них не покинул меня. На Ламорака страшно было смотреть.
- Я еду в Каер-Лайл. Я освобожу королеву и привезу ее в Долорус, или погибну. Я поклялся ее защищать, после происшедшего с Мелвасом, и снова я опоздал, и снова ее жизнь в опасности. У меня нет другого пути. Но он есть у вас. Если вы последуете за мной это может сделать вас врагами короля. Изгоями.
- Брось нагонять на нас страху, мы не дети малые, - проворчал Ламорак. У него, как и у меня, выбора не было.
Мы сидели вокруг плоского камня, на котором была разложена скромная еда: черствый хлеб, пара луковиц, сыр, жесткое соленое мясо, а где-то на западе проходил дождь и ветер нес нам влажные запахи распаханной земли и весеннего леса. Нас было семеро. Семеро мужчин на перекрестке судьбы, и не было среди нас ни господ, ни принцев.
- Мне вообще, смешно и думать. Я с тобой, господин, с самой Силурии. В форте Ардел ты меня, раненого, просто собой закрыл, не помнишь? Видишь, а я помню. Прямо тогда и присягу тебе принес, сразу после боя. Мне без тебя идти некуда. - Морфант был самым старшим из моих воинов и если не самым умелым, то самым опытным. К прочим он относился по-отцовски и чуть свысока, ко мне в том числе.
- Мы – тоже! - вступил в разговор Галв, молодой и щуплый парень, прекрасный наездник и меченосец. Говорил он за себя и за крайне молчаливого и стеснительного долговязого парня с рябым от оспы лицом по прозвищу Куница. Тот счел нужным пояснить свое решение: «Серебро в обозе осталось», и все засмеялись, а Морфант отвесил Кунице несильный подзатыльник. Не смеялся только красивый Несвигга. Он был саксонцем, взятым кем-то в плен еще ребенком, и прорубившим себе путь к вершинам воинской карьеры своим мечом, бесстрашием в бою и несгибаемой решимостью неприменно прославиться. Он тайно мечтал стать героем одной из песен Мирддина, или хотя бы Анеина, что выдавало в нем натуру романтическую, не соответствующую его варварскому происхождению. Он постарался вернуть наш разговор в торжественное русло:
- Клятва дается на всю жизнь. Никто не может бросить господина, как надоевшую жену.
Насколько мне было известно, жены у Несвигги не было.
- Правильно, - одобрил высокий и складный воин по имени Эмрис, очень похожий на римлянина и всячески это сходство подчеркивающий. - Как это я, вернусь в Каер-Мелот и всем скажу: служил принцу Галахаду, да передумал, уж больно с ним опасно? Кто меня после этого возьмет к себе?
Доля правды в его словах была. Я подумал с гордостью о том, что, видимо, что-то я делаю правильно, если такие люди не оставляют меня в момент крайней нужды и самого безвыходного отчаяния. Мне не хватало только Хардриса, да Гарета.
Я молча протянул руку Ламораку, тот сжал ее с силой и с напряжением и взял за руку сидящего рядом Морфанта, и мы, все семеро, сомкнули руки вокруг бедной еды, разделенной на всех. Несказанные слова великой клятвы звучали в каждом из нас, и воздух между нами задрожал и уплотнился и наполнился чуть слышным медным гулом, голосом высокой магии, могущества воинов и мужчин.
А на западе, там, где закончился весенний ливень, вспыхнула двойная радуга, поднялась над нами крутой подковой, небесным знаменем, и свет ее упал на наши лица. Словно со стороны я услышал свой голос:
- Пока есть у меня крыша над головой, каждый из вас имеет приют. Моя последняя монета будет разделена на семь частей и мой последний кусок хлеба.
Хоть сказал я правду, мои слова были лишними. Ведущая нас сила не нуждалась ни в наших словах, ни в нашем согласии.
Мы приехали в Каер-Лайл под вечер и остановились в таверне возле ворот крепости. Город показался мне грязным, многолюдным и мрачным. Я велел коней не расседлывать и оружия не снимать, и вообще, особенно не расслабляться и держаться вместе. Я не слишком боялся, что меня узнают, так я зарос черной густой бородой, к тому же носил простую потрепанную тунику поверх моего приметного черного доспеха, но все же я выбрал стол в углу, подальше от огня, откуда нам было видно всех посетителей таверны. Стол пришлось освободить от сидевших за ним торговцев, но кто же станет перечить семерым воинам?
Нам подали еды и я жестом велел хозяину присесть к нашему столу.
- Что так много народу? - спросил я, прихлебывая горький эль.
- Так королева здесь, в Каер-Лайле. А вы и не знали?
- Мы только приехали. Что она здесь делает, так далеко от Каер-Мелота?
- Так в темнице же она! Ждем королевского суда, со дня на день. Может и казни. Оттого и народ, любопытствует. Вы тоже оставайтесь неприменно. Не каждый день такое случается.
Владелец таверны наживался на зеваках, пришедших в Каер-Лайл поглазеть на королевскоий суд, о котором говорил с понятным воодушевлением, и я незаметно наступил на ногу Ламораку, сдерживающемуся из последних сил.
- Некогда нам развлекаться. У нас дело к королю Мейрхиону, - ответил я, отпуская хозяина.
- Значит, она еще жива, - тихо сказал я, обращаясь прежде всего к Ламораку. - Дождусь темноты и пойду в разведку.
- Возьми и меня, господин, - попросил Галв, но я покачал головой: - Нет, Галв. Я умею становиться невидимым, мне лучше одному. А ты парень ловкий, можешь пока походить по городу, потрепаться с людьми, с девушками. Они любопытны, наблюдательны, знают многое.
- Может и я с тобой пойду, - предложил Несвигга, но Галв ответил голосом мистическим:
- Нет, Несвигга. Я умею становиться видимым. Мне лучше одному, - и все засмеялись.
Мое поручение не могло не понравиться прыткому Галву и он заулыбался, представляя свои ночные приключения, а я тоже углубился в раздумья, представив как пойду по крепости, никем не замеченный, пересчитаю охрану, узнаю как сменяются караулы, разыщу покои королевы... может быть даже сумею войти к ней и вывести ее каким-нибудь тайным ходом, привести ее сюда, в эту таверну... А на рассвете, как только откроют ворота, мы выедем из крепости, спокойно и неторопливо, не привлекая особого внимания...
Громкий и приветливый голос раздался над нами и прервал мои размышления и я понял, что произошло непоправимое:
- Вот это да! Ламорак! Вот так встреча!
Четверо воинов шли к нашему столу, и шагавший впереди коренастый бородач улыбался Ламораку как старому знакомому:
- А я-то думал ты в Броселианде, с принцем... - в этот момент его глаза встретились с моими и улыбка сбежала с его лица, сменившись выражением внезапной опасной догадки. В одно мгновение я опрокинул стол, сбил его с ног и прижал кинжал к его горлу. Вокруг нас произошло движение и я бросил приказ:
- Убейте их! - и воин под моим клинком резко рявкнул: «Нет!», и я поднял руку, останавливая моих людей.
- Клянись! - я дернул своего пленника за бороду и он торопливо проговорил:
- Клянусь! Клянусь. Двое сыновей, племянник, сирота...
Вставая, я услышал голос Ламорака: «Ручаюсь за него, принц». Бородач поднялся тоже и резко перевел дыхание, увидев своих парней невредимыми.
Все произошло очень быстро. Еще катилась по полу опрокинутая мною плошка, и закрывалась дверь, впустившая знакомых Ламорака, и крался к двери перепуганный слуга. Я указал на него кинжалом, все еще зажатым в моей руке: «Дверь».
Дверь закрыли и задвинули завов, а всех посетителей заперли в погребе, прижав лаз перевернутым столом. Я спросил пленника:
- Кто таков и что здесь делаешь?
- Кодлеон, сын Летмы. Вот, с Ламораком служил еще в Керниве, королю Марку. Теперь вот в Каер-Лайле, в гарнизоне.
- Мы здесь, чтобы освободить королеву. И ты нам в этом поможешь. Ламорак за тебя поручился. Твоя жизнь принадлежит мне. И их – тоже. - Я кивнул на сыновей Кодлеона. - Пусть они тоже клянутся. Когда все кончится я вас отпущу.
Молодые воины принесли клятву с некоторым колебанием. В комнате пахло мочой и мне стало немного любопытно который из них дрогнул под страхом смерти.
Появление Кодлеона изменило все. Нам приходилось менять планы и действовать немедленно. Я расспросил Кодлеона о страже в покоях королевы, и отдал приказ Галву и Кунице вывести наших лошадей за ворота и ждать нас на дороге. Мы вышли из таверны в наступающих сумерках и отправились к королевскому холлу. Кодлеон шел впереди, и я следовал за ним, набросив чары невидимки, которые не делают человека невидимым, нет, не совсем.
- Иди спокойно, медленно, - шипел я Кодлеону, который заметно нервничал и оттого шагал черезчур бодро. Мы прошли в холл, скучавшие у входа стражники лениво перекликнулись с Кодлеоном, но ничего не заподозрили. В холле воины сидели за ужином и было их не меньше двух десятков, крутились слуги, разносили еду. Мы прошлись вдоль столов лениво и медленно. Несвигга взял со стола свиное ребро, лениво шлепнул служанку по круглой попке, и один из сыновей Кодлеона захохотал визгливо и истерично, но кто-то еще засмеялся ему в ответ, и опасный момент миновал. Я не представлял себе как мы сможем провести королеву через этот холл, полный воинов и слуг.
Покои королевы охранялись. Там возникло первое затруднение.
- Я убивать никого не буду, - заявил Кодлеон, и я увидел, что переубедить его не удастся.
- Хорошо, только проведи нас. И помни, ты поклялся. Чуть что – убъю тебя первого, а потом твоих сыновей.
Я отобрал Ламорака, Несвиггу и Эмриса, напоминающих сложением Кодлеоновых сыновей и велел им надеть их шлемы. Вчетвером они подошли к стражникам, преградившим их путь, а я шел за ними следом.
- Тебе чего, Кодлеон? - удивился стражник, и Кодлеон замялся: «Приказ короля...» и получил ответ: - Не велено. Сам знаешь.
Надо было спешить. Я подошел к стражнику со спины, зажал ему рот и свернул ему шею, а двоих других прикончили Ламорак и Несвигга. Эмрис поднял засов, запирающий дверь, и мы вошли в покой.
Небольшая комната была освещена лишь неверным светом жаровни в центре. Фэйр выступила вперед, в круг красного пляшущего света, полная королевского достоинства, с лицом холодным и презрительным встречая своих тюремщиков. За моей спиной послышался шорох, мои воины вносили в покой тела убитых стражников. Я обратился к Фэйр:
- Госпожа моя королева...
Больше я не мог сказать ничего, но ничего другого и не требовалось, она узнала меня, тихо ахнула и двинулась ко мне, выставив перед собой руки, как слепая. Я шагнул ей навстречу, а она упала на пол и обхватила мои колени. Я бережно поднял ее и накинул ей на плечи свой темный плащ и прошептал: «Скорее, мы должны спешить» и, быстро осмотрев комнату какой-то частью моего рассудка заметил маленькую Лайонесс, заметно беременную, глядевшую на меня радостными круглыми глазами. Молоденькая служанка дернула меня за руку: «Идем, я покажу куда». Мы вышли за дверь, снова задвинули засов и прошли по темному коридору, ведущему в кухню, а оттуда вышли на задний двор, где пахло кошками и отходами, и кто-то блевал за углом.
- Нам к воротам..как называются? - я не знал пути, и Кодлеон предложоил:
- Я проведу. Все равно уж.
Служанка убежала обратно на кухню, а мы продолжили путь, пробираясь по темным грязным улицам. Фэйр крепко держала меня под руку, и я слышал как быстро и отчаянно билось ее сердце. Убъю любого, тебя в том числе. Я не мог позволить себе мыслить в абстрактных категориях. Нам предстояло еще выбраться за ворота.
Нам повезло в том, что мы подошли к воротам из боковой улицы и застали стражу в расплох. Я толкнул Фэйр к стене, бросаясь в атаку, а Несвигга и Морфант уже поднимались по лестнице на галерею, и Ламорак убил стражника, поднесшего к губам рог. Наш бой у ворот длился недолго. Кодлеон нарушил слово, убив кого-то из стражи, а его сыновья окружили Фэйр, и я не знал что станут они делать, и как ход боя повлияет на их решение. Я дрался сразу с двумя стражниками, а ворота за моей спиной заскрипели, отворяясь. Я увидел свет факелов на темной улице, ведущей к воротам, услышал крики и звон железа, и понял, что они опоздали, они отстали от нас и догнать нас не смогут. Один из моих соперников упал, когда во двор перед воротами ворвался всадник. На нем не было доспеха, только белая рубашка, но голову его закрывал шлем, меч блестел в его руке, и с уверенностью настоящего мастера он направил коня прямо на меня. Я шагнул в сторону, заставляя моего соперника встать между мною и всадником, мой клинок нашел брешь в его защите и увяз в его животе. И в тот же миг всадник взмахнул мечом, будто молния блеснула над моей головой, и я понял, что не успею уйти от его удара, когда случилось чудо: на какое-то короткое мгновение клинок завис над моей головой. Всего на мгновение всадник задержал удар, но этого мгновения оказалось для меня достаточно, чтобы выдернуть свое оружие из тела убитого, шагнуть под занесеную руку всадника и нанести прямой и сильный удар в его незащищенную грудь.
Всадник вскрикнул, заваливаясь на бок, лошадь его испуганно шарахнулась, и воин в белой рубашке упал навзничь, ударившись спиной о землю, и шлем скатился с его головы. Но еще раньше, еще до того, как я увидел его волосы и лицо, я узнал его.
Я опустился перед ним на колени и осторожно отвел светлые пряди с его стемительно бледнеющего лица. Я увидел широко распахнутые карие глаза, и без того огромные, короткий упрямый нос в бледных веснушках, судорожно раскрытый рот, вскипающий темной кровью, Гарет, мой Гарет, мой брат, мой сын... Я разорвал его рубашку, увидел рану, черную на белом, и если бы я мог соображать в тот миг, я понял бы, что не смогу спасти его, даже остановив кровь. Но думать я не мог, а просто прижал ладони к липкой дрожащей коже, поднял лицо к черному небу, моросящему мелким дождем, и прошептал заклятие, призывая древнюю силу, и она сошла в меня с мокрого неба, вонзившись в мои плечи сотнями огненных игл, холодным огнем пробежав по рукам к кончикам пальцев, под которыми захлебывалось сердце Гарета и резкими толчками вздымалась его грудь.
Я не видел воинов Каер-Лайла, подбежавших уже совсем близко, не слышал как отчаянно, истерично завизжала Фэйр и зазвенела сталь за моей спиной, и кто-то упал с криком, во власти вселившейся в меня силы я не помнил себя, но Ламорак схватил меня за плечи, рывком поднял на ноги и заорал мне в лицо: «Беги! Уводи ее!,» И тогда я увидел Фэйр и Морфанта, стоящего рядом с ней с обнаженным мечом, бросился к ним, схватил ее за руку липкими и скользкими пальцами и выбежал за ворота, повинуясь чужой воле, двигаясь как во сне, как в бреду. Обернувшись, я увидел Ламорака, стоящего в воротах с мечом и со щитом, освещенного красным жадным светом факелов, заполняющим двор.
Галв и Куница вывели коней нам навстречу. Я помог Фэйр сесть в седло, сам вскочил на коня, и мы помчались прочь, по пустой и темной дороге, не замечая холодного дождя, бъющего нас в лицо.
Мы ехали всю ночь, так быстро как могла выдержать Фэйр, оказавшаяся к счастью хорошей наездницей, а с рассветом укрылись в лесу, где случайно набрели на полу-разрушенную хату, в которой когда-то, должно быть, жили люди, делавшие уголь. Угольная яма чернела дождевой водой и пахла гарью. Я велел не разжигать огня и надеялся, что погоня не заметит наши следы среди опавшей прошлогодней листвы.
Нас стало шестеро. Ламорак, Эмрис, Несвигга остались в Каер-Лайле, и не было у нас сил оплакивать их гибель. За нами последовал Кодлеон с одним из его сыновей по имени Теду. У нас не было сил приветствовать их.
Фэйр не отпускала меня ни на шаг. Я предложил ей прилечь в хате, но она решительно замотала головой, вцепившись в мой рукав до боли, до белых костяшек на пальцах. Я пошел с нею в хижину с низким, лишенным двери лазом, постелил ей плащ на влажном полу, но она все равно не отпускала меня, даже когда я объяснил ей причину, по которой мне нужно было выйти, и мне пришлось справить свою малую нужду прямо на пороге хаты, с Фэйр стоявшей за моей спиной, вцепившись в мой пояс. Потом она все же легла, положив голову мне на колени и прижав мою ладонь к лицу. Я не хотел ее слушать, но она заговорила торопливо, захлебываясь и все время повторяя мое имя:
- Галахад, они хотели меня убить, Галахад! Сжечь на костре. Они повели меня смотреть вчера, рано утром. Галахад, знаешь как там было устроено?
- Не надо, Фэйр, - попросил я, но она не слушала меня:
- Там в землю вкопано бревно, большое, вот такой толщины, Галахад, - она развела руки, показывая величину бревна. - Сосновое, наверное, с такой темной шершавой корой. Галахад, а под бревном у них такая маленькая площадка, на уровне пояса, чтобы на ней стоять, а вокруг – вязанки хвороста. Галахад, они мне все объяснили, все подробности.
- Фэйр, прошу тебя!, - взмолился я , но она продолжала:
- Галахад, ты должен знать. Если бы не ты, это случилось бы со мной, сегодня утром. Они сказали, что если я невинна, то огонь меня не тронет.
- Кто – они?
- Двое монахов. Они не назвали себя, Галахад, но только все время уговаривали меня признаться, покаяться. Они сказали, что если я покаюсь, то они задушат меня веревкой. Они показали мне веревку, Галахад. Они сказали, что это милость. Намного лучше, чем гореть живой. Я ни в чем не созналась. Как я могла признаться, Галахад? Тогда один из них схватил меня за руки, сзади, за спиной, а другой накинул эту веревку мне не шею и сказал, что так я буду гореть на костре. А я ответила, что я невинна, и огонь меня не тронет...
Я не хотел ее слушать, но впоследствии был ей благодарен за такой сильный образ, зарожденный в моем воображении. Всякий раз, когда я вспоминал карие глаза, светлые пряди в грязи и залитый кровью рот, другое видение всплывало передо мной: грубая веревка на нежной белой шее и тонкие запястья, связанные за темным сосновым стволом, и я понимал обреченность моей судьбы.
- Я горела бы на костре, прямо сейчас, прямо сейчас, Галахад! - закричала Фэйр и наконец-то разрыдалась, содрогаясь всем телом, прижимаясь лицом к моим коленям, и я стал нежно гладить ее спутанные волосы, узкие плечи, тонкую шею, и говорить ей что-то тихое и ласковое, и обещать никогда не оставлять ее больше, никогда. Она притихла и, как мне показалось, уснула, но потом вдруг подняла голову, взглянула мне прямо в глаза и потребовала:
- Клянись, принц Галахад. Клянись, что не отдашь им меня живой.
- Клянусь, госпожа, - ответил я и она кивнула, снова легла на мои колени и, наконец, уснула. И только тогда я увидел кровь Гарета, запекшуюся на моих руках, и понял, что случившееся ночью не было сном, кошмарным видением. Чувство страшной невосполнимой потери заставило меня задохнуться, скрутило болью под ребрами, и ослепило меня, и лишило сил. « Матушка Дон» - жалко всхлипывала черная пропахшая гарью тишина, «Матушка Дон...». Что-то сломалось во мне в тот день, что-то умерло, и до конца своей жизни я носил в груди эту мертвую тяжесть, железным наконечником стрелы застрявшую под ребрами.
Я разбудил Фэйр на закате, с тем, чтобы до наступления темноты выбраться на дорогу. Мы собрали для нее кое-какую одежду. Галв, стесняясь, предложил ей свои запасные штаны, а я отдал свою тунику и Фэйр оборвала свое темное платье выше колен и каким-то образом умудрилась выглядеть элегантно, даже в наших жалких лохмотьях. Я опустился перед ней на колени и поцеловал ее руки, а она подняла меня и коснулась губами моего лба. То же самое сделал и Морфант, за ним и другие. Это не было ни клятвой, ни наградой, а чем-то нашим, личным, символом глубокой и прочной связи, союза Королевы и ее Спасителей.
- Нет у меня больше ни власти, ни серебра, господа мои, и нечем мне отблагодарить вас за службу. Но я верю, что ваши боги, кому бы вы не молились, воздадут вам сторицей.
Она была королевой, даже в грязном поношеном тряпье. Гордо несла она голову с короной золотых волос, и прочно сидела она в седле, выпрямив стройную спину, когда мы выбрались на дорогу и в свете догорающего заката направились на юг и на восток.
Нашим проводником был Кодлеон и, конечно, мы заблудились. Я даже не удивился, когда к концу третьего дня пути мы выехали к бескрайнему топкому болоту. Кодлеон сначала заявил, что ездил по той дороге много раз, но такого болота там раньше не было никогда, но потом все же признался, что не имел никакого понятия о том, где мы очутились. Мы направились вдоль болота и вскоре набрели на странную деревню, где дома стояли на столбах, и люди не любили гостей издалека, особенно вооруженных воинов.
Я заплатил за ночлег серебром, поговорил с хозяином о том, как лечить болотную лихорадку, и купил в дорогу копченого угря и мягкого острого сыра, неожиданно вскусного и пропахшего рыбой. Фэйр прятала волосы под плащ, сидела в углу, опустив голову, и внимания к себе не привлекала. Мы ночевали все вместе, в хате, где горел дымный огонь на полу, выложенном камнями, а над огнем коптились связки рыбы и жир шипел, капая в огонь. Фэйр спала у стены за моей спиной, прижимаясь лбом к моему затылку, и я думал о том, сможет ли она когда-нибудь снова увидеть во мне мужчину. Или в ком-нибудь другом.
Наша досадная неудача, благодаря которой мы сбились с пути и заночевали в болотной деревне, обернулась для нас большим везением. Жители болот не держали лошадей и не слишком утруждались пешими прогулками. Они охотились, рыбачили, ездили за покупками, навещали соседей, передвигаясь на больших плотах, управляемых шестом, и вполне способных перевезти лошадь. На этих плотах нас переправили через болота, сократив наш путь по меньшей мере на два дня и, как я узнал впоследствии, позволив нам избежать засады на дороге в Долорус. Мы продолжали путь, по-прежнему избегая крупных дорог и не останавливаясь в деревнях, и однажды заночевали в хижине пастуха, сообщившего нам скандальную новость: королева поссорилась с королем и находится в заточении к Каер-Лайле. Мы довольно переглянулись: мы опережали новости.
Долорус, как и Каер-Мелот, был виден издалека. Земли, окружавшие мой замок, дышали покоем, зеленели ухоженными полями и цвели садами и виноградниками на склонах пологих холмов. Никто из моих землевладельцев меня не узнавал.
Ворота замка стояли открытыми настежь, на башне вился Бенвикский орел, и Фэйр ахнула с удивлением, увидев розовые стены и шумную торговую толпу на площади за внешними воротами.
Стража у ворот все же остановила наш отряд. Я про себя обрадовался их осторожности, отметил вооруженных воинов на стенах и на галерее над воротами, и оценил готовность гарнизона.
- Кто такие и по какому делу в Долорус? - скрещенные пики заставили моего коня попятиться, и я проговорил:
- Не узнаешь хозяина, Хардрис?
Как я был счастлив, увидев своего старого друга, и сказать нельзя. Рядом с Хардрисом появился взволнованный Кинан и взял мою лошадь в повод, а Хардрис повел лошадь Фэйр, и так мы проехали к замку, через три пары ворот, по каменному серпантину между розовыми стенами.
Тем же вечером был пир, на котором королева сидела во главе стола, а я по ее правую руку и было нам не слишком весело. Мы помянули наших погибших братьев и сына Кодлеона и его племянника, назвав каждого по имени и плеснув вина на пол для каждого из них. Хардрис рассказал о том, что был в Каер-Мелоте, когда вернулся туда мой отряд, и в тот же вечер с помощью Кая взял Кинана и троих моих воинов, и нашу добычу, оставленную в обозе, и отправился в Долорус, с тем, чтобы подготовить замок к осаде, если таковая случится. Я дождался когда королева встала из-за стола и ушла в приготовленные ей покои, и рассказал Хардрису о Ламораке. И рассказал ему о Гарете. Мы много пили в тот вечер, а потом пошли в мой покой, где пили еще больше, и Хардрис рассказал мне о Лиаме, о том, какой он уже большой и сильный и похожий на Ниэль, а не на меня, и о том, что у них с Ниэль две дочери, а я рассказывал ему о Броселианде и о Требезе, и снова о Гарете, и плакал, не скрывая слез, и уснул за столом, напившись до беспамятства.
Фэйр не пришла ко мне той ночью, и очень правильно сделала. Более того, прошло не меньше месяца, и весна сменилась летом, прежде чем она появилась в моей спальне, жадная и нетерпеливая, и осталась навсегда.
Так началось мое счастье.
Владычица Вивиан оказалась снова права: моя королева посадила цветы на залитой кровью земле и я был счастлив в Долорусе, как даже не представлял себе возможным. Я был счастлив исполнять желания Фэйр, накинувшейся на прелести жизни с жаждой человека, чудом избежавшего смертельной опасности. Весть разнеслась со скоростью выпущенной стрелы и в Долорус потянулись торговцы, проведавшие о том, что в замке платят хорошее серебро за ткани и ковры, духи, и греческое вино, римские зеркала и кубки из стекла, за саженцы роз и диковинных цветов, за скульптуры и за птиц в клетках, за собак и хороших лошадей, за безделушки из серебра и золота, и за песни, и за сладости. Платят бардам и танцорам, жонглерам и фокусникам, художникам, расписывающим стены, и женщинам, умеющим вышивать и ткать цветные узоры.
Фэйр была занята целыми днями. Она разучивала новые танцы и показывала где сажать цветы и как устроить бани, придумывала рисунки на стенах и на гобеленах, поминальные кресты для погибших спасителей, новые флаги для живых, наряды для себя, и обожала смотреть на потешные поединки на мечах и с другим оружием, в которых я вскоре перестал участвовать, чтобы дать другим воинам возможность отличиться.
Впрочем, случались в Долорусе и поединки другого рода.
Осады, предполагаемой Хардрисом, не произошло, и Артур не прислал посольства с требованием вернуть пленницу, зато время от времени появлялись у ворот Долоруса посетители, слишком близко к сердцу принимавшие несостоявшееся королевское правосудие. С некоторыми из них мне приходилось драться и заканчивались такие поединки по-разному, но всякий раз я оставался невредим.
Первым из защитников справедливости оказался молодой воин из Каер-Лайла, назвавшийся Гаиуссом, сыном Кассиуса. Я вспомнил свой давний поединок с его отцом, Золотого Воина, Грифидда, и, расчувствовавшись, решил отпустить незадачливого дуэлянта с миром.
- Правильно, - одобрил осторожный Кодлеон, - Его в Каер-Лайле многие опасаются. Он дерется нечисто и мажет оружие ядом.
Гаиусс не спешил воспользоваться моим великодушием. Он стоял на площали у ворот и долго говорил много нехорошего обо мне, конечно, о вышедшем к нему Кодлеоне, о воинах Дамнонии и их боевых качествах. Его речи не были ни умными, ни забавными, каковыми иногда становятся такого рода словесные поединки, однако он собрал приличную толпу и получалось неловко, потому что чужие люди на площади слушали его болтовню и ждали от меня ответа, к тому же Гаиусс заговорил о королеве и Галв направился к нему навстречу, положив ладонь на рукоять меча, и я вынужден был вмешаться:
- Галв! - окликнул я, выходя на площадь, - Поди спроси у госпожи моей королевы хочет ли она развлечься.
Галв, немного помедлив, все же ушел и я обратился к Гаиуссу:
- Если будет угодно королеве, ты проживешь долго, может быть час. В противном случае я убъю тебя так быстро, что ты даже не успеешь испугаться. И я никогда не вспомню о тебе. Зато твой отец, Кассиус из Каер-Лайла, до конца его жизни будет думать о Золотом Воине, опозорившем его десять лет назад.
- Золотой Воин? Это был ты? - не поверил Гаиусс, а к тому времени вернулся Галв с известием о том, что королева скучает и не возражает против легкого развлечения. Я кивнул Гаиуссу: «Не повезло тебе, сын Кассиуса» и неожиданно он ответил:
- Моему отцу было бы приятно узнать, что победивший его Золотой Воин был самим принцем Галахадом.
Но время вести примирительные беседы уже миновало и я сказал:
- Мне неинтересны удовольствия твоего отца, Гаиусс.
Наш поединок, как я и обещал, длился долго. Я подпускал Гаиусса совсем близко и лишь в самый последний момент парировал его удары, и поединок выглядел более равным и напряженным, чем был он на самом деле. Один раз он бросил в меня чем-то острым и блестящим, но не попал, а дрались мы с двумя кинжалами, и я стал верить в то, что его оружие и вправду отравлено, судя по тому, как он пытался хотя бы конуться меня матовым клинком. Это решило дело. Я вывел его из равновесия, подставил ему ножку, опрокинул на спину и, повернув его державшую кинжал руку, ударил его в бок. Возможно, нанесенная мною рана было смертельной сама по себе, но умер Гаиусс от яда, а я стоял над ним и глядел в его почерневшее лицо с выпученными глазами и думал, конечно, о Гарете. А на средней стене стояла моя королева и тоже глядела на умирающего Гаиусса, дурака и хвастуна и невезучего мошенника, но о чем думала она мне неизвестно.
Той же ночью она ругала меня:
- Как ты мог! Что было бы со мной если бы ты погиб? Зачем ты так рисковал, зачем? Я чуть рассудок не потеряла! - и я не отвечал ей, лишь целовал ее глаза, губы, шею, и она целовала меня и любила меня до изнеможения, до беспамятства.
В конце того лета к нам приехал Агравейн и я принял его с большой неловкостью.
Я проводил его в замок, где мы долго сидели за столом и пили вино, и молчали. Я заговорил первым:
- Я не узнал его, клянусь. Он был в шлеме. Он отрастил себе настоящую бороду. Я даже не знал, что он был в Каер-Лайле. Что он там вообще делал?
Агравейн рассказал мне тогда, что беременная Лайонесс проявила удивительную стойкость характера, наотрез отказавшись покинуть свою госпожу, и отправилась вслед за нею в изгнание. Бедному Гарету ничего не оставалось как последовать за женой, в ответ на что Артур, разгневавшись на взбунтовавшуюся пару, назначил Гарета тюремщиком королевы. Раз уж он все равно сидел в Каер-Мелоте и сплавить его оттуда не удавалось. Добродушный Гарет принял свое малопочетное назначение с присущим ему стремлением поступать правильно и справедливо, и делал все возможное, чтобы облегчить участь своей благородной пленницы, чтобы она ни в чем не нуждалась и не подвергалась лишним притеснениям. Я поверил Агравейну и оценил деликатность Фэйр, не упомянувшей Гарета ни разу. Агравейн сказал, глядя в стол:
- Я послан к тебе Гавейном, Галахад. Он требует удовлетворения, в любое удобное для тебя время, в любом месте, любым оружием.
Я это знал и мог дать лишь один ответ:
- Нет.
- Нет? - удивился Агравейн и я пояснил:
- Нет. Я не могу убить Гавейна и не могу позволить ему убить меня. Королева находится под моей защитой и нуждается во мне. Кто за нее заступится, если меня не станет? Гавейн? Ты? Артур? То-то же. Так Гавейну и скажи: моя жизнь мне не принадлежит. А заодно и Гахерису это скажи.
- Гахерис тебя вызывать не станет, - вздохнул Агравейн. - Но может подослать тебе яду или засаду на тебя устроить.
- Так плохо? - удивился я, и Агравейн кивнул:
- Ты себе не представляешь. Не дом Лотиана, а гнездо гадюк. Будто Гарет нас всех держал в каких-то рамках, понимаешь? Гавейн пьет все время, я всех девок в Каер-Мелоте перетрахал. Не поверишь, в любом кабаке ко мне теперь парней зовут прислуживать. Вот это слава! - Агравейн невесело засмеялся.
Он уехал в тот же день, и на прощание обнял меня и я понял, что один из Лотиановых принцев все же меня простил. Королеву он не видел, а она не стремилась встретиться с ним.
Он уехал, а я вернулся к своему невозможному счастью, к радостным и солнечным дням, и к безумным ночам и к любви, ничем не ограниченной, полной, добытой немыслимо дорогой ценой, безусловной и беззаветной.
К нашей с Фэйр любви.