Черта, стираемая солнечными лучами

Дрейк Калгар
Сегодня, поняв, как мне не хватает Солнца, вдруг всплыло одно приятное воспоминание. Удивительно, как долго оно не всплывало в памяти. Возможно, во всём виноват именно ты.
- Правда? Я весь в нетерпении! Что же это?
Первым делом скажу, что посвящаю его тебе. Запомни: подобные слова, в принципе, редко встречаются в диалоге, скорей они относятся к определённым темам. И каждый раз, как будут всплывать подобные словоформы и слова, то я надеюсь, что ты будешь невольно меня вспоминать.
Плохо видно сквозь окно, когда по нему текут эти безобразные дождевые ручьи, да? Сейчас, закурю следующую… удобно, что в этом пабе можно курить…

Я же тебе рассказывал о своей родной деревне, да? Средняя полоса, тяжёлое летнее Солнце, босиком по тропам, что стоптаны плотней асфальтовых дорог. Забавно, я там не рождался, не рос всё детство, но всё же каждый раз, когда приезжал летом, чувствовал, что оно мне всё родное. Родное донельзя. При том, я просто ненавидел тот климат. Я ненавижу Солнце, мне от него становится плохо. Ненавижу разгуливать по городу в шортах и майке и вечный песок между пальцев, который не вытряхивается и скрипит до принятия вечернего душа в самодельной дедушкиной кабинке. Люди молятся на облака, потому что вся рассада часто не выдерживала и сгорала под лучами этой «благодати». Тогда ещё было живо слишком много близких мне людей. Ну, да ладно…

Вот о чём я тебе не рассказывал. Возможно, это последний пробел, после которого по моим словам можно составить добротную карту того времени. Кладбище. Когда я в первый раз на него попал, я думал, что пригород – это буквально пересечь пару улиц. Мне хватало того мира, который ограничивался главным деревенским рынком и баскетбольной площадкой с погнутым кольцом, в которое мы с друзьями кидались камнями, представляя, что на самом деле у нас полно красивых круглых мячей. А пригородное кладбище – это сотни сотен шагов босиком вдоль дороги, по которой воняли и пердели старые машины. Я даже не жалею, что всё ещё не научился распознавать названия машин по одному виду. Запоры, москвичи, беларусы… всё проносящееся мимо меня было ничем больше, чем просто шумным хламом. Если ехать до кладбища на специальном автобусе, то там торчала, как прыщ у носа, одинокая пустая остановка. На ней никого никогда не было. По крайней мере, я никого никогда не видел. Никому не нужно было это место. Честно, что там было ещё, кроме символа вечности – кладбища? С одной стороны – пустое непаханое поле, с другой лес, у края которого натыканы могильные плиты и огорожены покрашенным в зелёный, отвратительного оттенка, цвет забором. И бесконечная, испещрённая шрамами, дорога.

Остановка напоминала будку. Железо, деревянный каркас, скамейка максимум на четырёх человек. Зато она не пропускала света. Ни капли. Стоишь напротив этой остановки, можно даже выйти на дорогу – всё равно машины редко ездят – и ощущение будто стоишь перед входом в таинственный портал. На том конце тебя ждёт что-то диковинное, но туда попасть можно лишь разогнав свой рассудок до состояния стресса, наверное. Ну, шибануться в стенку с разгона и тебе откроется своя страна чудес, наверное.

- Чего уставился? – донёсся до меня грубый мужской голос.
Представляешь, каково было моё удивление? Я словно встретил первого живого человека после апокалипсиса, заместо манекена в магазине одежды.
Тогда мы как раз похоронили тётушку. Мне она была незнакома, но оказывается, я не знаю всех родных своей семьи, да и не стремлюсь узнать. Меня тогда напугало осознание того, что глаза у человека закрываются, и больше никогда не открываются. И так происходит с каждым. И под землёй зарыты сотни закрытых глаз. Как остановка съёмки камеры. Конец фильма – смерть. Но я засыпаю. Перестаю смотреть, стало быть, тоже умираю? Каждый день? Тогда я так думал. Но это уже потом… сейчас я стою на остановке и потираю ушибленное колено. К тьме очень просто привыкнуть, но Солнце палило в тот день на все сорок, а то и выше градусов. И с дороге, под крышей остановки сгустилась натуральная чернота, вот я и не мог ничего разглядеть там.
- Это твои там сейчас хоронят?
Я кивнул.
Под крышей меня ждала облегчающая прохлада, но я боялся заходить.
- Нда, не повезло тебе, пацан…
Восемь лет, сотни шрамов на ногах и стрижка почти наголо… я впервые услышал такой непохожий на всех голос.
… увидел, как чиркнула спичка, и как затлел кончик сигареты. Куришь? – нет, не курю.
- Много же у тебя такой старой родни… проще держаться тех, с кем ты одного возраста…
Он словно до сих пор говорит в моей голове, представляешь? Я чувствую каждую интонацию его быдловатого говорка. Каждый слепой шорох джинс. Хотя не уверен. Возможно, многое я уже под впечатлением допридумывал. Допустим, мне он представлялся таким парнем лет двадцати, с чёрными волосами, которые торчали бы из головы, словно иглы дикобраза, чёрная жилетка, чёрные джинсы, очки тоже… развалился такой на скамейке, одну руку на спинку, во второй дымится сигарета.
- Моя-то родня? Не, вся уже давно сгнила, и не здесь. Да от них и хоронить то нечего было…
Солнце предательски медленно ползло по земле и слегка заглядывало под остановку. Знаешь, когда ты не хочешь Солнца, а оно добирается до тебя со скоростью, словно ловушка медленно заполняется водой. И ты отодвигаешься, отодвигаешь от света, а потом он зажимает тебя в углу. Ты плюёшь на всё – короткое мгновение, за которое ты сгораешь… возвращаешься на начало своего движения, а там так противно нагрето. Вагонетка не довольно, что вернулась на начало строки…
- Вполне возможно … да, путешественник. Такой сопляк, а на удивление живо смекаешь…
Тьма придаёт мистичности. Не видишь лиц, и всё кажется таким серьёзным. Ты – один человек в мире, сгорающем под бомбардировкой летних каникул. Заводы по производству уроков работают в данный момент только из-за тебя… нет, я не перестану курить. Нет, это не трава. Разве ты сам не думал какие-либо странности в своём детстве? Хоть что-то но должен был запомнить, я уверен…
- Тебе необходимо найти хоть что-нибудь, что будет тебя волновать.
Облака алкогольных испарений преломляли свет над кладбищем. Какие-то стоны, крики. Я осознал, что ненавижу абсолютно всё в этом мире, за исключением одной лишь вещи. Всё, за исключением тьмы под этой остановкой.
- Тьма ненавидит тебя, дитя света…
Школьными тревогами на меня пролились первые ростки жизни. Я думал, что пропадаю, сжимаюсь в ноль в чёрной дыре. Мне просто жизненно необходимо было увидеть то, что скрывается под этими жидкими занавесками автобусной остановки в час дня. Ещё ни одна машина не проехала мимо и не бибикнула мне, чтобы я свалил нахер с дороги. Я объединился с Солнцем, и мы вместе начали притеснять границы свежести.
- Зачем быть одиноким? Ненавидь людей, но называй их в шум друзьями. Тень устала тебя покрывать. Научись управлять тем человеком, который лежит на полу приклеенный к твоим ногам.
Шли часы, а воздух над кладбищем густел. Вонял легковоспламеняемыми запахами. Я пассивно курил. Солнечный луч уже плыл по скамейке. Страна чудес со скрипом прижигаемых сигарет закрывалась. Насколько адекватно выглядит малец, стоящий возле дороги и пырящийся куда-то во тьму автобусной остановки. С кем-то разговаривающий? В пригороде было пусто. Как и во всём мире. Некому было ездить по дороге, вот никто мимо и не проносился. Пусто, как в пачке чипсов. Есть уже нечего, вот уже последние крошки высыпал грудой в рот, но всё равно где-то в углах завалялась пара частиц, да и соль на стенках.
- Тебе сколько лет?.. о, уже в школу ходишь? А худющий, словно спичка. Спичкам опасно на Солнце находиться…

На той скамейке никто не сидел, когда свет позволил мне это увидеть. Но на полу валялись все пятнадцать бычков, что тлели во тьме и гипнотизировали меня.
Страна чудес всё ещё скрипела, когда я зашёл под крышу и почуял крепкий запах дешёвых сигарет. Я чувствовал себя посланником светлых сил, выполнившим приказ уничтожить мрачное чудище на скамейке под пустой крышей.
Сев на эти две деревяшки, что моё время были шикарным диваном, я почувствовал, как немного пыли упало на плечо. Похлопав рукой по плечу, понял, что размазал только что на коже немного тёмного пепла. Поднял глаза вверх и вновь заметил тлеющий кончик сигареты. Под самой крышей.
- Шёл бы ты, сопляк, отсюда…

…С того дня кое-что изменилось. Подсознание сдалось и в качестве контрибуции отдало некоторые территории осознаний. Я понимал, что именно я ненавижу, а что мне было до лампочки. Мир воспринимался отныне мной, как со стороны. Я смотрел один бесконечный и скучный фильм и до какого-то момента просто ждал, что закрою глаза и появятся финальные титры. Кирпичики в мозгу перестроились так, что я начал предсказывать перспективу и владеть немногим тем, что считал своим будущим. Знаешь, оказывается, очень просто управлять тем, до чего тебе нет дела. Но с того времени я ни на йоту не изменился. И если все эти вещи я ненавижу, то новые автобусные остановки с прозрачными крышами и стенами я ненавижу больше всего на свете. Потому что я сажусь на них, смотрю вверх и вижу серое, затянутое бесконечными тучами пустое поле небес, и понимаю, что в подобном месте я никогда не встречу его. А ведь я даже согласен растереть сигаретный пепел по своему новому дорогому пальто… вот такое вот приятное воспоминание…
- Нда, я внимательно тебя слушал, но так и не понял, почему ты посвящаешь его мне… ну, точней есть одна догадка, но я не хочу её признавать. Не уж то ты и меня ненавидишь?

Нет, вовсе нет. Именно поэтому посвящаю его тебе. Почему-то считаю важным, чтобы ты это услышал. Что я не ненавижу тебя.

P.S. чем больше я думаю об этом, тем сложней мне провести черту между воспоминанием и сном.