История сорок седьмая Про ящур

Виктор Румянцев
История сорок седьмая
Про ящур

И чего только не придумывают моряки, чтобы скрасить монотонные морские будни! Особенно, когда переход две-три недели, а появление слова «компьютер» примерно  в двадцати годах впереди по курсу! Вот и развлечений почти никаких – в домино народ режется, устраивает шахматные турниры да кино два раза в день одно и то же смотрит. В семнадцать ноль-ноль и в двадцать один и тоже ноль-ноль. На кинопроектор «Украина-2» моряки чуть ли не молились – не приведи, Господи, если он сломается! Как тогда посмотришь «Ленин в Польше» или тем более «Ленин в восемнадцатом году»?  В те счастливые времена существовал перечень фильмов, допущенных к просмотру морскими экипажами. Конечно же, не только лениниану крутили, но и про премию, и про выполнение плана надоя доярками Узбекистана, и даже комедии попадались. Всё это так, но народ всегда хотел дополнительных хлеба и зрелищ.

Водолей «Сигулда» возвращался из Центрально-Восточной Атлантики, где пять месяцев снабжал промысловые суда пресной водой. Свой маленький и невзрачный «чап-чап» экипаж гордо называл танкером и попасть на него можно было только случайно – комплектацией экипажа занимался Отдел по борьбе с моряками загранплавания. Конечно же, официально он назывался Отделом по работе с моряками загранплавания, но стольким хорошим людям этот Отдел судеб переломал, что и не счесть – вот и получается, что Отдел боролся с моряками и, борясь, работал...

Так вот, водолей «Сигулда», благополучно отоварившись на Канарах, чапал в Ригу парадным восьмиузловым ходом. Через несколько скоротечных дней бренди «Фабулос» и спирт, купленный в аптеках Лас-Пальмаса, закончились и народу стало скучно. Конечно же, экипаж готовился к комплексной проверке:  красили палубы и машинное отделение, отрабатывались все виды судовых тревог, командный состав писал отчёты за рейс, но беспокойные души моряков желали зрелищ.

Я не случайно упомянул слово «компьютер». Ну какой компьютер в конце семидесятых? Но! У нас появились первые портативные переносные радиостанции «Причал». По ним можно было переговариваться на расстоянии иногда в пять морских миль! Весил «Причал» не менее двух килограммов и носился на плечевом ремешке. Сколько раз я плечо натирал этим достижением радиоэлектроники! Это сейчас «воки-токи» граммов на двести тянут, а в те времена были рады тому, что есть!

На «Сигулде» как раз и получили перед  рейсом один «Причал» и начальник радиостанции никому его не выдавал даже под страхом личной  смерти.

И была на водолее докторша – дама лет тридцати. Я там не был, поэтому не скажу – умна ли она была или просто красива, но рассказывал мне эту историю человек, которому я до сих пор доверяю.

Так вот, что-то и где-то у неё с кем-то не сложилось. И такое бывает. Может, чего-то не поделили или не сошлись во мнениях. Есть вариант, что характера докторша была исключительно вздорного, что и сослужило ей плохую службу. Думаю, что надо этой версии и придерживаться.

Как только «Сигулда» удачно и без потерь проскочил Бискайский залив, докторшу срочно вызвали на ходовой мостик для связи с берегом. Она примчалась пулей и штурман протянул ей трубку радиостанции УКВ:

- Слышь, Света (пусть она будет Светой?), тут какой-то кекс тебя срочно на связь требует!
- Какой такой кекс? – встревожилась докторша.
- Сама разбирайся!- и штурман отошёл в сторону.

Докторша начала кричать в трубку:
- Алё, алё, приём, на связь! Кто там? – и прочую белиберду, категорически запрещённую правилами радиосвязи.

Вдруг из приёмника донеслось:
- Водолей «Сигулда»? Со мной на связи судовой врач такая-то? Приём.
- Ага! Да, это как раз я! Приём! А вы кто? Приём, приём!
- С вами говорит главный эпидемиолог города Рига! Как вы меня слышите?
- Хорошо слышу! Приём! А как ваша фамилия? Приём! А имя и отчество? Приём, приём!
- Судовой врач такая-то, это исключительно плохо, что вы не знаете хотя бы по фамилиям своих начальников! Какой пример вы подаёте экипажу? Приём!
- Я... я исправлюсь! Приём, как меня слышите? Я через несколько дней приду в Ригу и выучу фамилии всех вышестоящих начальников! Обещаю! Приём, приём!

В приёмнике голос смягчился и её начальник продолжил уже прямо по-отечески:
- Судовой врач такая-то, в Риге и окрестностях создалась тяжёлая эпидемиологическая ситуация. В Рижском районе в одном из колхозов у нескольких коров обнаружили ящур! Вы меня поняли? Приём!
- Да? Ну и что, они теперь летают? Приём, приём! – растерялась докторша.
- Кто летает? – в свою очередь удивился главный эпидемиолог, - коровы, что ли?
- Ой, нет, что вы! Конечно же не коровы, а наоборот – ящеры летают?
- Да вы в своём ли уме? – зазвенел медью приёмник УКВ, - мы тут все в мыле дезинфекцией занимаемся, а вам пошутить захотелось?
- Ой, приём, простите, я  вас просто не расслышала, приём, я знаю, что коровы не летают! Так что там с ящерами? Приём, приём!
- В общем так, судовой врач такая-то, эфирное время дорого, поэтому приказываю вам провести на судне профилактику и подготовиться к приходу в порт в полном объёме! Лично буду встречать на причале! Отбой!

Докторша долго стояла, уставившись на УКВ, и только шевелила губами.

В радиорубке несколько балбесов покатывались со смеху, отключая «Причал». Кто-то из них и беседовал под видом эпидемиолога с несчастной Светой.

Докторша повернулась, наконец, к вахтенному штурману:
- Серёжа, я так ничего и не поняла. Связь очень плохая. Какие ящеры?
- Светик, да не ящеры, а ящур в Риге! Так что готовься по полной схеме.

Докторша убежала с мостика и заперлась в каюте. Через час она пришла к боцману:
- Боцман, мне нужны опилки! Мешка четыре, думаю, хватит.
- Где я тебе опилки возьму? У меня всего один мешок под старпомовским особым контролем на случай разлива топлива, так что считай, что ничего у меня нет!
- Тогда дай матросам задание напилить четыре мешка опилок!
- Ага! У меня палуба не крашена ещё, каждый час на учёте и каждый человек. Ты сразу по приходу списываешься, а у нас комплексная! Так что не обессудь.

В общем, договорились по-мирному или, как сейчас говорят, пришли к консенсусу - боцман выдал докторше несколько пар рукавиц, ножовку и пять досок.

 И Света принялась за работу.  Она пилила с восьми до семнадцати часов, ладони превратились в кровавые мозоли, все перчатки изорвались в хлам, а она пилила и пилила целых три дня! И не нашлось, увы, никого, кто бы сказал ей, что это был розыгрыш. Я в этой ситуации допускаю два варианта: либо экипаж набирался Отделом по борьбе с особой тщательностью, либо Света за полугодовой рейс достала весь экипаж так, что... Думаю, что оба варианта имеют право на жизнь.

По правилам  на судно сразу после окончания швартовки и ухода лоцмана поднимаются власти: карантинные, пограничники и таможня и несколько часов "трясут" судно и экипаж, пытаясь найти чего-нибудь такого запретного к ввозу в нерушимый Союз.

Не был исключением и наш случай. Как только на причал подали сходню, комиссия заторопилась на борт, но была остановлена истошным воплем докторши:
- Куда! Стоять! Никому не двигаться! Стоять, я вам говорю! – она окончательно пресекла попытки наиболее бестолкового пограничника взойти на борт и с грохотом поставила на причал собственноручно сколоченный ящик с мокрыми прохлорированными опилками:
- Тщательно вытирайте обувь и проходите на судно! Вот тут на входе тазик – мойте руки! – раскомандовалась Света.

На неё смотрели во все глаза и комиссия, и экипаж. Комиссия, конечно, смотрела на неё более всеглазо.

Потом она долго объясняла комиссии, что стыдно не знать эпидемиологическую ситуацию им, береговым людям, уж если вот, к примеру, она – и то знает, что в Рижском районе ящур косит коров стадами и выпасами. А уж карантинному инспектору  вообще позор и всемедицинское гипократное презрение!

Никто и никогда Свету на кораблях нашей конторы больше не встречал.

26.11.11
Тихий Океан