История сорок третья Про то, что иногда звёзды не сходятся...
На танкере «Румбула» мы уютно бегали от Канарских островов до западного побережья Африки, где раздавали топливо промысловым судам и опять возвращались на Канары за очередной порцией бункера. Мы так привыкли к этому режиму работы, что даже и не помышляли о чём-либо другом. Бегаем, как троллейбус по проволоке, туда-сюда и не знаем ни горя, ни печали. Ну, подует немножко, ну, мавры достанут своими закидонами – ну и что? Зато раз в две недели гарантированный заход в Санта-Крус и Лас-Пальмас с обязательной выдачей таких желанных испанских пессет. И с обязательной их тратой, ведь привезти в СССР инвалюту, значит привезти свою личную многодневную и непроходящую головную боль. Таможня свирепствовала, защищая непробиваемый деревянный рупь. Так что тратили всё до последней пессетинки.
Когда мы в очередной раз пошли на Канары, капитан получил указание после бункеровки следовать в район промысла СВА (Северо-Восточная Атлантика) на Северо-Атлантический хребет где-то между Исландией и Фарерскими островами и делать там привычную работу. Ни капитана, ни меня эта новость не обрадовала, даже несмотря на то, что в иллюминаторе апрель играется с солнышком. Но делать нечего и возразить тоже нечего.
В Санта-Крусе мы простояли двое суток вместо обычных пяти-шести часов. Командир выяснил причину, она оказалась банальной – нет мазута в береговых емкостях. Кто бы другой порадовался, но он огорчился и сказал, что это дурная примета перед сложным рейсом. Я посмеялся над его сомнениями, но потихоньку и чтобы капитан не слышал и даже не видел. То есть посмеялся, но в душе – капитан был очень строг, но справедлив.
В общем, утром второго дня стоянки я отпросился в город на пару часов. Вернувшись на борт, узнал, что судового доктора, совсем молодую девчёнку, увезла машина скорой помощи с острым приступом аппендицита. Вот это был удар! Ведь в отсутствие доктора его замещает старпом, каковым я и являлся, а мне совсем не хотелось лечить чужие насморки, грибки, царапины и прочие хвори. Я высказал свои сомнения капитану, но он меня «успокоил», сказав, что никуда я не денусь и буду лечить экипаж когда это будет нужно.
Во время отхода от причала оборвался буксирный трос, но никто не пострадал. А прямо перед проходящим нашим форштевнем с причала в воду сиганул молодой парень (думаю, что наркоман), но его быстро вытащили ещё не уехавшие береговые швартовщики.
Переход в Северо-Восточную Атлантику ничем особым не запомнился, разве что тяжёлой мёртвой зыбью, направление которой попросту было невозможно определить. Казалось, что Океан заболел и ему трудно дышать. Но «Румбула» бодренько бежала на север, перепрыгивая с волны на волну и иногда зарываясь в неё почти всем полубаком. А капитан принимал метеосводки одну за другой и мрачнел всё больше и больше.
Мы прибыли в район промысла вовремя, даже немного раньше рассчётного времени. Океан был гладким, как стекло, красное солнце падало на закате за чистый горизонт и я немного успокоился. Ведь согласно приметам: «Если солнце село в тучу, жди, моряк, получишь бучу!», «Солнце красно к вечеру – моряку бояться нечего!» Так что мы приступили к привычной работе и вскоре забыли про дурные приметы, держа в уме только хорошие. Траулеры подходили без задержки и «Румбула» быстро всплывала, освобождаясь от сотен тонн жидкого груза.
В последнее промысловое утро рассвет наступал трудно и неохотно. Из-за горизонта тяжело выплыло багряное солнце и я на мостике без устали торопил последний траулер с подходом. А траулер задерживался по каким-то ему одному известным причинам. Свою тревогу я сообщил капитану. Мы ведь знаем, что когда «солнце красно по утру – моряку не по нутру»! И даже сухопутным известно выражение «барометр падает». Так вот, на мостике барометр не падал – он просто отвесно грохнулся вниз. И сразу засвистел ветер, усиливаясь с каждой минутой. Через час Океан уже бушевал и ничто не напоминало о спокойном «вчера».
Когда траулер, наконец, подошёл в наш район, мы уже держали курс носом на волну и начали штормовать. Капитан траулера просился на бакштов, дескать, топлива с гулькин нос и «давайте, ребята, выручайте, вы же моряки!». Мой капитан вызвал меня и боцмана на мостик и после многих «за» и «против» мы сошлись во мнении, что надо слить последний бункер, иначе застрянем тут на неделю, а то и на две.
По расписанию я должен находиться в районе работы швартовой группы, то есть на корме, куда я и понёсся впереди собственного визга, вооружившись рацией. Мы поставили траулер на бакштов, можете не сомневаться! Подали шланг и начали бункеровку. Длина бакштова около ста метров (для моря это примерно столько же, как четыре-пять метров автомобильного буксирного троса для машины), так вот, когда волна проходила между траулером и нами, за ней не было видно даже его навигационных огней. Параллельно нашему курсу шёл морской спасательный буксир со всем штабом промрайона на борту. Мало ли что... А мы давили и давили что есть сил, не обращая внимания на вопли капитана траулера, что у них старые трубопроводы и сейчас буквально всё разлетится к едрене фене! А нечего было опаздывать!
В общем, ничего плохого не произошло. Мы выдали ему всё положенное в ударные сроки, оформили документы, продули и выбрали шланг, а потом и бакштов на борт и закрепили на корме всё по штормовому. А на баке просто не успели и швартовые концы и шланги лежали там незакреплёнными и грозились «уплыть в автономку при первой же возможности».
Капитан обсудил со мной ситуацию и вывод напросился один единственный – надо идти на бак и... Легко сказать! Моряки ведь тоже обычные люди и чувство страха им известно не менее, чем береговым. А на баке вода гуляет сама по себе. И не одна, а тоннами. В общем, собрал я палубную команду в курилке и обрисовал ситуацию, как она есть. Народ молча слушал мою речь и энтузиазма не проявил никто. Я сказал, что работа эта добровольная и никого принудить я не могу. Один моряк спросил:
- А если не выйдем?
Незадолго до этой истории в северной Атлантике во время урагана затонул новый контейнеровоз и память о нём ещё была свежа в наших головах... Я объяснил следующее:
- Вы представьте, что штормом смоет швартов или шланг с бака и он попадёт нам на винт. А это немедленная потеря хода и судно сразу развернёт лагом к волне и Океан просто разрушит «Румбулу» несколькими хорошими ударами волн. И что дальше? В общем, моряки, кому слабО, тот остаётся в надстройке и носа не высовывает, а кто согласен, тот через пятнадцать минут выходит на бак в спасательном жилете и со страховочным поясом. А мы пока вместе с боцманом пойдём и натянем на баке штормовые леера.
Больше ничего говорить не стал, позвонил на мостик и попросил у капитана «добро» на выход на палубу. Командир сбросил ход до минимального и через пять минут мы с боцманом выползли на переходной мостик и начали пробиваться на бак. Поверьте, что занятие было не из лёгких. Ветер буквально втискивал нас назад в надстройку, но мы победили, хоть и сразу же вымокли. На баке натянули леера и начали потихоньку майнать всё с палубы бака в боцманскую кладовую. Через некоторое время приполз народ. Весь, кому надо было приползти! Настроение улучшилось и работа пошла веселее.
Я даже не заметил, как моё тело приняло горизонтальное положение и полетело в сторону борта. Мне повезло, успел схватиться за мною же натянутый леер, иначе улетел бы за борт или просто покалечился об борт или об кнехты. Оглянулся по сторонам – вроде никто не заметил – и, встав сначала на четвереньки, а потом на две конечности, продолжил свою работу. Через полчаса всё закончилось и мы побежали в надстройку, подгоняемые ветром. В курилке я рассказал боцману о случившимся со мной происшествии, но он меня удивил тем, что и сам всё видел прекрасно, более того – я только один раз упал из-за своего веса, а матросы полегче по два-три раза к бортам летели.
- Когда бак резко вниз летит, то сразу ветер подхватывает, а ноги сами от палубы отрываются, вроде как с трамплина прыгаешь, - боцман никак не мог унять дрожь в руках, да и я, если честно, слегка перевозбудился от такой романтики.
Войдя в свою каюту, я не включил свет и сразу за это поплатился. Из шкафчика выпала банка с сахаром и тут же разбилась, а чайник грохнулся давно и на палубе образовался настоящий сироп. Я вступил в сиропную лужу и под крен полетел через всю каюту, врезался в стол, в кровь разбив обе коленки. Еле встав на ноги, осторожно выбрался из каюты и переоделся в сухое в коридоре.
На мостике капитан курил сигарету за сигаретой:
- Виктор Александрович, ты иди и попробуй до вахты отдохнуть, а я потом пойду, когда ты на вахту заступишь.
Эх ты, доля капитанская! Это для береговых капитан всегда в белом фраке, пуговицы до самой ср..., а в море давит на него ответственность со всех тридцати двух румбов. Сутки сам на мостике уже отторчал, но старпома на отдых отпускает до четырёх утра! И ведь это замечательно, когда такой капитан. Видали и других. И не раз!
Поплёлся я в каюту. Сначала вычерпал с палубы весь сироп, потом сам себя полечил немного зелёнкой, поскулил от боли и лёг в кровать, но поспать не удалось ни секунды. Наверху что-то загрохотало и через минуту зазвонил телефон:
- Давай на мостик, тут очень интересно!
Впихнул себя в одежду и в сапоги и побрёл. На мостике в кромешной темноте сначала не мог ни за что зацепиться глазом, потом привык, огляделся и выматерился: на левом крыле лежала антенна локатора «Дон», рухнувшая с верхнего мостика вместе с четырёхметровой ажурной мачтой, на которой и была закреплена в соответствии с конструктивными особенностями судна. Делать нечего, взял фонарик и полез на верхний мостик опять же почти ползком, еле справляясь с порывами ветра. Там уже лежал боцман с мотком тонкого стального троса:
- Ну вы видели, а? Кронштейны у основания мачты под качку начисто оторвало! – боцман лихорадочно пытался завести трос в уцелевшие проушины. Вдвоём мы кое как справились и с этой задачей, временно закрепив мачту и антенну в таком положении до лучших времён.
- Давай, Виктор Александрович., вахтИ, а я пару часиков покемарю, - капитан залпом допил сотую чашку кофе и пожелал мне спокойной вахты. Я сделал запись в журнале о приёме вахты и начал бдить.
Через два часа волной скрутило в рулон метров двадцать релингов на главной палубе по правому борту. Релинги – это металлическое ограждение, чтобы никто в воду не улетел во время качки. Доложил капитану, но он сказал, что всё равно мы ничего с этим не сделаем и нечего заморачиваться по этому поводу.
Наступил рассвет. В восемь утра вахту принял третий штурман, а я пошёл спать, даже не позавтракав. Более того, я завалился на диван в одежде и в сапогах и, как оказалось, был прав.
Почти сразу зазвонил телефон:
- Виктор Александрович, разнайтовилась шлюпка правого борта!
Как разнайтовилась? Почему? В моей горемычной практике такого никогда не случалось! Впрочем, всё когда-нибудь случается впервые.
На шлюпочной палубе шлюпка болталась на лопарях, с грохотом стукаясь об шлюпбалки. Оба найтовых разъединились! Потом когда-нибудь надо будет убить боцмана, а теперь нужно выдёргивать его из постели и ловить шлюпку. А что я один могу сделать ?
Мы провозились почти пять часов. А вы сами попробуйте успеть закрепить найтовы при кренах в тридцать градусов на оба борта! Хорошо хоть пальцы не поотрывали, а только так, по мелочи – ногти потом долго синими были.
Отстояв свою дневную вахту, я понял, что спать уже совершенно не хочется. Все действия уже на автомате и не всегда их удаётся осмысливать. Тем не менее, я уснул, а точнее – отключился. В час ночи был разбужен вахтенным механиком:
- В машинное отделение поступает вода!
Пулей в "машину", там воды почти по колено. Как? Откуда? Видимых трещин по бортам нет, трубопроводы тоже без свищей. Попытался спуститься под палубный настил, поскользнулся и упал прямо в воду лицом. Что за чёрт – вода пресная! Откуда в Океане взяться пресной воде? Правильно, только из водяного танка. А у нас он один – ахтерпик на сто сорок тонн. Ну понятно, что в нём было на вчерашний день около пятидесяти по боцманским замерам, но как она в машинном отделении оказалась? Обнюхал всю переборку и нашёл трещину прямо на сварном шве. Почти в самой нижней точке танка... А это значит, что мы остались без пресной воды. Это сейчас мы воду для питья заказываем в пластиковых бутылках, а в те времена и для питья, и для мытья вода была одна, а иногда даже не пресная, а опреснённая.
Замерили остатки, оказалось, что у нас всего пять тонн на двадцать семь человек и на девять суток перехода.
Так вот и шли. Шторм на следующий день стих, а мы открыли лаз в ахтерпик и вёдрами на камбуз носили воду, чтобы поесть приготовить, ну и посуду помыть. Отдельно боцман по ведру в сутки давал каждой женщине на гигиенические нужды, а их, женщин то есть, у нас было ещё четыре. А мужики смердели и заростали щетиной. Не совсем, конечно. Мылись солёной водой, а потом стирали её губкой, смоченной в пресной воде.
На рейд Санта-Круса пришли вовремя и бросили якорь. Сначала приехала ремонтная бригада и заварила разошедшийся шов и оторванные релинги. Мачту на переходе мы восстановили сами. А потом подошла баржа с водой и с нашей докторшей, страшно похудевшей после трёх недель, проведённых в больнице.
Командир, облегчённо вздыхая, сказал, что всем морякам надо удалять аппендициты ещё во младенческом возрасте, на что я резонно возразил, мол, попробуй разберись - кем будет ребёнок по жизни. Завязался активный диалог в котором я уже заранее был назначен проигравшей стороной согласно занимаемой должности. Но я вспомнил старую притчу и рассказал её капитану:
- Когда рождается ребёнок, к нему спускается Бог и целует ребёнка. Если он поцелует его в голову, ребёнок вырастет большим умницей, в руку – золотых дел мастером, в ногу – спортсменом. А на моряках вообще поцелуй божий не отпечатался. Вот и смотрите – нет поцелуя, значит вырастет бродягой! Значит, Виктор Сергеевич, вы совершенно правы – можно удалять и во младенчестве!
На том и порешили и разошлись по каютам весьма довольные друг другом потому что никто не проиграл, при этом оставшись при своём мнении.
Баржа отошла, мы снялись с якоря и пошли в Лас-Пальмас. Все помылись, побрились и постирались, а воду, гады, дали подсоленую!
Вот и не верь после этого в приметы!
03.11.2011
Переход Эквадор – Киримати