- Сэр, позвольте…
- Не позволю!
- Сэр, простите…
- Не прощу!
- Сэр, разрешите…
- Не разрешу! Даже и не старайся!
- Но, Сэр…
- Ни за что!!!
- Сэр, но ведь вы никогда не выступали в этой роли.
- Никогда не говори никогда, Сэм. И не бери пример с меня, Сэм, ибо я только что сказал это два раза.
- Но – пророк! Сэр! До такого святотатства вы и в худшие времена не опускались!
- Сэмми, чертов оружейник,- в худшие времена я вообще подняться не мог. Рад был бы, да не мог. Истекал кровью, мучился от боли переломов, метался в бреду и изнемогал в лихорадке.
- По-моему, Сэр, все ваши страданья были вызваны только синдромом похмелья и не более.
- Заткнись, червяк! Ты слепец и ничего не видишь кроме чернозема! Рассказывай свои нелепые выдумки про похмелье кротам, но не тому, кто стоит над тобой и ими.
- Простите, Сэр, я не хотел.
- Меха мне!
- Сэр.
- Следующий!
- О великий КелькМан, да прибудет с тобой сила! Да не иссякнет твоя мудрость! Да не ослабнут зрением твои очи, взглядом зорким освещающие пути будущего, пути судеб простых смертных…
- Короче, смерд.
- Благочестивый КелькМан, я принес дары.
- Клади сюда и излагай. Что там у тебя?
- О великий КелькМан, все эти сны не дают мне покоя. Тревожат по ночам мое тщедушное сердце. Бередят душу кошмарные ведения. С деспотичной нещадностью вторгаются в мое подсознание.
- Как излагает, а, Сэм?!
- Что, о всемогущий КелькМан?
- Ничего,- продолжай.
- Всадник черней чем ночь, всемогущий КелькМан, стоит предо мной. И он, и его конь – живое воплощение тьмы. Укутанный в безликий плащ, полы которого вздымает безликий ветер.
Его лица не разобрать, его как будто нет. Но оно есть, уж я то, великодушный КелькМан, это точно знаю. Ибо он смотрит на меня. Смотрит взглядом, пронизывающим тело и душу. Взглядом, заставляющим сердце переходить с равномерного биения в лихорадочное трепыхание. Как ужасен взгляд этого тьмыподобного всадника!
- Слезу можно уронить, а, Сэм?
- Что, о непревзойденный КелькМан?
- Все отлично, продолжай.
- В его глазницах сквозит пустота. Но это необычная пустота. Это пустота, которая слепит подобно молнии. И этот его голос. Стальной глас…
- Прости, ты сказал – медный?
- Стальной, Сэр, он сказал – стальной.
- О! Это важно, продолжай.
- Всадник, о великий КелькМан, указывает на меня костяным перстом и…
- Костяным?
- Именно, о всемогущий Келькман, именно. Указывает и молвит своим стальным гласом: «Умри, жалкая тварь! Земля не достойна несуразного топота твоих ног! Сдохни, ничтожная крыса! Огонь в аду уже устал ждать твоей тщедушной душонки. И каждый лопающийся пузырь в котле с кипящей смолой скучает по тебе. А сотни наконечников кольев и вил, блестят, предвкушая твой крик!» И он, этот всадник, надвигается на меня, о милостивый КелькМан, медленно, неотвратимо, безжалостно. И больше всего я боюсь, что следующая ночь станет для меня последней. Умоляю, ради…
- Суть дела мне ясна. Черный всадник, пустые глазницы, перст-костяшка… Косы там не было случаем? За тобой, мой раболепный, сама смерть являлась. Грешен ты, видать, да сильно грешен.
- Я честный крестьянин, о всемогущий КелькМан.
- Да, верю я в твою честность, смерд. Вот только вижу твою ауру и вот эти черенькие пятнышки совсем не внушают мне доверия. Чары, злые чары наложены на тебя, смерд. Враги, завистники, заемщики… у каждого свой список.
- Так что же мне…
- А вот что. Сходи в ближайшую рощу, наруби там веток дубка сушеного, да сноси их за семь миль на запад от деревни и дождись там наступления полнолуния. А когда луна появится во всей своей печальной красе, разожги костер и кинь в него вот это.
- Что это, о вели…
- Тебе не зачем знать, просто брось. Когда костер догорит и зола остынет, соберешь пепел в мешочек и принесешь его домой. И каждую ночь будешь подкладывать этот мешочек себе под голову. Избавит тебя сие от кошмаров.
- И все?
- Все… Ах да, чуть не забыл,- и никогда не набивай брюхо на ночь.
- Что?
- На ночь, говорю, не нужно лопать. Ты все понял, смерд?
- Да, о всемогущий КелькМан!
- Тогда, следующий! Сэм, меха мне.
- Сэр, в своем кощунстве вы превзошли сами себя. Ну, как вам в голову могло такое придти? Выдавать себя за их провидца! За того, кому эти бедные крестьяне из поколения в поколение молились, приносили жертвы…
- Жертвы? О чем это ты?... Э-э, здрасте.
- О великий КелькМан, готовы ли вы привнести светло в наш тусклый мир? Готовы ли вы одарить его своим лучезарным светом…
- О чем он, Сэм?
- Мне кажется, Сэр….
- … вручить вам ритуальный нож, сталь которого вот уже на протяжении стольких лет высвобождала из бренных тел души для вас.
- Что??? Ритуальный? Мне нужно… нужно этим ножом…
- Девственница, благоухающая лепестками белых роз, омытая святой водой, жаждет с нетерпением сего обряда.
- Э-э… выйди-ка на минутку.
- ?
- Пшел вон, говорю, мне самому перед обрядом руки помыть надобно.
- Слушаюсь, о всемогущий КелькМан.
- Сэм.
- Да, Сэр?
- Сколько ты можешь унести бурдюков за раз?
- Сэр?
- Хватай сколько можешь, Сэм, и – ноги, ноги! Благоухающая лепестками белых роз девственница звучит конечно соблазнительно, но в данном случае – более чем убийственно!