Цикл "Заотнё". Новелла четвёртая. Предыдущая http://www.proza.ru/2011/12/07/1431
***
Суббота. Старушка в плюшевом жакете, тёплом платке на голове, валенках с калошами поднимается, опираясь на суковатую палку, по идущей от реки тропинке. Раскраснелась.
Митька бросился навстречу: – С лёгким паром, со здоровьицем крепким, баушка! - Помог подняться по крутому склону.
- Благодарствую, любеюшко! - Присела на лавочку. - В байне попарить – здоровье поставить. Не один годик с себя скинешь. Из баенки да нарядная – самая желанная. Так-то в годы мои дальние говаривали.
Отдыхает бабуля, щурится на ласковое апрельское солнце. Снег под его лучами просел. На южном склоне пригорка затемнели лунки земных проплешин. Новорождённая трава робко выглядывает из них.
- Неужто весна пришла? Как ты, баушка, считаешь?
Улыбнулась: - Да, внучек,встренулись уже зима с летом, вон видишь - под горку сивка идёт, а бурка на горку крадётся.
Огляделся Митька по сторонам, удивился: - Где сивка-бурка? Я и кобылы ледашшой не вижу. Читала мне мама сказку про коня вещего, не обманешь.
Обняла бабушка внука, в вихор поцеловала: - В сказе-то, бат, про коня и писано, белеюшко. Только вот издосель снег у нас сивкой зовётся, а тепло - буркой. О весне бается в старине мной сказанной. Ежели наоборот - сивка идёт на горку, а бурка под горку, то зима начинается.
***
Миновала короткая весна, лето отшумело, заосеннилось. Ноябрь вроде, а всё нет зимней погоды. Ночами подморозит да оттепель дневная с дождём и резким ветром разрушает ночные старания. Река в шуге, на лодке не проплыть, пешком не пройти. Отрезало деревню от мира.
После завтрака бабушка спросила: - Какое сёдни число, Нежданко?
Митька посмотрел на отрывной календарь: – Двадцать пятое ноября.
- Морёна, знать, - задумчиво протянула она, – всё так, всё так. Ты, белеюшко, поди-ко воды с родника принеси к чаю-то.
Митька, схватив маленькие ведёрки, выскочил во двор. Вспомнил о рукавицах, вернулся за ними в сени. Из-за приоткрытой для проветривания двери услышал голос бабушки: - Простите, детки любые! Скоро уйду от вас. Уж не обессудьте. Пора пришла. В карачун невея-то приберёт мя.
Забыв поручение, Митька рванул дверь и застыл у порога. Родители с ужасом глядели на бабушку. Тягостное молчание нарушила мама: - Што вы, Степанида Степановна, тако баете? Нешто можно элако пужать?
- Да уж, мама, пригвоздила так пригвоздила! - вступил отец, - Ведь Морёну-то, слышал я, и умолить можно. Пойду-ка прямо сейчас с головнями на болото да в чарусье их и погашу. Глядишь и отстанет невея-то.
- Нет, сыночек, не хаживай. Там (показала вверх) всё решено. Знаю я. Откуда? Не пытайте. Знаю и всё. Время ишо есть. Исполните, любушки, што положено. И не препятствуйте, сердешные. Порато прошу. …А ты внучек пошто ослушался? Не нать тебе было знать-то запрежь.
В тяжкое молчание погрузился дом. Свет за окнами померк. Слёзы катились из трёх пар глаз, капали на цветную клеёнку стола, дощатый, выскобленный до синевы лиственничный пол. Бабушка глядела на родных с жалостью, нежно, словно они решили уйти на другой свет. Улыбнулась виновато: - Вы уж простите мя, придется чего-ли и поделать.
И началась подготовка к похоронам. Живой. Любимой.
Школу Митька забросил. Надвигающийся с каждым прожитым днём миг прощания с самым дорогим человеком пригвоздил к постели. Лежал в горячке несколько дней. Пришёл в себя, ничего не хотел, не пил, не ел, смотрел в белёный потолок, искал ответ на горестный вопрос: «Почему она должна умереть?». Не находил. Всё это время бабушка сидела рядом с его кроватью, вытирала пот, лечила какими-то только ей ведомыми отварами, здесь же, на огромном сундуке, дремала иногда.
Подняла на ноги внука, к жизни вернула. Попросил пить. Принесла кружку морса, подала: - Слава Богу омалтался, обрадушка! Напужал ты всех порато. Не твой ноньче срок-то, любеюшко, жить должен долго, делов у тя много ишо.
Миновала ещё одна неделя. Окреп Митька, из дому выбегал во двор. А бабушка слегла. Поменялись они местами. Теперь он сидел подле изголовья её кровати. Слабела она, забывалась. И улыбалась во сне. Он глядел на родное лицо и беззвучно плакал. Проснулась однажды, увидела бороздки слёз на щеках, платок подала: – Утрись, парух. И не плачь боле. Ничего не отменить. Срок мой истекат.
- Не пойму я, баушка, пошто о сроке каком-то баешь вдругорядь? Нешто есть он у каждого?
- Подмогни, любушка, подымусь повыше…Вот так-то луше будет. На каждого человека есть промысел у Бога, исполнишь ево в отпущенный срок – уходи: тело в землю, душа к Богу. Там все ближники ждут, без обличья токмо. В одну обшу с има душу божью душа и вольётся.
- А вот лонись хоронили дядю Пелушу. Сгорел бают он от винища. Если б не пил, то жил бы ишо. Пошто боженька ево забрал до срока?
Задумалась: - Бат, исчерпал осподь надеи на элакого человека. Много ждал, прощал, да и божье терпенье тож иссякат. Таких до срока забират невея.
- В ад, баушка? Братка двоюродный про нево баял. Огонь там да смола в котлянах кипит будто.
- В душе они каждой, внучек, - и мрак, и свет, и рай, и ад. Всё там. Здесь, на земле мы токмо гости. На том свете душе тело мешать не будет, вот и будет она вечно радоваться в полную силушку. Или мучаться на собственном стыдном суде, ежели плохо жил человек.
- Где же она душа-то,баушка, не чувствую я её. Рука, нога видны, можно их ущипнуть, больно будет, а вот говорят: "душа болит", - как болит, где болит? Не пойму я.
- Ох,милушко, душа каждому телу при рождении дана. Ты вот сколько времени можешь под водой просидеть? Недолго. А почему?
- Так ведь воздуха не хватает!
- Воздуха. А где он, ты его видишь? Нет. Не видишь, да жить без него не можешь. Он в тебе, рядом с тобой, везде. Так и душа невидимая в нас живёт, без неё тело мертво, её родимую боженьке возвращаем,когда покидаем земной мир.
- А умирать не страшно, баушка?
- Наклонись поближе, внучек. …Страшно тому, кто жил страшно. Тьму они ожидают и там. Светлые к свету тянутся. А ты, голубанушко, прямо живи, душу не закасти тьмой, добрее будь. Люди слабы, умей прощать, не суди никого. И себя не казни попусту. Мы веть рядом будем, не печаль нас-то. Любим мы тебя. – Поцеловала Митьку в голову. – Ступай, голуба душа, кликни Марьюшку-отрадушку.
Позвал маму. Из соседней комнаты слышал, как бабушка уточняла подробности собственных похорон - от одежды до поминок. Домовину для неё уже давно изготовил отец. Стояла она в углу повети, прикрытая рогожей. Дождалась.
Бабушка умерла в названный ею день. На солнцеворот. На её лице застыла едва заметная, кроткая, добрая, мудрая улыбка. С нею она прошла через жизнь.
***
И снова апрельское солнце. В его лучах улыбка бабушки, тепло дедичей, родных и близких, ушедших в иные миры. И опять сивка под горку идёт, а бурка на горку неспешно поднимается.
Значения некоторых использованных в новелле слов забытого русского языка, названного «поморским диалектом».
Баенка - баня
Бат, быват – может быть
Баять - говорить, рассказывать
Белеюшко – светлый человек
Ближники – родные, близкие
Вдругорядь – в другой раз, снова
Домовина – гроб. На Русском Севере положено иметь всем, достигшим сорокалетнего возраста. При жизни
Заотнё – отцово наследство
Закастить – испачкать
Запрежь – прежде времени
Ишо – ещё
Карачун, карачун – день почитания Карачуна. Отмечается 21 декабря. Приходится на самый короткий в году день зимнего солнцеворота. Карачун – древнеславянское божество смерти. Повелевает зимой и морозами. Укорачивает светлое время суток.
Котляна – котёл
Лонись – в прошлом году
Любеюшко – любимый
ЛЮбые – любимые
Морёна – 25 ноября. Морёна (марена) - воплощения грядущей смерти. Согласно поверью, её можно избежать, если прийти на болото с горящими головнями. И затушить их в трясине.
Мя – меня
Надея – надежда
Невея – смерть
Нешто – неужто
Нонцё – сейчас, теперь
Обличье – обличье, наружность, лицо, тело
Обшу – общую
Омалталссе – пришёл в себя
Откуль – откуда
Парух - парень
Пелуша – прозвище толстого человека
Поветь – верхний этаж хозяйственной пристройки к северному дому, сеновал.
Порато - очень
Токмо – только
Тя – тебя
Чарусьё – чёрная трясина
Шуга - лёд, плавающий в воде до ледостава
Элако – так, элакий – такой
*************************************************
Продолжение цикла: http://www.proza.ru/2011/12/14/1667