БРАТСТВО НЕНАВИСТНИКОВ.
Свинья жила в маленьком закутке между курятником и хлевом с коровами. Но закуток этот был маленьким только для нее. Другим же обитателем скотного двора кривой сарайчик казался сказочными хоромами, доставшимися ей непонятно почему и уж конечно совсем не по праву. «Возму-у-у-тительно – мычала корова из своего хлева – я делю крышу с этими глупыми телками, умеющими только жрать, да еще с выжавшей из ума старой девой, в жизни не видевшей ни одного быка, и принявшей однажды за него сбежавшего из цирка старого верблюда, и с которым эта дура пыталась заигрывать! Так вот, я, дойная красавица, му-у-у-чаюсь в ком-м-муналке, а жирная стерва роскошествует в отдельной жилплощади. Му-у-у-рло!» «Куд-а-так-так, куд-а-так-такое годиться, – в свою очередь горячились куры – у нас и вовсе общага четырехэтажная! Захочешь покуда-а-так-так-хтать – так и своего голоса не слыхать! Заглуша-а-ют-ют-так-так, заглуша-а-ют-так-так!»
Словом, у всех были свои беды и заботы, обиды и накопившаяся желчь, а виновата во всем неизменно оказывалась добрая неуклюжая свинья, которая никогда никому не возражала и не обижалась даже на самые обидные упреки. А выплескивать все это на кого попало и тем самым на неприятности нарываться... извините, дураков нет-с! Свинья же выслушает обидчика, поморгает своими маленькими глазками, сокрушенно помотает лопухами ушей и скорее укроется в своем закутке. Ага, вот оно - чучело для битья, само напросилось!
Пройдет мимо хрюшкиной обители козел – непременно боднет дверцу. Дворовый пес пробежит – гавкнуть не поленится, а то и ногу к косяку приставит. Даже глупые куры наладились то и дело швырять загребающими лапами ошметком мусора по ненавистной двери. Дворовый петух чуть ли не каждый день задиристо вышагивал возле сарайчика и, многообещающе оглядываясь на восхищенных хохлаток, громко вызывал возмутительное чудище на смертный бой. А когда смущенная свинья появлялась наружу, не в силах игнорировать просьбу показаться, то красавец петух обегал свинью и сзади храбро клевал ее в толстую ляжку. И каждый раз обитатели двора награждали смельчака шумным гамом одобрения. А герой, взлетев на забор, с безопасной высоты снисходительно принимал знаки восхищения. Свинья же взвизгнет от неожиданности, укоризненно посмотрит на гордого петуха на жердочке, как всегда поморгает белесыми ресницами, тряхнет ушами, да побредет в задумчивости в дальний уголок двора. Осторожно, чтобы никого не задавить ни дай бог, уляжется у плетня, а потом будет долго и умильно смотреть на маленьких утят, барахтающихся в корыте. И не подозревающих, кстати, что тетя Хрюша очень хочет пить, но боится подойти к корыту и напугать маленьких крошек.
Частенько маленькие щенки, собравшись гурьбою у хозяйского крыльца, визгливо хвастались одержанными над свиньей победами.
- Я вчера как выскачу из-за плетня, да как гавкну на тетку Хрюшенцию –
она чуть в обморок не грохнулась, честно!
- А я…А я дождался, когда она заснет под деревом, подкрался и…и…
- Ну, ну!
- Чуть за хвост ее не укусил! Вот! Ей повезло: меня хозяйка позвала
косточкой угостить. А то бы я с этой жирной образиной вмиг расправился!
- А я…а меня… она во-о-т как боится! Я сегодня ка-а-к разбежался, да
ка-а-к… сейчас, сейчас ухо почешу и вспомню… Ладно, завтра расскажу.
Но никто из хвастунишек не вспоминал того, что бывало под утро, когда весь двор крепко спал, частенько пролезали они в щель задней стены сарайчика, и тетя Хрюша непременно встречала их ласковым похрюкиванием, отодвигалась от кормушки и позволяла полакомиться остатками своего ужина, который она каждый раз как бы невзначай не доедала полностью. А кошка с котятами так и вовсе не упускали возможности по ночам поспать на ее теплом боку как на печной лежанке и возмущенно мяукали свинье на ухо, если в корыте и для них не оставалось ничего вкусненького. Поутру когда свинья выходила на двор, то уже шустрые козлята устраивали шумную свалку между собой, чтобы поближе подобраться к Хрюше и запрыгнуть ей на спину. А потом долго топтались на широкой щетинистой спине, стараясь сохранить завоеванную территорию не дать запрыгнуть оставшимся внизу дружкам.
Любимым же развлечением взрослых обитателей животной «коммуны» было собираться по вечерам посреди двора и громко, нисколько не стесняя своих эмоций, высказывать в адрес отвратному созданию язвительные и возмущенные суждения.
- А вчера, - давясь от смеха, сообщала кудлатая овца, - наша дура-то толстая что отчудила! Представьте, положила свое рыло на чурбачок, к небу глазки задрала и давай на облачка пялиться. Много насчитала, спрашиваю? Она молчит, а потом как ляпнет! Детки это, говорит, мои по небу плывут. В страну счастья отправляются. Мол, всего недельку своих крошек поросят выхаживала, а потом хозяин их всех забрал. А вот теперь, говорит, как будто снова с ними встретилась. Ну, не идиотка? Кто ж про такое думает? С неба не капает, на дворе тепло, кормят вовремя – радуйся!
- Много о себе возомнила! - желчно замечал осел, - Тоже мне, дворянка выискалась! Дебилка тупорылая!
- И ведь ходит между нами это чучело несуразное! – гневно
взрывалась гусыня – Ей бы из своей конуры глаз не показывать, а она туда же – к общему корыту шастает, как ни в чем ни бывало! Тварь придурошная! Не будь она, зараза, такая здоровая – исклевала бы всю!
Дворовые жители начинали заводиться не на шутку
- Гадина!
- Сволочь!
- Ненавижу!
- Долой вражину! Все нервы нам измотала!
- Нет, друзья, вы как хотите, а я завтра от хозяина потребую, чтобы ее
выдворили с нашего двора! К чертовой матери! Сколько же можно терпеть? Вот только человеческий язык выучу и уж тогда выскажу все!
Крики, топот копыт и хлопанье крыльев еще долго сотрясали
окрестности. Однако в конце концов шум стихал и обитатели двора, тяжело дыша, усталые, но очень довольные собой и друг другом, расходились на ночлег, чтобы накопить сил и завтра вновь дать волю своим чувствам.
Долго ли, коротко ли, но скотские мольбы, наконец, дошли до небес и откликнулись они неожиданным образом. А точнее бедой, какой не ждали. Однажды, ясным днем, прямо посреди двора, у корыта возник, откуда ни возьмись, огромный волк, видимо ворвавшийся через пролом в заборе со стороны леса. Тяжело дыша, стал обозревать свою неожиданную удачу. Старый, облезлый, роняя на землю струйку слюны, сквозь наплывающие приступы дурноты собирал он силы для последнего броска, мутным взором выбирая себе ближайшую жертву. Этих сил у него оставалось немного и голода не было совсем, но болезненная, слепая ярость, сжигая нутро, требовала выхода, как будто его стая была рядом и жаждала убедиться, что он – по-прежнему вожак, не собирается ронять своего титула.
Эта пауза оказалась спасением для «коммунаров». С дикими криками и визгом они бросились врассыпную по своим закуткам и жердочкам, вмиг очистив место предстоящей драмы. Никто не остался защищать родимый двор. Никто, кроме презренной свиньи. Низко опустив свою тяжелую голову, медленно и страшно пошла она на своего извечного врага, инстинктивно зная, что это должен быть ее последний бой. Ибо не дано природой свинье возможности не то что одолеть матерого хищника, но и просто отстоять свою жизнь пред его неукротимой силой. Однако волку очередной приступ помутнения не позволил оценить ситуацию вовремя. Свинья же в прыжке вонзилась зубами в ненавистную плоть, опрокинув своего противника и припечатав его к земле. Но не полной и не долгой была эта победа. Уже через миг волчище вывернулся и отработанной хваткой вцепился клыками своей жертве в основание уха, чтобы та от дикой боли повалилась на бок и подставила под клыки свое нежное брюхо. Хриплый рык и пронзительный рев пронесся над двором, от которого задрожали не только и без того перепуганные звери, но, кажется, и стекла окон хозяйского дома. С треском распахнулись двери и на пороге появился хозяин с ружьем, а следом за ним и его сын с вилами на перевес. Через мгновение они уже мчались к столбу пыли, в котором бешено бился клубок тел, сцепленном в последнем, смертельном клинче. Грохот выстрела, короткий всхрап и над двором повисла пронзительная тишина.
- Вовремя мы с тобой подоспели, батя! Еще немного и каюк бы пришел
нашей свинке.
- М-да… Рано ты радуешься, сынок. Погляди на волчью морду –
слюнявая вся.
- Ну и что?
- Бешенство это, сынок. Как есть бешенство. И уже давнее. Проклятый
волчара! Какую свиноматку, загубил, каналья!
- И что же теперь? Может ветеринара с фермы позвать?
- Да какое там… Резать придется. Прямо сейчас. Эх, теперь молочных поросят на продажу нам долго не видать! Ладно, иди в дом и принеси веревку с ножом. Сейчас за сарай ее отведем и покончим с этим делом побыстрее.
Свинья стояла, широко расставив ноги, со свистом дыша и с трудом приходя в себя. Кровь струей стекала из разорванного уха прямо на жесткую шерсть поверженного врага. Боли она не чувствовала, но и радости тоже не было. А была безмерная усталость и еще какая-то непонятная тоска, исходившая, наверное, изнутри, а быть может от неподвижной фигуры хозяина, который не спешил, как бывало раньше, ласково пошлепать ее по спине и сказать что-нибудь добродушное. Сейчас старший хозяин угрюмо смотрел на разорванное ухо свиньи, руки его были опущены, и не было в них силы, да стремления остановить нечто страшное и неотвратимое, что сейчас должно было появиться из-за его спины. Когда увидела она возвращающегося из дома сына хозяина с веревкой в руках, то уже совсем не встревожилась, а только странно оцепенела, еще ниже опустив голову. И уж не стало света впереди, а надвигающаяся тьма заслонила полоску леса на горизонте, до которого она так мечтала когда-нибудь добраться.
Как во сне брела она впереди хозяев по родному и постылому двору, узнавая каждый камушек на своем пути. Его обитатели уже начали приходить в себя, осторожно выбираясь из своих убежищ. Испугано таращились они на странную процессию, но тут же догадались: хозяева ведут наказывать виновницу происшествия.
- Эй, свинушнка! - подала голос кудлатая овца, увидев слезы на белесых ресницах свиньи. - Погоди расстраиваться, может и обойдется все?
Остановилась свинья на мгновение, печальным взглядом окинула своих обидчиков и сказала тихо:
- Не обойдется. И с вами не обойдется. Как же вы теперь жить-то будете?
...Опустел свиной сарайчик, холодом веяло из-за приоткрытой
дверцы. Как-то странно изменилась и сама жизнь дворовых обитателей. По привычке собирались они по вечерам посреди двора, долго вздыхали, ожидая, что кто-нибудь сообщит честной компании нечто занимательное. Но ничего путного на ум не приходило. Да и что мог рассказать любой из них такого, чего не было известно остальным? Двор-то – маленький и все заметные события происходили у всех на виду. А слушать индюшкину историю о том, как она в полдень редкого красного червяка под забором откопала, ослу и овцам было просто тошно. Точно так же гусям и курам неинтересно было узнать, что сено нынче хозяин стал давать слишком сухое, и что наверняка, шельмец, прошлогодние остатки в свежее стал подмешивать. Не на ком стало возмещать накопившиеся обиды и дурное настроение. Попытался, было, козел съязвить на счет ослиных ушей, так тотчас же получил копытом про меж рогов, после чего и у остальных желание шутить начисто пропало.
И занялись они своими делами, вспоминая друг о друге только во время кормежки и у водного корыта, со злобой друг друга отпихивая, своего куска не уступая и чужой к себе по возможности загребая.
Все вернулось на круги своя. Сгинуло братство ненавистников, ибо исчезло связующее звено терпимости. Возродилась извечная война всех против всех. И никто не вспоминал последние слова свиньи. Да и кто их понял тогда?