Еще вчера была осень, и Симон Борисович ходил по желто-зеленой ряби березовой рощи, вдыхая горечь осенних костров. Листья берез, маленькие и неживые, россыпью падали к его ногам. А сегодня с утра пошел снег. Не мокрый, слезливый, обреченный, каким обычно бывает первый снег, а сухой, колючий, уверенный в себе. Он шел весь день. Лишь вечером ушли тучи, и появилось звездное небо. Огромная фара луны осветила непривычный зимний пейзаж. Исчезли старческие морщины и нездоровый румянец осени. Земля стала стерильно белой.
Симон Борисович, возвращаясь с работы, наслаждался морозным воздухом. Снег негромко подсчитывал шаги.
- Собачка! – детский голосок остановил его.
Маленький мальчик с болтающимися рукавичками на резинках склонился над черно-белой собачонкой и умоляюще просил:
- Собачка, тебя Света зовет...
Собачонка не двигалась с места. Мальчик повторил свою просьбу и побежал к своей подружке.
- Света, собачка не хочет идти, - обиженно сказал он девочке.
Симон Борисович прошел несколько кварталов.
- Собачка, тебя Света зовет! - неожиданно повторил он.
Женщина, шедшая ему навстречу, вздрогнула и с испугом посмотрела на него.
Без всякой связи он вспомнил о сегодняшнем совещании. «Я этого негодяя проучу», - подумал он о главном механике, своем друге, и от удовольствия потер руки. Сколько раз просил его: «Петя, поставь вентили: в отделе жара невыносимая!». А тот – нет сейчас на складе таких вентилей, и добавлял, посмеиваясь, что хорошо, когда конструкторы работают в поте лица своего. Когда обсуждался вопрос о распределении сотрудников отдела главного механика на время ремонта их помещения, Симон Борисович сказал, что Петра Николаевича он с удовольствием приютит в своем кабинете. «Посажу я тебя, голубчика, возле батареи, - подумал он. - И попрошу Бориса Федоровича о дружеской услуге: не спешить с ремонтом кабинета главного механика. Обоев хороших нет... Мало ли чего может не оказаться на складе!».
- Коварен! - сказал о себе Симон Борисович с осуждением.
- Коварен! - сказал он с восхищением.
В парадном он долго топал ногами, стряхивая снег. И хоть ключ от квартиры был под рукой – в кармане пальто, он нажимал на кнопку звонка и слушал за дверью его скороговорку. Так в их доме давали знать, что идет свой, а не чужой. И это был своего рода радостный салют в честь благополучного возвращения. Дверь открыла дочка. Она жевала яблоко. «Перед ужином», - с неодобрением подумал он.
- Я коварен, - пропел он на мотив арии Ленского. - Я коварен, Ольга!..
И добавил, стряхивая снег с пальто и шапки:
- С первым тебя снегом, Олечка!
- И тебя, папа.
Ольга крикнула в открытую кухонную дверь:
- Ма! Коварный папа пришел!
- Не раздевайся, вынеси мусор, - услышал он голос жены.
- Ну, конечно, - недовольно проворчал он, снова надевая паль-то, - меня ждали...
- Все! - сказала Оля, свободно вздохнув, словно сделала тяжелую работу. - Управилась. Папа, сегодня – мультики.
- Уроки все сделала? А ну покеж...
- Господи! - рассердилась Елена Сергеевна. - Что вы делаете с русским языком? Мультики, покеж...
- В самом деле, ребенок, - шутливо рассердился Симон Борисович. - Нужно говорить: «Сегодня муль-ти-пли-ка-ци-онные кинофильмы».
- А ты говоришь: «покеж!».
- А я говорю: покажи дневник!
- У тебя интуиция, папка, - шепотом сказала Оля.
- Что такое? - тоже шепотом спросил Симон Борисович.
- Вертелась...
Он водрузил очки, открыл дневник, полистал, отыскивая нужную страницу. Расписался в дневнике.
- Ох, ты, горе мое, горе мое! - громко сказал он, когда Елена Сергеевна вышла. – «Вертелась на уроке пения». Чего вертелась-то? Я хотел сказать: почему вертелась?
- Борька дергал...
- Ну, ладно, смотри свои мультики. А я к матери пойду.
Елена Сергеевна сидела за столом и проверяла тетради. Симон Борисович молча сел в кресло. Он любил свой дом – уютный, манящий, неповторимый. Любил вечерние часы, когда собиралась вся семья. Он физически ощущал какое-то неведомое излучение от каждого из домашних. Негромкая музыка из приемника, мягкий свет торшера и склонившаяся над тетрадками жена – каждый вечер был счастливо похож на другой. И это однообразие радовало. Он потянулся к сигаретам, лежавшим на книжной полке. Не хотелось уходить.
- Кури, - не оборачиваясь, разрешила Елена Сергеевна.
Симон Борисович щелкнул зажигалкой и с удовольствием затянулся.
- С первым снегом тебя, дорогая! – сказал он.
- И тебя, Симочка.
Симон Борисович достал из секретера толстую тетрадь, которую завел еще его дед, и записал в нее: “22 ноября 1964 года.” Это означало, что первый снег в этом году выпал 22 ноября, сегодня.
По давней традиции появление первого снега отмечалось торжественным ужином. Это был семейный праздник, дату которого не мог предсказать никто. Елена Сергеевна оставила тетрадки и пошла накрывать на стол.
Радостная трель звонка возвестила о приходе сына. Симон Борисович отворил дверь. Сын был не один. Рядом с ним стояла девушка с букетом роз.
- Папа, - сказал Мотя, когда они вошли, - это Лена.
- Очень приятно. Симон Борисович.
И громко, чтобы услышала жена:
- Леночка, у нас гости
- Гости? - удивилась Елена Сергеевна и пришла посмотреть на гостей.
- Мама, ее зовут тоже Лена. Леночка, это моя мама Елена Сергеевна.
- Это вам, - Лена отдала цветы Елене Сергеевне.
- Спасибо. Какие чудесные розы! И как пахнут. Проходите, Леночка. Очень хорошо, что вы пришли. А вот наше второе чадо. Познакомьтесь – ее зовут Оля.
Оля, довольно бойкая девочка, вдруг застеснялась и спряталась за маму.
- Ты охламон и обормот, - вполголоса выговаривал Моте отец. - Почему не предупредил?
- Пап, я мог знать, что повалит снег? С Леной договорился накануне...
- Это смягчающее обстоятельство.
- Это алиби, папа.
Елена Сергеевна посадила гостью в огромное мягкое кресло возле журнального столика. Приказала Моте и Симону Борисовичу не давать ей скучать и ушла в кухню.
Лена посидела немного и пошла помогать на кухне Елене Сергеевне и Оле. Мужчины включили телевизор: шла трансляция хоккейного матча, но вскоре из кухни донесся голос Елены Сергеевны:
- Симон, иди сюда.
А через несколько минут из кухни донесся голос Лены:
- Мотя, мы тебя ждем.
Мужчины нарезали хлеб, открывали банки с консервами, тарелки с закусками заносили в комнату и ставили на стол, искоса посматривая на экран телевизора.
Симон Борисович лукаво посмотрел на Мотю и со вздохом сказал:
- Равенство – это глупейшая выдумка. Ты не находишь?
Мотя занялся сервировкой стола. Симон Борисович помыл, как он выразился, «технологическую» посуду: миски, баночки, ложки, которые использовали для приготовления блюд.
- Раз такое дело, - заявила Оля и многозначительно посмотрела на Мотю и Лену, - можно я приглашу Витю?
Родители разрешили. Когда зашел соседский Витя, сели за стол.
- Мы сегодня отмечаем как бы три начала, - сказал Симон Борисович, - Выпал первый снег. Это наш семейный праздник. К нам впервые пришла Леночка – мы очень рады ей. И, наконец, похоже, что Ольга наша взрослеет... Выпьем за то, чтобы все три начала имели хорошее продолжение.
Вино было очень вкусным. Его даже разрешили попробовать детям.
- Когда Мотя рассказал мне о празднике появления первого снега, я подумала, что он разыгрывает меня.
- Это он умеет, - прокомментировала с полным ртом Елена Сергеевна.
- Витя тоже мне не очень-то поверил, - вставила Оля. - А его папа сказал, что это хороший повод выпить.
Второй тост предложила Лена.
- Давайте выпьем это замечательное вино за душевный комфорт. В вашей семье он есть, и пусть он будет всегда.
Когда Лена выпила, Мотя прошептал:
- Отца ты убила наповал.
- Я не хотела...
- Следствие разберется. Тот, кто хвалит его вино, - приятнейший человек. А тот, кому нравится его семья, - человек замечательный. Лена, ты замечательный человек!
Оля ведала музыкой. Когда все встали из-за стола, она включила магнитофон, и зазвучали старые, довоенные мелодии – их очень любили родители.
Симон Борисович пригласил Лену, и они закружились в вальсе. Потом было танго. Сухощавый, стройный, он отдавался ритму музыки, наслаждался мелодией и слаженностью движений. Ее женственность и мягкость сочетались с лаконичной категоричностью его движений. По слаженности движений казалось, что они танцевали вместе уже много раз.
Эффектно окончив танец и усадив партнершу в кресло, отец подошел к Моте и сказал:
- Производит впечатление. Очень...
Когда Лена и Мотя вышли на улицу, снега было уже так много, что появились сугробы.
- Красиво как! - сказала Лена. - К нам пришла сказка. А сказка наяву – это праздник.
- В нашей жизни много праздников. Когда я однажды познакомился в троллейбусе с одной очаровательной девушкой и влюбился в нее, тоже был праздник.
- Это признание?
- Причем добровольное. Прошу занести в протокол.
Мотя поцеловал ее.
- Все лейтенанты очень легкомысленны, - сказала Лена.
- Старшие лейтенанты куда как менее легкомысленны. Я подам рапорт о присвоении очередного звания в связи с женитьбой. Ты хочешь, чтобы меня повысили в звании именно по этой причине?
- Очень, - и поцеловались.
И снова они оказались во дворе, в восемнадцатом веке. И снова в освещенном окне на втором этаже мелькала тень ее матери.
Когда Мотя вернулся домой, родители еще не спали.
- Мы здесь посоветовались с мамой, - сказал Симон Борисович, - и решили, что если ты не женишься на Леночке, мы тебя убьем. Сначала я, а потом мама.