Полный текст одним файлом http://www.proza.ru/2011/12/08/1539
Арти, подобно другим уральским рабочим поселкам, располагался вокруг пруда. Он разбивал жилой массив по своим берегам. Центрообразующим началом служила плотина. Она не только связывала части поселка, но и прятала за собой обширную площадь завода, прославленного в стране косами, с собственной электростанцией. Служило это сооружение прекрасным рыбохранилищем, круглосуточно ублажающим любителей побаловаться удочкой. В мою бытность завод имел свой гудок, который не позволял рабочим и ИТР забывать про начало рабочего дня, режим установленных смен. Я и сейчас, когда гудок давно исчез, иногда навещая Арти, связываю с ним какое-то незабываемое романтическое явление. Не мыслю без него рабочего поселка. Не зря же рабочие, узнав об отмене гудка, с грустью заявляли: «Поселок без гудка будет немой».
В центре поселка находится средняя школа, на горе, далеко от пруда, - семилетка. Видимо, нас, выпускников из района, в главную школу не принимали. Мы пополняли ряды воспитанников одноэтажной кирпичной семилетки. У меня почему-то о ней, об учительском коллективе осталось мало воспоминаний. Ее директор Иван Кузьмич однажды в школьном зале выстроил учеников четырехугольником и допросил их по поводу воровства кем-то из них чего-то у кого-то, приговаривая при этом: «У воришки на голове шапка горит!» Огонька на голове никто ни у кого не увидел. Воришку директор так и не поймал. Запомнились учителя литературы – Клавдия Ивановна Смышляева, арифметики – Александр Александрович Киселев и английского языка. Клавдия Ивановна интересовалась моими стихами, сочинениями и изложениями, Александр Александрович очень терпеливо и уважительно относился к тем школьникам, которые в арифметике не блистали. Учитель английского языка, имя которого, к сожалению, забыл, на всю жизнь запомнился тем, что, прощаясь, сказал: «Каждый культурный человек должен знать иностранный язык и уметь водить автомашину». Наверное, о легковушке мечтал.
При отсутствии пассажирского транспорта ежедневно из Старых Артей ходить на занятия было непросто. Обходились, как правило, по выходным дням, «своими двоими». В другие дни нам служили чужие квартиры. В первое полугодие я квартировал в одном, во втором устроился в другом доме. На этом мое индивидуальное квартирование закончилось.
В 1949 г. 17 лет было старшему, Николаю (когда и где учился, не помню), обучались я и 12-летний Аркадий. Подрастал младший братишка Сашок. Родители всерьез озаботились нашим будущим и, несмотря на колоссальные трудности, в 1949 г. из села перебрались в Арти. Не имея своего жилья, странствовали по поселку. Помню, занимали то один домик, то другой…
Никогда не забуду наш «переезд» из первого во второй. Предстояло «прогуляться» через весь поселок, с равнинной его части на высокую гору. Передвижение трудности для нас не представляло. Но по просьбе мамы мы должны были прихватить с собой на поводках трех коз, которые снабжали семью своим молочком. Включение рогатых в свою компанию, считали мы, роняет ребячье достоинство, потому что свидетели о виденном расскажут каждому встречному и поперечному. Шуточки и насмешки посыплются в наш адрес. Мы дружно восстали. Маме стоило невероятных усилий сломить наше сопротивление, обеспечить нормальное путешествие. Она оказалась в своих доказательствах права. Ни у кого, как мы заметили, не было никакого интереса к проходившим мальчишкам с козами. Каждый из прохожих имел свои дела, свои заботы.
Жизнь усложняло не только жилье на горе. Хлеб в поселковом магазине свободно не продавали. Его кусочек полагался на каждого члена семьи. Продавцы разрезали хлебные булки, подготовленные дольки взвешивали и на руки покупателей отпускали по установленным нормам. Процедура занимала очень много времени, очередь непомерно росла в размерах. Мы, меняя друг друга, занимали ее с полуночи и стояли до полудня. Облегчение пришло только тогда, когда хлеб поступил в продажу по весу булок, без разделки их по частям.
Сама учеба в семилетке, судя по единственной сохранившейся «Ведомости оценки знания и поведения учащихся», по итогам пятого класса, ограничивалась только «четверками». Сказывались не только странствия семьи по домам, отсутствие погони за «пятерками», но и определенные увлечения. Последние связаны с появлением новой неразлучной троицы, в которую, кроме меня, входили Юра Арсентьев и Саша Беляков. Вспоминаю, нас влекли не поля и леса, как в Старых Артях, а велосипеды. Особенно тяжело «велик» давался мне. Никак равновесие не давалось, не раз сваливался на землю вместе с ним. Но когда дело освоили все, мы с утра до вечера гоняли по дорогам. За поселком, при почти полном отсутствии движения, мы «выделывали» на своих «великах» всякие рискованные штуки.
Связи со староартинскими друзьями полностью не прекратились. Мы изредка навещали друг друга, переписывались. В одном из писем я поучал Ивана: «Прошло детство! До свидания, все шалости и забавы. Ваня, надо подумать о будущей нашей жизни. По-жа-луй-ста, не кури. Что другое, но не кури…не собирай окурки – это самое последнее дело». Забегая вперед, должен отметить, что Иван запомнил наказ, и когда во время армейской службы я начал курить, он прислал мне назидательное письмо (поэтому и сохранилось), напомнив о куреве как «самом последнем деле». Мне пришлось оправдываться.
Но больше увлекался не назиданиями, а сочинением стихов, воображая, что со временем стану великим писателем и пиитом, чтобы мои стихи непременно читали миллионы людей. Один из своих стихов я в октябре 1950 г. отправил в «Пионерскую правду». В ответе литсотрудник констатировал: «В своем стихотворении ты хотел рассказать о начале нового учебного года. Писал ты очень старательно, но есть в твоих стихах и недочеты. Встречаются ненужные повторения… Учись литературному языку у наших великих поэтов…» Стихи мои, кроме всего прочего, изобиловали широко распространенными в газетах, журналах, книгах политическими словосочетаниями: «Мы шлем проклятие вам, агрессорам, в Корею» (американцам 15.08.1950 г.), «Вперед к коммунизму! Вперед!», «То голубь наш, то символ мира – Сталин!». По-моему, уже в то время на экзаменах (они проводились ежегодно) школяры использовали подобные фразеологические словосочетания. Попробуй, преподаватель, не поставить положительную оценку. В феврале 1951 г. меня, оборванца с красным галстуком на груди, в семилетке приняли в комсомол.
Жизнь по чужим домам родителям осточертела. Приобрести свое жилье денег у них не было. Какая там дорогостоящая покупка, когда по-человечески накормить детишек не могли! И они решили, чего бы это ни стоило, родной дом разобрать и из Кургата перевезти в Арти. Начало этому процессу положило лето 1951 г., когда я освободился от семилетки и мог свободно поехать с отцом в деревню.
Родной дом был высокий, сложенный из солидных бревен и, соответственно, прекрасно сохранившихся потолошниц и полов. Надо же было случиться, что тятя с напарником сняли крышу, добрались до потолошниц и начали кидать их на землю. Я внизу не очень-то следил за тем, чем наверху заняты работающие. Они же подняли одну из увесистых потолошниц, раскачали ее и кинули вниз. Я в этот момент выскочил из-за угла. Потолошница плашмя легла на мою голову и прочно вогнала ее в плечи. Я, скорчившись, в судорогах, свалился на землю. Не помню, как отец с напарником схватили меня и уволокли к недалеко живущей крестной. Не сохранился в памяти и мой приход в себя. Надо ли связывать это событие с появлением в старости опасной болезни? Не знаю. Да не особо, заканчивая жизнь, задумываюсь над этим. Но тогда горстку земли с развалин родного дома припас. Очень хочется, чтобы при похоронах не забыли бы развеять ее на моей могиле.
Период семилетки остался позади. Странно, потом жил в поселке не один год, многократно бывал наездом, но ни разу не заглянул в ее стены. Хотелось бы, но жаль: теперь уже поздно мечтать об этом.