Важное назначение
В марте 1977 года меня ознакомили с приказом министра. Он касался назначения государственных комиссий по приемке в эксплуатацию вновь строящихся предприятий угольной промышленности.
По приказу я назначался председателем комиссии по вводу центральной обогатительной фабрики «Артем-IV А», мощностью 4200 тысяч тонн по переработке угля в год, сооружаемой в Черемховском бассейне Иркутской области. Заказчиком выступал комбинат «Востсибуголь», находившийся в городе Иркутске. Подрядчиком строительства была крупная организация - «Востоксибстрой», обслуживавшая Иркутскую, Читинскую области, Якутию и крупные стройки в Монголии.
Знакомиться со стройкой я полетел в Иркутск в сентябре. Зашёл в кабинет к начальнику комбината «Востсибуголь» Михаилу Ивановичу Щадову, который вскоре был назначен заместителем министра, а потом и министром угольной промышленности СССР.
Щадов выслушал, кто я таков, чем занимаюсь. В конце беседы выразил уверенность, что мы найдем общий язык, главное, чтобы я понял нужды производственников и был помощником во всех делах, а не формальным чиновником.
Прошу Михаила Ивановича дать мне машину поехать в Черемхово. Советует на объект сегодня не ехать, говорит: «В Черемхово еще наездишься, я предлагаю побывать на Байкале. Ты ведь впервые в наших краях. Байкал - это уникальное творение природы». Вызывает начальника отдела обогащения Сахаровского и даёт ему задание: «Анатолий, отвези Соломона Ильича на Байкал, покажи ему нашу природу. А завтра поутру зайдите с Яковом, решим, как поедете в Черемхово».
Яков Александрович Юсупов - начальник отдела капитального строительства, с ним мне предстоит вплотную работать. Обращаю внимание на отношение Щадова к сотрудникам, - называет почти всех по имени. Это, видимо, метод выразить им своё доверие и продемонстрировать единство коллектива. Слышал от других, что за этой простотой скрывается жесткий, волевой руководитель. Едем на Байкал. Погода солнечная, ветрено, температура воздуха около пяти градусов тепла. Дорога хорошая, асфальт. По ней перемещаются туристы, приезжающие со всего мира. За обочиной дороги прекрасный пейзаж: осенний лес с листвой зеленого, желтого и красного цвета. Прошу рассказать Сахаровского о Щадове: «Родом он из местных, начал работать в 14 лет в колхозе, который расположен на берегу Ангары в районе города Черемхово. Окончил техникум, а затем ускоренный курс института, ; горный инженер. Работал на угольных предприятиях нашего бассейна, в горкоме партии, а теперь - на хозяйственной работе».
Наш жигуленок останавливается у развилки. Сахаровский объясняет: «Дорога, ведущая в сторону, пролегает до особняка, построенного в свое время для встречи Никиты Сергеевича Хрущева с американским президентом. Тогда намечалось потепление в отношениях с Америкой. Встреча не состоялась: накануне наши сбили американский самолет-разведчик». Я предложил свернуть с дороги и поехать посмотреть особняк. Но Сахаровский отклонил моё предложение, сославшись на то, что туда ездить, не рекомендуют. Поехали дальше. Вот и Байкал. Спокойная гладь воды, уходящая за горизонт. Вода прозрачная, опускаю в нее руку и тут же выдергиваю, - вода холодная. Противоположный берег гористый, вершины запорошены снегом. Едва заметные волны на берегу накрывают мелкие белые камешки, напоминающие дробленый гранит, с множеством блестящих вкраплений. Блеск камешкам придает слюда, залежи которой в этих местах богатейшие. Если ехать вдоль берега на поезде, то одна из остановок называется Слюдянка. Там завод, производящий слюду. По нашему берегу, на возвышении, стоит белое здание. Это институт Байкала, там же и музей.
Едем туда. Все закрыто, не работает. Сахаровский долго объясняет вахтеру, что я ; большой начальник из Москвы, специально приехал посмотреть Байкал и посетить музей. Поверили и впустили. Рассказали о Байкале: сколько километров в длину, ширину и глубину; о запасах пресной воды; сколько вылавливается омуля нами и Чехословакией, которая купила на это лицензию; о запасах слюды и других природных богатствах побережья. Объехав наиболее людную часть берега, мы не обнаружили ни магазина, ни киоска, где бы можно было купить какой-нибудь проспект на память о столь замечательном месте. Правда, встретили неприглядное здание с вывеской «Ресторан». Зашли с надеждой покушать омуля, о прелестях которого я столько слышал. Оказалось, омуля у них уже давно нет. Если хотим закусить и выпить водочки, то это возможно через полчаса, пока приготовят «заказное» блюдо. Ждать не согласились.
На следующий день в кабинете у Щадова я познакомился с Юсуповым. Разговор пошёл о том, что в текущем году строители при любом раскладе не окончат строительство и объект перейдет на следующий год. Неожиданно Михаил Иванович обратился ко мне с просьбой помочь построить небольшой участок водовода, для улучшения водоснабжения города, за счет средств на строительство фабрики. Вообще-то это было нарушением финансовой дисциплины. И если бы я даже захотел помочь городу, то это было не в моей компетенции. Я замялся. Тогда он пояснил: «Это уже делается по согласованию с заместителем министра по строительству. Ты же не должен замечать этого нарушения. Будешь в Черемхово, - увидишь, какие перебои с водой в городе, людям надо помочь. Ответственность за всё я беру на себя». Мне понравилась его решительность. Он - хозяин положения и не боится действовать вопреки некоторым установленным правилам. С таким человеком интересно работать.
До Черемхова ехали более двух часов. Город производит удручающее впечатление. Уголь, добываемый в бассейне, - длинопламенный. Это значит, что в нем около 45 процентов летучих веществ (быстро выделяющаяся при нагревании составляющая часть угля). Строения старые, с печным отоплением. Тепловая электростанция ; в центре города. В результате ; весь город в угольной пыли и копоти, ощущается неприятный запах летучих. Город представлял собою несколько шахтерских поселков, объединённых в административную единицу, так что никакой архитектурно-планировочной мысли не просматривалось. Остановился я в доме для приезжих разреза «Сафроновский» - жилая, многокомнатная квартира.
Фабрика строится уже 16 лет, рабочая сила - заключённые. Строительная площадка обнесена высоким забором из колючей проволоки, несколько смотровых вышек. Объект охраняется по всем правилам, установленным для мест заключения. Охрана выставляется с момента привоза осужденных на работу и снимается после их вывоза в бараки.
Вначале я посещал фабрику в дневное время, проходя всю процедуру, существующую для вольнонаемных, то есть с тщательным обыском. По территории стройки ходили в касках, чтобы не попасть под «случайно» упавший кирпич, и обязательно в сопровождении двух охранников. Но вскоре, после многочисленных рассказов, такие посещения я прекратил.
Порядок и всю жизнь в зоне устанавливали и контролировали наиболее авторитетные заключенные - «паханы». Они же несли ответственность перед руководством лагеря за выполняемую работу. Сами не работали. В зоне играли в карты на чай, водку, тяжелую работу и, случалось, на человеческую жизнь. Проигравшего заводили на крышу, поили водкой и сбрасывали с высоты 40 метров. Большую опасность заключенные представляли для вольнонаемных, которые вынуждены были с ними общаться. Это были молодые ребята закончившие институт, и направленные сюда на работу. Руководство «Востоксибстроя» предлагало молодым специалистам поработать в зоне один - два года, после чего они могли рассчитывать на работу в Монголии. Там и платят больше, и можно воспользоваться «Березкой» - специализированным магазином, где добротные товары продавали за валюту. Работая с заключенными, вольнонаемные, оценивая их работу, входили с ними в конфликтные отношения, что грозило их жизни. В то время, когда я находился в командировке, в больнице лежал молодой человек, недавно закончивший институт. Ему в зоне метнули в спину заостренный электрод, повредили легкое и превратили в инвалида. Я стал посещать стройплощадку только после вывода заключенных.
Но не только в зоне находиться было опасно. В городе проживало много людей, ранее отбывавших наказание. О криминале, драках и поножовщине мне рассказывал главный инженер дирекции строящейся фабрики. Его жена работала главным хирургом в городской больнице и буквально не выходила из операционной.
Изучая проектную документации и фактическое состояние дел, я натолкнулся на вопрос, который был всем известен, но никто не пытался его решить. По проекту предусматривалось оборотное водоснабжение фабрики, через наружные шламовые отстойники. Это означало, что отработанная в технологическом процессе вода с мелкими частицами породы и угля, так называемые шламовые воды, должны выбрасываться с фабрики в земляные отстойники. Там твердые частицы должны осесть, а осветленная вода должна быть возвращена на фабрику для повторного использования. Под отстойник была выбрана ложбина в местности, площадью семьдесят гектар. Построили две дамбы и водозаборную насосную станцию. По замыслу авторов проекта, в отстойнике, накануне запуска фабрики, следовало накопить воду за счет весеннего таянья снега и дождей. Но этого не произошло. Вода быстро ушла в грунт. Оказалось, что местным работникам давно известно, что карстовые явления в почве не позволяли организовать оборотное водоснабжение на действующих фабриках. Положение катастрофическое. Без оборотного водоснабжения фабрика работать не сможет. Использовать свежую воду из городских сетей, означало оставить жителей без воды.
Собираю на совещание все организации, причастные к водоснабжению. Требую ответить на три вопроса: «Почему в проекте принято очевидно неверное решение? Почему заказчик не обратил на это внимания за 16 лет строительства и принял проект к исполнению? Что следует сделать, чтобы обеспечить нормальную работу фабрики?». Как всегда, на всё нашлись оправдания. «Сибгипрошахт» ; генеральный проектировщик - сослался на полученные им исходные данные о геологии от Восточносибирского научно-исследовательского института, который в свою очередь использовал данные геологоразведки. Проект рассматривался заказчиком и экспертизой более двадцати лет назад, при совнархозе, которого уже не существует. Этот случай послужил для меня хорошим уроком. Как важно детально разбираться с проектом на стадии проектирования, активно работать с экспертизой. Тогда не придется «махать руками после драки» и разрабатывать длинный перечень мер по устранению недостатков в сложных условиях действующей фабрики. Я стал активным участником рассмотрения проектов фабрик в экспертизе Минуглепрома. Затрата труда и времени стоили того.
Для исправления сложившейся ситуации «Сибгипрошахт» предложил выложить днище отстойника глиняным замком толщиной в метр. Глины в округе было достаточно. «Востсибуголь», чувствуя и свою вину, выделил экскаватор и большегрузные самосвалы. Денежные затраты решили списать на эксплуатацию. По данному вопросу был составлен протокол, который я увез в Москву для утверждения заместителем министра.
К этому времени Щадов был переведен в Москву на должность заместителя министра, и я пошёл с протоколом к нему. Выслушав меня, он понял сложность обстановки, но протокол всё же утверждать не спешил. Нашёл в нём недостаток: «Почему нет пункта о наказании виновных?» Пришлось дополнить протокол словами: «... указать на...», «... предупредить о ...». Была уже глубокая осень, и начать работы со смерзшейся глиной было невозможно.
Завоз глины начали в конце мая следующего года. Через несколько дней взяли пробу на содержание в ней песка. Требование к глине было таково, что содержание песка в ней не должно превышать 10 процентов. Анализ же показал содержание около 20 процентов. Работы были приостановлены. Я вылетел в Иркутск. Собрал совещание. Полчаса низвергал громы и молнии, переходя на крик (свидетельство бессилия). Постепенно успокоившись, потребовал нового решения. И такое предложение последовало от «Сибгипрошахта»: уложить на дно гидроотвала полиэтиленовую пленку, применявшуюся в мелиорационных сооружениях. Угольщики пленку не использовали из-за её высокой стоимости.
Вновь составляю протокол и улетаю в Москву.
Проект протокола показываю главному инженеру управления Черевко. Он обрушивается на меня с градом критики. Во-первых, строители угольных предприятий не имеют практики работы с пленкой. Во-вторых, пленка не заказана на текущий год, и об этом можно говорить только в следующем году.
Идём к Щадову. Перед этим Черевко предупредил, что докладывать будет он. Черевко ; опытный чиновник, умеющий убедительно отстаивать свои мысли. Его доклад Щадов останавливает на полуслове. Оказывается, он уже все знает от генерального директора «Востсибугля» Владимира Захаровича Беседина. После прочтения проекта протокола начинает критиковать свой родной комбинат, и конечно меня: «Ты меня замотал своими протоколами. Я тебя слушаю, а ты злоупотребляешь моим доверием. Я ведь не хотел прошлый протокол подписывать. Так нет, уговорил. Где гарантия, что и новое решение не окажется таким же, как первое?» Здесь он перевёл свой взор на Ивана Егоровича, который понял, что этот вопрос уже к нему. И он попытался утвердить сомнения заместителя министра. На лице Щадова появилась едва заметная хитрая улыбка. Её я уже успел изучить за период нашего общения, и было видно, что наступает момент, когда гнев должен смениться милостью. Он был человеком умным, опытным и практичным, а потому понял, что положение надо спасать любыми путями. Для меня это был момент, когда пора и мне вставить свое слово в защиту предлагаемого предложения: «Я согласен со всеми замечаниями, но у нас нет других более надежных, практичных предложений. Нас не поймут, если строители предъявят фабрику к приемке, а она не сможет работать из-за отсутствия воды». Не сказав ни да, ни нет, Щадов оставил проект протокола у себя.
Прошло два дня. Звонит телефон внутренней связи. Секретарь Щадова говорит, что соединяет меня с Михаилом Ивановичем. Слышу его сипловатый голос: «Гройсман, это ты?» ; меня называл только по фамилии. - «Я на тебя уже работаю второй день», - он часто использовал эту фразу в разговоре с подчиненными. - «Я в Госснабе получил фонды на пленку, которая, возможно, будет выработана сверх плана. Но нам ждать сверхпланового производства нельзя, пленка нужна сегодня. Я дал команду Беседину послать на завод человека, на срок до выполнения задания по отгрузке пленки в Иркутск. Прошу проследить за этим. Если что не так, то сразу заходи ко мне». В этот период Щадов курировал службу материально-технического снабжения угольной промышленности и был вхож в Госснаб СССР больше, чем другие руководители министерства. Через три недели большая часть необходимой пленки была отгружена на фабрику.
Вскоре в моей работе председателя государственной комиссии произошло серьезное изменение. И виною тому оказался не кто иной, как Леонид Ильич Брежнев. Дело в том, что в тот период уже начали прослеживаться серьезные сбои в работе народного хозяйства, особенно в строительстве. Множество заделов, распыление материальных ресурсов, нехватка рабочей силы из-за крайне низкой производительности труда, - все это вело к долгостроям и замораживанию колоссальных средств. На совещаниях можно было услышать предложения о прекращении в течение целой пятилетки закладки нового строительства. Высшее руководство рассматривало эти предложения как бред. Однако постепенно эта идея звучала всё чаще и чаще в среде строителей. В связи, с чем их обвиняли в неумении работать.
Особо в этом усердствовали в ЦК КПСС. В этой организации появились списки долгостроев. В этот список, «важнейших строек пятилетки» попала обогатительная фабрика «Артем IV-A». По этому списку Леонид Ильич «лично» разговаривал по телефону с первыми секретарями обкомов и требовал обеспечить пуск в эксплуатацию называемых им объектов. Его заверяли, что будут приняты меры и выполнение задания будет обеспечено.
За месяц до окончания года я приехал в Черемхово. Формально я был обязан собрать комиссию, осмотреть объект и выслушать каждого о готовности предприятия к эксплуатации. Все основные объекты не были готовы, и решение было очевидным. Однако до сбора комиссии на фабрику приехал секретарь обкома по промышленности и имел со мной беседу, во время которой мне было предложено подписать акт готовности. А что касается недоделок, то я получу от «Востоксибстроя» гарантийное письмо, что все недоделки будут ликвидированы в первом квартале будущего года. Я на такое не согласился. В моей памяти хорошо сохранилась участь председателя комиссии по ОФ шахты «Соколовская», когда в аналогичной ситуации он был исключен из партии и уволен с работы.
Был составлен протокол за подписью всех членов комиссии, где указывались причины невозможности принятия объекта в эксплуатацию в предусмотренный срок. Об этом я доложил руководству Минуглепрома.
Спустя некоторое время мне в Москве принесли почту. Среди прочих бумаг был приказ министра следующего содержания: «Назначить председателем государственной комиссии по приемке центральной обогатительной фабрики «Артем IV-А» М.И. Щадова, заместителем председателя - С.И. Гройсмана». Я расстроился. Благов пытался меня успокоить, сказав: «Еще неизвестно, что для тебя лучше в этой обстановке. Может быть, следует радоваться, а не печалиться». Я не унимался. Вместо благодарности за мой труд - недоверие. Считал себя обиженным. Однако все последующие события показали, что я был не прав. Успокоившись, я пошёл к Щадову, чтобы определить своё место в связи с новой должностью. Михаил Иванович пояснил: «Перестановка вызвана жалобой обкома партии на тебя, и мы вынуждены на это отреагировать. Ты должен работать так же, как и работал. С обкомом и ЦК КПСС буду работать я. И не вздумай ослабить требования. Дави на строителей, иначе и к концу следующего года мы не получим фабрику».
В этот период я часто выезжал в Черемхово, жил там по две-три недели. К этому времени был построен новый дом для приезжих, где за мной закрепили одноместный номер, на зиму выдали тулуп. Заключенных заменили вольнонаемными рабочими, что обеспечивало большую сохранность того, что было уже сделано. Постепенно комплектовался штат инженерно-технического персонала и рабочих. Было очень важно подготовить людей к работе, и я этим активно занимался. Мой приезд на фабрику служил неким катализатором, побуждая к более активным действиям. Не было спокойной жизни и у главного инженера проекта, и у начальников отделов проектного института «Сибгипрошахт», которых вместе с собой ежедневно вывозил на фабрику, требуя выполнения авторского надзора за строительством. Спорили, что-то поясняли друг другу. Они мне излагали основы проектирования и принципы того или иного технического решения, а я им рассказывал о проектных решениях на фабриках других бассейнов, о творческих решениях рационализаторов, об узких местах в работе технологических узлов, о прочитанном и увиденном за рубежом. К тому времени я уже побывал в служебных командировках в Чехословакии и Германии. Иногда они обижались на меня за жесткие требования и критику, но в общем-то у нас были хорошие, доверительные отношения. В апреле 1979 года свой день рождения я вынужден был отметить в Черемхово. Собрались узким кругом: проектировщики и некоторые будущие руководители фабрики. За рюмкой водки можно было вести себя раскованнее, нежели в официальной обстановке. Некоторые, которых крепко прижимал, пытались оправдываться в надежде, что я буду более снисходительным, больше вникну в их проблемы. А я им пытался пояснить, что у нас общие проблемы. Итог наших бесед за столом подвел главный инженер проекта Владимир Семенович Аврутин. Вместе с тостом и пожеланиями он сказал одну фразу, с которой все согласились: «С Соломоном Ильичом нелегко работать, но зато очень интересно». Пожалуй, он был прав. Я же терпел Благова, потому что с ним было интересно работать, когда конечно он держал себя в рамках нормальных человеческих отношений.
В середине лета на фабрику приехал Щадов. Его сопровождала большая свита начальства. Он осмотрел стройку. Все пытались убедить его, что дела идут хорошо и можно рассматривать вопрос о приемке фабрики, а я всё говорил о недоделках. К сожалению, он меня практически не слушал, уже заранее определился с решением. Проходя мимо небольшого строения, он зашел туда и позвал меня. В помещении был телефон, и он, подняв трубку, попросил соединить с министром.
Разговор был коротким. Щадов доложил, что осмотрел фабрику и считает возможным подписать акт приемки. Я был в ужасе, не ожидал такого поворота событий. По моей оценке, фабрика не была готова к эксплуатации. Выйдя из помещения, я не выдержал и задал Щадову бестактный вопрос:
- Михаил Иванович, зачем вы это сделали? Фабрика не прошла контрольную обкатку 72 часа, как того требует инструкция. - Отвечает:
- Так все же механизмы крутятся, ты это видел, а некоторые даже под нагрузкой углем.
- Но этого мало! Надо проверить, как проходит уголь по всем технологическим цепочкам одновременно. Следовало бы загрузить маршрут железнодорожных вагонов концентратом, и тогда мы бы обнаружили недостатки. Строители были бы вынуждены их исправлять. А теперь кто это будет делать? Как только будет подписан акт, на другой же день строители уйдут с объекта…
Щадов шёл молча, а я всё не мог замолчать: «смазывался» мой двухлетний труд. Концовка была не та, какую я себе представлял. Когда мы были ещё вдалеке от сопровождавших, он остановился, внимательно посмотрел на меня. Стало ясно, что сейчас он даст ответ на мои «почему». И действительно, он ответил словами, которых я не предполагал услышать: «Знаешь, Гройсман, у нашего министра столько неприятностей, ты ведь многого не знаешь, так только нашей фабрики ему не хватает. Иди, оформляй акт и собери все подписи, а я подпишу последний. Что плохо сделано, я заставлю переделать».
Я отправился выполнять поручение. В этот же день строители и комбинат «Востсибуголь» отправили телеграмму в ЦСУ о завершении работ и о приемке фабрики в эксплуатацию. А на следующий день нам купили билеты на самолет на рейс Пекин-Москва.
С докладом о приемке фабрики в эксплуатацию, как правило, выступал председатель приемочной комиссии на коллегии министерства, которая утверждала акт. С этим Щадов не спешил. Выгодно было доложить о проработанных фабрикой часах и выпущенной продукции. Но, к сожалению, стабильной работы фабрики добиться не удавалось. Уголь плохо проходил по желобам, залипал, приходилось менять их конфигурацию. Однако день доклада был назначен. Как положено, все члены коллегии уже сидели в зале, был развешан демонстрационный материал, не хватало только докладчика. В это время Щадов находился в ЦК КПСС, у начальника угольного отдела. Об этом доложили министру, тот возмутился и попросил немедленно вызвать Щадова на коллегию. Ждали не менее сорока минут. Когда Щадов появился, министр сделал ему замечание. Для самолюбивого Щадова, набиравшего силу и авторитет, это было неприятно, лицо его покраснело. Доклад Щадова был плохим, он соответствовал его взволнованному состоянию. Спешил, повторялся. Акт утвердили. Фабрике было присвоено новое название ЦОФ «Касьяновская».
С наступлением морозов фабрика остановилась. Неполадки возникли с транспортировкой породы. Она состояла на 20 процентов из раскисшей глины, которая в бункере смерзалась и закупоривала выпускное отверстие. Чтобы избежать этого, в бункер вмонтировали металлическую трубу, снаружи опоясанную трубами обогрева. От этого емкость бункера уменьшилась в несколько раз. Но и это решение не обеспечило работу фабрики. Порода, попадавшая в думпкар - вагон для транспортировки сыпучих материалов, - смерзалась в монолит за период его заполнения, и при выгрузке вагон перевертывался на бок.
Срочно вылетаю в Черемхово. Картина удручающая, выхода из создавшегося положения не вижу. Доклад Щадову откладываю со дня на день, не знаю, что и говорить. Ближе к концу командировки вызываю его по телефону, он меня перебивает и не говорит, а кричит: «Я не хочу слушать твои рассказы, собирай всех и начинай действовать! Срок командировки продлеваю до решения вопроса, фабрика должна начать работать. А с породой, что хотите то и делайте, хоть мешками носите, вас там много! Хоть в окно выбрасывайте, это меня не касается», - и кладет трубку. Не выходя из кабинета, докладываю Черевко о моем разговоре с заместителем министра. Тот советует ещё раз внимательно продумать возможные варианты. Из конторы иду на фабрику с директором, главным инженером и главным механиком.
И здесь начинает прорисовываться немыслимый вариант: выброс породы через окно, поначалу казавшийся мне нереальным. Конвейер, загружавший породу в бункер, подходил к стене с длинным рядом окон. Надо продлить конвейер на 2,5 метра, приподнять его головку и сделать течку с подогревом. Срочно вызываю специалистов «Сибгипрошахта». Через день готовы рабочие эскизы. С боку фабрики ; свободная площадка, на которой будет порода складироваться. Разгребать её должен бульдозер, а экскаватор - грузить в самосвалы и отвозить в отвал разреза. Руководство «Востсибуголь» принимает это предложение как единственное в сложившихся условиях, выделяет необходимые денежные средства, технику и людей. С горем пополам фабрика заработала.
Весной активизировалась работа Комитета народного контроля. Темы для проверок брали из публикаций прессы, из писем трудящихся или при плановых выездах группой в 2-3 человека. Свои действия они координировали с обкомом партии. Вот тут-то и указал Иркутский обком на ЦОФ «Касьяновская». Собрав соответствующий материал, работники КНК вынесли этот вопрос на коллегию комитета, о чем Минуглепром СССР поставили в известность.
Меня вызвал Щадов и поручил написать обстоятельную записку о причинах неудовлетворительного освоения мощности фабрикой. Записка была написана, её содержание вынашивалось около трех лет. Щадов записку размножил и раздал для прочтения наиболее приближенным к нему лицам. Но передавать её в КНК не стал. Один из начальников объяснил мне, почему он так поступил: «Это такая организация, которая может придраться к любому слову». Мне поручалось подобрать все документы для работы с КНК.
В день посещения комитета я пришел на работу пораньше. Забрав нужные бумаги, зашел в приемную заместителя министра, где был ошарашен сообщением о том, что Щадов заболел. Я ; к Благову, рассказал обо всем. Тот рассмеялся и произнес: «Не волнуйся, сейчас все уладим». Набирает номер телефона начальника угольного отдела КНК - Щукина, его хорошего приятеля ещё по Донбассу. Оказывается, Благов с женой уже несколько выходных дней, отдыхают у Щукиных на государственной даче в Подмосковье. Разговор начинается о предстоящей очередной поездке, пирожках и тому подобном. В конце разговора Благов как бы невзначай сообщает: «Ты, конечно, знаешь, что Щадов заболел и у тебя, его не будет? Со всяким может быть такое. Так я посылаю к тебе своего сотрудника, знающего специалиста, честного человека. Он тебе всё расскажет». Положив трубку, обратился ко мне: «Ну, а теперь поезжай».
В маленьком, тесном кабинете в КНК нас пятеро: начальник угольного отдела Щукин, его сотрудник, я и от «Сибгипрошахта» ; директор и главный инженер проекта. Идет предварительное рассмотрение вопроса перед коллегией, назначенной на 15 часов. Весь удар направлен на проектный институт, каждый пункт «обвинения» подкрепляется копией того или иного документа. Многие из них написаны в свое время мной в рабочем порядке. Обвинения не всегда справедливые. И я пытаюсь подключиться к разговору, желаю дать пояснения. Меня бесцеремонно останавливает Щукин: «А вам лучше помолчать. Когда будет надо, спросим. Здесь не рассказывают, а отвечают на конкретные вопросы. С министерством предстоит особый разговор». До конца разговора я просидел молча. Дали мне прочитать проект решения коллегии. Стандартные фразы, подчас несправедливые. Прошу поменять формулировки, касающиеся министерства. Бесполезно.
В последующие годы ЦОФ «Касьяновская» наращивала производство и стала ведущим предприятием в бассейне.
По Иркутскому региону были и другие интересные работы. После ухода Щадова на работу в министерство должность начальника комбината «Востсибуголь» занял Владимир Захарович Беседин. Наши отношения были хорошими, он верил в меня. Когда я ему по телефону рассказывал о недостатках в работе той или иной фабрики, он обижался и часто на это говорил так: «Ты думаешь, что всё это я знаю хуже тебя. Мне на месте виднее, чем тебе из Москвы. Лучше помоги нам». Тем не менее иногда сам звонил и просил приехать разобраться в каких-то вопросах, желая проверить доклады своих работников, услышать моё мнение. В Иркутске я был «своим», уважаемым человеком.
В период перестройки мне пришлось участвовать в составе экспертной независимой комиссии, созданной при Московском горном институте для решения вопроса о строительстве обогатительной фабрики при разрезе «Хольбоджинский». В комиссию я попал по рекомендации заместителя министра Владимира Михайловича Ждамирова. Это была моя последняя серьёзная работа в этом регионе.
На фото Министр угольной промышленности СССР 1985 - 1990гг Михаил Иванович Щадов