Что-то не пишется мне сегодня. Хожу по квартире, перебираю старые наброски свои, заглядываю в любимые книги... Авось, обленившаяся душа сбросит с себя оцепенение? Авось, сверкнет в ее глубине искра творчества и превратится сначала в огонек, а потом - в веселое гудящее пламя, самопроизвольно поддерживающее себя, - подбрасывай в него лишь голые, сухие факты действительности.
Смотрю в окно - за стеклом кружат крупные хлопья снега - кружат в конце апреля, вызывая во мне одновременно раздражение и любопытство. Долго они еще будут кружить? До первого мая? До июня?..
Выхожу на улицу и с полчаса брожу среди этого весеннего снегопада... Нет, он все-таки красив... Покупаю в ларке свежие газеты, в "Гастрономе" - хлеб и маргарин, в магазине "Тысяча мелочей" - флакончик "Шипра". Я не привык просто гулять по городу: для того, чтобы выйти из дома, мне обязательно нужен повод.
Возвращаюсь домой и опять пытаюсь "на рифмах вдруг заговорить". Бесполезно. Пытаюсь написать небольшую заметку для местной газеты, для нашего альманаха - но даже на это я сегодня не способен.
Подхожу к стеллажу и снимаю с полки - совершенно наобум - тонкую оранжевую книжку в мягком переплете. Это повесть "Всем смертям назло" Владислава Титова. Книга вышла в самом начале восьмидесятых, но я, купив ее тогда, почти не раскрывал ее страницы. Ибо читал эту повесть в журнале "Юность" и прекрасно знаю, о чем там речь.
А повествуется здесь о вещах страшных и замечательных. Молодой горняк Сережка Петров, чтобы предотвратить аварию (загорелся кабель), бросился к щиту трансформатора и принял на себя удар тока в шесть тысяч вольт. Подоспевшие товарищи нашли Сергея, как им показалось, бездыханным. Они вынесли наверх его неподвижное, обезображенное огнем тело. Но, оказывается, в этом теле еще теплилась жизнь.
Врачи начинают бороться за жизнь Сергея... Но - от удара током громадного напряжения атрофировались кровеносные сосуды на его руках. Руки пришлось ампутировать. Еще чуть-чуть - и такой же участи подверглась бы одна из Сережиных ног. Но с огромным трудом ее удалось спасти.
Сережа Петров мечтал одно время о самоубийстве: кому он теперь нужен, безрукий молодой человек? Он кричал на свою жену Таню: "Ты не нужна мне, уходи от меня!", исторгая из Таниных глаз слезы. Кричал, конечно, потому, чтобы она не тратила на калеку свою жизнь.
Но не бросила его Таня. А Сергей ... сделался писателем! Свою первую повесть он написал он написал... зубами. Да, зажимал зубами карандаш и двигал, двигал головой, заставлял карандаш выводить неуклюжие буквы...
Повесть получила признание. И Сергей, счастливый от сознания первой удачи, берется за новую вещь.
Сергей, которому только что ампутировали руки, лежит в одной палате с Лариным (Егорычем), пожилым человеком, страдающим от ракового заболевания. Егорым знает, что умрет. Его молодой друг будет жить, но без рук. И Ларин однажды попросил позвать к нему Кузнецова (лечащего врача).
Врач вошел, сел на стул.
- Как самочувствие, Иван Егорович?
- Мы не дети, доктор! К чему играть в прятки? Сколько мне осталось жить? Знаю, мало! Я о другом сейчас говорю. Хочу говорить.- Егорыч помолчал, потом заговорил отрывисто:
- Я слышал о всяких пересадках... Говорят, пробуют и на людях. Моя песенка спета. Вы знаете об этом лучше, чем я. Вы понимаете, о ком я говорю. Рискуйте, доктор! Я согласен. - Егорыч посмотрел на свои руки и опять заторопился:
Я дам письменное согласие. Вон оно. Сережа молод, ему надо жить... Если не получится пересадка, ему это ничем не грозит, в случае же удачи... Прошу вас, Григорий Васильевич!..
Врач говорит Ларину про тканевую несовместимость, про так называемый иммунологический барьер. Такие операции, увы, пока невозможны.
- Не думайте только, что это был минутный порыв или еще что там, - сказал Егорыч. - Нет. Я долго думал, прежде чем решился... Тешил себя мыслью, что хоть руки мои... А вы мне про барьер... Эх, да сколько их, этих барьеров на пути человека! Вот они, руки, берите их, отдайте другому! Может быть, завтра они будут уже никому не нужны. Никому...
Сильное место. Веришь больше не врачу, а Егорычу: а вдруг, мол, его руки "приживутся"? И тут же одергиваешь себя: ведь руки Егорыча приживутся лишь в случае его смерти. А может быть, он еще выживет?
Что-то давненько не переиздавали эту повесть Владислава Титова.