На мятежной площади митингуют люди.
Перед микрофонами надрывают груди.
А в хоромах зубчатых, скрытый от людей,
Грустный и задумчивый бродит чародей.
Тени за гардинами и закат в дыму
Страшными картинами чудятся ему.
Как-то на неделе, и опять на днях
Посетили, посидели, тетя смерть и дядя страх:
- Ты ли это, бодрый, храбрый, с одобрения родни,
Предвкушая славу, лавры, возвестил иные дни?
Ты ли это двинул смело свой пакет инициатив?
Что бы вновь запело дело!? Что б проснулся коллектив?!
Ты ли это трезво, зрело, заварил здесь кашу каш?
Тьма зловеще прошипела: не уйдешь теперь! Ты – наш!
Время зла вселенского. Полночь бьют часы.
Прям по Вознесенскому – снять пора трусы,
Веки воспаленные смежить в тихих снах…
Иглы раскаленные в мозг вонзает страх!
Сонмы бледных призраков по углам встают
И иные признаки создают уют…
Упыри глумливые чмокают, сосут.
Черти шаловливые рожками трясут.
Наверху, под сводами, ветер носит стон.
На цепях, с колодами, стук костей и звон.
Череп изрешеченный треснул как орех!
Утро. В искалеченном горле стихнул смех.
На мятежной площади вновь теснятся люди.
Перед микрофонами надрывают груди.
А в хоромах зубчатых, скрытый от людей,
Грустный и задумчивый новый чародей.
Тени за гардинами и заря в дыму
Страшными картинами чудятся ему…