***
Путник застыл в земном поклоне Всевышнему.
Сердце мужчины не успокаивалось, с ужасной силой билось о грудную клетку так, что эти удары ощущала сама земля – тот клочок её, по которому своей ногой ступал его далекий предок. Помолившись, путник встал, отряхнул пыль с колен и внимательно огляделся по сторонам. Взгляд усталых глаз неожиданно остановился на высоком старом дубе, неловко, как к столу незваный гость, примостившемся у края каменистого обрыва. Изредка доносился грохот скатывающихся в пропасть камней и их тупые удары о тела своих сородичей, ещё раньше отколовшихся от монолитной скалы.
Под тяжестью собственного веса древесный исполин наполовину склонился к пропасти, но продолжал стоять, потому что его корни прочно держались за родную почву, и она удерживала его от смертельного паденья. Путник прикрыл веки и с горечью вздохнул. Память не давала ему покоя уже долгие годы ни темной ночью, ни солнечным днем. Прошло двадцать лет с того времени, когда один впечатлительный юноша, теперь уже немолодой мужчина с сединою на висках и в бороде, собственноручно разрубил всё то, что соединяло его с домом, с этим старым деревом, выросшим над пропастью, с рекой, чей гулкий шум приносил и распылял над округой ветер, наконец, с самим собой.
Путник вновь закрыл глаза. Его тревожили образы невозвратимых лет.
***
Черное полотно ночи медленно опустилось на землю, точно невидимая рука заботливо покрыла им горы и долины, затаившие дыхание в туманном октябрьском сне. Ни одна звезда не украсила ночного неба. Тучи заволокли его. Лишь сплошная густая чернота разлила свои липкие краски повсюду.
Молоденькая девушка, стоя у порога дома, долго и пристально всматривалась во мрак. Тонкие руки прижала к груди, взгляд зорких глаз приковала к чему-то далекому, ведомому ей одной, спрятавшемуся за каменной стеной ночного воздуха. Казалось, она могла простоять так вечно, улавливая ни слухом, а сердцем легкие отзвуки шагов и шорохи листвы в проносившихся порывах ветра. Голос, донесшийся из-за спины, заставил её нервно дрогнуть и обернуться в пол-лица.
- Пойдем в дом, дочка. Холод с гор спустился, - подошедшая женщина накинула ей на плечи вязаный плед.
- Я давно стою здесь?
- Давно. Не мучай себя так. Не приедет он, - с горькой уверенностью в голосе выдавила из себя женщина, но, услышав тихий грудной плач, раздавшийся в ответ на эти слова, осеклась и, поняв свою грубую ошибку, тут же добавила, - Сегодня не приедет… А завтра, даст Бог, постучит в калитку негромко, покричит нам и войдет. Помнишь, как раньше весело было, когда все вместе в радости жили?
- Завтра, – сказала девушка.
- Да-да…завтра, - повторила она через секунду, убеждая в этом себя и весь окружающий мир. Прижавшись к щеке женщины, она прошептала ей то, от чего душа старой Асии на мгновенье упала к ногам.
- Клянусь, я буду вечно ждать твоего сына, пока моё тело не накроют землёю.
Асия не могла заставить себя лечь в постель. Её сон давно превратился в вымысел. Слова невестки, произнесенные сегодня на улице, острием занозы вонзились в старое измученное сердце. Сев за маленький круглый стол посреди комнаты, Асия несколько раз принималась перекладывать садовые яблоки из корзины на стол и обратно, пересчитывая пахучие зеленые плоды, обрывая начинавшие засыхать листья с плодоножек. Много раз она вставала и подходила к окну, разглядывала узоры на старых занавесях. Подобные занятия отвлекали её от тяжелых мыслей о судьбе младшего сына. С того страшного дня, когда от сына Асии пришло письмо, в котором он кратко и как всегда окончательно извещал мать о своём решении не возвращаться в родной дом, прошла ровно неделя. Он просил прощения, заканчивая письмо словами «суждено мне сражаться за чужую землю и умереть за неё. Целую твои руки и ноги, милая мама. Знаю, безгранична милость Всевышнего. Да хранит Он вас. Скажи моей жене, что она разведена».
Асия подошла к шкафу, неприятно щурясь от соприкосновения босых ног с холодными досками пола. Верхняя дверца шкафа была приоткрыта. Несколько секунд она простояла в нерешительности, прежде чем просунуть руку внутрь и нащупать в темноте одинокий свернутый лист бумаги. Зачитанное ночами письмо хранило в себе теплоту её рук, ведь каждый раз, прижимая бумагу к груди, мать, мысленно обращаясь к сыну, искренне прощала его и по-прежнему любила больше всего на свете. Слёзы были выплаканы все, боль в сердце превратилась в обыденность. Но более всего одна мысль тревожила старую женщину. Она, сколько ни обдумывала ночами, не знала, как обо всем сказать невестке. Всю эту долгую неделю Асия искала подходящие слова, способные оправдать поступок сына, и не находила их. А молчать и скрывать правду более была не в силах.
Невестка накрывала на стол. Раннее утро солнцем пробуждения освещало её лицо и медленно тонуло в светлых зеленых глазах. Солнечные зайчики стайками бегали по потолку и по стенам, прыгали по мебели, по тонкому стану молодой девушки. Иногда падали ей на лицо и норовили упасть прямо в черноту зрачков, от чего у неё начинала кружиться голова. Вот снова по кругу поплыли предметы, чашка выскользнула из рук…
- Как ты, девочка? Как же я испугалась, увидев тебя лежащей на полу. Не ушиблась, болит где-нибудь?
- Всё хорошо, - девушка приподнялась на кровати и улыбнулась одними уголками губ, эту тихую счастливую улыбки она передала кому-то внутрь себя.
– Скажи, что ты чувствовала, когда Аслан только появился в тебе? – спросила она старуху.
- Я чувствовала счастье. Но разве можно счастье описать словами. Это ты к чему спросила. Неужели?
- Да.
Асия прижала пушистую голову к груди, тихо зарыдала. Слезы лились вперемешку – радости за скорое появление новорожденного и горя за его нелегкую в будущем судьбу, от самых пеленок без отца.
***
Приближалась ночь. Путник подложил под затылок мешок с едой, удостоверился, привязал ли коня, и готов был отойти ко сну. Но сон не шел. Снова воспоминания роились и кусали душу подобно надоедливым комарам. До родного села оставалось не более получаса верхом. Даже запах пищи с тамошних очагов был ощутим. Асланбек повернул голову и среди сотен огоньков селенья, расположившегося в низине, пытался различить один-единственный, самый дорогой…
- Нашел! – он не встал, он вспрыгнул с земли. – Я нашел тебя!
Это была маленькая светящаяся точка.
***
- Саидик, ты почему так поздно? Я тебя весь вечер ищу.
- Прости, бабушка. Можно я помою руки и поскорее поем? Я сегодня помогал дедушке в поле, овец с ним отгонял.
- Знаю, знаю, - Асия нежно погладила внука по волосам.
Сколько раз, сев напротив этого семилетнего мальчика и смотря, как он весело жует кусок хлеба и запивает его молоком из кувшина, при этом беззаботно болтает о похождениях прошедшего дня, она радовалась всем своим бедам и жизненным печалям, потерям и бессонным ночам, как итог из которых, взятых воедино, жизнь подарила ей этого смуглого мальчугана на закате лет.
- Забыл совсем, – мальчик вскочил со стула и, громко шлепая по полу, выбежал на крыльцо. А вернулся, держа в руках огромный букет из васильков, в котором изредка виднелись спелые ягоды земляники. – Это тебе, бабушка.
Он протянул ей букет и звонко засмеялся. Голосом, похожим на сбегающий по весне со склонов гор прозрачный ручей.
Ближе к утру этим же голосом, срывающимся от всхлипов, он спросонья звал свою мать по имени.
- Саидик, ты к матери на могилу бегал, да? Просила я тебя не ходить больше. Потом не спишь совсем.
- Да…да…ходил…там ромашки…ромашки цветут..ты мне говорила, она их любила…Не ругай меня, бабушка.
Мальчик уткнулся лицом в подушку и больше не проронил ни слова.
***
Асланбек въехал в село так же, как уехал из него много лет назад, - на вороном коне, с ружьем за спиной и в накинутом на плечи брезентовом плаще. Только тогда его провожали мать и жена, обе потом смотрели на поднявшуюся с дороги пыль в надежде. Теперь не встречал никто, лишь бездомный пёс недовольно пролаял на неизвестных пришельцев и растворился в утреннем молочном тумане. Пожалуй, туман был из встречающих.
Только тогда, покидая родные края, всадник был молод и горяч, полон жарких стремлений, не приведших его к крепости истинного счастья, но позволивших не раз выжить в нелегкие минуты жизни. Теперь на висках белела седина. Сердце одиноко пустовало.
Находясь за тысячи километров отсюда, путник не лелеял надежд о возвращенье, его захлестнула волна иных событий. Но он часто думал о том, как могли дальше развиться судьбы близких ему людей, по каким путям повела их судьба, куда привела, где успокоила. Асланбек невольно распорядился судьбою каждого: отца и мать оставил на двух старших братьев, которые обеспечат им достойную старость, жене дал развод, а, значит, она снова имела возможность обрести семейное счастье. Подумал, получается, обо всех и о каждом, но, по сути, не подумал ни о ком. Даже о себе не подумал, лишь слепо пошел к мечте, лицо которой по истеченью стольких лет не помнил уже ясно.
Асланбек не заметил, как остановился у забора небольшого дома, как пришпорил коня. Он принялся медленно разглядывать двор, старый виноградник, постройки для скота – всё дышало жизнью. Дом его детства и молодости был по-прежнему жив. Кто-то жил в нем, кто-то выйдет на крик.
- Ассаламу алейкум, – незнакомый мужской голос, донесшийся из-за спины, опередил его.
- Ва алейкум ассалам, – всадник, поприветствовав в ответ, обернулся и увидел рядом с собою юношу, слез с коня. – Ты знаешь, чей это дом?
- Знаю, это мой дом, - парень произнес эти слова с такой искренней гордостью, что волна крови бросилась в голову Асланбеку.
- Как твоё имя, парень?
-Саид.
- Это, правда, твой дом?
- Я в нем родился и живу.
«Наверное, племянник мой», - подумал Асланбек. «Если бы я не уехал, такого возраста мог бы быть сейчас мой собственный сын», - пронеслось в мыслях со скоростью молнии. Асланбек внимательно присмотрелся к юноше. Тот был вровень с ним ростом, лет двадцати, смуглый, глаза в упор смотрели большие и светло-зеленые, какие-то щемяще знакомые, увиденные когда-то раньше на другом лице.
- Я с дороги устал. Может, пригласишь, хозяин?
Когда в солнечных лучах растворился утренний туман, повсюду яркостью жизни засветились ромашки, и лиловостью лета покрыли землю васильки.
А.Ш., 2009