VII
Корнелия же, как и обещала, приехала в середине второй стражи. И не одна. В ворота виллы въехал целый «отряд»! Больше ста человек, если считать слуг. Три паланкина, квадрига, трое верхом. На своей роскошной колеснице прикатил Гай Гопломах. В первых носилках были Бестия и Леканий, во вторых какие-то две простые девушки, в третьих Кацин с женщиной посолиднее, знакомой Парис и Елены, дочерью всадника, Юлией Терцией. Ещё одна девушка, Алления, словно подтверждая свою сословную принадлежность, прибыла всадницей. Также на лошадях приехали Публий Сиг и Асконий, молодой человек, которого хозяйка несколько раз встречала у общих знакомых. Все они были уже выпивши, привезли очень много замечательного вина и хорошей закуски. Владелица виллы распорядилась устроить всё для ужина в портике и подле него. Корнелия попросила, чтобы баню приготовили поскорее, и Фабия велела сделать это в старом доме: там она поменьше, быстрее будет готова.
За столом хозяйке не очень приятно было смотреть на заигрывания любимой с гостями. Чтобы заглушить ревность, фламина не закусывая пила неразбавленное вино и, в небольшую отместку, оказывала знаки внимания прилегшему с другой стороны Сигу. Вскоре Бестия ушла в баню и пробыла там более часа. Едва кто-то из сотрапезников отходил от стола, Присцилла отправляла служанок проследить.
Кацин, как обычно, пытался произносить разные речи, но язык его не всегда слушался. Да и шум застолья, из-за которого еле слышны были флейты, не позволял. Пусть за столом лежали всего десять человек, но часто хотели высказаться трое-четверо сразу, и почти никто не уступал слово другим. Потом многие начали петь весёлые и в основном похабные песенки, в чём особо усердствовали две простолюдинки, приглашённые где-то по дороге Кацином и приехавшие в его носилках, симпатичные, но ни сном ни духом не ведающие об изящных манерах.
Возвращение к столу Корнелии было встречено громкими одобрительными возгласами. В наказание за долгое отсутствие ей пришлось выпить полный кубок. Отведя в сторону Сига с товарищем, она о чём-то с ними говорила и даже спорила, потом подозвала Терцию; скоро вчетвером они вернулись за стол. Сиг завёл разговор с простолюдинками.
– Красотулечки, как вы относитесь к сексу втроём?
– Нормально.
– Не против.
– Да ведь вы даже не поинтересовались, с кем!
– Дорогой Публий, с тобой всегда за!
– Я тоже.
– Нет, не конкретно со мной, а с любым из лежащих за столом. Я даже готов в этом случае дать двести сестерциев.
– Ну хорошо, согласны, – одна из них обвела взглядом всех присутствующих, пьяно улыбнулась. – Вы все такие юные и красивые, хорошие и пригожие…
– Вот и славно. Алления, забирай, если хочешь.
– Благодарю, Сиг, – отозвалась та. – Я бы и сама… Но хочу! Ты верно заметил, клянусь Амуром! Идёмте, девушки.
– Алления! – окликает её хозяйка. – Кубикул слева, с зелёными занавесями.
– Отлично, Фабия! Вы слышали, девочки? Девочки-красоточки… – приобняла она своё приобретение, уходя в дом.
Бестия расположилась справа от Присциллы, вплотную к ней, и хозяйка не замечала больше, чтобы возлюбленная флиртовала с кем-нибудь. Тогда и Присцилла решила не обращать внимания на Сига. Но на его место возле неё, чему он никак не сопротивлялся, прилегла Юлия. Ей за тридцать, среднего роста, несколько склонна к полноте, симпатичная. Она принялась говорить жрице комплименты, тонко и не очень льстить, восторгаться её знатностью и древностью рода, благородством, религиозностью и прочими достоинствами. Сама наливала ей, Корнелии и себе, поднимала тосты за Фабию, говорила их так, что неудобно было отказаться; при этом осушала свою чашу полностью. Присциллу немножко выручало то, что пила она из своего кубка с секретом и ухитрилась сходить избавиться от излишков вина в желудке. Чуть не упав, правда, в ручей. Несмотря на это, она всё же оказалась очень, очень пьяной. Терция, не рассчитав, вероятно, своих сил, уснула за столом.
А Муция утром вспоминала события ночи лишь урывками. Вот компания выходит из портика, решив перебраться в дом… Вот Меланто с факелом стоит возле своей госпожи, а она говорит ей: «уйди, прочь»; служанка растерянно: « Вы же сами меня звали, домина…» Затем на больщущем ложе Бестия кричит: «О квириты! Я не могу… Сильнее!.. Насадите меня всю… на свои квирисы!..» – она сразу с тремя мужчинами. Эта картина ритмично покачивается перед Муцией, ей хорошо; девушка пытается сообразить: «Всего пятеро, с любимой трое, где же?..» Оказывается, с самой Муцией: перед её лицом, в её же кулачке Ц…
Но вот в той же постели обнимает и целует её одна лишь любящая Корнелия, она разворачивает Ц…
Присцилла просыпается на этом ложе. Голова чуточку побаливает, хочется пить. Увидев на столике возле кровати амфору, пьёт прямо из неё неразбавленное вино; становится легче. Она вспоминает описанное выше. Поворачивает голову и видит рядом возлюбленную, та мирно спит, прекрасная, обворожительная и сейчас. На постели ближе к левой милой коленке, одним ремешком всё ещё зацепленный за левую ляжку, лежит «дамский угодник». Муция замечает, что одеяло на полу под столом, и они, две любовницы, ничем не прикрыты. Бестия во сне закидывает на партнёршу правую ногу, а ладонь кладёт ей на пупок. Тут же двигает, сгибая, ножку немного вверх, а руку ей навстречу. И снова спит не шевелясь. Фабия боится её разбудить и так и лежит. Пытается вспомнить что-нибудь ещё, но безуспешно.
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2011/12/07/997
-------------------------