Из цикла "Славкино детство"
Огород у деда Кукушкина большой, начинается от крытого двора и тянется с уклоном до самой речки, шагов на пятьдесят, а то и более.
Речка летом так себе, ручей на дне пологого оврага, а по берегам её как раз между огородами густо растет тальник. У кого огороды спускаются к речке, те и делают огуречные грядки поближе к воде, чтобы поливать легче было.
Огурцы, понятное дело, любят воду, как утки. Два раза в день полей, воды не жалей, тогда огурец будет сочный, сладкий, только успевай собирать.
Что на нашей улице, что на соседних у всех есть одна – две огуречные грядки, даже у самых ленивых. Зима всё подъест, говорят взрослые.
Но огурец, известно, как и яблоко, вкуснее у соседей.
Вот потому мы и залегли возле ручья, под ветками серебристого тальника. Мы – это: я, также Колька Стогниев, по прозвищу Колька Чиля, Валерка Пузеев и Васька Стогниев. Васька и Колька Стогниевы совсем не родня, хоть и соседи, а просто однофамильцы.
Нас четверо, и у всех есть дома огурцы, но кто – то из нас самих и взбаламутил нашу дружную гоп-компанию, пошли, мол, козла гонять к деду Кукушкину, у него огуречная грядка длиннющая, и от речки рядом. А огурцов там невидимо.
Лежим в картофельной ботве, нас от огуречной грядки отделяет неширокая полоса картошки. Её ботва надежно укроет и взвод злоумышленников. А, какие мы злоумышленники, мы следопыты – разведчики, как у Фенимора Купера.
Вечерний полив еще не скоро, на улице жарко, разгар дня, значит, дед Кукушкин наверняка спит в своем шалаше. Это мы друг друга шепотом убеждаем, чтоб не так страшно было.
Про шалаш надо рассказать особо. Шалаш деда Кукушкина просторный, уютный, крытый прошлогодней соломой по частым жердочкам, а поверху накинут брезент, похоже, полог от кузова грузовой машины.
Дно устлано духмяным сеном, на сенной подстилке постель из тряпья. А укрывается он тулупом из овчины. Сам дед Кукушкин старее той ивы, худой да жилистый, так что комарам взять с него нечего. Живи, не хочу.
Стоит шалаш под старой раскидистой ивой, собственно в десятке шагов от огуречной грядки.
Ствол её весь растрескался, дуплами пошел, часть сучьев засохла, но все еще хороша ива, и тень добрую дает, и приют птицам, два-три больших гнезда на верхнем ярусе веток.
Колька Чиля осторожно поднимает голову, острым взглядом схватывает обстановку, тихо кругом, говорит, никого не видать, полезли по междурядьям картофельным, так, чтоб ботва не шевелилась.
Колька достоверно знает, что у деда Кукушкина в шалаше есть ружье. Поэтому надо быть настороже. Мы рассредоточились и поползли в сторону огуречной грядки.
То ли не спалось в тот злополучный день деду, то ли услышал он, что супостаты лезут в огород, а только прищучил нас возле самой грядки.
Мы даже и огурцов толком не нащупали, ведь сами-то за грядкой прятались, руками в лунках шарили наобум.
Тут слышим крик дедов: стой, ироды, вот я вас.
И опять, стой, стрелять буду. И сдуру лупанул дед по нашим спинам дуплетом из двух стволов.
Четыре зайца, завывая от страха и петляя, мчались по огороду к речке, проламываясь сквозь гибкие ветки тальника.
Вслед мальчишкам неслась забористая речь старого вояки, успевшего еще и в гражданскую на фронтах отличиться.
Громче всех на бегу орал Валерка Пузеев. Он, едва добежав до ручья, кинулся к ближайшей промоине, где поглубже, скинул штаны и сел в воду.
А мы-то сначала со страху проскочили его, отдышались, прислушались. Вроде тишина опять.
Дед Кукушкин за нами к речке не побежал, сам испугался, что ли своего поступка. Понимал, с ружьем шутки плохи.
Осторожно возвращаемся туда, где оставили Валерку. Сидит Валерка в воде и плачет. Слезы по щекам текут, грязь разводами по лицу, а он за лицом и не следит, он за голую задницу держится и плачет навзрыд.
Чего ты орешь, зашипели мы на него, сейчас накличешь деда Кукушкина?!
Чего, чего! Стонет Валерка. Попал он в меня, со-о-олью-ю, завыл снова. Тут нас такой взял хохот. Душит смех, да и только. Перед Валеркой неудобно, а сами хохочем, почем зря.
Все на селе знали прекрасно, как соль действует на тех молодцев, которые по чужим огородам любят шастать. И снова в хохоте зашлись, аж гнет нас от хохота.
Тут и Валерка сквозь слезы давай посмеиваться, говорит: я же крайним справа бежал, вот меня и зацепило. Дед, конечно, хотел мимо пальнуть, да зацепил.
Да нет, Валера, говорит, Васька Стогниев, просто у тебя задница толще, вот и, попало тебе от деда Кукушкина. Он и фрицев немало на фронте положил, и тебя ведь мог. Теперь у тебя шкура на заду в дырочках будет, как дуршлаг.
И мы снова дружно заржали, позабыв даже про близость сторожа огуречной грядки.
В общем, оттаял чуток в ручье Валерка, и пошли мы домой, крадучись. На другой день он рассказал Славке, что еще и дома в тазу с водой сидел целый час, благо родителей дома не было.
Прошло дня два – три с того огуречного набега. Тут отец Славкин Тихон Егорыч и говорит вечерком Славке в присутствии матери: Славка, слыхивал я, козла начали огуречники по селу гонять, вон дед Кукушкин подстрелил кого-то на - днях в своем огороде.
Тебя там не было, случайно? И ухмыляется.
Нет, набычился Славка, а сам от смеха давится, еле сдержался, чтоб не расхохотаться.
Так вот, Слава, давай теперь ночуй на повети, будешь нашу грядку огуречную охранять, а то не дай, Бог.
Нечего делать, забрался Славка на поветь, соорудил себе постель на повети под фронтоном крыши: на солому старый матрац с подушкой, на него тулуп, да еще дождевик, привезенный с войны отцом, на всякий случай.
Дождевик отцов знатный, почти до пят Славке, с капюшоном, цвета коричневого, неизвестно из чего сшитый, но абсолютно непромокаемый.
А рядом с убежищем Славкиным у него тут мощный лук со стрелами. Стрелы ровные, легкие из камыша, надерганного с крыши дома соседей Пугиных, в тот момент, когда их дома не было.
Наконечники стрел сделаны из жести, нарезанной из консервных банок, их приходится собирать по селу, порой, где придется. Еще не каждая банка для этих целей годится.
На другом конце стрелы перышко посажено на клей и нитку для остойчивости в полете.
Ну и ружье, конечно, шестнадцатого калибра, патроны снаряжены крупной йодированной солью, оно полезней для здоровья.
Дед Кукушкин – он человек старый, пожил своё, потому и не спится ему.
А Славка лежит на своей соломенной перине, долго смотрит на бездонное черное небо, на крупные яркие звезды, и, кажется, будто мать - Вселенная укрывает его громадным теплым покрывалом, вышитым блескучими звездочками, нежно и заботливо накрывает его Планету, его маленький родительский дом.
И он счастливо и безмятежно засыпает, путешествуя во сне по Млечному Пути.