ЭХО. 2. Выстрел

Люба Рубик
                Начало см. 1 Сплетня.

   Стёпка помнит Найдёну ещё сопливой и вечно чумазой пятилетней девчушкой: та в чём мама родила лепила колобков из глины. Сушила их на солнышке на берегу ставка, а потом забавно размалёвывала их мордашки. Никто тогда не знал даже её имени.

Явились они с матушкой в их село накануне обстрела немцами. Только Катерина сняла с плеч котомку, чтоб зайти в дом Савельевны, как тут и началось: снаряды посыпались куда зря. Первым попаданием надвое разорвало конюшню, второй снаряд отрубил полдома Савельевны, оставив целою лишь русскую печку, на коей примостилась уставшая дочка печальной гостьи из Ленинграда. (Они вдвоём ходили по сёлам собирать вещи для посылок на фронт). Девчонку волною швырнуло за сарай в солому, которая просто чудом не загорелась. Тем и спасся ребёнок.

А Катерина Алексеевна, учительница, и бабушка Савельевна остались в яме под развалинами. Даже хоронить не пришлось. Просто засыпали воронку, да на бугре два креста поставили. Кузнец Иван выжег на них имена погибших. Фамилию пришлой ленинградки не успели узнать.

Перепуганную и контуженную девчушку достали из соломы, а она ничего не слышит и не говорит. Так до 8 лет и была немая. Нарекли её Найденой, фамилию дали Невская, а отчество муж Савельевны дал своё, записав в метриках Невская Надежда Максимовна.

Ух и черноглазка эта Найдёна, точно цыганочка. Смуглая, подвижная и печальная. Когда начала говорить, то рассказала, что Катерина Алексеевна вовсе не её мама. Учительница вытащила её из санитарного поезда при бомбёжке эшелона. Искали они потом её мамку в обломках состава, да не нашли. Вот и пришли вдвоём к Савельевне по адресу её внучки, что училась в Ленинграде, да умерла от голода в блокаду.

Учительницу с 50 детьми вывезли из города. После бомбёжки состава уцелевших детей разобрали по домам деревенские. Осталась сиротка с учительницей. Долго они добирались до Савельевны, да недолго пришлось быть вместе...

Сначала Найдёна из двора в двор ходила – кто приютит, кто накормит, кто одёжку какую найдёт, где и переночует. А нигде приюта не найдёт, так под тёплыми боками коров или овец на соломке переспит. И молочка из их вымени насосётся - вот и сыта.

Когда они со Стёпкой сдружились, когда уже любили друг друга, она ему доверила давнюю тайну.
   …Однажды она долго искала приюта и забрела в конюшню. Голодная, пить хотела. Легла в кормушку, зарылась в солому. Попробовала её пожевать, а она не жуётся. И тут увидела, как из вымени кобылы белое молочко капает. Лошади даже ночью на ногах, редко когда ложатся.

- Кобылицу надо через каждые 4 часа доить, - со знанием дела заметила Найдёна. - Её соски мягкие, вымя слабое, молоко не держит. А я так пить хотела, что облизалась. Подошла к коняшке, погладила гриву, потом вымя тронула. Она стоит смирно, не лягается. Ну, я и не стала бояться, стала это молочно сначала в ладошку собирать, потом осмелилась слизывать, а потом и сосать стала мягкие соски. Кобыльи соски бархатные, податливые, молоко само льётся.

- Представляешь, кобылье молоко очень вкусное!- Черные глаза девушки умоляюще смотрели в синь любимых глаз. – Только ты никому, ладно? А то народ засмеёт…- и смущённо потупилась, спрятав свои черные глаза в такую же черноту ночи.

Сердце Степашки тогда сжалось от нежности к ней. Глупышка, кто же с голодной, бездомной сиротки смеялся бы? Он и позже замечал, что его девушка в ночном несколько раз за ночь к кобыле наведывалась – жеребёнок её не выжил, а молоко из вымени вытекает в траву.

- Чего добру пропадать?- оправдывалась девушка, вытирая с губ молоко. Степка засмеялся, но тайну никому не выдал. Действительно, такое наш народ не поймёт. Здесь не принято доить кобыл, а есть конское мясо считалось грехом.

Найдёна много интересного рассказала о лошадях и о кумысе. Оказывается, этот напиток из кобыльего  молока  имеет весьма  древнюю историю. Он очень полезен, как тонизирующий, придаёт силы и бодрость. Даже Пушкин, когда  писал про Емельяна Пугачева,  специально приезжал в Башкирию и пил кумыс. Впрочем, пили кумыс и Горький, и Чехов, как известно, страдавших чахоткой.

Когда дед Максим с войны калекой вернулся, то вокруг оставшейся русской печки всем миром (толокою) поставили саманные стены, крышу камышом накрыли. Немую Найдёну он к себе навсегда забрал. Говорил, что «она теперь заместо погибшей внучки до конца его жизни будет»

Сам-то дед без руки был и нога не гнулась, так расторопная Найдёна шибко его выручала, рано всему научилась. Знаками общались.

Раз деда здорово хвороба скрутила. В жару метался, бредил, всё Нину- внучку свою звал, Савельевну кликал. Испугалась Найдёна – а ну как помрёт её единая на свете родная душа? Прибежала к ветврачу, мычит несуразное, руками размахивает, куда-то зовёт. Тот человек новый, еще ничего о девочке не знал, но по пьяни бывал грубым.  Как заорёт на ребёнка:

- Чего мычишь, как корова? Говори толком, чего надо, а то как дам по балде! - и замахнулся палкой. Найдёна с перепугу-то и заговорила. Ветврач потом хвастался, что метод такой, мол, в Германии узнал, контуженные с перепугу часто, мол, заговаривали.

С тех пор девочка стала такая уж разговорчивая! И даже песни пела красивые, но незнакомые. Спросит, бывало, Стёпка, откуда, мол, песню взяла, она зальётся смехом и напоёт: «Эти песни - расчудесни сами распеваются». Фантазёрка, знамо, но поди врёт. Как это можно такой клопышке песни сочинять? Стёпка ни за что не верил! Были среди них и вовсе чужие, на другом языке. Стёпка опять спрашивал, о чём, мол, они?

- Не знаю, - отнекивалась черноглазка. – Просто это мамины песни.

«Ага, значит, мамка твоя цыганкой была? – жёг мальчишку очередной вопрос, но он задать его постеснялся.

Ещё после войны в голод и в пору скитания по дворам девчонка всему научилась, а как подросла, да такой красавицей стала, что парнишки на неё до чего заглядываться начали! И не то, чтобы серьёзно, а норовили по дороге из клуба, что в 3 км был, то в копну, (вроде, как нечаянно), в игре завалить да там поцеловать; то старались в баньку заманить – мол, песни там её послушать; то запретные девичьи места потрогать. Думали, видно, раз ничья, значит всехняя.

Но Найдёна таким отчаянно отбивала охоту: исцарапает, бывало, искусает обидчика, а уж как звонко верещит при этом! Исцарапанный и покусанный парень потом неделю нос на улицу не высунет-стыдно рожу-то показать...

Вскоре Найдёна и кличку приобрела – Недотрога. Для деревенской девушки это почётно.
Позже и Стёпка обратил на неё внимание, и тут начались разборки. Кулаки у него ого-го! А в деревне вести скоро бегают, так что вскоре от Найдёнки все кандидаты в женихи поотстали.

   Только один Васька, по сельской дразнилке «шалопай», смириться не мог. Ходил оскорблённым невниманием Найдёны и втайне мечтал, если уж не подловить девчонку где-то в скирде, то уж поймать и взять своё в другом месте обязательно!. А не удастся, так ему терять нечего, снова отсидит срок, но девка достанется только ему! А если не ему, то уж никому!  Ему не впервой…

   В те летние каникулы Степану пришлось деревенское стадо с нею пасти. Найдёнка, бывало, сидит в поле, лепит из глины свои смешные фигурки, да тешит его юную душу песнями.

Высоко в небе ей подпевают звонкие жаворонки; туда-сюда, вжикают, как смычок по жилам скрипки, стрижи. Опять же вездесущие кузнечики неугомонно стрекочут. Басом гудят шмели. Только невидимые в шёлке трав перепёлки весь день нежно твердят «спать пора», да «спать пора». Красивые бабочки спать не хотели, а мелькали себе, мельтешили крылышками, глаза радуя.

Общая картина славная складывалась. Тепло и светло от солнышка. Душа словно в рай попала. Всё же, как хорошо любить!

Стёпке в каком-то сердечном порыве всё время хотелось радовать Найдёну, чтобы смех её никогда не гас. Конфеты, бусы, да дорогие подарки покупать не за что, так он то из крейды* ножичком смешных фигурок ей навырезает, столики и диванчики им под стать такие же игрушечные придумывает. Тогда смех её зелёным горошком окрест раскатывается. Даже коровы и козы улягутся на ковры из трав, жвачку важно жуют и слушают перезвоны Найдёнкины.

А то Стёпка мигом шалашик ей соорудит, чтоб, значит, светило её не шибко опалило. А то бабочку необыкновенной красоты ей поймает, то с бахчи арбузов или дынь принесёт. Нарежет сочные куски, угощает пастушку, любуется, как она смешно семена выплёвывает.

А то придумал дудки из орешника и лозы вырезать. Жалко ему, что такие певучие её песни без музыки. Сначала рисунок по коре свирели вырежет, потом насверлит в обрезке дырочек, а в срединке  проволокой сквозное отверстие у костра выжжет. Мундштучок ладный выстрогает, да знай себе дует в дудку, -  мелодии к её песням подбирает.

        ...Если меньше любить меня станешь,
        Значит, раньше совсем не любил...

        ...Если ты себя не любишь,   
        Чем ты будешь других любить?..
       
Так за лето натренировались, что зимою в клубе на концерте их «на - бис» вызывали. Найдёна и поёт, и пляшет, и даже про их деревню песню сочинила. Такая вот она у него, Найдёна-то!

Особенно понравилась всем песня "Ромашка" - всеми девчонками любимый цветок:

         ...Ах, ромашка - доли богиня,
        Многих песен ты героиня.
        У ромашки нежное имя -
        Всей судьбы моей берегиня.

Она, правда, всё стеснялась, а Стёпка её уговорил и сам привёл в клуб. На этом первом в их жизни концерте Найдёна так задорно цыганочку сбацала, что с той поры её имя Недотрога словно подзабыли – цыганочкой, да цыганкой окликали.

Девушка и вправду на неё походила: чернобровая, черноглазая смуглянка с чёрными косами, да банты ярко-красные. (Их ей дед Савелий всегда дарил). Ротик у Найдёны хорошенький, губки под маленьким носиком алые, пухленькие. Стёпка не раз соблазнялся сорвать с них первый поцелуй, да всё робел- стыдился девчонки, будто это удовольствие под запретом неведомо какого запретника.

Хотя от хлопцев таких смелых небылиц наслушался... Некоторые бахвалились, что чуть не в первый вечер смогли не только поцелуи срывать… И у него всё выпытывали: как да когда у них с девкой-то всё получилось? Ах, ещё ничего? Ха-ха-ха! Ну ты и лопух! Стёпка таким отвечал:

- А мне Найдёна не для утех нужна.

- Значит, скоро на свадьбе погуляем! – отставали парубки.

Но никакой свадьбы не было. Вернее, она состоялась для них двоих. За четыре года службы в Армии Степан три раза на побывку приезжал и не тронул девчонку,- берёг. Да и она, молодчина, так недотрогой и держалась: кроме поцелуев ничего не позволяла, хоть и любила Стёпку без памяти. Блюла честь смолоду, как дед поучал:

- Гляди у мене, девка! Спозоришь дедову бороду, так рядом с женихом без фаты посажу, так и знай! – грозился он деревенским позором. - Парни- то доступных девчат  завсегда любят, только замуж, почему-то,  берут недотрог…- изрёк он и перст к небу воздел.

По мобилизации, полгода назад, Степан вернулся возмужавшим,- косая сажень в плечах. Синеглазый от роду, с ямочками на щеках, подбородок надвое красиво ямочкою разрезан. Нос не то, чтобы орлиный, но к лицу. Губы, правда полноваты, да брови низковаты, но девчата на него всегда заглядывались.

Верка так ещё со школы по нему сохла. И дядько Григорий метил её в богатые невесты племяшу. Ведь батьки* рано Степана осиротили, дядько все заботы о нём взял в свои ежовые рукавицы. Видно, потому и радовался напраслине про Найдёну, что племяш его ослушался. Знать бы ему, как парень истосковался по своей голубке.

Как принято в селе, ребят из Армии встречали с размахом: сначала в клубе вечер с речами в честь них устроили, танцы-шманцы с концертом, потом дядько Григорий всех к обильному застолью пригласил. Невестушке Степана в тот день аккурат 19 годков исполнилось, они с ней в клубе весь вечер рука в руке ходили. Пара вся сияла от счастья.

А названый батько заартачился: никаких голодранок в своём доме видеть не же-ла-ет! И самолично Верку в дом привёл, в красном углу усадил вместе с её матерью. Уж лебезил перед ними:

- Вера Сазонна проходите! Марьванна, присаживайтесь, сватьюшка!… В красный угол, дорогие гостёчки, в красный угол!

Семёна тошнило от его унижений. Он с полчаса для блезиру посидел рядом с нелюбою, потом  улучив момент,  выдернул из вазы самый лучший букет и к Найдёне сбежал.

Тётка Евдокия племяша вослед перекрестила, а уж дядько лютовал! Пусть, мол, на глаза мои больше не кажется! Мол, от меня нитки не получит! И свадьбы никакой не дождется!

Не гости бы, наверное, потрепал бы жене косы, что племяша избаловала.

Пока гости сметали с Григорьева стола обильные угощения, плясали да пели, Семён с поклоном к Савельичу явился.

- Так, мол, и так, Максим Савельич, пришёл к вам просить руки и сердца Надежды Максимовны и вашего на то благословения.

Старичок растерялся, засуетился:

- Дык… Как же ето.. без сватовства?… Тоись, без запою, что ли? Оно...Тоись .. Я-то не против, но хотелося, ето...по всем правилам, по-нашему, штоля… Тоись по-христиански.. Сиротка она у мене…- Михаил Савельич единственной рукою торопко усы подправил, бородку погладил. Рука при этом тряслась: шибко уж волнительный момент выдался...

- А я, что ли, басурман какой? - Семён из кармана поллитровку на стол, из-за пазухи - букет невесте. – Я и пришёл свататься. По –нашему, по-христиански! – повернулся к иконам, перекрестился.

- Дорогой Максим Савельич! Кхы-кхы, примешь ли свата, тоись, жениха? – Начал он весьма торжественно, но сразу же смутился, сник:

- Да не умею я... Ну, не знаю, как оно там по всем правилам... – Жених весь взмок. Но тут и Найдёнка нашлась – бух в ноги к деду. И жениха за собою потянула.

- Был ты мне отцом и матерью, дедушка, благослови нас, любящих!

Хозяин дома тоже в себя пришёл, с красного угла снял икону с расшитым рушником, благословил молодых, перекрестил их, сам впервые в жизни перекрестился. Затем достал из комода золотые кольца, в коих они с супругою когда-то расписывались. Одел их на пальцы молодых, целоваться заставил. Они с радостью поцеловались.

Дед закрутил ручкой патефона, зашипела пластинка и разлилась по дому любимая дедом «Катюша», под которую все трое сели за стол, да и сыграли свадьбу. Сенька достал из военного кителя свою дудку, заиграл, Найдёна запела, дед заслушался. Но на ночь забрал парубка в свою горницу: нечего, мол, беззаконно распутничать! Вот распишетесь, тогда я вам сам постель постелю...

А на утро пара расписалась в сельсовете. Ах, как же лютовал дядько Гришка!

- Ростил, ростил, заботилси о хлопце, а он не соизволив родного дядьку даже на роспись позвать! – метался он по двору. -И кого взяв-то? Кого взяв, люды добри? Позор-то який! Голодранку безродную! Ни кола, ни двора, ни тебе родителев…- багровея, ревел он весь день. Тётка Евдокия сбежала от лютовавшего мужа к родне, -  подальше от греха.

- На порог не пущу распутника! – злобно рычал дядько на всю улицу. - И чё готовил на свадьбу племяшу- не отдам! Дулю ему! Ны для ентой вертихвостки добро копив!

А накопил достаточно- и дом Стёпке поставить мечтал, и телка с овечками в новый сарай отдать хотел. Даже коня придарил бы, если б Стёпка не ослушался. И одеть-обуть солдатика было на что. «Но раз Верку не схотел, то нехай теперя добро пропадаеть…»

Особо волновала его упущенная выгода, - породниться с богатой соседкой было б куда почётней. Теперь вот лупай глазами от стыдобы-то. Видно, от того тёмные очки не снимал  даже вечерами, что было на потеху и вечные насмешки селян...

Вот с того дня Стёпка ни ногой к дядьке, только через полгода явился, да и то кабы не та сплетня, кабы коня срочно не надо было.

…И вот теперь Стёпка скакал к Найдёнке, переполненный радостью и нежностью к своей любимой.

-Тётка-то, тётка Евдоха как обрадовала-то! Батьком, говорит, скоро стану!
- Да, да, стану! Ста-ану-у-у!– кричал он ветру и облакам, и румяной заре, что занималась над селом.

Моста через речку не было, редкие машины и телеги в объезд ждать ему было недосуг. Потому переплыл на карем речку, лесом поскакал. И не домой, а прямо на елань, где табун двухлеток на выпасе рос: знал - там Найденка его, на работе.

Пока он в армии сапоги топтал, она ветеринарный факультет сельхозтехникума закончила. Диплом про лошадок писала и теперь не отходила от них, - и в поле, и на конезаводе лечила их, пестовала, в седле, почитай, днями тряслась. То кобылы-молодки жеребились, то копыта тяжеловесов осматривала и в кузницу направляла ставить новые подковы. То нарывы вскрывала, то ушки жеребятам чистила, то скотников и помощника за какой недогляд журила…

 Должность у неё беспокойная. Оно ведь когда любимое дело, то работы всегда через край, за всё душа болит. Не зря портрет девушки на районной Доске Почета красуется. И муж не должен от жены отставать. Потому Степан и на курсы водителей пошёл, и в техникум документы подал. После уборки урожая экзамены сдаст, на механика выучится, как жена посоветовала.

Заросшая травою, вся в колдобинах дорога после ночного дождя была скользкая, с деревьев капало на одежду и за шиворот. Весь мокрый, но скакал женщину свою от сплетни защитить. Скакал, спешил к любимой Степан. Ветки всего исхлестали, картуз на самые глаза натянул, чтоб глаза не выстебало.

Когда доскакал до пригорка, прилёг на вершине, чтоб издали на жену полюбоваться, то заря уже вовсю зарумянилась. Залила розовым светом всё вокруг так, что и деревья, и травы,
и речка в розовом потонули, и лошадки розовыми стали - сказка да и только!

А вон и она, Найденушка его! Вишь, кобыльим молочком балуется, не в ладошку доит и пьет, а натурально, как жеребёнок лакомится. И какой это дуре в голову дурная мысль могла придти, что жена его, жена любимая, будет под жеребцом? Глупее сплетни и придумать было нельзя. Эх, деревня!

- Беременная же она, как люди того не понимают? Капризы разные там... Вот и детство вспомнила, кобыльего молочка захотела, а тут сразу жеребца приплели...Ну и глупый народ!

Степан залюбовался женою, тоже розовой, в розово- лазоревой одежде, в снопах утреннего солнечного света.

            Изящным розовым фламинго
            Влетела в жизнь мою любовь -

Вспомнились ему слова из её песни.

-Найдёна, фламинго розовое моё, сказка моя! - нежно улыбался Степан. – Сына моего носит! Сына!

Такая волна нежности захлестнула его душу, что с радости ему захотелось закричать на весь мир или выстрелом из ружья оповестить об этом  весь свет: Жаль, что патронов не прихватил…

- Батькой скоро буду! Батькой!

Но вместо этого крика, он нежно прошептал:
- Найдёна моя любимая! – и широко улыбнулся вставшей во весь рост жене. Он любовался её гибким станом, горделивой головкой, обрамлённой чёрными косами.

- Ишь, убрала косы-то, чтоб не мешали лакомиться молочком, проказница ты моя! - Он продолжал широко улыбаться.

Степан хотел потихоньку, кустами пробраться к жене, застать её врасплох, чтобы спустившись вниз далёкого луга, неожиданно подхватить на руки и закружить своё счастье. Только поднялся, чтобы спуститься вниз, как  вдруг позади него захрустел валежник и прозвучал выстрел...

В непуганой тишине этого леса, этого крутого пригорка, этой широкой поляны, в покое золотого утра выстрел был так неожидан и кощунствен, что прозвучал взорвавшейся бомбой. Он разбудил птиц, что мигом с шумом вспорхнули, сорвались в вышину неведомого полёта, удаляясь в розовое небо- подальше от опасности. Ропотом отозвался лес, далеко окрест разнося эхо выстрела.

Но самое главное и страшное – напуганный табун несмышленышей – стригунков* вздрогнул от выстрела и пустился наутёк, подминая под себя кочки луга, траву и... Найдёну… Масса молоди неслась неизвестно куда, с перепугу неслась по телу девушки... Так издали ему показалось.

Степан так и застыл, не ожидая такой бурной реакции табуна. Он знал еще с детства, что лошадь - очень умное животное, никогда не наступит на человека, не наступит даже в панике! А тут глупые, перепуганные стригунки нарушили все лошадиные и людские законы… Степан ясно услышал за собою топот удаляющихся копыт. Кто же это выстрелил и трусливо ускакал?

Он что есть мочи побежал с пригорка, бросив своё ружьё. Где на ногах, где на пятой точке,  где кубарем преодолевая кручу. Табун ускакал далеко вперёд. Только осталась лежать на траве окровавленная Найдёна.

Когда побелевший Степан подбежал к распластанному телу жены, то увидел не растоптанное тело, искромсанное копытами молодых жеребят. Он увидел снайперское попадание выстрела в шею любимой. Из огромной раны клокотала алая кровь, а вместе с нею выливалась и жизнь молодой женщины. Значит, права молва, что лошадь никогда не наступит даже на труп, не то что на живого человека.

Только какой же злодей покусился на жизнь человека? Кому помешала невинная, по сути, еще не пожившая на белом свете, девчонка? Его, Степана,  девчонка, носившая под сердцем их сына...

На этот вопрос, всё удаляясь и удаляясь в дальнее далеко, откликнулось эхо нового выстрела: кто?..то...то... то...ооо...оо...оо...о-о-о...

==========
* Крейда - мел (нем., южн., зап.)По словарю Даля.
* БатькИ - родители (украинск.)
* Стригунок - одногодовалый жеребёнок.

Иллюстрация из Интернет http://www.memcmorgans.com/Photo.html

                См. окончание 3. Суд.