У него было страшное, все в розовых шрамах, лицо. Во время службы в армии он горел в атомной подводной лодке - и получил за это медаль. Звали Женей.
Ко времени нашего знакомства он работал горным мастером на одной из шахт Киселевска, а жил в Доме молодого специалиста, куда и поселили и меня, собственного корреспондета "Комсомольца Кузбасса".
К моему удивлению, он, двадцатидвухлетний, оказался совершенно сложившимся поэтом. свои изящные стихи он слагал с необычайной легкостью и быстротой:
Глядел автобус на меня,
И на меня глядел кондуктор.
Но я автобус променял
На неразгаданное утро.
И по весне без остановок
Я пробирался не спеша.
И захмелевшая душа
Срывала зимние покровы... -
написал Женя прямо на моих глазах, за нашим скудным ужином - пирожки и разливное яблочное вино. И я тут же опубликовал эти стихи в городской газете "В бой за уголь". "Пиши еще!" - говорил я ему. И Женя писал:
Еще сугроб серел печально
Под знаком верного конца, -
Как вдруг весна звенит ключами
У незнакомого крыльца.
Шагами многими изношен
Ступенек легкий бег.
Наверно, здесь живет хороший,
Гостеприимный человек.
Тоже неплохо. Хотя "ступенек легкий бег" вряд ли может быть "изношен" многими шагами. Впрочем, это спорно.
Я тогда бредил Высоцким, но Женя относился к нему очень прохладно.
- Это очень легко - писать так, как он! - говорил Женя.
- А ты попробуй - напиши! - воскликнул я в полной уверенности, что у Жени ничего не выйдет.
- Женя взял ручку, листок бумаги, задумался... И через полчаса на листке уже красавалось стихотворение:
По фасадам плакаты накатаны, -
Словно красные рты поразинуты.
И словами с балконов окатывают
И равняют меня с паразитами.
Я их утром вешал, с похмелья дрожа,
Полбанки канючил неистово...
А потом поскользнулся и тихо лежал, -
Небо было чистое-чистое.
А в больнице - пустыня палат,
Тишина, санитары с носилками...
Я б хотел увидать тот плакат
И узнать, что там было написано...
И далее, в таком же роде - довольно длинное стихотворение. Надо признать, стихи были весьма остроумными и явно "в духе Высоцкого". Мне только оставалось пожать Жене руку.
Я был восхищен его талантом. Он должен издать книгу стихов! Причем не одну! И стать членом Союза писателей СССР! Женя мои речи слушал не без удовольствия, говорил: "Хорошо, если все выйдет именно так".
...Однажды он взял взаймы у меня крупную сумму. Сказал, что вернет через неделю. Я с удовольствием дал ему в долг двести рублей.
Прошла неделя, вторая. Что-то не видать было Жени. Я зашел на шахту, где он работал горным мастером. Там сказали, что он рассчитался и уехал к себе на родину, на Дальний Восток.
Я долго ждал, что Женя вернет долг, но он не удосужился сделать этого.
Денежки мои пропали. До сих пор не могу понять: зачем Жене было надувать меня?! Я ведь мог одолжить ему и на более длительный срок.
С той самой поры - с осени тысяча девятьсот семидесятого года - я ни об этом Жене, ни о его стихах ни от кого не слышал...