БОЛЬ

Боль

Мехман Зейналов



Говорят, что мир с самого начала был устроен проще и добрее. И не было в том первозданном мире ни смерти, ни зла. Но потом в мире поселилась боль, и мучительное ощущение страдания – физического и душевного стало неотъемлемой частью этого мира. Условием, при котором этот мир смог бы существовать. И наполнившись болью, мир стал меняться, становился все более многоликим.

Боль приходит в жизнь человека вместе с его приходом в этот мир. И человек – родившийся провозглашает свой приход оголтелым криком, от первого глотка воздуха этого мира, раздирающей болью проникающего в его легкие. Она становится спутницей человека на всю его жизнь, до самого последнего мига пребывания в этом болезненном мире.

Иногда она ранит нас на всю жизнь, оставляя глубокие следы в душе. Иногда душевные раны зарастают шрамами, а иногда саднят всю жизнь, не заживающей болью напоминая о себе. И мы – люди жалуемся, жалеем себя, и каждый раз при столкновении с болью задаем в пространство один и тот же неизменный вопрос, – «За что?! За что мне это незаслуженное наказание»?

Боль многогранна и многолика, как и сам мир. Она колет обидами и разочарованиями, режет страхами, мучает предательством. Давит унижениями, обжигает стыдом за наши неблаговидные поступки. Ноет горем и печалью утрат, пугает одиночеством и страхом смерти. Приходит боль и вместе с войнами, заливающими мир целыми океанами боли….

Боль, как живое алчное существо, требуя жертв, живет, подпитываясь нашими иллюзиями, смятением, угрызениями совести и тоской. Иногда она становится невыносимой, и мы кричим и сражаемся с жизнью… за жизнь – без боли. И пройдя через борьбу, очищаемся и становимся сильнее. А став сильнее, пытаемся построить новый мир, некогда утраченный нами, – без боли, смерти и зла. И так было, и так будет, пока существует человек....

Лейла Сабзали

(Автору повести от коллеги по перу, вдохновленной написанным….)



Вступление

Рассказ в этой повести пойдет о войне, в одно недоброе мгновение превратившей цветущий, райский уголок святой азербайджанской земли в Кура-Аразской низменности в зону, которая спустя время станет известной миру как – «Зона Карабахского конфликта».

Развязанная амбициозными политиканами, сработавшая, в итоге, на развал Советского союза, война начнется в недобром 1988 году и продлится более двадцати лет, оставаясь актуальной и сегодня.

Придет война в Карабах нежданно, перечеркнув своим приходом планы его обитателей на простую и радостную крестьянскую жизнь, наполненную трудом и любовью к кормилице-земле, обильно политой потом многих поколений ее жителей.

Начавшись с тревожных симптомов надвигающейся беды в период, так называемой «горбачевской перестройки», с конфликта между двумя, некогда братскими народами, спроектированного и навязанного ереванскими политтехнологами, она молниеносно перерастет в широкомасштабную войну.

Посеет недоверие и вражду между двумя, так похожими друг на друга народами, пройдется своей разрушительной силой по судьбам людей. Растопчет надежды этих людей, оказавшихся в самом ее горниле, вплотную ощутивших на себе всю нелепость этой войны. Заберет жизни многих из них…. Тех же, кому посчастливится выжить, сделает изгоями и скитальцами на своей земле.

И цветущая зеленая долина в окрестностях Равнинного Карабаха, покрытая лесами, садами и угодьями, на долгие годы превратится в зону боевых действий, где будут идти жестокие бои – не на жизнь, а на смерть. Но именно – зеленой и цветущей эта долина долгие годы будет сниться в удушливых снах ее жителям, согнанным с родной земли. А память не проходящей болью будет возвращать их в те страшные дни, в дни начала войны, с ее жестокостью, беспощадностью и бессмысленностью.

Сегодня большая часть этой благодатной азербайджанской земли все еще оккупирована Арменией. И между двумя народами растет и множится непримиримая вражда. И хоть боевые действия сегодня на этих территориях приостановлены, глобальная война здесь может разразиться в любой момент и с новой силой….
-------

Все имена героев повести – вымышленные, события – реальные.



Часть 1


Тар-тар.


Обычное, ничем не примечательное село, каких немало на благодатной земле Азербайджана, расположившееся на правом берегу одного из притоков Куры – небольшой речки с древним названием – «Тар-тар». И хоть рядом с селом протекали еще две речки – Ханы-чай и Инджа-чай, все же близлежащие окрестности с незапамятных времен именовались по названию первой реки – «Тар-тар».

В 1949 году район, правда, будет переименован в – Мир-Баширский, в честь коммуниста, а позже – председателя президиума Верховного Совета Азербайджанской советской социалистической республики – Мир Башира Касумова. Но, после распада союза, начавшегося именно с этой – «Зоны карабахского конфликта», к району вновь вернется его прежнее древнее название – «Тар-тар».

***

Когда-то, еще задолго до карабахской войны, стояли на окраине небольшого села, всего в несколько десятков домов, два глинобитных крестьянских дома, окруженных густыми зарослями сада и рядом покосившейся от времени, камышовой изгороди. Село это с незапамятных времен называлось – «Саров».

В одном из домов жила азербайджанская семья – Зейналовых, в другом – армянская – Геворковых. Семьи жили дружно, и пронесенная через несколько поколений дружба между этими семьями, была прочнее родственных уз. Обитателям этих двух крестьянских домов вместе пришлось пережить и революцию – 1917-го года, и трагические события – 1918-го. Пришлось пережить и коллективизацию, и войну 1941-го года. Пришлось пережить и Карабахскую войну….


Акоп


В тот день над маленьким селом навис густой зловещий туман. На внезапно обезлюдевшей сельской площади гремела музыка, рвущаяся из единственного динамика, незадолго до того установленного на столбе возле сельсовета ….

Именно таким день –22 июня 1941 года запомнится жителям этого села. День, когда пришла великая беда под названием – Великая Отечественная война. Та война не коснулась маленького села разрушениями. Но, так или иначе, она оставила свой неизгладимый след в судьбе каждого из его жителей, отметившись практически, в каждом доме села похоронками. Кровожадный фашизм требовал себе жертв, и почти каждый из домов этого небольшого села после войны не досчитался – кто сына, кто мужа, а кто – отца.

***

В день, когда была объявлена мобилизация на фронт, когда стар и млад в патриотическом порыве рвались на поля сражений добровольцами, главе семейства Геворковых – Акопу Арсентьевичу было – не до сна.

Еще не старый крепкий мужчина, он, сгорбившись по-стариковски, сидя на скамейке перед домом и набивая старую, видавшую виды трубку, задумчиво вглядывался вдаль.

Все эти дни он с отчаянием думал о судьбе своего единственного сына – Гургена, которому назавтра предстояло явиться на призывной пункт у сельсовета для отправки на фронт.

Акоп понимал, что Гурген обязан был исполнить свой долг перед родиной и, как и подобает мужчине, пойти на фронт. И все же он не хотел отпускать сына.

Гурген от рождения был слабым, и Акоп знал, что воин из Гургена – неважный. Он и себя-то защитить никогда не мог и еще с детства в мальчишеских схватках вечно проигрывал своим сверстникам.
– Нельзя Гургену идти на войну, – с отчаянием думал Акоп, – там его сразу убьют.

Тяжело вздыхая, старый Акоп в который раз мысленно обращался к своему, не так давно ушедшему в мир иной другу – Али-Солтану.

Али-Солтан, с которым он долгие годы прожил бок о бок, по соседству и, как говорится – «душа в душу», разделяя вместе горести и радости, ушел внезапно, ни дня не поболев. Ушел так, как уходят из жизни праведники, оставив своего друга коротать свой век в одиночестве.

После смерти Али-Солтана Акоп как-то сразу сник и стал быстро стареть. Не с кем было посидеть за нардами и стаканом чая под раскидистой яблоней, не с кем было переброситься шуткой. Не хватало Али-Солтана и за праздничным столом в доме Акопа. Ведь раньше не было ни одного праздника, чтобы они не сидели вместе.

– Ни одного кябаба порознь не поели, – с грустью думал Акоп. Детей вместе вырастили, последним куском делились. А как работал Али-Солтан! – вспоминал Акоп, – никогда не отказывал в помощи.

Еще и в колхозе с утра до поздней ночи вместе работали, вместе и сено косили и за скотиной ходили, а какой сад вырастили.

Вот это персиковое дерево посадил Али-Солтан, – погладил Акоп рукой шероховатый ствол дерева. Да, одиноко на старости лет без друга, – горестно вздохнул он.

Вспомнил Акоп и как его добрый друг cпac когда-то его и все его семейство в Шемахе, во время печальных событий 1918 года.

Когда по вине его собратьев – армян, решивших устроить там кровавую резню, пострадали и невиновные армяне. Вспомнил, как его отца со всей его семьей забрал турецкий солдат, и судьба их тогда висела на волосок от смерти. Вспомнилось ему и как Али-Солтан – шутник и труженик, не задумываясь, бросился тогда на выручку семье Акопа.

Сняв со своей любимой жены Соны золотые украшения, что подарила ей на свадьбу мать Али-Солтана, он отдал их конвоиру в качестве выкупа за семью Акопа.

– Что такое золото? – рассудил тогда мудрый и добрый Али-Солтан, – в сравнении с жизнью человека?

– И не золото тогда стало ценой за жизни людей, – вторил другу в своих мыслях Акоп, – нет, не золото, а чистота и бескорыстие человеческой души.

Вспомнил Акоп и то, что на следующий день конвоир и сам был арестован своим командованием за то, что поддался на подкуп и отпустил армянскую семью. Командование распорядилось и об аресте взяткодателя – Али-Солтана. И тогда уже самому Али-Солтану вместе с его семьей пришлось срочно уносить ноги из Шемахи. Бежали они вместе с семьей Акопа.

Вот так, все вместе они и оказались в Тар-таре, а позже – в этом селении. Так и прожили долгие годы жизни по соседству, помогая друг другу в непростой крестьянской жизни.

– Он всегда протягивал мне руку помощи, – в который раз думал Акоп, – и если был бы жив, протянул бы ее и на этот раз. Или помог бы мне сейчас своим мудрым советом.

Внезапно горестные морщины на лице Акопа разгладились. Приободрившись, он встал и прошелся по двору.

– Поручу Гургена Аждару, пусть он присмотрит там за ним, – внезапно подумал Акоп. Аждар – единственный сын Али-Солтана, был на год моложе его сына – Гургена.
– Он всегда был Гургену как брат, – думал Акоп, – он не даст ему там пропасть. Как и его отец, Аждар дружбу ценит превыше всего. Спасительная мысль немного успокоила Акопа.


Аждар


В доме Али-Солтана стоял плач. Мать Аждара – Сона и его молодая жена – Хумай, потихоньку утирая слезы, собирали Аждара на войну. Тягостность момента усиливалась звуками заунывной мелодии, которую тихонько наигрывал на гармони сосед Аждара – старый музыкант – Арастун.

Когда-то, Арастун играл на свадьбе у Аждара и Хумай, но те мелодии были совсем иными, под которые ноги сами пускались в пляс. Сегодня же гармонь Арастуна плакала вместе с женщинами, провожающими Аждара на фронт. Плакала она и вместе с душой старого гармониста.

Когда все вещи были собраны в вещмешок, Сона, прильнув мокрым от слез лицом к груди сына, не в силах произнести ни слова, разрыдалась в-голос. Молодая жена вышла вместе с ним проводить его до сельсовета. Обнять на прощание мужа на глазах у всех азербайджанской женщине не подобало, и она, молча взглянув в его глаза своими огромными, наполненными слезами глазами, тихо попросила его, – «Возвращайся живым».

На секунду оторопев от слов своей тихой и обычно молчаливой жены, Аждар ободряюще улыбнулся ей в ответ. Он не знал, что сказать ей в эту минуту, он чувствовал, как сердце его сжалось в комок, а глаза покрылись влагой. Но тут прозвучала команда – «стройся», – и Аждар вместе со всеми ринулся к месту построения.


Гурген


Уже на следующий день поезд с призывниками мчался из Баку в самое пекло – на Украинский фронт. Устроившись на вещмешках в углу вагона, Аждар и Гурген вели негромкую беседу под мерный стук колес поезда.

Гурген чувствовал страх, но еще страшнее было признаться в этом самому себе. Он боялся признать, что при слове – «война» его бросало в жар. Он тихо спросил у Аждара:

– Слушай, Аждар, о чем говорил с тобой мой отец перед отъездом?

– Ни о чем особенном, – уклончиво ответил Аждар.

– И все же, – не унимался Гурген, – вы так долго беседовали…. Обо мне говорили…? – спросил он, взглянув на Аждара исподлобья.

– Акоп-эми боится, что ты подставишь свою дурную голову под пули, вот и попросил меня присмотреть за тобой, – глядя под ноги, проговорил Аждар. Твой отец считает тебя беспомощным, ты ведь даже драться не умеешь, – по-доброму улыбнулся Гургену Аждар. Гурген обиженно промолчал.

Лежа на полу и глядя в щелистый потолок тесного прокуренного вагона, он вдруг вспомнил историю, которую неоднократно с детства слышал в своем доме.

– Мой отец тоже был когда-то беспомощным, – внезапно нарушил молчание Гурген. Не знаю, рассказывал ли тебе твой отец про наше чудесное спасение во время жизни в Шемахе? Ведь когда-то в Шемахе было целое поселение армян. Потом пришли турки, и армян там не осталось, всех вырезали. А нам вот повезло, удалось бежать…, и спас нас твой отец. Не знаю, за что они тогда так обрушились на армян, к чему была такая жестокость? Многострадальный армянский народ! – с чувством воскликнул Гурген.

Аждар не любил разговоров на эту тему, к тому же он прекрасно помнил рассказы отца о тех трагических событиях. Аждар знал, что в ту страшную ночь – 1918 года группа армян, бежавших из Турции, прибыв в Шемаху, стала подстрекать своих соплеменников к беспорядкам. Они планировали вытеснить из Шемахи коренное население, чтобы завладеть их домами, хозяйством и землей. И ночью группы вооруженных армян врывались в дома и вырезали ничего не подозревавших спящих шемахинцев. В той кровавой бойне пострадало огромное число мирных жителей Шемахи. Бандиты вырезали всех, кто попадался им под руку, не щадили ни женщин, ни детей, ни стариков. Такова была страшная правда тех дней.

Тогда-то отряд легендарной Кавказской армии, возглавляемый турецким генералом – Нуру-пашой и ворвался в Шемаху, чтобы остановить это кровопролитие. Многие из армян были арестованы, в их число попала и семья Гургена.

– Они забрали тогда и нашу семью – моего деда, отца, маму. Турки бы наверняка их тоже убили, если бы не твой отец, – опять заговорил Гурген.

– Отец говорил, что за наши жизни твой отец отдал им все золото твоей матери. Турецкого солдата – конвоира, которого ему удалось тогда подкупить, позже расстреляли турки. И все из-за чего? Подумаешь, не поладили армяне с азербайджанцами, за это надо было так жестоко покарать армян?

– Не поладили? – резко поднял голову Аждар, – а может все же ваши устроили там резню и вырезали пол-Шемахи?

Послушай, Гурген, к чему сейчас ворошить старое? Мы с тобой к тому времени отношения не имеем, нам повезло, мы живем в другое время. Ведь мы с тобой – комсомольцы и должны это понимать, должны быть – политически грамотными. Товарищ Сталин и партия считают национализм – пережитком проклятого прошлого.

– Знаешь, я, конечно, точно сказать не могу, – отвел глаза Гурген, – ведь я тогда даже не родился и в то время был в животе у своей матери. Но, брат моей матери говорил, что там была просто драка. Я может, потому и родился таким, как вы говорите, – «беспомощным», – помолчав, добавил Гурген, – потому, что мать мою беременную турки испугали, – зло посмотрел он на Аждара.
– Клянусь тебе, Аждар, до своего последнего часа мать благословляла имя твоего отца за наше спасение, рассказывала о его благородстве. В детстве мне иногда даже казалось, что твоего отца у нас дома любили больше, чем моего.

– И Акоп-эми не сердился за это на твою мать ?

– Что ты! Отец считал его братом.

Внезапно в глазах Гургена вспыхнул огонек, – Клянусь тебе сыном своим – Арамом, что мои родители никого не убивали! И пусть прокляты будут все дашнаки! Ты ведь друг мне с детства. Какая разница, что я армянин, а ты – азербайджанец, мы все – люди.

И правда, к чему ворошить то, что было до нас, во времена проклятого царизма? Нам повезло больше чем нашим дедам, мы живем в стране, где хозяин – трудовой народ. И не важно, кто какой нации. Спасибо товарищу Сталину! – глаза Гургена светились идейным огнем. И наш долг сейчас как комсомольцев – уничтожить фашистскую гидру!

Аждар молча смотрел на друга, таким возбужденным он его никогда не видел.

– Неужели трусит Гурген? – внезапно подумал Аждар.

– А знаешь, у меня такое чувство, что меня скоро убьют, – словно услышав мысли друга, с грустью в голосе проговорил Гурген. Не хочется умирать, Аждар, совсем не хочется. Сына своего – Арамчика оставлять сиротой не хочется, молодую жену делать вдовой…, – как они будут без меня?

– Выбрось эти дурные мысли из головы, не убьют тебя, – улыбнулся Аждар, – а я на что? Не хорони себя раньше времени, ещё на свадьбе у своего сына спляшешь, обещаю!

***

Внезапно противный визжащий вой иглой прорезал синее небо. То тут, то там слышался грохот разрывающихся снарядов и дробь коротких пулеметных очередей. Услышав команду, – «Воздух, покинуть вагоны!», – Аждар с Гургеном вслед за остальными спрыгнули с вагона и улеглись в зарослях кустарника, растущего на придорожной полосе. Так они, практически сразу, получили боевое крещение, попав в боевую обстановку.

***

Под Черниговом шли ожесточенные бои, немцы наступали. Практически, вся рота, где служили друзья, полегла на поле сражения. Израненные, обессилевшие, Гурген и Аждар в надежде пробиться к своим, продирались сквозь лесную чащу. Потеряв ориентиры и заблудившись, они долго не могли выйти в нужном направлении. Передвигаться по лесу засветло друзья не могли, немцы, прочесывавшие район боев, могли обнаружить их. Приходилось передвигаться ночами. Шли пятые сутки их, казавшегося бесконечным, пути.

Тяжело раненного Гургена Аждар, раненый в руку, кляня всех и матерясь, волок на себе. Обессиленный кровопотерей, он с трудом справлялся со своей ношей. Рука его распухла, издавая зловонный запах, внутри себя он чувствовал сильный жар. Все чаще ему казалось, что дальше идти он не в силах. Но каждый раз в момент его малодушия какая-то непреодолимая сила толкала его вперед.
– Оставь меня, – как-то прошептал потрескавшимися губами Гурген. Завали ветками и иди, найди наших, а потом они меня заберут.

– Не могу я тебя оставить, – ответил другу Аждар, – а если потом не найду тебя? Что я скажу в селе? Что скажу твоему отцу, что не сдержал слова и бросил тебя? Нет уж, донесу как-нибудь, мало осталось.

Остановившись в овражке, они решили передохнуть. Зажав в зубах кусок ткани, оторванной от исподней рубахи, Аждар одной рукой перевязал раны почти бездыханного Гургена. Гурген в бреду попросил пить. Проверив флягу, Аждар понял, что она пуста.
– Бедная моя Гаяне, бедный мой сынок, – простонал Гурген.

Невдалеке послышалась вражеская речь.

– Тихо, Гурген, молчи, немцы! – шепотом проговорил Аждар. А то – нам крышка, немцы не пощадят…. И Гаяне ласкать будет кто-то другой…. Накрыв своим телом Гургена, Аждар замер, вжавшись в землю. Немцы прошли стороной.

С наступлением темноты, совершенно обессилевший Аждар, взвалив опять на себя свою ношу, ползком продолжил путь. Под утро сквозь туман невдалеке показалась деревушка. Приблизившись к ней, Аждар потерял сознание. Последнее, что он увидел – как двое наших солдат протягивали ему руки.

Подобрав Аждара и Гургена, их отправили в медсанбат. Только Аждар до медсанбата не дотянул и умер в дороге. Сильная кровопотеря и развившая гангрена сделали свое дело. Узнав, сколько дней раненный и обессиленный Аждар тащил на себе Гургена, врач в медсанбате долго удивлялся силе духа и мужеству этого солдата.

Гургену повезло, и он выжил. После госпиталя, перед отправкой на фронт, Гурген выяснил место захоронения Аждара. Похоронили Аждара в братской могиле на окраине села, к которому он дотащил еле живого Гургена.

Склонившись над общей могилой, Гурген вдруг заплакал,-

– Прощай, друг, я никогда тебя не забуду. Затем, будто что-то вспомнив, с отчаянием прокричал в пространство, – И что у меня за судьба?! Я опять в долгу за свою жизнь!

***

Уже значительно позже, по возвращению с фронта, Гурген расскажет односельчанам, каким героем был Аждар и как он сражался с фашистами. И только отцу своему – старому Акопу он расскажет всю правду. Как раненный, обескровленный и обессилевший Аждар несколько суток тащил его на себе, чтобы спасти ему жизнь. Произнесет Гурген и ту фразу, что сказал над могилой Аждара, – «Опять мы в долгу за жизнь у семьи Али-Солтана».

После войны он опять вернется к крестьянской жизни и будет работать в родном колхозе. И жизнь Гургена сложится, в общем, благополучно.

Вот только Алаю – осиротевшему сыну Аждара, он долго не сможет смотреть в глаза. Не сможет смотреть и в глаза матери Аждара – Соне, убитой горем, в одночасье постаревшей женщины, которая ненадолго переживет своего единственного сына.

И хоть Гурген и будет всячески пытаться помочь семье погибшего друга, жена Аждара – молчаливая Хумай будет с неохотой принимать от него помощь. А еще – почти невзлюбит его. Словно она будет знать, что ее горячо любимый муж, ее Аждар мог бы быть сейчас рядом с нею и сыном, если бы не его друг – Гурген. И не чувство долга Аждара за данное им отцу Гургена – слово. Она так никогда больше замуж и не выйдет.


Алай


Шли годы. После войны родной колхоз всячески помогал семье погибшего Аждара. Хумай работала на ферме и растила сына.

Алай вырос в хорошего парня. И внешне, и по характеру он очень походил на своего отца. Еще с детства он старался быть достойным героя – отца, и возможно потому его все любили и уважали – и его сверстники, и люди – постарше.

Частенько Хумай украдкой рассматривая его, с радостью про себя отмечала в нем черты любимого мужа.

Учился Алай со старанием, и по окончанию восьмилетки Хумай настояла на том, чтобы он поехал в районный центр и продолжил бы там свое образование. Она мечтала видеть своего сына – врачом, мечтала и о том, чтобы Алай когда-нибудь переселился в Баку и стал бы столичным жителем.

Но Алай поступил по-своему. Выучившись в сельскохозяйственном техникуме на зоотехника, он вернулся в родное село. Тайной причиной такого его решения была соседская девчушка – черноглазая и бойкая – Самая, в которую Алай был влюблен еще со школы.

По его возвращению, они с Самаей сыграли свадьбу, а через год у них родился сын – Турал. Как-то так получилось, что Самая больше ни разу не понесла, и Турал оказался единственным ребенком в семье Алая.

Алай вместе с женой целыми днями работали на ферме. Постаревшая мать Алая – Хумай занималась хозяйством и растила их сына – своего любимого внука, пока тяжело не заболела. Алай долго уговаривал мать позвать доктора Арама, но она каждый раз наотрез отказывалась. И в один из осенних дней ее не стало.

Похоронив мать, Алай загрустил. И только работа спасала его от горестных мыслей. А тут еще односельчане единодушно проголосовали за него и избрали председателем колхоза. Новая ответственная должность Алая требовала от него огромной самоотдачи. Тем более, что колхоз, который возглавил Алай, носил очень серьезное для советских времен название – «Москва», нужно было соответствовать. Так, что Алаю некогда было грустить. Односельчане уважали своего председателя, и слово его было для них – законом.

Сын Гургена – Арам по окончанию десятилетки уехал учиться в Баку, выучился на фельдшера и какое-то время пожил в столице. Но родное село позвало его обратно, и так же, как и Алай, он вернулся в село, где долгие годы проработал фельдшером в колхозной больнице. Женился Арам на молоденькой сельской учительнице – Розе, приехавшей по распределению из Баку. У них родилась дочь, которую они назвали – Егане. Больше кокетливая и следящая за своей фигурой Роза не захотела иметь детей, и Егане тоже оказалась единственным ребенком в семье.

Неизвестно почему, но, то ли новое поколение этих двух семей жило уже совсем иными традициями, оторвавшими их от сельского мышления, то ли все дело в невестках, но та бесконечная близость, объединявшая когда-то эти две семьи, стала постепенно стираться.

Арам, по прибытии в село перестроил свой старый дом. И на месте глинобитного дома теперь красовался – каменный, построенный из агдамского белого известняка, красивый просторный дом.

Алаю полностью перестраивать дом было неловко перед односельчанами, все же должность обязывала. Но, тем не менее, вместе с улучшением благосостояния колхоза улучшалось и благосостояние его работников. И на месте глинобитного дома Алая, возведенного еще Али-Солтаном, со временем тоже выстроился большой каменный добротный дом. Некоторое время забора между двумя домами не существовало, но потом он появился. То ли жена Арама настояла на том, чтобы муж его поставил, то ли жена Алая…? – сейчас уже и не вспомнить.

Однако, дружба между двумя семьями все еще существовала, и они по-прежнему помогали друг другу. И по просьбе старого Гургена Алай поместил на колхозной ферме частный скот, принадлежавший семье Геворковых. За которым доктору Араму, в силу его занятости в больнице, ходить было некогда. Да и Гургену это было уже не по силам, не тот возраст. А еще и о кормах для скота нужно было заботиться. Словом, благодаря Алаю и хорошему уходу на ферме, несколько коров и два десятка овец Геворковых вскоре превратились в огромное стадо. В те времена такое практиковалось, но в порядке строгого исключения.


Турал и Егане


Шел 1989 год.

Единственный сын председателя колхоза – Алая – Турал – красивый и статный юноша заканчивал 10-й класс и готовился к поступлению в бакинский университет. Плечистый и рослый, с копной темных волнистых волос, с огромными мечтательными глазами и сросшимися на переносице темными бровями. Самая души в нем не чаяла и частенько баловала его, ведь это было единственное ее дитя, которым она не могла надышаться. Алаю же такое воспитание сына не очень нравилось, и он часто упрекал жену, что она вырастила из сына избалованного неженку.

Повзрослела и расцвела и дочь Арама – Егане. Турал и Егане учились в одном классе и десять лет учебы просидели за одной партой. И как это часто случается, детская дружба переросла во влюбленность, а позже – в настоящее глубокое чувство.

Их часто видели вместе, и в селе даже поговаривали, что семьи Алая и Арама когда-нибудь породнятся.

Только родители влюбленных не были на их стороне. Мать Турала – Самая часто твердила сыну:

– И даже думать об этом не смей, я не позволю привести в дом невестку-армянку. Не хочу, чтобы мои внуки имели армянскую кровь.

Алай же, хоть и не был так категоричен, но тоже предпочел бы, чтобы Турал взял в дом азербайджанскую девушку. По поводу юношеской влюбленности сына он ни разу не высказывался, искренне считая, что это детское чувство у парня рано или поздно пройдет. Турал, хоть и не спорил с матерью, но сильно переживал ее неприятие Егане, и надеялся, что когда-нибудь она переменит свое отношение к его любимой.

Родители Егане тоже не были в восторге от выбора их дочери. Мать Егане мечтала выдать ее за городского парня, и к тому же, за армянина. Егане была очарована Туралом, влюблена, и не обращала внимания ни на осуждающие взгляды окружающих, ни на причитания матери. У нее на все и для всех был один ответ, – «я его люблю». Она готова была целовать землю, по которой он ходил.

И втайне от родителей молодые влюбленные продолжали встречаться. В селе, где народу не так много, и все события происходят как на ладони, друг у друга на виду, подобное скрыть бывает невозможно. И односельчане почти ежевечерне видели Егане и Турала в самом заросшем уголке сада, который когда-то был посажен Али-Солтаном и Акопом вокруг двух глинобитных домов. И встречались они возле старой камышовой изгороди, которую так и не заменили – на новый забор.

Возвращаясь после тайных встреч с любимой, Турал подолгу не мог заснуть. Ему слышался звонкий смех любимой, виделись ее прекрасные, с небольшой лукавинкой черные глаза. Он мечтал о времени, когда она станет его женой и войдет в его дом.

Но мечтам этим сбыться было не суждено. И помехой счастью влюбленных уже стали не родители, а нечто более страшное и более непоправимое. Помехой стала – война.



Часть 2


Война


Громом прогремели по всем телеканалам тогда еще общей страны, события в Степанакерте и Сумгаите. После зверских убийств азербайджанцев, проживавших на территориях Армении и насильственной депортации их оттуда, на территориях Азербайджана начались ответные действия. В Азербайджане с недоверием стали относиться и ко всем армянам. И армянам в ту пору пришлось спешно покидать Азербайджан.

Гурген решил переселиться в Армению, где жили родственники его жены. И даже нашел себе там место – в ста километрах от Еревана, в Раздане, в селении, где до того жили азербайджанцы, впоследствии изгнанные оттуда. Дважды побывав в этом селении, он присмотрел для себя там дом и договорился с его хозяином-азербайджанцем, который с радостью согласился совершить с ним обмен.

Мудрый Гурген прекрасно понимал, что его собратья, как и тогда, в далеком 1915 году, затеяли неправедную войну. И ему очень не хотелось опять стать жертвой грязной политики армянских националистов, став заложником, как когда-то в Шемахе, когда чуть не пострадала вся его семья. И он, приняв решение срочно покинуть родное село, дал указание сыну и его семье – готовиться к переезду.


Любовь


Узнав о предстоящем переезде, Егане потеряла покой. Ей не хотелось уезжать из села, покидать очаг, где она родилась, и где все было таким родным и привычным. Но главной причиной, лишившей ее покоя, был – Турал и ее любовь к нему.

Услышав тихий одиночный свист – сигнал Турала выйти из дома, она, осторожно пройдя огородами в дальний конец сада, увидела его. В отблеске Луны лицо Турала казалось бледнее обычного, глаза его горели лихорадочным огнем. Турал был расстроен и обеспокоен. О предстоящем переезде соседей он узнал от родителей, но не хотел в это верить. Он не готов был расстаться с Егане, не мог ее потерять.

Егане кинулась к нему на грудь и горько заплакала:

– Не отпускай меня, любимый, я не смогу покинуть тебя! Пусть твои родители приютят меня, пусть я стану тебе женой, а им – служанкой и буду исполнять все, что они мне прикажут. Я так сильно люблю тебя, что сердце мое не выдержит нашей разлуки.

Турал молчал в ответ, только крепче сжимал ее в своих объятьях. Еще немного и он бы
сам расплакался вместе с любимой. Турал понимал, что если мать его и раньше была против их женитьбы, то теперь, когда между двумя народами черной кошкой пробежала вражда, она тем более не согласится на их брак. Турал не видел выхода, он не знал, что ответить любимой, так преданно любящей его. Ему оставалось только успокоить ее.

– Милая, любимая моя, не плачь! Я не хочу, чтобы твои глаза покраснели. Верь мне, мы все равно будем вместе, всем войнам назло! Нам будет непросто, и я пока не знаю, как, но мы обязательно будем вместе.

Егане смотрела на него мокрыми от слез глазами и жадно внимала каждому его слову.

– Я верю, что война скоро закончится, такая неправильная война не может длиться долго, и вы вернетесь обратно, – уговаривал ее Турал. Я устроюсь на работу, и мы поженимся, а потом у нас будет много детей.

Внезапно Егане прервала его:

– Что ты такое говоришь, Турал? Ты хоть понимаешь, что мы уезжаем не куда-нибудь, мы уезжаем в Армению! А это значит, что мы никогда больше не увидимся! Понимаешь? – никогда! Ты не сможешь приехать в Армению, ты – азербайджанец, там тебя сразу убьют. Война не закончится быстро, я это чувствую. А потом меня выдадут замуж, как только закончу школу, и никто не спросит, хочу я этого или – нет. Мы больше никогда не увидимся…. Ты что, этого не понимаешь? – заплакала навзрыд Егане.

– Нельзя терять надежды, любимая, – продолжал уговаривать ее Турал, – Аллах нам поможет! Я приеду в Армению, я не побоюсь, я заберу тебя оттуда. А потом мы уедем в Грузию или в Россию.

Отстранившись от него, Егане перестала плакать и о чем-то задумалась. Лицо ее было полно решимости.
– Идем, – вдруг проговорила она.

– Куда? – удивленно спросил Турал.

– К нам. Дома никого нет, наши ушли к вам.

– Нехорошо так, а вдруг они вернутся, что мы скажем?

Решительно взяв Турала за руку, Егане повела его за собой как послушного теленка на привязи.

***

Пройдя в темную комнату Еганы, они, не зажигая света, присели на ее кровать. Егане прижалась к Туралу и неумело поцеловала его в губы. Турал тут же откликнулся.

Его вдруг обдало горячей волной, и в нем впервые по-настоящему проснулась страсть. Он впервые в жизни почувствовал, что готов к большему. Он осыпал ее поцелуями, Егане стала стаскивать с себя блузку.

Впервые увидев женское обнаженное тело так близко, Турал растерялся и на какое-то мгновение подумал, что делает что-то неправильное и что нужно остановиться. Отстранившись от нее, он, задыхаясь, прошептал:
– Егане я не могу так с тобой поступить, ты потом будешь жалеть. Но Егане крепче обняла его.

– А я хочу, чтобы ты так поступил, – сквозь слезы шептала она. Хочу! Я не знаю, что будет завтра. И не хочу даже думать о том, что первым мужчиной у меня будешь не – ты.

Заглянув в ее заплаканные глаза, Турал осознал, наконец, что они прощаются и никогда больше не увидятся. Душевная боль, охватившая его, вдруг подсказала ему, что он должен насытиться этими губами, ее запахом, ее телом. Он хотел обладать ею всегда, всю жизнь. Любимые глаза, руки, губы, все, о чем он столько времени боялся даже мечтать, все это теперь было в его власти. Теперь он мог всем этим обладать, но в единственный и в последний раз.

Отчаяние охватило его, а вместе с отчаянием накатила и волна почти животной страсти. Это была первая женщина в его жизни, и ему казалось, что – последняя. Он жадно покрывал ее девичье тело поцелуями. Счастье от обладания любимой переполняло его, подкатывая к самому горлу. И только тихий вскрик любимой на секунду заставил его выйти из этого забвения, когда он понял, что совершил. И от понимания этого тело его содрогнулось и замерло.

Упоенные друг другом, они лежали, не разжимая объятий, и весь мир, казалось, был у их ног.

***

Вдруг, вспомнив, что в любую минуту могут вернуться родители, Егане поднялась и стала быстро одеваться. И на том месте, с которого она встала, Турал заметил бурое пятно на простыне.

– Что я натворил ? – произнес он с раскаянием. Только теперь он со всей серьезностью осознал, что они совершили. Услышав сожаление в его голосе, Егане с грустной улыбкой на лице ответила:

– Теперь ты можешь гордиться и можешь говорить, что пролил армянскую кровь. Но, если ты настоящий мужчина, не уточняй, где и как проливал. Затем, посерьезнев, добавила, – А еще, если ты настоящий мужчина, ты просто обязан теперь меня найти и жениться на мне. А сейчас уходи, не бойся, я никому ничего не скажу.

В спешке одевшись, Турал стремительно покинул дом Егане.


Отъезд


Когда он пришел домой, то застал в гостиной всю семью Егане и свою семью за накрытым столом. Туралу стало не по себе, его мучили угрызения совести. И потому, не осмелившись сесть рядом со всеми за стол, он прошел в свою комнату.

Над столом нависла тишина, гости сидели грустные и тихо обсуждали предстоящий переезд.

– Я знаю, Алай, что куда бы мы ни уехали, везде нас ждет полная неизвестность. Если же мы останемся, то в третий раз нам может не повезти, и на этот раз спасать нас будет некому. Поэтому я решился ехать в Армению. Армянин должен жить в Армении. Я уже договорился об обмене, там у нас будет дом, хоть и не такой большой, как здесь.

– Послушайте, Гурген-эми, – возразил Алай, – вы ведь можете и не ехать, вас никто не гонит из села. Спокойно могли бы остаться, никто вас здесь не тронет. Пока я жив, я позабочусь об этом.

Немного помолчав, преодолевая смущение, Гурген вдруг начал:

– Алай, сперва я хочу поблагодарить тебя за то, что ты столько сделал для нашей семьи. Благодаря тебе на колхозной ферме столько лет содержится мой скот. Кажется, 10 коров и 70 баранов…?

– Нет, Гурген – эми, – перебил его Алай, – на ферме – 12 твоих коров и 79 баранов.

– Я знаю, что некоторые негодяи в Армении отбирали у азербайджанцев скот, когда те уезжали из Армении, а потому и ты вправе забрать себе наш скот. Я не обижусь за это, это будет справедливо.

– Что ты, Гурген-эми, как ты можешь так говорить? Разве я или моя семья когда-нибудь давали тебе повод так низко думать о нас? – обиделся Алай. Забирайте не только весь ваш скот, но я решил подарить вам еще трех бычков и 10 ягнят. Думаю, они вам там пригодятся, на новом месте. Имущество ваше я помогу вам переправить, дам несколько грузовиков. И даже погрузить помогу, чтобы не оставалось у вас обиды на нас.

– Какая обида, о чем ты говоришь, ара? – возразил Гурген. У меня обида только на Горбачева, который сразу не положил конец этому безобразию. И еще на наших сволочей, из-за которых я на старости лет должен искать себе новое место и покидать свою родину.

– И еще, чтобы вы спокойней доехали до границы, Турал и несколько ребят будут сопровождать вас, – добавил Алай.

Турал, услышав это, возликовал. Ведь ему выпала возможность еще некоторое время побыть рядом с Егане.

– Вы и ваши родители всегда были нашей опорой, – прощаясь, вдруг заговорил Гурген. Ты, Алай-джан, не знаешь, но ваша семья дважды спасла нас от гибели.

Алай удивленно посмотрел на Гургена.

– Сначала твой дед – Али-Солтан, упокой Господь его душу, и ты знаешь об этом. Но ты не знаешь, что и твой отец – Аждар, тоже. Я раньше тебе об этом не говорил, сынок, но теперь скажу. Твой отец погиб, спасая мою жизнь, и я никогда не смогу вычеркнуть этого из своей памяти. Так что, не поминайте нас лихом и спасибо вам за все. Даст Бог, свидимся. Затем помолчав, воскликнул, – Да будут прокляты все эти политики! Чтобы они все сдохли!

После их ухода Алай долго не ложился спать. Сказанное Гургеном потрясло его до глубины души.

***

На следующий день всем селом провожали Геворковых. Помогали все, кто чем мог.

На границе, на прощание старый Гурген обнял Турала за плечи, обнял его и Арам.

Когда подошла очередь прощаться Туралу с Еганой, Егана, взяла Турала за руку и, опустив голову, тихо шепнула ему, – Не забывай меня, я всегда буду тебя ждать.

Туралу в этот миг нестерпимо захотелось поцеловать ее, но, сдержавшись, он только сильнее сжал ее пальцы и также тихо произнес:

– Жди, мы скоро увидимся.

****

После отъезда Егане Турал долго не находил себе места. Успокаивался он только у полуразрушенной изгороди, где они когда-то встречались с любимой. Приходил он к месту их встреч так, как совершают паломничество к святым местам. Это было похоже на какое-то наваждение. Приходил он туда и после появления в доме Геворковых новых соседей – азербайджанцев, вынужденных переселенцев с территории Армении.

С первого дня появления новых соседей в селе, селяне не особенно хорошо приняли их. Уж очень они отличались по своему складу от местных азербайджанцев. И возможно потому называть их стали полупрезрительно – «еразами», что означает – «ереванские азербайджанцы». Турал тоже невзлюбил новых соседей, сам не понимая, – за что.


Оккупация


Со дня отъезда Геворковых из села, минуло два года. Карабахская война набирала обороты, и уже на благодатной и цветущей земле Карабаха шли ожесточенные кровопролитные бои.

В те времена, когда только что развалилась огромная страна, ни у одной из республик бывшей общей страны не было ни собственной армии, ни вооружения. И все же армяне вооружены были. И факт этот у многих до сих пор вызывает удивление.

Позже, когда военные действия будут вестись полным ходом, запасы вооружения армян будут пополняться за счет армянской диаспоры, имеющей огромную разветвленную сеть по всему миру. Оставили армянам вооружение и уходившие из Армении войска, некогда – советской армии.

Азербайджан в этом смысле, оказался совершенно неподготовленным. Никто и предположить тогда не мог, что в единой и неделимой стране когда-нибудь могут возникнуть территориальные притязания одного народа к – другому. Да и лобби у азербайджанцев, подобного армянскому, никогда не существовало. Уходившая же советская армия, покидая Азербайджан, не только не оставила вооружения, но даже взорвала некоторые оборонительные сооружения.

Не существовало никогда и укрепленных границ между Арменией и Азербайджаном. И новые границы между двумя республиками со времен Карабахской войны стали проходить по «линии огня», по захваченным армянами территориям Азербайджана.

И это был не только автономный – Нагорный Карабах. Помимо него армянами были захвачены еще семь районов Азербайджана, не входивших в автономную Карабахскую область.

И даже при таком раскладе, находясь в более чем невыгодном положении, Азербайджан не сдавался, отправляя на поля сражений своих бойцов.

Сегодня, когда азербайджанские вооруженные силы значительно превосходят по своей мощи – армянские, становится страшно от понимания того, что в те годы на поля сражений отправлялись почти безоружные и практически, необученные молодые ребята. Многих из которых там ждали гибель или – плен.


Плен


Шел 1992 год. Турал, как и многие его сверстники, был призван на фронт. Отправляя своего единственного сына на войну, Алай поцеловал его и дал свое напутствие:

– Твой дед погиб в мясорубке, пострашнее этой. Он погиб, но не сдался врагу и исполнил свой долг перед родиной. Я очень не хочу, сынок, чтобы тебе выпала такая же участь, как ему. И очень хочу, чтобы ты вернулся, и я смог бы понянчить своих внуков. Но, все же, воюй честно и не посрами наш род.

Рота, где служил Турал, была отправлена в Кубатлинский район, в самую горячую на тот период, точку Карабахской войны. Стояла их рота на окраине села – Сирик . Почти все призывники из роты оказались ровесниками Турала. Кроме их старшины – Маила, он был старше их всех, ему было – 47лет. И потому молодые бойцы окрестили его – «дядей», а по-азербайджански, – «дай-дай».

Обстрел с армянской стороны начинался ранним утром, обычно, в 6 часов утра. Обстреливали из установок – «Град». Обстрел велся настолько прицельно, то по складам, а то и по командному пункту, что Туралу иногда казалось, что кто-то поставляет армянам сведения о местонахождении этих точек.

В то страшное утро один из снарядов угодил в укрепленные сооружения и взорвался в непосредственной близости от Турала, отбросив его в сторону на 20 метров. И Турал, прежде чем потерять сознание, почувствовал, как что-то липкое и горячее заливает его лицо. И успел заметить, что место, где только что находились его ребята, превратилось в кровавое месиво. И как потом выяснится, в мясорубке этой уцелели лишь он сам и его старшина – «дай-дай» Маил. Их, раненых и без сознания и забрали тогда в плен армянские боевики.

***

Придя в сознание, Турал почувствовал резкую головную боль. При первой же попытке – подняться он понял, что связан – по рукам и ногам. Хотелось пить. Оглянувшись по сторонам, Турал понял, что находится в подвальном помещении. Внезапно над ним склонилось лицо его старшины – Маила.

– Как-ты, сынок? – шепотом спросил Маил.

– Где мы? – спросил его Турал. Поморщившись от боли, Маил ответил:

– Мы, сынок, у наших друзей, у армян, в плену. Что б Аллах взял их к себе! Из нашей роты в живых остались только мы с тобой.

Устроившись рядом с Туралом, Маил предложил:

– Давай, развяжу тебя. Тебя вчера связали, ранений сильных у тебя нет, контузия только. Вот они и побоялись, что как только придешь в себя, будешь в силах им ответить.

– А эти кто? – спросил Турал, кивком указывая на обитателей подвала.

– Тоже – наши, всего 12 человек, и все раненные или покалеченные. Кто сам сдался в плен, а кого, как и нас, притащили сюда без сознания. До вчерашнего дня здесь было 28 человек, 16 из них сегодня утром увезли. Куда – не знаю. Может, расстреляли, а может и – на запчасти отправили.

– На какие запчасти? – удивился Турал. И помолчав, переспросил:

– «Дядя» Маил, люди – не автомобиль, как можно делить их на запчасти?

Маил опять поморщился, по его лицу было видно, что каждое движение причиняет ему нестерпимую боль.

– Я вчера слышал, как один из армян говорил другому про «запчасти», сам удивился. Как видишь, армяне – народ практичный и продают наши органы за деньги. От кого-то – почки, от кого-то – печень, – смекаешь?... Сынок, в этом мире все продается и покупается. Ребята рассказали, что какому-то богатому армянину нужна была локтевая кость. Вон видишь того парня в углу? Зовут его – Вели. Ему ампутировали руку, два дня его продержали наверху, а потом бросили к нам, но уже без руки. Бедный, лежит, мучается от боли. А вот там лежит Имран, родом из Губы. Десять дней тому назад ему удалили почку. Он теперь – не жилец, совсем плох.

Ребята говорят, что как напьются боевики, приходят сюда, чтобы поизмываться над людьми. Два дня тому назад выкололи глаза вон тому парню, Горхмазом зовут. Повязку ему сделали наши ребята.

– Интересно, присел Турал, растирая затекшие ноги, – случайно половыми органами они не торгуют? Или это единственный орган, без которого армяне обходятся? Хорошо, что они со своими женами не советуются, а то бы все пленные азербайджанцы ходили без членов. И стоили бы наши члены дороже всех почек и печенок вместе взятых.

В подвале раздался дружный хохот. Все, кто находился там, оценили шутку Турала.

Внезапно сверху откинулась крышка подвала, и в проеме показалась голова бородатого толстого армянина. Он внимательно обошел взглядом мелких прищуренных глаз пленных и на азербайджанском языке выкрикнул резким, неожиданно высоким голосом:

– Ара, что смеётесь? Вам там, наверное, хорошо?

Переведя взгляд на Турала, бородатый накинулся на него,-

– А, очнулся? А я думал, что сдохнешь. Ну-ка, встань. Не понял, что я тебе приказал?

Собравшись с силами, Турал попытался встать, опершись о плечо старшины. Сверху спустили деревянную лестницу.

– Давай, ара, поднимайся сюда, – приказал бородач.

С трудом забравшись по деревянной лестнице на затекших негнущихся ногах наверх, Турал оказался в каком-то помещении, похожем на жилую комнату. Оглядевшись по сторонам, он заметил в углу за столом человек десять бородатых вооруженных мужчин. Те пили тутовый самогон и играли в карты. Неожиданно кто-то сзади ударил Турала чем-то тяжелым по голове, и Турал упал как подкошенный.

Четверо бородачей, резко подскочив к лежащему на полу Туралу, стали бить его – кто по голове, кто по спине и животу. Вдруг один из сидящих за столом поднялся и строго прикрикнул:

– Эй, Самвел, твою мать, я же тебя предупреждал, чтобы ты не бил их по почкам. Ты что, – тупой? Я же несу из-за твоей тупости убытки. Кто купит испорченные почки?

Толстый бородач, который откликнулся на имя – Самвел, перестал бить Турала, сделав предупреждающий жест и остальным. Его маленькие, вороватые бегающие глазки уставились на Сергея в раболепском почтении. Мягкой походкой подойдя к столу, Самвел налил себе самогону и все тем же, неожиданно высоким голосом обратился к бородачу:

Извини, Сергей, забылся я. Этот турченок, мать его…, в подвале шутил сидел. Я слышал, он сказал: «Я их маму!». Вот я его и наказываю.

Подойдя к Туралу, Сергей присел около него на корточках и на чистейшем азербайджанском языке произнес:

– Ара, вы – турки для меня – деньги. Я хочу, чтобы вас здесь стало побольше. И тогда денег у меня тоже будет – побольше. Я тебя продам по частям, так что иди и шути теперь. Понял?

Сказав это, Сергей обратился к Самвелу по-армянски. После чего Самвел и трое из тех, что били Турала, разорвали на нем рубаху и бросили на пол – животом вниз. Сергей вытащил из-за ремня большой острый нож и вырезал крест на спине Турала. Турал вскрикнул от неожиданной боли. А Сергей заорал кому-то, чтобы принесли соль. Взяв пачку, он разорвал ее и высыпал содержимое на рану. Турал закричал еще сильнее и потерял сознание.

– Ну что, сученок, будешь теперь шутить? – приподняв голову Турала за волосы, крикнул ему в лицо Сергей.


Маил – «дай-дай»


Очнулся Турал уже в подвале. Старшина Маил вытирал его спину мокрой тряпкой, счищая с нее соль. Все пленные, отказавшись от своей порции воды, поочередно отдавали их Маилу, и тот, смачивая тряпку, прикладывал ее к спине Турала. Но соль успела проникнуть глубоко, и острая жгучая боль не стихала, заставляя Турала корчиться. Только к ночи, немного свыкнувшись с болью, Турал сумел говорить. Он спросил у Маила :

– Маил-даи, а кем ты работал до войны и откуда сам родом будешь?
– До войны, сынок, я работал сельским учителем, детишек учил истории. Профессия самая что ни на есть мирная. В то время я даже и подумать не мог, что когда-то придется убивать. Часто думаю, что если останусь в живых, смогу ли вернуться к прежней профессии? А сам я из Агдама, оттуда и ушел на войну. Мой старший сын тоже воюет, жив ли он, не знаю.

–Не волнуйся, дядя Маил, он наверняка жив и здоров. Дай бог, скоро война кончится, и мы все повеселимся на его свадьбе. Старшина улыбнулся:

– Тебе тоже сыграем свадьбу. Невеста, наверное, у тебя есть и с нетерпением ждет тебя дома?

– Невеста…? Есть, Маил-даи, вот только ждет она меня не дома, а в Армении, – с грустью проговорил Турал.

Маил посмотрел на Турала непонимающе и покачал головой.

– Армянки умеют любить. Любовь у них сильная, горячая, как мартеновская печь.

Турал тихо рассмеялся.

– А знаешь, почему армянки всегда любили азербайджанских мужчин? Ответ прост – армянкам всегда нравилось благородство наших мужчин. Мы ведь умеем в женщине оценить красоту, и в каждой женщине видим, прежде всего, – мать. А для армянина женщина – ничто. Мы своих женщин ценим и никогда не отдаем чужим, а армяне ради своих интересов всю свою историю отдавали своих женщин и русским, и грузинам, и азербайджанцам. Испокон веков разные народы использовали армян как презерватив – используют и выбросят. И за свою историю они привыкли к этому.

– А почему ты пошел на фронт, ведь возраст у тебя уже не призывной? – опять спросил Турал.
– Из-за сына, побоялся его одного отпустить. А видишь, как вышло, нас в разные роты направили. Тогда я переживал, а сейчас думаю, что и хорошо, что он не со мной был.

– А как ты думаешь, дай-дай, надолго эта война?

– А кто его знает, – ответил Маил. – Разве мог кто-нибудь когда-нибудь подумать, что она вообще может быть? Разве мог я подумать, что мне – учителю когда-то придется взять в руки оружие? А ты терпи, сынок – опять заговорил Маил. Посмотрим, может получится отсюда сбежать .

– Я тоже об этом думаю, дай-дай. Там наверху их не так уж и много, в доме их всего десять гадов. А теперь скажи мне, Маил-даи, помолчав, спросил Турал, – как же удалось армянам захватить Карабах? Тяжело вздохнув, Маил пожал плечами.

– Много причин, Турал, много. Горе-руководители правили Азербайджаном тогда, да и теперь – не лучше. Карабах должны были отстоять еще в Москве, но струсили, наверное, за свои должности испугались. Да и мы сами тоже виноваты.

Любят наши – деревенские городскую жизнь. В последние годы все в Баку стремились, счастье свое там искали. Заканчивали средние школы и уезжали в Баку. Поступали в техникумы, вузы, а кто не мог учиться, шел работать на заводы. Многие из них – выходцы из Карабаха. Много сел осталось без молодежи, вот и отсюда, из Карабаха вся молодежь в Баку уехала. Все они говорили: «Мы любим Карабах. Карабах – наше сердце», а дома и дачи строили на Абшеронском побережье, бросив Карабах на произвол судьбы. Ты понимаешь, им надо было строить свои дома и дачи в Карабахе, в Шуше, Мардакерте, в Степанакерте, надо было здесь оставаться, чтобы нас здесь было больше, чем армян. Вот поэтому в наказанье нам, карабахские земли и перешли в руки к этой нечисти. Не ценили мы свою землю, зато армяне ее оценили.

– Ничего, Маил-даи, думаю, что придет время, и в Карабах мы еще вернемся, отстроим там дома и станем полновластными хозяевами этого края. И тогда Всевышний сменит гнев на милость и простит нас, – ответил ему Турал.

– Надо вернуть, – перешел на шепот Маил, – иначе дух погибших наших будет витать над этой святой землей и не даст покоя живым.

– А знаешь, сынок, – Маил приподнялся и сел, – я не боюсь боли. Давно не боюсь, еще с детства. И ты не бойся. И мрази этой не бойся. Они подлые и трусливые. Это они просто страх на нас хотят нагнать своей жестокостью. А только не знают, что жестокость – признак трусости. Фашисты тоже были жестокими, а где они теперь? Их разбили. И армян их жестокость погубит. А особенно не бойся умереть за свою землю. Человеку все равно один раз суждено умереть, так лучше уж умереть за родную землю.

– Как ты думаешь, дай-дай, – вдруг спросил Турал, – а где мы сейчас находимся? Что это за населенный пункт?
– Не знаю, сынок. И никто не знает. Может все же выведут нас наверх, тогда и поймем, где находимся. А тут даже звуков никаких не слышно.

– Боль хоть стихла? – участливо спросил Маил. Турал кивнул.

– Пройдет, хоть и болит, но быстро заживет. Соль – обеззаразит раны, нагноения не будет. А сейчас постарайся заснуть и думай о хорошем.

Пытаясь заснуть, Турал опять думал о Егане. Это было самое прекрасное из всего, о чем он мог бы сейчас подумать. И боль, действительно, стала отступать.

Перед его мысленным взором возникало лицо Егане, и ему казалось, что он даже чувствовал ее горячее дыхание на своей щеке….


Известие


В последние три дня Самая стала себя плохо чувствовать. С момента, как ушел на фронт ее Турал, ее кровиночка, она словно застыла вся. И что бы она ни делала, мысленно она все время была рядом с ним. Какое-то время она получала весточки от сына – то почтальон привезет письмо, а то кто-то из проезжающих зайдет – передаст от него приветы. И все бы ничего, но три дня назад с ней что-то произошло. В какой-то момент она почувствовала, что сердце у нее не на месте, а тревога за сына усилилась настолько, что она не могла ни спать, ни есть, ни работать. А день назад и вовсе слегла.

Алай, глядя на нее, тоже стал тревожиться за Турала. Ежедневные фронтовые сводки были неутешительными. Алая спасала его работа. Ежедневно в 6 утра он, как обычно, выезжал из дома, объезжал колхозные поля и фермы, а к 9-ти приезжал в свой кабинет.

И именно в этот день, когда они с Самаей провели еще одну тревожную бессонную ночь, в 10 часов утра в его кабинете резко зазвонил телефон.

От этого звонка сердце Алая оборвалось, словно оно почувствовало недоброе.

Переборов себя, Алай, наконец, снял трубку и услышал незнакомый голос:

– Здравствуйте, Алай-бей, вас беспокоит военный комиссар – майор Таривердиев.

– Здравствуйте, товарищ майор, – ответил ему Алай в тон, – чем могу быть вам полезен?

Немного помолчав, майор вдруг спросил:

– Алай муаллим, не смогли бы вы сегодня явиться в военный комиссариат? Нам необходимо поговорить.

– Еле сдерживая тревогу, Алай, тем не менее, решил пошутить.

– Уж не в армию ли вы решили меня призвать?

– Да нет, не беспокойтесь. У меня к вам другое дело, думаю, поважнее того, о чем вы говорите. А с чего вдруг вы решили, что вас могут призвать в непризывном возрасте?

– Как говорил один русский поэт, – «Мужчин в семье двое, – отец мой, да – я». Сына моего – Турала призвали, и он сейчас воюет. Остался только – я.

Майор Таривердиев молчал.
– Это шутка, конечно, – попытался выйти из неудобного положения Алай. После обеда я обязательно буду у Вас.

***

В Военном комиссариате было многолюдно. Толпились здесь, в основном, призывники и провожающие их.

Алай постучался в дверь кабинета майора Таривердиева и, услышав привычное, – «войдите», распахнул дверь. Майор приветственно привстал и, пожав протянутую Алаем руку, жестом пригласил его сесть.

Алая не покидало чувство беспокойства. И пока майор отдавал распоряжения своей секретарше – принести чай, он сидел и, вытирая с лица холодный пот, готовился к дурным вестям.

– Алай муаллим, – неожиданно начал майор, я говорил вчера с главой исполнительной власти – Азер-бейем. Он велел мне поговорить с вами, и вот, по какому делу.

Дело в том, что дня три – четыре назад в деревне Саттас Кубатлинского района, где служил ваш сын, под обстрел из установки «Град» попала группа ребят, служивших там. И к несчастью, почти все они погибли.

У Алая перехватило дыхание, он побледнел и машинально схватился за сердце. Но, тут же майор продолжил:

– Успокойтесь, Алай-бей, возьмите себя в руки, среди погибших вашего сына не оказалось. Возможно, что он жив. Но его теперь считают – пропавшим без вести. А это означает, что либо он сдался в плен, либо самовольно оставил место боевых действий и сбежал. Поэтому я должен вас предупредить, что если ваш сын даст о себе знать, вы обязаны сообщить об этом в комиссариат.

Алай исподлобья посмотрел на майора и произнес:

– Послушай меня внимательно, майор, – я своего сына хорошо знаю. И знаю, что не мог он оставить свою часть и убежать. В то, что он сдался в плен, тоже – не верю. А почему вы не допускаете, что он тяжело раненный в бессознательном состоянии попал в плен и сейчас находится у врага?

Майор Тарывердиев, поправив свой галстук, смущенно ответил:

– Все может быть, потому я вас и вызвал, чтобы вы были в курсе. Кроме того, мы, в свою очередь, будем информировать вас, если о судьбе вашего сына станет что-либо известно.

Алай покидал военный комиссариат совершенно расстроенным. По лицу его текли слёзы. Вытерев ладонью лицо, он подошел к своему УАЗику и, с трудом открыв дверцу, на ходу скомандовал шоферу, – «На работу, в колхоз».

Войдя в свой кабинет, он запер дверь на ключ и, едва дойдя до стола, повалился на стул и уже не мог сдержать рыданий.

– Господи, пожалей моего мальчика, – причитал он. Не забирай его к себе, у меня он – единственный. Я все сделаю, как ты велишь, Господи. Я каждый день буду ходить в мечеть… Только верни мне сына…!


Экзекуция


С утра пораньше люк подвала отворился, и в подвал по одному сбросили еще 11 человек. В тесном и безвоздушном пространстве подвала дышать стало совсем нечем. Новые пленные с трудом разместились на каменном полу. Ближе к полудню люк отворился вновь, и в подвал заглянула голова Самвела. Указав рукой на Турала и Маила, он спустил для них лестницу.

– Эй вы, живо поднимайтесь наверх! – провизжал Самвел.

Турал поднимался с трудом, саднила израненная спина. Поднявшись по лестнице, он увидел вчерашнюю картину – несколько бородачей в военной форме сидели за столом, играли в карты и выпивали. В воздухе пахло чем-то отвратительным.

– Анашу курят, – шепнул Туралу Маил.

Среди сидящих за столом Турал узнал и своего вчерашнего мучителя – Сергея. Сергей вразвалочку направился к ним. Обращаясь к Маилу, он вдруг перешел на крик:

– Ара, я тебя не понимаю. Вот он, – указал Сергей на Турала, – молодой пацан. Его на войну отправили насильно. Военкомат отправил. А ты – старый, зачем ты пошел на нас? Ты что, не знаешь, что Карабах – наша земля? Тебя кто просил с нами воевать, военкомат?

– Маил, спокойно взглянув на Сергея, заговорил тихо, но отчетливо:

– Ты не прав, армянин, Карабах – наша земля, и ты тоже это знаешь. Ты прав в том, что я по своей воле воюю с вами. Умереть я не боюсь, тем более, за правое дело.

– Сергей вдруг взорвался:

– Ара, врешь ты, турок поганый, – это наша земля! И мы вас всех – азеров уничтожим здесь! Понял?

Маил молчал, опустив голову.

– Я в Агдаме долгое время преподавал в школе, – тихо начал он. Я детей учил жить честно, любить и уважать наших соседей. Я учил их уважать и вас, армян. Кажется, я совершил тогда ошибку. Мне надо было воспитывать их по-другому, надо было внушать им ненависть к вам, точно так же как вы это делаете со своими детьми, внушая им с пеленок, что мы – турки – их враги. Ничего, если останусь живым, попрошу у своих учеников прощения.

Сергей прервал Маила:

– Ты, старшина, много берешь на себя. Все вы, кто здесь, умрете. И запомни, теперь уже – на нашей – карабахской земле. И ученики твои – змееныши не услышат твоих бредней.

– Не знаю, как зовут тебя, – в гневе выпалил Маил, – но я тебе вот что скажу. Земля предназначена для того, чтобы на ней работали, ее нужно пахать и засевать, а потом собирать урожай. Земля-кормилица любит, чтобы с нею нянчились как с ребенком, как за кокетливой женщиной ухаживали. И кто же будет за ней ухаживать? Вы что ли, – ленивые армяне, которые никогда не умели этого делать? Вы будете обрабатывать землю? Не смеши меня. Еще недавно на всех ереванских базарах торговали только азербайджанцы-крестьяне. Иначе армяне с голоду бы подохли. Ты что ли будешь обрабатывать землю или вот эти, твои помощнички – бандиты…? Вы ведь работать не любите и не умеете, умеете только хитрить и воровать. Ни пахать, ни сеять, ни скот растить не умеете. Так что выходит, что земля вам в итоге, понадобится только для второго ее предназначения, – вы все в ней будете похоронены. Все, увидишь! Всем вам здесь места хватит.

Побагровев от гнева, Сергей сорвался на истерический крик:

– Ты прав, турок. Мы – великая нация! Мы на земле работать не будем. Это вас, наших рабов, мы будем заставлять работать на нас, как это и делали всю жизнь.

Вдруг в комнате появился человек, по виду то ли врач, то ли – мясник, внешне похожий на русского, как определились пленники. На его белом халате отчетливо были видны пятна крови. В крови были испачканы и резиновые перчатки, и рукава халата.

– Послушай Сергей, – заговорил он, – сегодня я вынул 8 почек, 4 сердца и 4 печени. Давай, заказывай вертолет, их нужно срочно увезти, а то вся моя работа пойдет насмарку. И еще, – покосился он на Турала с Маилом и, понизив голос, попросил:

И прикажи, чтобы трупы убрали. То есть, пока еще не совсем трупы, но все равно они долго не протянут, анестезиолога – то у тебя – нет. И пускай отключают аппараты.

Эта новость явно обрадовала Сергея, и он, угодливо улыбаясь, весело проговорил:

– Николай Иванович, вы молодец, делаете меня богатым человеком. А вы не нашли мне еще хирургов? Я же вас просил. Может, кто в Москве захочет заработать? Скоро здесь работы будет много, рук не хватит. Материала – полно. А вертолет будет через 2 часа, я уже вчера об этом позаботился.

Врач, взглянув на Сергея с легким презрением, покинул помещение.

Сергей засуетился, явно позабыв о стоящих перед ним пленниках. И не обращая на них внимания, стал отдавать распоряжения.

– Эй, Самвел, давай быстро звони в Ереван, к Ашоту. Предупреди, чтобы вертолет не задерживал. Толстый и неповоротливый Самвел кивнул и вразвалочку вышел из комнаты. Вернувшись через несколько минут, он доложил Сергею, что задание выполнено.

Вспомнив, наконец, о пленниках, которых Самвел силой усадил на пол, Сергей повернулся к Маилу:

– Вы для меня – не враги, вы – рабы, материал, товар. Вот вы гордитесь все, глупые азеры, что в Баку много нефти. Но никто из вас не подумал, что главное ваше богатство это – вы сами. Ваши почки, печенки и прочая ваша требуха. Моя нефть это – вы, сиди и качай бабки.

Заметив вошедшего Самвела, Сергей заорал на него:

– Я же тебе говорил, Самвел, – учись, станешь врачом. А ты – скотина тупая, не учился. Вот закончил бы институт, сам бы потрошил этих турков. А так мы вынуждены приглашать живодеров из Москвы, бабки платить. Эти московские врачи не могут работать со всеми органами. Вот, к примеру, человеческие глаза и язык пересадить не могут. Столько материала пропадает.

– А члены пересадить могут? – хитро улыбаясь, выкрикнул с места Турал.

Внимательно посмотрев на него, Сергей обратился к Самвелу:

– А это идея. Самвел, сходи к Николаю Ивановичу, разузнай, мужской член пересадить можно?

Самвел с неохотой вышел и, вернувшись через минуту, доложил:

– Николай Иванович говорит, что про пересадку члена не слышал.

Неожиданно Сергей подошел к Маилу:

– Ты меня обидел, старшина. Столько лишнего тут наговорил. Что, думаешь, ты уйдешь после этого как и пришел? Тебя нужно за твою болтовню наказать. Вот поэтому мы и отрежем тебе язык, чтобы больше не болтал.

Турал увидел, как по знаку Сергея к ним направились несколько бородачей. Оттащив Маила от Турала, они окружили Маила плотным кольцом. Турал услышал душераздирающий крик Маила и последнее, что он увидел перед тем как потерять сознание, – широко раскрытый рот Маила, наполненный вспенившейся кровью.

Очнулся он после того, как на него вылили ведро воды. Не успев осознать, что происходит, он почувствовал, как на него стали обрушиваться удары. Это пьяные бородачи разминались на – лежащем на полу, Турале. Возможно, что они так и забили бы его насмерть, если бы опять не вмешался Сергей:

– Эй, хватит, испортите мне товар. Подойдя к Маилу, Сергей пригрозил:

– На этот раз ты поплатился своим дерзким языком, а будешь коситься на меня, останешься без глаз.


«Геноцид»


Вот уже более 20 лет Армения пытается навязать миру – миф о геноциде армян 1915 года в Османской империи. Что же было на самом деле?

В том далеком 1915-м году, в период 1мировой войны, произошло восстание армянского населения Карсской области Турции. Воспользовавшись ситуацией (русские войска наступали в Карсском направлении), армяне этой области решили отделить территории Карса от Турции и провозгласить там свою республику. И в течение нескольких дней вырезали почти все турецкое население этой области. Лидеры армянского националистического движения вступили в сговор и с некоторыми из офицеров русской армии, взяв с них обещание, что те поддержат восставших армян русскими штыками. Но, не сбылось. Русские войска не поддержали армян, и восстание армянских сепаратистов было подавлено турецкими властями. А армянское население, в большей части, было выслано за пределы Турции. Меры, предпринятые тогда Турцией, были вызваны суровой необходимостью, в целях сохранности территориальной целостности Оттоманского государства.

Возможно потому ни мировым сообществом, ни самой Турцией эти далекие события сегодня не рассматриваются, как геноцид по отношению к армянскому народу, а всего лишь, как сфабрикованная армянскими националистами политическая фальсификация.

Эта ущербная идеология – «побитого и изгнанного народа» на протяжении долгого времени является базовой идеологией армянского народа и в современной Армении, периодически выказывающей территориальные притязания то на одну, то на другую территорию сопредельных с Арменией государств.

И одной из самых первых таких территорий оказался и азербайджанский Карабах, на землях которого, как и на остальных территориях Азербайджана, армянское население в массовом масштабе появилось именно в 1915 году. После изгнания его из Турции.

К слову сказать, Эриванское ханство, на территории которого сегодня располагается часть Армении вместе с ее столицей, – исконные азербайджанские земли, в качестве компенсации подаренные выселенным из Турции армянам царским правительством России. Компенсации за моральный ущерб, за то, что не поддержали в 1915 году армян в Карсском восстании, хоть и пообещали.

Надуманная армянская шовинистическая идея о «великой Армении от моря и до моря» – идеология сегодняшней Армении. А корни ее уходят, скорее всего, в ту неудачную попытку Карсского восстания, подавленного турецкими властями. Да и ненависть ко всем тюркоговорящим народам, вот уже целый век разжигаемая армянскими политиканами и идеологами, скорее всего, так же, в армянском народе зародилась именно с тех самых событий.


Казнь


Наступило 24 апреля. День, который в Армении отмечается как день «геноцида» армян. Боевики решили отпраздновать это событие на местном кладбище.

Раним утром всех пленных азербайджанцев вывели из подвала и посадили в грузовую машину. Пленники не знали, куда их везут, но, не ожидая ничего хорошего от бандитов, называвших себя «фидаинами доблестной армянской армии», на всякий случай, попрощались друг с другом.

Доехав до кладбища, боевики прикладами автоматов вытолкали пленных из грузовика и построили их.

Встав перед импровизированным эшафотом, которым служила старая могильная плита, Сергей произнес пламенную речь.

– Много лет тому назад проклятые турки убили ни в чем не повинных армян. Они не пожалели ни детей, ни женщин. Сегодня святой день, и в такой день мне ничего не жаль, хоть я и понимаю, что теряю многое, а это, братья мои, немалые деньги. И сегодня бойцы доблестной армянской армии принесут в жертву геноциду армян этих азеров. Казнить будем в порядке очереди и по старшинству, – цинично заулыбался он, – кто старше, тот пойдет на плаху первым.

После его речи двое боевиков подтащили к могильной плите вырывающегося Маила.

К ним подбежали еще трое боевиков, переваливаясь с боку на бок, к месту казни прошествовал и Самвел. Прищуренные бегающие глазки его блестели кровожадным масляным блеском в предвкушении казни. Схватив несчастного пленника за волосы, он привычным движением поднес к горлу Маила нож. Дальше Турал смотреть не мог, и чтобы не лишиться чувств, как в прошлый раз, опустил голову и крепко зажмурил глаза. Когда он открыл глаза, бездыханное и обезглавленное тело Маила валялось в луже крови рядом с могильной плитой. Руки, и одежда Самвела были перепачканы кровью, кровью было забрызгано и его сияющее от счастья лицо. Такая же участь постигла и еще троих пленных.


Спасение


Когда дошла очередь до Турала, и он мысленно попрощался с жизнью, к кладбищу неожиданно подъехали несколько джипов. Среди бородачей прошел тихий ропот. Не прерывая официоза казни, Сергей сделал знак Самвелу – пойти узнать, кто приехал. Через несколько минут вернулся перепуганный Самвел и шепотом сообщил Сергею:

– Это Размик послал предупредить. Приехала комиссия из Москвы, хотят поговорить с пленными. Через час будут на нашей базе.

– Жалко, но придется мероприятие отложить, а то они и сюда могут нагрянуть, – испуганно посмотрев по сторонам, ответил Сергей.

Подозвав к себе одного из бородачей, он приказал ему оставшихся в живых посадить в машину и срочно отвезти на базу. Через час потрясенные увиденным и чудом своего спасения, пленники уже сидели в подвале.

Члены московской комиссии приехали ровно через час, как и обещали. Сергей встретил их на пороге дома широко распахнутыми объятьями, предложив пообедать с дороги.

Гости не отказались. Плотно пообедав и выпив армянского коньяка, который Сергей держал для исключительных случаев, они начали принимать пленных, вызывая их по одному.

Когда пред ними предстал Турал, председатель комиссии – седовласый русский мужчина, который представился – Вячеславом Ивановичем, стал расспрашивать его. Все, что он узнавал, он тут же записывал в свой блокнот. Турал рассказал, что родился в 1970 году в селе Саров Мирбаширского района. Попал в плен в бессознательном состоянии в деревне Сирик Губадлинского района. После чего председатель комиссии грубовато спросил у Турала:

– Ну как ты тут, мать твою, тебя не обижают? Если обижают, говори сейчас, а я приму меры. Затем, обернувшись к Сергею, сидящему рядом, заплетающимся языком спросил:

– Ты его не обижаешь? А то смотри, я приму меры.

Сергей, широко улыбнувшись, заверил гостя:

– Ну что вы, Вячеслав Иванович, как можно? Они же – военнопленные. Мы их кормим себе в убыток, что сами едим, то и им даем. Мы – армяне народ гостеприимный и добрый. А? – азер, подтверди, – обратился Сергей к Туралу.

Поняв, что комиссия ничем помочь ему не сможет, и что этот седовласый русский больше верит его мучителям, Турал, опустив голову, ответил:

– Мне жаловаться не на что, потому что жаловаться – некому.

По знаку Сергея, испугавшегося, что Турал может сболтнуть лишнего, один из его подручных быстро увел Турала.

***

После отъезда московской комиссии настроение Сергея было подавленным. Все пленники были переписаны москвичами, и Сергей уже не мог ими распоряжаться в своих нечеловеческих целях.

Связавшись по телефону со своим партнером по «бизнесу» – Ашотом из Еревана, он долго мямлил, объясняя тому сложившуюся ситуацию. На что партнер ему ответил:

– Слушай, Сергей, раз ты взялся делать бизнес на людях, то совсем не обязательно их продавать по частям. Можно и целиком, – цинично хохотнул Ашот. В Ереван сейчас понаехали богачи из Азербайджана, эти – «перевернутые» армяне.

Они привыкли там жить хорошо, а здесь попали в трудности. Денег у них – куча, а условий для жизни – нет. Им надо дома отстроить, хозяйство расширить. Словом, им понадобятся работники. Вот и нужно им предложить рабов для разных нужд в хозяйстве. Я наберу десяток таких толстосумов, а ты направишь мне своих пленных сюда. Только заморышей не присылай, никто не купит. Я тебя знаю, ты за копейку удавишься, наверное, не кормил их совсем? А теперь придай им товарный вид, подкорми, помой, чтобы не воняли. Понял? И не хныч, этих – записанных так продадим, а новых будешь продавать как и раньше – по частям.

Через 10 дней всех «переписанных» пленных повезли из Степанакерта в сторону Еревана. 18 из них доставили в Ереван, где во дворе одной из воинских частей их выстроили на плацу. «Товар» представлял Сергей. Как торговец на базаре, он нахваливал свой товар, только товаром его были – живые люди. Он старался выгодно подчеркнуть физическую силу исхудавших и измученных пленных. Покупатели, в количестве 11 человек, придирчиво осматривали пленных. Некоторых из них они заставляли раздеться, другим, подобно лошадям, заглядывали в рот.


Встреча


Турал стоял в переднем ряду. Вдруг среди покупателей он заметил своих бывших соседей – Гургена и его сына Арама. Сердце его радостно заколотилось. Впервые за все время плена он увидел нормальные человеческие лица, да еще лица близких ему людей. И все же он не знал, как относиться к тому, что люди, которых он когда-то любил и уважал, пришли сюда и как рабовладельцы, пытаются купить живых людей.

Вдруг старый Гурген громко спросил на азербайджанском языке:

– Кто-нибудь из Мирбаширского района есть?

Турал обрадовался, что у него появилась надежда на спасение.

– Я из Мир-Башира, из деревни Саров – громко выкрикнул он.

Гурген внимательно посмотрел на Турала, и по его лицу Турал понял, что он узнал его, хоть и не сразу, но, почему-то, не подает виду.

– Зачем ты мне, хилый и седой? – недовольно пробурчал Гурген.

Турал даже не понял, почему Гурген назвал его – «седой»? Ведь Туралу не было еще и – двадцати.

В разговор вмешался Сергей:

– Слушай, старик, за этого доходягу я много не попрошу, сам вижу, что не фонтан. Ты на седину не смотри, он еще молодой, немного подкормишь, туда-сюда и будет тебе хороший работник. Имей в виду, других, покрепче, я продаю по 5 тысяч баксов – за голову, а этого, так и быть, уступлю тебе – подешевке – за 2 тысячи.

Гурген начал торговаться.

– Ара, что ты говоришь? Какие 2 тысячи? Он столько не стоит. Битый весь какой-то, заросший, возраст определить трудно. А это что? – показал он на спину Турала, которая еще продолжала кровоточить. Я тебе дам 2 тысячи, а потом он у меня по дороге помрет? Мне работник нужен, а не инвалид.

– Мамой клянусь, он внутри здоровый, все органы на месте, – распалялся Сергей. Это только сверху царапина и то уже заживает.

– Последнее слово говорю, – одну тысячу, – уперся Гурген. Его еще лечить, кормить придется, расходы, сам понимаешь. Все равно его у тебя в таком виде никто не купит.

Сергей секунду подумав, уступил Турала Гургену за тысячу долларов.

Спустя некоторое время старенький УАЗик увозил из этого страшного места Турала, старого Гургена и Арама.

Турала посадили на заднее сиденье, рядом с Арамом. Гурген сел впереди, рядом с водителем. Часть пути они проехали молча.

Вдруг Гурген, закурив сигарету, перейдя на азербайджанский, заговорил с Туралом:

– Я хоть и не сразу, но узнал тебя. Я не мог это там показать, этот бородач не продал бы тебя мне. А так я купил тебя и заплатил не такую уж большую сумму.

Сейчас мы отвезем тебя к нам. Положение такое, что пока ты будешь у нас, боевики каждую неделю будут тебя проверять. Они не должны знать, что мы знакомы, а то заберут тебя обратно, и мы ничем не сможем тебе помочь.

В случае плохого поведения, то есть, сопротивления боевикам, тебя заберут и расстреляют. Жить будешь в сарае, если они увидят, что я взял тебя в дом, проблемы будут у нас. Будешь помогать по хозяйству, а дальше – жизнь подскажет.

Проехав более 100 км, Турал увидел указатель с надписью на армянском языке.

– Это – Раздан, деревня – Аргел, – перевел ему Гурген. Вот здесь мы и живем, приехали.

Въехав во двор, Гурген обратился к Араму:

– Отведи его к сараю, покажи его место.

Арам, всю дорогу не проронивший ни слова, доведя Турала до сарая, вдруг сердито произнес:

– Если бы не мой отец, я прямо здесь бы тебя пристрелил. Ты обесчестил мою дочь и ты хорошо знаешь, что за это полагается. Жаль, что я об этом узнал уже в Армении.

– Турал стыдливо опустил голову.

–Дядя Арам, прости меня, но мы с Егане любили друг друга. Никто же не знал, что так все сложится. Вдруг Арам рассердился:

– Не произноси имени моей дочери! Она никогда не любила тебя, и забудь о ней! Она сейчас замужем и очень счастлива. Мой зять Варташес ничего не знает о ее грехе, а если узнает, то убьет и ее, и тебя.

Услышав о замужестве Егане, Турал сник и больше не проронил ни слова.

– Ты будешь спать здесь – сердито буркнул Арам. Туалет – во дворе, когда захочешь, постучишься в дверь. Кормить тебя будем, но чем сможем.

Оставшись один в сарае, Турал увидел в углу старую железную кровать, застеленную рваным тряпьем. За сетчатой перегородкой, отгораживавшей кровать, кудахтали куры.


Отец


Списки пленных азербайджанцев московской комиссией были направлены в Министерство Национальной Безопасности Азербайджана.

Как только они были получены министерством, буквально на следующий же день на стол главы исполнительной власти Мирбаширского района – Азер-бея легла служебная записка, в которой содержалась информация и о Турале. В связи с этим обстоятельством отец Турала – Алай был вызван в исполнительную власть.

Сидя в кабинете у районного руководства, Алай чувствовал себя ужасно. Он понимал, что просто так в подобные инстанции не вызывают, и готовился к самому худшему.

Выдержав небольшую паузу, глава исполнительной власти, наконец, начал разговор:

– Сегодня я получил письмо из министерства Национальной Безопасности, в котором сообщается, что ваш сын сдался в плен армянам. Надеюсь, вы понимаете, какое это позорное пятно на репутации нашего района? Так что, Алай-бей, должен тебе сказать, что ты воспитал неважного сына, безвольного и слабого, одним словом, – предателя.

Алай хотел сразу возразить Азер-бею, но не мог, так как не знал всех обстоятельств дела, не знал, что же на самом деле произошло с Туралом. В одном только Алай был уверен, что не мог Турал добровольно сдаться в плен. И потому он терпеливо слушал говорящего, в надежде, что тот в процессе разговора прояснит ситуацию. Не услышав ожидаемого, Алай, чуть помедлив, ответил:

– Азер-бей, вы так и не сказали мне, при каких обстоятельствах мой сын попал в плен, и как я понял, у вас нет достоверной информации. И тем не менее, вы утверждаете, что мой сын – предатель.

– Я не намерен выяснять все нюансы этого дела, – возразил глава исполнительной власти, – это не входит в круг моих обязанностей. Знаю только одно – ваш сын в плену и это о многом говорит. И потому возникло еще одно обстоятельство, – опустив голову и рассматривая свои ногти, продолжил Азер-бей, – в сложившейся ситуации я не могу позволить вам руководить колхозом. Вас придется – переизбрать, – исподлобья посмотрел он на Алая.

Резко вскочив на ноги, Алай нервно заходил по кабинету.

– Знаете, Азер-бей, время покажет, предатель мой сын или – нет! Я знаю только одно, что его – совсем еще ребенка, практически необученного, вы отправили воевать. А трое твоих сыновей тоже воюют, только с девками в бакинских барах и дискотеках. Вот над чем стоит призадуматься! И в плен мой сын попал не по своей вине, а из-за бездарной политики твоего руководства. И твой президент даже представления не имеет о том, что творится на полях сражений.

– Что ты имеешь в виду под словом, – «твой президент»? Как ты смеешь оскорблять президента Азербайджана? – набычился Азер-бей.
– А то, что я его не избирал! Ни я, ни мои односельчане. И уверен, что его избрание подтасовали. И мы оказались правы, он – плохой президент!

Неужели ему не докладывают, что наших сыновей отправляют на фронт почти безоружных? Или он не знает, что они там даже нормальной пищи не получают? И что на патронах некоторые наши «патриоты» «алвер» делают, – тоже не знает?!

Тысячи наших сыновей гибнут по вашей вине, а вы все даже не знаете, – как, и при каких обстоятельствах?

Сидите себе в теплых кабинетах и подсчитываете наши потери. Интересно, что же вы говорите родителям погибших, укоряете их так же, как и меня?

Войну проигрывают не эти мальчишки, войну проигрывает твой президент со своим никчемным окружением – прихвостнями, вроде тебя. Разве они умеют руководить страной? Наши сыновья перестанут гибнуть, когда, наконец, они уберутся от власти и появится настоящий руководитель. Вот он-то и спасет нацию, и вернет нам Карабах. А что касается моего переизбрания, то этот вопрос будут решать мои односельчане-колхозники, а не вы.

Внезапно Азер-бей тоже встал:

– А ты не боишься, что я сейчас же передам твои слова – куда надо, и тебя там быстро научат уму-разуму?

– А мне бояться больше нечего, – ответил Алай, – единственного сына я потерял, и терять мне тоже больше нечего. Так что, можешь мне тут угрожать, сколько тебе влезет. Но запомни, если вы и вся ваша команда не в состоянии выяснить, как наши дети попадают в плен, то это выясню я сам! И докажу вам, что сын Алая Зейналова трусом быть не может! И в отличие от твоих сыновей, которых ты спрятал в Баку, пошел на фронт, а не спрятался под женскими юбками! – прокричав последние слова, Алай хлопнул дверью и ушел.

Через неделю в колхозе «Москва», по указанию Азер-бея состоялось общее собрание колхозников, на повестке дня которого стоял всего лишь один вопрос – смена руководства колхоза.

Взяв слово, Азер-бей пустился в пространную речь, которую начал с того, что колхоз, якобы, стал отставать по всем показателям, а закончил сообщением, что сын их председателя – сдался в плен армянам. Подытоживая свою долгую и витиеватую речь, Азер-бей вынес постановление – освободить Алая от занимаемой должности. Предложение его было поддержано – приехавшими вместе с ним – прокурором района и начальником милиции, которые в свою очередь, сообщили о якобы, хищениях в колхозе.

Алай сидел и молча выслушивал все обвинения в свой адрес, ни слова не сказав в свое оправдание. Но колхозникам эти обвинения показались несправедливыми, и они все как один выступили в защиту своего председателя. Один из защитников Алая – 80-ти летний Муртуз-киши попросил слова:

– Алай-муаллим возглавляет наш колхоз уже более 10 лет, и все мы довольны его руководством. Вот тут говорили, что показатели колхоза ухудшились, и я с этим согласен. Но только говорящий забыл пояснить, что подобная ситуация сложилась по всей республике. И не только в колхозах! В городах встали заводы и фабрики, да что там – заводы, нефть перестали добывать! У нас в стране сегодня полная разруха. Может и в этом Алай виноват? А я думаю, что виноваты в этом все мы. Потому, что из-за нашего равнодушия и глупости к власти пришли никчемные люди, горе – руководители, из-за которых вся наша республика превратились в мертвую зону.

Сегодня сын Алая в плену у врага. А кто в этом виноват? Кто ответит за гибель наших сыновей, которые ни за что погибают на полях сражений или попадают в плен к врагу? Кто ответит за то, что наши районы отданы врагу? Неужели и в этом Алай виноват? Я уже старый, аксакал, я лично голосую за нашего председателя и призываю всех за него голосовать. Потому, что достойнее его мы сейчас никого найти не сможем.

На секунду в зале воцарилась тишина, которая сменилась громкими выкриками селян в поддержку Алая. Так попытка Азер-бея избавиться от неугодного ему председателя колхоза не увенчались успехом.


В Раздане


Поселившись у своих бывших соседей в сарае, Турал, как и полагается купленному рабу, работал на них. Ежедневно с раннего утра его выводили из сарая и отводили в поле обрабатывать землю. В остальное время он работал во дворе дома – колол дрова, носил воду, поливал огороды, ходил за животными. За это Геворковы кормили его. Проверяющим же Турала – бородачам они время от времени сообщали, что Турал ведет себя хорошо, и что они довольны его работой.

Как-то раз, в начале июня старик Гурген вместе с Арамом опять отправились в Ереван за покупкой еще одного работника. Дома оставались мать Егане – Роза, которая в последнее время часто болела. Остался приглядывать за домом и сын сестры Розы – Артур.

Егане, с момента замужества проживала по соседству, неподалеку от дома ее родителей. В тот день она решила навестить родителей, еще вечером ее двоюродный брат Артур зашел к ним и сообщил, что Роза болеет, а отец с дедом должны уехать в Ереван на весь день. Родители ее мужа обычно не очень хорошо относились к тому, чтобы Егане часто посещала родителей. Ссылаясь на то, что у замужней женщины дома много работы, и ходить по гостям ей должно быть некогда. Но, Егане, заявив, что мать ее нуждается в ее помощи, настояла на своем. Отправляясь, она сообщила, что погостит у родителей несколько дней, пока не поправится мать.

Егане знала от своего мужа – Варташеса, что ее родители приобрели и поселили у себя работника-пленного азербайджанца, но то, что этим пленным мог быть Турал, которого она так и не смогла забыть даже после своего замужества, ей и в голову придти не могло.

Войдя во двор родителей, она заметила седого, заросшего, плохо одетого тощего мужчину, коловшего дрова во дворе. Она догадалась, что это и был тот самый пленный, о котором говорил ей Варташес. Увидев Егане, мужчина словно застыл, уставившись на нее. Турал узнал ее, немного повзрослевшую, но почти не изменившуюся Егане. Сердце его заколотилось от счастья, на глаза навернулись слезы.

Проходя мимо него, Егане вдруг услышала до боли знакомый тихий голос:

– Я сдержал свое слово, и сейчас я здесь, рядом с тобой.

Резко обернувшись, она посмотрела на пленного, пытаясь разглядеть в нем черты ее любимого Турала, голос которого она только что слышала.

– Ты кто? – спросила она взволнованно, вглядываясь в его лицо и постепенно узнавая его.

– Я сильно изменился, – смущенно сказал Турал, – и все же ты не могла не узнать меня. Я же обещал, что приеду к тебе…

Почувствовав, как у нее перехватило дыхание, Егане с трудом сдержалась, чтобы не расплакаться. Первым ее желанием было – броситься как когда-то, к нему на шею и прижаться к нему. Но она не могла себе этого позволить у всех на виду, ведь она уже была замужем, да и он для всех был – пленным азербайджанцем. И она вошла в дом, плотно прикрыв за собой дверь.

Вечером, когда все в доме улеглись спать, Егане потихоньку вышла во двор и прошла к сараю. Войдя в сарай, она увидела Турала, который сидел на своей кровати и при свете свечи чинил свою одежду. Увидев его, она упала к его ногам и, обхватив руками его голову, горько зарыдала.

– Милый мой, бедный мой, – рыдала Егане, что они с тобой сделали? Прости меня, прости...
– За что? – поднял ее Турал с земли, – ты же ни в чем не виновата.
– За все, за все прости, – плакала Егане. Боже, за что ты посылаешь нам такие испытания? – причитала она.

Подняв свою любимую с земли, Турал усадил ее рядом с собою.

– Как ты? – спрашивал он, рассматривая любимые черты этой женщины – теперь уже – чужой жены. Как ты жила все это время?

– Плохо, любимый, – плакала Егане, – очень плохо жила, с мертвой душой. Я ведь перестала ждать тебя, я даже боялась нашей встречи.

– А теперь выслушай меня, – шепотом проговорил Турал, – у нас мало времени. Нас не должны видеть вместе, твой отец запретил мне даже думать о тебе. Но я не за себя, я теперь за тебя боюсь. Если тебя здесь кто-нибудь увидит, у тебя могут быть неприятности. А теперь – иди. Но Егане не уходила, она стояла и тихо плакала.

– Я буду приходить к тебе, я попрошу деда, только он сможет меня понять.

Несмотря на все тяготы рабской жизни, Турал отныне не чувствовал их. Отныне он считал себя – счастливым, и этим он был обязан судьбе, которая вновь подарила ему встречу с любимой. С его – Егане, о которой он ни на миг не забывал все годы их разлуки. Егане, которая являлась ему во снах, и память о которой помогла ему выжить во всех страшных испытаниях, выпавших в последнее время на его долю.

***

Старик Гурген с Арамом вернулись из своей поездки далеко за полночь. Приехали они, как говорится, – «не солоно хлебавши», на этот раз купить нового раба им не удалось.

Наутро дверь жилья Турала отворилась, и в сарай вошел Гурген. Увидев старика, Турал поднялся с кровати и поздоровался. Пододвинув к себе табуретку, Гурген сел на нее и сосредоточенно вставив в мундштук сигарету, со смаком закурил. Все время, что он курил, он не проронил ни слова. Докурив сигарету, старик вытащил окурок из мундштука, сплюнул за дверь и неторопливо начал разговор:

– Ну что, солдат, как настроение?

– Ничего, бывало и похуже, – ответил Турал, осторожно присаживаясь на край кровати. Спасибо за хлеб – соль.

– Кормят тебя не хорошо? Сам понимаешь, – война. Мы и себе слишком многое позволить не можем.

Глядя в тусклые глаза старика, Турал произнес:

– Хорошо кормили только дома, да вы и сами это знаете, не раз и вас угощали, когда в гости к нам приходили. А в общем, на еду и здесь не жалуюсь, привык.

– Ничего, потерпи немного – продолжил Гурген, – может быть, скоро дома будешь есть. Я попытаюсь связаться с твоим отцом и сообщить ему, что ты у нас. Пока ничего другого обещать тебе не могу, но сделаю все возможное, чтобы ты остался в живых. Но ты знаешь, что я ничего не решаю, твою судьбу будут решать эти бородачи. Что молчишь? – посмотрел он на Турала, ничего не хочешь мне сказать?

Помолчав немного, и набравшись смелости, Турал наконец, сказал:

– Хочу спросить, как вы думаете, если бы ваш внук попал в плен к – нашим, как бы мои поступили бы с ним?

– Как поступили бы, я знаю, – поднял голову Гурген. С дедом твоим мы были друзьями, он спас мне жизнь, и я это прекрасно помню. Потому и стараюсь спасти тебя. Несмотря на то, что ты натворил с Егане. Когда Арам узнал об этом, так на тебя разозлился, что поклялся тебя убить. Но когда увидел тебя на том «рынке», пожалел тебя от души. Да и не способен Арам кого-нибудь убить, сам знаешь, он и мухи никогда не обидел. А поступил ты конечно, подло, девочку обесчестил. Я знаю, что Егане очень любила тебя, но ты не должен был этим воспользоваться. Что делать, если вам не суждено быть вместе? Нужно было смириться и отпустить ее чистой.

– Вот ты говоришь, старик, что я ее обесчестил. А я сейчас думаю, что самое большое бесчестие мое в том, что я позволил вам увезти ее в Армению. Бог создал ее для меня, а я был неблагодарным к Богу и потерял ее. Вот за это Всевышний и покарал меня, послав мне все эти испытания. Да, я знаю, что виноват, – опустил голову Турал. Но мы любили друг друга, и когда узнали, что расстаемся навсегда…, само так получилось. Любит ли она меня до сих пор, – не знаю, но я все эти годы так и не смог ее забыть. И столько молил свою судьбу еще хоть раз увидеть ее, что может судьба и сжалилась, пропустив меня через все ужасы плена. И вот теперь я рядом с ней, и несмотря на свое незавидное положение чувствую себя счастливым человеком от одной только мысли, что она рядом. Наверное, я буду счастлив и умереть рядом с нею. И еще прошу вас, никогда не упрекайте ее за грех.

Гурген задумчиво слушал его, понимая, что Турал говорит искренне.

– И все же, забудь ее, она теперь замужем, что было, то – прошло. У нее хороший муж, живут они счастливо, и к тому же он – армянин. И если ты хочешь остаться в живых, не трогай никогда эту тему.


Проводы


Как-то раз, сидя в своем сарае, Турал услышал во дворе шум и много незнакомых голосов. Вечером, когда Артур принес ему еду, Турал поинтересовался:

– Артур, будь другом, скажи, что там случилось? Кажется, много гостей?

Артур недружелюбно посмотрел на него и, надменно вскинув бровь, ответил:

– Какой еще ты мне друг? Турал армянину – не друг, а враг. Затем, помолчав немного, все же решил добавить:

– Ну, а если ты так уж интересуешься, то сегодня в нашей семье произошло важное событие, призвали в армию нашего Варташеса, зятя дяди Арама. Варташес и его родня приехали к деду Гургену за благословением, дед его благословил. Теперь наш Варташес будет бить твоих турок, а Егане будет его ждать.

Завтра из нашей деревни на войну пойдут еще 12 человек, везде будут проводы. У нас тоже сегодня проводы, знаешь, сколько вкусной еды наготовили? Дед Гурген всегда был запасливым, у него много тутовки и кизиловой водки, так что, проводы сделаем по первому разряду. Так и быть, если что-то останется, я тебе завтра принесу, выпьешь за победу наших солдат, которые будут трахать – ваших.

Пропустив мимо ушей ядовитые высказывания Артура, Турал вдруг спросил у него:

– А ты чего на войну не идешь, не хочешь трахаться с турками? Вот-вот, молчишь.

Ничего, скоро похороните и Варташеса и 12 других ваших орлов. Вот тогда я с удовольствием и выпью кизиловую водку деда Гургена, осушу весь его спиртной запас, за упокой их несчастных душ, позарившихся на – чужое. И речь пламенную произнесу над их могилами. А ты пойдешь на войну, и тебя помяну.

Услышав это, Артур побледнел, и со злостью схватив узловатую палку, что стояла в углу сарая, ударил ею Турала по голове. Турал от неожиданности упал, а Артур, распаляясь, стал пинать его ногами, пока Турал не потерял сознание. Очнулся Турал лишь к утру. Медленно поднявшись с земли, он с трудом дошел до своей кровати, свалился на нее и уснул.

В этот день Турала не кормили. Лишь на следующий день Артур принес ему тарелку пшенной каши и чай в железной кружке.

– А как же тутовка и вкусная еда? – с трудом улыбнувшись разбитыми губами, спросил Артура Турал. А то жду-жду, неужели не удастся выпить за Варташеса и других кандидатов в покойники?

– Тебе ничего не положено, неблагодарный, – не глядя на него, ответил Артур. Если бы не дед, я бы своими руками удавил бы тебя и бросил на съедение шакалам. Так что, молись Богу, чтобы старик долго жил. А чтобы ты порадовался, хочу тебе объявить, что наша доблестная армия захватила почти весь Азербайджан. Так что, от Азербайджана остался один – Баку. А Варташесу я передал, что ты сказал про него. Так что жди, война быстро закончится, и он вернется, вот тогда он и надерет тебе задницу.

Турал слушал его, улыбаясь:

– Ладно, успокойся, не нервничай. Жалко водки, так и скажи, а то выдумываешь тут всякие бредни о вашей доблести. Как говорится, – «армянин пехлеваном быть не может», – усвоил? Вы же все трусы, только на слабого нападать и можете, и то – целой толпой.


Егане


Через день после ухода Варташеса на фронт, Егане переселилась к родителям.

Турал часто слышал ее голос, иногда видел ее, работая во дворе дома, но только поговорить им никак не удавалось. И только спустя неделю, поздним вечером она пришла в сарай к Туралу. Увидев ее, Турал кинулся к ней навстречу и обнял ее. И казалось, что в целом мире нет силы, которая смогла бы разделить их.

Она с болью и нежностью всматривалась в его лицо.

– Боже мой, как ты изменился, если б не твой голос, я не узнала бы тебя никогда. Мне больно видеть тебя таким.
– Каким-таким?-спросил Турал.

– Ты изможден, измучен. Господи, ну что мне сделать, чтобы освободить тебя из плена? – в сердцах воскликнула она.

– Я не у врага в плену, а у тебя, – улыбнулся Турал, – я – твой раб.

– Глупый мой Турал, это я – твоя рабыня. Отправила мужа на войну, а сама – здесь, с его врагом.

– Молчи, не надо, – нежно приложил пальцы к ее губам Турал. Это – судьба. Это она так распорядилась, чтобы я благодарил Бога, что оказался в плену. Оказавшись в плену, человек становится изменником, но я не чувствую сейчас себя изменником, не чувствую. И с благодарностью приму все муки, все вытерплю, лишь бы быть рядом с тобой. Единственная боль, с которой я не смогу справиться, – опять тебя потерять.

– Как нам быть? – в который раз спрашивала его Егане. А знаешь, когда мы расстались, через некоторое время выяснилось, что я беременна. Родители узнали, был страшный скандал, отец грозился убить тебя. Он даже ударил меня…, а потом меня заставили избавиться от ребенка. Позже выдали замуж за Варташеса. Он неплохой человек, не злой. Детей у нас нет, за 3 года так и не получилось…. Варташес в детстве переболел чем-то, он – бесплоден. В первую брачную ночь он чуть не выгнал меня из дома, я плакала и просила его не позорить меня. Потом он долго спрашивал, с кем я согрешила, но я так и не сказала ему, с кем. Родителям он меня не вернул, но, простил или – нет, не знаю. А теперь проводила его на войну, и буду молиться, чтобы Бог пожалел его.

– Проклятая война, – вздохнул Турал. Люди убивают друг друга, и не знают, – за что. Ведь твоему Варташесу Карабах не нужен. Эту войну придумали в Ереване, а в Карабахе гибнут люди, не имеющие к ней никакого отношения.

– Главное, что мы – вместе, – перевела разговор Егане, – и война уже не кажется мне чем-то страшным.

Вдруг, осмотрев Турала придирчивым взглядом, Егане сказала:

– Завтра ночью, когда все будут спать, я принесу воды и искупаю тут тебя.

Турал смутился.

– Дед Гурген обещал, что раз в месяц будет пускать меня в баню.

– Ну, этого долго ждать, – возразила Егане, – заодно и белье сменишь. А с дедушкой я поговорила о нас, и мне показалось, что я сумела растопить лед в его сердце…

***

Рано утром Турала, как обычно, повели работать. На сей раз Гурген отправил его на стройку к какому-то зажиточному соседу. Рабочими на этой стройке были такие же, как и он, пленные азербайджанцы. Здесь он и услышал о том, что Красный Крест опять составляет списки пленных, но те, кто оказался в рабстве, в эти списки не попадут. А это означало, что и обменивать их тоже не будут.


Купание


Посреди ночи, когда Турал лежал без сна, дверь сарая внезапно отворилась. На пороге стояла Егане.
– Может ты поможешь мне? – шепотом попросила она, взглядом указав на два ведра, стоявшие рядом.

Подскочив с постели, Турал занес в сарай ведра с горячей водой, в одном из которых болтался черпак.

– А я подумал, что ты вчера пошутила насчет мытья, – засмеялся он.

– Ну, вот еще, ты такой чумазый, что так и хочется тебя помыть, – засмеялась Егане.

Затем она вернулась в дом и спустя несколько минут появилась со свертком, в котором оказались полотенце, чистая одежда, мочалка и мыло.

Поставив ведра в противоположном от кровати углу сарая, она знаком подозвала Турала. Турал подошел к ней и стал снимать с себя рубашку. Остановив его взглядом, она раздела его сама и вдруг замерла.
– Что это? – спросила она, показывая на его спину.

– Не смотри, – смутился Турал, – пройдет.

– Это они сделали? – помолчав, спросила Егане.

Турал промолчал.

Поливая из черпака Турала, она намылила в густую пену его голову, прошлась мочалкой по всему его телу, растирая до красноты. И только к спине его она прикасалась нежно и осторожно, периодически всхлипывая и вздыхая. Она мыла его так, как матери моют своих детей. Ее нежные руки скользили по всему его телу. Турал впервые за долгое время испытывал наслаждение и покой. Здесь, в этом старом и грязном сарае, в окружении старого хлама и кур за решетчатой перегородкой, он чувствовал себя счастливым и умиротворенным. Закончив процедуру горячим поливанием из черпака, она накинула на Турала огромное махровое полотенце. Турал с жадностью вдохнул запах свежего полотенца, вернувший ему ощущение дома. Еле сдерживая смех, Егане с удовольствием вытирала его отросшие вихры. И тут только Турал заметил, что платье на ней насквозь промокло, плотно облепив ее полную женственную грудь.

– Вот и помылись вместе, – перехватила его взгляд Егане.

Турал обнял ее, и, заглянув в ее глаза, увидел, что они горят желанием. Такими ее глаза он видел впервые. Это уже были глаза не той девчонки, которую он знал когда-то, это были глаза женщины – страстной и любящей его. Турал медленно снял с нее промокшее платье, поднял ее на руки и отнес на свою кровать – кровать пленного раба.

Боль, тревога, тоска, которые стали в последнее время постоянными его спутницами, отступили. Он чувствовал пьянящий запах ее тела, и это придавало ему сил. В ту ночь она отдавалась ему так, словно хотела отлюбить его за все годы их разлуки. Лишь незадолго перед рассветом она оставила его, не забыв при этом прихватить и ведра с купальными принадлежностями.

Она приходила к нему каждую ночь. И старый сарай становился для двух любящих сердец самым уютным и самым безопасным местом на земле. И казался им комфортабельней самого дорогого пятизвездочного отеля.


Стихи


В одну из таких ночей Егане как-то сказала ему :

– А знаешь, я иногда пишу стихи.

Турал со смехом посмотрел на нее.
– Помню, ты когда-то в школе для стенгазеты сатирические стишки сочиняла про наших двоечников. Неужели опять двоечники завелись?

– Не смейся, – обиженно посмотрела на Турала Егане, а то не прочту их тебе, и ты никогда не узнаешь, как я жила без тебя. Я сочинила их после нашей самой первой ночи.
– Ладно, не смеюсь уже, – прикрыв рот рукой, Турал сделал серьезное выражение лица.
– Нет, ты опять смеешься, я же чувствую, – надулась Егане.

– Ну хорошо. А знаешь, я ведь часто вспоминаю ту ночь, она была прекрасной. Правда, нам обоим она дорого обошлась, и Бог наказал нас за нее. Тебя выдали замуж за не любимого, а я стал пленником и рабом. Ну ладно, читай, – обнял он Егане.

Егане лежала, положив голову на грудь Турала, мечтательно устремив взор куда-то ввысь, выше крыши сарая, в самое небо. И простенькие, безыскусные и оттого трогательные строчки, полились из ее уст.

Так много я хочу сказать всего,
А за окном давно темно,
Что я сижу одна в тиши,
Во всей округе – ни души.
Поет свой блюз Патриция Каас
И вспоминаю я тебя сейчас….
Приятно будоражит плоть,
Та ночь, когда мы не могли уснуть
И теплая ладонь, и нежный поцелуй,
И взгляд таинственный, который не поймут.
Смеешься ты, смеюсь и я,
И манишь, дразнишь ты давно меня,
Но ты со мною не шути
Устрою пир для тела и души.

Турал смотрел на нее, пытаясь вслушиваться в каждое слово, и эти смешные, наивные стихи казались ему в тот момент великой поэзией.

И ты в плену сегодня у меня
И не поможет ночь, прекрасным сном маня.
Я так тебя хочу и знаю, что ты – мой,
И тихо шепчет голос твой: «Любимая моя…»

Он слушал ее, и ему виделось их родное село, родной дом, старая камышовая изгородь, где они когда-то встречались. Увидел он и родные лица – отца и матери. А Егане все читала, и на него напала сладкая дремота.

О, как прекрасна жизнь моя,
Так долго я ждала тебя.
Свет солнца ты в моем окне,
Дорожка лунная к мечте.
Я ведь живу одним тобой
И так хочу, чтоб ты был мой
Но вот беда, а если нет?
В душе моей погаснет свет.
И не хочу я думать, что потом
Сегодня мы с тобой вдвоем.
И я готова все отдать,
Чтоб вновь тебя обнять, поцеловать.
И не скрываясь, не тая
Я говорю тебе: «Любимый – я твоя…»

Целуя руки любимой, Турал наконец, вымолвил:

– Ты права, – я твой, а ты моя, и никто нас теперь не разлучит. Только – смерть….

– И смерть нас не сможет разлучить, – возразила Егане, потому, что смерти – нет. А души – бессмертны и даже там наши души будут вместе.


Надежда


Спустя три месяца, как-то раз поздним вечером к Туралу в сарай вновь наведался старый Гурген. Присев на табуретку и первым делом закурив, он начал разговор:

– Думаю тебе у нас неплохо, тебя ведь никто не обижает? Плохо только то, что в списке Красного Креста ты не значишься. Из-за этого у тебя теперь два пути – либо навсегда остаться здесь и через некоторое время обратно попасть к бородачам, они ведь все равно не отстанут, либо… ? Я вот что подумал, – а если переговорить с твоим отцом по телефону? Он сможет тебя выкупить у них?

– Я у отца – единственный, и думаю, что он сделает все для моего освобождения. Но у нас ведь никогда не было больших денег, ты же Гурген-эми, знаешь это. Но поговорить с отцом нужно, хотя бы для того, чтобы он знал, где я.

– Хорошо, завтра я поеду в Тбилиси. Поеду один, сыну своему – Араму я не смогу это доверить, он все испортит. Из Тбилиси позвоню к Алаю, а дальше – видно будет. Как говорят русские, – «Попытка-не пытка».

После ухода Гургена Турал прилег на кровать, и на него навалились воспоминания о доме, которым он все время своего пленения не позволял прорываться наружу, дабы не испытывать боли и сожаления по – утраченному. По утраченной родине, дому, по утраченной свободе. Он явственно увидел свою нежную заботливую мать, склонившуюся над его детской кроваткой. Отца, поднимающего его – пятилетнего, высоко над головой. Увидел и внезапно постаревшего, ссутулившегося отца, провожающего его на фронт. Увидел родное село, односельчан, друзей. Сердце его колотилось от радости и поселившейся в нем надежды на возвращение, которую он почти утратил. Он очень надеялся на встречу Гургена с его отцом. Он был уверен, что отец его сделает все от него зависящее, чтобы вызволить его из плена. И хоть он и понимал, что сделать это будет не просто, и что бородатые нелюди, которых, почему-то, здесь называли – солдатами, и которым доверять мог лишь очень наивный человек, могут обмануть его отца. Могут и заломить сумму, которой у отца может не оказаться. И все же надежда его не покидала. С этими мыслями Турал и уснул.


Известие


На следующее утро УАЗик Гургена направился в сторону Тбилиси, хоть дома Гурген сообщил, что едет по делам в Ереван.

Приехав в Тбилиси, Гурген нашел у железнодорожного вокзала переговорный пункт и заказал разговор с Мир-Баширом, на номер рабочего кабинета Алая.

В кабинете Алая внезапно зазвонил телефон. Некоторое время Алай не снимал трубку, пытаясь понять, кто ему может звонить. После собрания, устроенного Азер-беем, телефон в его кабинете молчал уже больше месяца. К нему перестало звонить районное начальство, да и некоторые председатели соседних колхозов – тоже. Никто не хотел связываться с Азер-беем.

Сняв трубку, Алай услышал знакомый мужской голос:

– Алло, Алай, ты меня слышишь?

– Я слушаю, – ответил Алай, – а кто это?

– Неужели не узнал? Это я, дядя Гурген.
– Здравствуйте, – понизив голос, наконец, узнал его Алай. Как вы там, как здоровье домашних?

– Слушай, сынок, у меня мало времени, я звоню тебе по межгороду, из Тбилиси. Хочу тебе сказать, что нам с тобой необходимо встретиться по очень важному для тебя вопросу.

– Алай в недоумении молчал.

– Сын твой – Турал у меня, в Раздане.

От волнения Алай на некоторое время лишился дара речи.

– Что молчишь? – спросил Гурген, – голова закружилась?

– Как он? – только и сумел вымолвить Алай. Он жив, здоров?

– Да, жив, не волнуйся, и здоров, похудел только немножко, но ничего, поправится.

В общем, завтра в шесть часов вечера я жду тебя в Тбилиси у входа на «Шейтан базар». Ты меня понял?

– Понял, обязательно приеду, – радостно ответил Алай.

***

После телефонного разговора с Гургеном Алай несколько минут пребывал в полной растерянности, на смену которой пришло состояние нервного возбуждения. Он чувствовал прилив сил, и не знал, с чего ему начать. Встав из-за стола и походив по кабинету, он решил поехать для начала домой, перед уходом предупредив секретаршу о том, что будет отсутствовать пару дней.

Приехав домой, он застал на кухне плачущую Самаю. Алай тихо обнял ее.

– Не плач, Самая, сын наш жив и сейчас находится вне опасности.

Самая обмерла.

– Откуда ты знаешь? – наконец вымолвила она.

– Ты только меня не спрашивай ни о чем, лучше приготовь мне костюм и свежую рубашку, я еду в Тбилиси.

Ничего не понимая, Самая ушла в комнату собирать мужа в дорогу.

Зайдя в спальню, Алай, наконец, смог дать волю чувствам и расплакался.

– Ай, Аллах, – спасибо тебе, что ты услышал мои молитвы, – проговорил он, воздев руки к Богу….

Через час Алай уже ехал в направлении к Тбилиси.

Приехав в Тбилиси, он поселился в привокзальной гостинице и ровно в 6 часов вечера стоял у главного входа на «Шейтан базар». Гурген уже был там. Обменявшись рукопожатиями, они прошли в ближайший духан, где решили посидеть и поговорить.

Разговор начал Гурген.

– Твоего сына вместе с другими пленными продавали в Ереване на базаре, как рабов.

Алай с ужасом посмотрел на Гургена, – Как «продавали»?

– Не спрашивай меня, Алай, я сам там многого не понимаю. Но, узнав, что есть такой базар, я решил туда съездить, там и увидел Турала. Даже не знаю, как сказать, короче, я купил его за одну тысячу долларов, и с мая месяца он живет у нас. Но скажу правду, он должен у меня работать, иначе боевики заберут его обратно, а это для него – гибель. Дома он под нашим присмотром.

Алай не знал, как осмыслить новость, которую сообщил ему Гурген. Он сидел и думал, сколько же его бедный мальчик успел пережить.

– Скажи мне правду, Гурген, – как он? Он не покалечен?

– Нет, не бойся, – ответил Гурген, с ним все в порядке, хоть и изменился немного. Видно, многое пережил в плену, – совсем седой стал. Я также знаю, что там его били, но на его здоровье это не отразилось, да и держится он молодцом, как настоящий мужчина. Только сильно скучает по дому.

– А ты не знаешь, – как он попал в плен?

– На эту тему я с ним не говорил, сам понимаешь, не хотел его травмировать. Но его продавцы говорили, что попал он к ним в бессознательном состоянии.

Алай облегченно вздохнул.

– Ради всего святого, помоги мне вызволить сына, – взмолился Алай. Мы с вами жили как братья, вспомните все хорошее и хотя бы раз в жизни сделайте богоугодное дело.

Старый Гурген закурил сигарету.

– Поэтому я и здесь. Но есть еще кое-что, дело в том, что в списке Красного Креста Турал не значится, поэтому обменять его на пленного армянина будет невозможно. Остается только один выход – договориться с боевиками, чтобы они его продали тебе. Но учти, здесь уже одной тысячей не обойдется, а сколько эти шакалы потребуют, я даже представить не могу.

Алай не задумываясь ответил:

– Старик, у меня кроме сына, других детей – нет. Я продам все свое имущество, я готов даже остаться на улице, только приведи мне сына.

– Ладно, не беспокойся. Я поговорю с ними и сразу поставлю тебя в известность. Думаю, это будет через неделю. Встретимся здесь же, в это же время.

Да, чуть не забыл, – полез в свой карман Гурген и, вытащив оттуда скомканный лист бумаги, протянул его Алаю.
– Алай недоуменно посмотрел на бумагу.

– Это письмо тебе от твоего сына, а скомкал, чтобы его не обнаружили на границе боевики. Взяв письмо дрожащими руками, Алай разгладил его и стал читать:

«Отец, здравствуй! Наверное, на долю каждого человека выпадают тяжелые испытания. Аллах послал их и мне. Но я уверен, что пройду через них с достоинством, как подобает мужчине нашего рода. Хочу, чтобы ты знал, я не был предателем и никогда не стану, ты можешь жить с высоко поднятой головой. Как бы мне трудно не было, добрые люди на земле есть. Я вас с мамой очень люблю. Береги маму. Твой сын Турал».

Глаза Алая наполнились слезами. Он перечитал это письмо несколько раз, он был горд своим сыном, он знал теперь наверняка, что сын его – не трус и не предатель. Но самое главное, он удостоверился, что сын его – жив. И еще, в письме сын не просил его о помощи, и это взволновало его вдвойне.

***

Приехав домой, Алай передал письмо жене. Самая прочла его и разрыдалась.

– Алай, мы должны спасти нашего мальчика, – молила она мужа. Государство нам не поможет, давай продадим все – дом, скотину, мои украшения. Зачем нам все это без нашего мальчика? – плакала Самая.

– Потерпим немного, – бережно обнял жену Алай. Главное, – он жив. И ты успокойся, мы продадим все, а не хватит денег, люди помогут нам. Турал будет с нами, и ты еще внуков понянчишь.

Успокаивая жену, Алай сам понимал, что будет не так–то просто вызволить их сына из плена.


Похороны


Вернувшись в Раздан, Гурген застал в своем доме столпотворение. Двор был заполнен людьми, у многих из них лица были заплаканы.

– Случилась беда, – подсказало сердце Гургену. Навстречу ему вышел Арам.

– Кто? – испуганно спросил Гурген у Арама.

– Варташеса привезли…. Убили его…, снайпер…, турок. Пуля попала прямо в голову. Бедная моя дочь, почему она должна была стать вдовой в таком молодом возрасте?! – разрыдался Арам. Гурген обнял сына за плечи.

– Не турок его убил, – тихо сказал Гурген, – война. Будь проклята эта война! Она унесет еще много молодых жизней. Сперва она заставила нас покинуть свой дом, теперь забрала мужа моей внучки, а потом и нас заберет, – в сердцах проговорил Гурген.

На следующий день Варташеса хоронили. На его похороны приехали и несколько бородачей. С пламенной речью выступил один из них, по имени – Мкртыч.

– Сегодня мы хороним геройски погибшего нашего брата – Варташеса, – начал Мкртыч со страдальчим выражением на лице. Он погиб за Арцах. Конечно, он мог бы еще жить, но земля Арцаха призвали его к себе.

Варташесик, брат наш, спи спокойно. Я тебя уверяю, что сам лично найду этого снайпера и пристрелю как собаку.

Обратившись к участникам похоронной церемонии, он вдруг предложил:

– А теперь давайте пойдем и помянем его. Надеюсь, есть чем? – сделав характерный жест у горла, Мкртыч ухмыльнулся. От такого горя выпить охота, – сделал он опять страдальческое выражение лица.

Глядя на Мкртыча, старый Гурген осознал, наконец, всю трагедию своего народа, но сказать вслух ничего не мог. Господи, ведь такое уже было в нашей истории, и опять повторяется, – думал он. Только вот, люди никак не вынесут из нее уроков…

Целый день и всю ночь родственники Варташеса и его боевые друзья поминали его. Поминавшие были уже настолько пьяны, что за столом начались пьяные выяснения.

Турала с самого утра никто так и не покормил, хоть он и работал весь день.

Артур тоже был пьян и едва ворочал языком. Его знаком подозвал к себе Гурген:

– Ты, я смотрю, на ногах не стоишь? – насмешливо посмотрел на него Гурген. А кто тебе разрешил так напиться? Ты что, не видишь, что в доме чужие люди, что надо следить за порядком, что работы много? – отчитывал он его.

– А где наш раб? – внезапно вспомнил о Турале Артур, пусть он работает, а то даром хлеб наш ест.

– Кстати, о хлебе, а ты кормил его сегодня?

– Нет, – ответил Артур, – пусть он сегодня почувствует наш траур, а то наглый совсем стал.

– Покорми его, – строго посмотрел на него Гурген, – и не распоряжайся тут, тут я пока еще хозяин! Положи ему чего-нибудь со стола и отнеси.

Артур взял немного еды со стола и, прихватив бутылку водки, нетвердой походкой направился к сараю. Войдя в сарай, он поставил тарелки на табуретку и вдруг вспомнил слова Турала, оказавшиеся пророческими. Слова эти вызвали в нем неимоверную злость, и, подобрав с земли валявшуюся палку, он набросился на спящего Турала. Бил его безжалостно и с каким-то садистическим удовольствием. Проснувшись от боли, Турал не сразу понял, что происходит, и только закрывал голову руками.

– Теперь можешь пить, помяни нашего Варташеса, – налил Артур водку в железную кружку. Клянусь, мы найдем его убийцу, и я лично прикончу его!

Сделав над собой усилие, кашляя и задыхаясь, Турал ему ответил:

– Хорошо, я помяну Варташеса, напьюсь от души. Скоро и тебя помяну, трус ты и дерьмо. А когда мы освободим от вас Карабах, всех вас помяну. Хотя, передумал я пить, – ударил Турал рукой по кружке, – много чести – пить за подонков. Да и тебе бы нужно меньше пить, а то, как говорится, – «Лучше от сифилиса лечиться, чем от алкоголизма».

Взбешенный Артур опять набросился на Турала, повалил его на землю и стал пинать ногами. Наконец, пьяный Артур выдохся и, покачиваясь, вышел из сарая, заперев дверь сарая на большой амбарный замок.


Плод любви


Десять дней Турал не видел Егане, она даже не выходила во двор. И когда он уже совсем отчаялся увидеть ее, она пришла к нему в одну из ночей. Похудевшая, в траурном черном платье и с покрытой черной шалью головой.

Турал подошел к ней и тихо обнял. Егане заметила кровоподтеки на лице Турала.

– Что это? Тебя били? Кто?

Турал виновато улыбнувшись, притянув ее голову к своей груди.

– Ерунда. Это мы с твоим братом Артуром от души помянули Варташеса.

– Значит это он тебя бил? – испытывающе посмотрела на него Егане. Ничего, я деду скажу, он тебя больше пальцем не тронет. Вот, оставила тебя без присмотра, а вы – мужчины без женского внимания готовы друг другу глотки перегрызть. Затем, помедлив, добавила:

– У меня для тебя есть две новости, одна хорошая, другая – плохая, – с какой начать?

– Начни с хорошей, – посоветовал Турал.

– Дедушка встретился с твоим отцом и передал ему твое письмо. Твой отец сказал, что выкупит тебя.

– А – плохая? – спросил Турал с интересом.

– Эта новость очень плохая, даже и не знаю, как теперь быть. Вы – мужчины не всегда разумны. С кем вы хотите связаться, с бандитами? Ведь никто из вас не подумал, что если бородачи узнают, что твой отец готов тебя выкупить, то они заломят такую цену, что вся ваша родня не сможет ее собрать. Но самое страшное, что как только они почуют большую наживу, они заберут тебя отсюда. А чтобы вынудить твоего отца заплатить эту сумму, они будут мучить тебя. И вообще, не верю я, что они не обманут и не убьют тебя, когда получат выкуп.

– И что же теперь делать, милая? Все равно нужно попытаться, рискнуть, другого выхода все равно нет, – ответил Турал.

– Не хочу я оставаться без тебя! – с горечью произнесла Егане. Да и боюсь я за тебя, не доверяю им, здесь ты все же в безопасности. И если честно, я попросила деда повременить с вопросом о выкупе.

Турал промолчал в ответ.

– У меня есть еще одна причина, по которой я попросила деда повременить, – загадочно улыбнулась Егане. Я – беременна…, и месяцев через семь у нас родится маленький человечек. Завтра мы едем в Ереван на осмотр к врачу. Так что, ты должен, пока не родится ребенок, оставаться со мной. Хотя бы для того, чтобы я была спокойна за тебя и не нервничала. А еще, чтобы ты смог выбрать имя для своего первенца.

Турал крепко обнял Егане, он был безмерно счастлив от этой новости.

– А как ты объяснишь беременность – своим? – спросил вдруг Турал.

– А я уже объяснила, все думают, что это ребенок Варташеса.

***

Перед поездкой к врачу Егане подошла к деду и, отведя его в сторону, шепнула ему на ухо, – поговорить нужно, дедушка.

Обняв овдовевшую внучку, Гурген вывел ее во двор, и присев на лавку возле дома, жестом предложил ей сесть рядом.

– Деда, ты можешь сделать так, чтобы я была счастливой? – в лоб спросила его Егане.

– Цава танем, внученька, что я должен для тебя сделать? Говори! Я все сделаю, лишь бы ты была счастливой до конца своей жизни, – сказал старик. Ты – единственный человек, чье слово для меня как – Евангелие.

– Одно несчастье уже постигло меня, я потеряла мужа, и больше мучиться я не хочу.

– Что ты такое говоришь? – замахал на нее руками Гурген.

– Тогда дай мне слово, что то, что я тебе сейчас скажу, ты никому не расскажешь, и это будем знать только мы с тобой. И еще, дай мне слово, что ты не будешь ругаться.

– Даю слово, – с тревогой взглянул на нее Гурген.

Долго не решаясь продолжить, Егане вдруг заплакала.
– Деда, я великая грешница, но я люблю его больше жизни.

– Варташес умер, девочка, и его – не вернуть, – начал Гурген. Тебе нужно жить дальше и думать о своем ребенке, которого ты носишь. Жизнь на этом не кончается. Вот родишь, будет тебе радость и память от твоего мужа.

– Это – не от мужа, – внезапно перестала плакать Егане.

– Не от мужа? Тогда от кого? – вскинул брови Гурген.

– Турал его отец, – быстро проговорила Егане, – прости меня, дедушка! – заплакала она опять.

От такого признания Гурген потерял дар речи. Затем поднявшись, он прошелся по двору, ругая, на чем свет, Турала:

– Я ведь говорил с ним, с этим маленьким негодяем, чтобы он даже думать о тебе не смел! – вышел из себя Гурген.
– Ты же всегда знал, что мы любим друг друга, и ты слово дал, что не будешь ругаться, – перебила деда Егане.

– Что значит – «любим»? – вспылил опять старик, – он азербайджанец, а здесь он – арестант! Что ты натворила!

– У Варташеса не могло быть детей, он был бесплодным. Одного моего ребенка вы все заставили меня убить, но на этот раз я никого не послушаю и рожу этого малыша! – твердо сказала Егане.

Гурген замолчал, затем посмотрел на Егане, погладил ее по голове и сказал:

– Ладно, так тому и быть, видно, с судьбой не поспоришь. Но, как же вы сможете жить с ним вместе? Здесь он для всех – хуже собаки, там, в Азербайджане ты тоже не сможешь жить спокойно, пока идет эта проклятая война.

– Дедушка, ты должен что-то придумать, у тебя теперь три пленника, которых нужно освободить.

– Хорошо, – сказал упавшим голосом старик, – я подумаю. А сейчас иди собирайся и не плач, тебе нельзя столько плакать. Остается только надеяться, что война закончится, и все будет как прежде. Может быть, и мы сможем вернуться в нашу деревню, во всяком случае, я надеюсь на это.

– И еще, деда, Артур избивает Турала. Скажи ему, чтобы он оставил его в покое.

Гурген нахмурившись, произнес:

– Ладно, поговорю я с ним, негоже беззащитного бить! А если драться хочет, пусть идет и воюет. Не беспокойся, Турала он больше не тронет, я ему не позволю. Затем замявшись, добавил, – Он, вроде, теперь нам как – зять, а своих зятьев мы – армяне в обиду не даем.

Оставшись один, Гурген долго сидел задумавшись. Он еще раз осознал всю масштабность трагедии, в которую были вовлечены два народа. И жертвами этой трагедии стали – его единственная любимая внучка, молодой парень, который вырос на его глазах и еще не родившийся их ребенок, его – Гургена правнук.
– Вай, Аствац, – воззвал Гурген к Богу, к которому в последнее время стал все чаще обращаться, – как ты на все это можешь смотреть спокойно?!

***

Егане с отцом и матерью уехали в Ереван к врачу. Вернувшись к вечеру следующего дня, Егане, как обычно, еле дождавшись когда все уснут, отправилась к сараю.

Турал не спал, с нетерпением ожидая возвращения любимой. Услышав ее шаги, он подошел к двери. Не успела дверь отвориться, как Турал втащил Егане вовнутрь и заключил ее в объятьях.

– Остановись, сумасшедший, – тихо смеялась Егане, успокойся, я никуда не денусь.

– Что сказал врач? – нетерпеливо спросил Турал.

– То, что я и думала, – я – беременна, уже 13 недель.

– А кто у нас будет, врач не сказал?

– Какой ты глупый, – счастливо засмеялась Егане, – откуда врач это может знать? Там же не видно.

– У нас будет сын! – утвердительно сказал Турал.

– Откуда ты знаешь, ты что, ясновидящий? – смеясь, спросила Егане. И тут же, прильнув к нему, тихо добавила, – я замерзла, лучше обними меня покрепче.

***

– Знаешь, а дедушка признал тебя зятем, – тихо проговорила Егане, привстав с кровати и потянувшись за платьем.

– Он – добрый и мудрый, – отозвался Турал.

– Жаль, что этими качествами природа не наделила моего отца, да и многих других наших армянских мужчин. Если бы все они были такими как мой дедушка, то войны никогда не было бы.



Часть 3

Решение


Прошло несколько месяцев, и в марте Егане родила. Это был, как и предсказал Турал, – мальчик, их – сын. По поводу рождения ребенка в доме Геворковых собрались гости. Во главе стола сидел сельский священник. Поднявшись из-за стола с бокалом в руке, он произнес тост:

– Сегодня у Гургена в семье прибавление, у него родился правнук. Видите, до чего силен Господь Бог, – он забрал Варташеса, – на что его воля, – но вместо него подарил Егане сына. Это – Божий промысел! Так выпьем же за это стоя!

Все встали и чокнулись, и никто из присутствующих не знал, что бедный покойный Варташес к «Божьему промыслу» не имел никакого отношения. Только Гурген и Егане это знали и осторожно переглянулись.

Увидеть своего сына Турал смог лишь, когда тому исполнился месяц. Как-то, поздно ночью Егане впервые принесла спящего ребенка в сарай к Туралу – показать отцу. Осторожно взяв сына на руки, Турал поцеловал его и неожиданно для себя, заплакал.

– Он связал нас навеки, – сказала Егане – забирая малыша у Турала. А как мы его назовем? Ему пора дать имя.

– Я тут долго думал, – отерев глаза ладонью, повернулся к Егане Турал, – давай назовем его Русланом. Я думаю, что ни твои армяне, ни мои азербайджанцы возражать не будут, и из-за него не будет эскалации конфликта.

– Руслан? – повторила Егане, взглянув на спящего малыша, словно примеряя к нему это имя, – я – согласна.

– Я давно хотел поговорить с тобой, Егане, любимая моя. Уже почти год, как я живу здесь. Мы встречаемся тайком, живу я как арестант. Не могу даже видеть ребенка, не то, что растить его. Это не может продолжаться вечно, нам нужно что-то решать. Поговори с дедом, пусть он опять свяжется с моими родителями. И если они смогут выкупить меня, мы уедем с тобой в Россию. Только там мы сможем жить спокойно.

Я буду работать, и мы там сможем вырастить нашего сына.

Егане с тревогой взглянула на Турала:

– Опять ты говоришь об этих бандитах! – с горечью сказала она. Неужели ты не понимаешь, что связываться с ними опасно? Может, мы что-нибудь другое придумаем? Или дождемся окончания войны и тогда уедем?

– Война не закончится быстро, – возразил Турал. И потом, я, сидя здесь, перестаю чувствовать себя человеком, я теряю уважение к себе.

Егане не стала ему возражать.


Бородачи


На следующее утро Егане подошла к деду Гургену и заговорила с ним о том, о чем ночью они говорили с Туралом. После их разговора Гурген уехал в Ереван, а оттуда – в Степанакерт, где и отыскал Сергея. Ему пришлось пройти через несколько постов, прежде, чем его привели на базу Сергея.

Войдя в помещение, Гурген застал Сергея за столом.

Тот, как обычно, играл со своими помощниками в карты, выпивал и курил анашу. Будучи навеселе, он встретил Гургена благодушно. Не желая долго находиться среди бандитов, Гурген сразу завел разговор о Турале:

– Помнишь, ты продал мне хилого турка?

Сергей прервал его:

– Что, – не доволен товаром? Не забывай, что у нас как в общепите – купленное возврату не подлежит, – ухмыляясь, ответил Сергей.

Внимательно посмотрев на него, Гурген продолжил:

– Вот ты меня перебил, а надо было дать мне сказать. Товар твой возвращать я не намерен, но хочу с твоего благословления и помощи теперь перепродать его.

Сергей с интересом посмотрел на Гургена.

– Родственники этого турка вышли на моего родственника в Тбилиси, и хотят выкупить его. Вот потому-то я и приехал к тебе, чтобы договориться с тобой насчет цены. Но только так договоримся, ты свое берешь, а я – свое.

– Твоя – там только тысяча баксов, – грубо перебил его Сергей. Ты ведь столько заплатил за него, или я что-то путаю?

– Да, тысячу я заплатил тебе, а сколько расходу я понес? Лечил его, кормил. Работник он, хоть и старательный, но – слабый, ты сам видел. Так что, денег на нем я больше потерял, чем приобрел. А сейчас хочу вернуть потраченное.

Сергей вдруг задумался.
– А родичи его – башневые? – спросил он.

– По моим сведениям, – не очень, но какую-то приличную для нас обоих сумму заплатить смогут.

Сергей выплюнул окурок и, придвинувшись вплотную к Гургену, вкрадчиво произнес:

– Турки всегда были богатыми, у них там – нефть.... Я много денег не затребую, принесешь мне пятьсот тысяч баксов, я его отмою, опрыскаю одеколоном и как огурчика свежим доставлю в Тбилиси. Так и быть, куплю ему хороший костюм и в Тбилиси дам еще телку. Соскучился он, наверное, по женской ласке, – скабрезно заулыбался Сергей. Но учти, твоих там – 10 штук, не больше, за то, что идею подал. Остальное – мое. Ты ведь и сам понимаешь, что без меня ты его не только до Грузии, ты до ближайшего поста его довезти не сможешь, тут же вас схватят, – налил себе водки Сергей . Его пристрелят, а тебя – посадят, как пособника врага. А тем более, – переправить его через границу. У меня везде свои ребята имеются, но всех их нужно «подогреть» бабками. К тому же ты меня заставляешь пойти против родины, отпустить нашего врага, это тоже чего-то стоит, – грозно посмотрел он на Гургена. Так что, это мое последнее слово. И учти, теперь за тобой будет пригляд особый. Откуда я знаю, вдруг завтра ты этот лакомый кусочек еще кому-то предложить вздумаешь. Так что, приставлю я к тебе моего племянника – Самвела. Он с тобой и в Тбилиси поедет передать туркам наши условия, и поживет у тебя, пока дело решать будем.

Гурген сидел и сожалел, что связался с бандитами. Он – старый мудрый человек, не смог понять, что эти люди способны на все ради денег. Не учел он и того, что там, где они чувствуют наживу, ради которой они не только родину, мать родную способны продать, надеяться на их порядочность и твердость слова – нельзя.

И осознав, что спорить с Сергеем бесполезно, он вместе с Самвелом вернулся в Раздан.

Самвел поселился в доме у Гургена. По вечерам, напиваясь в стельку, он как на работу шел в сарай – куражиться и избивать Турала. По негласному кодексу бородачей старый Гурген не имел права вмешиваться в происходящее, не мог он и воспрепятствовать тому, что творил Самвел, а тот зверел с каждым днем все сильнее и сильнее. Он и в доме стал вести себя нагло, по-хозяйски командуя всеми членами семьи.

Через неделю Гурген и Самвел на старом УАЗике отправились в Тбилиси. Из Тбилиси Гурген позвонил Алаю, чтобы договорится о встрече.


Договор


Все последнее время Алай пребывал в мрачном расположении духа. С последнего его разговора с Гургеном прошло более полугода, и за все это время Гурген ни разу не дал о себе знать. Алай был встревожен всем этим и боялся предположить самое худшее, – что Турала больше нет в живых.

В тот день он сидел в своем кабинете, когда внезапно зазвонил телефон. Сняв трубку, он почувствовал облегчение, услышав голос Гургена.

– Алай, здравствуй, много говорить не буду, – завтра я тебя жду в Тбилиси, в условленном месте, в 6 часов вечера.

Услышав в трубке отбойные гудки, Алай не сразу положил ее на место, он был вне себя от радости.

***

На следующий день, приехав на встречу с Гургеном, Алай увидел рядом с Гургеном бородатого незнакомца. Внешний вид которого и вызывающая манера держаться, произвели на Алая отталкивающее впечатление.

Разговор начал Гурген:

– Познакомьтесь, это Алай, отец Турала. А это – Самвел, от него зависит судьба твоего сына, – внимательно посмотрел Гурген в глаза Алаю.

– Мне очень дорога жизнь моего сына, – помедлив, начал Алай. Я могу заплатить выкуп за него, но в разумных пределах. Каковы будут ваши условия?

– Ваш сын пока жив, – внезапно пропищал Самвел, – и жизнь его теперь будет зависеть от вашего благоразумия и щедрости. Мое начальство поручило мне сообщить, что жизнь вашего сына оно оценивает в – пятьсот тысяч баксов.

Услышав эту астрономическую сумму, которой он никогда в своей жизни не видел в наличии, Алай, вне себя от гнева спросил:

–Такую сумму кому-нибудь в вашем Ереване платят? Неужели вы не понимаете, что я простой человек, и у меня нет собственного банка? От силы смогу набрать – 25-30 тысяч долларов, и то, их тоже у меня пока нет. Придется все продать, даже свой дом.

Самвелу не понравился ответ Алая, на что он, смачно сплюнув себе под ноги, зло проговорил:

– Это ты сейчас так говоришь. А вот когда мы пришлем тебе уши твоего сына, ты сразу станешь щедрее. За тридцать тысяч я могу прислать тебе только его член.

Схватив Самвела за горло, Алай, задыхаясь, произнес:

– Если хоть что-нибудь случится с моим сыном, я тебя и на том свете достану. И тогда тебе захочется вернуться на этот свет, чтобы исправить свою ошибку.

Раскрасневшийся Самвел с трудом вырвался из цепких рук Алая и дрожащим высоким голосом пропищал:

– Мне и здесь пока неплохо. Затем, обернувшись к Гургену, спросил его, – А ты что молчишь, не видишь, что он чуть не задушил меня?

Отойдя от Алая на безопасное расстояние, Самвел напомнил ему:

– Не забывай, азер, что сын твой в наших руках. Отдашь деньги, получишь сына. Так что, плати, папаша. С такими как ты, с ума сойдешь, честное слово.

– Не бойся, ты не сойдешь, потому, что прежде чем сойти с ума, его надо иметь. А у тебя нет ни ума, ни души.

Гурген не вмешивался в перепалку между двумя мужчинами, пытаясь найти хоть какой-то компромисс для решения судьбы Турала.

Алай понял, что погорячился, своим поведением подставив своего сына под удар людей, у которых тот находился. Понял он и то, что спорить с этим подонковатым бородачом было бесполезно и, подытоживая разговор, обратился к Гургену:

– Ты его начальству скажи, что я – сельский житель. Эту сумму я собрать не смогу, даже если ограблю Госбанк. Подумайте над моим предложением, и я тоже подумаю, где собрать деньги. Надеюсь, что на следующей неделе мы встретимся.

Гурген, наконец, тоже решил сказать свое слово:

– Ты постарайся, Алай, а мы с Самвелом проясним ситуацию. На следующей неделе я позвоню тебе, и мы встретимся.

***

Распрощавшись с Алаем, Гурген с Самвелом сели в машину и двинулись по направлению к Армении. Ехали молча.

Гурген с плохо скрываемым раздражением несколько раз посмотрел на Самвела, в который раз посожалев, что связался с этими бандитами.

Отныне и он был связан с ними, опутан паутиной их подлости и жестокости. Отныне он вынужден был терпеть у себя в доме этого типа, который к тому же, как увидел Гурген, был очень опасен. Мало было надежды и на то, что ситуация разрешится в ближайшую неделю. Ведь Гурген прекрасно понимал, что достать ту сумму, которую запросили у Алая бандиты, тот никогда не сможет. Сергей же за меньшую сумму вряд ли согласится отдать Турала. А это означало, что над Туралом нависла опасность, и, скорее всего, бандиты, разочарованные тем, что сделка не состоится, убьют его.

Он с ужасом думал об этом, и перед глазами его вставало заплаканное лицо его любимой внучки – Егане и личико ее маленького сына – Русланчика. Он не знал, как поступить, и в душе своей проклинал и этих людей, и войну, которую они сотворили.


Егане


Вечером, как обычно, Самвел навестил Турала в сарае, на этот раз он бил его еще более нещадно, и палка в руках палача затрещала и сломалась. Отведя душу, Самвел отбросил ее в сторону.

– Видел я твоего пахана, жадный дядька оказался, – взвизгнул Самвел. Тебя ему не жаль, жалко денег. Какую-то мелочь собрать не может. Ох…! И порублю же я тебя на куски, а потом вручу ему по частям, пусть мучается потом всю свою никчемную жизнь. Ты ведь меня знаешь. Ничего, еще недельку подожду, поживу здесь пока он не одумается.

Мне – что? – пустился в рассуждения Самвел, – мне и здесь неплохо. Жрать дают, водка у деда хорошая, да и внучка у этого старого пердуна красивая. Давно я таких красавиц не трахал.

Услышав это, Турал попытался подняться с пола, но не сумел.

– Знаешь, подонок, лучше убей меня сейчас, иначе я все равно тебя убью, – в гневе прохрипел Турал.

Самвел расхохотался в ответ:

– А, зубки прорезались, волчонок? На меня выступаешь, вонючий турок? Не волнуйся, еще успею тебя убить, вот только деньги от твоего папаши получу. А потом разделаю тебя, как барана. Так что, живи пока, Самвел пока добрый.

Закрыв за собой дверь сарая, Самвел нетвердой походкой направился к дому. Егане развешивала пеленки во дворе.

Все эти несколько дней, что Самвел жил у них, Егане не находила себе покоя. Она слышала, как Самвел бил Турала, и сердце ее наполнялось ненавистью к этому нелюдю. Несколько раз она замечала, как ее отец во время этих экзекуций уходил в дальний угол дома, чтобы не слышать того, что происходило в сарае. Как-то раз она готова была броситься в сарай, чтобы защитить своего Турала от рук мучителя, но дед-Гурген остановил ее.

– О ребенке подумай, – сказал он ей тихо, – и о своем Турале. Не навлекай беды. Потерпи немного, вот освободим Турала, тогда все этому негодяю и скажешь. И она тогда разрыдалась от собственного бессилия и невозможности изменить ситуацию. И ненависть к бандиту в ней росла и множилась.

Подойдя к Егане, Самвел шлепнул ее по ягодицам и гундосо пробубнил:

– Говорят, у тебя мужа нет, девочка? Небось, по мужской ласке соскучилась?

Не дав ему договорить, Егане плюнула ему в лицо.

– Эй, ты, шалава, одичала совсем? Меня – защитника Арцаха оскорбляешь? – грозно двинулся на нее пьяный Самвел.

Ничего-ничего, я тебя успокою сейчас, поучу уму-разуму, – процедил он сквозь зубы, утирая рукавом лицо.
– Только попробуй меня тронуть, – блеснула на него глазами Егане, я своими зубами твою глотку поганую перегрызу, вор!

– Кто – вор? – завизжал Самвел, – я – вор?!
– Ты! Воруешь нашу еду по подвалам и водку дедушкину втихаря пьешь. Тебя что, кто-то сюда в гости приглашал? Угощает тебя здесь кто-то? Или ты хоть на один кусок хлеба в этом доме заработал? – зло смотрела на него Егане. Только и можешь, что воровать и людей убивать. Ты-палач!

Глаза Самвела налились кровью.

– Ах ты, сучка, ты кого это людьми считаешь? Этих турков грязных? Да мы свои жизни не жалеем, вас тут защищаем, а ты мне кусок хлеба пожалела? Или спелись там у себя с турками, – «перевертыши»?

– А хоть бы и так, – нападала на Самвела Егане. Там, откуда мы приехали, нас хотя бы не обкрадывали и без спроса нашу еду не брали!

– Я так и знал, шлюха, что ты этих азеров людьми считаешь, – занес над ней руку Самвел.

Неожиданно на крики выбежали Арам и Гурген. Арам повис на руке Самвела.

– Ты что это делаешь, подонок, мы тебя кормим-поим, а ты на мою дочь в моем доме руку поднимаешь? – вдруг закричал на Самвела Арам.

Растерянно посмотрев на стоявшего рядом Гургена, Самвел вдруг сказал:

– Не знал я, что вы каждый мой кусок считаете, иначе не ел бы у вас.

А своей девчонке рот закрой, старик, если она меня оскорблять будет, ничего хорошего из этого не выйдет.

Проходя мимо Егане, он, понизив голос, прошипел ей:

– Ничего, змея, мы еще увидимся, ты у меня шелковой станешь.

Зайдя в дом, Егане еще долго не могла успокоиться.

***

Самвел каждую ночь устраивался на ночлег в комнату к Артуру. И каждый раз перед сном рассказывал ему о своих «подвигах». Артура от его рассказов начинало мутить, но связываться с пьяным головорезом ему не хотелось. И он обычно отмалчивался, делая вид, что спит.

В тот вечер Самвел ввалился в комнату не только пьяным, но и злым, и опять завел разговор с Артуром:

– Ты, по-моему, в армии не служил? В то время, как мы воюем за Арцах, проливаем свою кровь, ты прячешься под юбкой у своей сестры?

Артур промолчал, делая вид, что уснул.

– Ты что, щенок, не слышишь меня? – завизжал Самвел.

– Тебя, по-моему, сюда направили решить проблему турка, а не со мной по ночам разговаривать, – наконец ответил ему Артур. Ложись и спи, и мне дай спать! Я не обязан твой бред по ночам слушать. Ты завтра весь день бездельничать будешь, а мне вставать рано, работы много, – с раздражением ответил ему Артур.

– Ара, вы что, с ума все что ли, посходили? Страх потеряли? Как ты разговариваешь со мной? – завизжал Самвел. И эта – сестра твоя, никакого уважения ко мне не проявляет, обидела меня сейчас. Не гостеприимные вы какие-то. Артур ничего не ответил.

– А может она без мужика давно, потому такая злая? – захихикал Самвел. Смекнув в чем дело, Артур поднялся с постели:

– Слышишь, ты! Мою сестру оставь в покое, не видишь, она тебе – не пара? И насчет меня не беспокойся, это не твое дело, когда я пойду на войну. Успею еще повоевать.


Отчаяние


Открыв осторожно дверь, Егана, оглянувшись, вошла в сарай. Увидев сидящего на земле Турала, она кинулась к нему. Оторвав от подола кусок ткани, она стала стирать кровь с его лица.
– Что нам делать, Турал? – в отчаянии шептала она. Ведь я же говорила, что не нужно связываться с ними, а ты меня не послушал.

Турал молчал.

– Я боюсь их, Турал. Этот Самвел опасный человек. Он сегодня…

– Что – сегодня? Что он сделал? – вскипел Турал, – он… приставал к тебе?

– Нет, милый, не волнуйся, тебе и так тяжело. За меня не бойся, я за себя постоять сумею, он больше не осмелится посмотреть в мою сторону. Я за тебя боюсь, он убьет тебя однажды, – тихо заплакала она.

– Не убьет, – через силу улыбнулся Турал, – я – крепкий.

Уверения Еганы Турала не только не успокоили, но наоборот, вызвали в нем тревогу за нее. Он слишком хорошо знал Самвела, и понимал, что Егане недооценивала его. Задумчиво гладя ее волосы, он вдруг произнес:

– Милая, я хочу тебя кое о чем попросить. Егане посмотрела на него.

– В сарае я нашел хороший кусок дерева, помнишь, я когда-то в детстве игрушки тебе вырезал? Егане улыбнулась воспоминанию.

– Я хочу и для нашего сыночка нарезать игрушек. Принеси мне завтра нож, но только – поострее.

Егане настрожилась:

– Нож тебе нужен только для этого? – спросила она с тревогой в голосе. А может для чего-то другого…?

– Не беспокойся, милая, только для игрушек, – ровным голосом проговорил Турал, глядя перед собой.

***

На следующий день Артур, как обычно, вывел Турала из сарая и отвел его на работу в поле. Оставшись во дворе один, Самвел поджидал Егану.

Около полудня она вышла из дома и направилась к сараю, чтобы прибраться там. Кухонный нож, который она все же прихватила с собой, Егане положила под подушку Турала. Направившись к выходу, она внезапно столкнулась в дверях с Самвелом. Втолкнув ее обратно внутрь сарая, Самвел повалил ее на землю и стал срывать с нее одежду. Егане закричала, пытаясь высвободиться, но Самвел, преодолевая ее сопротивление, навалился на нее всем своим грузным телом. Тогда она попыталась ударить его, он схватил ее за руки и грубо заломил их за спину Еганы. От боли Егане закричала опять, и Самвел со всего размаху ударил ее по лицу. На секунду сопротивление ее ослабло, и тогда Самвел потянулся к ее губам. Не имея возможности сопротивляться, Егане плюнула ему в лицо и закричала еще громче.

Арам, находившийся во дворе, услышал крик дочери, и сообразив, что он доносится со стороны сарая, кинулся к сараю. Когда он открыл дверь, то застал ужасающую картину. Егане пыталась вырваться из цепких лап Самвела, тот же, держа ее крепко, наносил ей удары по лицу.

Кровь бросилась в лицо Араму, и он накинулся на Самвела, пытаясь освободить дочь. Самвел отмахнулся от Арама, попав кулаком по его лицу. Отлетев в сторону, Арам упал, ударившись головой о деревянную стойку. Но тут же вскочил и, подобрав лежавшую на земле увесистую палку, обрушил ее на голову Самвела. И продолжал бить, пока тот не потерял сознание.

Выведя избитую и растерзанную дочь из сарая, он запер сарай на замок.

Егане содрогалась в рыданиях, лицо и руки ее были в крови. Гурген, увидев их, спросил:

– Что случилось?

– Я убью его! – закричал в ответ Арам. Мы его кормим-поим, и этот подлец хотел ее изнасиловать!

– Кто? – с тревогой спросил Гурген, – ты мне можешь внятно сказать, кто этот подлец?

– Как – кто? – Самвел! Это ты виноват, ты привел его в наш дом. Так вот, как привел, так и выгони этого подлеца из нашего дома, – распалялся еще больше Арам.

Выйдя из дома, Гурген направился к сараю и открыл дверь. Сидящий на земле Самвел, обеими руками обхватив голову, ругался:

– Твою мать, я тебя удавлю своими руками! – ругал он своего невидимого противника.

– А ты, Самвел, оказывается, хуже турка, – задыхаясь от гнева, прохрипел Гурген. Они хотя бы убивают, но не насилуют. А ты гадишь там, где ел. Если бы не твое начальство, я бы тебя разделал на куски и скормил бы собакам. Сергею о твоих проделках я расскажу, будь уверен. А теперь убирайся отсюда, пес паршивый!

Самвел встал и буркнул:

– Ничего, мы еще посмотрим.

Осознавая всю безвыходность сложившейся ситуации, Гурген пытался найти из нее хоть какой-то выход. Он уже прекрасно понимал, что с бородачами проблему Турала – не решить. Они, скорее всего, обманут, возьмут деньги и не отпустят Турала. Но теперь появилась и новая проблема – его внучка. Гурген знал, что Самвел ее в покое не оставит. Вздыхая тяжело, старик еще долго оставался в сарае.


Турал


Вечером, когда все уснули, Егане опять пришла в сарай. Заметив кровоподтеки на ее лице, Турал сразу спросил:

– Самвел…?

Кивнув в ответ, Егане всхлипнула.

– Я принесла тебе нож, а он… меня на землю… и пытался…

Вдруг она с отчаянием произнесла:

– Турал, нам надо бежать отсюда, и чем скорее, тем лучше.

– Хорошо, я согласен. Но как быть с ребенком? Может, возьмем его с собой?

Егане покачала головой:

– Нет, ребенка мы оставим здесь, с дедом я поговорю. Дома ему будет спокойней. В дороге всякое может случиться, зачем рисковать ребенком? Когда закончится война, заберем его.

Решительность Егане передалась и Туралу, к тому же терпение его было на исходе.

–Выслушай меня внимательно, – серьезно посмотрел он на Егане. Сегодня вечером отправь Артура куда-нибудь из дома. Самвел, как всегда, придет сюда пьяный… бить меня, – горько усмехнулся Турал. Вот тут я его и свяжу. А когда я выйду из сарая, принеси мне другую одежду.

Егане кивнула.

– Сделаю все, милый, как ты сказал, и завтра мы оба будем свободны.

Сидя за столом рядом с дедом, Егане обдумывала план побега.

– Деда, ты обещал мне, что сделаешь меня счастливой, а что получается? Старик молчал, опустив голову.

– Я не могу больше всего этого терпеть. Не могу видеть, как этот подонок убивает Турала, да и для меня он стал опасен.

Словом, дедушка, мы с Туралом решили бежать.

– Куда? – поднял голову Гурген. Куда вы сможете отсюда убежать?

– Мы попробуем добраться до Грузии, а там видно будет, – ответила Егане.

– А если у вас не получится, если вас схватят? Ведь у него даже документов нет, как вы перейдете границу?

– Документы я возьму у Артура, они ведь с Туралом немного похожи.

И еще, – задумалась Егане, – помнишь, ты говорил, что есть одна дорога в горах, откуда можно пройти?

– Да, есть такая дорога, но ведь ты ее не знаешь.

– А я у местных спрошу. Не знаю, дедушка, удастся нам перейти границу или – нет, но здесь оставаться мы тоже не можем. А вдруг нам повезет?
– Эх, – покачал головой старик, – я тебе и возразить не могу, и помочь не в состоянии. Затем он встал и прошел в комнату. Вернувшись, он положил перед Егане деньги.
– Вот, это вам пригодится. Здесь не так много, но на первое время хватит. Только ребенка не берите с собой, он такой дороги может не выдержать.

– Знаю, деда, Русланчик останется с вами, – заплакала Егане.

***

К вечеру, когда Артур привел Турала во двор, Егане, подозвав брата, попросила его:

– Артурик, ребенок, кажется, простудился, всю ночь не спал, плакал. Надо бы козьего молока ему дать. Прошу тебя, сходи в соседнюю деревню, найди там тетю Марту, у нее есть коза. Купи для ребенка хотя бы баллон молока, денег я дам.

– Ладно, сестра, – с улыбкой ответил ей Артур. Только – далековато это, к вечеру боюсь, не обернусь. Передай деду, – вернусь ночью, а может и рано утром. Егане чмокнула брата в щеку в знак благодарности.

– Какой ты у меня хороший. Ничего, не спеши, главное, чтобы ты принес молоко. Через час Артура уже не было во дворе.

Как только Артур ушел, Егане вбежала в дом и стала собирать вещи в дорогу. Она брала с собой все только самое необходимое, понимая, что путь их будет нелегким. Несколько костюмов Артура висели в шкафу, и она взяла один из них для Турала. Затем, пошарив по карманам костюмов Артура, нашла его паспорт и спрятала в свою сумку.

Поздно вечером пьяный Самвел, сидя на лавке во дворе, вслух разговаривал с самим собою. Через щель в стене сарая Турал наблюдал за ним.

– Ты все равно станешь моей, еще спасибо мне скажешь, когда узнаешь, какой я мужик, – услышал Турал.

Наблюдая за бандитом, Турал только и думал о том, как бы заманить Самвела внутрь сарая и покончить с ним.

– Эй, Самвел, козел ты, хорошо тебя вчера Арам отмутузил? – насмешливо выкрикнул Турал.

Услышав слова Турала, Самвел взбесился и, схватив первую попавшуюся под руки палку, двинулся к сараю.

– На, получай, наглый турок, – заорал он, ворвавшись в сарай.

Но оказавшись в сарае, он не сразу обнаружил Турала. Притаившись за дверью, Турал внезапно ударил ножом в бок Самвела.

Самвел резко обмяк, и, взглянув на свой бок, увидел расплывающуюся по одежде кровь. От страха Самвел неистово завизжал.

Турал прижал его к стене и еще несколько раз вонзил в него нож. Он продолжал наносить ему один удар за другим, даже когда тот свалился замертво. Словно на него – доброго и ласкового мальчишку что-то нашло, и он потерял чувство реальности.

Турал посмотрел на мертвое тело своего мучителя и вслух произнес:

– На войне не бывает победителей и побежденных, на войне бывают убийцы и жертвы. Сегодня мы с тобой поменялись ролями, и сегодня я стал убийцей.

Это тебе за Егане, за ребят, которых ты казнил, за Маила. Это тебе за моего сына, которого ты сделал несчастным еще до его рождения. Это тебе за меня…. За то, что ты сделал меня – убийцей….

После этого Турал внезапно почувствовал, как к самому его горлу подступила тошнота и, не сдержавшись, он вырвал прямо в углу сарая. Туралу впервые пришлось кого-то убить, он никогда раньше даже курицы зарезать не мог, не мог и видеть, как это делают другие. И когда схлынуло чувство отмщения, на него накатила волна ужаса от содеянного им. Ему в ту минуту не было жаль Самвела, ему было жаль самого себя. Потому, что он понял, что никогда уже не сможет стать тем – прежним – добрым и счастливым Туралом.

В последний раз взглянув на безжизненное тело своего мучителя, Турал заметил на поясе Самвела кобуру. Открыв кобуру, он достал пистолет и сунул его себе за пазуху. Затем быстрыми шагами направился к двери.

За порогом его ждала Егане. В руках она держала сверток с одеждой для Турала. Увидев его, перепачканного в крови, она все поняла.


Побег


Через несколько минут помывшись и переодевшись, Турал стоял во дворе с небольшим чемоданом в руке. К нему подошла Егане и, взявшись за руки, они ушли со двора. Им казалось, что все в доме спят, но только старый Гурген не спал. Стоя у окна, он видел, как они уходят. И тогда он поднял руку и перекрестил их вослед.

Путь им предстоял долгий и опасный, и они не знали, сумеют ли они преодолеть его. Но им не было страшно, ибо спутницей их, помогавшей им все преодолеть, была их любовь.

Главным пунктом, до которого им предстояло доехать, был – Баграташен. И выйдя на трассу, издали заметив приближающуюся легковушку, они стали голосовать.

– Только не разговаривай в дороге, – посоветовала Туралу Егане, – пусть подумают, что ты – немой.

– Нам с братом до Баграташена – сказала Егане шоферу.

– До Баграташена не довезу, я еду на север. Могу довезти до Алаверди, – ответил ей водитель.

Оказавшись в машине, Турал сделал вид, что задремал.

– Брат твой уснул, – сказал водитель, устал, наверное? – спросил водитель.

– Он всегда спит в дороге, – ответила Егане, все равно он ничего не слышит и говорить не может. Потому я всегда его сопровождаю. Нам нужно в Тбилиси, там хорошие врачи, может, смогут вылечить его.

– А почему ночью едете? – спросил водитель.

– Утром надо быть у врача.

К рассвету Турал с Егане доехали до Алаверди.

***

Войдя утром во двор, Артур, оставив молоко на лавке, первым делом направился к сараю, чтобы как обычно, отвести Турала на работу. Дверь сарая была не заперта, и Артура это насторожило. Войдя в сарай, он увидел окровавленное тело Самвела. Выбежав из сарая, Артур закричал. На крик вышли Гурген и Арам.

– Что опять случилось, что ты так кричишь? – недовольно спросил его Гурген. Что, – турки Ереван взяли?

Тяжело дыша, Артур, указал дрожащей рукой на сарай и еле вымолвил:

– Там…,там Самвел…, в крови!

Все трое мужчин поспешили в сарай.

– А где Турал? – спросил Арам.

– Он уже далеко, – загадочно ответил ему Гурген.

Артур, ненавидящий Самвела, вдруг предположил:

– А может, он сам покончил с собой? Может, его совесть заела?

Арам сердито посмотрел на Артура:

– Хорошо бы так, но я так не думаю. Эта мразь готов был утопить в крови кого угодно и вряд ли поднял бы руку на себя.

Немного подумав, Артур с ужасом добавил:

– Значит и нам пришел конец…. Мы ведь должны о его смерти сообщить его начальству.

Внезапно вмешался Гурген.

– Ты – Арам, возьми женщин и ребенка, и срочно уезжайте куда-нибудь, подальше от деревни. Артур поедет в Ереван и там сообщит о смерти Самвела. Пусть приезжают и забирают труп.
– А ты – отец…? – с тревогой спросил Гургена Арам.
– А я подожду их дома. Я – старый, мне они ничего не сделают. А даже если и сделают, то лучшую часть жизни я уже прожил. Какая разница, что я встаю каждый день и ем хлеб, если вкуса хлеба не чувствую и радости от жизни – тоже? В этой стране, где убийцы стали уважаемыми людьми, а политики – убийцами, жить счастливо невозможно.

– А где же Турал? – спросил вдруг Артур. Гурген молчал.

– Егане исчезла! – закричал, выходя из дома Арам.

– Да, они убежали, ушли вместе, – тихо проговорил Гурген. Этот подонок не оставил им выбора…. Но вы никому об этом не скажете, – строго посмотрел на них Гурген. И будем молиться за них, чтобы Бог их сохранил. Артур с Арамом, опустив головы, промолчали.


Погоня


Вечером того же дня Сергей с несколькими своими боевиками приехал в дом Геворковых. Осмотрев труп Самвела, Сергей спросил у Гургена:

– Кто его убил?

Гурген, притворившись напуганным, произнес:

– Откуда я знаю? Может, ваш турок? Самвел бил его постоянно, может, переборщил немного?

Разгневанный Сергей не унимался:

– А где сам турок? И кто дал ему нож?

– Он убежал, а кто нож дал, – не знаю. Может, на стройке кусок арматуры наточил, он ведь на стройке работал.

Заметив пустую кобуру на поясе Самвела, Сергей поинтересовался:

– А где пистолет?

– Может, потерял? – предположил Гурген, – он каждый день здесь пьянствовал.

– А теперь ответь мне, старик, а где все твои домашние?

Кто еще кроме тебя здесь живет?

– Со мной сын мой с невесткой живет и старуха моя, – тихо ответил Гурген.

Вдруг один из боевиков подошел к Сергею, и что-то шепнув ему на ухо, отошел.

– А внучка твоя где? – вкрадчиво спросил Сергей.

Помолчав немного, Гурген ответил:

– Самвел дважды хотел ее изнасиловать, вот я и отправил ее с отцом и матерью в Россию. Так всем спокойнее будет. А старуха моя у сестры своей, если вдруг спросишь, – с вызовом посмотрел Гурген на Сергея.

Сергей рассвирепел:

– Ты врешь старик! Приведите! – отдал распоряжение Сергей.

Неожиданно в комнату вошел сосед Гургена – Артак, с которым у Гургена с первого дня приезда в село не сложились отношения.

– Вот он говорит, что внучка твоя – шалава, сбежала с турком. Он сам их видел ночью. Артак послушно кивнул. Затем, повернувшись к Гургену, Артак плюнул ему под ноги.

– Это ты, старик, слепой. А я каждую ночь видел, как твоя внучка к пленному вашему бегала в сарай, – со злорадством проговорил Артак.

– Выходит, что внучка твоя отказала армянину и с удовольствием трахалась с турком? – цинично заулыбался Сергей.
– А турок здесь у всех на глазах убивает героя Армении и трахает армянку? И ты хочешь сказать, что ничего не знал?

– Я и правда, ничего не знал, а этому гнилому соседу – не верьте, моя внучка с родителями уехала в Ростов.
– Ты думаешь, я тебе поверил? – взбесился Сергей, – или прощу тебе это, старый сводник? Ты мне соврал. Ты сказал, что Самвел пытался изнасиловать твою внучку, выходит, не изнасиловал. Так вот, мои ребята найдут турка и твою внучку и на твоих глазах изнасилуют ее.

Сказав это, Сергей ударил со всего размаха Гургена, старик упал на землю. Подойдя к нему, Сергей продолжил бить его ногами.

Затем, схватив Гургена за шиворот, он приподнял его и злобно прошипел в лицо:

– А теперь в последний раз спрашиваю, – где турок и твоя внучка – проститутка?

Превозмогая боль, старик взмолился:

– Не бей меня, я все расскажу…. Она с родителями уехала… в Россию….

Увидев упорство старика, Сергей подозвал двух бородачей.

– Ты, старик, больше никогда не соврешь! – сделал он знак подбежавшим подручным.

Двое боевиков схватили Гургена, раскрыли ему рот и, вытащив его язык, полоснули по нему острым лезвием ножа. Гургена пронзила боль, он закричал и рухнул на землю без чувств.

Бросив старика, Сергей скомандовал:

– Предупредите пограничников, пусть схватят их на Грузинской границе. У них все равно другого пути нет. Прихватите с собой и этого, – пнул он старика, – придет в себя, пусть полюбуется, как позабавятся с его внучкой. После чего группа Сергея на трех БТР-ах направилась к Грузинской границе.

Турал и Егане за это время успели на попутках добраться до населенного пункта в Ахталы. От Ахталы – до Баграташена, откуда до границы было – рукой подать, чуть менее – 10 км. Они решили не рисковать и стали пробираться пешком.

По дороге Егане сообщила Туралу, что взяла с собой паспорт Артура. – Вы с ним немножко похожи, – сказала она.

– На границе каждую мелочь проверяют, – возразил ей Турал, – и малейшее несходство сразу заметят.

Увидев впереди командно-пропускной пункт, они направились к нему.

На границе о беглецах уже были оповещены, и армянские пограничники, прочесавшие к этому времени всю границу, их уже поджидали.

Группа Сергея, выехавшая в том же направлении, через пару часов была уже между населенными пунктами Ахталы и Баграташена. Один из боевиков увидел в бинокль идущих вдоль дороги Турала и Егане, и сообщил об этом Сергею. Свернув в направлении беглецов, БТРы начали преследование.

Заметив погоню, Турал схватил за руку Егане, и они побежали в сторону гор. Карабкаясь по камням, они стали подниматься на гору, как вдруг, раздалась автоматная очередь.

Достав из-за пазухи пистолет, Турал стал отстреливаться. Сергей, выхватив у одного из бородачей автомат, прицелился и пустил по беглецам очередь, зацепив Турала. Турал хотел что-то крикнуть убегающей Егане, но, покачнулся и рухнул на землю. Увидев это, Егане вскрикнула и бросилась к нему. Она сидела над ним, кричала и пыталась поднять его.

Посмотрев на Егане угасающим взглядом, Турал улыбнулся ей и чуть слышно произнес:

– Я никогда не мог без тебя, мне без тебя всегда одиноко. После чего он закрыл глаза и умер….

Тем временем, боевики были уже совсем близко.

Склонившись над любимым, Егане словно окаменела. Она не могла поверить, что его больше нет. Затем, увидев приближающихся бородачей, прошептала:

– Я тебя одного не оставлю, не бойся. Я иду к тебе.

И взяв из холодной руки Турала пистолет, она с усилием взвела курок, приставила дуло к своему любящему сердцу и спустила курок. Голова ее упала на грудь ее любимого.

Когда к ним подъехали боевики, оба они уже были мертвы.

Увидев свою внучку и Турала мертвыми, старый Гурген, которого притащили с собой боевики, издал громкий вопль, подняв лицо и руки к небу. И страшный вопль его жутким эхом разнесся среди гор.


Послесловие


На следующий день по армянскому телевидению в обзоре новостей диктор передал:

– «На армяно-грузинской границе при попытке незаконного ее перехода силами армянской армии были уничтожены двое азербайджанцев».

По Азербайджанскому телевидению тоже передали, что:

– «Сегодня при попытке перейти армяно-грузинскую границу были убиты двое армян».

И только Российский новостной канал сообщил, что:

– «Силами армянских пограничников были уничтожены двое нарушителей границы. Личность и национальность нарушителей не установлены».

Тело Егане ее дед, брат и отец привезли в деревню и похоронили на третьи сутки. На поминках священник говорил:

– Турки всегда были нашими врагами и навсегда останутся ими! Они всегда ненавидели наш древний многострадальный народ. И потому каждый армянин обязан за свою жизнь истребить хотя бы одного турка, чтобы считать, что жил не напрасно. Их всех надо убивать, убивать и убивать, пока не перебьем всех до последнего. И не жалеть ни стариков, ни женщин, ни детей! Да будет так! Амен!

Сообщение о смерти Турала пришло к его родителям только на седьмые сутки. Алаю пришлось выкупать труп сына за такие большие деньги, каких у него не оказалось. И деньги эти помогли ему собрать его односельчане.

Турал был похоронен на сельском кладбище, неподалеку от той самой реки, которая с незапамятных времен носит древнее название – Тар-тар. Во время похорон мулла, после прочтения обязательной молитвы, выступил с речью:

– Правоверные, помните, армяне всегда были нашими врагами! Они – хитрые, подлые, коварные и неблагодарные. Как говорили наши деды, – самое первое вероломство было совершено армянином!

Вот я по телевизору недавно фильм смотрел про древний Рим, так даже там армянин предал своего друга – римского героя – Спартака. А Спартак когда-то ему жизнь спас. И знаете, как звали этого предателя? Так же, как нашего бывшего соседа – Тигран.

Они были, есть и останутся нашими врагами, они всегда ненавидели нас. Не верьте никогда ни жалобам их, ни сладким речам. Помните, правоверные, что каждый армянин за спиной держит нож, даже когда вы его от смерти спасаете. Да покарает их Аллах! Амин!

Старый Гурген вместе со своим сыном – Арамом растит осиротевшего маленького Руслана. А чтобы иметь возможность вырастить его, семье Геворковых пришлось покинуть Раздан и переселиться в другую часть Армении. Туда, где никто не знал о преступлении его матери, осмелившейся полюбить азербайджанца и отдавшей за эту любовь свою жизнь. Туда, где он был бы в безопасности, и где никто не смог бы упрекнуть его или поставить под сомнение его армянское происхождение.

Война – трагедия двух народов, разлучила его родителей – двух юных влюбленных, по сути, совсем еще детей. Преданно любивших друг друга, отдавших за эту любовь свои молодые жизни.

На азербайджанской стороне покоится он. Она – на армянской. И как бы далеко друг от друга не находились их могилы, души их, скорее всего, воссоединились в раю. Так, как они и мечтали когда-то. Когда были счастливы и жили единым желанием – никогда не расставаться.

Сраженная горем мать Турала – постаревшая и поседевшая Самая, каждый день с утра ходит на могилу к сыну. И только к вечеру возвращается домой, чтобы назавтра опять вернуться к нему. У нее в последнее время только лишь одно желание – соединиться со своим Туралом.

Раздавленный горем Алай стал реже приходить на работу, хоть руководство района в последнее время и изменило свое отношение к нему. И в кабинете Алая вновь стали раздаваться телефонные звонки.

А вечерами из комнаты, где Алай любит сидеть в темноте, не зажигая света, часто доносится его – то ли молитва, то ли разговор с самим с собою. Но разговор этот всегда заканчивается одной и той же фразой:

– "Господи! Если Ты есть, услышь меня! Пусть проклята будет эта война, пусть будут прокляты те, кто ее развязал!»….

Литературное редактирование-

Лейла Сабзали