Утро 25 января было серым. Дул пронизывающий юго-восточный сырой ветер. И хотя на термометре было не ниже минуса пяти градусов, шинели не спасали от холода. Нас, всех «достойных», с вещмешками за спиной построили на плацу перед полком.
- Однополчане! – торжественно начал командир полка, - Сегодня мы провожаем первую партию добровольцев выполнять интернациональный долг в дружественную нам страну. Родина оказала им высокое доверие…
- Табриз, - обратился я шёпотом к стоящему впереди Биктимирову, - ты сколько на губе оттарабанил?
- В общей сложности двадцать пять суток.
- А ты, Стёпа? – повернулся я к Степанову?
- Полтора месяца. Тоже в общей сложности, - хохотнул он, - Григорьев вообще безвылазно сидел около двух месяцев под следствием за то, что прапору в глаз дал.
- Вот поэтому мы и оказались в добровольцах. Кому, как не нам, родина могла ещё доверить?..
- А ну тихо, - послышался сзади приглушённый голос начальника штаба.
- …не легко будет служить вдали от родины, - продолжал комполка, - но мы знаем, что вы с честью выполните свой интернациональный долг…
- Какой, на хрен, долг? – язвительно шипел Биктимиров, - я лично, ни у кого ничего не занимал и никому ничего не должен. Я давал присягу Советскому Союзу, почему я должен защищать чужую страну?
- А мне это нравится, - подал голос Григорьев, - Уж лучше на войну, чем в дисбат.
- А если грохнут? – хихикнул Табриз.
- Ну, значит, туда мне и дорога.
- А мать не жалко?
- Да некому по мне плакать. Детдомовский я.
- Я кому сказал? Отставить разговоры! – опять подал голос начштаба, - Вас на войну провожают, а вы тут цирк устраиваете… Такой торжественный момент.
- Да, действительно, цирк, - снова хихикнул Биктимиров.
После построения, под звуки «Марш Славянки», мы прямиком строем отправились на аэродром, где в ожидании нас стоял разогретый Ан-12.
Пока мы шли, ветер слегка поутих, но повалил косой мокрый снег. Вылет сначала задержали, но прогноз до вечера был не утешителен. Вылет отменили. Снегоуборочные машины не успевали чистить взлётку.
Нас разместили в одной из летних казарм карантина. Казармы были щитовые и не отапливались. Мы стаскали кровати в кубрик сержантского состава – он был площадью поменьше. Сначала было холоднее, чем на улице, потом надышали, стало теплей. Так в шинелях и сапогах ночевали под двумя одеялами. Утром ни у кого зуб на зуб не попадал. Согрелись только тогда, когда в термосах привезли горячий завтрак.
Распогодилось к десяти часам – солнце стало пригревать, и мы повеселели. А ещё через час мы уже плыли над белоснежным царством облаков.
Когда приземлились в Сеще (Белоруссия), где было 22 градуса по Цельсию ниже нуля, нам захотелось обратно в Кривой Рог, в мягкий украинский климат. Но желание это было сияминутным. Нас покормили горячим обедом. Мы сразу отогрелись и щёки наши зарозовели.
- Ещё бы по стопарю налили, - мечтательно вздохнул за столом Степанов.
- Ага, спирта, - поддакнул Григорьев.
- В таком случае и я бы не отказался, - подговорился и Олесин.
- А кто мне клялся, что больше в рот не возьмёт? – напомнил я Витьке слова, произнесённые им в последнюю нашу с ним ночь на гауптвахте.
- А чо, он ещё и в рот брал? – съехидничал Биктимиров.
- Щас ты у меня возьмёшь, остряк, - ткнул я его в бок кулаком.
- Да ладно, шуток не понимаете?
- Шути, да знай меру, - вдохновлённый моей поддержкой, сказал Олесин.
- Выходи строиться! – прозвучала команда.
- Перекурить бы, товарищ сержант, - подал я голос.
- Отставить разговоры.
- Ну, началось, - буркнул Степанов.
В казарме нас снова построили в две шеренги и перед строем нарисовался франтоватый майорик с гусарскими усиками. Он сразу принял величественную позу оратора, и, как бы любуясь на себя со стороны, начал торжественную речь:
- Бойцы! Вам предстоит ответственная миссия…
- Да слышали уже, - раздался из строя голос Биктимирова.
- Кто это сказал? – округлил и без того круглые глаза оратор.
- Я, - ответил Табриз.
- Выйти из строя! – завизжал майор.
- Есть, выйти из строя.
- Как фамилия?
- Рядовой Биктимиров.
- Что ты слышал?
- Про ответственную миссию.
- Ёщё кто слышал?
- Да все слышали, - подал голос Степанов.
- Выйти из строя! – снова визгливо заорал майор, - Фамилия?
- Чья? – издевательски ухмыльнулся Степанов, когда встал рядом с Биктимировым.
- Ну, свою-то фамилию я знаю.
- А как у вас фамилия? – это уже Григорьев решил поддержать товарищей.
- Отставить разговоры в строю!
Тут уже и я не выдержал:
- Товарищ майор, зря вы так. Мы ведь даже не знаем, кто перед нами. Вы же не представились.
- Это что, бунт? – продолжал он орать, как недорезанный поросёнок, - Где вас только таких понабрали? Вы хоть знаете, что такое воинская дисциплина? Перед вами майор советской армии. Да я вас всех на губу… Вы меня на всю жизнь запомните…
- Да уж, не забудем, - ухмыльнулся Степанов.
- Это что тут за истерика? – за спиной майора появился полковник, - Что здесь у вас происходит, замполит?
- Товарищ полковник, разрешите доложить…
- Отставить. Я что тебе приказал?
- Накормить солдат и выдать сухой паёк в дорогу.
- Накормил?
- Так точно!
- Сухой паёк выдал?
- Как раз собирался… - майор сейчас был похож на мелкую дворняжку, виляющую куцым хвостом перед хозяином, но никак не на гусара.
- Опять демагогию разводишь? Ничего нельзя доверить, - и обращаясь к сержанту, - Отвести всех к старшине и выдать всё необходимое. Лично проверю.
- Есть! – козырнул тот.
- Ну что за замполиты мне попадаются? Один был недоумок, этот истеричка… - удаляясь, говорил себе под нос полковник.
Через некоторое время, после отеческого напутствия командира сещенского авиаполка, мы и ещё несколько таких же групп, присоединившихся к нам здесь, сидели в Антее (Ан-22) и ждали команды на взлёт.
- Вот есть же нормальные командиры, - сквозь шум моторов громко говорил Олесин, имея в виду полковника, - ну почему их так мало в армии?
- А есть шавки, - вторил ему Степанов, думая о замполите.
Шум моторов усилился, самолёт задрожал мелкой дрожью, напрягся, и плавно двинулся по рулёжной дорожке к взлётной полосе. На лицах моих товарищей появилось сосредоточенное выражение, такое, какое обычно бывает перед прыжком с парашютом.
Продолжение - http://www.proza.ru/2011/12/08/1471