1
Далеко в стороне, если идти от шоссе напрямки по бездорожью, то верстах в десяти, одиноко, словно в изгнании, на опушке леса ютится деревнюшка Небывалово. Горстка ветхих, стоящих гнездом домишек – это всё, что осталось от некогда шумной деревни.
В тот апрельский день, когда Никита стал выгружать из своего микроавтобуса вещи и заносить их в пустой Матрёнин дом, из жилищ вывалил народец подивиться на небывалое событие: в кои века новосёл в их глуши появился! Версии выдвигались разные: и что просвистался мужик, остался, как рак на мели; и что грешки за пришлым водятся, знать, от закона, лиходей, прячется; и что от гарпии-жены сбежал. Вопрос поставили прямо: зачем забрался в эти места?
– Нефтяник я, буровик. Привык к безлюдью и чтоб природа кругом. Заработал северную пенсию и решил осесть тут навсегда. Матрёна тёткой мне приходилась. Дом завещан мне, как единственному наследнику, – чистосердечно исповедался северянин.
– Что же жонку с собой не прихватил?
– Не успел запастись женой.
Мужики почухали лысины и молча разбрелись по домам. Бабы ещё посудачили меж собой, да и угомонились. Мужиком на деревне больше и то хорошо. Только дед Антип невзлюбил чужака с первого взгляда, когда дорогой автомобиль увидел, и, не удержавшись, рыкнул:
– Народ обобрали, а теперь на иномарках катаются.
Бабка Агафья ткнула локтем старого ворчуна в бок:
– Побойся Бога, Антипка. Язвишь людей языком, аки скорпий – ядовитым жалом. Все зубы от злобы сточил. За что ненавидишь всех?
Зыркнул злобно на соседку дед и побежал, как чёрт, вприпрыжку в свою домину.
– И лихоманка никакая этого каина не берёт, – покачала вслед головой старуха.
В короткий срок Никита подлатал дом, заделал в заборе щербины, из приюта привёз брошенную жестоким хозяином овчарку Эльзу и пригрел ничейную кошку Анфиску. Соседи сначала с недоверием к приезжему относились. Долго присматривались и, наконец, единодушно признали, что не только лицо у Никиты доброе и приятное, но и душа богата Богом: он и участливый, и в просьбах не отказывает, и деньги в долг даёт. По освящённому веками обычаю справил новоселье, всех пригласил, никого не обошёл вниманием. В общем, прилюбили Никитку поселяне.
Первое лето новосёла в Небывалово было и впрямь небывалое. Как и все, с курами ложился, с петухами вставал и с такой радостью трудился – не трудился, а отдыхал! Разогнёт Никита спину, чтобы перекурить, глянет по сторонам, а кругом – красотища! Заслушается жаворонка – точно ангелы на душе запоют. В лес войдёт – сердце так и замлеет от радости. Бродит бывалый таёжник по сосняку, обступающему поселение полукругом, не надышится густым сосновым духом; даже закурить не отважится, чтобы не осквернить благоуханного «благорастворения воздухов». А лес благодарственно открывает для доброго человека свои кладовые – грибы стоят рядами, черника стелется коврами, земляника пламенеет, обжигая взгляд.
В речке-невеличке с милым названием Лентяйка, струящейся по окраине луговины и почти не видной из-за высокой травы, лязгают зубами непуганые щуки – вот где раздолье бывалому рыбаку! Посидеть перед сумерками в тиши с удочкой, проводить взглядом ясно солнышко на покой – это ли не счастье!
Раз в неделю Никита в город выбирался на своём фургончике. Загодя обходил всех немногочисленных соседей и принимал заказы на домашние потребы. Бабы за это готовы были в ноги кланяться добросердечному соседу. Выбраться в центр из глухомани – целая проблема. Да и много ль утащишь на себе? Словом, ко двору Никита в Небывалове пришёлся.
2
Как только не называют в народе сентябрь: листопадник, златоцвет, дождезвон, хмурень. И понятно почему: сентябрь – дед ноября и, как всякий дед, бывает капризным, хмурым и плаксивым. Однако сентябрь доводится и внуком июлю: после унылых дождей, глядишь, ветер уходился; небо выяснилось, погода разгулялась. Бери не зевай даром щедрые дары хлебосольной природы, кто не ленив! Лес перед наступлением заморозков с радостью отдаёт своим паломникам последние грибы. Заболоченные низины, усыпанные жгучими самоцветами клюквы, только и ждут своего кладоискателя. И родимая земля-кормилица торопится добро отдать своему заботливому хозяину. Прохлаждаться тут некогда. Весь народ кругом делом занят. И Никита, в том числе, налёг на свои сотки. Закрома пополнились свежим урожаем.
В трудах и заботах прошмыгнули три недели сентября. Солнышко угасло, зачастили дожди, деревья стряхнули лист. И тут нежданно-негаданно нахлынуло на Небывалово войско зубатых агрессоров – крыс. А всему виной – заброшенная полуразрушенная ферма, где в старые добрые времена трудились почти все местные крестьянки некогда процветающей провинции. Теперь же вместо ласковых коровушек в полуистлевшем коровнике обитают легионы неистребимых ненасытных тварей. Чувствуя приближение холодов, они начали перебираться в тёплые места, где можно сытно перезимовать – в людские жилища. На новом месте мерзкие грызуны вели себя так дерзко, что деревенские мурки отступали. Если даже какой-нибудь отважной кошке и удавалось вцепиться зубами в хвостатую уродину, то на шум, поднимаемый крысой, тут же устремлялись десятки её рассвирепевших сородичей. Нередко молодых и неопытных в своём деле кисок находили растерзанными в клочья.
В один из сумрачных октябрьских дней Никита, как обычно вернувшись из города, посигналил несколько раз, и соседки стайкой собрались у машины, чтобы, рассыпаясь в благодарностях, получить каждая свой заказ. Он одной рукой подавал пакеты, а вторую удерживал на груди.
– С рукой-то что? – участливо спросила бабка Агафья.
Вместо ответа сосед чуть расстегнул куртку – из-за пазухи тут же вынырнула премиленькая мохнатая мордашка с розоватым лепёшкой-носом, короткими оттопыренными ушками и чёрными задорными глазками. Бабы побросали свои пакеты, обступили Никиту и осыпали вопросами:
– Никак хорь? Где поймал? Гляди ты, никого не боится. Он, что, ручной?
– Он самый, хорь – гроза мышей, крыс и кротов, – отозвался довольный Никита, поглаживая зверька по круглой головке. – Самец. Авелем звать.
– Никитушка, так ведь хорь не только мышам гроза, он и кур наших всех передушит, – опечалилась бабка Агафья.
– Ну что вы! Это же не дикий хорь, а домашний. Он в доме жить будет, на улицу на поводке ходить, как щенок. Так что рябушкам вашим ничто не угрожает, слово даю.
Не успел Никита переступить порог своего дома, как четвероногие питомцы устремились ему навстречу: овчарка Эльза стала радостно бросаться на грудь, а подлиза-Анфиска, распушив рыжий хвост – вертеться у ног.
– Погодите, шельмы, дайте хоть раздеться! – простодушно засмеялся хозяин.
Однако не успел он расстегнуть куртку, как хорёк, увидав нетерпеливо повизгивающую овчарку и мурчащую кошку, свесился вниз и выскользнул из рук. Дальше всё произошло очень быстро. Анфиска настороженно повела носом и, унюхав странный запах, исходящий от шерсти незнакомца, зашипев, стала пятиться. Это подзадорило Авеля, и он запрядал вокруг кошки, приглашая к игре. Неожиданно Эльза залилась лаем, и хорёк, испугавшись, дал дёру в комнату, оставив после себя шлейф зловонного воздуха, какой выпускают хорьки в случае опасности. Никита, не успевший снять обувь, загромыхал ботинками по чистому дощатому полу и почти уже догнал беглеца, как тот неожиданно юркнул за старенький диван. Отодвинув скрипучую рухлядь, Никита удивлённо уставился на большую щель в полу, в которой скрылся пронырливый зверёк.
– Вот это да! Как же я не усмотрел этакую дыру?
Пока он, стоя на коленях, рассматривал отверстие, под полом что-то происходило. Даже Анфиска, привлечённая шумом, стала подкрадываться к чёрной дыре, тревожно навострив уши. Эльза молча наблюдала за происходящим с порога. А через мгновение из-под пола вылетел Авель с жирной крысой в зубах и, не обращая ни на кого внимания, стал расправляться со своим трофеем. Поражённый Никита, не выдержав сцены кровавой расправы, отвернулся. Зато Анфиса с уважением наблюдала за смелым малым. С этого момента она стала считать маленького Авеля самым большим авторитетом.
3
Каждую ночь хорёк недреманное око заступал на боевое дежурство. Ни одна зубатая пакость, отважившаяся показаться на глаза смельчаку, уже не возвращалась в своё логово. У неё не было ни единого шанса одержать победу у бесстрашного крысолова.
После «праведных» трудов ночной охотник мирно отдыхал, свернувшись калачиком внутри дивана на стареньком свитере – это была его «норка», которую он сам избрал себе для сна и отдыха. Здесь же, в диване, запасливый зверёк припрятывал излишки еды и был очень недоволен, когда хозяин пытался навести порядок в его «владении», и выражал недовольство шипением. Но, как только получал взамен кусочек яблочка или ложку мёда, мигом забывал свои обиды. На свою территорию Авель не позволял соваться даже Анфисе, с которой в последнее время сильно сдружился, зато сам с удовольствием лежал рядом с ней в её плетёной из лозы лежанке.
Игривость и любопытство – были основными чертами Авеля. Маленькому лазутчику не надоедало целыми днями шнырять по всем укромным уголкам в поисках чего-нибудь интересного до тех пор, пока в доме не останется ни одной не обследованной им щёлочки. После удовлетворения природного любопытства, непоседливый весельчак начинал дразнить Анфиску, вынуждая её принять участие в игре. Начиналась беготня по всему дому, опрокидывались миски, обрывались с окон шторы, падали газеты со стола. Тогда Никите приходилось успокаивать чересчур расшалившегося коротконожку лёгким щелчком по носу, напоминая, кто в доме хозяин. Но чаще резвому вольнице позволялось всё.
Как только хорёк привык к дому, Никита вывел его на улицу. Первым делом любопытный пролаза юркнул в собачью конуру и утащил из-под носа добродушной Эльзы небольшой резиновый мячик, припрятав его до поры благовременья в ворохе шуршащей листвы. Шествуя по деревне на поводке, дружелюбный хищник готов был подружиться с каждой встречной собакой или котом, радостно устремляясь к ним навстречу. Животные шарахались в сторону от слишком общительного зверька, тем более, что его всегда сопровождала настоящая овчарка, с которой шутки плохи.
Очень скоро крысы в доме Никиты были полностью истреблены. Зато в других домах прожорливой погани заметно прибавилось. Бабушки приходили в отчаяние, обнаруживая ежедневные недохватки в своих чуланчиках и, наконец, пришли всем миром на поклон к любимому соседу, чтобы позаимствовать у него хорька.
– А как же рябушки? – с улыбкой напомнил Никита.
– Посекли давно рябушек. Не мы, так крысы бы съели. Кишит всё ими. Никитушка, выручай, голубчик. Отблагодарим за помощь. Не обойтись нам без твоего Авелька.
И стал Никита со своим питомцем каждый день по гостям ходить. Пока сам сидит барином на почётном месте, а суетливая соседка его чаем с малиновым вареньем потчует, хорёк, соскучившийся по работе, где-нибудь под полом орудует. И так понравилась Авелю его работа, что вскоре и без хозяина стал он соседские дома навещать. Только развиднеет, пушистый вертун юрк за дверь и – по деревне вприпрыжку, а за ним верная подруга и телохранительница Эльза – следом. Только какая-нибудь старуха дверью скрипнет – хорь уж на пороге, а хозяйка и рада гостю желанному: мясцем сладеньким потчует, мёдиком янтарным угощает – уж и не знает, чем полакомить всеобщего спасителя, избавителя от крыс. И Эльзе кое-что перепадало от щедрот добрых соседок.
За какой-нибудь месяц легко, играючи, Авель очистил почти все хаты от зубатых вредителей. К зиме остался последний дом, где он ещё не успел побывать – дом старого Антипа. Именно сюда, в последнее спасительное пристанище, и устремилась ненасытная прорва. И без того не изобилующая добром Антипова кладовка стала стремительно опустошаться. Все средства перебрал старик: яды, крысоловки – ничего не спасало: крыс становилось только больше. А вместе с тем росла злоба в сердце нелюдима, не находя выхода…
4
Авель снова и снова обследовал все укромные уголки дома: подполье, кладовку, чердак – всё чисто от крыс. Он и рад бы, как Анфиска, спать часами, лениво развалившись на мягком диване, но охотничий инстинкт не давал покоя. И однажды, не утерпев, своевольный хорёк незаметно наведался в соседский дом, где буйно расцветала «малина» прожорливых воров-разбойников. Вот где было работы! Проникнуть незамеченным в чужое жилище не составило труда, ведь для пронырливого хорька даже самая маленькая щель равнозначна настежь открытой двери.
Антип сразу догадался, кто тайком очищает его убогое жилище от непрошенных гостей, однако хмуро молчал и только криво усмехался. А хорёк ночь за ночью прореживал крысиное войско, всё ближе и ближе подбираясь к его неуловимому атаману. И вот настал самый важный момент в этой кровавой войне.
Два непримиримых врага – хорь и огромный рыжий пасюк – стояли друг против друга, сохраняя хладнокровие и выдержку, примериваясь взглядами. Вдруг главарь крысиного клана застучал хвостом и затопал задними лапами – это означало, что он готов принять бой. Мгновение – и противники, не чувствуя ни страха, ни боли, сцепившись, завертелись в неистовом танце смерти…
И вот Авель празднует свою самую трудную победу! Его бесстрашное сердечко всё ещё продолжало бешено колотиться, пока он наблюдал за корчившимся в последних судорогах поверженным врагом. Неутомимый маленький боец впервые почувствовал такую непомерную усталость, что, равнодушно глянув на стеклянную посудину, опрокинутую во время ожесточённой схватки, поспешил оставить поле брани.
Над сонными домами уже плыл рассвет – такой же густой и золотистый, как и тот душистый мёд, который медленно вытекал из упавшей на бок банки. Авель застыл на мгновение, принюхиваясь к пахнущему дымком морозному воздуху. Со стороны можно было подумать, что зверёк просто любуется зарёй… последней зарёй в его жизни…
Выстрел был точным. Так мог попасть в цель только бывалый охотник с твёрдой рукой и холодным сердцем. Вместо правого глазика зияла маленькая чёрная дырочка, настолько маленькая, что даже кровь не испортила густого блестящего меха сражённого наповал зверька.
Никита, насунув валенки, выскочил из дома на выстрел. У самого забора он увидел соседа с ружьём в руках, из ствола которого всё ещё курился сизый дымок.
– Дядя Антип, вы что, по воронам стреляете?
Старик перебросил ружьё за спину и поднялся на крыльцо своего дома:
– По ворам стреляю. Повадились тут… мёд красть. Накормил досыта... – и захлопнул за собой дверью.
И тут Никита увидел Авеля, неподвижно лежащего на кончике огорода, на самой границе с чужим земельным участком. Сердце его заныло так громко и с такой болью, что он стал хватать ртом морозный воздух:
– Господи… Зачем…
Никого не предупредив, чего ни разу ещё не бывало, Никита раскочегарил двигатель своего фургончика и рванул в город. Вернулся быстро: солнце над остекленевшей речкой только-только показало свою холодную блестящую макушку. Неподалёку от его дома уже толпились глядельщики: бабы пугливо шушукались меж собой; мужики молча курили. Заглушив мотор, в тулупе нараспашку, с непокрытой головой, Никита с тяжёлой ношей в руках направился прямиком к соседскому дому. Постучал. Дверь долго не открывалась, но, наконец, на крыльцо вышел Антип и зло сплюнул:
– Морду пришёл бить?
Никита молча протянул трёхлитровую банку:
– Это мёд. Кушайте на здоровье.
Антип облизнул сухие губы и вдруг весь съёжился, безвольно свесив руки. Никите даже жаль стало одинокого старика, озлобленного на весь белый свет за жизнь свою неудавшуюся. Он поставил банку у его ног и заторопился уйти. А сосед так и остался стоять на крыльце своего дома. Впервые за много лет дрогнуло его чёрствое сердце, в блёклых глазах появилась резь, и что-то едкое, горячее, скатилось по впалой небритой щеке, и дрожащие старческие губы стали вдруг горько-солёными.
2009 г.