Все свои семьдесят лет Петрович прожил бедным. Нельзя сказать, чтобы он уж совсем бедствовал – жил, как все.
На жизнь свою Петрович не роптал, да и в голову ему не могло придти, что его жизнь может быть какой-то другой.
И вдруг случилось с ним нечто такое удивительное, что об этом стоит и рассказать.
Но рассказывать следует по порядку.
Петрович вот уже десять лет не видел сны. Как вышел на пенсию, так и сны куда-то исчезли. И когда после вечернего телесериала он ложился в постель, то сразу проваливался в какую-то неведомую безмолвную бездну. И в бездне этой не было для Петровича снов. И было ему обидно, и очень он завидовал жене Клавде, которая каждую ночь видела сны. Правда, сны Клавдины были все какие-то мелкие, пустые: то мышь ей приснится, то мясо сырое, то во сне её кто-то вареньем угощает. Но Петрович и на такие сны был бы согласен – а то как же без снов-то!
И вот приключилось с Петровичем «нечто».
Как-то после вечернего телесериала лёг Петрович в постель, в бездну провалился и вдруг – сон! А что это сон, он сразу понял: какое-то непривычное и уже давно забытое состояние ощутил. И голос услышал откуда-то сверху: «Петрович, богатым ты стал, готовься к новой жизни!»
У Петровича даже дух перехватило – испугался он и молчит. Но потом осмелел и спрашивает: «А что мне с богатством-то делать и большое ли оно?» А голос сверху: «Большое, миллиардное, а что делать с ним, так это уж твоё дело».
Проснулся Петрович, лежит с вытаращенными глазами, весь в испарине и не знает, то ли радоваться ему сну-то, то ли к нехорошему всё это. Посмотрел он на жену Клавдю, она рядом лежит: спит она, рот беззубый раскрыт и улыбается – видимо, мышь ей во сне снится. «Хорошо тебе», – думает Петрович, – «а вот мне-то каково: сон первый за десять лет увидел и богатство какое-то откуда ни возьмись свалилось».
Петрович о сне Клавде не рассказал и весь день провёл в каком-то возбуждении: не знал, чем себя занять, куда приткнуться.
А вечером не досмотрел до конца телесериал, пораньше лёг в постель – не терпелось ему узнать, продолжится ли сон-то?
И как только провалился он в бездну, то сразу и попал в продолжение вчерашнего сна. И оглядеться не успел, как оказался он за столом, а на столе яства, вина всякие, каких он и не видывал. И не один он за столом-то, а сидят ещё трое, смотрят на Петровича и улыбаются. И Петрович на них смотрит: и лица их кажутся ему какими-то знакомыми – где-то он их видел раньше.
А сверху вдруг опять голос: «Вот, Петрович, знакомься, это твои коллеги по богатству: Абрамович, Вексельберг, Ходорковский».
Петрович оробел – сидит, молчит, ждёт, что дальше-то будет.
А Абрамович приветливо так улыбается и по бокалам вино разливает, предлагает всем выпить за знакомство.
Петрович не стал отказываться – выпил и закусил. А вино-то такое вкусное и крепкое оказалось, что сразу Петровичу в голову ударило – осмелел он и обращается к Ходорковскому: «А вы, господин Ходорковский, вроде бы в тюрьме ещё должны сидеть – как же вы здесь-то очутились?» А Ходорковский отвечает с улыбкой: «Да я и сижу и долго ещё сидеть буду, но за хорошее поведение меня иногда отпускают – я за прошлый месяц план по варежкам перевыполнил».
Выпили ещё по бокалу, закусили, и за столом разговор завязался, уже оживлённый. И все к Петровичу обращаются уважительно, другом называют, и каждый норовит ему какой-нибудь совет дать – как бы богатством-то ему распорядиться повыгоднее.
Абрамович: «Вы, господин Петрович, не очень-то переживайте, что на вас богатство такое вдруг свалилось. Мы ведь тоже поначалу растерялись, а потом быстро и привыкли к богатству-то. Я бы, вот, посоветовал вам хоккейную команду какую-нибудь прикупить, ну, хоть бы финскую, что ли, – не прогадаете, да и жить вам веселее будет».
Вексельберг: «А я, господин Петрович, по-дружески вам рекомендую корону российского императора приобрести, на аукционе она сейчас выставлена на продажу. Это будет для вас и патриотично, и выгодно».
Ходорковский: «А я бы вам, господин Петрович, не посоветовал с нефтяными акциями связываться, знаете, небось, как я на них погорел – сейчас, вот, варежки шью. А приобретите-ка вы…»
Но на этом сон прервался, и что хотел посоветовать Ходорковский, Петрович так и не узнал. Но Петрович не расстроился – был уверен, что в следующем сне он знает об этом. А что продолжение сна будет, Петрович и не сомневался.
Весь день Петрович был в приподнятом настроении, даже весёлым, что с ним давно уже не случалось.
А Клавдя и не догадывалась, какая перемена произошла в жизни Петровича, и приставала к нему с разными глупостями: «Петрович, – причитала она, – в обед-то что есть будем? Курицу-то я не купила, от пенсии-то уж ничего и не осталось, а до следующей неделя ещё. Опять пустые щи хлебать будем?»
Петрович ухмылялся, как-то хитро поглядывал на Клавдю и говорил: «Ничего с нами не случится, до вечера как-нибудь дотянем, а там что Бог даст… Да и сыт я».
Клавдя с недоумением смотрела на Петровича и крутила палец у своего виска, мол, спятил совсем старый хрен.
И каждый вечер Петрович торопился в постель – проваливался в бездну, уже не безмолвную, и сразу оказывался за столом, за которым его ждали друзья-миллиардеры, коллеги по богатству. И под звон хрустальных бокалов вели они оживлённую беседу. И Петрович уже не робел, а чувствовал себя своим среди своих.
А говорили они за столом о разном: о политике, о финансах, президента ругали, о жёнах своих, детях рассказывали.
Петрович не всё понимал в этих разговорах – чаще только кивал головой в знак согласия и улыбался. Президента Петрович пока боялся ругать, хотел было рассказать о жене своей Клавде, но не рассказал – ничего интересного о ней вспомнить не мог.
И веселье бывало у них за столом – песни пели, но чаще еврейские. И Петрович очень сожалел, что не знает еврейского языка.
И серьёзные разговоры они вели – сделки разные финансовые заключали: то Абрамович Вексельбергу акции свои продаёт, то Вексельберг Абрамовичу свои уступает. Только Ходорковский в сделках не участвовал, говорил: «Мне пока светиться в таких делах нельзя, я пока варежки шью».
А Вексельберг Петровичу всё советы давал дельные, да такие советы, что Петрович не успевал свои доходы подсчитывать.
С Вексельбергом Петрович даже подружился – Витей стал его звать.
А как-то Петрович Вексельберга и наяву увидел – в телевизоре: ходит Вексельберг с премьером Путиным под ручку по Сколковой Долине и всё что-то рассказывает, показывает. Петрович Вексельбергу рукой помахал, и показалось ему, что и тот его заметил – улыбнулся и подмигнул – знай, мол, наших!
И только с Клавдей у Петровича совсем уж отношения испортились: захочет он последние финансовые новости посмотреть, а Клавдя телевизор на сериал переключает и у виска пальцем крутит.
Обидно Петровичу, но рассказывать Клавде о своём богатстве не решается – не поверит она и, пожалуй, дураком величать будет.
Доволен Петрович своей новой жизнью – не скучно ему! И когда вечером ложится в постель, говорит: «Эх, хорошо жить – умирать не хочется!»
И если сказать честно, то завидую я Петровичу – такое ему выпало на старости лет: во сне – богатый, с миллиардерами дружбу водит, наяву – бедный, с Клавдей щи пустые хлебает. Не скучно ему!
Вы скажете: чему же завидовать-то, ведь всё, что происходит с Петровичем, происходит во сне, и богатство его миллиардное во сне так и останется – не может Петрович им наяву распорядиться!
Ну и что же, что во сне, другие-то и наяву, и во сне – бедные.