Сияние Звезды Новелла

В этой новелле нет ни слова вымысла!              1.                А. Воложитов.
Сияние звезды.
                В промозглый ноябрьский вечер самый модный ресторан города был закрыт для завсегдатаев, бездельников, прожигающих состояния, добытые разбоем и махинациями в эпоху безвластия.  Дорогие до неприличия машины подъезжали к парадному входу, из них выкатывались жирные холопы с бритыми головами, пытались узнать причину сбоя в работе ресторана у верзил, одетых в просторные плащи. Разговор оканчивался взаимными оскорблениями и нецензурщиной. Вереница машин иссякла после полуночи, и на крыльце осталась  лишь одинокая беременная женщина.  Она стоит возле ресторана уже несколько часов, сырость проникла под её одежду и она замёрзла, проголодалась. Ребёнок чувствовал состояние матери и перекатывался в животе, стучал ножками и кулачками в стенки живота, требуя пищи и покоя. Каждый толчок ребёнка отображался на лице женщины. Глаза её расширялись, и в них видна тревога и любовь к ещё не народившемуся малышу.  Женщина обвивала руками живот и шептала ребёнку ласковые слова, призывая его к терпению, подходила осторожной походкой к верзилам в плащах и умоляла:

«Пропустите меня, пожалуйста, мне необходимо сказать Лёне, что я жду от него ребёнка». 
« Не Лёне, а Леониду Васильевичу!» Поправил её один из верзил, осклабился, глядя на ог-ромный живот незнакомки, не выдержал, беспричинно оскорбил:
 « Ты была красавица, мордашка у тебя смазливая, но теперь ты чучело огородное!»
« Я бы позвонила, но я продала телефон. Мне надо кормить ребёнка». Ответила женщина, не обратив никакого внимания на оскорбление. Голос её звучал покорно, она смотрела в глаза человека, надеясь на его сострадание и помощь. Даже этот хам с оружием за поясом был покорён ответом беременной женщины, хотя он не осознавал, чем именно пленила его  незнакомка с огромным животом.  Верзила ухмылялся и напрягал мозги, стараясь понять, что в ней такого особенного?  Но попытка лишь озлобила, и, чтобы поскорее отвязаться от этой женщины, охранник распахнул свой долгополый плащ и достал из внутреннего кармана телефон, протянул его женщине, глядя на её живот, проговорил жестокие слова:
«Не надейся разжалобить его, шлюшка.  Ты не первая, кто надеется захомутать богатенько-го.  Предохраняться  надо, когда принимаешь клиентов».

«  Я не проститутка».  Ответила до костей продрогшая незнакомка. Она дрожащими пальцами набрала номер, прижала телефон к уху, и, осторожно ступая по лужам, двинулась вдоль окон ресторана. Наконец ей удалось разглядеть  галантного человека, сидящего к ней лицом за богатым столом в окружении ряженых девиц и молодых людей. Но напрасно женщина  надеялась поговорить со своим одноклассником, которого она с большим трудом разыскала в этом огромном  городе, больше похожем на грязную улицу с толпой зевак, ошарашенных бестолковостью своего существования.  Женщина знала, что Вилков и в школе любил напускать исключительность и таинственность на себя, теперь же он отключает телефон на вечеринках.  Женщина прижимала  телефон к уху до тех пор, пока охранник вырвал его и произнёс с насмешкой:

« Мой тебе совет, уезжай в свою глухомань, рожай, и больше не показывайся здесь».
« Ещё надо поспорить, где глуше, у нас в тайге или в этом грязном городе, населённом мон-страми». Огрызнулась женщина. Её глаза наполнились слезами. Она достала из кармана носовой платок, вытерла своё прекрасное лицо, попросила охранника:

« Пропустите меня к Лёне, на одну минуточку, понимаете, мы учились в одном классе, я ждала его из армии, я нашла его в этом городе. Он не может со мной так поступить! Ведь это жестоко!» Верзила в чёрном плаще восхитился  наивностью  этой женщины. Но озарение длилось всего лишь мгновение.  Это странное, давно забытое чувство верзила убил в себе, впустив  привычное тупое безразличие в сердце.  А тупость, как известно,  даже в несчастье
2.
ближнего видит повод  для смеха.  Телохранитель рассмеялся, и смех его с каждой секундой становился всё громче и громче и через минуту превратился  в хохот больного человека,  монстра, запрограммированного на бесконечные  идиотские приколы. Охранник  хватался за живот, тыкал пальцем в женщину, вытирал замусоленным платком глаза. Его долгопо-
лый плащ распахнулся, открылось оружие в кобуре. Револьвер тускло поблёскивал воронё-ной сталью в свете неоновых огней и целил в живот женщине.  Казалось, что этот больной человек никогда не успокоится. Женщина не могла больше ждать. Ребёнок вновь перека-тился в животе, засучил ножками, потребовал пищи, уюта и тишины, и будущая мать  отчаялась на поступок. Она ткнула телефоном в грудь верзиле, потребовала:

 « Пропусти меня к Лёне, немедленно!» Охранник опешил, смех его оборвался, будто про-грамма дала сбой. Маска идиота на лице сменилась маской обиды, досады из-за прерванного спектакля.
« Зверушка безмозглая! Корова без понятий!  Шеф празднует удачную сделку! Поверь мне, он звереет даже при намёке на неудобства!»
« А ты рискни!  Получишь по роже, не помрёшь. Ты только шепни на ухо Лёне, что пришла Словесова Лира!» Верзила задумался, потер бычью шею, буркнул:
« Ладно,  попытаюсь». Глаза Словесовой вспыхнули надеждой, она припала к окну. Она уви-дела, что охранник подошёл к Вилкову, стал за его спиной. Он ждал удобного случая.
Вилков же говорил с вдохновением:

« Там за окном город. Город, это не просто скопление больших домой. Город-это уютный уголок, в котором рождаются идеи. Благодаря моей светлой голове я гребу деньги лопатой, не давая шансов моим тупоголовым конкурентам. Конечно, я не ангел, скорее лев, выры-вающий добычу из пасти мелких зверюшек. По другому нельзя, я живу среди хищников с горящими глазами, готовыми вцепиться в мою глотку, покажи я слабость.  Я люблю город ещё и потому,  что он  также является  скоплением  уютных ресторанов, баров, ночных клу-бов, в которых я могу провести время так, как мне нравиться. А для этого необходимы деньги. Вот я и добываю их, добываю столько, чтобы ни в чём себе не отказывать. Философия моя проста: мы живём один раз, и поэтому надо испытать все удовольствия, доступные нам, смертным».

« Леонид Васильевич, какую часть доходов от сделки вы потратите на удовольствия. По слухам, на этот раз вы заработали несколько миллионов чистой прибыли. Возможно, вы подумываете  о том, чтобы построить приют, или школу для бедных…» Вилков с досадой на лице отмахнулся от вопроса, ответил раздражённо:
« Только не надо меня воспитывать! Не надо стремиться из меня сделать мецената. Если лапотники взбунтуются, то сожгут всех без разбора. Никто из них не вспомнит, что они ели из моих рук. На этом, я думаю, пресс – конференцию следует завершить, пора отведать от каждого из блюд и побаловать нашу падкую на удовольствия плоть!» Торжественно произнёс Вилков. Забулькало вино и водка, наполняя бокалы и рюмки, запела хрусталь, приглашённые заговорили непринуждённо. И в этот момент охранник  решился шепнуть Вилкову на ухо:

« Леонид Васильевич, девица у входа, божится, что от вас беременная».  Бледное лицо Вил-кова окаменело, в глазах удивление, через секунду удивление сменилось на гнев.  Но Вилков овладел эмоциями, выпил свою рюмку водки, заставил себя улыбнуться, извинился непринуждённо, пообещал вернуться через минутку. Вилков торопился. Он твёрдой походкой шел впереди, выслушивая объяснения охранника. До слуха гостей долетело лишь одно непонятное слово – Лира! Слово произнесено с удивлением, восхищением! Что, Вилков увлёкся музыкальными инструментами, или создаёт оркестр? Не удивительно, проблемы нет в деньгах. Однако это предположение ошибочно. Лишь только дверь туалета захлопнулась, Вилков резко развернулся, и верзила оказался на полу. Удар оказался чудовищной силы. Охранник не смог подняться на ноги, и выслушивал упрёки босса, корчась от боли и зажав рукой нос и рот. 
3.
« Запомни, ты мой охранник, и я не позволю тебе соваться в мою личную жизнь! Тем более не позволю пытаться мне навязывать уличных девок, грязных проституток! Сегодня мой праздник, у меня торжество, я окончательно подмял город, он мой! Через минуту чтобы этой Лиры не было! Кстати, как её фамилия?» Вилков неожиданно проявил любопытство, его глаза стали серьёзными.
« Словесова». Ответил охранник, поднимаясь с пола. Его пошатывало, он выплюнул не-сколько зубов. А когда повернулся, увидел на лице Вилкова страдание.  Да, Вилков пытался подавить

в себе очень счастливые воспоминания. И чтобы скрыть их от постороннего, напустил на свое измождённое вечным праздником лицо веселье и беспечность, возвратился к
гостям. Верзила заспешил к входу.  Но торопился он напрасно.  Словесова видела всё через стекло, из последних сил побрела она вдоль улицы, прочь от ресторана, у входа которого она потеряла надежду на то, что у ребёнка будет отец  и что она родит ребёнка в роддоме, как многие матери.  Ледяные капли дождя нещадно впивались в щёки и шею,  скатывались по шее и груди под одежду, причиняли ребёнку страдания, Малыш ёжился, стучал ножками вниз живота. Женщина умоляла дитя помедлить,  подождать хотя бы ещё несколько минут, чтобы хватило времени добраться до любого  сухого уголочка.  Словесова  пыталась открыть подъезд  дома, но железная дверь оказалась на замке.  Она  из последних сил  рвала ручку обшарпанной двери и стучала в гулкое железо обессилевшими кулачками. Её отчая-ние и усилия спровоцировали преждевременные роды. У неё хватило сил добрести до кучи пустых коробок из пол продуктов, и тут, у этих зловонных упаковок боль разорвала Слове-сову,  и она опустилась  на мокрый асфальт с ужасающим  криком, через мгновение потеряла сознание.   


Гл.2.
               
                Словесова лежала в луже крови. Между её ног копошился красный комочек и попискивал. А Вилков за час до этой трагедии предавался удовольствиям. Шутки его исто-щились,  лесть приближённых обдрыгла, желудок больше не вмещал пищу и вод-ку. И Вилков, и прихлебатели дошли до градуса, когда рождаются необузданные желания, потому что все дозволенно и нет мыслей о возможных осложнениях. Для утоления страсти предусмотрены интимные уголки, в одном из них и кувыркался с несовершеннолетней проституткой Вилков. Дорогая одежда разбросана по креслам и дивану. Вилков, обнаженный и красный как вываренный рак, взгромоздился на девчушку и хлестал её по щекам ладонью, орал:

« Сука, ты не можешь меня довести до экстаза! Я хочу улететь, улететь с этого мерзкого ресторана хоть на час, забыть о добычи денег, о лизоблюдах, об этой паскудной жизни! Ты это понима…» Крик Вилкова прервался на полуслове. Он повалился на бок, из его рта пошла слюна. Проститутка зажала рот, чтобы не заорать от страха, сбросила ногу клиента с живота и нагая выбежала из комнаты в коридор. Волосы её растрепались, в беспорядке накрыли её худенькие плечи и ещё не оформившуюся грудь, глаза с ужасом взирали на охранника, который пытался дознаться, что же случилось. Второй телохранитель, пробегая мимо, крикнул зло:

« Не до этой шлюхи, к боссу, срочно!»
                Вилков лежал поперёк кровати. Лёгкий халат задрался до лопаток, голова его свешивалась через край постели, тягучая струйка мутной слюны дотянулась до ковра. Один из охранников положил пальцы на шейную вену. Пульс прощупывался. Охранник вынул телефон и вызвал скорую помощь.
                Вилкова поместили в отдельную палату. Рядом с кроватью стоял знаменитый нейрохирург Бородай Владлен Ильич, с ужасом и любопытством вглядывался в перекошен
4.
ное до неузнаваемости судорогами лицо пациента и напрягал память, тщась припомнить подобный случай из своей богатой практики. Напрасно. Парадокс заключался в том, что анализы и компьютерная томография не выявила симптомов, осложнений или изменений в организме. Тем не менее, пациент лежал, искорёженный и скрюченный как осенний лист. Бородай теребил бородку, грыз карандаш! В конце концов, он пришёл к умозаключению, что ему необходимо расспросить свидетелей трагедии. Бородай устремился из палаты, за дверью он приказал охраннику:
« Мне нужны все те, кто был с твоим боссом перед лихом, и чем быстрее, тем лучше для па-циента!»

« Нет проблем!  Всё сделаем быстро!» Охранник полез в карман за телефоном, а Бородай за-шагал в кабинет. Он сел в своё любимое широченное кресло, в котором ему не раз приходи-лось бодрствовать во время ночных смен, открыл старинный фолиант? Бородай надеялся в толще прошедших веков отыскать описание подобного уникального случая, но как следует углубиться в поиски ему помешал коллега, Топилин Владимир Михайлович. То-
пилин выглядел кондово. Он отрастил бородищу, волосы стянуты в пучок резиновым ко-лечком, отрезанным от велосипедной камеры, жёсткие усы топорщатся, прикрывают ниж-нюю губу. У ноздрей усы жёлтые от никотина, да и сейчас у Топилина между пальцами сигарета, а в глазах удивление:

« Владлен, я тебя не видел таким, чем ты озабочен?»
« Богатенький свалился на мою голову. Но дело не в этом. Случай уникальный. Хоть диссертацию пиши».
« В чём ты видишь уникальность? По-моему, обычная кома. Скорее всего, следствие невоз-держанности в еде, и необузданности эмоций. Эти миллионы, они вскружат голову любому».
« Вероятнее всего, ты прав. Но я не могу ошибиться в диагнозе, это может стоить жизни пациенту. Я просматривал историю болезни родителей Вилкова. Наследственных патологий нет, анализы и томография самого пациента хорошие, любой здоровый позавидует. Вот такие проблемы». Сделал вывод Бородай. Топилин запустил пальцы в бородищу, задумался. Он забыл о дымящейся сигарете.

« Ты что же, полагаешь, что кома- следствие крушений идеалов? Не согласен, у богатого человека, особенно очень богатого, как Вилков, не может быть комплексов, как это теперь принято называть».
« Не станем делать поспешных выводов, не будем торопиться». Топилин кивнул головой, щёлкнул зажигалкой.
                Дверь открылась, и человек в длинном кожаном пальто почти насильно втащил насмерть перепуганную девчушку в кабинет, подталкивая её в спину, рычал:
« Прроходи, рраскажи доктору, что ты, стеррва, сделала с боссом?!» Девчушка опустилась на стул, зажала личико ладонями, запищала как мышонок:
« Вы поймите, ну что я могла с ним сделать, он был в каком-то диком возбуждении, в смысле -отчаянии! У него не сработал прибор. Но он очень хотел, чтобы всё случилось! Он бил меня по щекам!» Бородай встал с кресла, спросил с любопытством:

« Он бил тебя по щекам, а что нибудь говорил?» Девочка оторвала от лица ладони, глянула на хирурга размазанными глазами, ответила:
« А вы как думали. Он не говорил, а орал, что я не могу довести его до улёта из этой паскуд-ной жизни…»
« Ты не ошибаешься, он так и сказал, « из паскудной»?» Переспросил Бородай.
« Так и сказал!» Пискнула девочка. Владлен Ильич подошёл к девчушке, взял её за подборо-док, посмотрел в её глаза, спросил с разочарованием:
« Дорогуша, ты ничего не путаешь? Он действительно хотел острых ощущений?» Девчушка прыснула, зажала рот ладонями, ответила:
5.
« Хотел, только не мог. Вот и отвязался на мне! Только я ни в чём не виновата, я старалась, делала всё, как меня учили! А он скрючился, лицо его сделалось страшным». Девчушка снова уткнулась в ладони, запищала. Бородай вернулся в своё кресло, задумался. Человек в чёрном пальто спросил деловито:
« Рразрешите эту перрсону отпустить?»
« Отпускай. Нет! Вот что, вспомни, сколько было время, когда с партнёром произошла трагедия?» Спросил Бородай.
«Я точно не помню, я была в ужасе, было за полночь!» Пропищала в изнеможении прости-тутка.               

«Теперь отпускай». Разрешил Владлен Ильич и обратился к коллеге, Топилину:
« Скорее всего, ты прав, Володя. Обычная кома как следствие разочарования в жизни и не-воздержанности». Глаза Топилина вспыхнули, он заговорил:
« И не сомневайся, коллега! Каждая Цивилизация в определённом возрасте имеет возмож-ность возвысить, или разрушить себя. Если делается выбор в пользу возвышения, то возникает импульс, позволяющий появиться учениям об утерянных законах сущего. Но, к сожалению, мы не воспользовались возможностью возвышения. Чтобы рассеять последние сомнения, я посоветую тебе сделать повторный анализ крови. Причина может быть метаболизм глюкозы, уремия, возможно и нарушение в одном из отделов кардиореспираторной системы, но скорее всего Вилкова отравили». Бородай кивнул головой и заспешил в палату. То,

что он увидел, поразило его: искорёженное как кусок железа при высокой температуре лицо Вилкова светилось улыбкой. Да, сквозь изуродованные судорогами черты лица пробилась ясная улыбка. Она проявилась в уголках губ и в приоткрытых глазах, сияющих и заполнен-
ных слезами. Слёзы повисли на ресницах….  Бородай опустился на стул у кровати, мозги его лихорадочно выискивали информацию о подобных случаях. Мысли зациклились на цитате из курса лекций о генной памяти, которую только что напомнил ему коллега Топилин. Неужели! Догадка пронзила Владлена Ильича словно молния. Он почти выбежал за дверь, приказал охраннику с разбитым носом:
« Вызови начальника охраны в мой кабинет, и не медли ни секунды, срочно!»
« Уже звоню, нет проблем». Равнодушно ответил дылда и полез в карман за телефоном.
               
                Начальник охраны появился в кабинете через несколько минут. На его круглом небритом лице удивление. Он открыл рот, видимо хотел о чём-то спросить, но его опередил Бородай.
« Вот что, срочно отыщи всех твоих верзил, которые дежурили у входа ресторана на фурше-те, или, что там у вас было?»
« Искать их незачем, они все у входа!». Огрызнулся начальник личной охраны Вилкова и хлопнул дверью. Он, видимо, недоволен тем, что ему приходится выполнять требования хирурга с этой загадочной фамилией.

« Молодой человек, что это вы без халата по больнице бегаете? Это запрещено». Верзила не отреагировал на замечание сгорбленной от тяжести ведра с водой поломойки, лишь пре-зрительно глянул на неё из-под густых рыжих бровей, прошагал, словно гусь, вперевалочку, мимо, а через минуту он снова шагал по коридору без халата в кабинет хирурга и давал тычки в спину своему подчиненному с разбитым ртом, приговаривал с ожесточением:
« Из-за тебя каша заварилась, ты и расхлёбывай!»

« Какая каша, что расхлёбывать!» Недовольно сказал охранник, кривя от боли беззубый рот.
« Спокойно, давай всё по порядку! Что случилось во время фуршета перед входом?» Потре-бовал объяснений Бородай.


6.
« А то и случилось, я гнал эту ш-ш…, ну, бабу беременную. Но она меня уговорила доложить боссу, что она от него беременная. Доложил. И вот что получилось!» Верзила вынул окро-вавленный носовой платок, прижал ко рту. Совсем неожиданно он  швырнул   платок  на пол, выпалил:

« Хоть он и мой босс, но я вам заявляю, что это жестокий, беспощадный человек, зверь, бе-шеный зверь! Вот за што он мне морду раскровенил, зубы выбил, а? Так, из прихоти! А девка в чём виновата? Возможно она реально  от него беременная! Она где-то свалилась, реально возможно!»

« Остынь, жлоб, отвечай на вопросы конкретно и коротко! Получил в зубы за дело, терпи!» Одёрнул его шеф охраны, Зуев, и вопросительно посмотрел на хирурга.
« Не за тычок обидно! Дождь, холод и сырость, а он даже не глянул на женщину! Она бере-менная!» Вмешивался в разговор  охранник.
« Ты запомнил, в каком направлении она уходила от ресторана?» Спросил хирург.
« Без проблем!» Бородай удовлетворительно кивнул головой, задал ещё один вопрос:
« Во сколько это было? Только точно, нужно точное время, напряги мозги, напряги, доро-гой».

« Без проблем. Когда босс меня сбил с ног, я разбил об пол часы. Они показывали полночь. Какой же я тебе дорогой, мы видимся впервые, и, больше, я уверен, не увидимся!» Охранник заржал. Владлен Ильич не обратил на эту выходку внимания, задумался, затем стал размышлять вслух:
« Беременная женщина ушла от ресторана в полночь, с вашим боссом случилась трагедия в первом часу, значит, вам надо выяснить, что случилось с этой женщиной от двенадцати до часу».
« Тебе ясно? Вопросов не должно быть, работай, и старайся, иначе боссу станет известно о твоей трепотне о нём». Верзила поднял платок с полу, буркнул:
«Без проблем, как только раздобуду информацию об этой смазливой девке, доложу».
               
Дверь за охранниками закрылась, и Бородай сел в своё кресло. После минуты размышлений он поднял трубку телефона и позвонил Топилину, попросил его зайти прямо сейчас в палату к Вилкову. Сам он также заспешил туда. Топилин появился возле больного через минуту, подошёл к кровати и остолбенел. Его поразило выражение лица Вилкова. Он несколько секунд вглядывался в лицо пациента, словно вылепленное из красной глины и пересушенное на жарком Солнце. Но эта ясная улыбка в уголках рта, эти слёзы на ресницах! Где объяснение?! Топилин сделал шаг вперёд, всмотрелся в искорёженное лицо, освещённое …чем?
« Ты меня позвал для того, чтобы я поразился выражением этого лица? Оно дико, непри-вычно дико, необъяснимо дико. Даже в смерти лицо приятнее…» Медленно, чётко выгова-ривая каждый слог, проговорил Топилин.

« Значит и причина этой трагедии также необъяснима, или почти необъяснима. Первая по-сылка - неудовлетворённость жизнью. Вторая – человек состоятельный. Третья, состоя-тельные люди почти не склонны к суициду. Вывод- причина трагедии не в разочарованно-сти жизнью. Но если на проблему взглянуть с точки зрения генной памяти? Да, это твои мысли, уважаемый Владимир Михайлович. Ты высказал предположение, а у меня промелькнула мысль, возможно правильная, что Вилков получил на подсознательном уровне импульс, который заблокировал восприятие действительности. Эта действительность, по утверждению этой девчушки-проститутки, ему обдрыгла. Что, если злую шутку сыграла с нашим пациентом генная память?! Она способна к воспроизведению прошлого опыта, что выражается в способности длительного хранения информации о событиях внешнего мира и реакциях организма, и это влияет на сферу сознания и поведения». Топилин долго молчал, смотрел неотрывно в лицо Вилкова, наконец, словно очнулся от тяжёлого сна. Он подошёл почти вплотную к Бородаю, спросил:
7.
« И как нам поступить? Что ты предлагаешь? Надо же начинать терапию». Спросил Топилин, тараща почти обезумевшие от предположения коллеги глаза.
« Если бы я знал!» Отмахнулся Бородай, резко развернулся, высказал гипотеза:
« Клин клином вышибают. Скорее всего, предпосылкой стал приход беременной женщины. Что, если Вилков её любил, но гнал от себя из-за каких- то непреодолимых препятствий. Это может быть семья, предрассудки, неспособность жить семейной жизнью. Ещё неизвестно, в каких условиях женщина рожала ребёнка, какие муки ей пришлось вынести! А что, если на подсознательном уровне Вилков почувствовал страдания и матери и ребёнка? Ведь не просто так он кричал на эту молоденькую…проститутку, он даже избил её. С точки зрения психологии это может быть реакцией на проснувшиеся в нём непонятные, непривычные чувства, но которые».
« Значит, ты считаешь, что необходимо найти этой женщину и привести её сюда, к больно-му?» Спросил Топилин.
« Считаю». Коротко ответил хирург.

Гл.3.
      
                Комаров Николай Сергеевич, охранник Вилкова, стоял у дверей ресторана и озирался по сторонам. Он  соображал, с чего начать поиски этой беременной женщины, что вчера приходила к Вилкову.  Настроение у него было самое что ни есть отвратительное. Разбитый рот болел, усталость валила с ног, так как Комаров не спал уже почти сутки. А тут ещё это новое срочное задание. Ну, где её искать, эту беременную?  Служба в горячей точке теперь казалась не такой уж и страшной. Командиры отдавали приказы, было больше ясности. Здесь же для тугодума Комарова и шеф, и босс подбрасывал задачки. Одну из них сейчас и решал Комаров. Он припоминал, в какую сторону ушла женщина. Прямо она, конечно же, не отважиться идти, центральная улица с беспрерывным потоком скоростных автомобилей. Ну, на лево не сунется, там стоянка, нашпигованная машинами. Остаётся только один приемлемый для неё путь, вправо.  Комаров двинулся вправо, вокруг ресторана. По привычке он расстегнул плащ и положил руку на рукоятку оружия. Комаров дошёл до угла, повернул и

через несколько шагов, упёрся лбом в калитку, за которой располагался грузовой подъезд. Охранник громко выругался, достал сигареты, кое-как раздвинул распухшие губы, сунул между ними сигарету, стал щёлкать зажигалкой. Она не сработала. Комаров снова выругал-ся, со всего маху запустил зажигалкой в кучу бумажных ящиков, сваленных под небольшим навесом. Комаров собрался развернуться, чтобы воротиться в больницу и послать и Вилкова, и шефа охраны куда подальше, потом умчаться домой, выпить бутылку водки и выспаться в чистой постели. Но вдруг куча ящиков свалилась, и Комаров увидел торчащую женскую руку. Охранник рванул калитку, разметал ящики и увидел ту самую беременную женщину. Она всё так же лежала в луже крови, прижимала к себе ребёнка, завёрнутого в окровавленную полу своего пальто. Ребёнок попискивал. Комаров положил пальцы на шею женщины, пульс прощупывался. Он вырвал из кармана телефон, набрал номер шефа и, заикаясь, дрожащим голосом, доложил о случившемся.

« Будь на месте, высылаю карету скорой помощи! Чурбан, сам не мог сообразить!?» Комаров сунул телефон в карман скорее машинально, и застыл, простоял, словно каменный идол возле женщины с ребёнком, тараща переполненные ужасом глаза на окровавленный свёрток, в котором ещё шевелился и попискивал новорожденный.
                Гул мегаполиса пронзила сирена скорой помощи. Через минуту Комарова ото-двинули в сторону, а ещё через мгновение он услышал слова, смысл которых до него не до-шёл:
« Осторожно, очень осторожно, ребёнок висит на пуповине.  Положите на носилки мать вместе с новорожденным». Сирена снова взвыла, машина тронулась, мотор резко набрал обороты. Комаров стоял, шарил по карманам в поисках зажигалки, жевал фильтр сигареты. Он по

8.
терял представление о времени и месте, где сейчас находится. Он смотрел тупо на удаляю-щиеся мерцающие огни и шарил по карманам дрожащей рукой.
                Скорая помощь влилась в поток чёрных монстров, сжирающих с акульей жад-ностью кислород и гадящих в воздух смрадом, вырулила на среднюю полосу, и через чет-верть часа подрулила к лифту реанимации. Бородай уже был в операционной. Он пытался намылить руки, стоя у раковины. Мыло выскальзывало из его рук, хирург доставал его из раковины и возобновлял попытку.

« Да что с вами сегодня случилось, Владлен Ильич?» Шёпотом спросила молоденькая меди-цинская сестра. Она прижала свои ладони к щекам и смотрела в лицо хирурга глазами, пол-ными страха и удивления.
« Со мной ничего не случилось, Олечка, я в полном порядке. Но что с нами всеми стряслось, что!? Женщины в подворотнях детей рожают, на задворках ресторана, среди крыс и воню-чих ящиков наши бабы рожают детей!» Мыло снова выскользнуло из рук Бородая, заверте-лось от водяной струи. Ольга Петровна подхватила кусок, поймала руки Владлена Ильича, умело намылила их, сунула под струю воды, вытерла полотенцем, помогла надеть хирурги-ческие перчатки, взмолилась:

« Владлен Ильич, мать с ребёнком на операционном столе, пора идти». 
« Тёплая вода, анестезия, бинты, хирургический набор…»
« Всё готово, всё давно готово, Владлен Ильич!» Почти кричала от ужаса и негодования ме-дицинская сестра, едва поспевая за шефом.
                На хирургическом столе рядышком лежали женщина в лохмотьях и окровавлен-ный шевелящийся мальчик. Мать и сына ещё соединяла пуповина. Бородай уверенно подо-шёл к столу, спросил изумлённо:
« Почему не обмыт мальчик, почему не раздета мать, почему я должен отдавать распоряже-ния по разным пустякам?!»
               
                Через час Словесова лежала в палате в чистой постели под капельницей. На её бескровном лице умиление, её губы шепчут ласковые слова ребеночку, который крепко спал у её груди.  Бородай каждые полчаса спешил к Словесовой,  измерял ей давление, проверял пульс, по несколько минут стоял у её постели, вглядываясь в её лицо и изумляясь выносливости русской бабы. Как можно выжить, родив ребёнка среди мусорных баков и бумажных ящиков, источающих смрад от гниения остатков мяса и рыбы?

« Около полудня в кабинет главного хирурга вошёл уставший и всклоченный Топилин Владимир Михайлович. Его жёсткие усы топорщатся, резинка на косичке, видимо, лопнула, и космы упали на плечи, борода свалялась, висит мочалкой. И, как выяснилось позже, мысли его тоже в беспорядке. Он буквально свалился в кресло своего шефа, и, с шумом выдыхая воздух, спросил равнодушным голосом:
« Как твой эксперимент? Конечно же, провалился». Топилин неторопливо закурил, продол-жил уверенно говорить:

« Ты, Владлен Ильич, романтик. Твой романтизм бряцает на тебе, как панцирь на рыцаре! Все это замечают, кроме тебя самого. Ты веришь в то, что с этим твоим Вилковым приклю-чилась романтическая история, загадочная, необыкновенно интригующая, что-то похожее на любовь, и это стало причиной его комы. Отрекись от этой мысли. Я уверен в  том, что Вилков самый заурядный человек, которому бешеные деньги вскружили голову! Что может взбрести на ум Вилкову с карманами, набитыми зеленью? А ничего путного, кроме как завалиться в ресторан и нажраться до отупения, грубым образом овладеть молоденькой проституткой. И так из дня в день, из года в год. Ни один организм не выдержит, откажет».
« Я уверен, лучше быть романтиком, чем циником. Я допускаю, что каждый Человек, в том числе и Вилков, личность. Следовательно, он обладает психологической памятью, которая
9.
сохраняется в генах. Значит, каждый из нас может вспомнить информацию о прошлом, на-стоящем, прогнозировать будущее».
« Возможно, ты и прав, Владлен Ильич, возможно». Тихо сказал Топилин, вмял окурок в пе-пельницу. Прежде чем выйти, съехидствовал:
« Значит, по-твоему, воспоминания некоей добродетельной цивилизации заблокировали память Вилкова, и он сейчас пребывает в той прошлой жизни? Бред шизофреника!» Топи-лин хлопнул дверью, а Бородай сел в кресло, задумался. Конечно, коллега прав, слишком глубоко мы спрятали первозданные чувства, нас раздражают слова, которые так любили наши предки. Бородай вспомнил бабушку, её медленную, певучую речь, красивую, как река. Вспомнил её простоту, её умение почувствовать настроение, подбодрить, пожурить, под-держать. Разучились мы быть самими собой, изобрели себе жизнь, которая нормальному человеку в тягость, непосильная ноша, свалившаяся на плечи из-за собственных амбиций. В словах, поступках каждодневных окружающих людей различать мы разучились остатки утраченной Цивилизации».

« Владлен Ильич, можно?» В кабинет вошла худенькая девчушка в белом халате. Она с ува-жением смотрела на шефа, ожидая разрешения.
« Входи, Олечка. Что стряслось?»
« Словесова повыдёргивала из вен иголки от капельницы! Рвётся к своему Вилкову, требует, чтобы её к нему срочно допустили!»  Бородай вскочил с кресла, воскликнул:
« Это хорошо!»
« Да что хорошего, Владлен Ильич? Она как тигрица! Прижала ребёнка к себе, мечется по палате и требует своё!»

« Отлично!» Повторил Бородай, шагая по коридору. Картина, увиденная им в больничной палате, поразила его. Словесова притиснула ребёнка к своей груди, смотрит на вошедших сияющими как далёкая Звезда глазами. В них радость предстоящего свидания, следы недавно пережитых страданий, счастье материнства!

« Без меня вам не возродить к жизни Лёню! Только я знаю, что с ним случилось, только я!» Повторяла она тихо. Бородай отстранился, пропуская Словесову, подхватил её под руку, повёл к возлюбленному. Лира замерла на миг у кровати любимого Человека. Её поразило лицо!
Словесова медленно опустилась на колени, положила ребёнка на грудь несчастного Вилко-ва, заговорила:

 « Я знала, что с тобой произойдёт несчастье, чувствовала. Вот если бы ты, Лёнечка, встре-тился со мной вчера, ничего этого не произошло бы. Ты был всегда хорошим человеком, ты меня провожал домой после школы, не забыл? Конечно, нет. Это твоё упрямство довело тебя до несчастья. Ты всегда стремился быть первым, первым даже в этом безумно-жестоком изобретении, которое называется бизнесом. Вот теперь ты видишь, к чему это привело. Лёнечка, возвращайся, у тебя родился сын, ты слышишь, сын у тебя родился! Он такой же, как и ты, упрямый и непокорный, не любит в пелёнках спать». Словесова шептала эти чудные слова, гладила искорёженное страданиями лицо Вилкова, слёзы падали на щёки его и заполняли  эти ужасные складки на щеках и лбу, блестели от солнечных лучей, достигших лица через окно. Ребёнок на животе Вилкова запищал как мышонок, засучил ножками и ручками. И в этот миг таинственная улыбка, которая угадывалась в этой ужасной маске смерти, стала утверждаться, разглаживать уродливые складки. Через время лицо приобрело свой естественный цвет и облик. Вилков открыл глаза, потянулся, будто он очень хорошо выспался, приподнялся с подушки, взял на руки сына, поднял его над головой, проговорил с восторгом:

«Цветок новой жизни, тебя благословили на жизнь в этом Мире Боги!» Вилков несколько минут с умилением смотрел на малыша, присмиревшего на руках отца от того, что услышал нежные слова, наконец-то перевёл взгляд на Словесову, спросил:
10.
« Лира, кто эти люди, им нежелательно находиться в нашем доме сейчас».
« Мы не дома, Лёнечка, мы в больнице. Тебя настигло несчастье,  трагедия с тобой стряслась, Лёнечка!» Вилков заглянул в глаза врачей, осмотрел их грязно-зелёные халаты, вспомнил вчерашний кошмарный день. Лицо его покраснело, руки обессилили, ребёнок покатился с кровати. Лира подхватила сына у пола. Новорожденный зашёлся в плаче. Словесова прижала его к груди, зашептала ласковые слова, стала ходить с ним от двери к окну. Ребёнок не успокаивался. Словесова приютилась на кровати, распахнула больничный халат. Две прекрасные груди, переполненные молоком, обнажились. Из набухших, словно почки на деревьях Весной, коричневых сосков сочилось молоко. Мать поднесла личико сына к правой груди. Новорожденный притих,  зачмокал сладко. На лицах взрослых людей засияла улыбка.

« Так, и почему мы всё ещё здесь!? Родился  Человек! Лира, у нас Человечище родился, нам срочно надо домой!» Вилков сбросил одеяло. С тумбочки свалилась ваза, яблоки покатились по полу. Медсестра воскликнула, выскочила за дверь. Вилков сдёрнул с кровати простынь, обкрутил её вокруг бёдер, открыл дверь палаты, позвал:
« Коля, войди!» В палату вошёл Комаров. В его глазах удивление, страх, неопределённость.
« Леонид Васильевич, я не понимаю ситуации. Вчера вы меня по морде, а сегодня я для вас Коля! Не по понятиям это!»  Вилков улыбнулся, сказал спокойно:
« Вот что, Николай, срочно машину, и одежду. Сколько я могу ходить на виду у молоденьких девушек, в чём матушка родила?» В глазах охранника удивление, смятение.

« Нет проблем!» Гаркнул с восторгом Макаров и выскочил как ошпаренный из больничной палаты. От крика ребёнок проснулся, запищал. Словесова запела тихим голосом, отошла к окну. Бородай поймал за локоть Вилкова, зашептал:
« Вы не можете так рисковать ребёнком, да и роженица слаба. Потерпите хотя бы несколько дней. Я за ней понаблюдаю».
« В моём доме  ребёнку и его матери будет гораздо уютней». Настаивал Вилков.
« Вы просто не знаете, в каком состоянии была ваша жена вчера! Я не чаял, что она и ребё-нок выживут!» Голос Владлена Ильича звучал сухо, в нём слышались и упрёк, и непонима-ние, отчего люди так жестоки друг к другу. Слова упрёка вонзились в сердце Вилкова. Он схватился за голову, присел на кровать. Простынь сползла с его тощих бёдер.

« Не издевайтесь над Лёнечкой, не надо, он виноват не больше других». Словесова наклони-лась, подняла простынь, попыталась свободной рукой обмотать её вокруг Леонида, но ей это не удалось. Ребёнок зашевелился в пелёнке, запищал.
« Отойдите ради Бога, дайте мне простынь!» Бородай резким движением обвязал Вилкова простынею, отошёл к двери, повторил:
« Неразумно, очень необдуманно. По крайней мере, наймите няньку с медицинским образо-ванием, на вашем бюджете это никак не отразится!» Бородай вышел из палаты, все время молчавший Топилин, последовал за коллегой. На полпути к своему кабинету Владлен Ильич остановился, постоял несколько секунд. На его лице досада. Он с силой потёр ладонью свой высокий лоб, решительно развернулся, пошагал в палату к Вилкову. Тот стоял возле кровати, его измождённое тело обнажено, каждая косточка выпирала сквозь худобу. Словесова

приникла к его груди, обняла одной рукой, шептала на ухо возлюбленному слова. Щека Вилкова, к которой приникли губы Словесовой, горела пламенем.
« Не очень стесню, мне необходимо задать только лишь один вопрос. Господин Вилков, по каким тропам водила вас ваша память?» Словесова положила ребёнка на кровать, подняла с пола простынь, завязала концы её на пояснице Вилкова, поспешно взяла на руки заскри-певшего ребёнка, стала перед возлюбленным, заглянула в его глаза. В них она увидела  улыбку, мягкую, отрешенную от земной суеты. Так улыбаться разучился Человек.


11.
« Лёнечка, вернись на грешную Землю, я не понимаю этой твоей загадочной улыбки. Лёня, я перед тобой, у меня на руках наш малютка! Посмотри!». Шептала горячо Словесова, не сводя недоумевающего взгляда с лица Вилкова.
« Я так и думал!» Воскликнул хирург. В его серых глазах торжество. Он круто развернулся и вышел из палаты.

Гл.4.


                Вилкова не узнать. На его бледном измождённом лице глаза сияют. Он стоит возле кровати и неотрывно смотрит на малыша, который лежит на белоснежной простыне голенький и пытается вертеть головкой и шевелить ножками и ручками.  Наконец он пере-водит взгляд на Словесову, спрашивает:
« Лира, как ты смогла меня найти в этом огромном, бездушном городе? Зачем я тебе пона-добился, развращенный и больной?» Глаза Вилкова потухли. Он, видимо, ждал упрёков и сцен от Словесовой. Но увидел в глазах женщины прощение. Словесова подошла к возлюб-ленному, положила руки ему на плечи.  Халат распахнулся, и она приникла прекрасным те-лом к  человеку, в которого верила,  зашептала:

« Забудь всё, что было в твоей жизни плохого, начни дни твои в смирении и заботе обо мне и нашем сыне. Я заслужила  твою любовь пережитыми страданиями. Заслужила тем, что родила ребёнка в подворотне, как старая сука, которую хозяин выгнал из дому. Но в моём страдании повинен не только ты, не только ты, Лёнечка!» Словесова произносила слова с надрывом, в её глаза вернулась пережитая боль. По её щекам катились слёзы. Вилков замер. Он не знал, что предпринять, что сделать, как искупить свой страшный грех. А сердобольная Словесова продолжала говорить тихим голосом:

« Выпей уж до дна чашу, которую ты сам каждого прожитого дня деяниями и мыслями на-полнил. Правда о твоей жизни превратит яд в простую воду, и, я уверена, тебе станет легче. Я приехала год назад в этот город, потому что знала, что ты здесь, и я хотела тебя найти, жаждала встречи с тобой. Tы меня поцеловал впервые на выпускном вечере, и я хотела, чтобы ощущения первой любви остались со мной на все дни мои. Я не в силах предать память о наших отношениях. А нашла я тебя очень даже просто. О твоей карьере успешного предпринимателя пишут в каждой газетёнке, репортёришки бегают за тобой, заглядывают тебе в рот, ловят каждое твоё слово. Они считают, что ты и такие, как ты, смогут сделать так, чтобы я не рожала детей в подворотне, среди ящиков из-под селёдки». Словесова отстранилась от Вилкова, запахнула халат, достала носовой платок, вытерла глаза, нос, глянула на возлюбленного ясным взглядом,  села на край стула, продолжала, не обращая внимания на то, что глаза Вилкова просили о пощаде:

« А найти тебя не составило трудностей. Кто же не знает гадкий уголок этого города, где вы, которые себя так любите и холите,  элита бизнеса, одним словом, снимаете проституток!»  Измождённое, бледное лицо Вилкова запылало. Он отошел к окну, уставился на поток чёрных машин, стремительно увлекающих своих владельцев в их душные жилища и конторы.
« Как я мог, как я мог не.…  Ведь я на каждой переменке дёргал за твою косу, ведь я с тобой в одном классе учился, и не… Лира, прости меня! Лирочка, ты ложись, тебе нужен покой, от-дых. Ложись, я тебя укрою». Вилков подошёл к Словесовой, положил руки на плечи, загля-нул в её распахнутые глаза, зашептал:

« Лира, если ты даже не простишь меня, всё равно я тебя никуда не отпущу. Твоё долготер-пение и всепрощение перевернуло меня, перелицевало. Ты, конечно же, не веришь моим словам, и не верь! Ты ложись, рядышком с сыном, я тебя укрою. Постарайся уснуть, ни о чём не думай, спи». Вилков наклонился, поправил одеяло, прикоснулся губами ко лбу Лиры, долго смотрел ей в глаза, загадочно улыбался. Лира тихо проговорила:
12.
« Конечно же, у тебя есть тайна, очень большая тайна, о которой хотел узнать  Бородай, твой спаситель. Я это знаю, знаю». Тихо говорила Словесова. Она опустила ресницы, глубоко, с облегчением вздохнула. Вилков тихо вышел из комнаты, плотно прикрыл дверь, достал телефон из кармана, набрал номер. Но поговорить ему не пришлось. По лестнице торопилась молоденькая девчушка в белом халате.
« Наконец-то. Где ты запропастилась». Красное лицо Вилкова побелело, он готов был со-рваться на ещё более высокий тон, но неожиданно улыбка, та самая , загадочная, неземная, таинственная улыбка сделала его глаза лукаво-насмешливыми, губы растянулись едва за-метно, со лба исчезли складки.

« Входи, располагайся, вот визитка. Обо всём я должен узнавать первым». Вилков щёлкнул замком, распахнул дверь комнаты, расположенной рядом со спальней Словесовой и заторо-пился вниз по лестнице. У выхода из особняка он столкнулся с охранником, Комаровым. Завидев шефа, тот съёжился, прикрыл разбитую челюсть ладонью, повернулся вполоборота к шефу.
« Комаров, где моя охрана, где шофёр?» Комаров вздрогнул, попятился, ответил с заикани-ем:
« Проблема, шеф. Начальник охраны сказал, что он с трупами не работает, и шофёр с ним ушёл. Проблема, шеф!» Дикая новость лишила дара речи. Вилков на несколько секунд ос-толбенел, стоял перед Комаровым в нелепой позе.
« У тебя удостоверение водителя, конечно, с собой?» Наконец спросил Вилков.
« Нет проблем, шеф».

« Тогда садись за руль, поспешай в офис. Ты у меня будешь и шофёром, и начальником охраны, Коля».  Пришла очередь удивляться этому верзиле с разбитой рожей. Он засуетился, зашарил по карманам, зачем-то оббежал автомобиль, и только после этого сел за руль. Вилков с усмешкой наблюдал за новым шофёром, терпеливо ждал, пока тот подгонит под себя кресло. Ему понравилось, что Комаров за рулём убрал с лица глупую улыбку, сжал крепко губы. Движения его стали обдуманными. Машина тронулась плавно,  аккуратно вырулила на проспект и быстро влилась в бесконечный поток  автомобилей.   
               
                Комаров умело припарковал автомобиль на офисной стоянке, вышел из него и открыл заднюю дверь. Вилков неподвижно сидел, глядя через лобовое стекло на дверь офиса. После недолгих размышлений сказал:
« Вот что мы сделаем, Николай Сергеевич. Получи премиальные, приведи одежду и себя в порядок. И это ещё не всё! Подбери толкового человека себе в помощники. Желательно из круга твоих знакомых. Через два дня приступай к обязанностям». Вилков энергично вылез из машины, зашагал к двери.
« Анжелина  Анатольевна, кофе с бутербродами ко мне в кабинет. Меня нет ни для кого, в командировке, в больнице, придумай что нибудь!» Секретарь, пышногрудая, почти раздетая старая дева, с размалёванным до неприличия увядающим лицом, внимательно выслушала Леонида Васильевича, угодливо улыбнулась, ответила:

« Всё сделаю так, ка вы приказали, Леонид Васильевич». Вилков поймал ручку двери, открыл её, и, прежде чем войти в кабинет, попросил вежливо:
« Анжелина Анатольевна, выпиши премию Комарову. Завтра смени имидж, в смысле, приведи себя в порядок, купи себе одежду по росту. На работу выйдешь послезавтра». Вилков увидел, как лицо Анжелины покрылось испариной, как густо краска затушевала щёки. Она присела на стул, полезла в сумочку за платочком, уронила её, барахло разметалось по ковру. Дева присела на корточки, попыталась собрать безделушки. Её попка, едва прикрытая чёрными трусиками, обнажилась. Вилков покачал головой, вошёл в кабинет.
               

13.
 Переступив порог кабинета, Вилков утратил реальность: память снова увлекла его в тот далёкий, прекрасный город.  Он стоит на тротуаре, выстеленном розовым мрамором, и с трепетом в сердце любуется  молодой беременной женщиной. Он не понимает, почему она одна на этой просторной улице, недоумевает, чем привлекла его внимание эта  женщина, которая через несколько дней даст жизнь новой Вселенной? Толи осторожной походкой, толи умилением на прекрасном лице, толи всей её фигурой, казалось бы уродливой из-за большого живота. Не осмыслить этого, не уяснить, но он не может оторвать взгляд от этой женщины.

« Леонид Васильевич! Господи, что мне делать! Леонид Васильевич!» Анжелина Анатольевна трясла распростёртого на полу Вилкова за плечо. Из её глаз лились чёрные слёзы и капали на белый дорогой костюм. У её ног лежал кофейник и чашка из тонкого фарфора. Кофе чёрным пятном расплылся по ковру. Анжелина с трудом уложила Вилкова на диван, расслабила галстук и расстегнула пуговицу на рубашке, стала хлестать его ладонью по щекам.
« Снова этот отвратительный, грязный кабинет!» Прошептал Вилков.  Анжелины опешила, простояла истуканом несколько мгновений, вскрикнула и выскочила из кабинета. Вилков ещё долго лежал на диване, не открывая глаз. Душа болела, сердце надрывалось, слёзы ка-тились по его впалым, небритым щекам. Манера общения с подчинёнными, отношения с женщинами, судьба одноклассницы  Словесовой! И эта жизнь, жизнь дикого зверя, казалась ему естественной ещё совсем недавно. Новые, модные  суждения о том, что человеку должно развиваться по законам естественного бытия, обернулись злом против Вилкова, отозвались в его сердце пустотой и непреходящей болью.

« Что же делать, как вернуть Словесову, как  искупить перед ней вину?» Мысли не покидали, заставляли искать  пути к воскрешению . Вилков уже несколько часов подряд стоит перед окном и смотрит на этот обезумевший от сытости и разврата город, в котором за гламуром и роскошью нищета и беспризорность, безысходное пьянство и обесцененное восприятие жизни.
                К концу рабочего дня Анжелина решилась позвонить Вилкову. 
« Леонид Васильевич, я бы не посмела ослушаться вас, но в приёмной с самого утра дожидается посетитель, наш бывший работник. Понимаете, у неё кончился декретный отпуск, и мы обязаны её принять на работу». Вилков долго размышлял, наконец, разрешил посетительнице войти.
               
                В кабинет к Вилкову вошла молодая женщина с ребёнком.   Вилков увидел посети-тельницу и сразу вспомнил, что до декретного отпуска она работала у него архитектором. Вилков улыбнулся вымученно, пригласил сесть. Женщина присела, потянула на руки дочь, большеглазую девчушку, личико которой обрамляли светлые локоны. Девочка подняла взгляд. Вилков заглянул в них, и окунулся совершенно в иной мир. Он почувствовал чистые мысли девочки, прикоснулся душой к её душе, наполнился умилением, слёзы затуманили его взор. Но Вилков не замечал слёз, он  чувствовал лишь сильнейшие угрызения совести: столько лет он прожил, грыз как голодный после зимней спячки медведь всех, кто хоть косвенно мог испортить ему очередную сделку.  И все эти годы он ни разу не заглянул в детские глаза, не слышал смех ребёнка, не поговорил ни с одним! 
               
                Спасительная мысль пришла внезапно. Вилков ухватился за неё, как утопающий за соломинку.
« Тебя как зовут, и чего ты хочешь больше всего?» Спросил Вилков девочку.
« Меня зовут Вера. Больше всего я хочу, чтобы у моей мамы была работа и чтобы я ходила в садик». Ответила девочка, не задумываясь. Вилков понял, что в этой семье большие материальные проблемы. И решить их можно только в случае, если родители смогут найти место в детском садике для  дочери.
« Вот что, Вера. Я уже принял решение, я помогу и тебе и твоей маме. Скажи мне Вера, как зовут твою маму?» Обратился Вилков к девочке.

14.
« Моя мама тоже Вера, Вера Сергеевна». Вилков кивнул головой, отвернулся от посетителей, вытер глаза, расчесался, сел на свой стул.
« Вера Сергеевна, займёмся делом. Вы у меня продолжите работать архитектором, с этой минуты. Я вам выделю отдельный кабинет, оборудую за счёт фирмы уголок для Верочки.

Завтра утром начините работать над проектом детского сада, ну, скажем, на сто мест. Ори-ентируйтесь на последние достижения, не думайте о смете». Вилков смотрел на лицо Веры Сергеевны, видел, как глаза её наполняются восторгом, увидел, как мать обняла дочь, как на её ресницах задрожали слёзы.
« Леонид Васильевич, в каком месте, хотя бы примерно, вы намерены развернуть стройку?» Спросила через время Вера Сергеевна. Она уже успокоилась, голос её звучал уверенно.
« Привязку сделаете позже, но с уверенностью могу сказать, что места будет предостаточно. Завтра жду вас на работу». Вилков проводил посетителей, позвонил Комарову, вызвал в кабинет. Тот появился через час, встревоженный, но одетый в хороший костюм, подстриженный и побритый. Вилков одобрительно кивнул головой, попросил:
« Вот что, Коля. Сейчас пойди и найди два человека. У секретаря возьми ключи, отопри лю-бой незанятый кабинет. В общем, к утру оборудуй кабинет для работы архитектора с дет-ским уголком».

Леонид Васильевич, я ж не волшебник. Пойди, найди».
« Теряешь время. Магазины через час закроются».
« Нет проблем!» Гаркнул Комаров, шагнул к дверям, вернулся, спросил о деньгах. Вилков открыл сейф, вынул пачку денег, предупредил:
« Не забудь отчитаться чеками».
« Нет проблем!»
                Вилков сел в своё кресло. Он почувствовал облегчение. Новые мысли, подсказан-ные нежданной встречей с Верой, он собирается воплотить, и это должно возвеличить его в собственных глазах. Возможно, что и Словесова оценит это решение правильно и простит его.
                Вилков ушёл с работы раньше, чем обычно. Он попросил секретаря запереть офис, сел в такси, и через несколько минут был дома. С волнующимся сердцем он поднимался по лестнице в комнату Словесовой и сына. У двери замер, прислушался. За дверью слышался голос Словесовой. Вилков приник к двери. И интонацией, и звучанием голоса Лиры он оча-ровался. Его любопытство достигло предела. Он открыл дверь.
               
                Словесова стояла с сыном у  окна. Она держала его на вытянутых руках, купала в лучах заходящего Солнца и восторженно говорила:
« Смотри, сынок, Солнце! Оно плавает в Космосе, дарит нам жизнь. Без Солнца всё: и ты, и я, и другие люди, и растения- все умрут. А под Солнцем -  голубое Небо, а под Небом -  Земля, и мы  живём на Земле!» Через раскрытую форточку в комнату ворвался вихрь. Он распахнул дверь, и дверь скрипнула. Словесова повернула голову, увидела Вилкова, прижала сына к груди, заторопилась навстречу. Она посмотрела в глаза Вилкову, сказала с участием:

« Ты выглядишь очень уставшим. Тебе надо хорошенечко поесть и отоспаться, забыть всё, что с нами произошло за последние несколько дней». Вилков не обратил внимание на слова Лиры, он c улыбкой умиления  залюбовался сыном, через время спросил с недоумением:
« О чём с этим крошечным Человечком можно разговаривать? Ты словно из моего сна. Во сне жители с Интергриад…». Вилков спохватился, поспешил изменить тему разговора.
« Лира, я сегодня предпринял некоторые шаги к нашему примирению. Я очень хочу, чтобы ты меня простила и осталась жить в моём доме».
« В качестве кого?» С улыбкой спросила Словесова.
« Ты слишком торопишься. Как я могу ответить на твой вопрос, если я не знаю, как ты ко мне намерена относиться, простила ли ты меня. Поверь, я за эти несколько дней стал дру
15.
гим Человеком. Этому способствовала твоя доброта, которой ты одариваешь меня, несмотря на паскудство, с которым я отнесся к тебе. Все страдания, все эти ужасные муки ты пережила из-за моих амбиций! Но ты всё же со мной в этом доме, улыбаешься мне, даже пытаешься вдохновить меня, хотя сама нуждаешься в поддержке больше, чем я, извращённый, больной».
« Вот именно, я должна на тебя быть очень злой, нет, не злой! Я тебя должна возненавидеть, презирать, обходить десятой дорогой и тебя, и этот грязный, развращённый город! А знаешь почему? Потому, что ты провёл со мной ночь, делал со мной всё, что жаждалось твоему

пресыщенному телу! И ты не узнал меня! Ты не узнал одноклассницу, которую дёргал за косу на каждом уроке! Ты сидел позади меня, и, я в этом уверенна, твоя рука сама тянулась к моей косе, потому, что она была такой, что её невозможно было не коснуться! В ту летнюю ночь я тебя нашла в этом грязном городе, на пятачке проституток, но ты даже не узнал меня!» Повторила с презрением Словесова, опустила сына в кровать, устремила заполненные слезами глаза на Вилкова, с ещё большим презрением проговорила:

« А как ты со мной поступил, когда я на холоде стояла у окна этого гадюшника, который называется рестораном? Только из-за этого омерзительного поступка мне надо уйти из твоего дома, забыть о тебе, вырвать из сердца мгновения, которые я посвятила тебе! Я не думала, что город и деньги могут до неузнаваемости изменить тебя. Твое лицо, твоя походка, одежда, слова – всё стало для меня чужим! А ведь я любила тебя таким, каким ты был в годы нашей юности! Вспомни! Мы не лицемерили друг другу! Мы ругались, мирились, высказывали обиды, радовались удачам! И мечты наши были самыми простыми, и чувства светлы! Поцелуй был вершиной, и мы не мечтали откусить от запретного плода!» Реакция Вилкова была неожиданной для Словесовой. Вилков сдавил виски ладонями, подкатил глаза, пол пошатнулся под ним, и он упал лицом вниз на ковёр. Словесова несколько мгновений стояла на месте. Её глаза наполнились ужасом и состраданием, виной. Ведь это она не уняла эмоции, совершенно ненужные эмоции в момент, когда Вилков собирался повиниться перед ней и поведать ей о чём-то очень важном. Наконец-то Словесова начала соображать. Она тихонько вышла из комнаты и возвратилась вместе с медсестрой. Медсестра, молоденькая, неопытная, замерла над Вилковым в растерянности.
Гл.5.
               
                Яркий Свет озарил Сознание Вилкова, и он устремился к его источнику! Через мгно-вение он замедлил полёт, оглянулся и увидел своё тело, распростёртое на ковре, увидел Словесову. Она  прижимала  к груди сына и спокойно наблюдала за неумелыми действиями молоденькой медсестры. Созерцание своего тела длилось мгновение, неудержимая сила увлекла астральное тело Вилкова, и оно растворилось в безграничном Космосе! Земные понятия Время, Скорость, Пространство утратили смысл. Вилков обозревал Вселенную, словно он был распылён по её Пространству, не поддающемуся измерению даже самым пылким воображением, и каждый атом его астрального тела обладал способностью к восприятию Бытия.  Он одновременно видел дом, в котором родился. Мать опустила на Землю ведро с родниковой водой, вытерла пот со лба ладонью, спросила с грустью:
« Сынок, не рано ли ты пожаловал к нам?»
« Мама, да разве это от меня зависит? Мама, почему в саду нет людей? Кто ухаживает за де-ревами?» Женщина ответила с печальной улыбкой:

« Видимо, сынок, ты многих обидел за короткую свою жизнь. Вспомни грехи свои, возможно, что размышления подскажут  ответ на твой вопрос».  Вилков обнял мать, сказал тихо:
« Ты всегда была мудрой женщиной, мама». В этот же миг он видел Сад, в котором труди-лись существа, описанные в сказках Землян. Через Сад протекает река. Вода тонкими струйками стремится к каждой яблоне, и на яблонях зрелые плоды. Тайная тропа вьётся вокруг сада, убегает прочь, увлекает Вилкова к яркой Звезде в созвездии Скорпиона. Эта планета называется Интергриад. Вилков и не предполагал, что пребывание в одном из городов этой
16.
наредкость зелёной и благоухающей планеты перекроит его убеждения. Этот город называется Лоций. В городе нет высотных зданий и чадящих заводов, нет коптящих машин, улицы не закатаны в асфальт.
                Семья, в которой позволили проживать Вилкову, состояла из трёх Человек. Это бы-ли старица Радина и молодая пара, Крис и Рида.  Восторг пронзил сердце Вилкова при взгляде на Риду. Как неотразима беременная женщина, как осторожна и легка её походка, как украшает её живот! Хотя, казалось бы, этот огромный живот должен вызывать у  каждого скептическую улыбку, заставлять цинично улыбаться и отпускать вслед непристойности. Но нет! Формы беременной женщины вызывают восхищение, потому что им предшествовало действо, от которого душенька замирает, сердце колотится как молот, а в  голове единственная мысль: от любви рождается Человек ! Беременная женщина красна ос-

торожной походкой, загадочной улыбкой, лаской, которая очень скоро изольётся на дитя.  Только  теперь Вилков осознал всю мерзость своего поступка по отношению к Словесовой, к сыну. Он упал на траву, обхватил голову руками, зарычал как раненный лев! Эхо прокати-лось по роще, заставило её обитателей в ужасе забиться в дальние  уголки…. На несколько минут в лесу воцарилась жуткая тишина. Мудрая Радина всё поняла. Она подошла к Вилко-ву, положила свою ладонь на его затылок, что-то тихо прошептала. Вилков не понимал слов, но он почувствовал их значение каким- то загадочным образом. Эти чувства обнадёжили его, заставили поверить, что ещё не все дни, отпущенные ему судьбой, просижены в ресторанах, что ещё не вся сила растрачена на уличных проституток…
               
                Вилков улыбнулся. Солнце, почти Земное, коснулось его лица, словно одобрило его раскаяние, и птицы в роще защебетали, и Рида одарила его своей  восторженной  улыбкой. Крис подал Вилкову руку, помог подняться на ноги, пригласил войти в жилище.
                Жилище жителей Интергриад не хитрое. Одна большая комната для приготовле-ния пищи. Большой стол установлен в её центре. На столе деревянная и глиняная утварь. В этой комнате едят и разговаривают. Вилков не мог вступить в беседу, он не знал языка, но он по-прежнему каким-то загадочным образом улавливал мысли. Радина, накладывая  в глиняную миску ягоду, похожую на земную клубнику, с укоризной говорила, словно осуждала поступок Человека:

« Сегодня утром по лесу прошёл сильный ветер, набросал на Интергриад  много сучьев, и мне пришлось много трудиться».
« Скоро мы сможем тебе помогать, Радина. Наш Сирис был весь день чем-то сильно взволнован, и нам пришлось его успокаивать». Ответил Рид
« Вероятнее всего, это Ветер расшалился в роще и не давал покоя нашему малышу». Прими-рительно проговорила Рида,  лаская живот ладонью. Только теперь Вилков понял, что речь идёт о ещё не родившемся ребёнке. Он вспомнил Словесову, которая купала сына в лучах Солнца и разговаривала с ним.

« Ничего удивительного в том, что Сирис был взвинчен, нет. Скорее всего, он хотел, чтобы вы мне помогли. Ведь и его ждёт судьба его предков, интергриадцев, любивших рощу». Без сомнения, речь идёт о будущем ребёнке. Вилков слушал эту удивительную беседу,  с умилением всматривался в лица интергриадцев. Красота их не броская, но глаз от этой простоты не оторвать. Одежда подчёркивает нетребовательность и уравновешенность вкусов. Она проста, свободна, в ней удобно работать. О принадлежности к роду занятий указывает диадема из белого металла, с огромным драгоценным камнем. У семьи Моран камни зелёного цвета, очень напоминающий земной берилл. 
                Вечер прошёл в разговорах о неродившемся  ребёнке, с мыслями о нём уснула се-мья Моран.
                Вилкова уложили в самой дальней комнате, на простую деревянную кровать. Доски были прикрыты белой простынёй, и на этом жёстком ложе Вилков с удовольствием растянулся, запрокинул руки за голову и с выражением удивления на лице мгновенно уснул.
17.
Проснулся Вилков рано, вышел из дому. Солнце поднималось над рощей. Оно почти не отличается от земного, разве что несколько больше. Лучи его искрились на мокрых листьях и травах, на крыше дома. Они влажны от обильной росы. Вода стекала с крыши по желобам в большую деревянную лохань, поставленную на углу дома. У этого резервуара стояла Радина. Она в просторной белой одежде, лицо её загадочное, улыбка сияет в её глазах. 
               
                Моран в это утро не пошла в рощу собирать сучья и ухаживать за молодыми де-ревами.  Она села на стул посреди двора, лицом к аллее, ведущей в долину. В долине распо-ложен городок Лоций.  С прозрачных крыш одноэтажных домов стекает обильная роса. Струя освещается лучами солнца, и кажется, что с крыш сыпется нескончаемый поток  дра-гоценных камней. К удивлению Вилкова, Крис и Рида ещё в Доме. Разве усидишь дома в это прекрасное утро! И почему Радина все ещё сидит на  деревянном стуле посреди двора, и по-чему лицо её выражает радость? Она струится из её широко распахнутых глаз, она играет на её полураскрытых губах! Отчего Радина не сводит взгляд с аллеи, ведущей в городок Лоций?
               
                Вилков услышал  чудные звуки. Он слышал музыку, но не видел оркестра. Неужели это Космос заполнен волшебными звуками, и почему эту музыку он никогда раньше не слышал? Она несравненно красивее музыки земной, потому что она пронизана оптимизмом и верой в созидающее, разумное начало! Он не поверил в чудо, не хотел верить, что такое вообще может быть! Но Вселенная, словно гигантский оркестр, продолжала струиться волшебными звуками, они всё нарастали, звучали всё прекрасней и торжественней!
               
                Когда Космос наполнился музыкой, Радина, словно лебедь, взмахнула рука-ми, легко встала со стула и заспешила по аллее в сторону города. О чудо! Из-за поворота показались жители Лоция в белоснежных одеждах, их головы украшают диадемы с разноцветными драгоценными камнями. Они также взмахивают  руками, как и Радина, словно хотят взлететь в Космос и слиться с его чудной музыкой. Радина не дошла до гостей несколько метров, поклонилась им в пояс и присоединилась к шествию. У дома Моран жители городка образовали большой круг, с торжественными лицами стали взмахивать руками и приплясывать в такт мелодии. Вилков не мог больше сдерживать эмоции. Он влился в круг, его душой овладел восторг. Жители городка танцевали до тех пор, пока на крыльцо вышли Крис и Рида! Вселенская музыка зазвучала в этот миг особенно радостно! В мелодию торжества вплелись звуки со всех Галактик, и каждая из них выражала восторг по своему, своей особой, присущей только ей тональностью и ритмом! И кто же руководил этим оркестром так искусно, что разрозненные, разнотональные  звуки рождали эту неповторимую по красоте музыку?
               
                Новорожденный лежал на руках у Риды.  Новорожденный был голенький.  Круг жителей Лоций разорвался, они, взмахивая руками, приблизились к крыльцу. Лица их выражали великую радость.  Из-за рощи выплыла небольшая ладья. В ней стоял старец в красной, как Солнце, одежде. Ладья подплыла к крыльцу. Старец принял из рук Риды ново-рожденного, поднял взгляд. Повинуясь его воле, ладья поплыла за его мыслями в необозримые Просторы…
                В это неподходящее время Вилков почувствовал вибрации. Это Земля позвала Вил-кова. Пора возвращаться. Зачем старец унёс новорожденного в Космос? Для знакомства с Мирозданием? Эти мысли не покидали Вилкова до тех пор, пока он не увидел своё тело на больничной койке. Сказка кончилась, едва успев начаться.               
               

Гл. 6.
               

                Уже сутки Бородай не отходит от Вилкова. Он сидит на стуле у его кровати с блокнотом в руках. Если Вилков молчит, то Бородай теребит свою бородку, растирает лоб,
18.
отхлёбывает из чашки крепкий чёрный кофе, и обдумывает, как ему озаглавить  диссерта-цию. Но на ум ничего не приходит, потому что его раздирает любопытство. О чём ещё поведает ему пациент,  в каком измерении он сейчас пребывает, какие Миры он посетил в своих снах? А может это не сны, а настоящая жизнь, а сном является пребывание наше на Земле?
« Хотя Вилков здесь, на больничной койке, но, видимо, его сознание контактирует всё ещё с Вселенским информационным полем, в котором пребывают одновременно и Прошлое, и Настоящее, и Будущее! Всё предопределено для каждого, судьбы наши, продолжительность Цивилизаций, количество вздохов каждой Твари…». Размышления Бородая, скорее всего ошибочные, прервал голос  пациента. Он спрашивал:

« Радина, тебе не страшно брать в руки эту огромную осу? Мы, Земляне, их обычно  давим подошвой башмака!» Воскликнул в ужасе Вилков. Через время переспросил:
« Ты говоришь, что оса едва не утонула в резервуаре для сбора утренней росы, и что терпя-щий  бедствие никогда не обидит спасителя?!» Бородай увидел на лице Вилкова изумление, которое через время сменилось скептической улыбкой, недоверием к словам собеседницы. Через мгновение лицо Вилкова стало серьёзным, и он задал вопрос:
« Скажи, Радина, где находился оркестр, который играл эту чудесную мелодию, сопровож-давшую обряд посвящения новорожденного в Жизнь?» Вилков молчал, вероятно, слушал ответ. Глаза его распахнулись, на лице недоумение! Он сел на постели, воскликнул:
« Да разве это возможно?! У каждой Галактики своя мелодия?! А у Земли, какая мелодия?» Вилков очень внимательно слушал ответ. Выслушал, раскрыл широко глаза. В них  отчая-ние.

« Неужели всё так плохо, Леонид Васильевич?» Спросил Бородай. Вилков вздрогнул, долго смотрел на врача с недоумением. Конечно же, он всё ещё пребывал на чудной планете Ин-тергриад, с восторгом наблюдал за удивительно трогательным обрядом « Посвящение в Жизнь Новорождённого», в его Сознании всё ещё звучит мелодия Космоса, и он старался распознать, какие составляющие этой чудной музыки творит наша Земля!
« Не убеждён в том, что Земля ликует, созерцая наши проделки! Я загубил Душу, Душу загу-бил, и не только собственную, не только! Возможно ли, чтобы Земля в восторге пребывала, чтобы она, израненная потоком лжи и блуда, ублажала нас сказочной музыкой, людишек, не способных мыслить здраво и быть бескорыстными по отношению друг к другу!? Я не слышу голос моей Земли! Она не желает петь для нас, землян, равнодушно взирающих на то обстоятельство, что города заполнены беспризорниками, приютами, бездомными детьми! У нас нет будущего!» Вилков наконец-то осознал, что он вернулся в своё больное тело, узнал строчащего свою диссертацию хирурга, спросил хриплым голосом:

« Сколько времени меня не было?» Вилков, не прекращая писать, ответил:
« Пустяк, месячишко. Вам письмо оставила Словесова».
« Посчитала меня мертвецом, так же как и вы, присягнувшие Гиппократу. Хотя эта клятва не означает, что вы, врачи, не убийцы. Вы с лёгкостью, без душевных мук, за деньги,  младенцев из утробы матери вырываете своими железными приборами!»
« Я не имею представления, кто посчитал вас мёртвым, какие из-за этого проблемы могут у вас возникнуть. Я наблюдаю за вашей болезнью, хочу написать диссертацию. Вы - уникум!»
« А вы, доктор, уверенны в том, что я больной?» Бородай опешил! Ручка выскользнула из его рук, за ней блокнот. Он встал со стула, уставился на Вилкова.
« Доктор, письмо Словесовой у вас?» Соображал Бородай туго, потому что фраза Вилкова перечеркнула все его надежды на успешную защиту его будущей диссертации. Лишь только когда Вилков повторил свой вопрос, хирург зашарил по карманам, нашёл в одном из низ измятыё конверт, протянул Леониду Васильевичу. Тот вскрыл конверт нетерпеливым, даже резким движением, воспользовавшись отросшим ногтем, вперился в строчки:
« Лёня, я знаю, что ты вернёшься, но когда это произойдёт, я даже не могу предположить. Поэтому слушай, что я тебе поведаю: тебя все предали, начиная от твоего бывшего началь-ника охраны, и включая всех сотрудников. Не участвовал в афере по захвату твоей фирмы
19.
только твой шофёр и телохранитель Комаров Николай. Самую отвратительную роль в этой мерзкой истории сыграл хирург Топилин. Он состряпал заключение о твоей смерти. Это всё, что мне известно. Твой дом уже не принадлежит тебе, и я вынуждена его покинуть. Меня не старайся отыскать, всё в этом мерзком городе против меня. И ещё я не могу тебе простить того, что ты не узнал меня в ту единственную ночь, и что ты лапал и целовал других женщин, грязных и развратных. Ты увлёкся модой, партнёрство стало нормой жизни и для тебя тоже. Пойми, что партнёрство и любовь - несовместимые понятия. Ты забыл заповедь нашего древнейшего Бога, Стрибога. Он заповедал нам:
« Помните, люди родов расы великой, что богатство и процветание древних родов ваших заключено в малых чадах ваших, коих вам надлежит воспитать в любви, благости и трудо-любии». Что же ты наделал, Лёня?! Как же мы, Лёня…» Письмо оборвалось, возможно , что кто-то просто не позволил его дописать, не счёл нужным подождать секунду, чтобы Лира

закончила письмо. В письме ничего не сказано, буквально ничего, что давало бы хоть ма-лейший намёк на то, как он, Вилков, должен поступить.
« И что же мне теперь делать?» Спросил Вилков, не отводя глаз от строчек, написанных то-ропливо, крупно. Так пишут дети в первом классе. Лира так и осталась ребёнком. Вилков горько улыбнулся, с ненавистью с ног до головы осмотрел Хирурга. Бородай опустился на корточки и дрожащими руками пытался подобрать свои ручку и блокнот.
             
                Вилков с трудом нашёл сестру – хозяйку, потребовал одежду. В кармане он отыскал свои вещи.  Деньги не были украдены,  и телефон оказался на месте, но разряжен-ным. Преодолевая слабость в теле, Вилков двинулся к выходу. У дверей стоял бородатый молодой человек , отросшие волосы собраны в пучок и перехвачены чёрной резинкой. Он держал у рта дымящуюся сигарету и пристально смотрел на еле передвигающего ноги Вилкова. Узнал, швырнул окурок под дверь, крикнул кому-то:
« Почему выпустили, кто дал команду!? Больной, немедленно в постель!»

« Разбежался!» Огрызнулся Вилков и распахнул дверь. Через несколько шагов Вилков огля-нулся: Топилин стоял на крыльце больницы, разговаривал с кем-то по телефону, энергично жестикулируя руками и не сводя глаз с Вилкова. На его счастье мимо проезжало свободное такси. Вилков проехал несколько кварталов, вышел из такси, пересел в другое, проехал снова мимо больницы. Ничего необычного не увидел, успокоился, проехал ещё несколько кварталов, расплатился с водителем и зашёл в кафе. Когда официант принёс кофе и чисбургеры, Вилков поинтересовался, нет ли в кафе зарядного устройства, и вынул из кармана телефон. Молодой человек, прилизанный до неприличия, сладко улыбнулся, ответил:
« За ваши деньги-любой каприз!» Вилков согласно кивнул головой и передал свой телефон в холеные руки официанта.
               
                Только к ночи Вилков нашёл квартиру своего водителя Комарова. Лишь только тот отпер ключом дверь и распахнул её, как получил тычку в лицо. От неожиданности он всплеснул руками, еле удержался на ногах,  закричал во все горло:
« Второй тычок, шеф! Не заслужил, шеф!»
« Из уважения, Коля. Устал я, проблем навалилось, не тебе о них рассказывать! А их разгре-бать надо!» Комаров широко заулыбался, закивал головой, гаркнул:
« Проблемы, шеф! И начались они недавно, и недели не прошло! Меня вышибли из офиса, чуть машину не забрали!» Комаров заржал зло, широко открывая разбитый рот, заговорил:

« Ну и история, шеф! Проблемы не только с вами и со мной. Проблемы и с вашим архитекто-ром! Когда новый владелец вашей фирмы,  бывший начальник охраны, этот  рыжий Зуев, узнал, что Смирнова работает над проектом детского сада, он тут же её уволил, без разъяс-нений.  Зуев - ловкий человек, ох ловкий! Втёрся в доверие, гнида».
« Перестань охать! Всё это не важно сейчас, все вопросы будем решать после того, как най-дём Словесову  и сына».
20.
« Проблемы, шеф. О них у меня вообще никакой информации. Я знаю лишь то, что Словесову с ребёнком выгнали среди ночи».
« Я так и предполагал. Письмо недописанное, не позволили дописать письмо ей! Ты понимаешь, что это значит? Это значит, что Лира и мой ребёнок голодные,  им  негде преклонить голову». Вилков отошёл к окну, насколько минут смотрел на бесконечный поток машин, на суету людей у магазинов и толкучек, возникших стихийно на мало-мальски свободных местах у тротуаров и магазинчиков.
« Ты заикнулся о машине. И машину они забрали?» Спросил Вилков. Комаров заржал, вос-кликнул:

« Нет проблем, шеф. Они хотели её забрать, но не забрали, потому что не завели!» Комаров открыл шкаф, достал из ящика какую-то деталь от мотора. Он положил её на стол, стал сбивчиво растолковывать:
« Когда я почувствовал,  что можно лишиться машины, я улизнул из офиса и снял вот эту штуковину».
« Коля, у тебя есть какое-нибудь оружие, незваные гости пожаловали». Спокойно сказал Вилков. Он отошёл на два шага от окна, но ему были видны люди, вылезшие из чёрного внедорожника.
               
Комаров преобразился. Он убрал глупую улыбку с лица, поджал разбитую губу, подошёл к шкафу, выдвинул ящик. Он решительными движениями одел на плечи амуницию, сунул в кобуру пистолет, несколько обойм положил в карман, ответил:
« Нет проблем, шеф, оружие имеется. А теперь вот что, от окна не отходи, пусть считают нас лохами, такими бездарностями, перепёлками в чистом поле. На звонок не отвечай! Комедии первый акт начинается! Шеф, за тобой началась охота по - взрослому!»
               
                Комаров щёлкнул замком, осторожно приоткрыл дверь, выскользнул из квартиры, поднялся на этаж выше. Через пару минут он услышал осторожные шаги. Две фигуры в чёрных масках уверенно приблизились к двери его квартиры.  Один из них  положил руку на плечо  коротышки, приложил палец к губам и склонился, прилип ухом к замочной скважине. Коротышка поднялся на носки, попытался разглядеть хоть что - нибудь через глазок.

« Не заперто!» Рявкнул Комаров. Горе - киллеры  вздрогнули, выпрямились и получили страшный удар одновременно.  Они повалились на бетон, не охнув, их пистолеты забряцали по ступенькам. Комаров проворно сунул своё оружие  за пояс брюк, подобрал стволы, распахнул дверь и втащил их в квартиру.
« Сказал же, дверь открыта!» Иронизировал Комаров, скручивая руки братков какой-то ве-рёвкой.
« Леонид Васильевич, можешь подойти! Вот так встреча! Съюпрайз, шеф!» Удивлённо вос-кликнул Комаров. Он стащил с парней маски и узнал в них бывших охранников Вилкова. Вилков долго смотрел на своих бывших телохранителей, не говоря ни слова. 
« Проблемы, шеф, этих бакланов отпускать нельзя». Нарушил молчание Комаров.
« Отпускать нельзя, значит, не отпустим, предоставим возможность реабилитироваться».
« Они вас предали! Я им не доверяю!» Категорично заявил Комаров, тыча стволом в лоб ко-ротышке.

« Вот этот сморчок длинноносый мне никогда не нравился! Молчал, присматривался, при-слушивался. Он давно на  бывшего начальника охраны, на Зуева Лёву, работает. Так!» Кома-ров надавил на ствол, голова коротышки стукнулась о стену.
« Ты со стволом аккуратней» Предостерёг второй налётчик. Комаров ответил на замечание:


21.
« Напрасно, ты, Боря, предал шефа. Он бы поменял твой имидж. Смотри, в каком я костюм-чике! Не жмёт тебе твоя куртёшка из свиной шкуры?» Балагурил Комаров.
« Коля, заткнись!»
« Без проблем». Угрюмо ответил Комаров, лениво засовывая  пистолет за пояс. В этот мо-мент он поймал настороженный взгляд коротышки, направленный на входную дверь. Ко-маров среагировал молниеносно. В падении он дотянулся ногой до двери. Удар получился очень сильным. Раздался крик, пистолет  выстрелил в потолок, упал на ковёр под дверью. Кто-то третий устремился вниз по лестнице. Комаров бросился преследовать. Напрасно. Длинная чёрная машина увезла беглеца. Комаров вернулся в квартиру. Тяжело дыша, он упёр ствол пистолета в лоб коротышке, спросил зло:
« Этот был с вами?»

« Мы работаем вдвоём». Мрачно ответил коротышка.
« А что это ты, Боря, загрустил? Ах, да, ты понял, что этот третий не на чай к тебе приходил, а чтобы тебя зачистить, вместе с подельником!» Злорадствовал Комаров.
« Заткнись! Ты хоть понимаешь, в какую историю ты со мной влез?» Спросил Вилков.
« Нет проблем, шеф. А ещё я понимаю, что надо поскорее убираться!» Комаров подошёл к окну, воскликнул:

« Я так и думал!» Комаров не мешкал. Он разрезал коротким, сильным движением путы на руках коротышки и его подельника-молчуна, сказал коротко:
« По ваши души пришли! Сам Зуев примчался, следы заметать! Вежливый был, со всеми первый здоровался, улыбочка льстивая на лице! Шеф, кого вы пригрели в своей фирме?» Задал вопрос Комаров. Ответ он не ожидал. Он вернул оружие недавним пленникам, продолжил нервно:
« Мы с шефом уходим, а вы постарайтесь остаться живыми!»

« Остаться живыми! Как можно остаться живым, если нас только двое, а у Зуева…!»
« Да, у начальника охраны люди есть». Мрачно ответил Вилков. Он стоял у окна и наблюдал за боевиками своего бывшего начальника охраны.
«Уходить поздно. У кого есть идея?» Спросил Вилков. Молчун потёр лоб, глядя в пол, отве-тил:
« Надо поговорить с людьми Зуева».
« Идейка стоящая. Но как с ними переговорить?» Спросил Комаров. Молчун улыбнулся снисходительно, полез в карман. В его руках оказался обычный мобильный телефон. Он нажал кнопку, сказал коротко и зло:
« Где гарантия, что завтра вы все не окажетесь на месте меня и коротышки!?» И передал те-лефон Вилкову.
« Представляться не буду, узнаете по голосу. Я вернулся с того света по душу Зуева. Выдайте мне его, и я забуду, что вы есть». Наступили минуты затишья и ожидания. Комаров стоял сбоку от входной двери, играл своим макаровым и презрительно улыбался. Коротышка спрятался за кухонной дверью, молчун нервно курил. Он стоял впереди Вилкова, направив ствол в глазок  двери.
               
                Прошло около пяти минут. Рации молчали, видимо их отключили.  И это было хорошим знаком. Ещё через минуту в дверь постучали. Комаров, всё также стоя сбоку от двери, протянул руку к ключу, повернул его, взял оружие наизготовку. Дверь не открыли, её вышибли головой Зуева. Бывший начальник охраны влетел в прихожую и шмякнулся на пол лицом вниз. Он расшиб лоб и сломал нос. Зуев потерял сознание. Из его носа текла струйка крови и расплывалась по паркету. Комаров и Молчун прижались к стене. Они готовы к любым неожиданностям. Коротышка  вышел из –за двери, в его глазах страх. Вилков подошёл к Зуеву и уставился на лужицу крови.

22.
« Может скорую вызвать?» Спросил он, не к кому конкретно не обращаясь. Комаров хихик-нул, ответил хриплым голосом:
« И скорая, и отдельная палата, и обед из ресторана!». Комаров с предосторожностями вы-шел из квартиры, осмотрел лестничную площадку, спустился вниз, через несколько минут вернулся, сказал с облегчением:
« На этот раз пронесло».  Он наклонился к Зуеву, перевернул его резким движением на спи-ну.

« Напрасно, кровью захлебнётся». Не одобрил Молчун. Комаров пнул Зуева и тот снова перекатился на живот.
                Услышав фразу Комарова, что ситуация под контролем, коротышка выскочил из кухни, боком протискиваясь вдоль стены к выходу,  кисло проговорил:
« Вы тут сами разбирайтесь с этим Зуевым, я пошёл». Никто не обратил внимание на эти слова, никому и в голову не пришло задерживать этого неприятного типа. Комаров и Вилков смотрели на Молчуна, ждали. Тот, наконец, выдавил как под пыткой несколько фраз:
« Я у Зуева всего - то неделю, а может и того меньше.  Я ваших дел не знаю. В общем, с вами приятно работать…»
« И ты хотел бы остаться в нашей команде». Закончил фразу Комаров. Молчун согласно кивнул головой.  Комаров глянул на Вилкова.  Вилков сказал:
« Благодаря ему, мы выкрутились». Молчун улыбнулся, скупо обронил:
« Пустяк». Разговор прервался, потому что Зуев застонал, зашевелился, попытался подняться. Комаров схватил его за воротник, прислонил к стенке.

« Развяжи ему руки и усади на стул». Приказал Вилков, глядя на Молчуна. Тот с лёгкостью поднял Зуева, проволок его в кухню и плюхнул на стул. Кухонным ножом разрезал верёвку на запястье, отошёл к двери. Вилков сорвал полотенце с крючка у раковины, бросил его Зуеву, сказал
« Утрись и расскажи, как ты прихватил мою фирму вместе с особняком.  И не упусти главное: скажи, где сейчас  Словесова и мой сын?»
« Эта смазливая  шлюха? Откуда мне…» Комаров ткнул кулаком Зуеву в нос. Кровь снова потекла. Комаров прокомментировал свой поступок:

« Не выкручивайся. Тебе в твоём положении разумнее всего сказать правду!»
 Зуев приложил к носу полотенце, усмехнулся, ответил зло:
« Мне не хватило десяти минут, чтобы ты, Вилков, остался там, на Небесах! Слышал я о твоих путешествиях на тот Свет. Ты вовремя сбежал из палаты».
«Зуев, отвечай на вопрос!» Крикнул Вилков.
« В отличии от романтика Владлена Бородая Топилин –практичный человек. С ним можно договориться. Он состряпал документ о твоей смерти, пока Бородай крапал свою диссерта-цию, сидя сутками у твоей постели. Ну а перевод фирмы на моё имя не составил труда. Ты завещание оставил на мать. Ну а убедить старую, немощную женщину в том, что ей столько денег ни к чему…» Теперь уже у  Вилкова сдали нервы. Он сложил два кулака вместе и обрушил их на голову своего бывшего начальника охраны. Зуев повалился на пол. Вилков наклонился над ним и проговорил с отвращением:

« Я падший Человек, но я не конченный Человек. Ты, Зуев, самый отвратительный мошен-ник и циник! Что ты сделал с моей мамой!» Зуев ухмыльнулся, равнодушно ответил:
« Топилин констатировал сердечную недостаточность, приведшую к  летальному исходу». Вилков пристально посмотрел на Комарова. Тот кивнул головой и вышел из квартиры. Вилков побледнел, отошёл к окну, стоял несколько минут без движений, глядя на бестолковую суету людей, скучившихся у лотка. Какой-то пройдоха торговал рыбой, и наверняка, тухлой. Наконец он вынул телефон, набрал номер хорошо знакомого нотариуса, попросил его бросить все дела и приехать.
23.
« Так, Зуев, сейчас прибудет нотариус, составит документ, и ты его подпишешь. Только так ты сохранишь себе жизнь. Ты страшно провинился передо мной, перед людьми, с которыми работал. Ты предал всех, включая охрану».
« Не считай меня полным идиотом, Вилков! Просто время сработало не на меня. Мне не хва-тило часа, чтобы я стал богатым и независимым человеком. Независимость от чиновничьего беспредела, от братков и их поборов, тебя, Вилков и оклада, который ты мне назначил. Ворочая миллионами, ты держал меня на голодном пайке…»
« Тридцать тысяч долларов в год для…»
« Не перебивай меня, Вилков! Выслушай! Ты не считай себя святошей. Все незаконные опе-рации на бирже сделаны с моей помощью, вернее, с помощью моего пистолета. У меня хва-тило ума сохранить дискету, подстраховаться, например вот на этот случай».
« На случай твоего участия в убийстве моей мамы и в покушение на мою жизнь, так?!»
« Не докажешь, Вилков!»
« Я не собираюсь доказывать. Но надеюсь, Что Комаров скоро вернётся, вернётся вместе с Томилиным и его фальшивыми заключениями о смерти мамы и моей собственной».
                Очевидно, что аргументы Вилкова были весомыми, и это понимал Зуев.  Не смотря на то, что его руки были закованы в наручники, он ринулся на Вилкова, набросился яростно, обречённо.  Он навалился на бывшего шефа всем телом, нанося удары в лицо головой, коленями в пах и грудь.  Молчун  нанёс удар рукояткой пистолета Зуеву в затылок. Тот не охнул, как мешок с мукой свалился с Вилкова, пал скрюченный, его глаза  выпучились как у рака, губа задёргалась. Вилков с трудом стал на ноги, сорвал полотенце с крючка, вытер кровь с губ и приложил полотенце к ноздре.

« Долго думал, молчун, сомневался, делал выбор? Теперь, надеюсь, ты определился?! Приве-ди в чувство этого недалёкого типа». Охранник усмехнулся, нацедил из крана воды в бокал, плеснул в лицо Зуеву. Тот открыл глаза, захихикал, спросил с издевкой в голосе:
« Ладно, я не жилец, я проиграл. Но ты всё-таки скажи, Вилков! Тебя здорово надули там, где ты, говорят, побывал! Ты изменился, превратился прямо в порядочного!» Зуев истерично захохотал, оглушая и Вилкова, и Молчуна. Охранник покрутил у виска пальцем, глотнул с кружки, уставился на Зуева. А когда тот прекратил хохот и потянулся рукавом к глазам, чтобы вытереть слёзы, Вилков спокойно ответил:

« Я был не там, а на Планете  Интегриад, в городе Лоций, в котором живут мудрые существа, чтящие обряд посвящения новорожденного в Жизнь. Этот обряд предполагает знакомство нового сознания с  Вселенной, с её законами, беспощадными, но справедливыми. Как мы заблуждаемся в том, что Человек - кожаный мешок, набитый мясом и дерьмом. Именно поэтому ты, Зуев, так беспощаден, циничен и напорист. Ты шёл к своей цели, безжалостно ломая мою Судьбу, Судьбу моей семьи!»  Зуев осклабился, выдавил с ненавистью:
« Этот вопрос ты обсуди с Топилиным. Он много людей оперировал, ковырялся в кишках, может он кроме дерьма ещё что-нибудь видел!» Зуев снова заржал, выдавил сквозь слёзы:

« Душу бессмертную!» Зуев снова захохотал, и в этот хохот вошёл тщедушный, худосочный мужчина средних лет. Он тёр свой покатый лоб, смущённо улыбался, он явно в растерянно-сти. Молчун не выдержал, ткнул Зуева кулачищем в челюсть. Зуев замолчал, обреченно опустил голову. Вилков сказал адвокату:
« Устраивайся  на этом столе». Адвокат сел на стул, открыл ноутбук, деловито  спросил:
« Что будем оформлять?»
« Дарственную на моё имя. Зуев решил мне подарить бизнес и особняк. Он принял решение совершить паломничество в Иерусалим, взойти на Голгофу и покаяться в грехах».
Адвокат воспринял слова вполне серьёзно. Он согнулся в три погибели над клавиатурой ноутбука. Работал он быстро. Он лишь спросил название фирмы и адрес особняка. Зуев подписал документ без особого принуждения. Молчун лишь пару раз угостил его оплеухой и вынужден был прострелить левую руку.
24.
                Адвокат оставил на столе дискету с документом,  небрежно сунул в карман пид-жака пачку денег и ушёл без прощаний.  А Вилков залез в шкаф к Комарову, вывернул наиз-нанку все ящики, выбрал самую практичную и крепкую одежду: джинсы, рубашку и ветровку, кроссовки и старую походную сумку на длинном заплечном ремне. Он швырнул всё к ногам Зуева, серьёзно предложил:
« Или ты переодеваешься, и наши судьбы больше не зависят друг от друга, или…»
« Не надо меня уговаривать, Вилков! Я проиграл!» Зуев сбросил с себя дорогой костюм, рва-нул рубашку так, что пуговицы разлетелись по полу кухни. Переоделся, сказал с усмешкой:  « Ты, Вилков, забыл про шляпу. Паломники носят обычно шляпы, чтобы Солнце головку не напекло!» Он сорвал с вешалки старую фетровую шляпу, которая, видимо, почиталась Комаровым как память о прошлом, продекламировал: 
« Двадцать часов в сутки
Люди идут вперёд.
В редкие промежутки
Кто-то из них отдохнёт.
Где-то акафист читают, где-то молитвы поют.
Духом Святым питают
Сердца свои люди тут. (Отрывок из стихотворения В. Соколова).  Зуев снова заржал, взялся за ручку двери, как фигляр, раскланялся.
               
                В эту секунду дверь толкнули снаружи и в прихожую впихнули Топилина. Резинка с его косички соскочила,  волосы закрыли лицо, рассыпались по плечам. Следом за Топилиным через порог шагнул Комаров.  Зуев изогнулся в три погибели, вытянул картинно руку со шляпой вдоль прихожей, с издевкой в голосе прохрипел:
« Расскажи-ка, Топилин, что ты видел в человеке во время операций кроме больных органов и дерьма». Зуев вышел с гомерическим хохотом, а Комаров так и остался стоять у дверей с открытым ртом. Вилков же смотрел в глаза Топилина в ожидании ответа
« Вы серьёзно ждёте от меня этой информации?» Спросил Топилин с  удивлением.
« Не только этой, но начнём с этой». Категорично ответил Вилков.
« Ты такой же младенец, как и Бородай Владлен. Витаете в облаках, считаете, что сны и ре-альность возможно отождествить и этим доказать духовную суть Человека. Я десяток лет ковыряюсь в человеческом теле. Поверьте, что ничего особенного не увидел. А если к боль

ному телу приплюсовать амбиции, пороки, мелочность, алчность, безрассудство, отсутствие чувства меры и сострадания, то уж действительно создаётся впечатление, что слово «Человек» пишется не с заглавной буквы».
« И поэтому ты решил, что можешь выдавать липовые заключения о смерти?» Спросил Вилков.
« Я в твоём голосе, Вилков, слышу сострадание к этим двуногим существам, отделившимся друг от друга бетонными коробками и изо всех сил стремящихся напакостить друг другу. И тот в почёте среди них, кто ворует миллионами, врёт с экрана откровенно! Стадо баранов, твои людишки, и куда их погонят, туда они бегут с умилением на лицах!»
« И твои убеждения дают тебе право выписывать липовые заключения о смерти?» Повторил Вилков свой вопрос. Топилин скептически усмехнулся, прикрыл глаза, потянулся рукой до своей растрёпанной косички, стал собирать её в тугой жгут, полез в карман…
               
                Конечно, иного нельзя было предположить! Вилков полез в карман за сво-ей резинкой, чтобы стянуть ею собранные в жгут волосы. Но вместо резинки в его руке оказался ланцет, и Топилин выбросил руку вперед, дотянулся до груди Вилкова. Но у Топилина не хватило сил вонзить лезвие в тело Вилкова. Он получил ужасный удар рукояткой пистолета в затылок. Топилин рухнул на пол, ланцет улетел в угол комнатушки.
« Шеф, у нас проблемы!» Воскликнул Комаров, выпучив глаза на Топилина.

25.
« Проблемы, если ты его убил». Ответил Вилков спокойно. Всё произошло молниеносно, и он не ощутил страха смерти. Молчун шагнул к скрючившемуся хирургу, приложил пальцы к шее.
« Мёртв». Констатировал он, и заставил себя выговорить целую фразу:
« Нам лучше всего вызвать следаков».
« Вот этим ты и займись, мы с Комаровым уезжаем».
« Шеф, Зуев ушёл в моей шляпе?» Задал идиотский вопрос Комаров, тараща глаза на вход-ную дверь.
« В твоей! И что?»
 Спросил Вилков.
« Проблемы, шеф. Шляпа даренная. Найду Зуева, вместе с головой сниму!»

« Снимай, только после того, как мы найдём Словесову и моего сына».
« Сына да сына, пора бы вам, шеф, ему имя придумать!» Огрызнулся Комаров. Вилков остол-бенел. Он не ожидал, что его личный шофёр повысит на него голос.
« Шеф, вы не спите уже вторые сутки, вы не пили, не ели, и снова куда-то надо ехать. И я не робот, и я с ног валюсь». Оправдывался Комаров. Возможно, что справедливое замечание Комарова возымело действие, возможно, что усталость взяла своё, возможно, что просто наступила запоздалая реакция на покушение на жизнь. Вилков побрёл в зал, опустился в кресло. Он чувствовал себя действительно измотанным, опустошённым, подавленным. Закрывая глаза, он сказал:
« До приезда полиции нас тут не должно быть».
       
Гл 7.
               
               Комаров проснулся час назад. Он в нерешительности. Как разбудить шефа? Вчера Комаров едва успел вынести его с помощью Молчуна из своей квартиры, а через минуту появились полицейские. Комаров смотрел на их суету в зеркало заднего вида, слышал, как они нервно взводят курки, наблюдал, как они суетливо бегут к подъезду. Комаров, сам бывший спецназовец, кисло усмехнулся и завёл машину. Он вывез Вилкова за город, припарковался на стоянке возле бистро, и провалился в сон, как в бездонную яму, едва откинув спинку сидения. Сколько они проспали, Комаров не знал. Но он понимал, что надо будить Вилкова. Прежде чем отважиться на это, он решил сходить в бистро, купить крепкого кофе и чисбургеров. Он знал, что шеф обожает  чисбургеры к завтраку.
               
 Комаров положил пакет на водительское кресло, обошёл автомобиль и открыл дверь. Вил-ков спал, посапывал как младенец.  Усталость и серость исчезли с его лица. На губах блуждала детская улыбка.
« Шеф, просыпайтесь, я принёс кофе и чисбургеры!» Громко сказал Комаров. Вилков резко поднялся, ударился головой о подголовник водительского кресла, уставился на Комарова. Он молчал некоторое время, потом спросил:
« Комаров, что происходит, где мы?»
« Шеф, никаких проблем, мы за городом, мы ищем вашу семью».
« А почему стоим?»

« Проблема шеф, я не знаю, куда ехать!».  Комаров поставил стакан с кофе на переднее сиде-ние, обошёл вокруг машины, остановился у водительской двери. Вилков молчал. Он смотрел через стекло автомобиля на нищенку.  Женщина, опираясь на суковатую палку, подобранную ею, видимо, где-то на городской свалке, еле волочила ноги по мокрому асфальту. Одета она в лохмотья. На её плече висела сума, набитая невесть чем. Сума перекосила тело женщины,  и от этого она казалась ещё более жалкой и покинутой всеми. Через минуту нищенка подошла к мусорным бакам и попыталась перегнуться через край, чтобы выудить своей клюкой что-нибудь, что можно ещё съесть. Видимо, она была сильно голодна. Порывшись в
26.
баке, ничего не отыскав, женщина опустилась без сил прямо на гниющие отбросы, уронила голову на руки, плечи её затряслись в безудержном, горьком плаче.  Вилков сидел без дви-жения, не в силах оторвать взгляда от этой трагической сцены. На его лице проявлялось одновременно  множество чувств. Это и сомнение, и нерешительность, и безразличие, и отчаяние. В душе его звучали разные голоса, и каждый из этих голосов требовал от Вилкова действий. Он был готов приказать Комарову уехать подальше от этой грязной стоянке в свой офис, обставленный с роскошью и вкусом. В своём офисе он не привык считаться с моралью и этикой, не считал нужным сдерживать эмоции и чувства, это не было необходимостью, по его мнению. У Вилкова были деньги, много денег, и забота у него была одна - делать всё возможное и невозможное для того, чтобы источник этих магических бумажек не иссякал.
               
                То ему хотелось в свой чистый и уютный дом, в котором ему никто не мешает делать то, что заблагорассудиться.  Он, немытый несколько дней, с грустью вспоминал свой бассейн с подогревом, свою чистую постель, свой богатый гардероб. Голод напомнил ему о его обедах в ресторане…. Воспоминания не успокоили Вилкова. Напротив, они обронили в его Душу, о которой он не вспоминал последние несколько лет, боль, тихую, ноющую боль. Вилков понял, что к нему вернулось его детство. Только в детстве он ощущал это ноющее чувство невыполненного действа. Он в пору своего детства не понимал значения этого ощущения. Что изменилось в его жизни? На глаза Вилкова накатились слёзы. Он почти  выскочил из машины,  Рванул шофёрскую дверь, схватил пакет с чисбургерами и запечатанный стакан с кофе, скорым шагом перешёл через стоянку, протянул пакет и кофе отчаявшейся женщине. Женщина не замечала подошедшего Вилкова. Она по-прежнему тихо подвывала, лохмотья на её плечах мелко дрожали.

« Женщина, возьми хлеб и кофе, поешь». Тихо сказал Вилков. Женщина вздрогнула, закрыла лицо руками, лишь горящие, мокрые глаза  были видны Вилкову. Он заглянул в них и увидел непреходящую боль, боль от безысходности, отчаяние, граничащее с безумством.
« Возьми хлеб и кофе». Спокойно повторил Вилков. Женщина ещё несколько секунд с удив-лением смотрела в лицо благодетеля своим горящим взглядом, осторожно протянула руку к пакету.  Нищенка отстранила руки от лица, чтобы взять пакет и кофе, и Вилков увидел ещё не утратившие привлекательности черты. Вилков сделал несколько шагов к машине, остановился, постоял несколько мгновений в нерешительности, но пересилил отвращение к грязным лохмотьям нищенки и свалке,  резко развернулся, достал бумажник, сунул в руки женщины несколько крупных  купюр, заторопился к автомобилю.
                Комаров встретил его словами:

« Шеф, что-то я раньше не замечал, чтобы вы занимались благотворительностью. Их, бом-жей, пруд пруди. Разве каждого одаришь?»
« Состоятельных людей тоже пруд пруди!» Резко ответил Вилков. Ты помнишь разговор с хирургом, не забыл?» Спросил Вилков. Комаров заржал, ответил:
« Помню. Это вы, шеф, про то, что он в человеке кроме дерьма ничего не находил?»

 Комаров снова заржал.
« А почему в Душе боль, а, Комаров, почему? Что я не так делаю?»
« Это Вы переживаете потому, что я хирурга отправил прежде времени к прабабушке? А что мне оставалось? ».
« Дурак ты, Комаров!»
Комаров выпучил глаза, минуту молчал, о чём-то думал,  в конце-концов  решил реабилитироваться:
« Шеф, да не убивайтесь из-за этого Зуева! С голоду он не пропадёт! Будучи у вас доверен-ным лицом, он себя не обижал в зарплате. А дареную шляпу я с него вместе с головой сни-му!» Вилков, казалось, не слышал своего шофёра. Он сказал:
« В детстве я с друзьями часто навещал соседа, Сизова. Звали мы его дядей Егором. Чудной был человек. Любил говорить: вы, дети, у вас чистые Души. Когда вырастите, никогда не
27.
мните, что только вы видите Небо и восхищаетесь  божественной голубизной».  Вилков снова замолчал надолго. Он не сказал Комарову, что под словом « друзья» он подразумевал Словесову. Да, он со Словесовой Лирой частенько заглядывал в гости к этому спокойному и рассудительному Человеку. Жил Сизов бобылём на окраине городка, у берёзовой рощи, за которой был пруд с зелёной от водорослей водой. В пруду водились караси и ерши. Ими и питался Сизов. Каждый день он вставал  с  Рассветом, брал удочку и ведро, и уходил за пропитанием.
                Воспоминания детства прожгли душу, прояснили разум. Вилков понял, что Словесову надо искать там, где осталось Детство.
« Где-же ещё?» С трепетом в голосе проговорил Вилков, с облегчением вздохнул, сказал почти с уверенность в голосе:
« Комаров, запускай двигатель, мы едем в Ровно!»
« Шеф, до этого вашего Ровно шесть часов пути! К тому же Вы подарили завтрак этой бом-жихе! И откуда она….» Выражая недовольство, Комаров повернулся к Вилкову, осёкся на полуфразе, увидев в глазах шефа слёзы  вперемешку со счастливой улыбкой.
« Нет проблем, шеф». Смиренно ответил он и запустил двигатель.
               
                Вилков всю дорогу молчал. Комаров часто поглядывал на шефа в зеркало задне-го вида, и каждый раз видел смиренное выражение лица, счастливую улыбку. Комаров ух-мылялся. Качал головой: не понимал он, что произошло с шефом. Вдруг, в несколько недель он превратился в смиренного ребёнка. Комаров потирал свою ещё не совсем зажившую скулу, в его голове рождались сотни вопросов, но он не решился задать, ни одного из них.
                В Ровно приехали в сумерки. Долго петляли по узким ухабистым улочкам, много раз останавливались, расспрашивали прохожих. И только в темноте остановились перед старым домиком с крошечным садом. Усадьбу обкорнали до крайней степени возможности, сдавили со всех сторон безликими домами, бетонными коробками – близнецами. Вилков открыл с трепетом в сердце знакомую калитку, постучал в окно, подождал с минуту, снова постучал  более настойчиво. Наконец дверь скрипнула, распахнулась. На крыльцо вышел опрятный дед с седой, подрезанной полукругом бородой и усами, сросшимися  с бородой.
 
« Дядя Егор, это я, Вилков Леонид. Я к вам с Лирой приходил, не забыли?»
« Как забыть. Почему ты решил, что Лира у меня?» Ответил дед Сизов.
« Как почему, дядя Егор. Лира так и осталась ребёнком, доверчивым и наивным ребёнком. Вы же знаете, что родители её рано умерли, умерли от тяжёлой болезни. Ей просто некуда больше идти».
« Не знал, да вот ты мне о смерти родителей этого Ангела поведал. Так всегда бывает, что Бог посылает  светлым Душам испытания». Дед Сизов замолчал, разгладил неспешно седую бороду, спросил:
« Ты в том уверен, что Лира тебя захочет выслушать. Ты её, я вижу, крепко обидел. Ребятё-ночек от тебя?»  Вместо ответа Вилков стал на колени, взмолился:

                « Дядя Егор, я перед тобой стою коленопреклонённый, прошу прощения за то, что забыл твои слова, не вник  в их смысл, но судьба меня за это очень сильно наказала, не казни меня ещё и ты!»
« Не Судьба тебя наказала, ты сам себя наказал, Лёня. Забыл заповедь предков наших, запа-мятовал слова святые. Осознай: залог твоего спасения - ни одного человека  и никогда не обидеть».  Сизов снова надолго замолчал. Вилков стоял перед ним на коленях, опустив голову. Сизов, наконец, шагнул к просящему, положил руку на его седеющие волосы, проговорил тихо:
« Не судья тебе я, Лёня, судья Человеков – Совесть. Ступай в дом, к Лире, к сыну. Я на при-ступке постою. Мой тебе совет, пади перед нею и перед сыном на колени, моли о прощении. Да поможет тебе БОГ». Дед Егор перекрестил Вилкова, помог подняться с колен, отворил дверь.
               
28.
                Лира встретила Вилкова, стоя у кровати в ночной рубашке. Груди её полуобна-жены. Прозрачный  шёлк  от плеч к полу струится. Руки Словесова вперёд простёрла,  за ними  и распущенные волосы потянулись, позолочённые светом от свечи.
« Я тебя ждала.  Тебя не было так долго, Лёнечка?»  Вилков  опустился на колени, обнял ноги Словесовой,  притих как ребёнок  у груди матери. Словесова опустила свои ладони на голову Вилкова, закрыла глаза, но слёзы пробились сквозь ресницы, покатились по щекам.
                Лицо Словесовой сияло от счастья.  Она шептала слова:
« Помолчи, поплачь. Пусть слёзы смоют с твоей души  грех, печаль. Ты снова превратишься в прежнего Лёню, который провожал меня со школы домой, дрался за меня, водил меня в этот дом слова дяди Егора послушать. Он и теперь всё такой же, только поседел. И ты, Лёнечка, поседел, гоняясь за птицей в золотых перьях. Сколько лет для нас прошло напрасно. Они как хворост в костре сгорели, наши года, наша молодость  и наше счастье в пепел как упавшая Звезда превратились, пока ты в растопырку жил, пальцы веером». Плечи Вилкова вздрагивали, дыхание прерывалось. Он прислушивался к словам Лиры. Угрызения совести были  велики. Вилков не мог оправдать свои прегрешения перед Словесовой, не знал, что сказать. 

Это понимала Лира, поэтому не торопила его, напротив, зашептала:
« Ты, Лёнечка, не торопись отвечать. Пусть твоя душенька успокоится. Ты, родной, поживи в этом доме несколько дней,  загляни в своё сердце, поразмышляй. Дом дяди Егора особен-ный. В нём легко дышать, в нём радостно жить. Этот дом тебе поможет».
« Хорошие слова ты говоришь, праведные». Отозвался дед Егор. Он вошёл в светлицу, сказал ласково:
« Восстань, муж, омойся с дороги, отдохни в чистой постели рядом с женою и ребёнком. Благо, банька  ещё не остыла. Я  отыщу чистую рубаху.   
                Вилков на ноги встал, вынул носовой платок, вытер им глаза, нос, сказал:
« Я выйду на несколько минут. Мне сделать распоряжения необходимо…» 

            Вилков подошёл к скучающему возле машины Комарову, распорядился:
« Коля, отыщи мотель, поселись, будь готов в любой момент сесть за руль». Вилков  достал из внутреннего кармана портмоне, сунул в руки охранника несколько купюр.
«  Мне без большой надобности не звони». Предупредил он, и возвратился в дом. 
                Егор  Сизов уже достал из своего сундука чистое бельё:
« В баньку, Лёня, в парилочку! Вот ведь как устроен Человек.  Лишь только одарит провиде-ние его жирным куском, он уж и забывает про то, что рождён в муках, как и все остальные. Сколько лет не был ты у меня? Не припомнишь?  Десять лет ты не удосужился проведать деда Сизова. И, согласись, Лёня, коли  беда с твоей семьёй не приключилась бы.…  А ведь, если помру, то меня, кроме вас, и похоронить  по-людски некому». Дед Сизов замолчал, сделал ещё с десяток шагов, остановился у двери, заглянул в лицо Вилкова, ласково сказал:
« Вот сейчас попаришься, вся фантазия из твоей головы вместе с городской копотью выйдет, станешь прежним Лёней, обычным Человеком!»  Вилков молчал. Он чувствовал себя очень плохо. Он страдал от физической немощи, но ещё больше от угрызений совести. Лучшее в его положении, это подчиниться воли этого юркого,  мудрого старика.

                Парились долго. Сизов нещадно хлестал Вилкова берёзовым веником,  стаскивал его на нижнюю полку почти обморочного, окатывал ледяной водой, и снова прогуливался  веником по худому, измождённому телу, а когда вышли в предбанник и стали одеваться, он не выдержал, спросил:
« Неужто тебя, бедолагу, в сошку впрягали? До неприличия ты тощ, Лёня». Вилков промол-чал. Он вымученно улыбнулся, торопливо набросил на себя длиннополую косоворотку, натянул старого покроя выцветшие хлопковые брюки. Одежда приятно прилегла к чистому телу.  Вилков прижал полотенце к лицу, постоял несколько мгновений, а когда бросил полотенце на плечо,  дед Егор увидел в его глазах радость.
29.
« Вот и ладненько, вот и ладненько! Теперь к столу». Оживленно говорил он, подталкивая Вилкова в спину.

                Вошли в дом, сразу сели за стол. Словесова приготовила простую пищу: на та-релках  дымилась вареная картошка, политая постным маслом, посреди стола стояла миска с квашеной капустой, в которую добавлен репчатый лук и подсолнечное масло.  Поверх ка-пусты лежат солёные огурчики. На подносе  нарезка  ржаного хлеба. Сизов стукнул себя по лбу,  заторопился к холодильнику, торжественно поставил на стол светло-зеленого стекла древнюю бутылку.  Наполняя стопки, прокомментировал:

«На шиповнике настоянная, так то!»  Сизов поднял стопку, произнёс торжественно:
« Дай Бог здоровья! А вам, молодым, согласия и уважения. Жизнь долгая, коротка она для тех, кто её сам подстегивает.  Для долгой жизни важно уважение».  Сизов опрокинул рюмку,  на его лице  счастливое выражение. Он смачно захрустел огурчиком, потянулся вилкой за картошкой. Словесова ела мало. Она с нежной улыбкой смотрела на Вилкова. Сам Вилков  после бани и ужина чувствовал себя подобно добытчику жемчуга, голова которого показалась над моря бирюзовой  водой и с жадностью хватающего воздух широко открытым ртом, кровь кислородом насыщая.
 
                Поздним утром Вилкова разбудил счастливый смех. Он открыл глаза. Комната переполнена солнечным светом. Словесова с сыном у окна. Халат её распахнут, грудь обна-жена. Руки Словесовой вытянуты вперед. На ладонях её копошиться голенький сын. Лицо его повёрнуто к окну, он смотрит распахнутыми глазами на Солнце, улыбается и выражает великий восторг самыми разнообразными звуками.  Это великое действо, наполненное глубочайшим смыслом, напомнило ему обряд посвящения в жизнь новорожденного там, на планете, куда увела  Вилкова его генетическая память.  Затаив дыхание, Вилков ждал  чуда. Он был уверен в том, что вот сейчас, через миг,  к окну подплывёт старец в белоснежной одежде на своей волшебной ладье, примет под звуки музыки Космоса их сына, и ладья, повинуясь воли старца, унесётся в беспредельный  Мир, в котором живут добродетельные создания.  В какой-то миг Вилков почувствовал, что и он способен на добродетельную жизнь.

Повинуясь этим новым для него ощущениям, Вилков встал с дивана, протянул руки к сыну, и, подражая Словесовой,  стал купать его в солнечных лучах. Словесова улыбалась, но с каждым мгновением улыбка её становилась печальней, и очень скоро она уступила место разочарованию. Как много ей надо сказать своему Вилкову! Сказать о том, что она его любила без памяти, что каждый её вздох с самой первой их встречи принадлежал и принадлежит ему, что она грезила о свадебном платье, хотела венчания в церкви, по-христиански, что до безумства желала свадьбу, жаждала первой брачной ночи, страстной, искренней, полной нежности и осторожности! Как она жаждала отдать ему свою девичью невинность, ему, только ему! Да, она отдала себя этому человеку, но в каких обстоятельствах? В грязной комнате он овладел ей грубо, заученно, торопливо, без поцелуев, в пьяном угаре. И как это простить, как забыть, как заглушить боль души и обиду за несбывшиеся девичьи мечты!? А сколько сомнений роится в моём сердце! Правильно ли поступила? Сколько страданий этот поступок причинил моей душеньке, одному Богу известно!

               Вилков, радостный и нежный, подошёл с сыном на руках к Словесовой. Он увидел печаль в её глазах, спросил с тревогой в голосе:

« Лира, что стряслось, почему твои глаза печальны, что тебя огорчает?»
« Убивает меня, Лёнечка, сомнение. Хватит ли моей любви, чтобы уберечь нашего сына от пороков, которые окружают наше существование, ежедневно мы сталкиваемся с ужасами, которые сами же и творим. Что нас заставляет их совершать? Наша алчность, ненасытность, наше искривлённое сознание?»
« Лира, я не совсем тебя понимаю, хотя и очень стараюсь!» Воскликнул Вилков.
30.
« Да что тут разуметь! Наш сын зачат без любви, ведь ты в ту ночь был пьян, ты даже не узнал меня! Я знаю, меня Бог накажет за этот поступок. Я не могу найти оправдания для себя!»
                С лица Вилкова сошло выражение блаженства, которое родилось у него при обще-нии с сыном. Он осторожно передал ребёнка Лире, но не отошёл от неё. Его взгляд, устрем-лённый в глаза этой святой женщины, просил о прощении. Да, Словесова выплеснула из души без остатка свою боль, сомнения, переживания.
« Я заслужил твоё презрение, Лира, я это понимаю. Но я тебя умоляю, дай мне совсем немного времени, самую малость, чуть-чуть!» Вилков склонил перед Лирой голову, продолжил говорить:
« Дай мне шанс, разреши мне попытаться начать новую жизнь!» Лира долго молчала, глядя на коленопреклонённого Вилкова, наконец, ответила:

« Если бы ты, Лёнечка, стал уверять меня, что уже осилил свои пороки, я бы тебе  не поверила! Я бы выставила бы тебя прямо сейчас за дверь, и никогда бы не позволила тебе приблизиться ко мне и нашей крошке! Ты слышишь, никогда не дозволила бы! Но если ты хочешь попытаться, то попробуй. Постарайся нашу любовь спасти, очень сильно старайся, Лёнечка!»

                Целую неделю Вилков почти не выходил из дому. Он ел простую пищу,  с уми-лением смотрел на Словесову и сына.  Вилков удивлялся, с каким великим стоицизмом она занимается сыном: умиленно говорит с ним, кормит, пеленает, укладывает спать, купает, подолгу гуляет по двору, читает ему книги, которые Вилкову кажутся уж слишком серьёз-ными. И ещё Вилков спал, спал как младенец, свернувшись калачиком на стародавнем дива-не деда Сизова.
                В последнее воскресение ноября Вилкова разбудили слова. Он, не открывая глаз, прислушался к ним. Это Словесова со своим малюткой ворковала,  у окна стоя:
« Смотри, сынок, выпал Снег! Пришла Зима! Ты полюбуйся, что наделала Зима с Миром! Она весь Белый свет накрыла  одеялом из лебяжьего пуха! Всем тепло под этим одеялом: и Зем-ле, и деревьям, и кустарникам, и Поле под ним не вымерзнет! Великое добро творит Зима, мой мальчик! И ты, когда вырастишь, постарайся творить добро, как дедушка Егор. Он, де-душка, живёт простой жизнью, умеет радоваться и Свету, и дереву, и каждой травинке. И  помышляй лишь о том, моя крошка, мой витязь с голубыми глазами, что к доброй душе доброта льнёт, и так бесконечно. Царство добра начинается у жилища, в котором поселились Ангелы. Дом дедушки Сизова – это и есть святая обитель! Как ты думаешь, сын, проснулся наш папка? Пойдем, глянем одним глазком, только одним! Разоспался наш папка, видать, нам с тобой его не растормошить, не поднять с постели».    Но Вилков с постели встал сам. Он улыбнулся, потянулся сладко, до хруста в суставах, сказал:
« Слушал я ваш разговор, умилялся, размышлял,  вернее, ломал голову над проблемой!  Ли-ра, как нам назвать нашего сына?»

« Давно ждала, что ты заговоришь об этом! Я придумала имя для сына давно! Возможно, ты согласишься назвать  нашего малыша в честь  благодетеля, Сизова. Егор, Егор Леонидович! Что скажешь?»
« Егор Леонидович, Егорка, Егорушка. Хорошее имя! Мне нравиться!» Вилков поднял сына над головой, покружил его в воздухе, смеющегося передал в руки Словесовой, спросил:  «Кстати, где он, дед Сизов?»
« Он занят своими делами. Зима его торопит. У него пара виноградных лоз, цветы. Он оку-тывает  виноград и розы сеном, накрывает плёнкой».
« Я пойду с ним прощаться, а ты собери вещи, мы уезжаем. Все дела запущены, торопись». Вилков оделся, отыскал свой телефон, вышел из дому.


                Сизова он нашёл в крохотном саду. Егор Сизов обкладывал плёнку обломками кирпича, чтобы её не сдул ветер.
31.
« Егор Пантелеевич, спасибо за приют. Душа моя в твоём доме просветлела, жить захотелось.  Думаю, у меня получится». Вилков обнял Деда Сизова, поблагодарил ещё раз.
« Если даже ты одного из Человеков поставишь на путь истины, твоя душа встретится с Богом! Идите своей дорогой. Вы, молодые, не должны обитать в тени чужой жизни».
            
Гл. 8.
                Дом Сизова остался позади. За рулём автомобиля, по обыкновению, сидел  Кома-ров. Он отоспался за дни безделья, насиделся в одиночестве, и теперь слова с его языка сле-тали как медные листья  ясеня глубокой осенью.  Он беспрестанно болтал о том, что заску-чал, что он очень рад, что  шеф наконец-то отыскал семью, что он позаботился о зимних колёсах  для автомобиля, и что побеспокоился  своевременно, потому что дороги покрылись льдом.

« У нас проблема, шеф!» Неожиданно сменил тему Комаров, не отрывая взгляда от дороги. Вилков всё это время молчал. Казалось, что все слова Комарова пролетали мимо его созна-ния. Лицо Вилкова выражало безмятежность. Услышав о проблеме, Вилков открыл глаза,  спросил:
« Что там за проблема, Комаров?»
« Пустяки, шеф. Наш молчун пропал, вот уже три дня он не отвечает на звонки. Как сквозь Землю провалился!»
 Вилков отмахнулся, прикрыл глаза, устроился поуютней в кресле автомобиля.   Лишь из-редка он открывал глаза, поворачивался, с умиленной улыбкой смотрел на Словесову, которая сидела с закрытыми глазами, прижимая сына к груди.
               
                К дому подъехали к обеду. Вилков с большой осторожностью поднялся с сы-ном в квартиру, передал его в руки Словесовой, спросил:
« Лира, когда ты хочешь подать заявление в ЗАГС?» Лицо Словесовой просияло. Она ответи-ла:
« Хоть сегодня!»
« Не лучше ли тебе и сыну отдохнуть с дороги? Сегодня мне необходимо в офис. Дела запу-щены. Мне предстоят тяжёлые переговоры с поставщиками. Их не интересуют  мои оправ-дания.  Лира, кто мог предположить, что человек,  которому я доверял как самому себе, ока-зался амбициозным и жестоким!  Но это не так важно, важно то, что я нашёл вас, и теперь никуда не отпущу. И у нас будет всё как у порядочных людей: и венчание, и свадьба, и сва-дебное путешествие! Но мне просто необходимо вернуть доверие к моей фирме. Распола-гайтесь, я, вероятнее всего, вернусь очень поздно». Вилков обнял Словесову, поцеловал спящего сына, вышел из дому, сел на заднее сидение автомобиля. Тронулись.
               
                Комаров машину вёл аккуратно, не торопился. Был сильный гололёд, к тому же у Комарова душа была не на  месте. Комаров пребывал в предчувствии надвигающихся событий, и, судя по ощущениям, событий неприятных, возможно драматических. Как  быв-ший военный, Комаров анализировал события последних дней, мучительно старался найти зацепку, которая может объяснить, или хотя бы намекнуть на причины плохих предчувствий. Зацепиться не за что, разве только….  Да, вероятнее всего причиной беспокойства  является Молчун.  О нём по-прежнему никакой информации. Молчун – человек новый, времени для знакомства с ним не было.
«Осёл!» Обругал себя Комаров.

« Ты по какому поводу  и кого разносишь, Коля?»  Поинтересовался Вилков.
«Сам себя, шеф! Провалялся в кемпинге на кровати, обалдел от сна! А ведь мог же раздобыть информацию об этом Молчуне».
« Зачем он тебе, Коля?»

32.
« Да он мне как кость мамонта в моё бедро! Душа болит, вот я и думаю, откуда и от кого ждать пакостей, шеф?»

« Коля, я тебя не узнаю! У моего лучшего охранника на душе тревога. Выброси измышление из головы, смотри на дорогу! Мне показалось, что Молчун вполне надёжный человек». Спо-койно ответил Вилков.
« Вы, шеф, слишком легкомысленно судите о том, кого знали всего несколько минут». Возразил Комаров. Он повернул голову вправо, чтобы взглянуть шефу в глаза и убедиться, что тот говорит вполне серьёзно, но вместо глаз Вилкова  Комаров увидел свою любимую шляпу! По тротуару шел человек в его шляпе.  Шляпа бросилась в глаза, потому что в морозный снежный день обычно носят шапки. Комаров резко затормозил, выключил скорость и натянул до отказа рычаг ручного тормоза, дёрнул за ручку двери, но из машины не выскочил. Интуиция удержала его от этого опрометчивого поступка. Он сообразил, что, возможно,  Зуев  идёт в офис, и что у этого  типа  есть определённый план. Комаров, собиравшийся сдёрнуть с головы  Зуева  любимую шляпу, которой он очень дорожил, потому что её подарили ему друзья по службе год назад, на день его рождения, изменил свои намерения:

« Шеф, проблема! Что – то я не въезжаю! Какого  большого банана  Зуев отирается возле офиса? Вот что, шеф, садитесь за руль, я по снежку соскучился, пешочком прогуляюсь».
                Следуя за бывшим начальником охраны на приличной дистанции, Комаров удивлялся поведению его.  Зуев  шёл, как ходят люди, у которых нет корысти. Человек в шляпе не озирался, не останавливался, чтобы повернуться и прикурить сигарету, присматриваясь при этом к людям, позади идущим. В походке этого типа не было спешки, настороженности.  Только у дверей офиса человек замешкался, полез во внутренний карман…. В это время Комаров и обрушил на его голову свой кулачище. Человек охнул, повалился на крыльцо. Комаров подхватил свою жертву у самых ступенек, придерживая его правой рукой, сдёрнул шляпу. К своему полному недоумению Комаров увидел, что в его руки попал  не бывший начальник личной охраны Вилкова, а совершенно незнакомый человек, обросший,  не мытый. От человека разило пивом и потом.
« Болван, осёл пустоголовый!» Выругался Комаров. Догадка поразила его как молния. Он дрожащей рукой вытащил из кармана телефон, набрал номер, и как только Вилков вышел на связь, крикнул:

« Шеф, срочно выезжаем, нас обвели вокруг пальца!» Комаров привалил несчастного бомжа к стенке, сел в машину, запустил двигатель. Как только недоумевающий  Вилков сел на заднее сиденье, машина рванула с места, из под шипованных  автопокрышек  вырвались вихри снега:
« Что случилось, Коля!»
« Я сам ещё не знаю, но думаю, что ваша семья в опасности. Человечек в шляпе не Зуев, а смердящий бомж! Шеф, это был манёвр для отвода глаз! Зуев  перехитрил нас,  он отвлек наше внимание,  я в этом почти уверен!» Лицо Вилкова побледнело. Он дрожащей рукой достал телефон из внутреннего кармана костюма и набрал номер Словесовой, притиснул телефон к уху, стал ждать, до крови кусая губу.  Когда раздался голос Зуева в ответ, Вилков  вздрогнул, телефон выскользнул из его руки, упал под ноги. Комаров остановил автомо-биль, отыскал телефон, протянул его Вилкову, спросил:

« Зуев?» Вилков молчал. В его глазах отчаяние. Комаров закрыл дверь, обошёл машину, от-крыл багажник, снял куртку, надел бронежилет,  сунул обойму в гнездо пистолета и втиснул его за пояс. Куртку Комаров  бросил на пассажирское переднее сидение.
                До особняка ехали молча.  Перед входной дверью Комаров отстранил Вилкова, передёрнул затвор пистолета, сказал: 
« Теперь командую я, шеф. Вам лучше постоять здесь». Комаров вышиб дверь плечом, и сразу напоролся на пули. Зуев стоял за дверью. Он прицельно выпустил в Комарова несколько зарядов. Комаров от удара с близкого расстояния вылетел из коридора, перевалился через
33.
перилла и  распластался на снегу. В проёме показался Зуев.  Его выбритое лицо было каменным,  а в глазах пламенело торжество победителя.

« Господин Вилков, милости прошу, проходите в дом, мой нотариус подготовил все нужные бумаги. Очень скоро вы, господин Вилков, станете  нищим, и я вас от души поздравлю….» Зуев расшаркался, как паяц, изогнулся в три погибели, вытянул руку с пистолетом, приглашая Вилкова в дом. Когда Вилков вошел в кабинет, он увидел Словесову. Она сидела на стуле лицом к спинке и её руки были примотаны скотчем к спинке стула. Егорка лежал  в кресле и попискивал. Вероятно, малютка  от шока надорвал голос в плаче. Вилков бросился в Словесовой, но Зуев выстрелил в потолок, усмехнулся, сказал:

« Бумаги, сначала подпиши бумаги!»  И слова прозвучали как выстрелы, и Вилков сдался. Он, еле передвигая ноги, поплёлся к столу. У стола остановился, долго ковырялся в своём кармане, сказал:
« Я где-то выронил ручку, возможно, она осталась в офисе, на моём рабочем столе». Вилков выпрямился, стал ждать. Зуев криво усмехнулся. Его потянуло к  философским выкладкам.
« Очень скоро, господин Вилков,  вы останетесь с голым  задом, и неизбежно, вместе со  шлюхой и вы****ком  станете жить с бомжами и бандитами, и прозябать в ночлежках. У вас будет много времени на то, чтобы убедиться в том, что человек - это мешок, набитый дерьмом и требухой, и что человек – самая голодная хищная тварь на этой несчастной Планете, ни в чём не знающая меры».  Зуев протянул  ручку Вилкову, держа правой рукой пистолет на уровне головы Вилкова. Вилков улыбнулся, наклонил голову и в это мгновение нанёс удар по вытянутой руке.  Пистолет был выбит. Зуев на мгновение растерялся. Он не ожидал сопротивления со стороны Вилкова, который показался ему подавленным, смирившимся с новой неудачей в жизни. И этим мигом растерянности воспользовался Вилков. Он набросился на здоровенного Зуева. Ему удалось повалить его на пол. Вилков  сдавил Зуеву горло пальцами, вцепился зубами в его ладонь. Но с каждой секундой Вилков терял преимущество.

 Зуев отодрал вместе со своей кожей пальцы Вилкова от своей глотки, подмял его под себя, стал наносить увечные удары в грудь,  лицо. Вилков охнул, потерял сознание, но озверев-ший Зуев уже не мог остановиться.  Он избивал его до тех пор, пока тяжелый стул не опус-тился  ему на  голову. Это Словесова. Она собрала все силы, подняла стул, и в падении нанесла удар  по голове Зуева.
               
                Словесова лежала рядом с распростёртыми на ковре Вилковым и Зуевым. Её рвал на части вопль отчаяния. Она кое-как поднялась на колени, начала  зубами рвать путы, выплёвывать  окровавленные куски скотча на ковёр. Когда она освободила руки,  отшвырнула стул и бросилась в угол кабинета,  схватила пистолет, направила его на Зуева, закрыла глаза: через мгновение  мозги Зуева прилипнут кровавыми сгустками к стенам.
« Я бы не советовал этого делать! Ребёнок перепугается на смерть!» Предостерёг Словесову Комаров. Он только что отошёл от болевого шока,  согнутый в три погибели, он вошёл в кабинет, подобрал скотч с пола, завёл руки Зуева за спину, намертво связал их. Остаток ленты смотал на ноги. Только теперь он подошёл к Словесовой, помог ей встать на ноги, проводил к ребёнку, тихо произнося слова:

« Всё позади, всё кончилось, возьми ребёнка на руки, иди в свою комнату, постарайся успо-коить сына». Комаров с печальной, вымученной улыбкой смотрел несколько секунд в лицо ребёнка. Он лежал в кресле с широко распахнутыми глазами. Плакать  малышка не мог, лишь надрывно всхлипывал.
                Словесова ушла с ребёнком в свою комнату. Комаров наклонился к Вилкову, приложил пальцы к шее,  подобрал чей-то телефон, вызвал скорую, только после этого по-звонил в полицию. В ожидании он присел на ковер рядом с Вилковым и тупо уставился в ковёр.
 
33
Гл.9.
               
               
                Любезный читатель моей новеллы чувствует, что действие только развора-чивается. Неизвестно, куда запропастился Молчун, так неожиданно появившийся в судьбе Вилкова, но успевший много для него сделать. Напишет ли диссертацию о духовной сущности Человека хирург Бородай Владлен Ильич?   Научится ли Комаров, малообразован-ный, грубоватый, но преданный и порядочный человек, Комаров Николай Сергеевич,  обхо-диться в своей речи без своего любимого словечка?   Как автору новеллы, все эти вопросы для меня не  представляют тайны, но  читатель согласится, что развитие сюжета приведёт к повести, а если постараться…. Поэтому ограничусь, лишь тем, что в двух словах опишу события, которые произошли с моими героями после того, как Вилков и Словесова, жертвуя жизнью,  защитили  свою  любовь. Вилков провалялся в госпитале больше месяца.  Как только его выписали из больницы, он в тот же день посетил Сергееву  Веру Сергеевну и попросил её снова приступить к работе над проектом детского сада. 
                В плане личной жизни Вилков последует желаниям Словесовой.
                Подтверждаю, что в этой новелле нет ни слова вымысла, и если следовать вообра-жению, которое расцветает  от созерцания действи….    

Волгоград, 2011 год.