Считаю необходимым сделать небольшое предисловие, типа, шаркнуть ножкой перед подачей документа. Отчёт написан осенью 2007 года, и мне бы следовало соблюсти принцип «дорога ложка к обеду» и опубликовать его тогда же, но не сделал я этого. А всё потому, что трусоват я, уважаемые. И не стыжусь признаться в этом, ибо имею, надо полагать, некоторую склонность к мазохистическому самобичеванию. Да, трусливое я существо. Посему и затянул публикацию горячих новостей, дожидаясь, когда они протухнут и завоняются, чтобы в далеко несвежем виде подать их к столу.
17 сентября 2007 года, понедельник. В 6-ом «Г» классе средней школы № 200 города Дзержинска шёл урок истории. Геологически древняя и подслеповатая Продразвёрстка Марковна, носившая одновременно две, казалось бы, схожие, но, по сути, глубоко различные клички – Наша Марка (это была её никотиновая кличка) и просто Марка (а это была её психоделическая кличка) – как-нибудь в другой раз мы поведаем поучительную историю происхождения этих знаменательных кличек – так вот, старенькая Продразвёрстка монотонно, с поржавевшим металлом в голосе, плела своим языком тягучую сеть исторических фактов, предназначенную для уловления детских душ, которые Министерство Образования тщилось привести к единому ментальному знаменателю. Эта ископаемая старушка была дочерью революционера, сражавшегося в ЧОНовском отряде плечом к плечу с самим товарищем Голиковым, впоследствии великим детским писателем Аркадием Гайдаром.
Жорик Антонов, по кличке Крыша Дома или просто Крыша, вместо произносимых учительницей слов слышал одни лишь ритмично плывущие по воздуху звуки: «Ды-ды-ды-ды-ды, блям-блям, ды-ды-ды-ды-ды, блям-блям», – так работало его акустическое восприятие в те моменты, когда Крыша Дома бросал все свои внутренние ресурсы на Победу в той необъявленной войне, которую он вёл против всех, кто имел несчастье находиться близ эпицентра вулканической активности его пламенного и коварного сердца.
Жорик как раз готовился к террористической акции против Кати Пальцевой, тихой, задумчивой девочки, постоянно погружённой мимо окружающего мира – в какую-то виртуальную глубь. Крыша Дома принёс в школу большого земляного таракана в цилиндрическом пластиковом пузырьке из-под таблеток, который едва вместил в себя страшное насекомое – так велико было это исчадие теней и тьмы, эта чёрная капля мрака, выброшенная из океана ночи на берег света, где она загустела, обросла хитином и лапками, и теперь тихо скреблась в пузырьке.
Антоновский план заключался в том, чтобы запустить таракана под рубашку к Пальцевой, но не через воротник – на спину, а через рукав – подмышку. За окнами в это время дышала бездонная пропасть на удивление жаркого дня и, казалось, не 17 сентября это вовсе, а 48 августа или даже 79 июля – настолько горяча была зияющая пустота мира. Поэтому почти на всех учениках и ученицах в классе сидели сорочки с короткими рукавами, в том числе и на Кате Пальцевой, чья худенька белая ручка занимала меньше половины объёма пустоты в коротком и широком рукаве.
Сквозь эту пустоту Крыша Дома, сидевший через проход от Пальцевой, возбуждённо наблюдал иногда открывавшееся ему зрелище девичьей подмышки. И, надо заметить, возбуждение, пронзавшее Крышу, не имело в себе ничего непристойного; нет, это было чистое, непорочное возбуждение человека, желающего от юной девушки одного – увидеть ужас, который захлестнёт её, когда голая девичья плоть под сорочкой ощутит ползающего по ней огромного таракана.
Крыша наблюдал за Пальцевой, ловя удобный момент для заброски своего насекомого резидента через открытый в защитном поле сорочки канал рукава – на поверхность чужого мира, который в его агрессорских планах проходил под названием «планета Ка-Пэкс». Бедная Катенька, бедная планета Ка-Пэкс! Она не подозревала, что вот-вот подвергнется атаке чудовищного инопланетного насекомого и, возможно, повредится рассудком под сокрушительными ударами ужаса и отвращения, которые уже приготовил ей молот судьбы.
Скрипнула, отворяясь, дверь, и в класс заглянул незнакомый мужчина с настороженным суровым лицом. Учительница, не слыша скрипа и не замечая постороннее лицо, продолжала методично вышивать языком полотнище учебного материала. Незнакомец исчез; из-за двери послышался голос, видимо, принадлежащий ему:
– Всё чисто.
Дверь широко распахнулась, и в класс вошли трое: тот самый заглядывавший – высокий крепкий мужчина в чёрном костюме; потом – гораздо менее внушительный мужчина постарше, в чёрных брюках и белой рубашке с короткими рукавами; следом – ещё один мужчина, полностью идентичный первому; он казался не человеком, а трёхмерным голографическим изображением первого мужчины, хитроумно спроецированным в пространство по левое плечо от человека в рубашке, находившегося точно посредине двух одинаковых фигур в строгих костюмах, не очень-то уместных в такую жару.
Крыша Дома, увидев троицу незнакомцев, тут же забыл про таракана и планету Ка-Пэкс. Уставившись на вошедших, он восхищённо прошептал:
– О-ё! Люди в чёрном!..
Продразвёрстка Марковна, наконец, прекратила перемалывать воздух и, щурясь сквозь стёкла очков, уставилась на мужчин, ожидая исчерпывающих комментариев к внезапно сложившейся ситуации.
Человек в рубашке покровительственно улыбнулся Продразвёрстке, а двое в костюмах нарушили симметрию своего пребывания по правую и левую руку от главного (теперь уже ясно было, что человек в рубашке есть главная монада явившейся триады), и рассредоточились: один прошагал по проходу между партами к дальней стене класса и стал у неё, скрестив кисти рук где-то в области своей половой чакры и не широко, но крепко, расставив ноги; другой вернулся к двери и, став перпендикулярно к её закрытой плоскости, занял пост, который, как тут же поняло большинство мальчиков класса, предназначался для контроля дверного проёма.
– Ё-моё! – опять прошептал Крыша Дома.
– Здравствуйте, дети! – произнёс человек в рубашке.
Класс молчал. Муха, бившаяся о непостижимую для её ума прозрачную преграду, казалось, чуть изменила тональность жужжания, и в нём слышалось теперь нечто тревожно-надрывное.
– Дети!.. – строго сказал учительница, и класс среагировал на её команду не очень стройным, но, в принципе, дружным «здравствуйте!», предназначенным в основном человеку в рубашке, но отчасти и его телохранителям.
– Дети! – зловеще повторила Наша Марка. – Надо встать и поздороваться стоя.
– Нет, что вы! – добродушно отказался от почести человек. – В этом нет насущной необходимости текущего момента. Пусть сидят. Так будет и проще, и естественней.
Затем он немного помолчал. Класс молчал ему в ответ.
– Ну, что ж, довольно-таки симпатичные дети, – снова заговорил он. – Не удивительно, если окажется, что вы ещё к тому же молодцы и… молодчИцы. Итак, что я хочу от вас? Я хочу слегка проверить ваши умственные багажи. Вашу подготовку. Вот вы изучаете историю нашей Родины – и хорошо делаете. Но способны ли вы применять свои знания на практике, в полевых, так сказать, условиях, когда жизнь ставит перед вами конкретные, реальные вопросы? А?! – он улыбнулся и подмигнул классу. – Давайте-ка, ребятки, проверим… Вот скажите, кто я такой? (Класс молчал.) Ну, смелее!
Внимательный Лёнька Туловищев глянул на Продразвёрстку Марковну и по нервной фокусировке её глаз, увеличенных линзами очков, догадался, что и она ничего не понимает, что и ей – оба-на! – не ведомо, что это за тип припёрся на её урок со своими вопросами.
– Ну же!.. – ободрял детей человек. – Не можете сказать? Ладно, я дам наводку…
Вверх взметнулась рука Дорика Жалейко, которого родители из неведомо каких соображений назвали Дорианом, отчего и произошёл уменьшительный Дорик.
– Ага! – оборвал себя человек. – Ну-ка, парень, что ты скажешь?
– Я вас узнал! – радостно выкрикнул вскочивший с места Дорик. – Вы идиот и маньяк! (В глазах человека мелькнуло что-то неуловимое и опасное, словно в голове у него одна металлическая деталь сцепилась с другой, и это внутренне движение дало едва ощутимый резонанс на чёрные пятнышки зрачков.) Вы – актёр, я вспомнил! Вы играли маньяка в «Змеином источнике» и идиота в «Идиоте». Мне вы так нравитесь, я вообще кино люблю, всё смотрю… А вы ещё смершевца играли в «Августе 44-го»! Классно вы тогда диверсанта раскрутили! А я думал, на кого вы похожи, на кого? Так и вертелось, так и вертелось! И пробило – это же вы, он самый!
По лицу человека словно пробежал тихий отпечаток света.
– Нет, – сказал он, вкрадчиво улыбаясь, – ты ошибся. Хотя я, признаюсь, даже польщён твоей ошибкой. Ты, парень, спутал меня с актёром Женей Мироновым, отличным, просто замечательным актёром. Да, диверсанта он классно тогда расколол! Но я – всё-таки не он, моя личность всё ещё не установлена. Поэтому даю наводку: моя профессия начинается на букву «пэ». Ну?..
По классу проползло юркое существо, склеенное из шёпотов и сдержанных смешков.
«Пэ» – размышлял Юрик Безкожский. – Чё за «пэ» такое? Перевозчик, что ли?
А в уме у киномана Дорика непроизвольно и хищно мелькнуло: predator? Но он тут же отмахнулся от этой мысли резким усилием ума, аналогичным раздражённому движению головы, прогоняющей назойливую муху. И, казалось, отогнанная мысль, отлетев от Дорика, не растворилась в пустоте, а влетела в ум его соседа, Гриши Хижинова, и, войдя в чужую ментальную сферу, трансформировалась из predator’а в нечто иное, но тоже киношное и космическое – пепелац.
Какой ещё, блин, пепелац?! – досадливо мотнул умом Гриша, и мысль, оторвавшись от его ума, полетела дальше, в сторону Толика Выведрова и, войдя в атмосферу его разума, испытала третью трансформацию, в которой опять-таки сохранилась её киношно-фантастическая сущность. В глазах Толика, словно в конце туннеля, вспыхнул свет.
– Да это агент Молдер из «Секретных материалов»! – вскричал озарённый Толик. – Ну, точно! Только причёска другая… и старше… наверное, потому что без грима. А профессия – этот, ну, паранормальщик, который, ну, по паранормальным явлениям шарит.
И опять улыбнулся человек.
– Нет, парень, – произнёс он, – и ты ошибся, однако, надо это признать, был недалёк от истины.
– Истина где-то рядом! – выкрикнул Крыша Дома.
– Да, – согласился с ним человек, – истина всегда где-то рядом. Истина – вечный рядовой. Агент Фокс Молдер – это не так далеко от истины, как могло бы показаться, но я всё-таки – не он. И, вообще, скажу вам, друзья, Молдер не до конца проявил качества настоящего федерального агента; в частности, он неверно идентифицировал деятельность российской, китайской, северокорейской и кубинской спецслужб, приняв её за деятельность инопланетной разведки. На что мы и рассчитывали. Впрочем, это я шучу. Итак, кто сделает ещё одно предположение? Напоминаю: моя профессия начинается на букву «пэ». Смелее.
– Пацифист? – спросил Володя Шайкин.
– Нет, – ответил человек, – скорее, я бы сказал, наоборот.
– Пират? – предположила Ляля Шмидт.
– Пират? – удивился человек. – Нет, тоже наоборот. Подумайте, дети, кто может быть наоборот по отношению к пацифисту и пирату одновременно?
– Патриот! – сказал Павлик Отморозов.
Человек внимательно посмотрел на него.
– Как тебя зовут, мальчик? – спросил он.
– Отморозов, встань! – скомандовала встрепенувшаяся Продразвёрстка. – Скажи, как тебя зовут.
Тот робко поднялся и тихо произнёс:
– Паша.
– Отморозов, – выдавливающее произнесла учительница, – назови свою фамилию.
– Не надо, – остановил открывшего было рот Павлика человек в рубашке. – Я всё знаю. Ты – Павел Отморозов. Так? (Павлик кивнул.) Что ж, Павел, ты меня удивил своим попаданием почти в «десятку». Ты реальный молодец. Но только пойми, Павел, патриот – это призвание, это внутренний компас сердца, наитие свыше, а не профессия и не должность. Да, я патриот, ты прав, но, знаешь ли, дорогой Павел, у патриотов бывают профессии. И моя профессия – самая патриотичная на территории Российской Федерации, да, если честно сказать, и на всём постсоветском пространстве. Вот поразмысли ещё, прикинь и ощути сердцем – кто я? Ну… Я дам тебе ещё одну наводку, лично для тебя, мой мальчик, мой Павлик: моя фамилия тоже начинается на букву «пэ».
Класс молчал, и Отморозов стоял над этим молчанием, как памятник неизвестному герою, мрачно возвышающийся над утренним туманом. В глазах его тяжело ворочалось мучительное размышление.
Во время этой вязкой паузы заскучавший от загадок Крыша Дома вспомнил о своих планах агрессии против планеты Ка-Пэкс, осуществлению которых помешало пришествие незнакомцев.
Он взглянул на Катю Пальцеву, и зрелище открытой девичьей подмышки отразилось в нём сладким и яростным чувством, волною захлестнувшим его. Руки Крыши автоматически и почти мгновенно проделали весь набор необходимых операций, и чудовищный таракан, наконец, дождавшийся своего часа, полетел по туннелю рукава на беззащитную поверхность планеты Ка-Пэкс.
Приземлившись, он тут же приступил к своей подрывной деятельности и пополз, перебирая лапками по неровному ландшафту планеты. Его чёрное тело скрылось из глаз Крыши Дома, наблюдавшего за удачной посадкой своего резидента.
А Павлик Отморозов в это время стоял неподвижно, и напряжённое сознание вместе с каплями пота проступало на коже его лица. Истина была где-то рядом.
Внезапно раздался дикий, совершенно нечеловеческий крик, полный беспредельного абстрактного ужаса. Крик этот не мог принадлежать человеку; так кричать могла разве что целая планета, в недрах которой неожиданно прорезался разум, и она осознала себя мёртвым камнем, брошенным в космическую тьму где-то на краю вселенной. И действительно, это кричала планета – планета Ка-Пэкс.
Крыша Дома с восторгом слушал этот исступлённый крик, наслаждаясь им, как композитор может наслаждаться своей симфонией, исполненной истинными виртуозами. Ну и ну! – восхищённо подумал Крыша, – она кричит так, словно таракан заполз ей в самое сердце.
Через несколько секунд после начала крика восторг Антонова зашкалил за пределы допустимого, ибо человек в рубашке профессиональным движением бросился на пол и заполз под стол к Продразвёрстке, а его телохранители выхватили пистолеты и открыли огонь.
Стоящий Павлик Отморозов – как самый высокий предмет в классе – мгновенно ассоциировался в натренированном сознании телохранителей с источником наибольшей опасности, подлежащим первоочередной ликвидации. Поэтому оба они, не сговариваясь, одновременно выстрелили в него.
Две пули, с разных сторон пробившие голову Павлика, по-видимому, столкнулись друг с дружкой в одном из полушарий его мозга, – и взорванная голова мальчика разлетелась на куски. Брызнули кровь, ошмётки мозгового вещества и фрагменты черепа.
Следующей мишенью стал источник акустической волны – Катя Пальцева. Когда она упала со стула, таракан всё ещё продолжал ползать по ней – словно это именно он был её победителем и убийцей; впрочем, надо признать, так оно и было, по сути.
Затем была убита Продразвёрстка Марковна, – в её глазах стрелявшие разглядели какие-то характерные огоньки, носителей которых, как подсказывало им профессиональное чутьё, ни в коем случае не следовало оставлять в живых.
После этого начался отстрел учеников и учениц, если и представлявших какую-то опасность, то лишь в качестве свидетелей, не более того. И здесь уже стрелкИ пользовались для выбора целей простым алгоритмом стрельбы по безоружным и не угрожающим непосредственной опасностью субъектам (этот алгоритм был разработан специально для расстрела наиболее безопасных демонстраций – таких, как демонстрации пенсионеров, инвалидов, учителей или студентов-гуманитариев).
Во время стрельбы они грациозно сменили магазины своих пистолетов, опустошив ровно по две обоймы патронов. Наконец, вставив непочатые магазины, они прошлись с плотоядно дымящимися стволами по проходам вдоль парт, рассматривая поверженные тела.
Крыша Дома, раненый, живой и счастливый, лёжа на спине, попытался произнести какое-то восторженное слово, но вместо звуков на губах его запузырилась кровавая пена. Проходивший мимо стрелок тут же рефлекторно нажал на курок и точным выстрелом проделал в голове Жорика Антонова третий глаз – маленький туннель в вечность.
– Чисто, – произнёс один.
– Чисто, – подтвердил другой.
Мужчина в белой рубашке выбрался из-под стола, оглядел свою рубашку и досадливо обнаружил на ней пятнышко крови, принадлежащей, вероятно, учительнице. Заметив на её столе флакончик с корректором, он взял его, отвинтил крышечку и вставленной в неё кисточкой замазал белой пастой корректора пятно на своей рубашке. После чего все трое покинули безмолвный класс.
В истории дзэн-буддизма можно встретить случаи, когда некое акустическое или физическое воздействие (например, звук падения камешков или щелчок пальцем по носу или удар ладонью по щеке) вызывало в подготовленном реципиенте внезапное озарение и просветление, так называемое сатори. Нечто подобное произошло и с Павликом Отморозовым в последние мгновения его жизни.
Когда взрыв двух столкнувшихся в его мозгу пуль разнёс ему голову, разум Павлика какое-то незначительное время ещё продолжал по инерции работать. (А ведь, надо заметить, учёные уже давно установили, что мыслительные процессы могут проходить вне всякой зависимости от наличия в голове мозгового вещества.) И когда разрозненные части его головы ещё не успели далеко разлететься от эпицентра взрыва, то в этот миг, пока фрагментированная голова Павлика вызывала ассоциации с некоторыми картинами Сальвадора Дали, его посетило озарение. Истина явилась ему.
Он понял, кем был этот загадочный человек в рубашке. Странное дело, не правда ли? – голова его разлеталась на куски, а в его уме в этот миг совершился обратный процесс: разрозненные факты, подобно кусочкам мозаики, сложились в цельную картину. Кем он был, этот человек, похожий вместе на Евгения Миронова и агента Фокса Молдера, бывший главным патриотом Российской Федерации, одновременно противоположный и пирату, и пацифисту, человек, чья профессия и фамилия начинались на букву «пэ»? Ну, конечно, озарило Павлика Отморозова, это же он – президент Путин!
Но проверить свою догадку, узнать, точнА ли она, Павлик не смог. В следующую наносекунду куски его головы разлетелись слишком далеко друг от друга, и мысленные связи, натянутые между ними, лопнули, сознание его угасло, а вместе с ним угас и свет, на мгновение озаривший мальчишеский разум. Тут же угас и материальный мир со своими мелкими проблемами – детьми и президентами, – угас для бедного Павлика, вдруг очутившегося в загробной тьме.
Мы же не будем гадать, прав был Павлик или не прав. Пусть истина так и останется где-то рядом. Пожалуй, лучше не будем её трогать, – чтобы и она в ответ не тронула нас (и чтобы мы, реагируя на её трогательное прикосновение, не тронулись, подобно весеннему льду на пробудившейся реке).
В 6-ом «Г» классе средней школы № 200 города Дзержинска было тихо, – здесь прошёл урок новейшей истории нашей Родины. Единственными живыми существами в классной комнате были муха, бьющаяся о стекло, да таракан, ползающий по ещё тёплому девичьему телу.
Подозреваю, что въедливая какая-нибудь личность, искрививши губы свои, спросит меня: а точно ли ты, милейший, был свидетелем событий оных? Клянусь вам – был и ещё раз был! Свидетель честный и неподкупный, хотя и трусоватый несколько, как говорил уже однажды. Вы, несомненно, спросите затем – а где я был и кто я был в тот день, в том месте? Нетактичный, конечно, вопрос, но что поделать, в бестактную эпоху мы живём! Я был той мухой, что билась о стекло. Пишу это и кукожусь от конфуза, ибо неловко, неприлично и стыдно в наше время мухою быть. Не всякий захочет с мухой отношения иметь. Но, с другой-то стороны, у мухи, не имеющей ни авторитета, ни очарования, есть лишь одно орудие для завоевания доверия людского – кристальная честность. На то одно и уповаю!