1
Было такое кафе на Белинского, где кофе варили от души. Хороший кофе и в кафе -
большая редкость. Знатоки, ценители, народ пестрый собирались здесь за чашкой,
пересекались случайно - общались. Кто о чём. Собой образовали тусовку.
Бывал в кафе на Белинского Майк. Приходил к открытию. Майк - завсегдатай. Любка,
бармен, сварит кофе на двоих, первый, ароматный отопьет и - к накладным. Майк кивнёт и
к окну присядет. Не помеха. Без него здесь - пусто. "Майкушка..."
Пил кофе Майк. Коротал время. Ждал не весть кого и чего. Пил из любви к аромату,
пил от тоски. Время его - прорва. Вязкое тиканье час от часу изматывало. Миша - рубаха
парень, "Майк" - легенда, который день только мечтал, что бы такое плеснуть, выдать. Что
бы ещё... Ничего... Только бумаги, клочки и окурки тут-там...
Пил - не напивался, дышал - не надышаться. Ждал "сверхновой", а приходило все то
же. "И некому руку подать" - всё те же, всё те же, всё те же... Казалось, нудили-зудили
о разном в пустую. О дамах, о пьянках, о выставках-концертах... О "флэтах", "прайсах" и
"сэйшенах"... Всё так же "пустые"... Почти родные... А хуже родных - восхищенные... и
всё не о том! Ничего! Ни искры, ни надежды! А люди - хорошие...
"Не тот-ли ты Майк?", "А не хочешь-ли выпить?...", "А помнишь-ли как мы тогда?"...
"Не хочу вспоминать! Прошлое - прошло! А "сейчас"?! Сейчас - ничего! " Был он из
тех, кто "живет", потому как есть зачем. А "нет зачем" - умница Майк, просто
бездельник. Небо коптит, когда его руки пусты...
"Я не могу так. Ты уж определись. Слышишь, определись! Какого тебе вообще от меня
надо. Определись... Да?... Миша?..."
Миша уходил из дома, определялся. Определенно напивался. И рядом были дамы, какие
то дамы. Загадочные, веселые. Обыкновенные. Так, для статуса. Кто же тебе признается -
да, для статуса. А хотелось, жить, умереть, но взяв в руку кисть, вставив в машинку
лист - писать, долго и счастливо лететь. И порасти все мхами... Или хотелось
отключиться... "А ты, милая, крикливая, шустрая, вялая, богиня, корова, рыба, в своем
желанье шалаша... И что мне удавиться в этом шалаше?..." - думал Майк. "Люди-то -
хорошие..."
И дамы были милы в своем интересе, но и все реже прощали. "Муза?... Я не могу...
Кто она?! Я тебе, вам, я всем волосы повыдергаю! Вставай! Смотри на меня! Чего тебе еще
нужно? Смотри на меня! Возьми меня прямо сейчас, прямо здесь! Что б тебя!... Деньги
нужны?! На, зажрись, ужрись! Иди ко мне... Миша?..." А он, по особому красивый,
какой-то обреченный, с потухшим взглядом трясущейся рукой лил в стакан, лил мимо стакана
и ронял пустую бутылку..."Я тебя ненавижу, ненавижу! Смешное ты ничтожество! Вставай!
Возьми меня! Сейчас! Мудак..."
Только в кафе, с утра получалось у Миши побыть тем, кто есть. Без разъяснений,
свершений, ответов, иногда и без денег принимала, понимала, тишину дарила Люба, потому,
что - человек Миша, "человечек", "братишка", "Майкушка"... Потому что - "как же
иначе"?...
2
Оплатив кофе Майк поплелся за кафе, на пустырь меж домов. Так поплелся, повело что
то. И пройдя сквозь кусты неожиданно наткнулся на даму с собачкой. А был у нее
страшный, такой же как у Миши взгляд. И ему так захотелось её, так мучительно повлекло к
ней, к даме этой. И захотелось её прижать к себе, может баюкать, бормотать сказку,
сказать смешное, обмануть,... но что бы она не была так, так.., так обречена прожить
этот день.
"Еxcusme, господин маг... Я тут барражирую..." Она была как ангел адский, вся в
коже. Черные чулки. Густо накрашены ресницы. Синяки вокруг глаз. Какие то серьги в ушах,
в носу, и кажется в языке... Кольца на пальцах. Ярко-алые губы. Татуировка на шее.
Сапоги на платформе с пряжками. И она могла бы Мишу сжечь прямо здесь на костре из
собачек, затравить собачкой, зло "застебать" как "пионера", а она сказала не отпуская
его взгляда - "Синьор, угостите даму покурить..."
Словно дрались за кустами, прижавшись к брандмауэру, впивались в друг друга.
Торопливые, резкие, жадные. Отрывали друг от друга сочные, крупные куски жизни, и еще, и
еще...
Всю ночь бродили. Схлестнулись с пьяной гопотой на Рубинштейна. "Еще не ясно, кто
кого!..." Бежали через дворы от патруля...
Ближе к утру сидели на крыше, сидели прижавшись спинами и играли в "города".
"Мистифицируешь, такого места нет..."
"Есть такое место, да, Скипи..?" Скипи, собачка, спала за пазухой и в принципе не
возражала.
Смотрели как медленно светлеет небо, как в проём меж домов косо светит прожектор
светила. Смотрели как трамвай взбирается на мост Белинского и дальше, мимо цирка сонно
дребезжит. На дворника смотрели. И опять играли в "города"... И было им,... было им не
известно как. Никто из них не думал ни о чем. О чём тут думать? "Городов"-то еще
сколько!...
Только к обеду уснули. Обжигаясь телами замерли в простынях. Перемазаны гуашью,
липкие от поцелуев, оставляли на крыше отпечатки себя. Разные...
"Ты уже не девочка..."
"Он тоже - не девочка..."
"Перестань..."
Подруга, важная, серьезная, маститая художница и поэтесса, наблюдала эту
странную пару и "возражала".
"Молодой человек, вот вы наиграетесь... Не берите это... Вот что дальше?!..."
"Дальше я приду к вам! Крепитесь! Мы будем счастливы!"
"Вы два дурака! Идите вон, дураки, но Мара, я тебя предупреждала!"
"Я тебя люблю, мы все тебя любим! Да, Скипи?..."
"Тьфу на вас! Идите вон!"
3
"Вот если тебя не будет - я умру. Сдохну сразу... Так кажется... Я сяду и буду
сидеть, пока не высохну как мумия... Или пойду топиться в Фонтанку... И Скипи пойдет...
Да, Скипи?..."
Рисовали в четыре руки. Мара с Майком рисовали что хотели. Несколько суток. Не
потому, что к выставке, а потому, что как иначе. Рисовали. Иногда выходили на крышу.
Подставляли себя солнцу. Сплетались узлом, клубились змеями. Пили зеленый чай со льдом.
И снова рисовали.
В последний момент с вязанкой холстов прибежали к открытию. Холсты вдоль стен
составили. "Такой успех! Марочка, ты гений!""Нет, ну нет слов. Нет слов - одни буквы!"
Бузили после фуршета, братались, продавили чей-то холст. Кто-то кому то сказал -
"Да ты вообще не художник , а..." А, б, в!
А после оказались у Ахматовского дома, где с неописуемой радостью забрались в
Фонтанку. Махали из воды потрясенным иностранцам кто трусами, кто разными членами.
Путались в белье на набережной. Роняли посуду, тут же резали ноги о стекла.
А пели, пели-то - кто во что горазд. И было всем неизвестно как. "Люблю тебя, люблю
тебя, люблю тебя, люблю!"
" Я в булочную!..."
Что то тормознуло неприятно на улице. Майк посмотрел вниз... Майк посмотрел вниз
и увидел, как медленно выползли люди из кафе к машине скорой помощи, как медленно
дернулась машина скорой, как Скипи, волоча поводок за собой ползет под машину. Как выпал
шофер из кабины, и как какие-то бритые братки тормошат шофера, схватив за грудки. В
следующий момент Майк перепрыгивая через две ступеньки несся босой пролетами вниз.
"Мара! Убери, уберите его! Мара! Мара, котенок! Мара! Да уйди ты! А-а-а-а-а!... Уй-ди!!!"
"Мужик, мужик, прости! Прости! Мужик!"
Пил кофе, коротал время, ждал не весть кого и чего. Пил из любви к аромату, пил
от тоски. Время, вязкое тиканье его, час от часу изматывало. Миша - рубаха парень,
"Майк" - легенда, который день только мечтал, что бы что то еще такое плеснуть, выдать.
И листы бумаги, клочки разные тут-там - и только... Пил не напивался, дышал не
надышаться. И продирался, и тонул в сумерках своего сознания.
"Молодой человек, угостите даму огоньком..?"
"М-м, пардоньте,... нет... Нет огня!!!" - ответил Майк, расплатился и вышел.
"Сами все сожгли бы... Да, Скипи?..." И Скипи дрожа что то скулила ему в ответ. А после
они нырнули в какую-то щель полуподвала, в помещении с тяжелым запахом. Бывшие там - не
говорили. Просто стояли у столиков, каждый со своим бокалом. Пили неторопливо,
прихлёбывали своё мутное и куда то смотрели сквозь. Разные-разные люди. Смотрели и
смотрели. Далеко-далеко. Люди-то хорошие...