(Из повести "Новая игра")
Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй.
В. К. Тредиаковский
Дмитрий Иванович Шеншин, заместитель начальника Ближневосточного отдела Министерства Иностранных Дел СССР, был вызван на срочное совещание. Шел 1971 год. Позади были «Шестидневная война» 1967 года и война «На истощение» 1967 -1970 годов, позорно проигранные арабскими странами, которым СССР покровительствовал. Советский Союз лихорадочно искал выход из создавшегося нетерпимого положения. Начальник отдела Шибаев Александр Фёдорович кратко изложил сложившуюся ситуацию, и без того всем известную, и добавил, что Иностранный отдел ЦК КПСС в содружестве с аналитиками КГБ разработали новый подход к ближневосточному противоборству. Он состоял в активном использовании радикальных группировок в исламских странах и развёртывании на их основе всемирной террористической сети борьбы с международным сионизмом и американским империализмом. Предполагалось стимулирование создания и роста таких группировок, их обучение и финансирование. МИДу здесь отводилась, конечно же, не последняя роль.
Ближневосточная политика СССР формировалась под влиянием таких руководителей партии, как Суслов и Громыко, чей заскорузлый антисемитизм был ещё сталинской закваски. Они представляли собой первый политический уровень, задающий основной внешнеполитический вектор. Многочисленный отряд журналистов и политологов формировал второй уровень, трансформирующий заданный вектор в конкретные идеи и разработки. Среди них громче всех звучал голос Е. М. Примакова. Его публикации отличались наукообразностью и непримиримой враждебностью к Израилю и сионизму. Враждебностью, свойственной прозелитам. Скрытый еврей, он сделал ставку на антисионизм, как средство своего карьерного продвижения, и явно преуспевал. На третьем уровне главенствовал председатель КГБ Ю. В. Андропов, практический создатель террористического интернационала. Антисемитизм не играл в его мировоззрении заметной роли. Этот незаурядный человек был убеждённым коммунистом без каких-либо ограничений в выборе средств. Для распространения и защиты коммунизма нужны были разносторонние активные действия, включая и международный терроризм, и исламский фундаментализм. Почему бы и нет?
Таков был фон совещания в МИДе. Формально, оно носило характер обсуждения, но, согласно партийной дисциплине и традициям, предполагалось обязательное одобрение инициативы ЦК КПСС. Вслед за докладом начальника отдела, один за другим выступали сотрудники, горячо одобряющие предложенное решение. И только Дмитрий Иванович выступать не торопился. Совещание близилось к завершению. Начальник несколько раз бросал в сторону Шеншина испытующий взгляд и, наконец, прямо спросил:
- А вы, Дмитрий Иванович, что думаете? Ведь радикальные движения в исламских странах были темой вашей диссертации.
Вопрос застал Шеншина врасплох. Похоже, он намеревался молча отсидеться на этом совещании. Молчание затягивалось, становилось неловким. Наконец он нашелся.
- Именно поэтому, Александр Фёдорович, я и воздерживаюсь от выступления. Как знаток и исследователь темы, я привык к длительной аналитической работе, прежде чем сделать какое-то заключение.
Ответ был прост, логичен и внешне нейтрален, но только для объективного, стороннего наблюдателя. Для присутствующих же он означал, что нашёлся человек, осмелившийся не выразить безоговорочное одобрение инициативы ЦК. Лицо начальника из внимательно-доброжелательного сразу же стало непроницаемым. Александр Фёдорович мечтал о переходе в Иностранный отдел ЦК. Его служебная репутация должна была быть безукоризненной. Возможный бунт в отделе явно не прибавил бы ему очков.
- Ну, хорошо, - заключил он. - Все выступающие одобрили предложение ЦК. Против никто не высказался. Именно в таком духе я и представлю отчёт о настоящем совещании, если никто не возражает.
Возражающих не было. Совещание было окончено. Служащие начали расходиться. Шеншина
начальник попросил задержаться. В низовых звеньях ЦК в последнее время работали молодые, образованные аналитики, выполнявшие предварительную проработку решений. Среди них Шеншин был известен, как автор публикаций по исламскому фундаментализму. Александр Фёдорович опасался их прямого общения с Шеншиным. Это могло дискредитировать результаты прошедшего совещания, и он хотел прояснить ситуацию.
- Между нами, Дмитрий Иванович, что вы имели в виду? - дружеским тоном полюбопытствовал Шибаев.
- Буквально то, что сказал. Я хотел бы проанализировать.
- И всё-таки?
- Между радикальными марксистскими группировками и исламскими фундаменталистами в мусульманских странах грань весьма иллюзорна. А отношение фундаменталистов к немусульманам мы не можем не учитывать. Для них представители других монотеистических религий, христиане и иудеи, это - зимми. То есть, люди второго сорта, которым позволено существовать, которых можно терпеть и вести с ними дела, но при обязательном главенстве мусульман. Что касается язычников и атеистов, то есть нас с вами, то они нетерпимы и подлежат истреблению, изгнанию или обращению в рабство. Пока мы помогаем относительно светским движениям в их антиколониальной или социальной борьбе, мы в выигрышной позиции. Но если возобладает фундаментализм, мы окажемся даже в худшем положении, чем их вчерашние колонизаторы.
- Это сугубо теоретически, - возразил начальник. - На практике мы видим совсем другое. Фундаменталисты демонстрируют дружелюбие.
- До тех пор, пока мы им всё даём бесплатно, - парировал Шеншин.
- И что ещё?
- Ещё могу добавить, что, в условиях высокой социальной напряженности, в исламских массах фундаментализм может распространиться, как огонь в сухой соломе. Стоит только поджечь.
- Ну и пусть, если эта сила направлена против наших врагов. В этом и состоит смысл предложений ЦК.
- Но всё может очень быстро перемениться. Я имею в виду исламизацию марксистских радикальных движений. А это небезопасно для будущего России. Вы знаете, в Марокко живут потомки мусульман, вытесненных с Пиренеев 500 лет назад в результате испанской реконкисты. Так они до сих пор хранят ключи от домов, оставленных их предками в Андалузии. Мечтают вернуться. В ваххабитских центрах Саудовской Аравии изготавливают географические карты, на которых наш Северный Кавказ, Крым, южная Украина, Нижнее и Среднее Поволжье, Западная Сибирь окрашены в зелёный цвет. Земля, по которой однажды ступала нога мусульманина, навечно принадлежит исламу. Одним словом, если живёшь в стеклянном доме, не бросай камень в соседа.
- Отдаю должное вашей эрудиции, Дмитрий Иванович. Но, мне кажется, вы несколько сгущаете краски и, главное, не учитываете конкретной международной обстановки. Характерная болезнь теоретиков. И кстати, что означают ваши слова о стеклянном доме?
- Наш стеклянный дом это почти 20 миллионов мусульман в одной только Российской Федерации. Это 800 тысяч татар в одной только Москве. Это наши среднеазиатские республики, Северный Кавказ, и, наконец, наши южные мусульманские соседи.
Слова Шеншина задели некоторые тщательно скрываемые болезненные струны в душе Александра Фёдоровича. Дело в том, что в его анкете великолепная русская пятая графа входила в неявное, но весьма подозрительное противоречие с графой первой, содержащей его татарскую фамилию. В условиях перманентной, скрытой или явной национальной напряженности, в России знатоков антропонимики, наверное, больше, чем во всём остальном мире вместе взятом. И указанное противоречие не могло оставаться незамеченным. Впервые он столкнулся с этим ещё в школе, когда в ходе ссоры одноклассник обозвал его татарвой. И впоследствии он не раз попадал в ситуации, когда его русская стопроцентность ставилась под сомнение.
- Помилуйте, Дмитрий Иванович, - скрывая раздражение, возразил Александр Фёдорович, - кого вы называете мусульманами в нашей стране после более полувека Советской Власти? Людей, воспитанных советской школой? Людей, которые ни разу не были в мечети и не держали в руках Коран? Что же касается наших южных соседей, вы полагаете, что средневековый Афганистан с его вьючными ослами и верблюдами может представлять военную опасность для нашей ядерно-космической державы?
- Ну что ж, Александр Фёдорович, Вы спросили, и я высказал свои опасения. Я полагаю,
исламский фундаментализм нельзя недооценивать.
Наступила длительная пауза. Александр Фёдорович стал начальником отдела не случайно. Он, конечно же, был человеком хорошо образованным. Но в МИДе такие не были редкостью. Дело было в другом. Он обладал быстрым аналитическим умом, позволявшим в сложных ситуациях вовремя найти подходящий выход. Он понимал, что, как минимум, часть аргументов Шеншина трудно игнорировать. Но они противоречили инициативе ЦК, и он не хотел быть к ним причастным. Это было чревато. И, вдруг, его осенило. Нет, не зря ещё со студенческих лет он так увлекался русской поэзией. Его глаза, устремлённые на собеседника, заискрились.
- А скажите, Дмитрий Иванович, ваша фамилия имеет отношение к тому Шеншину, известному в русской литературе?
Лицо Дмитрия Ивановича от неожиданности застыло в напряжении. Ещё мгновение, и он понял ход мыслей своего собеседника. Но овладел собой и сохранил внешнее спокойствие.
- Какого Шеншина?
- Того, который связан с семейной историей поэта Афанасия Фета.
- Фета? - Дмитрий Иванович помедлил. - Вы хотите сказать, что человек, испытывающий беспокойство за судьбу своей Родины, России, должен обязательно иметь нерусские корни?
- Будем точнее, Дмитрий Иванович: человек, не согласный с инициативой ЦК. Вы не можете этого не понимать. И, кроме того, не просто нерусские корни. Речь идёт о еврейских корнях. Отсюда вопрос, о чьей судьбе, собственно, беспокойство? О России ли? Или, может быть, об Израиле? Ради бога, Дмитрий Иванович, вы хорошо знаете отношение к этому вопросу в нашей партии и стране. Поймите меня правильно. Я только хочу вас предостеречь в ваших же интересах. И разговор этот, конечно, останется между нами.
- Наверное, я должен вас благодарить,- иронически заметил Шеншин и холодно осведомился, - Я могу быть свободным?
- Да, благодарю вас.
С этого момента Александр Фёдорович был твёрдо уверен, что вопрос о возражениях его заместителя Шеншина уже не будет препятствием к его дальнейшему продвижению по карьерной лестнице.
В 1820 году 44-летний русский помещик Афанасий Неофитович Шеншин проходил курс лечения на водах в Германии. Там, в городе Дармштадте, он влюбился в 22-летнюю еврейку Шарлотту Фет, и она ответила ему пылкой взаимностью. К моменту их знакомства Шарлотта была замужем, имела дочь и, к тому же, была беременна. Бросив семью, она последовала за Шеншиным в его родовое орловское поместье и вскоре родила мальчика, названного Афанасием. Шеншин записал его как своего сына, но через 14 лет стараниями наследников подлог обнаружился. Мальчик был лишен дворянского звания, наследственных прав и получил фамилию Фет. Именно под этой фамилией он и состоялся, как выдающийся русский поэт, которого высоко ценили Л. Н. Толстой, И.С. Тургенев, П. И. Чайковский. Впоследствии, в связи с заслугами перед русским искусством, царским указом ему были возвращены и дворянское звание, и родовая фамилия Шеншин, и права наследства.
Отец Дмитрия Ивановича Шеншина, Иван Васильевич, в 1921 году в возрасте 10 лет остался круглым сиротой. Его отец, царский офицер, погиб в Восточной Пруссии в начале Первой мировой войны, а мать, лишенная средств к существованию, скончалась от скоротечной чахотки. Иван Васильевич попал в приют для беспризорных, получил рабочую профессию и с 16 лет начал работать на заводе. Вступил в партию. Женился. В 1936 году родился сын, Дмитрий. А в 1941 году Иван Васильевич был призван в Красную Армию и пал смертью храбрых при обороне Москвы. Через эту вакханалию войн, смертей, революций и исковерканных человеческих судеб до Дмитрия Ивановича дошли лишь скудные сведения о его происхождении из орловских столбовых дворян. Имеет ли он какое-либо отношение к еврейской ветви генеалогического дерева Шеншиных, он не знал. Но своей причастностью к знаменитому поэту гордился, знал его творчество, а известный романс Варламова на слова Фета " На заре ты её не буди" был его любимым.
Дмитрий Иванович окончил среднюю школу с Золотой медалью. К тому же у него были блестящие анкетные данные: русский, из рабочих, сын погибшего фронтовика - коммуниста. В послевоенном Советском Союзе это давало значительные преимущества. Он был принят в Московский университет на престижный факультет, окончил его в 1958 году и начал трудовую деятельность в качестве сотрудника советских дипломатических представительств. Работал на Ближнем Востоке и в Северной Африке. Владел арабским и французским. Занялся исследовательской работой и опубликовал ряд статей по теме "Исламский фундаментализм и радикальные движения в развивающихся странах". После защиты диссертации, в 1970 году, его назначили заместителем начальника Ближневосточного отдела МИДа. К тому времени он был женат и имел сына Афанасия.
Казалось, жизнь поворачивалась к Дмитрию Ивановичу своей светлой стороной. Но человеку не дано знать, какие испытания готовит ему судьба. Вскоре после описанного выше совещания начальник отдела Александр Фёдорович Шибаев был переведен в Иностранный отдел ЦК КПСС. Уходя, он не рекомендовал назначать Шеншина на освободившееся место. Дмитрия Ивановича обошли, и он болезненно переживал эту несправедливость. Однако жизнь продолжалась. В 1976 году его 18-ти летний сын стал курсантом Высшего Танкового Училища. Мальчик обязательно хотел стать офицером, как и его дореволюционные дворянские предки, которыми он очень интересовался. Летом 1977 года на своей подмосковной даче в Сосновке семья отмечала день рождения сына. Среди приглашенных друзей Афанасия нельзя было не заметить стройную девушку по имени Хана с копной тёмных волнистых волос и большущими глазами.
В России национальный вопрос во всех сферах жизни извечно играл столь значительную роль, что в мозгу русского человека сформировался некий автоматически действующий этнический детектор, определяющий национальность незнакомца ещё до оценки каких-либо его других свойств. Вот и сейчас, при взгляде на девушку, первое, что мелькнуло в голове Дмитрия Ивановича помимо его воли, было: "еврейка". Её лицо было таким чистым, открытым, искренним и невинным, что, наверное, самый матёрый черносотенец с багровым от непрерывного запоя лицом дрогнул бы, прежде чем нанести ей оскорбление. Дмитрий Иванович вспомнил Афанасия Неофитовича Шеншина. Что-то же заставило его взять в жены семейную беременную еврейку-чужестранку? Впрочем, это лицо он уже где-то видел. Где же? Да. Точно. Он вспомнил. Скульптура Антокольского "Не от мира сего" в Третьяковской галлерее. Слепая девочка, кормящая голубей. Значит, это лицо не было случайным. Может быть, таким видел Антокольский образ своего народа? Однако самое большое впечатление на Дмитрия Ивановича произвели глаза его сына, устремленные на гостью. Дмитрий Иванович протёр лицо ладонью, встал и вышел в сад. Загадочная линия судьбы старинного дворянского рода Шеншиных возвращалась на круги своя.
С этого момента Дмитрий Иванович жил в состоянии некоего смутного тревожного ожидания. И через полгода, когда Афанасий сказал, что хочет познакомить родителей со своей невестой, он был к этому внутренне готов. Сыграли свадьбу. Потом родился внук, которого назвали Яковом в честь покойного отца Ханы. Сын был счастлив. Но, увы. Началась война в Афганистане и дивизия сына была отправлена на фронт. В 1985 году они получили извещение, что Афанасий болен гепатитом и в ближайшее время будет отправлен в госпиталь в Душанбе. Хана, оставив семилетнего Якова у Дмитрия Ивановича и его жены Дарьи Васильевны, помчалась в Душанбе. Но Афанасия привезли в госпиталь слишком поздно. Через два дня по прибытии он умер.
Черная пелена опустилась на семью Шеншина. Двадцатисемилетняя красавица Хана вернулась в Москву поседевшей. И Дмитрий Иванович, глядя на неё, был полон тревожных предчувствий. Она подолгу сидела, уставившись в какую-то невидимую точку, словно пытаясь разглядеть исчезнувшее счастье. Именно так, устремив неподвижный взгляд в сторону, она однажды неожиданно шагнула с тротуара на проезжую часть дороги, прямо под колёса автомобиля. В тот же день в Склифосовского она скончалась, не приходя в сознание. Теперь её сын, Яков Афанасьевич Шеншин, полностью перешел на попечение Дмитрия Ивановича и Дарьи Васильевны.