Уютный взгляд, и в это воскресенье себя я узнаю, как среднее между хронической и затяжной болезнью и потерявшимся в игре ребёнком.
Потерянным в куще несъедобных ягод, хотя, малина близка и черничных ям, окопов бывших, здесь не мало, для потеряния был выбран куст, увитый диким огурцом.
Помятый окоём дрожащих и расплывчатых зеркал, утробнозвучный зёв, растрёпанная поросль головная, я рад тебе, ведь в новый день, ни кто кроме тебя, меня не втянет, не внесёт, не скрестит с белым светом. Привет тебе, исправное пищеваренье! Привет тебе поломанный мой нос! Нудные сопли не так удручают, покуда жив. И ты, больная коленка и ты больной локоть, вам отдельный поклон! Осторожность.
Не люблю: встреча, разговор: отдельное существо другого человека волнами выкладывает передо мной что-то, наверное, это несотворённые вещи, и я должен поддержать этот акт творения и тогда наступает истина и вещь начинается-сотворяется. Если я не понимаю, не поддерживаю этот акт творения, наступает ложь. Ну а если я не вижу чётких очертаний обращающегося ко мне, если в тумане мы в разных/своих местах, как понять, как узнать, как поддержать и соединится?
Я не обращаюсь к обращающемуся ко мне.
Вращающиеся не касаются друг друга.
Так нет точки.
Вращение – вставь-воткни палку в чёрную землю, верти-три, она пустит корни. Всё тело движется, кружится, притирается с воздухом, ест его, пьёт его, вращивается в него, в эту землю, бур обросший корнями, бур мгновенно растворяется, оставаясь само собой разумеющимся, самим собою, а ни кем-то иным, в это обращение.
Восходит основное светило.
Свет светит снизу вверх.
Движение неба, движение земли, движение света - поют три трубы в унисон.
Серебро, золото и медь.
Луч утверждается.
Это точка соприкосновения и начала. Свеча выжигает невидимым, но утверждённым пламенем дыру в крышке безусловного ящика. Оказывается, его стенки тонки и хрупки. И они выходят живыми из гроба!
Падает свет по иному на искривленную плоскость лица, его не узнать, как узнать индейца нанёсшего боевой раскрас?, у него тело кошки, он резок и мягок, он проходит по полю высокой травы - травинка не шелохнётся, его не узнать. А ведь это всё тот же, не очень старый селькуп, смешной любитель вкусной еды и мягкого дивана. После трёхдневного праздника, селькуп озабочен пауками. Пауков ни кто не видит, но он их видит и очень отчётливо ощущает.
Земля как заиндевелая дубовая кора, чахлые безлистные деревца, скорее кусты, древесная проволока, везде, на пути. Отходя в сторону от цепочки тонких следов, остяк замирает, резко и мягко прыгает в сторону и находит новую цепочку. Заяц не смог запутать охотника.
… горячился, что-то несуразное выкрикивал, казалось ясное, убедительное, в ответ, театрально застывал в дверях, возвращался, потел неистово, садился, вскакивал, садился, вскрикивал, тихо и монотонно выговаривал некую правду, горячился без перерыва, а в ответ услышал – идёт снег. Наверное, так колокольный звон входит в дом ещё чёрным ранним утром. Сердце ощутилось, и стало стыдно и смешно. Мгновенная горечь так же мгновенно отступила на задний план, массовка. Всё стало сверхъестественно ясно, и очень обидно, так глупо было терять в серорваной, плоскожёванной болтовне эти часы и ещё обиднее, это понимать, кажется - практически немыслимое. Находясь в одном отрезке/часе, мы знаем о другом таком же часе, всё тут же и не тут. Наверно от того это, что мы потерялись и не нашлись до сих пор. Покинутость временем? Но, так хорошо, снег идёт!