Setze Du mir einen Spiegel
Ins Herze hinein... — *
Музыка: Бетховен, «Лунная соната»
Раннее утро. В комнате пахнет сыроватой туманной свежестью, окно приоткрыто, вертер играет со шторой, как серый котёнок. Тонкие пальцы Лотты отрешенно бегают по клавишам, словно сами собой извлекая мелодию из инструмента.
Джен сидит в мягком кресле, прикрыв глаза, и чувствуя лёкие прикосновения ветра на своём лице. Впервые за долгое время ей просто хорошо и спокойно, без примеси каких-то других сложных ощущений и чувств. Как в детстве.
- Ты знаешь, как сильно я люблю тебя, Лотти? - говорит она, когда руки сестры наконец замирают над клавишами.
- Знаю, - тихо смеётся Лотта.
- Какая ты гадкая! - притворно возмущается Джен. - Ты должна была ответишь, что ты меня - тоже.
- Но ты же сама это знаешь.
- Знаю.
Минуту они молчат. Лотта тихонько наигрывает обрывок какой-то мелодии, прислушиваясь к ветру за окном.
- Я рада видеть тебя за клавишами, а не за клавиатурой, - снова нарушает молчание Джен. - Переписка с Дариусом снова прервалась?
- Зашла в тупик, - задумчиво отвечает Лотта, на секунду сбившись с мелодии, словно споткнувшись, но тут же продолжая наигрывать её уже в новом ритме. - Опять, и... это не могло не зайти в тупик, сколько раз ты сама мне это говорила. Как бы я не считала иногда Даруиса своим лучшим другом, но по большому счету я его не знаю, и он не знает меня. Мы никогда не сидели напротив за чашкой кофе, и... Наверное, чтобы выйти из этого тупика, нам следовало бы увидеться, а не только писать.
- Или всё прекратить, - говорит Джен.
- Он уже прекратил это, - теперь пальцы Лотты бегают по клавишам быстро и решительно. - В последнее время писала уже только я. Я знаю, у Дариуса есть и дела и проблемы, которые надо решать, и он может сколько угодно писать, что это эгоистично - считать, что всё дело во мне, если он не хочет больше... Но так не бывает. Я знаю, я просто ему надоела, сделалась скучной и предсказуемой, не успев даже стать... знакомой.
Джен встаёт с кресла и подходит к сестре. Ей не нужно ничего больше спрашивать, ещё с детства она умеет чувствовать то, что не произносит вслух Лотта. Джен знает: глубоко внутри ей больно, но она не признается. Она могла бы сказать, что всё это глупости, но не скажет. Джен сама знает, что значат невидимые нити странного родства, пусть и ощутимые лишь одной из сторон. Она и сама знает, как бывает тяжело, когда такие нити рвутся. Но знает так же и то, как это правильно.
- Ты часто думаешь об этом? - осторожно спрашивает Джен.
- Уже нет, - мелодия Лотты снова становится спокойнее.
Теперь она старается думать, что Дариус - не настоящий, как персонаж книги. Но раньше бывало хуже. После какой-то их ссоры (непонимания нельзя избежать, если перед тобой не глаза и не руки, а только чёрные буквы на мёртвом белом мониторе) она и не думала об этой, но ночью ей приснился сон. В этом сне Дариус вышел из зеркала, словно из двери, сел за рояль и принялся играть какую-то странную, неизвестную ей мелодию. Лотта помнила, что в том сне комната была светлой и маленькой, а стены были обиты шёлковой тканью, расписанной листьями и фиалками.
После полудня в столовой немного душно. Сёстры привычно пьют горький кофе и тихо беседуют о чём-то своём. Со стороны разговор их может показаться бессмысленным, но эжто всё оттого, что они понимают друг друга сполуслова. Джен думает о том, что это первый за несколько лет по-настоящему хороший день. Лотте впервые за долгое время легко на сердце.
Пронзительно-резкий звонок в дверь нарушает гармонию. Джен срывается места, словно что-то почувствовав, к Лотте возвращаются привычные ноты волнения в сердечном ритме.
За дверью - человек лет тридцати, почти полностью лысый, с маленькими и острыми ярко-чёрными глазами и ослепительной, чуть суховатой улыбкой. Лотта сперва узнает его скучный серый плащ, и только потом вспоминает его имя - Сэт. Джен тем временем уже пожимает его руку (какие холодные руки, наверное, - думает Лотта) и что-то быстро ему говорит.
- Здравствуй, Сэт, - вежливо произносит стоящая в дальнем конце коридора Лотта. Она чувствует, что голос её подводит, ощущает почти физически вставший в горле ком... нет, холодный железный шарик.
Мужчина кивает. Джен быстро принимает у него пальто и приглашает пройти в столовую. Лотта чувствует острое разочарование, когда тот соглашается...
* - Вонзи хрусталь зеркала мне в сердце… (нем.)
На закате
Ярко-алое, холодное солце окрашивает салфетки на столе так, что они кажутся забрызганными кровью или вином. "Клюквенный сок", - думает Джен отстранённо. Сэт смотрит на неё пристально, испытывающе. "У него нет на это права, - думает Лотта. - У него нет даже права быть здесь."
И пусть бы лучше он пришёл и разбил весь китайский сервиз, бабушкину солонку, пару старинных ваз... Только бы не разбивал их хрупкой тишины и покоя. Только бы не разбивал - никогда - сердца Джен.
Сама Джен всегда говорила, что всё это глупости, фразы про разбитое сердце - банальность, а все её прежние чувства к Сэту - не более, чем юношеский вздор. Но Лотта с детсва умела понимать, что чувствует Джен, и потому знала, как больно ей было на самом деле.
- Ты всё ещё не собираешься замуж? - почти строго спрашивает её Сэт.
- Не всё ещё, - с подчёркнутой лёгкостью поправляет его Джен, - а больше не собираюсь. Не думаю, что...
- Она не обязана перед тобой отчитываться, - внезапно перебивает Лотта.
Сэт удивлённо смотрит на неё, театрально приподняв одну бровь. Джен делает ей "страшные глаза" как в детстве, чтобы она перестала. Но Лотте плевать. Она знает - и Сэт прекрасно знает - что если бы не он, всё было бы сейчас совершенно иначе.
- Твоя сестра, видимо хочет сказать, Дженни, что, если бы не я, ты уже давно была бы счастлива в браке, - вкратчиво говорит Сэт.
Рыжие локоны Джен вспыхивают как пламя в свете заката, почти так же горят и её щёки, но голос девушки остаётся спокойным и ровным.
- Не думаю, - говорит она. - И Лотта, надеюсь, так тоже не думает. Артур хороший парень, и с его стороны было очень... хм... мило просить моей руки четыре года назад. Но если бы не ты, он всё равно ушёл бы к кому-то ещё. Вопрос времени.
Лотта понимает, что Сэту становится душно, краем глаза она замечает, как на его лбу выступает пот, а рука тянется к тугому воротнику рубашки. Впервые с того самого момента эти слова были сказаны вслух.
- Всё в порядке, - говорит Джен с ноткой едва уловимого торжества. - Я могу об этом говорить. Вы с ним ведь всё ещё вместе?
Сэт с трудом переводит дыхание, и Лотта видит, как радуется Джен от того, что причинила ему неловкость.
- Артур... он в порядке, - неловко произносит он наконец. - Пару месяцев назад умерла его мама...
- Он писал, - прерывает Лотта.
Сэт кажется теперь сбитым с толку. "Он вам... всё ещё пишет?" - бормочет он. Но Джен говорит, что это не должно его удивлять, ведь на Артура никто никогда не злился, в отличие от...
- В отличие от меня?.. Я понимаю, девочки, как вы, должно быть, на меня злы. Особенно ты, Дженни. Ты ведь и правда любила его?
На секунду лицо Джен искажает гримаса. Сэт думает, что это - гримаса боли, но в следующий миг девушка уже не может удержаться от смеха, она хохочет, по-детски запрокинув голову назад, а в её прохладно-изумрудных глазах пляшет пламя закатного солнца. Даже Лотте становится смешно, и она не сдерживает улыбку.
- Ты так до сих пор и не понял? - успокоившись, спрашивает Джен.
Сэт не понимает. Наверное, ему кажется это женской истерикой, и он торопливо извиняется, что отнял у них так много времени. Он, всегда грациозный и лёгкий, неловко поднимается из-за стола и выходит. Его не провожают.
Услышав хлопок входной двери, Джен безвольно роняет голову на скрещённые руки, рассыпав огненные локоны по матово-белой поверхности стола. Лотта подходит к ней, обойдя спинку стула, молча кладёт руку ей на плечо...
- Он так и не понял... - еле слышно говорит Джен.
- Я знаю... знаю.
Самым страшным преступлением Сэта Лотта считает то, что он даже не понял, как сильно любила его Джен. Его, а не Артура.
За окнами почти стемнело. Тяжелые серые тучи затянули небо, и Лотта завесила шторы. Джен сидит на мягком кресле, уютно закутавшись в плед. Тонкие пальцы Лотты отрешённо бегают по клавишам, словно сами собой извлекая мелодию из инструмента.
Музыка: Бетховен, «Тишина»