От автора:
Данная публикация является стартовой для целой серии последующих публикаций связанных местом первоначального размещения очерков – «Новой новгородской газеты».
Так сложилось, что на протяжении вот уже трёх последних лет, автор исторических исследований в своей публицистической деятельности придерживается одного правила: первые публикации размещаются в названной газете под редакцией замечательного специалиста – Сергея Изральевича Брутмана.
Редакторская подача очерков всегда неожиданно своевременна и прекрасно оформлена, что представляется немаловажным. Кроме того, автор находит взаимоувязку своих идей с редакторским подходом к публикациям. Это наглядно осуществилось и в первой, представляемой сегодня работе: «Подделка на века», опуликованной в газете 23 ноября 2011 года, также, кстати, как и ранее опубликованных.
Хотя, на первый взгляд, это может показаться и не существенным, однако нет, это очень оказывается важным, так как в очерках затрагиваются персоналии, человеческие судьбы. Кроме того, судя по проводимым исследованиям за, казалось бы, частным фактом, стоят существенные, скрытые причины, но характеризующие человека с иной, лучшей стороны и позволяющие иначе представлять его достижения, иначе оценивать его вклад.
Этой первой публикацией мы открываем серию публикаций об историках-краеведах Великого Новгорода и Новгородской земли. Сегодня их представляет РУФ ГАВРИЛОВИЧ ИГНАТЬЕВ...
Александр Одиноков
«Новая новгородская газета» № 47 (638)
23 ноября 2011 г. С. 20 – 22.
"ПОДДЕЛКА НА ВЕКА –
след игуменьи, которой не было"
Ровно год назад, в конце декабря 2010 г., на аукционе «Букинистика» аукционного дома «Гелос» в Москве была выставлена на продажу и продана за 5500 рублей брошюра 1912 г. издания под названием «Записки игуменьи Марии, урождённой княжны Одоевской». Как сообщалось в описании предмета: «Данное издание предпринято известным библиофилом и собирателем древностей С.Р. Минцловым по тексту «Ведомостей»». Под «Ведомостями» фигурировали «Новгородские губернские ведомости» 1849 г., где Руфом Гавриловичем Игнатьевым впервые были опубликованы названные «Записки игуменьи...».
Здесь нам придётся взять некоторую паузу и переместиться в 1912 г., так как новгородские события, связанные с изданием данной брошюры, можно сказать, «потрясли» и «разделили в предпочтениях и домыслах» общество провинциального Новгорода.
История публикации господина Минцлова Сергея Рудольфовича, в то время занимавшего пост секретаря Новгородского статистического комитета, а также исполнявшего обязанности заведующего и хранителя Новгородского музея Древностей, стала объектом рассмотрения на заседании Новгородского общества любителей древности 30 апреля 1912г., а затем выплеснулась на страницы местной газеты «Волховский Листок».
Мы предлагаем проследить развернувшиеся дебаты по оригиналам публикаций.
Газета «Волховский Листок» № 2390
Четверг, 3 мая 1912г. С. 1.
"ЗАСЕДАНИЕ О-ВА ЛЮБИТЕЛЕЙ ДРЕВНОСТИ"
Последнее заседание полумёртвого нашего Общества любителей древности 30 апреля прошло сравнительно оживлённо, благодаря дебатам, разгоревшимся по поводу записок игуменьи Марии, отысканных и напечатанных в Новгороде ещё в 1849 году известным исследователем старины Р. Игнатьевым и на днях переизданных С.Р. Минцловым.
По поводу этих записок М.В. Муравьёвым был прочитан очень бесцветный и слабый доклад, в котором он старался доказать, что записки эти подделка, не заслуживающая никакого внимания, В подтверждение своего мнения г. Муравьёв ссылался на генеалогические таблицы, в которых он не нашёл имён ни Серафимы (Марии), ни её отца Михаила, и на несколько «гру¬бых» ошибок против хронологии и истории, допущенных автором рукописи. (Поясним, что речь идёт о Михаиле Валериановиче Муравьёве (1867-1932)-председателе Общества любителей древности, главном учредителе этого Общества. – А.О.).
Доказательства эти в устах выдающего себя за человека науки, по меньшей мере, весьма наивные, если не детские!
Первым возражал докладчику С.Р. Минцлов. Он начал с того, что всякая подделка должна, прежде всего, иметь цель и смысл, а именно: приобретение денег и приобретение известности. Но старинная рукопись напечатана была в губернских Ведомостях, никогда никому из сотрудников, не плативших, ни одной копейки; Ведомостей этих никто никогда не читает – стало быть, ни денег, ни известности от такого рода подделки получить было нельзя. Значит, фальсификация бессмысленна. А раз это так, то несомненно, что Р. Игнатьев был психически-больной человек.
Здесь г. Минцлов сделал обзор деятельности Игнатьева, из которого выяснилось, что последний был, наоборот, по тому времени учёный и серьёзный человек и подозревать его не приходится в психическом расстройстве.
«Разбор» Муравьёва, прежде всего, не научен, продолжал дальше г. Минцлов. Правильная расценка рукописи может быть сделана только путём палеографическим, т. е. через рассмотрение бумаги, на которой написан документ и изучение почерка, и путь лингвистический, т. е. разбор языка.
Ни тот, ни другой метод г. Муравьёвым применён не был, и он ограничился только подчёркиванием кое-каких фактических неверностей в записках.
Эти неверности есть, но тот, кто, когда-либо изучал древние рукописи, хорошо знает, как эти грубые неверности в них образуются.
Старинные люди, читая рукописи, делали на полях разные приписки, а следующие переписчики заносили их потом в текст; таким образом, древнейший подлинник оказывался, в конце концов, погребённым под целым рядом наслоений, нуж¬дающихся в очистке. В точно таком же положении находятся пока и записки игуменьи Марии.
Именно эти грубые неверности, по основательному мнению г. Минцлова, и свидетельствуют, бесспорно, что рукопись не подделка: знаток истории Р. Игнатьев был, во всяком случае, не меньший, чем г. Муравьёв и, сочиняя рукопись, исторических ошибок он не наделал бы.
В заключении г. Минцлов предложил собранию для обозрения старинный синодик из Молотковской церкви, где в перечне игумений значится под 1517 г. игуменья Мария из рода князей Одоевских.
Вторым возражал докладчику Иван Степанович Романцев. (И.С. Романцев – краевед, член Общества любителей древности, гласный Новгородской городской думы, городской голова. – А.О.)
Он заявил, что оригинал Ведомостей, где напечатана была рукопись, принадлежит ему и что он сначала даже скептически относился к ней, но теперь начинает склоняться к противоположному мнению. Иван Степанович тоже указывал на неверности в ней, но параллельно и на большие плюсы, заставившие его переменить своё мнение. Плюсы эти – детальная проверка по летописям многих мелких фактов, совершенно верных и точных.
Кроме того то, что не нашёл в генеалогических таблицах г. Муравьёв, Иван Степанович Романцев отыскал именно князя Михаила Одоевского, существование которого так авторитетно отрицал первый.
Как и следовало ожидать, двум оппонентам возражал А.И. Анисимов (Александр Иванович Анисимов (1877-1937) – учитель Григоровского земского училища, член Общества любителей древности, коллекционер, исследователь древнерусского искусства. – А.О.), хотя чрезвычайно менторским тоном, но весьма шатко. Прежде всего, он сознался, что не читал записок, но считает их «романом». Многие авторы –заявил он –начинают свои романы с заявления, что они нашли рукопись и издают его, что, по его мнению, проделал и Р. Игнатьев.
Г. Анисимов, очевидно, не обратил внимания на снимок – факсимиле с древней рукописи, приложенный к Ведомостям.
Таких снимков авторы романов никогда не делают, да в вообще романов в Ведомостях не помещают.
Впечатление от оригинальных прений получилось такое, что выступление г. Муравьёва было весьма неосновательное и своеобразное.
В общем среди публики, собравшейся послушать дебаты, создалось убеждение, что выступ г. Муравьёва против г. Минцлова был предпринят не из записок Марии, а из за личных счётов с г. Минцловым, энергично отстоявших, в качестве секретаря комитета, принадлежащий последнему Музей, который весьма откровенно хотели забрать под свою могучую власть гг. Муравьёвы и К°.
Грустно, но справедливо...
Viola
Газета «Волховский Листок» № 2391
Суббота, 5 мая 1912 г. С. 1–2.
"НОВГОРОД"
Наше «полумёртвое» Общество любителей древности, как справедливо говорит г. Viola в № 2390 «Волховский Листок», по нашему мнению, оживили дебаты о глубоко интересных записках игуменьи Марии.
Впрочем, бесцветность и слабость доклада г. Муравьёва не удивительны: наоборот, если бы пришлось услышать из уст его действительно что-нибудь сильное и яркое, то, несомненно, следовало бы это занести на страницы новгородской летописи. Дебаты были скучны и нудны, как и самый доклад, потому что в них чувствовалась какая-то фальшь. Казалось, что гг. «критики» записок игуменьи Марии более критиковали того, кто сумел найти и сделать доступным для современного общества столь интересное повествование минувших веков. Предположим даже, что записки игуменьи Марии «апокриф», но подобных «апокрифов», отражающих так живо и картинно эпоху, гг. критики Муравьёв («знаток новгородской старины») и Анисимов за несколько лет существования Общества любителей древности, вниманию читающей и интересующейся историей публики не предложили, а сделал это С.Р. Минцлов, случайный житель Новгорода. По нашему мнению, полезное, если бы конечно это было доступно научным силам критика, не обесценивать эти записки, но детально проверив их со стороны истории и бытовой, снабдив по этому поводу достоверными разъяснениями, – выпустить в свет их в более совершенном виде. Критика же г. Муравьёва напоминает слабый газетный «отзыв о книге», а не исторический труд, единственно уместный в данном случае. Критикуя записки игуменьи Марии, даровитому М.В. Муравьёву следовало подумать, что сборники, издаваемые под его высокопросвещённой редакцией, не всегда отличаются точностью и в них можно найти пятен более чем на солнце, даже не с телескопом в руках. А просто неустанным терпением на прочтение скучнейшего их материала...
Prima
Газета «Волховский Листок» № 2393
Вторник, 8 мая 1912 г. С. 2.
НА СТАТЬЮ «г. VIOLA»
«ЗАСЕДАНИЕ ОБ-ВА
ЛЮБИТЕЛЕЙ ДРЕВНОСТИ»
Странное впечатление произвела на многих участников заседания Общества любителей древности статья «г. Viola», помещённая в № 2390 «Волховского Листка».
30 апреля члены Общества любителей древности в музее сидели, слушали, спорили, волновались...
Эти споры и волнения не новы. Они не раз бывали на заседаниях. Заседание 30 апреля действительно можно назвать лишь «сравнительно оживлённым». Бывали дебаты несравненно горячее... Гвоздем заседания явились записки игуменьи Марии. На основании генеалогических таблиц М.В. Муравьёв доказывал сомнительность подлинности этих записок.
Издатель записок С.Р. Минцлов возражал. Эти возражения детально изложены в статье, подписанной Viola. К сожалению, в статье не указано содержание записок, их достоинств и недостатков. Хронологических и исторических «неверностей» и т. д. А указать бы их следовало, а то статья, безусловно, кажется какой-то «однобокою и кривой». Став на защиту положений г. Минцлова, автор статьи обрушился на докладчика гг. Муравьёва, на Анисимова и, по нашему мнению, оказал дурную услугу самому г. Минцлову.
Г. Минцлов горячо и умело, хотя совсем не глубоко серьезно, отстаивал свои мысли на заседании. Возражения г. Минцлова, в изложении г. Viola, не только не опровергают, но в известной степени подтверждают все сомнения относительно подлинности записок.
Г. Минцлов требовал на заседании палеографического и лингвистического исследования записок.
Против такого исследования ни один археолог возражать не будет. Но, надо заметить, что тот подлинник записок, с которого они перепечатаны в 1849 году, исчез бесследно. Это знает и г-н Минцлов. Следовательно, палеографического исследования бумаги сделать нельзя: это требование является в данном случае уже лишним. Но сделать исследование письма по факсимиле... здесь безымянный автор ставит и себя и г. Минцлова в крайне неловкое, смешное положение и создаёт круг, из которого с улыбкой уйдёт читатель, но, ни г. Минцлов, ни г. Viola выйти не могут...
«Неверности (в рукописи) есть, – пишет г. Viola, – но тот, кто изучал древние рукописи, хорошо знает, как эти грубые неверности в них образуются. Старинные люди, читая рукописи, делали на полях разные приписки, а последующие переписчики заносили их потом в текст, таким образом, древнейший подлинник оказывался, в конце концов, погребённым под целым рядом наслоений, нуждающихся в очистке. В точно таком же положении находятся пока и записки игуменьи Марии». Таковы подлинные слова г. Viola. А далее «г. Анисимов очевидно не обратил внимание на снимок-факсимиле с древней рукописи, приложенной к Ведомостям». Вот здесь уж «медвежья услуга». Если записки игуменьи Марии подверглись «изменениям из-за записок» и даже «перепискам», то какой палеографический смысл может иметь факсимиле игуменьи Марии.
Ведь это письмо другого лица и в палеографическом отношении это факсимиле «грош цена».
С другой стороны...
Если факсимиле подлинно и принадлежит игуменье Марии, то она становится сразу же мифическим существом, жившим чуть ли не 200 лет, перепутавшим новгородские погромы двух Иоаннов – III и IV. Тут и палеография будет бессильна пред хронологией, историей и, скажем по Гуфеланду, «макробиотикой»...
Репродукция факсимиле (в «Губернских Ведомостях») даже не фотографическая, а грубо литографская, размером две строки. Много ли дадут эти строки самому добросовестному исследователю, когда утрачена самая рукопись и нет возможности сравнить факсимиле с текстом записок?
Отсюда... скажем совершенно спокойно... указание г. Минцлова на палеографию, справедливое в иных случаях, как средство исследования, неприменимо в данном случае и странно говорить о нём.
Есть и ещё способы исследования: лингвистический (фонетика языка) и хронологический (отнесём сюда и генеалогию). Лингвистический (фонетический) способ исследования доступен не многим лицам! Это светила - науки. Для перечета их достаточно пальцев одной руки.
Никто из присутствовавших на заседании не дерзнул коснуться этого способа. Было лишь с уважением произнесено несколько имён, кои могли бы это сделать.
Раз палеографический способ исследования невозможен, лингвистический недоступен, то отчего было г. Муравьёву и не использовать тот способ, который ему известен в достаточной степени, т. е. способ хронологический и генеалогический?
О достоинстве исследования и вообще реферата г. Муравьёва говорить не будем, но ведь и положения г. Минцлова в изложении г. Viola, приводят не к лучшему выводу, чем сказанное им о г. Муравьёве.
Теперь о синодике Молотковской церкви.
Не спорим, а признаём синодик старинным. Но рядом со стариной есть и новое. Не надо быть палеографом, достаточно простых глаз, чтобы видеть, что бумага в синодике двух сортов: одна очень толстая – старинная, другая тонкая – новая. В синодике переплетенные листы раскрашенные – это листы 18 века и тонкие, подшитые листы, даже и не новые, а новейшие.
На новых листах записана и игуменья Мария, с отметкою «из рода князей Одоевских». Но рука, писавшая имя игуменьи Марии, записана и поминанье 1894 года (почерк ровный, спокойный!). Здесь палеографии не надо! Конечно, синодик переписан с древнего, но г. Романцев, которого г. Viola относит к единомышленникам г. Минцлова (только справедливо ли это?), нашёл в хронологических датах синодика полное несогласие синодика с записками, равно и указание на имена других игумений, предшественниц и преемниц Марии.
Значит, и здесь вопрос и недоумение...
Вот, что можно сказать относительно дебатов 30 апреля в Обществе любителей древности с идейной и деловой стороны, а субъективизма г. Viola и касаться не хочется...
Дилетант-археолог
Газета «Волховский Листок» №2399
Четверг, 17 мая 1912 г. С. 2.
"ВО ИМЯ ПРАВДЫ!!"
В №№ 2390 и 2391 «Волховского Листка» (3 и 5 мая н.г.) какие-то два музыканта (Viola, Prima), напечатали статьи, враждебно относящиеся к новгородскому Обществу любителей древности вообще и к председателю Общества М.В. Муравьёву – в частности. Такое неожиданно пылкое проявление интереса к новгородской старине сразу у двух новгородских обывателей, до сих пор равнодушных к родной археологии, заслуживает внимания. Памятники на их глазах разрушались или переделывались, Общество любителей работало, собирался археологический съезд, –всё это музыкальных обывателей не трогало, а вдруг теперь, когда г. Минцлов восхитился известной «рукописью игуменьи Марии» и перепечатал её, а М.В. Муравьёв сообщил. Тоже давно известное, мнение, что рукопись эта подделка, – музыканты переполошились и начали злобно отделывать, что называется, и Общество, и г. Муравьёва.
Что это значит?
Стоя в стороне от личных отношений новгородских жителей между собою, я хочу сказать только несколько слов об Обществе любителей и о рукописи игуменьи Марии.
Общество любителей древности, основанное всего несколько лет тому назад, – первое историко-археологическое учреждение в Новгороде, проявившее свою деятельность.
В 60-х годах Н.Г. Богословский пробовал оживить статистический комитет и издал пять выпусков «Новгородского Сборника», но там был почти исключительно статистико-этнографический материал.
В.С. Передольский пытался в 90-х годах создать археологическое общество, но оно решительно не состоялось, и только М.В. Муравьёву с несколькими почтенными местными сотрудниками удалось, наконец, прочно установить в Новгороде историко-археологическую деятельность, проявившую себя В течение каких-нибудь 4-х лет в таких крупных фактах, как непрерывное издание «Сборника», открытие фресок в церкви св. Феодора Стратилата, и созвание Всероссийского археологического съезда.
Если у гг. музыкантов нашлось храбрости обозвать Общество «полумёртвым», и материалы им изданные «скучнейшими», – то это можно объяснить только личною «живою злобою»...
«Рукопись старицы игуменьи Марии, урождённой княжны Одоевской» была напечатана Р.Г. Игнатьевым в «Новгородских Губернских Ведомостях» 1849 г. Несообразности открытого памятника тотчас же были замечены М.П. Погодиным (Михаил Петрович Погодин (1800–1875) – известный русский историк, коллекционер, журналист, издатель журнала «Москвитянин», профессор Московского университета. –А.О.), который поместил в «Москвитянине» 1850 года рукопись и снабдил её возражениями, причём уличал Р.Игнатьева в неумении отличить даже пергамента от бумаги: «пергамент никогда не склеивался, а сшивался, и на пергаменте никогда не писалось в таком малом формате, в каком вы представили свой facsimile».
Рукопись Марии признавал открыто подделкою и А.Н. Пыпин (Александр Николаевич Пыпин (1833–1904) – известный русский литературовед, этнограф, академик Петербургской Академии наук (1898), вице-президент АН (1904). – А.О.). Да вообще о деятельности Руфа Игнатьева И.К. Куприянов (Иван Куприянович Куприянов (1826–1878) – преподаватель Новгородской гимназии, краевед, исследователь и собиратель новгородской старины, корреспондент журнала «Москвитянин». – А.О.) выразился так: «Большая часть надписей, если не все (снятые Р. Игнатьевым в Новгороде. – П.Г.), – снята неверно; иные даже придуманы, кажется самим собирателем, а в действительности их не оказалось».
Из приведённого ясно, что М.В. Муравьёв был совершенно вправе доложить обществу, что перепечатанный г. Минцловым памятник считается в науке подделкою. Есть и аналогии таких подделок, как, например, совершённые неким Сулакидзиевым в начале XIX века.
Перепечатание в настоящее время рукописи игуменьи Марии должно быть снабжено обязательно детальным критическим разбором, и приведением новых данных, а иначе такая перепечатка может только вводить в заблуждение современных читателей.
Дальнейший разговор об этой «Рукописи» я мог бы вести, но только с людьми, пишущими под настоящими своими именами, а не музыкальными псевдонимами.
Член новгородского Общества любителей древности
Пётр Гусев
С.-Петербург, 12 мая с. г.
Добавим, что Пётр Львович Гусев (?– 1925) являлся преподавателем Санкт-Петербургского археологического института, активно изучавшим древние памятники Новгорода.
Замечание П.Л. Гусева, что «несообразности открытого памятника тотчас же были замечены МЛ. Погодиным» подталкивает нас к ознакомлению с выводами Погодина в отношении «Рукописи игуменьи Марии», так как более авторитетного мнения в тот период трудно было представить.
«Москвитянин» 1850 г. № 3. Отдел VI. Смесь. С. 29–61.
«РУКОПИСЬ СТАРИЦЫ ИГУМЕНЬИ МАРИИ,
УРОЖДЁННОЙ КНЯЖНЫ ОДОЕВСКОЙ»
Представлен перевод с старого языка на современный с подлинника, напечатанного в «Новгородских губернских ведомостях», 1849 года, № 41, 42, 47, с приложением fac-simile.
На страницах 58 – 60 представлен подлинный текст (отрывок).
«Читатели, без сомнения, обрадовались этому важному открытию, прочли с живейшим любопытством признания Русской барышни-монахини XV века, узнали с величайшим удовольствием такие занимательные подробности о домашнем быте наших предков, о русской любви, о семейных отношениях, о характере страстей. Всё это было и со мною; лишь только достал я Новгородские листы и пробежал их, как тотчас написал записки к друзьям с известием о найденной драгоценности, чтоб поделиться радостью, и принялcя переводить рукопись на нынешний Русский язык, для читателей Москвитянина; но с десятой строки радость моя начала охлаждаться, возродилось сомнение...
Я остановился, перечёл спокойно так называемую рукопись, и объявляю решительно, что это подлог, мистификация. Нет, скажу я неизвестному Новгородскому Макферсону, вы не искусились ещё сполна в Истории! Вы смешали Иоанна III с Иоанном IV, и дали вашей питомице, для большего интереса, книгу в руки (а игуменью заставили осуждать еретическую затею), но это произведение «печатного дела» появилось почти через полвека после того времени, до которого могли дожить ваши старицы; первым печатником был не Фёдор, а Иван Фёдоров. Если для вас не довольно этого вопиющего анахронизма, так вот вам замечания другого рода. Назвать думного дьяка (С. 35) подвойским, похоже на то, чтоб назвать частного пристава квартальным; подвойский думный дьяк не существует, также как квартальный частный пристав! Вы называете в другом месте Немецкого гостя купеческим, – это то же, что сказать военный солдат! Вы говорите, что ваша рукопись харатейная, но пергамент никогда не склеивался, а сшивался, и на пергамент никогда не писалось в таком малом формате, в каком вы представили свой fac-simile. Столбцы склеивались вдоль бумажные.
Найдя эти несообразности, я потом увидел их уже через строку, напр[имер]: Русская боярышня никогда не назовёт отца по имени без отчества, не попросит отца увезти её из церкви до конца обедни, и проч., и проч.
Если Новгородский Макферсон не удовольствуется моими замечаниями, то благоволит он прислать свою рукопись в Москву – в университет, историческое Общество, или куда угодно. В Москве есть человек десять, которые отличат поддельную рукопись от подлинной с первого взгляда: окажется ваша на нашем присяжном суде подлинною, то я попрошу у вас извинения также торжественно, как теперь обвиняю, – но этого быть не может.
Невинные шутки в литературе позволительны. Почему иногда не посмеяться:
И не всё нам реки слёзные
Лить о бедствиях существенных,
На минуту позабудемся...
Говорит Карамзин; но переносить шутки в Историю, – нет, история дело священное!»
М. Погодин
Как видим, всё говорит за то, что «Рукопись» – подделка, и что Руф Игнатьев, опубликовавший её, подозревается в авторстве подделки. Хотя о последнем подозрении, существовали и другие мнения.
Мы с вами не можем в этом случае апеллировать только к публикациям газеты и пройти мимо самого факта рассмотрения дела на заседании Новгородского общества любителей древности 30 апреля 1912 г. Тем более что рассмотрение на заседании НОЛД, затем переросло в публикацию «Разбора» М.В. Муравьёва и «Заметок» И.С. Романцева в сборнике НОЛД, выпуска VI, в июле и октябре 1912 г.
По журналу 27-го заседания Общества любителей древности 30 апреля 1912 г., действительно полемика разгорелась между докладчиком – М.В. Муравьёвым и издателем «Записок» С. Р. Минцловым. В газете «Волховский Листок», в общем, правильно отражались дебаты сторон, хотя и в очень претензионной форме. В протоколе доводы М.В. Муравьёва выглядят более обоснованными и вовсе не легковесными, как представлено в публикации, назовём их теми же словами – «музыкантов». И уж совсем не отвечающими действительности выглядят выступления в газетных статьях А.И. Анисимова.
Даже выражение «бегло просмотрел» было представлено как «вовсе не читал». Не говоря уже о последующих доводах Анисимова, которые были опущены в публикациях. Но на самом деле Александр Иванович констатировал, что «в словах г. Минцлова, я не мог усмотреть и тени исторической критики. В своей защите подлинности «Записок» он исходит только из обывательского «здравого смысла», упуская из виду, что в исторической науке, как и в других дисциплинах, есть свои строго научные методы и приёмы критики». «Далее, я позволю себе указать, что факты, извлечённые И.С.Романцевым из «Записок», как имевшие место в действительности, и даже самое указание на историю появления этих «Записок», концы которой, впрочем, где-то теряются, всё это говорит скорее в пользу подложности, чем подлинности рассматриваемого произведения. Несомненно, Руф Игнатьев должен был довольно прилично знать историю, чтобы сочинить такие записки, и было бы странно не встретить в них ни одного верного факта. Но, очевидно, всё же, что и он не всё знал одинаково хорошо, иначе он не допустил бы тех грубых ошибок, которые теперь так безжалостно выдают его».
Кроме того опущены последующие выступления членов Общества: А.И. Цветкова, который доложил, что «рассмотрел синодик Михалицкого монастыря, на который опирается г. Минцлов, доказывая, что «Записки» не апокрифичны: но синодик этот совершенно не доказателен – он не древний, не старше конца XVIII века, а список игумений сделан в 1879 году и Ивана Васильевича Аничкова. Председательствующий на заседании И.В. Аничков отметил, что «нельзя ставить в вину Руфу Игнатьеву, если предположить, что им не руководили своекорыстные или тщеславные побуждения – напечатание записок игуменьи Марии, признаваемых апокрифическими, так как при состоянии исторической науки в 40-х годах, он и не имел, быть может, возможности критически отнестись к бывшей у него рукописи; но в настоящее время, когда историческая критика является достаточно вооружённой, для правильной оценки источников, то отсутствие последнего, т. е. самого текста записок, делает научное исследование такого труда, с точки зрения палеографической или лингвистической немыслимым, а потому учёный исследователь, ознакомившись в тиши своего кабинета с этим, быть может, любопытным произведением, должен прийти к выводу, что оно как научный материал не должно быть печатаемо».
Что касается выступления и доводов, высказанных Иваном Степановичем Романцевым, то его, столь неуверенное высказывание, представленное в газете, затем, уже в сборнике Общества, обрело форму «Заметок» и более детального анализа «Рукописи игуменьи Марии» с летописными и иными историческими источниками, причём в достаточно детальной форме. Прежде всего, И.С. Романцев поставил вопрос: «не подделка ли – “Рукопись игуменьи Марии”'».
Естественно, что главное препятствие к тому, чтобы «дать вполне категорический ответ на это», он усматривал в отсутствии оригинала «Рукописи», предполагая, что тот утрачен, «вероятно, навсегда». Вторым, как он назвал, «вспомогательным вопросом, требующим разрешения, является вопрос о самом издателе». Его заинтересовало, «кто же такой г. Р. Игнатьев, был ли в самом деле он невежда, каким его считал Погодин».
Надо сказать, что И.С. Романцев пришёл к весьма любопытным выводам, как по первому вопросу, так и по второму.
Из первого вопроса выделим лишь один показательный пример, натолкнувший И.С. Романцева на конкретный вывод. Из путаницы в рассказе «Записок» о первопечатнике Феодоре, хотя «до сих пор, – по утверждению самого Ивана Степановича, – считался первым русским печатником Иван Фёдоров, дьяк Николо-Гостунской церкви в Москве, но жил он во второй половине XVI века», что «считается твёрдо установленным фактом», Романцев приходит к выводу, что «если бы княжна Одоевская существовала и писала свои «Записки», она не могла бы занести в них заметку о существовании Феодора, очень похожего на Ивана Фёдорова, жившего столетием позже (...). Приходится признать, что «Рукопись» игуменьи Марии – позднейшая подделка».
Разобрав же «весь материал, бывший в распоряжении», И.С. Романцев делает окончательный вывод на поставленный основной вопрос о «Рукописи Марии».
«Данные генеалогии и местной истории не опровергли, но и не доказали существования автора «Рукописи», и игуменьи Марии, в мире княжны Серафимы Михайловны Одоевской. Также не доказан и её отец, и брат.
Лица и события, упоминаемые в «рукописи», или подтверждаются другими источниками, или, наконец – противоречат данным исторической науки (...). Но кто именно создал «Рукопись», раз она не подлинна, трудно сказать; всего менее в этом можно заподозрить г. Игнатьева. Это был скромный провинциальный труженик, большой любитель старины, в увлечении ею доверчиво относящийся ко всему, что походит на старину. Он умел довольно точно воспроизводить тексты древних документов, но едва ли мог отличить подлинный документ от подделки: научной подготовки г. Игнатьев не имел, навыка, ещё не приобрёл, но зато увлекался стариной, и в своём увлечении не мог видеть промахов подложного документа».
Так мы подошли к очень ответственному вопросу – вопросу о Руфе Гавриловиче Игнатьеве. Но до того, как перейти окончательно к прояснению личности автора публикации «Рукописи старицы игуменьи Марии, урождённой княжны Одоевской XV–XVI вв.», позвольте завершить наш рассказ о самой «Рукописи».
Уже после публикации материалов в сборнике Общества любителей древности, 12 ноября 1912 г., на имя председателя Общества М.В. Муравьёва пришло письмо от Почётного члена Общества, профессора Санкт-Петербургского университета, известнейшего учёного-историка, Сергея Фёдоровича Платонова:
«10 ноября 1912 г.
Глубокоуважаемый Михаил Валерианович!
Позвольте Вас от души поблагодарить за VI выпуск «Сборника» Вашего Общества. Он весь любопытен и хорош. С особенным интересом прочитал я всё, что касается в нём «Записок иг[уменьи] Марии». Ваше Общество отнеслось к ним слишком осторожно: хотя Ваш «Разбор» и «Заметки» г. Романцева собрали убийственный материал для их оценки, однако о них ещё спорили и толковали. Разумеется, «Записки» – явная подделка, по некоторым данным – XIX столетия. Это видно: по языку, фальшь которого (не отдельные погрешности его, а общее невежество) прямо несносна, по историческим несообразностям, которые Вы и Романцев обличили, по отсутствию сведений в бытовой и правовой обстановке того века; по условности фабулы, характеризующей сочинителя известной литературной эпохи (я бы сказал, второй четверти XIX века). Весь вопрос в том, чтобы обнаружить виновника подделки и определить роль Р.Игнатьева.
Надеюсь заинтересовать этим кого-либо из молодых наших историков.
Искренний слуга Ваш Платонов.
(Выделены подчёркивания С.Ф. Платонова. – А.О.)
Это письмо Сергея Фёдоровича было зачитано на заседании Общества любителей древности 3-го апреля 1913 г. и включено в протокол. Далее в протоколе записано: «Затем, на этом же заседании, председатель доложил, что в каталоге № 117 анти-кварной торговли Н.В. Соловьёва в Санкт-Петербурге, под № 116 значится: «Записки игуменьи Марии, урождённой княжны Одоевской». Изд. С. Минцлова. Новгород. 1912. Колич. 50 экз., цена 3 р., «между тем, на заседании Новгородского статистического комитета 1912 года (весною) было доложено, что «Записки игуменьи Марии», с предисловием бывшего секретаря С.Р.Минцлова, с разрешения бывшего председателя комитета В.А. Лопухина, были отпечатаны в количестве 1000 оттисков для приложения к «Памятной Книжке» по Новгородской губернии, но с этим не согласился комитет, в виду высказанного сомнения в подлинности «Записок», почему и была избрана особая Комиссия для ближайшего ознакомления с памятником; но после 27 заседания Новгородского общества любителей древности работа таковой Комиссии оказалась излишней и к «Памятной Книжке» «записки игуменьи Марии» приложены не были, а оттиски остались. Таким образом, в деле издания «Записок игуменьи Марии» побудительной причиной, очевидно, было начало ничего не имеющего общего с наукой».
Что касается личности Руфа Гавриловича Игнатьева, то, прежде всего, надо сказать, что при обсуждении его авторства в 1912 году ни у членов Общества любителей древности, ни у издателя, С.Р. Минцлова, не было достаточных сведений о нём. Об этом можно судить по ссылке, которой сопроводила «редакция сборника» своё сообщение о «Записках»: «О Р. Игнатьеве известно, что он был придворным певчим и в 40-х годах XIX века, выйдя в отставку, поселился в Старой Руссе, с какого времени и делается сотрудником Новгородских губернских ведомостей». Но дело в том, что Игнатьев не селился в Старой Руссе. В одной из своих корреспонденции в журнал «Москвитянин» за 1851 год, новгородский сотрудник журнала И.К. Куприянов, говоря об «Указателе древностей» Руфа Гавриловича, сообщал: «Г. Игнатьев, более чем кто-либо из здешних жителей, имел возможность заняться составлением такого «Указателя»: он давно проживает в Новгороде, ...изучил и описал многие достоп¬римечательности города, и, главное, ему хорошо знакомы местные исторические материалы и доступны архивы присутственных мест».
Более того старорусская исследовательница, археолог Е.В. Торопова ещё в 1999 г. на научной конференции докладывала, «что Руф Гаврилович, проживал в Новгороде. Известен его точный адрес – в одном из писем в Русское археологическое общество он сообщает: «Жительство имею в г. Новгороде, 2-й Торговой части, на Михайловской улице, в доме госпожи Лесковой».
Надо отметить, что хоть деятельность Р. Игнатьева не стала в Новгороде предметом досконального изучения, всё же в материалах научных конференций «Новгород и Новгородская земля. История и археология» в 1996 и 1999 годах иссле-дователями Н.Н. Жервэ и Е.В. Тороповой или упоминается, или раскрываются отдельные направления его работы в новгородский период. Еленой Владимировной Тороповой Руф Гаврилович Игнатьев отнесён, прежде всего, к истории археологическо¬го изучения Новгородской земли, и на то есть свои причины.
Новгородский период у Р. Игнатьева занимает лишь несколько лет – с весны 1849 г. по декабрь 1854 г.
Руф Гаврилович Игнатьев происходил из дворянской семьи Бронницкого уезда Московской губернии. Родился он 7 сентября 1818 г. В 2006 г. дату рождения Руфа Гавриловича, по найденным документам, установил оренбургский учёный Юрий Зубов. Приведём выдержку из сообщения краеведа Юрия Узикова в статье «Как Руф Игнатьев «открывал» Башкирию»: «Игнатьев получил хорошее образование: окончил в Москве институт восточных языков, Парижскую консерваторию. Служебную деятельность Руф Гаврилович начал в 1837 году канцелярским служителем первого разряда Московской служебной палаты. Потом был коллежским регистратором, письмоводителем, писцом. Работа, видно, не понравилась ему. Он в 1844 году подал в отставку. Игнатьев решил заняться музыкой, но это доходов не давало, сбережения таяли. Поэтому в январе 1847 года он поступает на службу в тверскую почтовую контору...». Собственно из Тверской губернии он и перебрался в 1849 г. в Новгород.
Первой его публикацией в «Новгородских губернских ведомостях», сотрудником которых он становится в апреле 1849 г., был очерк «Мшага». В дальнейшем, как отмечает Е.В. Торопова, «он подготовил к публикации первый в истории Новгорода «Путеводитель по памятникам архитектуры», описал древности города Старая Русса...». Интересы Игнатьева простирались от собирания редких исторических документов, их описания и публикаций, до участия в поиске, регистрации и описании сопок и курганов, составлении свода археологических памятников Новгородской земли. Как утверждала Е.В.Торопова, археологическая деятельность Руфа Игнатьева была замечена специалистами. Так, археолог, Алексей Сергеевич Уваров «особо отмечал, что «...сведения о новгородских курганах были доставлены Р. Игнатьевым...». «А.А.Спицын в своей обобщающей работе «Обозрение некоторых губерний и областей России в археологическом отношении. Новгородская губер¬ния» также особо отмечал роль Руфа Гавриловича. Он писал: «Благодаря, главным образом, трудам г.г. Игнатьева и Кулжинского, памятников старины в Новгородской губернии в виде курганов, городищ и жальников, известно уже значительное количество».
Даже И.К. Куприянов, несмотря на многие недостатки и ошибки работ Игнатьева, вынужден был признать в 1851 г.: «...должно сказать, что полезные исследования Новгородских древностей, помещаемые время от времени в здешних "Ведомостях" г. Игнатьевым, заслуживают внимания археологов и заставляют желать, чтобы автор, продолжая свои исследования, собрал когда-нибудь все свои статьи о Новгороде в одну книжку. Этот род сочинений, как наиболее удавшийся г. Игнатьеву, принесёт ему больше чести, чем выдумывание небывалых романов из жизни наших предков, в роде дневника княжны Одоевской».
К сожалению, лишь основываясь на Интернете, мы можем сказать о причине, по которой Руф Игнатьев покинул Новгород в 1854 г. «Руф Гаврилович (...) был обвинён в недостаче казенных денег. Суд лишил его чина и отдал в солдаты. Был рядовым батальона Оренбургского линейного полка, потом произведён в унтер-офицеры, а в феврале 1858 года «за хорошее поведение и усердие в службе уволен в отставку», получив право поселиться «где жить пожелает» (реабилитирован был в 1873 году). Башкирия тогда входила в состав Оренбургского края. Он решил приехать в Уфу и заняться научной работой, благо знал восточные языки». Умер Руф Гаврилович Игнатьев в 1886 г. на 68-м году жизни.
Трудно не согласиться с Еленой Владимировной Тороповой, что «лучшей характеристикой его деятельности являются слова в некрологе, опубликованном в «Исторической записке...» к 25-летию существования императорского Московского археологического общества (членом которого он являлся с 1865 г.): «Покойный не обладал громкими титулами, не щеголял общественным лоском, а ещё менее материальными средствами. Вся жизнь Руфа Гавриловича протекала в тяжёлых трудах, страданиях и лишениях, но резко выделялся он неустанными и безвозмездными научными трудами известному нашему Обществу, которого он был одним из старейших членов... Р[уф] Гаврилович] имел светлый ум, обладал подвижностью мысли и глубокими познаниями по истории, этнографии, археологии и был большой знаток в древней русской письменности...».
Александр Одиноков – краевед
P.S. от редактора:
«Да не покажется вам странным, но мы считаем, что новгородцы могли бы числить Руфа Игнатьева в числе примечательнейших своих земляков и не забывать о нём. Как видите, уже современники сравнивали его с Макферсоном-шотландским поэтом XVIII века, который обессмертил своё имя «переводом» «древнего поэта Оссиана». Подделка была разоблачена, но «поэмы Оссиана» оказали воздействие на всю европейскую и русскую литературу. Поэты от Державина до Баратынского и Пушкина переводили их… Литературные мистификации вообще сыграли большую роль в истории изящной словесности.
Если говорить о мистификациях, связанных с Новгородчиной, прежде всего, вспоминается «Жизнь Василия Травникова», придуманная Владиславом Ходасевичем, автором замечательного «Державина»: многие в 30-е годы прошлого века поверили в то, что в веке XIX новгородская земля подарила России одного из величайших поэтов, оставшегося неизвестным.
Теперь широкая публика будет знать ещё и о мистификаторе Игнатьеве.