Мать собралась к колодцу за водой, и я увязалась за ней. Зима в этом году была снежная, а тропинка до колодца была узенькая, поэтому мне приходилось бежать впереди матери, которая шла следом с коромыслом и ведрами. Я на бегу поворачивалась лицом к ней, некоторое время пятилась, спотыкалась, опять поворачивалась по ходу, и все время пыталась матери выложить все новости, которые распирали меня. Я взахлеб рассказывала, как сегодня в школе поссорилась с Пашкой, своим соседом по парте, и как я ему устроила «кузькину мать», и что он еще попомнит меня, и впредь ему будет неповадно меня трогать.
Колодец был недалеко от дома, и мы пришли быстрее, чем я успела рассказать матери, какие кары еще ожидают Пашку. Мать сняла с плеча коромысло, поставила ведра, взяла бадью и, открыв крышку колодца, отпустила ее в темное горло колодца, придерживая ручку..
Находясь в плену собственных мыслей и переживаний, я подошла очень близко к набирающей скорость ручке. Я старалась перекричать грохот уходящей в глубь колодца цепи и подошла ещё ближе. Вдруг удар по голове остановил меня, и я захлебнулась на полуслове.
Пока я соображала, что это злополучная ручка наказала меня за неосмотрительность, слезы брызнули из моих глаз. Обида захлестнула душу.
Я кинулась прочь от колодца. Сквозь слезы было плохо видно тропинку, и я часто соскакивала с нее в сугроб, и это еще больше почему-то добавляло обиды. Одна мысль не давала покоя: «Я ей все рассказывала, а она…» А что она, что она… Мне и в голову не приходило, что мать-то и не виновата в том, что произошло, я сама слишком близко подошла, сама не досмотрела.
Заскочив во двор, я заметалась. Куда же деться? В доме сестренки, да и мать сейчас вернется, а мне хотелось отомстить за свою обиду, досадить, выместить…
Мой взгляд скользил по двору, пока не наткнулся на собачью будку. Вот! Вот где я спрячусь! Пусть поищут, а я послушаю, и отзываться не буду.
Юркнув в будку, я затихла. Байкал от такого наглого посягательства на свое жилище, растерялся. Затем тоже протиснулся в будку, заворчал, устраиваясь.
Через несколько минут мать прошла к дому, затем стукнула входная дверь, и все затихло. Я лежала, прижавшись к Байкалу, слезы тихо продолжали катиться из глаз, Байкал их молча слизывал. От этого молчаливого сочувствия мне еще жальче становилось себя, и слезы еще обильнее катились из глаз. И теперь я думала, что никому не нужна, вот лежу тут с собакой в будке, а на дворе зима, а никому и дела нет, и никто не выходит из дома, не зовет меня.
Сколько прошло времени - я не знала, только Байкал со своей теплой шубой перестал меня согревать. А может то, что много слез было пролито и на душе было опустошенно и неуютно, я начала дрожать. И предательские мысли сами по себе повернули в другую сторону. Мне очень ярко виделась картинка, как мать вместе с сестренками сидит за столом, из чашек уютно вьется вкусный парок, неспешно идет о чем–то разговор. Я даже не заметила, как выбралась из будки и ноги сами понесли меня к дому.