...Дочь приехала на зимние каникулы. Что-то с ней случилось – я не могла этого не заметить. Вечно дерзящая и поперечная, она вошла в мою спальню притихшая, даже смущённая, и со слезами на глазах присела на коленях у постели.
– Прости меня, мама, – сказала дочь, чем очень меня удивила.
Чтобы моя Алиса просила у меня прощения – надо, чтобы в лесу умер большой зверь. В Ильинке в таком случае, когда человек делал что-то неожиданно хорошее, говорили прямо: «Цэ шось в лиси здохло!»
Алиса не вытирала своих слёз. И в ответ на мои круглые глаза сказала:
– Я теперь знаю, почему мы с тобой не понимаем друг друга. Я знаю, почему Лёшка тебя ненавидит...
Я ждала, что же поведают мне уста моей доченьки. Вот такая, покорная и смиренная, она вызвала во мне чувства, которые я испытывала к ней, моей крошечной девочке, очень похожей на сказочную Дюймовочку, когда она была в раннем детстве.
– Я всё увидела во время медитации. Я тебе такое расскажу, что ты вряд ли поверишь. Но это очень хорошо объясняет, почему с тобой не разговаривает твой сын, почему ты разошлась с отцом, почему я боялась в детстве, что он меня утопит в ванной...
Казалось, моя дочь смутилась в разуме своём. Как это могло только прийти ей в голову? Но я не стала задавать вопросы, а приготовилась выслушать. Вот, что мне рассказала моя девочка.
– Я увидела Средние века. Великий Инквизитор – это мой настоящий отец, а тогда он был никто: тебе, мне и Лёшке. Ты осталась вдовой какого-то учёного мужа, звали тебя Катилиной. У тебя была дочь Сандра, это наш Лёшка. У Сандры была подруга – я.
Похоже, что Великий Инквизитор что-то давно имел против твоего учёного мужа. И когда он умер, то его ненависть к нему переросла в глупые заигрывания с тобой. Я буду называть его теперешним именем – Валерий. Преследуя своим вниманием Катилину, он стал наблюдать и за твоей дочерью Сандрой, и за мной, её подругой.
Ты плохо относилась к тому, что Инквизитор пытается навязать тебе своё внимание. И у него родился план, как тебе отомстить.
Они схватили меня и стали требовать, чтобы я указала на Сандру, будто она занимается колдовством...
Алиса снова заплакала, взяла меня за руку и горячо сказала:
– Прости меня, мама! Прости! Меня так сильно пытали. Вырывали ногти... Я не выдержала... Я указала на твою дочь. На нашего Лёшку!
Я с трудом улавливала логику её рассказа. У меня даже мелькнула в голове страшная мысль о том, а не объелась ли моя доченька опять белены. Ведь уже был такой случай, когда ей подсунули булочку с «маком», где вместо мака оказалась белена. Тогда она вообще ничего не могла связно сказать и вела себя по-другому. Нет, моя доченька была вполне адекватна. Но слёзы раскаяния душили её. Я тоже стала плакать, не понимая, почему историю, которую она рассказывает, я принимаю вполне серьёзно. Ведь всё похоже на бред!
– После того, как я предала свою подругу Сандру, я получила на века такой грех, который должна исправлять во всех своих жизнях. Теперь я твоя дочь. Но ты не дополучаешь моей дочерней любви и понимания. Сколько раз ты могла замечать, и я это ощущала: вроде всё у нас ясно, но между нами как будто стеклянная стенка стоит. И не даёт нам взаимопонимания. Это ты не смогла тогда мне простить, что я выдала Инквизитору твою дочь. А мне это карма, которую вряд ли я отработаю быстро. Твою дочь Сандру, нашего теперешнего Лёшку, схватил Инквизитор и стал готовить ему аутодафе.
Бедная моя подруга не знала, кто её оклеветал. В муках телесных и душевных она была сожжена на костре живьём. Палач, поджигавший хворост, крикнул ей: «Ты – прах! Великий Инквизитор удостоил тебя чести и сам лично наблюдает за сожжением. Посмотри: на балконе он с твоей матерью пьёт вино!»
Что могла рассмотреть Сандра сквозь дым? Да, она увидела женский силуэт рядом с Инквизитором. Зная, что тот добивался внимания её матери, Сандра подумала, что мать променяла её на любовь Инквизитора...
«... – Не ищи ответа, властитель, – сказал Абрам. – Истуканы твои – не боги, и сам ты – не бог, а иначе сумел бы спасти отца своего от смерти. Да и сам ты смертен.
Рассвирепел Нимрод.
– Довольно твоих нравоучений! Бросьте его в огонь!
Повели Абрама на казнь двенадцать стражей. Но никто не смог приблизиться к огню. На них загорелись одежды, и верёвки на Абраме. Стражники сгорели, а Абрама огонь не тронул.
Тогда князь тьмы Мастема соорудил катапульту, привязали к ней Абрама, чтобы кинуть его в огонь. Но воззвал к Всевышнему Абрам, и пламя угасло, не причинив юноше зла. Невредимым сошёл с костра Абрам, а на брёвнах показались зелёные листья и зацвели цветы...»
– И что, правда я с Инквизитором пила? – я так разволновалась, что этот нелепый вопрос сорвался с моих губ.
– Нет, нет! Тебя не было на казни! – Алиса хотела будто показать зримо мою невиновность и поэтому замахала руками.
– Но где же я была? – я уже не могла прекратить этот странный и нелепый разговор.
– Я не знаю... – растерялась моя нынешняя дочь.
Она замолчала, вытерла слёзы. Казалось, тяжкий камень упал с её души. Она встала с колен и присела на краешек постели.
– А что ты дальше увидела? – теперь я не могла успокоиться.
– Ничего, – скучно сказала моя дочь. – Можно я пойду спать?
Она что, издевается надо мной?! Наговорила мне таких бредней, разбередила мой сон, а теперь зевает.
Я с ехидством заметила:
– Это – стекло! Ты не смогла его разбить... Иди, дорогая, спи.
Алиса встрепенулась.
– А что же ты не спросишь о Валерии?
– Что о нём спрашивать? Он тогда был инквизитором, теперь кагэбистом... А мне – палачом.
– Ты разве не поняла, что ему давался шанс исправиться?
– То есть? – недоумевала я. – Разве не послан он мне за мои грехи, о которых я ещё не узнала от тебя? Может, я была гулящей девкой, а не вдовой учёного? Ты просто постеснялась сказать всю правду обо мне.
– Дело не в тебе, а в моём отце и твоём сыне. Знаешь, когда мне было года три-четыре, он меня хотел утопить в ванной...
– Ты точно, сошла с ума, – отмахнулась я.
– Правда! Я плескалась, он вошёл. Ты ушла за чистыми полотенцами. Мама, он так взглянул на меня! Я ребёнком почувствовала в нём какой-то зверский инстинкт. Он взял меня за плечи. Я заорала. Тут вошла ты.
– Бред! У тебя бред! Ты знаешь, как он тебя любил, пока жили мы вместе! Соседка Алёна не верила, что мы расходимся: «Он же так любит Алису, как он будет без неё жить?» А тут выдумываешь.
– Думай, как хочешь. Я тебе рассказываю то, что я ощутила. Помнишь, вы тогда поругались с ним из-за того, что ты подумала, будто он...
– Да, да. Я подумала, что он добавил горячей воды, и ты обожглась.
– Но он не включал воду...
– Ну, а почему Лёша меня ненавидит? – спросила я о наболевшем, что обозначилось резко в последние месяцы.
– Он страдал на костре по твоей вине – так он думает.
– Кто думает? Разве он знает об этом твоём... – мне хотелось сказать «бреде», но я подобрала другое: – ...Видении?
– Узнает. Со временем. Может, это ему ещё раньше открылось, поэтому он тебя перестал любить.
– Тогда он тоже должен знать, что меня не было на балконе...
– Он этого не успел узнать. Он умер в муках, думая о том, что ему сказал палач...
– Господи! Эти палачи! И тогда, в Средневековье, и теперь находятся такие доброжелатели. Скажут гадость и довольны, что они лучше того, о ком они говорят плохо. Пока умный человек поймёт, что это сплетня, тот, кого оклеветали, умрёт... Видишь, Лёша сгорел на костре, а правды так и не узнал...
Теперь у меня заблестели на глазах слёзы. Алиса опять оживилась. Она будто вспомнила главное, что должна была сказать.
– Ты теперь понимаешь, почему Инквизитору в этой жизни выпало быть твоим мужем, отцом Лёшки и моим. Только не могу понять, зачем он меня хотел утопить.
– Может, хоть это и бред, но он в тебе видит укор своей совести? Он же тебя пытал?
– Ты хочешь сказать, что больную совесть надо топить, а не отрабатывать?
– Он тебя очень любил. И так отрабатывал свою совесть...
– Думаю, он в этой жизни очень далеко продвинулся. Такой прогресс. Сандра, сожженная им на костре, – теперь его сын. Тебя он добивался, ты теперь его жена. Он тогда нам всем причинил зло. Вот Бог его послал отрабатывать карму. Мы все стали его семьёй, он должен был всех нас любить.
– Так поначалу оно и было. Он любил меня, Лёшу, тебя... – я не могла этого забыть, перечисляла медленно, словно речка тихо текла.
Воспоминания всплывали в памяти и несли слова мои по воде Реки Времени. Но будто ушат ледяной воды вылился на меня.
– Доча, так он же опять повторил тот путь. Служил в КГБ, чем тебе не инквизитор? Бросил нашу семью, нашёл одну, потом ещё одну. Тогда он блудливым котом был и теперь такой же. Тогда вам горе причинил, и теперь вас предал...
– Нет, мамочка, что ни говори, а в этой жизни он людей не пытал, на костре не сжигал. Бог удовлетворил его притязания на тебя и сделал его женой. Но как же прочно сидит в нём его негатив. Эта его тяга властвовать людьми...
– Да какая там власть? Когда это Валера был у власти?
– А КГБ – не власть, по-твоему?
– Знаешь, не без того, конечно, но больше он туда пошёл из-за материальных благ. Разве можно за это осуждать. Ты, может, не помнишь, но тогда все так хотели пристроиться: чтобы пайки были, проезд бесплатный, путёвки в санатории...
Я замолчала, вспоминая, какие же блага получала наша семья от КГБ. Нет, муж был таким человеком, что никаких благ мы в доме не видели.
– А, может, это я виновата, что он меня бросил?
– Так, скорее, всего он и думает. Но наши мысли не могут быть оправданием наших плохих поступков!
– Что ты меня мучаешь? Скажи, кем я была в той жизни?
– Просто одинокой женщиной, матерью Сандры.
– За что мне это одиночество: и тогда, и теперь?..
– А ты повспоминай, может, что и вспомнишь. Мне тебе нечего добавить…
Дочь отправилась спать...
А я стала вспоминать.