Председателю G10001A
от Mitia Snegov
координаты, 11, Sun(AR10110001111), wfsl10
Ходатайство.
Я, Снегов Митя, в состоянии определить степень отличия исходного.
Прошу выслать письменное согласие по вышеизложенному.
Последняя запись из найденного дневника Митяя:
Пустотень.
Порой на вахте необходимо справится с поставленными задачами. Раз по статусу, выше тебя кто-то. Задачи найдутся. Лишь бы не нарушить статусность. Вахта на теплоходе - четыре часа. Все это время заполнить работой надо. Надо. Ибо я - матрос.
На баке - это на носу. В простонародье. Моя задача подмести бак. Нет проблем. Идем фарватером. День слегка ветреный и солнечный - точно. С деху туч. Лишь на небе. Но внутри космический зверь просыпается.
Это кажется выдумкой. Но я устал. Двенадцать человек на борту. Двенадцать человек любых возрастов, с поправкой на работоспособность. Вырванных из различных городов. Вырванных таких. Мне не интересно. Мы тут на 6 месяцев на этой консервной банке. В этой тюрьме с иллюминаторами.
Теплоход не очень большой. Иногда мы выходим в Атлантический Океан. Но сейчас мы поднимаемся по реке Дон. И сейчас капитан взял покататься внучку. Ей Шестнадцать. И поверьте, я не думаю, что меня посадят. За то, что она вытворяла - посадить нужно её. Я же в теме. Пока мы ходили за колпитом - я же взял алкоголь. И сейчас она уже на баке - внучка капитана. Якорная цепь проходит через отверстие в корпусе судна. Якорная цепь проходит через клюз. Было бы глупо вывалить сор, который я собирал всю вахту. Но мы же ощущаем что-то новое. Я и внучка капитана.
Я и Митяй - это я и есть. В безумном бесконечном пространстве ЕЁ. Хоть и нас двое. Это мысли про себя. Я использую инструмент передачи мысли. Интерфейс мышления. Я разговариваю про себя. И не в каламбуре дело - точно.
Зачем она искрит глазами? Что? Она поняла, что новое и есть для меня? Почему она советует, чтобы ветер больше не дул из клюза? Потому что новое? Или, потому что ветер выдул все, и разметал по теплоходу? Или потому что? Не в сексе дело, хоть внучка капитана зубами уже, тянет ремень моих джинсов. Или потому что сорганизовавшиеся ощущения заставили ветер больше не дуть из клюза...
Тень Пустоты.
Ибо. Тогда, появился Митяй. Родился и, вот сразу не удивился, хотя вроде должен. От постороннего вокруг. Со всех сторон от Митьки плыло, гремело, расточалось. Если зажмурить один глаз, а потом зажмурить другой – одновременно, открыв первый, то белая скомканная простыня и, весь остальной мир сдвигались на несколько градусов – Митяй начал ходить в ясли и зажмуривать поочередно глаза на тихом часе.
Сей факт, очень сильно его настораживал и повергал в глубокую задумчивость, хотя он очень искусно скрывал эту свою внутреннюю жизнь. И. Тревога. Никак не отражалась на его прекрасном детском лице.
Правда иногда, неожиданно и вдруг все пропадало из обзора Митяя, и только жгучие искры сыпали из глаз. Тогда он притворялся спящим – чтобы нянечка больше не била его по голове длинной деревянной линейкой.
Еще Митьку тревожила (хоть и несколько меньше) еще одна особенная черта зрительного ощущения окружающего мира. Именно. Испытывая очередной тихий час, он мог непрерывно долго смотреть в одну точку. И, вдруг, в один момент, во рту появлялся привкус металла, а все окружающие предметы (непостижимым образом) чуть не вполовину становились меньше. Митяю даже казалось, что он может управлять этим деликатным процессом. И. что даже, как будто что-то неведомое помогает ему в этом. От этого неведомого становилось как-то не по себе. Митяю хотелось провести по сгустившемуся воздуху пальцем, чтобы он разорвался как хрупкая ткань занавеса и, в образовавшейся прорехе можно было увидеть всю вселенную и мерцающие холодные звезды…
Но за отсутствием опыта Митяю не с чем было идентифицировать организовавшуюся пустоту. Ясно было одно – все, что его окружало, как будто даже было давно ему известно и знакомо и, не пугало его своими чертами, механизмами взаимодействия и образом существования. Митяй точно знал, что должны быть именно электронные часы с зелеными индикаторами, а также телевизор, показывающий чужую черно-белую жизнь. А днем по улицам ездят большие желтые «Икарусы», что отвозят его в ненавистный Детский сад. Ночью же по основательным подозрениям Митьки по этим же улицам, желтого же цвета вальяжно и жутко переезжают с места на место огромные башенные краны.
Жизнь проходила в каком-то тумане - все было неосознанно, неконкретно и бесчувственно. Можно было запросто сместить окружающие предметы на пару градусов в любую сторону или, при большем старании уменьшить их. Что было в сознании?
Когда Митяю исполнилось три года – он залез на дерево.
Ему нравились деревья – их могучие стволы, тугие ветви и трепещущие листья – гармонично составляющие крону, покачивающуюся на ветру. Вообще Митяй не очень был общительный. Например, когда вокруг был хаос резвящихся детей - он клал голову на стол, прижимая правое ухо деревом столешницы, чтобы окружающий беспредел звуков преломлялся и дарил новые ощущения. Он был сам с собой и этим был доволен.
Митяй просидел на дереве несколько часов. Был ясный солнечный Июнь. Звезда с очевидным названием, наисильнейшей своей гамма-прытью ударила Митяя по голове.
Вместе с дикой болью внутри Митьки родился еще один Митяй. Этот второй Митяй сидел на руках матери (испуганно ходившей кругами по комнате тесной квартиры панельного дома, в ожидании скорой помощи) видел грязную желтую люстру, не хотел понимать ее назначения, держась за голову, ревел: «не боли головка, не боли головка».
В темных углах пряталась пустота. И вот тут то. Вот тут то. Истинный Митяй подумал так. «Еб твою мать - куда я попал». В общем, обрушившаяся реальность (вместе со вторым Митяем) очень его огорчила и увезла на белом «Рафике» с красными крестами.
Однажды, с самого утра он нашел в пыли на шкафу диафильмы. Это место на шкафу в дальнем углу комнаты было самым безопасным – неизвестно кто мог смотреть на него, пока он был отвлечен. Митька делал уроки. Диафильмы липли, наполняя картоном носовой платок, заставляя забыть о грязных обоях, электронных часах с зелеными индикаторами, намокших деревьях за потным окном. Убогих, жалких деревьев, от ожидания весны, без листьев с собачьим говном на проступающих корнях, Диафильмы разговаривали с Митяем наполняя покорной устойчивостью. Он смотрел и смотрел. «Уже поздно» - подумал Митяй. В прихожую ворвались, роняя капли тающего снега с затертого зонта на коричневые квадраты линолеума.
Митя!!!!
И тут Митя понял, что у мамы есть своя женская, материнская теория красоты - ни чем не подтвержденная гармония ее личных инстинктивных ощущений. И, в ней не было Митяя и диафильмов, пахнущих картонной коробкой из-под игрушек. Но оторваться он уже не мог. Тогда было решено притворяться.
Дьявол в него вселился, когда Митька научился скорости и ехал на «Школьнике». Там был еще такой ключ ко всем гайкам «Семейный» с аббревиатурой ГАЗ blinn. Но Серега набил в кеды песка, локти и колени в крови. Митька несет раму, Серега – погнутые колеса. В гору приземления девяностометрового трамплина blinn. Мимо насыпь от запаха масленых шпал. Мимо улиц пустых и пыльных от солнца. Мимо утро. В сандалиях вчерашний песок...
...Запах серы отблеском теней зажженная спичка. Зато никто не нарушит ритуал шалости. Надо только поднести её к остальным. Их там штук двести. Правда, правый ботинок провалился в глину. Не так уж и удобно тут, между плитами сидеть на корточках. Красота образа может рассыпаться. И будет тогда, не так интересно нарушать запреты. Делать то, что нельзя. Спичка сейчас совсем прогорит...
Потом Митька сидел в полутьме, чувствуя, как сотни иголок вонзаются в ноги, и не о чем не думал. Митька осознавал МИРР, пока не онемели ноги.
Три было вещи: они собирали частями крупицу земли, а те подбрасывали ее вверх, шкварча лопатами по гнутым бортам. А Он распределял ее по, зияющему ржавчиной, кузову – так, как было удобней… Потом они курили, греясь у теплопушки, харкая сквозь зубы и, соскребая арматуриной глину с ботинок. Но одно они знали твердо – долго им так не протянуть. Через некоторое время все и Митяй почувствовали сорганизовавшуюся тревогу. Вот незадача – говорили они, но ощущали внутри себя родство с природой. Это пришла Весна. С весной пришло море. Тогда Митяй стал моряком.
Темнота упиралась в шпангоуты, обнимающие борта. Это хорошо, что. Они. В форпике - снаружи темнота превратилась в воду и огромным океаном нагнетала, хлестала, упиралась. Среди громадных талрепов, ящиков со скобами, цепями, гниющими швартовыми, а так же тросами, очевидно (т.е. видно очами) - в опасных колышках.
Они. Они искали…
Митька чем-то заинтересован. Он не боится опасных колышек, Митяй баковый матрос – сейчас он на вахте, хоть и не видно его в темноте за ящиками. Но вдруг что-то происходит. Они. Ушли. Теперь в форпике цепи, тросы, насторожившийся Митяй за ящиком. И Пустотень. Митяй оказался в полной темноте.
Он смотрел на светящийся периметр прямоугольника – свет проник между дверью и косяком. Митька слушал, как за металлом борта гудит океан. И как шевелятся волосы на голове…
«Матросам вахтенной службы подняться на бак» - где-то за трапами и перелетами прогудел матюгальник. Митяй понял. Бак и «вахтенный» - Это как раз про него. И еще он понял, что где-то за цепным ящиком в кромешной Пустоте живет судовой, а дверь невозможно открыть изнутри. Ладони вспотели и, зачем-то начали ощупывать липкое тело. Матюгальник опять приказывал явиться срочно Митяю на бак. Он судорожнее начал ощупывать себя – подозревая свое тело потным и голым.
Митька пристально смотрел на светящийся периметр двери и тихо покачивался в темноте форпика – в одних семейных трусах. Воняло электричеством. Секунды перестали двигаться равномерно и набились Митяю в горло – заморозив язык. Он с трудом собрался и что-то типа свистнул: «эй с-сшшшсшс-шшш!» Ведь где-то там за дверью. Были. Люди.
И тут проснулся второй Митяй. Он более практичен и старается спать по ночам. Он даже не знает, что за цепным ящиком живет судовой. Второй Митька тут же все понял и во всем разобрался. Он сидел на койке в родной каюте и смотрел на светящийся периметр двери. Где-то в кубрике проводница стучала шваброй о переборки и двери кают. Митька уронил голову на подушку и тут же заснул. Ведь он не знает или не хочет знать о существовании первого.
Тогда Митька начал понимать, чем меньше истинного, первого Митяя в нем, тем больше Пустотень. Да! Говорил он: «Вонь электричества – ликование пустоты». Наверно, от стремления к комфорту после этих слов члены экипажа почему-то прятали от него свои глаза.
Когда наступило утро. Митяй смотрел на просыпающееся море и жадно курил. Дабы ощутить ясность ума и направленность мыслей. Было начало осени, встававшее из моря рыжее солнце, соленый ветер и волны, и где-то там, по направлению кильватерной струи был украинский берег.
- Как же можете вы меня судить, коли в самих себе, движения мысли не осознаете? Лишь по интуиции в жизнь действие выводите…
Усатый Иваныч говорил пустое, ежеминутно хватаясь за свои муди.
- Как, эту… ты – подув в усы. И уже увереннее.
- Че ты тут мне, тут, городишь екрлн-бабай? И уж теперь точно, думая о том, «что уж наверно – выходит уверенно».
- Ты солярки, чтоль тут уже нанюхался, ха-ха, екрлн-бабай.
Митька почему-то представил как он наливает в гнутое ведро вонючей жидкости и – вдруг, начинает жадно нюхать, пачкая лицо и волосы, схватившись руками за обод ведра.
- Ой, баля – задумавшись стал теребить волосы.
Он плюнул и пошел в каюту, заперся, сел на койку и уставился на уже, до тошноты обмусоленный взглядом английский флаг, висевший на переборке, потом на подволок, в черных разводах от выдыхаемого «кондишеном» воздуха. Потом встал, переставил (по неизведанной причине) предметы на столе, и вдруг схватил обрывок бумаги и (минут за пять) написал:
Я не видел осень,
Не видел дерьмовых дождей,
Не видел холодных, прозрачных солнечных дней.
Забыл тосковать о листьях в мусорных кучах.
Я не видел осень,
Не видел в холодном тумане людей –
С зонтами и знанием бесконечности дней.
Забыл вдыхать запах гнили в мусорных кучах.
Поворачивалось и отражалось солнце, срывалось запахом реки. Он и Митяй - они теперь жили. Это вахта. Если подметать бак, то это не так уж плохо. Сегодня придется пить пиво, потому что новое требует жертв. Новое неспроста. Новое советует. Новое искрит глазами. И если смести весь сор в клюз, то Новое смеется и советует еще больше, советует, чтобы ветер больше не дул из клюза. «Это любовь» - подумал Митяй.
И они занялись чтением детальных переводов. И стали счастливы без вина, в самом, например, строгом смысле этого слова. Пытались – и всплывали как пробки, выталкивая чуть, и даже может еле на поверхность бугорок воды в безумном бесконечном пространстве ее. Или падали якорем на дно. Но уже до вечера оставалась одна минута. Безумства борьбы дня и ночи они не хотели видеть – задернули шторы, включив электрический свет – всколыхнулись – наполняя, наконец, туман своих глаз значением этой минуты, как бугорка воды – они, именно, вытолкнули.
Митяй знал, что Пустотень живет в пространстве между плитами панельных домов. Нужно, лишь вовремя замазывать русты. Когда он разобрал асинхронный двигатель, в нос ударила вонь электричества. Но источником вони был не двигатель, а притаившаяся под сланями Пустотень. Митяй все понял, но на этот раз не захотел во всем разобраться. Пустотень просочилась.
Непонятно какой Митяй все перепутал - он лежал и смотрел, когда придет Жук. Сломать лапки, мелкие песчинки о панцирь. Жук пришел и заполонил его громадным жужжанием нависшего над цветком неба - он скользил по холодному кафельному полу и больше не узнавал его.
Когда по трапу спустился Иваныч держась за муди он увидел, что осталось - в проемах и перелетах, в тумане лопнувшего стекла, рядом с облупившейся краской, переплывая через шпангоуты… Все что осталось – вонь электричества.
- Да, вонь электричества…
- Что? А ну и потом, это всего лишь секунду – как будто я прикоснулся к какой-то тайне, и меня ударило током.
- Ты не бойся.
- И все теряло свое значение – исчезала жизнь, любовь и время.
- Не надо…
- А сейчас все как в ту секунду только не может закончиться…
Митька вдруг вспомнил старые фотографии – тогда острая боль пронзила… Он как будто упал в пропасть, успев ощутить Его на одной из них. Вся физическая боль как поджидала, разом свалилась; окутала, не давая мыслить. Митяй ощутил сырость, тьму, холод и что-то давящее со всех сторон – не хватало воздуха. И когда он пытался двигать руками, то упирался в доски, и через щели в досках капала вода. Он даже почувствовал, как червяки ползают по его ногам, рукам, лицу…
Недостаточно. Ошибками прошлого исправить свой путь – притаиться или разгадать. Плакать вспоминать. Смеяться эху своей жизни. В соленой воде умереть.
Крашеным железом. Украли. Лоцманский трап висит. Один. Один Митяй теперь с тобой – охуевающая масса соленых слез. Пахло поминками, Митяй помешал палкой в кисельной черноте, и там что-то колыхнулось - в просторной черепной коробке прокатилось эхо.
Mitiе Snegovoo
координаты, 11, Sun(AR10110001111), wfsl10
от председателя G10001A
Волкова Лета
В ходотайсве отказать.
По причине Маньяка. (определения ТЫ)