Где-то, в темноте набатом звучал требовательный голос:
- Откройте глаза…
Веки были настолько тяжелыми, что все усилия их приподнять были тщетными. Голос продолжат требовать:
- Откройте глаза… Вы меня слышите?
Ещё не осознавая, что происходит, но понимая, что надо каким-то образом дать понять, что она слышит, Светлана неимоверным усилием разлепила веки.
Размытое огромное пятно начало приобретать очертания и преобразовалось в лицо мужчины. Лицо, как-то, уж медленно, по театральному, стало отдаляться, потом произнесло куда-то, в сторону:
- Ну, всё нормально. Она очнулась от наркоза. Теперь пусть спит. Можно…
«От какого наркоза… при чём тут наркоз…» - мысли были какими-то, вялыми, словно ватными. И вообще, ей казалось, что она находится, как бы, «во вне» происходящего. Так и не определившись с ощущениями, Светлана опять провалилась в темноту.
Сознание вернулось внезапно. Не открывая глаз, молодая женщина пыталась выудить из лабиринтов памяти хоть что-то, чтобы могло натолкнуть её к объяснению происходящего. Но, последнее, что выдала её капризная память, это ощущение внезапной, пронизывающей снизу доверху, нестерпимой боли…
Светлана попыталась шевельнуться. Боль вновь обожгла. Медленно и осторожно стала подкрадываться мысль, что не мешало бы открыть глаза.
Нехотя и тяжело, как бы, не желая расставаться с прошлым, женщина заставила себя поднять веки.
Она находилась в больничной палате. Мягкий свет настольной лампы выхватывал из плотной темноты небольшой участочек рядом с кроватью. На краю её кровати сидела женщина. Судя по одеянию (цветному байковому халату), женщина не относилась к медицинскому персоналу, а, по всей видимости, была добровольной сиделкой.
Светлана обнаружила, что привязана. Она вопросительно посмотрела на, сидящую подле её ног, женщину, на вид которой было чуть более тридцати.
- Так ты всё пыталась сползти с кровати – ответила на немой вопрос Светланы «товарка» по несчастью. Больничную палату вряд ли можно было назвать «счастливым» обстоятельством, («хотя… с какой точки зрения посмотреть» - мысль пронеслась вихрем), между тем, незнакомка продолжала:
- Ты ж, спишь уже двое суток. Медсестра подойдёт, укол тебе сделает, а ты даже и не реагируешь… Только всё норовишь куда-то, идти. Вот, сижу, караулю, вдруг очнешься… чтобы медсестру позвать, или может ещё чего надо будет. Меня Татьяной зовут. Я тут рядом, из соседней палаты
- Спасибо – Светлана испугалась собственного голоса. Он был глухим, хриплым, чужим.
- Это от наркоза – деловито с видом знатока пояснила новая знакомая.
- А, что случилось-то – Светлана оставила попытки что-то выудить из собственной памяти, решив получить информацию «из вне».
- Здрасте вам… ты что, так ничего и не поняла? – Татьяна явно была озадачена, - Тебе ж операцию сделали…
- К-к-к-а-а-а-к-к-к-к ую операцию? – Светлана лихорадочно пыталась вспомнить, хоть что-то, и память вытащила откуда-то, из-под сознания странную фразу странного «зыбкого лица»: Она очнулась от наркоза…
Светлана закрыла глаза. Ей нужно было как-то, осознать, принять, переварить свалившуюся, обрушившуюся на неё, словно снежная лавина, действительность.
- Тебе плохо – Татьяна участливо склонилась над женщиной.
Глухой стон, больше похожий на рык раненой львицы, прорвался сквозь стиснутые зубы Светланы.
Отчаяние и страх неизвестности привели её в состоянии истерики.
- Сестра, сестра – истошно завопила Татьяна и кинулась вон из палаты. Тотчас появилась медсестра, молниеносным движение откинула одеяло, привычным, отработанным до автоматизма движением вогнала иглу в мышцу внешней стороны бедра, которая была плотно покрыта следами предыдущих инъекций.
Веки отяжелели, Светлана вновь погрузилась в тяжёлый сон без сновидений.