После смрада и сумрака юрты степной день показался ослепительно белым.
Хан прищурился. Шагнул по лёгкому снегу, чуть прикрывшему степную траву.
Бурсулай почуял хозяина - дробно переступил, фыркнул паром. Сверкнув темным глазом, вскинул косматую голову. Тонко и коротко заржал.
- Ача, ача!.. Бэштынгэз сагалык... Ача! – раздался негромкий хриплый голос Адыгыза. – Ача, конуш иштэк вар...
Слуга склонился возле ханского коня.
- Йох... – обронил хан изломом губ, едва шевельнув тонкими усами.
Слуга разогнулся, преданно всматриваясь. Широкое лицо его походило на старый медный казан.
Хан, подминая траву, сбрасывая с неё остроносыми сапогами снег, отошел от юрты шагов на тридцать. Оглянулся на стойбище.
Курились прозрачным дымком расставленные полумесяцем юрты, у костра тянули к огню руки хмурые янычары. За линией арб тёмным холмистым полем колыхался в тумане пара табун. Рваным войлоком раскинулись по небу совсем зимние облака. Солнце то проглядывало тускло и мелко, как серебрянная монета урусов, то исчезало совсем.
Воины уже пообедали. Подходили к Адыгызу, опирались на пики, о чём-то переговаривались, теребили его за рукав халата.
Адыгыз, придерживая под узду Бурсулая, стоял, не шелохнувшись.
Из юрты Хана раздался приглушенный крик. Его подхватили встрепенувшиеся воины. Закачались в стылом воздухе острия пик. Заметались мохнатые шапки, белыми полосками мелькнули над ними сабли. Янычары у костра помрачнели лицами и положив руки на перевязи, повторили выкрик.
Теперь уже и Хан мог слышать его.
- Ардалык! Ардалык!
Крики прекратились разом, едва Хан сделал шаг к стойбищу. По проложенной им тропинке Хан зашагал к юрте.
Проходя мимо Адыгыза, на мгновение остановился, бросив взгляд из-под узких век. Адыгыз хранил неподвижность позы, отрешенность лица.
В юрте висела влажная вонь. Шипели и потрескивали объятые огнем кизяки, плясали красные тени.
Склонив голову над слабо хнычущим свертком, замерла возле костерка Гюзель-Лейлат.
Всполохи зыбкого света выхватывали из темноты лица стражи и Предсказателя.
- Ардалык!- вытянулась в направлении Хана сухая рука Салгады-ака. – Кондыргэн ясак! Ясак конуш!
Женщина вскочила с колен.
- Иштын бэй! Гюнэшли конуш тартык! Иштын бэй! Иштын бэй! – заголосила, сбиваясь на визг и вой, отступая вглубь, пряча за спину свёрток.
- Кучум гэк! Йох! – отрывисто бросил Хан, борясь с замутившим голову гневом. И уже спокойней, сухим голосом приказал: – Ардалык!
Бесшумно и мягко, страшными тенями, в круг света выдвинулись верные нукеры.
Выхватили ребёнка, заломили Гюзель-Лейлат руки. Скинули с её головы косынку. Притянули за волосы к земле.
Хан взглянул на белизну шеи и движением век подтвердил: ардалык!
Салгады-ака молниеносным движением немощной с виду руки задрал одежды Гюзель-Лейлат. Стража схватила ее ноги за лодыжки. Один из воинов умело полоснул ножом по животу кричащей женщины.
Множество пальцев ухватилось за края раны, потянули, расширяя и разрывая. Пальцы окрасились темным, скользили в блестящей мокроте.
Салгады-ака подхватил ребёнка, вытряхнул его из тряпичного свертка, на миг задержал в высоко поднятых руках и выкрикнув: «Ардалык!» с размаху опустил в огромную рану на животе Гюзель-Лейлат. Ребенок всхлипнул, захлебываясь кровью матери. Рослый стражник вдавил его в распоротое чрево ногой, а двое других натянули кожу, придерживали края, пока Салгады-ака зашивал рану крупными стежками, протаскивая конскую жилу.
Когда Гюзель-Лейлат выволокли из юрты, Хан, скрестив ноги, сел перед мерцающим монитором и в который раз, сузив глаза, вгляделся в экран. Шевеля бледными губами, снова и снова принялся разбирать урусские письмена.
«По данным генетической экспертизы... вероятность... отцом ребенка... не является...»
- Ардалык... – прошептал Хан. – Ардалык...