Когда я вернулся в гостиную после своих медицинских изысканий, Холмс дремал на своём диване. От него слабо пахло потом, кровью и гноем –привычный запах хирургии. Я присел рядом – тоже уже привычно - и тронул лоб – не особенно горячий. Он приоткрыл глаза:
- Ну?
- Спи-спи, потом расскажу.
- Говори, я слышу.
- Ладно. У неё, действительно, была родовая травма – роды принимала, представь себе, сама Анастаси Благов, и, конечно, она попросту не умеет этого делать, да и роды у Сони были не самые физиологичные. Но травма-травмой, а паралич явно не врождённый. Похоже, осложнение после какой-то инфекции. Если бы ею сразу занялся какой-нибудь настырный врач, вроде Рауха, она бы уже давно ходила. А так... У неё сильные руки, а мышцы спины слабые, и ноги атрофичны. Не знаю, как она смогла добежать от бора до станции – вероятно, на ужасе, как на крыльях. Но пока на большие успехи рассчитывать нечего. Может ходить на костылях или вот так, как ходит сейчас, хватаясь за стены. Ей нужно хорошо питаться, ей нужны упражнения. Да, и ещё у неё рахит – следствие жизни в четырёх стенах.
Холмс снова открыл глаза и посмотрел на меня почти сердито:
- Что ты мне зубы заговариваешь? Скажи главное.
- Главное? – растерялся я. – Ну... она будет ходить со временем, как все люди, и... и ты не виноват.
- А ей ты об этом сказал?
- О чём, о первом или втором? – невинно уточнил я.
Холмс раздражённо дёрнул губами и не ответил.
- Спи, - снова сказал я. – Любовь ребёнка за две минуты не заслужишь. Особенно если...
- А я спрашивал твоего совета? – снова взъярился он. Но тут же гнев его улетучился – договорить не успел – сменившись упадком и горечью. Это видно было, и я легко провёл рукой по его волосам:
- Отдыхай и поправляйся, Холмс. Всё придёт в свой черёд. Не ломай ты над этим свою больную голову – тебе и прежде чувства никогда не давались. А она неплохая и неглупая, эта девочка. Вы оба – и ты, и Сони, слишком боялись за неё, причём ты умудрялся бояться, даже ещё не зная о ней ничего. Это, наверное, принесло больше вреда, чем пользы, но сейчас с этим всё равно ничего не поделаешь. Успокойся и прими действительность такой, как она есть.
- Ты и ей это посоветовал? – усмехнувшись, спросил он.
- Ну... примерно. Во всяком случае, думаю, она выслушает тебя, когда ты посвятишь её в свой план. Кстати, когда ты это сделаешь?
- Когда Раух вернётся. И её, и Элишу. От Элишы, во всяком случае, будет зависеть больше, чем от неё. Вечером я поговорю с ними.
Он сделал это с обеими – с каждой один на один, так что я не знаю подробностей разговора. Но времени на него он потратил так мало, что я сомневаюсь в том, что объяснения были хоть сколько-нибудь подробны. Скорее, это напоминало раздачу листков с написанной ролью в театре. Билеты на дилижанс и на поезд вернувшийся Раух передал ему, осуждающе качая головой.
- Вы можете в этом не участвовать, - сказал Холмс.
- Не могу не участвовать, - печально возразил Раух. – Моя совесть будет неспокойна, а спокойствие совести я почитаю первейшей важности обстоятельством. Я выбрал вечерний экспресс – ведь вечер лучше подходит для ваших целей? А сейчас маленький медицинский осмотр, чтобы и дальше моя душа была спокойна. Хорошо?
При осмотре – коллегиальном, разумеется - оказалось, что Холмс поправляется даже быстрее, чем можно было ожидать. Полость практически очистилась, температура снизилась .
- Завтра вы будете в форме, - пообещал Раух и снова вздохнул.
Эту ночь мы с Холмсом снова провели вне постелей. Впрочем, Холмс накануне спал почти весь день и не выглядел уставшим. Что до меня, я чувствовал себя, как на иголках, и просто не смог бы заснуть.
В темноте вокруг дома снова кто-то ходил – я даже вспомнил своё военное прошлое: вот так же вокруг палаток в темноте бродили, крадучись, падальщики-шакалы.
- К чему ты прислушиваешься? – спросил, наконец, Холмс.
- Там кто-то есть.
- Конечно, есть. На то и мой расчет. Волкодав нас своим вниманием не оставляет.
- Можем прямо сейчас выйти и поймать его, - предложил я.
- Ну, не факт, во-первых, что это он сам. А во-вторых, меня интересуют оба – и мистер Бин тоже. Кстати, если ты ещё не понял это из простого подсчёта времени, именно Бин убил моего знакомого нищего в Ипсвиче – Волкодав этого сделать бы никак не успел. Уотсон, если ты не выспишься, твоя рука потеряет твёрдость.
- Об этом не беспокойся, - и я поделился с ним воспоминаниями о шакалах. Это, я видел, впечатлило его.
- Моя рука не потеряет твёрдость от одной бессонной ночи, поверь. Я другого боюсь.
- Я знаю, чего ты боишься, - проговорил он, глядя мимо меня. – Эта история должна закончиться. И я сам должен её закончить. Жирной точкой. А ты боишься, что изменения, которые ты видишь во мне, останутся навсегда, что я не сумею освободиться от этого и, может быть даже, кирка Волкодава повредила что-то в моей голове сильнее, чем это можно было заметить на первый взгляд. Не так ли?
Я не ответил.
Он вдруг резко встал и начал ходить по комнате. По диагонали, низко опустив голову. Его руки, сцепленные за спиной, терзали и выкручивали пальцы друг друга. А казалось, кто-то невидимый так же выкручивает его мысли, как мокрое бельё, и он испытывает физическую боль от этого.
- Поставь себя на моё место, - велел он тоном приказа.
- Не могу, - развёл руками я. – Как я поставлю себя на твоё место? Я не был в коме, не был слеп, у меня, наконец, нет детей. Представления не имею, что бы я делал, попади в такой клубок противоречивых чувств. Да и вообще я другого склада. Скорее всего, подчинился бы обстоятельствам и не выискивал в своей душе противоречий. Тебе мой совет не пригодится... Смотри, Холмс, светает.
- Ожидание мучительно, - проговорил он. – А у нас ещё несколько часов этого ожидания впереди. И не только у нас. А самое страшное... Знаешь, что самое страшное?
- Что самое страшное, Холмс?
- Сейчас я живу одной идеей: покончить с этим, поймать Волкодава, вернуться в Лондон. А что же я буду делать дальше?
- Будешь жить, - ответил я немного помолчав. – Чего же ещё?
- Ты – счастливый человек, Уотсон. Тебе не знакомо это полное опустошение. А я чувствую его после завершения каждого расследования. То, что происходит сейчас, расследованием никак не назовёшь, а вот опустошение, я предвижу, будет стократным... Попробуй всё-таки поспать, Уотсон. Выброси хоть час из этих непомерно тянущихся суток.
Я не стал с ним спорить, но и уснуть не смог. Всё же отдых в тишине и с закрытыми глазами пошёл мне на пользу. А когда я вернулся в гостиную, Элиша накрывала стол к завтраку, а Айрони сидела в кресле у огня, и в руках её была скрипка. Холмс стоял, небрежно опершись о каминный экран и что-то негромко говорил ей.
- Откуда инструмент? – удивился я.
- В приличном цыганском шатре скрипка всегда найдётся, - ответила мне Элиша без особенной приветливости и тотчас вышла из комнаты.
- За что она сердита, вы не знаете? – без обиняков спросил я Айрони.
- Она говорит, - и девочка – не без злорадного удовольствия, как мне показалось, произнесла несколько слов на цыганском языке, из которых я понял только «Вангар» и «чяёри». Холмс, вероятно, понял больше, потому что на его щеках зацвели алые пятна, а глаза вспыхнули на миг опасным сиреневым светом. Но он только сжал губы и опустил голову. Меня огорчило это – я видел, что они только что мирно беседовали, и, выходит, мой вопрос нарушил эту хрупкую, лишь формирующуюся связь. Я всегда был неуклюжим – ничего не поделаешь.
- Мы слышали игру Айрони, - вдруг сказал Холмс. – Ещё в Лондоне, из того окна. Сони учила её, поэтому манера показалась мне такой похожей, – и, обращаясь к девочке. – Сыграй, пожалуйста, эту вещь.
Точно такие же, как у Холмса, красные пятна расцвели на остреньких скулах.
- Здесь, мистер Холмс, - проговорила она резко, - не балаган и не концертный зал, а я вам не обезьяна, чтобы кривляться на потеху публике.
Холмс не ожидал этого. Он отшатнулся и зажмурил на миг глаза, как от удара. Лицо его сделалось пепельно-серым, а губы задрожали. Резко повернувшись, он вышел из комнаты – даже скорее, выбежал.
- Зачем ты так? – не выдержав, напустился на девочку я. – За что ты его так? Никто не заставит тебя любить, даже уважать, хотя, видит бог, его есть, за что уважать! Но зачем ты делаешь ему больно?
- Из-за него погибла мать, - насуплено, но упрямо сказала она.
- Из-за него? Из-за него?! – закричал я, уже давясь словами от волнения. – Да что ты г...говоришь? Это, наверное, Холмс свёл её с Волкодавом? Холмс заставил прятаться и убегать? Может, Холмс подб...бросил мёртвое тело матери Элиши п...полицейским?
- Холмс не защитил её. И не защитил меня.
- Но он же не знал о тебе, пойми! А её он считал мёртвой!
- Конечно, так ему было проще всего.
- Проще?!!! – заорал я, уже не владея собой. – Волкодав напал на него в декабре, чуть не убил! Он был слеп, перенёс две комы за четыре месяца! Он болен! Он тоскует по твоей матери, смею полагать, куда больше, чем ты! Он надеется, пытается сблизиться с тобой, а ты... ты... Ты в ответ на простую просьбу сыграть мелодию, которая дорога ему, даёшь ему словесную пощёчину! Это просто детская злоба!
Вспышка угасла быстро, и я почувствовал стыд за свою несдержанность. Ещё мне показалось, что она заплачет. Ничего похожего! Она подпёрла щёку рукой и посмотрела на меня ласково и чуть ли не восхищённо.
- А у меня ещё никогда не было друзей. Я ему завидую...
Ну вот и что я мог ещё после этого сказать?
Мы отправились в путь сразу после обеда. Перед отъездом Холмс ещё раз наскоро дал какие-то указания Элише, и та слушала молча – только головой кивала. Дилижанс доставил нас на станцию без приключений, и мы заняли место в своём купе.
- А вот и наше сопровождающее лицо, - указал Холмс, и я узнал цыгана, ехавшего с Бином в дилижансе. Озираясь, он быстро шёл по платформе.
- Сейчас я на него даже рассчитываю, - признался Холмс. – Отправление не задерживают? А, вот оно!
Паровоз дал длинный гудок, вагоны дрогнули, и состав медленно тронулся, постепенно набирая ход.
Уже слегка стемнело. Зажглись фонари, стирая последние краски дня.
Холмс молчал. Он выглядел хмурым, хотя, скорее, это была лишь сосредоточенность.
Раух, которому вся эта затея не нравилась, укоризненно поджимал губы и терпел.
- Надо проверить оружие, - только сказал Холмс.
- А у меня и вовсе оружия нет, - Раух заморгал белесо-рыжими ресницами с деланным удивлением.
- А речь и не о вас. Проверь револьвер, Уотсон. Он может понадобиться.
По мере того, как поезд приближался к дому Элиши, Холмс делался всё сосредоточеннее.
- А вдруг всё пойдёт не так, как мы задумали? – немного нервно спросил я. – Или Волкодав опередит нас?
- Мне будет дан знак, - ответил он, не отрывая взгляда от окна.
- Какого рода знак?
- Подожди, Уотсон, не отвлекай меня, - попросил он. – Сейчас... Приготовьтесь...
Поезд, взбираясь на холм, замедлил ход, и я подумал, что если уж прыгать, то здесь, как вдруг Холмс, ухватившись за рукоятку «стоп крана», быстро повернул её до отказа.
- Вы с ума сошли! – крикнул Раух.
Под полом вагона что-то заскрежетало.
- Остановить поезд! Кто-то мог упасть, сломать руку или ещё что-нибудь...
- А мы и не в игрушки играем, - ответил Холмс, перекладывая свой браунинг в задний карман. – Этот тип убил уже десять человек, если я не сбился со счёта. А полиция, как всегда, снова упустит его. Пошли, пока наш спутник-цыган не опомнился.
Снаружи послышались голоса, топот, нарастающая суета.
- Скорее! – нервно прикрикнул Холмс.
Мы выскочили на насыпь и во весь дух припустили к дому Элиши. Дверь была распахнута настежь, из-за неё доносились крики и грубая ругань. Не задержавшись ни на мгновение, Холмс ворвался в дом, выхватывая на ходу своё оружие, и мы с Раухом – за ним.
Элиша испуганно жалась к стене. На её лице багровел свежий кровоподтёк. Бин держал за руки отчаянно вырывающуюся Айрони, а Грегори Лассар, только что замахнувшийся на неё, резко обернулся.
- Чёрт вас побери! Откуда вы взялись? – вскричал он, и в его руке тускло блеснул ствол револьвера.
- Берегитесь! – закричала Айрони.
Даже не глядя, Лассар обрушил свой здоровенный кулак на её голову, и тогда Холмс выстрелил ему в лицо. Волкодав захрипел, захлюпал кровью и боком повалился на пол. Я наставил свой револьвер на Бина.
- Оставьте девочку и поднимите руки так, чтобы я их видел.
Скривившись от злобы, он повиновался. Рона вытирая кровь из-под носа, поспешно отступила назад.
Снаружи послышались бегущие шаги, и в комнату ворвался слегка запыхавшийся Марсель.
- Однако, я, кажется, вовремя, - заметил он, тычком возвращая сползшие очки на прежнее место. – Что здесь произошло, Холмс? Кричат, будто поезд сошёл с рельсов.
- Вы получили мою телеграмму? – спокойно спросил Раух. – Очень хорошо. Мне, как и вам, кажется, что вмешательство полиции вполне своевременно.
Холмс опустил руку с браунингом и повернулся к полицейскому:
- Вы опоздали, Марсель. Волкодав, за которым вы так безуспешно гонялись, напал на мою дочь. Я застрелил его.
Э п и л о г .
Едва ли Марсель поверил в то, что Холмс действовал строго по необходимости. Но на этот раз непреклонный инспектор позволил себе посмотреть сквозь пальцы на такое превышение пределов самообороны. Я полагаю, ознакомившись как следует с материалами дела он ужаснулся кровавому шлейфу, протянувшемуся за Волкодавом всего-то за несколько месяцев.
Как оказалось позже, Холмс договорился с Элишей, что она поставит лампу на окно, а если непрошенные гости явятся, задует огонь. Единственное, чего следовало опасаться, так это того, что Волкодав может успеть раньше нас. На этот случай в гости к Элише был зван живущий неподалёку дюжий угольщик, которого ей следовало выпроводить ровно в половине седьмого – Холмс определил час, сверившись с расписанием поездов. Волкодав, наблюдавший за домом, не замедлил явится, едва путь оказался свободен, и, конечно, он поверил в то, что мы даже не видели девочку и не подозревали, что она в доме. Элиша была настолько убедительна, разыгрывая и страх, и решимость во что бы то ни стало заступиться за дальнюю родственницу, что даже получила удар по лицу.
Айрони Мак-Марель я больше не видел – Холмс увёз её обратно, к Анастаси Благов, которая любезно взялась опекать девочку до тех пор, пока она не будет устроена куда-нибудь в приличное заведение. Я не протестовал, понимая, что образ жизни, который привык вести Холмс, исключает появление в нашей квартире ребёнка, да ещё и девочки.
Поехал он без меня и вернулся через несколько дней, довольно хмурый.
- Как вы расстались? – осторожно спросил я.
- Плохо, Уотсон. Она обижена. Надеюсь, всё-таки мне удалось объяснить ей...
- А твой брат, действительно, был в курсе событий?
Холмс кивнул:
- Орлов, разумеется, занимался с ней по его просьбе... Уотсон, друг мой, не откажи мне в просьбе: давай больше не возвращаться к этому предмету. Наши семейные отношения – скверная тема для разговора, как и всегда была три поколения подряд. Скажи лучше, этот мошенник доктор Раух не заглядывал к нам, пока меня не было?
- Нет, но мы виделись в госпитале. Он сказал, что тебе больше не нужно... как это?... «заслонять глаз от света». Но он ещё сам зайдёт удостовериться, что с тобой всё в порядке.
- Вот чего я не ожидал, - помолчав, проговорил Холмс, - так это того, что он за нашей спиной вступит в сговор с Марселем. То-то меня всё удивляла эта его страсть к одиноким прогулкам. Значит, они поддерживали связь.
- Ну и что же, Холмс, разве в этом было настоящее предательство? Он просто подстраховался, заручился поддержкой официальных органов.
- А я вот всё думаю, - задумчиво проговорил Холмс, останавливаясь перед окном. – Он бросился в дом сразу или только после того, как прогремел выстрел? Знаешь, мой друг, меня бы и последнее не удивило...
На этом можно было бы и закончить, но... ещё один стришок. Разбирая вечером вещи, Холмс вдруг тихонько рассмеялся и повернулся ко мне с плоским пакетом в руках:
- Господи, Уотсон, а я чуть не забыл о ней. Это подарок от Снежной Королевы. Тебе. И мне.
- Что это, Холмс?
- Грамофонная пластинка. Анастаси Благов записала её для нас в специальной звукозаписывающей студии. Посмотри на этикетку.
Я взял в руки тяжёлый чёрный испещренный тонкими желобками диск и увидел на голубой наклейке надпись витиеватыми золотыми буквами: «Эдвард Григ. «Песня Сольвейг» Исполняет мисс Анастаси Благов, музыкальное сопровождение – Ирония Мак-Марель, скрипка»
- Боже мой, - пробормотал я, разглядывая наклейку так и эдак. – Боже мой...