Из гостей мы возвращались поздно. Был лёгкий морозец, снежинки при свете фонаря кружились в хороводе. Под полозьями санок хрустел снег. Санки двигались быстро, скатываясь с небольших бугорков, наезжали на пятки отцу. Тот поворачивался, что-то бурчал недовольно. Мать его успокаивала. Была у отца привычка, как примет «на душу» 100-200 грамм горячительного, так его как прорывало к чему-нибудь придраться. То ему не так, это - не эдак. Вот и сейчас его санки раздражали.
- Шли бы себе пешком, - ворчал он, - нет вези их тут.
Болтавшие без умолку, мы с Алькой прижухли, чтоб лишний раз не раздражать отца. Выйдя на тропинку между домами, мы очутились в полной темноте. Ни одного фонаря, и света в окнах, как нарочно, не было, все уже спать улеглись. Только нас нелёгкая носила по заснеженным улицам. Чтоб не так было хмуро на душе, да и вопреки ночной темноте, мы с Алькой во всё горло начали голосить: «Эх, снег-снежок, белая метелица. Говорит, что любит, только мне не верится». Было слышно, как мамка засмеялась, тут и отец за ней следом расхохотался.
- Ну, вот, хоть немного развеселили их, - прошептала Алька мне на ухо. Она сидела у спинки санок, а я у неё на коленях расположился удобненько так, мягко было и тепло.
- Ничего не видно, куда идём, не понятно, - снова забубнил отец.
Тут я вспомнил, что в кармане моего пальто лежал фонарик, который я взял у дяди Вани Жилкина, друга отца. Я достал его, нажал на кнопку, и тут вся дорога, по которой мы блуждали, осветилась ярким лучом света. Какое-то время все молча продолжали идти. Тут внезапно отец остановился, обернулся к нам и спросил:
- Вовка, откуда фонарь, мы же с собой не брали?
- А я у дяди Вани взял, - спокойно ответил я.
- Как взял? - спросила мать.
- Просто взял, и всё! - уверенно сказал я.
Отец подошёл к санкам, рывком снял меня с коленей Альки, поставил на ноги и строго произнёс:
- Ты его украл!
- Ничего я не крал, - начал оправдываться я. - Он лежал на окошке, я его и взял.
- А ты у Ивана-то спросил то, что ты его берёшь? - также строго спросил отец.
- А зачем? - уже плача прогнусавил я.
- Теперь ты пойдёшь и отнесёшь фонарик дяде Ване, понял, - развернув меня в противоположенную сторону и шлёпнув по заднице, строго приказал отец.
- Никуда я не пойду, - разворачиваясь, крикнул я. - Темно,и я боюсь, - не унимался я, уже пустив слезу.
- Ну, что ты к мальчишке придрался, - начала защищать меня мамка, - завтра и отнесёт.
- Нет, он пойдёт сейчас, - продолжал настаивать отец. - А ты не заступайся, иначе... сама знаешь.., - не договорив того, что грозило матери за её заступничество, закончил отец.
Испугавшись отца больше, чем темноты, я отправился в обратный путь, плача в голос и уже стыдясь своего поступка. Мокрые от слёз щёки покрывались морозной корочкой и начинали пощипывать. Мне стало так холодно и страшно, что я заревел ещё громче. Вдруг позади себя я услышал отдалённый голос отца:
- Алька, вернись, Алька... Он виноват, пусть и идёт один!!! Вернись, не то...
Я остановился, прислушался. Ко мне приближались быстрые шаги. Алька подбежала,сняв рукавичку, она ею осторожно утерла мне слёзы, ну и всё остальное, что выделяется при рёве, обняла, успокаивая.
- Ну, всё, всё, Вовка, успокойся, я с тобой пойду, - тихо говорила она. И вправду, мне сразу стало теплее, и темнота не пугала. Со мной ведь была моя Алька.
Она ничего не говорила, лишь прибавляла скорость, таща меня за руку.
- Алька-а-а, - проговорил я, а как я скажу дяде Ване, что я взял его фонарь.
- Ничего говорить не надо, я сама всё скажу. Только пообещай мне, Вовка, что больше никогда и ни у кого ты чужого не возьмёшь. Обещаешь?
- Обещаю, Аль... никогда-никогда, - твёрдо поклялся я сестре, всё ещё хлюпая носом.
Постучав в дверь знакомой квартиры, мы услышали шаркающие шаги тети Паши, жены дяди Ивана.
- Кого там так поздно принесло? - сонным голосом спросила она.
- Тёть Паш, это Аля, - громко сказала сестра.
- Вы потерялись, что ли, - отпирая замок, продолжала интересоваться женщина. Дверь открылась, на пороге стояла тетя Паша, успевшая на плечи набросить полушалок. - А где родители? - поинтересовалась она.
- Они там, - указывая в сторону улицы, - говорила Аля, - я случайно взяла Ваш фонарик, тётя Паша, возьмите, - она протянула женщине злополучный фонарь - И простите,пожалуйста, что не спросила Вас.
- Ой, Алька, из-за ерунды вертаться надо было, глупенькая. Ну, заходите. - Тётя Паша освободила дверной проём, приглашая зайти нас. - А то оставайтесь, а завтра утром до дому придёте.
- Нет, мы пойдём сейчас, там мама с папой ждут, - сказала сестра, и мы пошли к выходу из подъезда.
- Странные вы какие-то, - закрывая за нами дверь, проговорила тётя Паша.
На обратной дороге я не проронил ни слова. Мне вдруг стало так стыдно за свой поступок, и я тихо заплакал, чтоб не слышала Алька. Она не испугалась приказа отца вернуться. Алька не хотела оставлять меня один-на-один с холодной темнотой. «Какая же она у меня смелая, - про себя восхищался я своей сестрой. - Жалко, что ей снова влетит из-за меня». Я продолжал тихо всхлипывать, виня себя и жалея Альку.
Алька всегда была моей заступницей. Она не боялась огрызнуться на отца, когда вставала в мою защиту. Она всегда во время могла помочь мне исправить «двойки» перед итоговыми четвертями. Она провожала меня в Армию, писала письма, присылала посылки. Как никто другой Алька ждала моего возвращения. В моё отсутствие Алька выбила для меня отдельную жилплощадь, чтоб мне было куда вернуться после Армии, сама же с семьёй ушла на квартиру.
Как нас меняет время, и я стал другим. Я многого добился в жизни. Хорошая работа, благополучие в семье, достаток. Но что-то человеческое было утеряно с приобретённым.
Живя в ближнем зарубежье и попав под определенные политические "непонятки" между нашими странами, Алька вернулась в Россию. Ей тогда была нужна моя поддержка. А я не смог. Не так сказано... Наверное, не пожелал. Алька с двумя детьми уехала в неизвестном направлении. Через некоторое время, я осознал, что предал её, но вернуть всё обратно было поздно. Алька словно «испарилась», никто о ней ничего не знает.
Алька, где же ты? Мне так хочется извиниться перед тобой за свою слабость. Может, ты услышишь меня и поймёшь, как я тебя люблю, моя Алька!