20
( Двадцать писем из двадцатого)
Бумажные,мысленные, полученные,
не отправленные…
1
Достопочтимая Оленька! Я не знаю, что будет дальше. Поезд везет, это уже какая радость, потому как сказали, что поездов больше не будет, а этот подали уже утром. Как штурмовали – рассказать не пересказать. Дай же Бог, силы, доехать до границы. И вот тогда, я надеюсь, что воссоединимся. Мы врозь уже сто четыре дня, четыре часа и уже тридцать пять, шесть минут. Пока докончу писать, счет, безусловно, измениться. Есть надежда, что это может означать скорую встречу. Потому как есть ли смысл быть без. Ялта оказалась вовсе не солнечной. Я вспоминаю нашу поездку. Видела бы ты ее сейчас. Я махал последнему пароходу, кляня, все что можно. Но что было поделать. Никто бы не стал останавливать его из-за опоздавшего офицера, да и втиснуться мне сказали, было просто некуда даже мелкому насекомому. Если б не дождь, может быть я смог бы. Тут все подмыло. Все дороги глинистые. Мои сапоги, да и я сам. Ты меня просто бы не узнала. Я так рад, что вы с Женечкой далеко. Да, представляешь, я рад, потому как сердце мое было б не спокойно. А так оно только тоскует от того, что не могу говорить с вами, обнять. Поезд обстреливали дважды, но мы упорно движемся. Два дня на капусте. Но это такое все незначительное и не то. А значит, что эти минуты, их накопительство, будут нам потом зачтены. Да, и я знаю, что будет дальше. И ты выйдешь меня встречать в той лимоновой шляпке. Хотя, что это я, шляпка же осталась на той последней квартире. Она так тебе не шла. Ты еще спросила, я похожа на гимназистку, правда, что в ней я выгляжу моложе лет на …десять? А я еще нагрубил. И сказал, на кого ты в ней похожа. Я так корю себя за ту выходку. И за ту ледышку, которая задела твой нос на катке, да ты и не помнишь уже. Это уж не десять лет, а двадцать. Воспоминания. Мы замедляемся. Неужели доехали? Или опять вынужденная остановка? И этот дождь, просто водопад какой-то.
Твой, вечно твой Глеб. Да и спаси нас Бог.
2
Дорогая мама, тут все время идет дождь. И я не знаю, что еще вам с папой писать. Поцелуйте Торренса в нос, обязательно – это от меня ему привет. И, пожалуйста, пускайте его в мою комнату. А лапы я ему всегда мыть буду, каждый день. Вчера давали капусту на обед и на ужин. Такая гадость. А еще был волейбол. Мы заняли второе место среди всех отрядов. А это мам, не мало. У нас их 17! И попробуй выиграть у первого. Мы вот попробовали. У нас все вышло. Нос уже почти не болит. Тем более, что мяч его почти не задел. Капуста жуткая гадость. А в шахматный кружок я больше ходить не хочу. Лучше на фото. Мы меняли пленку в таком черном рукаве. А потом сушили листы. Комары. Мы их лупим всей палатой. Сегодня будем играть в комический футбол. Это когда мы против девчонок будем. Они в нас переоденутся, ну в шорты и все такое, кепки там. А нам сделают ради шутки хвостики. И дадут юбки. Альбина принесла мне свою салатовую. Вот смеху будет. Тем более, мы все равно их сделаем. Что еще? Когда поедете ко мне, котлет больше не привозите. Я не успел их все съесть, держал в наволочке, запах жуткий. Вожатый ругался, да еще и сказал на линейке. Жаль, что Альбина все слышала. Мам, только не спрашивай, кто это такая. Я вам в прошлый приезд показывал. Она с красной заколкой и с тресканной коленкой. Это ей я треснул. Ну, случайно получилось. Альбинка не обижается. Такая скука. Тихий час называется. И дождь. Сказали, если не кончится, футбол будет в спортзале. А другой конец. И привезите мне книгу, тут библиотека закрыта. Ребята сказали, что и в прошлую смену тоже так было. А что делать в тихий час? Нет, мы, конечно, уже жевали чеснок, кто больше. Играли в «сифака». Ну, ты не знаешь. Один раз сбежали за территорию. Только, чур, не говори там никому. Там всего лишь поле и шоссе. Ну, мы с Генкой еще нашли кладбище. Оно тут другое. Генка сказал, что это называется Братская могила. Я рассказал Альбинке, она тоже хотела пойти, но лаз заделали, а через забор она отказалась. А вообще, тут скука. Концерт на родительский день. Я буду петь. Я! Представляешь? Ну не смешно ли? Привози какую-нибудь фантастику, только не толстую. А то дочитать не успею. А дома не буду. А Генка еще раз вылезал, был на кладбище, сказал, что там памятник тем, кого расстреляли в войну. И что поставили его буквально на днях. Потому как все свежее, и буквы. Генка даже рукав показывал, как испачкался. И что там список. Много детей. Даже грудных. Смешно. Наверное, он как всегда все перепутал. Я понимаю, что война была, мой дедушка же воевал. Но при чем тут какие-то младенцы? Они ж вроде еще лежат в колясках. Нет, определенно, Генка врун и брехун. И Альбина со мной согласна. Какой противный дождь, что еще можно делать в тихий час? Вот, вам пишу, домой. Скучаю вроде. Мы договорились назавтра еще попробовать съесть мыло из умывалки и парафиновую свечу. А у Альбины никто не воевал в семье. Она так сказала. Но это не точно. Она вообще не помнит, когда началась война, потому как на класс меньше учиться. Они, наверное, еще не проходили, так она сказала. А вообще тут очень скучно и дождь. Давайте уж скорее приезжайте. Ночью приходил ежик. Мы кормили его сырниками. Мам, и бинокль захвати, папа знает где, в том шкафу. До выходных. Глеб. Да, и жвачки побольше, а то, что еще после отбоя делать? А вообще Альбинка дура, и юбка у нее дурацкая. И Генка тоже. Нет, Альбинка нормальная, просто вредная. Как надоели дождь и капуста.
3
Мама, дорогая, Моя любимая. Я так хочу взобраться тебе на спину и качаться, как было всегда. Ну, то есть раньше. Моя грамота, ты знаешь, я положила ее в книжку. Самое смешное, не помню, в какую. Но это на моей полке над столом. У бабушки хорошо. Она на ночь меня поит молоком. Говорит, что в этом вся сила. Смешная такая. Я, конечно, молоко выпиваю, чтобы ее не огорчать. Она и так все время вздрагивает. Говорит, что не спокойно. И что мне надо ехать обратно. Ну вот, такая у нас бабушка. Только приехали мы с Глебом, а уже все. Наверное, надоели. Глеб шебутной. Уже сбил воробья из рогатки. И сломал какое-то редкое растение у бабушкиных соседей. Но им я думаю все равно. Они такие веселые. И не заставляют своих детей пить молоко. Глеб тоже пьет. Представляешь, бабушка ему сказала, что если не будет пить, то осенью не пойдет в первый класс. Вот ведь глупость какая. А Глеб верит и пьет. Молоко такое гадкое. Оно не такое, как у нас.
Густое и безвкусное. А соседи – те веселые. Бабушка сказала, что они недавно тут и называет их беженцами. Дядя Матвей с рыжими усами. А его Левка подружился с нашим Глебом. Они рассказывают какие-то ужасы про немцев, они от них бежали, но я думаю, так не бывает. Да, им было плохо. Но теперь они с нами. Хотя некоторые и сеют панику, как сказал председатель на собрании. Мы с Глебкой и Левкой там тоже были. Залегли на крышу и все-все слышали. Так хочется приключений. А бабушка сказала, что никуда отсюда не поедет, потому как родилась здесь. Завтра она нас отправляет. То-то ты удивишься. Мы поедем с семьей дяди Матвея. Левка сказал, что им не привыкать, что он уже три года так путешествует, что они бегут. В общем, письмо мое, наверное, придет позже, чем мы приедем. То-то ты удивишься. Каникулы только начались, а опять в город. Ну что ж, буду заниматься. Чтобы получить похвальный лист и в следующем году. Глеб сказал, что он ничего такого делать не будет. А Левка так вообще, говорит, что уже год как не ходит в школу. Мамочка, мы уже десять дней не виделись. Я поняла, как скучаю. Ну, ее, эту деревню. Хочу домой. Хотя тут такая речка. А завтра утром уезжать.
Вот сейчас допишу письмо и пойду прощаться с речкой. Скоро увидимся. Твоя любимая дочка Ольга.
4
Дорогой мой родной Глебка! Как же я соскучилась. Я понимаю, как это все банально звучит. Вот, сижу тут в самолете, пишу тебе. А ведь скоро море. И я уже вижу Симферополь, как говорится, во всей его красе. Я там никогда не была. И тебе признаюсь – моря никогда не видела. Письмо отправлять не буду – где же тут в самолете почтовый ящик? Тем более, через два часа приземление. Но, Глеб, я обязательно его отправлю к нам туда, домой. Я так и представляю. Вот ты встретишь меня, мы пройдем мимо почтового ящика, я кину письмо. Ты спросишь, что это? А я отшучусь. А потом мы сразу на море – правда. И ты будешь мне все рассказывать, как ты провел эти два дня без меня. Вот ведь как случилось. Ну что ж, два дня – больше будем скучать, и как же слаще все будет от этих двух дней врозь, потом, когда вся сладость жизни дальше. Даже не верится, что мы уже две недели муж и жена. И наша первая совместная поездка – путешествие начинается врозь. Ну что поделаешь, раз так получилось. Мы приедем домой, погостив у моря так, что оно непременно надоест нам, а мы ему. И дома, дома ты побежишь к почтовому ящику. Нет, сначала ты вымоешь руки, и я сделаю ужин, что называется, на скорую руку. Это я так скажу тебе, а на самом деле ужин будет королевским. Я тут пока была у мамы, проштудировала всю поваренную книгу. И так что ее приступ обернулся моей кулинарной грамотой, хоть и не правильно было так сказать. Тетя Оля рассказывала, что мама во время приступов вспоминает эвакуацию. А так – никогда. Я только знаю, что это где-то за Самаркандом. Ну да что об этом. Я помню, как шла по улице, а ты вдруг из-за спины и сказал, что ясновидящий и что можешь угадать, например, мою фамилию. И ведь угадал. Теперь у нас одна на двоих. А может и на троих. Я не уверена, но мне кажется, что так скоро и будет. Как же здорово, что я тогда пошла той дорогой. И что потом, когда ты приходил за мной к школе и ждал, когда я закончу проводить занятия…Глебушек, дорогой, как же мне хотелось бежать с тобой, куда угодно. А я выдумывала какие-то дополнительные занятия, отстающих учеников. А ты меня все ждал под деревом. Я же просто сидела на подоконнике и смотрела на тебя. Да, да. Можешь не верить. Корила себя, мол, какая дурочка. Но ничего не могла с собой поделать. Я вообще такая трусиха. Всего боюсь. Даже вот лететь на этом самолете. Хотя знаю, что ничего не случится, просто потому что ты ждешь меня. И мы обязательно сходим на море. Я буду делать большие глаза и воротить нос, мол, ну что там такое море. А сама буду восторгаться внутри. Да-да, у меня там вулканчик восторга. Ну а паники – целый океан. Вот и сейчас хочется ей поддаться, несколько дымно. Ну, я как всегда себе все напридумала, ты же меня знаешь. Да, почему-то так мечтается о кабачковых оладьях. Вот прилечу – сразу их сделаю, целую миску.
5
Дорогой дедушка мороз! Нам сказали, что надо писать письма, вот я и пишу. Я в тебя не верю. Потому что тебя нет. Нам сказали написать свои желания. А я желаю быть с папой и мамой. Но можно еще и Ольку. Я ее не видел давно. Но мне без нее не скучно. Она маленькая. Я вот лежу, глаза закрыты и пишу тебе письмо. А после сна мы будет писать письмо на бумаге. Нам дадут карандаши. А вообще хочется есть. Вам с папой хорошо, вы там непонятно где. А я почему-то здесь. Тут совсем нет книг. Я б даже согласился жить у тети Альбины, там и то лучше. А то здесь нету даже кровати. Может попросить ее у тебя? Да? Хотя нет. Я даже согласнее на Ольку, пусть она тоже с нами. Хоть она тогда и разорвала мою тетрадку. Но она ж мелкая, что с нее взять. Мне иногда кажется, что вы и не были вовсе. И папа не говорил: «Не беспокойтесь, я завтра приду, они разберутся». А завтра нас выгнал дворник. И отнял у меня ранец. А мама даже ничего ему не сказала, а все за что-то говорила спасибо. Потом много теней. Очень много. Я даже не помню, куда подевали Олю. Мама сказала, что она осталась у тети Альбины, но об этом нельзя говорить. Никому-никому. Но я тебе скажу. Все равно письмо только в голове. Да я бы столько и не написал. Я думаю, что смогу только на будущий год, в классе третьем. Когда я пойду в школу. И когда вернется папа. Мне сказали, что мама поехала к папе, но об этом тоже нельзя говорить. Так сказала тетя Альбина. А здесь сказали, что у меня нет мамы и папы, и что моя фамилия Снегирев, а не Евтишин. Здесь никто не играет футбол, а вчера выбили зуб. Хорошо, что он молочный и уже шатался. Дед Мороз, я согласен, пусть не папа, не мама, даже не у тетки Альбины, где-нибудь, только не здесь. Забери, пожалуйста. Пусть даже с тобой. Я буду помогать тебе нести пряники. В пакете. Их давали в прошлом году на елке. Я тогда принес один Ольке, а мама смеялась, что у нее зубиков еще нет. И чтобы я пряник ел сам. Дед Мороз, да никто не давал нам карандаши, и письма не просил писать, это мы писали тогда в том году, в школе. Когда мы еще жили в Москве, а не в этом Кустанае. А я не помню, уже, как эти пряники выглядят. Ничего не помню. Дед Мороз, пожалуйста. Ученик второго класса «А» октябренок Глеб.
6
Дорогая Альбина, Аля, если позволите так вас называть! Я знаю, у Глебушки всегда было неспокойное сердце, поэтому пишу через вас. Я думаю, предполагаю, что вы хорошая и добрая. Иначе Глеб не был бы с Вами. Вы знаете, Алечка. Прошло 15 лет и три месяца как война разлучила нас с Глебом Ивановичем. Мне даже пришла похоронка. Ошибочно. Но сердце-то не обманешь. Все тогда в такой спешке. Олечка плакала. Почему-то хорошо запомнился горшок посреди комнаты. Такой еще теплый, с отбитой ручкой. Это Глеб, Глеб Иванович до того задел. В темноте ручку и отбил. Вот горшок тот мне еще долго помнился. Обычно пишут, что сердце не обманешь. А я вот поверила, что его нет. Нас эвакуировали тогда сразу, с заводом. Олечка долго болела. Она и сейчас вот тяжело больна. И именно поэтому. Она молодец, учится, училась в медицинском. Окончила второй курс, а тут вот эта болезнь. А что Глеб жив, я давно узнала. Искала и через адресный. Да и пенсию нам не платили, сказали, что «пропал без вести» - это не похоронка вовсе, и что нам ничего не положено. А потом было с работой трудно. То есть ее не было вовсе. И я разыскала Глеба. Но он уже был женат на Вас, Алечка. И зачем было мешать. Ведь столько лет, а мы поженились за два года до начала. Так что тревожить не решилась, если б не Олина болезнь. Я помню, что и Глеба больное сердце. Еще тогда было. И сейчас. Вы не удивляйтесь. У меня подруга работает медсестрой в той поликлинике, где лечится Глеб. Вот я о чем прошу, подготовьте его, пожалуйста, ну вот что мы вот есть. Он-то небось, думает, что мы погибли. А мы нет. Просто мы меняли адрес, ну из-за брата моего. Это другая история. Алечка, очень вас прошу. Мы не влезем в вашу жизнь никоем образом. Но, подготовьте, пожалуйста, Глеба Ивановича. Очень на вас, матушка, уповаю.
7
Мои родители! Если вы читаете это письмо, то знайте. Что это вы во всем виноваты. Не думала я, что какая-то паршивая «Вега» или «Орбита» может вам помещать понять собственную дочь. Это же даже не джинсы. Или зеленые лосины, которые я тщетно ждала на свой день рождения. А вы ведь обещали! Так вот, вы взрослые люди, и обещания надо выполнять. Нас так учили в вашей поганой школе. У нас демократия, поэтому, если вы не понимаете, то и не обещайте вовсе. Но магнитофон-то можно. Ах, мама, ну неужели ты не понимаешь, что он есть у всех, понимаешь, у всех? И даже самых отсталых. Нет только у одного человека - у меня, вашей дочери. Я так не могу. Я одалживала у Ольки, переписывать записи, так она с таким презрением мне его давала. Ну почему, почему вы такие? Просто мещане отсталые. Все ведь у всех есть. Нет только у нас. Просто вы не хотите. Все дело в том, что вы не любите свою дочь. Нет, ну что ты мне, папа, подсунул - «Протон»! Вот сам с ним и ходи и его слушай! Его, а не дочку свою. Любимую дочку – как так можно? А я ведь за всю четверть ни одной троечки. Вкалывала за ваше обещание. И еще в нагрузку вела политинформацию у четвероклашек. Думаешь, для удовольствия? Но я обещала. И слово свое выполняю. Не ищите меня, я уехала. Далеко. И не звоните не Наташке, ни Ольке – он ничего не знают. Вернусь, только после того, как вы выполните свое слово. А пока буду жить так, как я хочу. Пока еще ваша дочь Альбина.
8
Дорогой сын Глебушек. Как тебе служится? Мы с папой часто тебя вспоминаем, как ты уходил в смысле. Было так весело. Такое не забудешь. Папа почти не пьет с тех пор. Очень болят ребра. После того, как твой друг посадил его в ведро. Конечно, салат было жалко. Но он уже был излишним. Зато стало больше денег. Он полежит-полежит, походит по двору, опять ляжет. Из больницы ведь ушел сам, говорил, что толку там никакого, одна бестолковость. Может он и прав. По крайней мере, я уже и шаль себе справила, вот, собираюсь сапоги купить, может хоть этой зимой не промерзну. Она у нас пока мягкая. Прошло уже семь месяцев как ты уехал. Ты вроде писал, что у вас тоже жарко, ну, туда, куда отправляют. Это хорошо. Не будешь мерзнуть. У нас же тут зимы суровые. А вообще, письмо какое-то путанное. Ты уже пожалей, мамку-то, пиши понятнее. Мамка-то твоя и видит не ахти, пока что разберешь. Да и почта с перебоями работает. Уже два месяца от тебя ни гу-гу. Нет, а что – армия, это хорошо. Дисциплина, форма. Заявление на твое друга папа, конечно, забрал. Хорошо, что ты помогаешь дружественной республике, правда я не поняла, какой. Хорошо, что у вас горы – это красиво. А что растительности мало – так на кой она вам там. Жаль, что нельзя послать посылку. Сегодня получила, наконец, заказ, в заказе давали гречку. А что касаемо сапог, так мне люди нарассказали, что у вас там их достать можно. Может, пришлешь? Размер у меня тридцать шестой, у матери твоей, но ты возьми, какой будет, можно вполне и 38 ил и 39. Только ты светлые не бери, светлый – он тут быстро запачкается. Возьми черные или коричневые, обязательно на меху. Хотя ты ж знаешь, наши зимы – в сапогах холодно, да и куда их носить. Нет, ничего не надо, сыночка. Ты там служи и пиши. А то ты там со своим интернациональным долгом совсем зазнался. Олюшка вчера забегала. Говорит, что ты ей тоже писать перестал. Она тебя ждет. Хотя, между нами, я тебе ничего не писала – дурная она какая-то. Ну вот не нравится мне, и все тут. Это называется материнское чутье. Делать тебе с ней нечего. Болото какое-то, а не девка. А так, сыночка, она девушка хорошая, помогает мне много, по дому там. Отца твоего водила вот в поликлинику анализы сдавать, к примеру. Нет, не нравится она мне, и делай со мной, что хочешь. Я надеюсь, ты ей ничего не обещал. И правильно. Или обещал? Ты там смотри, не балуй особо. В общем, пиши ты нам все же. Мы же волнуемся, что и как. Хотя что там у вас может быть такого. Армия, сынок, это та же школа. Вернешься, все к тебе с уважением будут. В последнем письме ты написал, что предстоит трудный день. Но я верю в своего сына. Твоя мама Альбина.
9
Дорогая мама. Я вдруг вспомнил. Вчера Альбина принесла мне курицу. Ночью свело живот. И все покачнулось. Я увидел тебя. Во сне, ты мне все говорила: «Поедем на дачу, поедем скорее на дачу». А я все в толк взять не мог, какая дача. Хотя, я и сейчас можно сказать, на свежем воздухе. Курица была жесткой, я подержал ее во рту немножко и выплюнул. Думаю, что это все. В таких ситуациях полагается говорить, как хорошо, что ты этого всего не видишь. Даже то, что я пишу тебе письмо. Я вожу пальцем по воздуху, и читаю появляющиеся строчки. Я думаю, ты сможешь их увидеть и прочесть. А пока я разгребаюсь в своей свалке, именуемой памятью. Неужели все из-за курицы? И того котенка, что у нас с тобой был. Мы зачем-то назвали его Димой. И его в деревне поцарапал петух. А мы везли Диму в твоей шали, только нос торчал наружи с усами. Вот что я вдруг. Тут тоже есть кошки. Но они нас бояться. Может потому что одного съели, но это не мы, те, другие. Это Альбина рассказывала, я не смотрел. Очень болели ноги. А сейчас вот не болят. Может все из-за курицы. Альбина принесла мне кеды, но тут такое дело. Это, очевидно, давно было, снять кеды никакими силами не смогли – боль такая, будто кожу снимали. Альбина же мне и пальто доставала. Правда, женское, зеленое такое, с воротником. Но для холодов самое то. Голова болит постоянно. Но не как тогда, когда я только вернулся. Ты сама же мне говорила, что я кричал непрерывно, да и почти каждую ночь. И все рвался во сне в Джелалабад. Я представил вдруг первый день там – вот ясно, как эту трещину на стене. Мы приземлились, а вокруг апельсинов тьма. Вот такое было впечатление. А потом сразу камни. В нас. Это был самый незатейливый день. Да, мама, у меня не голова болела тогда, а что-то другое. А таблетки эти, от них все было в дыму. И ничего не хотелось. После твоего ухода ведь тоже что-то было? Я после поминок не помню, наверное, несколько месяцев. А потом плохо помнится. Мой орден «Красной звезды» куда-то задевался. Вроде я его продал, как и квартиру, но не уверен. Они пришли тогда и сказали, зачем тебе такая большая. А деньги – вот они. Денег не дали, Вернее, дали подержать, а утром денег не было, но те люди сказали, что я все прогулял. Хотя я не выходил – они не выпускали. Вроде как обмен был. Но там жить нельзя было. Я доехал, это не в городе даже. Летом я от старой квартиры не хотел уезжать, а потом поехал жилье свое осмотреть. Когда холода случились. Вещей с собой не помню, и мебели тоже. Мне сказали, что это входило в оплату, и что я за все получил. У той новой квартиры не было двери. Я приделал занавеску. Но буквально скоро его стали ломать, а документов у меня почему-то не было. И все дали жилье, а мне сказали, что я тут нигде и не прописан. Я не оправдываюсь, я просто вдруг все это вспомнил. Мама, а вот как на кладбище, тебя навестить, не помню куда. Да и не дойду, ноги, будь они неладны. Вроде как голова болит, но ноги не болят, я их вообще уже не чувствую. Если б не Альбина, я ее сначала испугался, мне показалась какой-то старой и просто чучелом. Но потом привык. И уже обходиться без нее не могу. Мы с ней вместе придумали мне имя. Я только сейчас вспомнил, я же Глеб, правда? А никакой не Дима. А Димка был кот. Кот, и его никто не ел. И он не сбегал, пока я служил. А ту курицу я выплюнул. Я понял, что она хочет меня отравить. Она приехала из своего Ташкента, а теперь ест наших кур и котов. Тварь. Как хочется встать. Это они во всем. Но я ничего не чувствую. Мама, я Глеб, мама…
10
Здравствуй дорогая мама! Мы тут все семьей читаем твое письмо. Вернее, не совсем твое, а то, что ты надиктовала медсестре. Приехать мы, увы, возможности сейчас не имеем. Ты пишешь, что у тебя все хорошо. И что к чаю дают зефир. Но не всегда. У нас тут тоже зефиров нет. А детей кормить надо. Тебе хорошо. И государство заботится. Только не надо нас расстраивать, что у тебя украли одеяло. Ну, кто может стянуть его с инвалида? Ты, наверное, все перепутала. Или не так поняла. Я, конечно, спрошу заведующую, когда приеду. Только вот не знаю когда. Сама понимаешь, это ты на отдыхе, как на курорте. У тебя там процедуры, укольчики. А у меня давление. Да и Глеб опять запил. У него теперь это все выходные. И никакого просвету. А ты еще тут упреками бросаешься. Мама, дорогая, да не забыл тебя никто. Нет, внучку твою одну прислать не могу. Она впечатлительная очень, а у нее год суровый, готовится к поступлению. Вы с папой сами нас учили, что образование очень важно в нашей жизни. Вот она и готовится. Наняли двух репетиторов. Так эта дура прогуливает, а Глеб нашел конверт с оплатой. В итоге брала подработку. Поэтому никак к тебе не вырваться. Ты пишешь, что можешь уже левой рукой держать ложку. Очень хорошо. Но речь еще не восстановилась. Вот видишь, ну и куда я тебя заберу? А Олечке надо заниматься. Ну, Глеба я бы выгнала. Я уже два раза выгоняла. Мама, дорогая, а может и вправду тебя забрать? Вот, Олечка бы поступила, Глеба бы выгнала, зажили бы. Я бы тебе свою комнату уступила б. Олечка после занятий с тобой бы сидела. Помнишь, как ты ей читала всегда перед сном? Я никогда не успевала. Олечка иногда вспоминает, как ты с ней и гуляла, и в какие-то сказочные страны играли…
Да, мама, на этой неделе точно не получится к тебе приехать. Ну, ты уж понимаешь. Дел просто до кучи. Но мы тебя обязательно навестим. Ну, там наверное, на той неделе. Или, в крайнем случае, через. Пиши, как твои дела, не болей. Твоя дочка Альбина.
11
Дорогой Глеб, здравствуй! Я думаю, что произошла какая-то несуразица. Вот я и решила написать самой. Просто не мог же ты и в самом деле написать мне « Прости Оля, я не хотел». А ведь когда уезжали, ты меня звал с собой в Москву. И что метро провели почти до самого дома. Как хорошо, и набережная и метро. А я, веришь ли, никогда на метро и не ездила. Если ты уже не хочешь, чтобы я к тебе приехала, то приезжай к нам сюда в Луганск. У нас тут еще тепло. А у вас, я видела по телевизору, уже снег. Смотрели от соседей. У них, представляешь, «Рубин-401». Мы у них, только не смейся, и «Спокойной ночи» смотрим. Ты видел, там теперь есть персонаж новый- Филя. Уж очень на нашего пса похож. В детстве такой был. Ну, ты, наверное такую несерьезность не смотришь. Но, знаешь, это так забавно. А я еще от путевки отказывалась. Впервые поехала в Сочи в сентябре. Почему-то считала, что будет холодно. А там был ты. А я ведь сначала на тебя внимания не обращала. Почти пол отпуска так проходила. А потом тебя перевели за наш стол. И ты стал провожать меня из столовой до корпуса. А помнишь, помнишь как тогда на пляже? А сейчас ты пишешь, что не хотел. Тогда зачем все это? Зачем звал и давал адрес? Мама и папа ничего не знают. На работе тоже. Они все думают, что я хорошо отдохнула. Я ж в первый раз поехала так далеко одна. До того либо с мамой, либо с подругой. Да о чем я пишу. Все ж не так. У тебя, верно, было дурное настроение? Мы же уже два почти месяца не виделись. Может ты все-таки приедешь? А жить можно и здесь, у нас. И к нам на завод можно устроиться. Инженеры как раз требовались. Вдруг тебя переведут? Я просто чувствую, что будет мальчик. Маленький такой, представляешь? Я вот прогулялась до почты, немного успокоилась, прямо здесь за столом и письмо пишу. А то дома ревмя реву, а сказать-то не могу. Я буду ждать от тебя письма. Если тебе удобнее писать до востребования, пиши – я буду ждать. Твоя Оля. Любящая и ждущая.Тебя и нашего малыша.
12
Алька, привет! Как там ты? Я подсчитала, что в Москве уже два месяца. Два месяца, как я без нашего Волгодонска. Интересно, кто еще уехал? Ты на работу устроилась? Помнишь, как зажигали на защите дипломов? Все еще говорили, что перепить молодых инженеров не реально. Ты еще тогда провтыкала мои солнечные очки. Я тебе этого, подруга, буду напоминать до самой старости. Я устроилась курьером в одном издательстве. Ездить надо из Южного Бутова, где живет сестра Глеба, до станции Беговая. Такие тут названия. И еще от метро минут десять пешком. Я прихожу, сажусь на стул и читаю, что захватила из дома. Иногда так весь день бывает. Но не часто. Потом надо ездить по Москве. Где-то поездок до пяти бывает. А бывает и одна. Я сначала путалась, а сейчас ничего, карту распечатаю и еду. Проблема в том, что тут никто почему-то не знает, где что находится. Алька, только ты никому не рассказывай, как я у сестры Глеба оказалась. Помнишь, как мы познакомились? Я летом к своим поехала. А он к родственникам по каким-то делам. Оказалось, практически соседний дом. А в Москву мы с ним решили ехать вместе. Он предложил. У родителей даже спрашивал моих. А так как папа все равно устроился тут работать на строительстве, то меня тоже отпустили. Я с папой еще не виделась. У него система такая: тридцать дней на стройке, двадцать отдыхаешь. И он сказу поехал домой после работы. Неделю мы с Глебом гуляли, он мне все показывал, ездили в гости к его сестре. Она замужем, у них две девочки. Так вот, а потом позвонила его бывшая. И Глеб попросил меня поехать обратно. А ведь я сказала маме, что поехала в Москву надолго. Так что не проболтайся, пожалуйста, что мы с Глебом расстались. Никому. Слышишь? Но Глебова сестра забрала меня к себе. Я сначала ухаживала за девочками. Он в детский сад ходят. Ну и по дому чуть. А потом решили найти мне работу. И вот я в издательстве. А еще его сестра сказала, что можно пойти попробовать в милицию. Работать. Там сначала обучение два месяца, а потом уже все, форма, оклад и все такое. И главное, будет соответственно, регистрация. Я завтра иду на собеседование. Это здесь у нас рядом совсем. Алька, представляешь, я, когда в детский сад за девочками ходила, так там такой обалденный охранник. Ну? Почему не спрашиваешь? Да, да. Мы встречаемся. Правда, в детском саду. Ему нельзя выходить по работе. Даже в магазин, ага? Он из Рязани. Но завтра у него наконец-то выходной. И он будет меня сопровождать на собеседование. А может я уговорю его тоже туда поступить. Пиши, какие там у вас новости? Тут классно. Олька.
13
Аля, дорогая. Кто ж предполагал, что твой тогдашний приезд к нам в Душанбе окажется последним. Ты же помнишь наших соседей? Так вот – их уже нет. Забили камнями. До этого все ходили и кричали, чтобы мы убирались отсюда. Но вот куда? Мы терпели. По после того все же решились. Глеба еще раньше сократили на работе. Ты помнишь наш сад? Я не знаю, кому он теперь достался. Но все вроде получилось. Я даже не верила. Катя с семьей уехала за Урал, там родственники ее мужа. Так что внучки мои далеко. А Оленька с нами, в Купавне. Это не так далеко от Москвы. И я тут работаю. В школе.
Глеб работу пока не нашел. Пугает что это не наше жилье – снимаем. А деньги имеют привычку заканчиваться. Что будет дальше? Поехать свалиться к Кате на голову? Да она писала, что у них там и так повернуться негде. Они все в одной комнате. Мы продавали все в такой спешке, и мебель даже. А что будет дальше – я как-то плохо представляю. Нам даже не куда вернуться. Да и не примут. Глеба сюда пригласил друг, пообещал работу. Но на деле оказалось, что тут для Глеба ничего нет. Он впал в прострацию. Сидит дома, а больше ничего не делает. Я уже не знаю, может мне развестись с ним? Оля ходит в школу, где я теперь. Там физрук такой потешный дяденька лет пятидесяти. С большой лысиной. Представляешь, думаю, что положил на меня глаз? Правда, мне доложили, что он так ко всем новеньким. Мы с ним уже дважды пили чай после всех занятий. Он живет напротив школы. С мамой. Такая восьмидесятилетняя тетушка. Мы с ней поладили. Я вот думаю, а что- разведусь с Глебом. И переберемся с Олькой туда. По крайней мере – не надо будет платить за жилье. Вот как у нас тут, это если в двух словах. Я попозже сподоблюсь написать более подробное письмо. А это так – пробное, для затравки. Уж слишком многое надо рассказать.
14
Дорогая моя подружка Оля! Глеб, твой брат, весь день ходит потерянный. И ничего не делает. Это оказывается, очень тяжело. Но я думаю, все утрясется. Они разбирутся. Он просил тебе не говорить и не писать об этом. Но вчера его попросили оставить партбилет. Ты понимаешь? И это при том, что уже неделя, как его уволили из больницы. А когда я составляла расписание и проверяла табели, то подошла завуч и при всех спросила, а правда, что вашего мужа исключили из партии. Я сказала, что конечно же нет. Ну что я могла еще сказать? Я отправила Альбинку к бабушке в Саратов. Просто на всякий случай. И все из-за той статьи в газете. Но такого просто не может быть. Нет, все это, безусловно, так, Но Глеб же здесь не при чем. Это такая ошибка. Такая ошибка. Ну, я потом тебе все…кажется звонят…
15
Ольга, чтобы отвлечься, сочиняю тебе письмо. Ты, наверное, удивишься, почему тебе. Я давно собиралась это сделать. Я сижу, мне повезло. Тут есть щелочка, поэтому мне не так душно. Нет, то есть мне так душно, что я уже не замечаю. В щелочку ничего не видно. Но я воображаю, что мы проезжаем дома, деревья, что там солнышко. Мы так нелепо поссорились. Как раз в тот день. А потом уже было не до этого. Смешно, мы играли все детство в одном дворе, сидели до седьмого класса за одной партой. И ни разу не поссорились. Как же так? Я хорошо помню тот тополь, помнишь, как мы на него залезали прямо из твоего окна? И наши ночные путешествия? А потом твоя бабушка нас застала. А мы друг друга выгораживали. И ты еще сказала, что я страдаю лунатизмом, а ты не можешь оставить меня одну, и сопровождаешь в моих прогулках. И нам поверили. Мама даже потащила меня ко врачу. И тот сказал, мол, девочка растет, и прописал больше прогулок и витамины. А мы эти витамины дали котенку. Ну, чтобы лучше рос. Помнишь, ты все убеждала, что если они для роста, то он назавтра станет большим котом. Размером с собаку хотя бы. И будет новая порода – «собакот». И как ты плакала. Что он остался таким же, но бабушка нашла витамины – Мурзик их загнал за шкаф. А значит, Мурзик их не принимал. Но ты все грозилась повторить эксперимент. А я тихонько лопала эти витаминки. Тогда ты решила отмечать, как я расту. И заставляла каждое утро отмечаться на дверном косяке. А потом тебе быстро все это надоело, и ты заразилась игрой в Чкалова. А бабушка говорила, что девчонки не летают. А мы с тобой строили самолет на этом тополе. А потом прыгали с оттуда с зонтиком как с парашютом. И тебе опять попало, потому что зонтик был бабушкин. Я его хорошо помню, кружевной такой. Розовый. От солнца.
Вчера та старуха перестала стонать. А вчера, да, я думаю, что это было вчера. Умерла та женщина с ребенком. Ребенок все заходился, а женщина ему вторила. Ох, как противно это было. Эти звуки. Гул. Помнишь, мы дули в трубу. Такой был гул. Такой. Невыносимый. Я заметила, что тут быстро ломаются те, кто кричит. Они быстрее перестают быть. А я так не хочу. Я знаю, ты меня не одобришь. Помнишь, ту нашу единственную сору? Ты вытолкнула меня тогда из сарая. Я помню, как ты перед ними унижалась. Как я не хотела идти. А когда меня выводили, ты специально сделала вид, что сердита. Я потом поняла, ты специально сделала это, чтобы было не так, не так. Но все напрасно.
Кажется, поезд останавливается. Двери открыли. Я слышу музыку. И надпись:
« Auschwitz».
16
Нам задали на дом писать сочинение на тему, о чем мечтаю. Я мечтаю стать чемпионкой по плаванию. Я сейчас сижу в раздевалке. У нас опять сломался фен. Поэтому я жду, когда высохнут волосы. И пишу сочинение. Потому как все равно на уроки к часу во вторую смену. Сегодня были соревнования, и я сделала Снегиреву. Ура. Я заняла второе место и выполнила норматив на первый юношеский. А она вообще запорола старт. А мне дали грамоту и банку «фанты». А еще меня отобрали на первенство района. Правда, Снегиреву тоже. Но «фанту» же дали мне. А ей только утешительный приз – «сникерс».
На плавание я хожу уже два года. И тренер говорит, что у меня большие возможности. Он называет их перспективами. Плавать мне нравится, только голову сушить долго. Тут то розетки не работают, то фен перегорит. Он тут один. А в душе в четверг видела таракана.
Это еще ничего. Таракана я встретила у нас в компоте. Мама выловила его половником, а потом чуть не заплакала. Я ей сказала, что компот все равно не люблю. И что тараканы сейчас у всех. Я была в гостях у Снегиревой, так как они сновали по подоконнику только так. Но мама совсем не утащилась, а когда я рассказала ей про душ, так вообще подняла панику. Что зараза разносится. И заставила меня еще раз пройтись веником. А мне же уроки делать. Ну, о чем она только думает. О тараканах? У нас и так чисто. А компот и вправду не вкусный. Это тогда в первом классе я мечтала о компотах в банках, болгарских. Они пропали, и я очень скучала. А потом стала ходить на плавание. К нам пришел в школу тренер на физкультуру и пригласил меня на отбор в бассейн. Мама еще ругалась, потому как непонятно, кто будет меня водить. Но я сказала, что это всего одна остановка, и вообще, можно пешком. И что все из класса поедут, а я опять буду сидеть дома, только потому что никто не сможет пойти со мной – ну уж нет. И мама меня отпустила. Я думала тогда, что нас сразу в воду. А я плавать не умею. А нас отвели в спорт зал. И заставили кувыркаться, прыгать через козла, лазить по канату и бегать на время. И только потом запустили в воду. В раздевалке такая давка образовалась. Мы еще шутили, мол, очередь за колбасой. Это на переменах мы так играем, в «очередь за колбасой». Мы тогда мечтали, чтобы вот утром проснуться, а у тебя под елкой две палки длиннющей колбасы. Сервелат называется. Ух, как бы в вгрызлась бы тогда в эту колбасу, вместе со шкуркой. А когда нам гуманитарную помощь выдавали, Снегирева все вопила, что там точно колбаса. И за ней выстроилась очередь. Ну, как тогда в магазинах. Только это вовсе не колбаса оказалась, а молоко в пакете сухое такое. Порошок. И банки с ветчиной. По шесть штук в руки. Я еще тогда написала стихотворение:
Говорят война начнется
Будут карточки, ненастье
В странах бывшего союза
Там и тут - везде вспыхают
Политические страсти
Говорят война начнется
Черный ворон встрепенется
И взлетит, расправив крылья
Черным пеплом над державой
Будут карточки на мыло
А когда тут все построят
Стану я старухой старой
Я живу пока нормально
А война? Переворот…
А когда же мир настанет
Навсегда, а не на год
Но больше ничего не пишется. А то так бы я стала писателем. Но это скучно. Надо сидеть за столом. А я еле высиживаю уроки. И вот сейчас жду, пока высохнут волосы. Нет, лучше быть чемпионкой по плаванию. Получать сникерсы. Хотя мне больше нравится милки вей.
17
Милая Оля. Я глубоко разочарован. Вы – оказались обычной мещанкой. Писать письма тоже мещанство, но я уезжаю. А приеду только месяца через два. Поэтому оставляю вам это письмо на тумбочке. Ревность вообще – не должна быть у комсомолки. Это пережиток того прошлого, с которым мы боремся. А такие как вы, тянут нас назад. Даже Альбина это понимает. Все пошлость твоего недостойного поведения. Я очень надеюсь, что к моему приезду ты все поймешь, и мы будем и дальше жить настоящей коммуной. А ведь Альбина в городе совсем не давно. И сама не больно сознательная. Я думал, что ты будешь на нее оказывать положительное влияние. А вы мало того, что воспротивились ее приходу, так еще отказались признать свою политическую близорукость. Я уже сбиваюсь в слоге. Но не это главное. Главное – понять свою ошибку и искупить ее, пока не поздно. Я тебе хотел вверить Альбину, а ты наплевала на мое доверие. Это недостойное поведение комсомолки. Мне очень горько.
18
Дорогая мама! Дядя Николай вам с отцом, наверное, причитает это письмо. Кланяйся ему от меня, Как Батя поживает? Извините, что долго не еду. Но дел тут по что ни на есть самое горло. Да, я пошел на повышение. И новая форма. Все равно скучаю иногда по деревне. Вы сейчас, наверное, все убираете? Это письмо тоже пишет мой товарищ. А я пока хожу на курсы. И скоро вы получите весточку от меня. Сначала было непривычно. Очень иногда устаю, работа интересная, но тяжелая. А врагов слишком много. Поэтому очень устаю, бывает. У меня хороший начальник, только нервный очень. Это новый начальник. А старый оказался классовым врагом. И нам выговор сделали, что это прозевали. Хорошо, что я только что поступил. И его совсем не знал. Меня оставили, а остальных исключили из партии. Так им и надо. Врагов тут очень много. Вы писали в прошлый раз, что не осталось свиней. А так хотелось к зиме поесть сала. Неужели не получится? Вы там с врагами как, боритесь? А то их слишком много, не успеваешь разглядеть. Они хорошо маскируются. Мы с Петром вчера были в одной квартире. Ловили очередную сволочь.
Так там такой лысеньки типчик. Волосики, спереди правда есть. Петр говорит, чтобы я это ему не диктовал, все равно писать не будет. Но я скажу, он там, пока ту гниду арестовывали, так Петр наш подсуетился и стащил статуэтку. Глупая такая. Там тетка танцует. И Петр сам не рад, зачем сделал, боится, чтобы никто не прознал. Но вы же не скажете? Петр тоже скучает по своим. И тоже хочет в деревню. С другой стороны. Тут хорошо. Кормят не плохо. От пуза. И еще остается. Мамаша, вы уж там потерпите. У меня у самого работа нервная. Хоть Петр и говорит, что про это писать не надо. Но они так кричат. Это если дети просыпаются. Ну, дети же не виноваты, что у них такие родители? А куда детей девают потом – я не знаю. Это уже не моя должность. Наверное, перевоспитывают. Чтобы они не заразились вредительством. И жили у нас в светлом государстве. У нас же так хорошо. Что иногда даже страшно становится, как хорошо. У меня красивая форма. Только подушку пока не купил. Я тут познакомился с одной. Она учительница. Вам бы понравилась. Только худая слишком. Зовут Ольгой. А статуэтку Петр вернуть не может. Мы там все опечатали. Там еще ребенок был, мальчик. Он остался на лестнице в пижаме. Я отдал его дворнику, но он вырвался и сел под дверью. Такой глупый ребенок. Он маленький и ничего не понимает. Что мы его спасли. Чтобы он не заразился этими зловредными идеями. У нас тут многие тоже могут заразиться. А про статуэтку я все равно скажу. Завтра.
Ваш сын Глеб.
19
Завтра новый год. Конец двадцатого века. Хотя, сказали, что двадцать первый век будет в двухтысячном, а не в две тысячи первом. А мне все равно. Главное, что меня выписывают, и это уже все окончательно. Я вчера спросила у Ольги Иннокентьевны: « Я уже сюда не вернусь?» А она погладила по голове. И вздохнула. Наверное, привыкла. И ей не хочется со мной расставаться. А я уже выздоровела и еду домой. И мне тут просто надоело. С меня сняли все трубки. И надо пить кучу таблеток. А еще эти капельницы. Хорошо, что дома их не будет. Потом еще эта пересадка. Мне было так плохо, не так как раньше. А по-настоящему плохо. Сейчас меня тоже тошнит и тяжело сидеть. Но раз я выздоравливаю, то значит, то значит выздоравливаю. Это письмо я пишу сама себе, чтобы прочитать потом, в двадцать первом веке когда-нибудь. И волосы тоже отрастут. А то я в бандане, а под ней все время чешется. Про школу мама с папой ничего не сказали, наверное, после праздников придется туда идти. А я уже все забыла. Да и не люблю я школу. И все ведь будут смеяться, что я толстая и лысая. И как им объяснишь, что это, как сказала Ольга Иннокентьевна, побочные эффекты? Я сама помню, в первом классе кричала одному мальчику «Толстяк – холостяк». Он убегал плакать и жаловался учительнице. Но мне ничего за это не было. Зато все в классе после тоже принялись его дразнить. И во время завтрака отнимали у него еду. Мол, ты и так жирный, тебе не надо. А он плакал, говорил что-то про неправильный обмен и диабет. Мы так над ним издевались, что его перевели сначала в другой класс. Но и там все продолжилось. А потом он в нашей школе не появлялся. А мне ничего не было, и никто за это не ругал. А зимой я стала часто простужаться. И долго не выздоравливала. А потом мне в поликлинике дали направление. И мы поехали в Москву. Нет, сначала я у себя в больнице лежала. Очень обидно было летом. Еще ездили в Ганновер на самолете. Ой, летали в смысле. Ну, там все совсем по-другому, и все почему-то розовое. Даже стены. А потом обратно сюда. Нет, я сначала опять была дома, потом пошла в школу. Но упала в обморок на математике. И меня снова отвезли. Поэтому я в школу и не хочу. Ольга Иннокентьевна сказала мне, не хочешь, и не надо, не пойдешь. И мне разрешили есть, что хочешь. Наконец-то. Только мне ничего не хочется. Я так устала. Писать тоже устала. Буду спать.
20
Дорогая моя любимая газета. Я пишу уже двадцатое письмо. Наверное почту перехватывает по дороге инопланетный разум. То есть Марсиане. НУ что вы пишете - Сегодня отмечают год со смерти Юрия Алексеевича. Вы все перепутали. Он не умер. Его похитили. Чтобы разобрать на опыты. У себя там, может даже не на Марсе, а на другой похожей планете. Они держат его взаперти, чтобы тот не выдал их тайны. Ведь Гагарин в космосе случайно обнаружил то, что видеть не должен. Он мне вчера об этом сам сказал. А как – уже не ваше дело. А то меня тоже заберут. А мне нельзя, я пенсию получаю, по инвалидности. А еще я вашей газете посылал стихи. Но их вы тоже не получили. Я читаю каждый номер, а их нигде нет. Поэтому я высылаю еще. Стихи соответственно про космос. Космос – это наше будущее. Я уже начал собирать вещи. Опубликуйте мои послания быстрее, пока меня не забрали. Я же чувствую оттуда сигналы. И должен успеть выполнить свою миссию. Ваш верный читатель и будущий специалист по космическому разуму двадцатого века, Глеб.