Глаза у неё печальные и уставшие, она сидит напротив дочери, как будто в ожидании, необходимой процедуры, без которой ей не уйти, не освободиться, не поставить последней точки.
- Мамочка, ты вернулась, я знала, что ты вернёшься, - Антонина, смотрела на мать, не веря своим глазам, что мать рядом.
- Дочечка, - говорит мама, ласковым голосом.
И это « дочечка» как лавиной счастья обрушивается на Тоню, огромная тяжесть сваливается с души, что мама жива, смотрит на неё, говорит с ней: «Дочечка, я ненадолго».
- Нет, мамочка не уходи, останься, ты не представляешь, что я пережила, мне так тебя не хватает. Ну! Я, умоляю тебя, не уходи!
Невероятная мука, искажает лицо матери!
- Мам, что? Тебе опять плохо? – Тоня срывается, чтобы помочь, матери, та резким жестом останавливает её.
- Не подходи! Не проси меня! Я не могу остаться!
Тоня, испугавшись, что она причиняет боль матери, садится на место, хочет много спросить, и не знает с чего начать, чтоб не мучить маму.
- Мамочка, ты разве ничего не помнишь, как мы тебя оттаяли, как вывозили на поезде, как прощались со всеми?
Мать отрицательно, покачала головой.
- Как хорошо, что ты замёрзла, а я не дала тебя резать, иначе бы ты не проснулась. Мамочка, но как, же ты ушла, почему? – опять забыла про её боль, спрашивает Тоня.
- Сердце, дочечка.
Тоня слышит чей-то далёкий голос, мать оборачивается: «Мне пора»
- Мамочка, не уходи! Не уходи! Не уходи! - слёзы заливают её лицо, горькие и безутешные…
***
- Туся, проснись, да проснись же, - тормошит её муж, - опять кошмар снится?
Антонина Николаевна, открывает мокрые от слёз глаза, секунды соображая, что с ней, и куда девалась мама, она ведь только, что с ней разговаривала.
"Сон - наконец-то доходит до её сознания, что это всего лишь сон. Сегодня 40 дней. Значит, она приходила попрощаться. Мамочка, моя как же мне тебя не хватает!"
Она откидывает одеяло, опускает босые ноги на холодный пол, и сидит сгорбившись, не может сделать ещё одно усилие, чтобы подняться с кровати.
Она слышит, как муж ходит по дому, ставит чайник, шуршит своими газетами, убирая их с пола после ночного чтения. Сейчас будет наводить себе кофе, и греметь ложечкой о стенки бокала…
Антонина, вспоминает сон: если б это было правдой, вспоминает облегчение, которое было во сне, что мама жива, и снова беззвучно плачет, чтобы муж не услышал. Такое горькое ощущение сиротства, она закрывает глаза и чувствует, как мама гладит её по головке, как в детстве…
"Господи! Мне 45, и у меня четверо детей! Но, Господи, как больно, как будто я маленькая девочка."
- Тусь, ты как? – муж заглядывает в комнату, - я там тебе вечером, натаскал для коров сена - в стог не можешь не лезть, до завтра хватит.
Тоня кивает головой, не хочет показывать мужу слёзы, думает: « Ну, шёл бы ты уж, скорее!»
- Тусь, ну я пошёл на работу? - обеспокоенно спрашивает он заглядывая - всё в порядке с женой или опять ревёт?
- Иди. Иди Валер, я слышу.
***
Здравствуй Аллочка.
У меня умерла мама, ты теперь уже знаешь, мне надо много тебе написать об этом, только когда будет вино и часа 2 свободного времени. Сейчас пока ни того ни другого. Для меня это было таким потрясением и кошмаром, что я, тут, сама чуть «кони не двинула». Сейчас во всех карманах и сумках на всякий случай лежит валидол. Сейчас мне уже легче, но писать смогу, только после стакана.
Ну вот, продолжаю. Стоит полный стакан кагора, и полтора часа свободного времени, так что успею.
В тот злосчастный день - 19 декабря, я ни чего не подозревая, зашла в магазин, купила 2 бутылки шампанского к Новому Году. Накануне приехал из Китая муж, привез подарков. В общем, дома праздник. Правда , 18 декабря у меня сильно ныло и болело сердце, но в те дни было солнечное затмение, я на него все свалила.
Прихожу домой, дочь с каменным лицом, подает мне телеграмму: «Мама умерла, срочно выезжай. Андрей”
Первый момент был совсем пустой, я читала и ничего не воспринимала, потом началась какая-то лихорадка, я стала все кидать в сумку и спешить на вокзал. Как назло, Валерка пошел менять баксы, и застрял, он еще ни чего не знал. У меня не было русских денег, я металась, не зная, что хватать, куда бежать, боясь опоздать на поезд (это было главным в тот момент).
Уже потом, когда я сидела в поезде, у меня полились слезы, но еще теплилась надежда, что это неправда.
Я приехала в Ургал, подошла в багажную кассу и попросила соединить с "Мошкой" по железнодорожной линии (объяснила - в чем дело). Когда соединили, я боялась взять трубку, попросила кассиршу переговорить. Задавала через нее вопросы: « Мама там или нет?» Сказали: «Лежит в "Мошке", никто ее не забирал». После этого слова у меня все оборвалось, я поняла, что лежит - мертвая!!!
Конечно, сразу завертелись картинки: как она лежит? Когда спросила, приехал ли брат Андрей, сказали, что - нет. Подробности выяснились потом. Я не могла понять, как же Андрей дал телеграмму, а сам не приехал.
В Ургале мне пришлось ждать поезда на Мошку 5 часов или больше. Короче, в Мошку с Ургала поезд приезжает в 10 вечера. Все эти 5 часов я ходила: в церковь, разговаривала с батюшкой, купила икону и молитвенник, свечи. Ходила по магазинам, купила маме одежду в гроб, гирлянду, цветы, водку, закуски и все это смогла утащить.
Народу никого, от поселка до станции длиннющая лестница. Через каждые 10 ступенек я останавливалась, чтобы утереть слезы, они лились сами собой, переходя время от времени в рыдания.
Всю дорогу в поезде я продолжала, молча реветь, отвернувшись от людей в купе. Я представляла: что она умерла у себя в постели. И кто же нашел ее? Ведь в Мошке уже никто не живет, кроме нее и Бортиковых - ее соседей. Дежурные на станции приезжают и уезжают с других сел.
В купе случайно, услышала разговор между пассажирами: « Слышали, что бабушка на Мошке умерла вчера?» Так я узнала, что она умерла 18 числа. Вот так, плохие новости доходят быстро. Еще узнала, что она шла со станции в 11 часов вечера, жаловалась дежурной по станции на сердце. А утром, все уже знали, что она умерла. В Мошке я была 20 го в 10 часов вечера.
Аллочка, когда я вышла в темень, спрыгнула в сугроб, и потом пошла знакомой тропкой со станции - шла и причитала: « Встречай меня, мамочка, я приехала к тебе, мамочка, встречай меня!»
На станции сказали, что ее нашли Бортиковы, 18 утром недалеко от дома. Мамин дом крайний, поэтому я сначала зашла к Бортиковым, они уже ждали меня с поезда.
То, что они рассказали, опровергло все мои представления о смерти мамы и оказалось ужасом в тот момент, но еще ужасней то, что мне предстояло пережить...
17 декабря в 11 часов вечера мама ушла со станции (она к поезду носила проводникам молоко). Посидела на станции, там дежурила ее подруга, говорит, что попили чай,она жаловалась на сердце. Ее уговаривали посидеть еще, да она не послушалась - пошла домой.
Если б кто нибудь проводил ее !!! Ведь там были молодые ребята, ремонтники, жили на станции, говорят, маме дрова помогали колоть иногда.
Утром Бортиков увидел на тропинке мамины санки брошенные, потом он нашел ее рукавицы и шапочку. Пошли проверить дом, там замок. И нашли ее в 200 метрах от дома замерзшую. Сразу вызвали милицию из соседнего поселка. Приехал следователь, сказал, что, скорее всего, это инсульт.
Версия такая: мама шла домой, не доходя до дома, случился инсульт, она упала и ползла на руках, назад к Бортиковым за помощью, но она развернулась слишком слабо, тропинка узкая, темно, запуталась в кустарнике, наткнулась на разрушенный дом, пыталась его обогнуть, а там завалы, и за домом умерла, или замерзла.
Этот вопрос мучает меня до сих пор. Я потом утром, шла по этой пробитой в сугробах ее телом тропе, и умирала вместе с ней, представляя, как ей давался каждый метр.
Бортикова Ольга Алексеевна предложила остаться у них, оказалось, что маму они бросили в бане, дом закрыт, корову только перед моим приездом накормили. Боялись взломать замки без родственников.
Аллочка, представляешь, лежит, замерзшая! В бане!
Я говорю: "Заносите в дом, я приехала к маме".
Они меня отговаривали, мол, не стоит сейчас, она будет 3 дня оттаивать - скрюченная сейчас.
В общем, пока я сидела с Ольгой, мужики занесли ее в дом, положили возле печки. Предложили позвать какую-то женщину со станции, посидеть со мной, я сначала отказалась, но потом ...
Я зашла в мамин дом: на дворе нас встретила целая свора ее собак, зашла с дрожью в коленках...
В зале на голых досках лежит нечто, покрытое платками, угадываются согнутые коленки и видны валеночки. Мамин рост и рука в рукаве куртки, явно видно, что это то, что осталось от моей мамочки.
Я убрала платок с лица, а там - открытые глаза, замерзшие, белые, открытый рот и застывшая гримаса боли и страдания!
Конечно, я стала кричать: «Мамочка моя, Ну как же так? Ну как же ты могла, мамочка моя?»
Бортиков сразу исчез, и через несколько минут привел ту женщину - Тамару, она тихо посидела со мной до 5 утра. В 5 утра приехал Андрей и Гуля.
Я написала тебе 1 часть, у меня уже нет сил и слез, остальное после. Пора доить корову.
***
То, что я описала вчера, наверное, тебе тоже нелегко будет читать, ты первый человек, которому я подробно об этом рассказываю, может это будет анализ всего произошедшего, и хоть какое-то облегчение, потому что я до сих пор не смирилась со смертью мамы!
Я себя чувствую маленькой брошенной девочкой. Сколько раз я представляла, что рано или поздно это должно произойти, и мысленно готовила себя к этому. И все равно я оказалась совершенно не готова.
***
Всю ночь я топила печку, жгла свечи, читала возле мамы молитвы по молитвеннику, совершенно не вникая в смысл, слез уже не было, внутри все окаменело, и сердце, и мысли, и чувства.
Когда время стало подходить к 5 утра (поезд которым приезжает Андрей, сообщением Хабаровск - Чегдомын, он садится в Волочаевке, от него до Мошки часов 8 без пересадки), у меня начался мандраж, я вдруг поняла, что все правильно складывалось: я первая должна была принять первый удар, и встретить Андрея как старшая. Андрюшка был мамкиным любимчиком, как все младшие дети.
Я не знала, как встретить его, что говорить, знала только, что должна быть сильной и заменить, насколько это возможно, мать.
Прогремел поезд, потом залаяли вдалеке собаки, значит, со станции кто-то идет, потом залаяли наши собаки, у меня бешено колотилось сердце и тряслись руки и ноги. Послышался скрип снега под ногами - вошел с клубом пара Андрей. Мы обнялись, молча. Из-за слез, я только потом разглядела, что за его спиной стоит Гуля.
Первые слова Андрея, сняли часть груза с моего сердца, он сказал, что хочет маму похоронить в Волочаевке. (Меня сильно угнетали мысли, как ее хоронить в Мошке, как ее там оставить, это значит, что я никогда не приеду на могилу, я думала даже увезти ее в Комсомольск с пересадкой.)
Я не видела маму и Андрюшку 4 года. Он сильно изменился, и постарел. 37 лет, почти весь седой, мешки под глазами, плотно сжатые губы и глаза полные муки, казалось, что они у него вылезут из орбит. И эта маска была у него 3 дня, пока он не увидел маму. (Он, не смог, даже зайти в зал. Гуля пыталась его заставить подойти к матери, он отказался). Я поняла, что ему стоит огромных усилий - держать себя.
Мы сели, открыли водку и стали планировать: что делать дальше, я рассказала все что знала.
Когда выпили, обнялись с Андреем и поревели. Гуля тоже плакала, но я думаю, что скорее от жалости к Андрею, чем к маме.
Им сообщили в тот же день, когда нашли маму, по железнодорожной связи, Андрей работает в Волочаевке путейцем. Сразу же дали мне телеграмму. Гуля, в этот день была в Хабаровске на рынке. Андрей ждал ее приезда.
Гуля рассказывала, как ее ошарашили этой новостью. Вечером они открыли водку, Андрея прорвало - у него была истерика. Гуля побоялась его отпустить одного в Мошку, дети их остались с бабушкой.
При всем этом, Андрей тоже до последнего питал надежду, что все это неправда.
Аллочка, я не хотела чтоб Андрюшка видел ее такой, как видела ее я. И эта обязанность: облегчить Андрюшкину долю – сделала меня сильней.
За всю ночь, мама не оттаяла нисколько, она, как была каменной, так и осталась. Гуля пошла со мной в зал, отважилась посмотреть и шарахнулась в сторону, потом пересилила себя и подошла ближе.
Я попыталась снять с мамы одежду, но могла только расстегнуть куртку, кофту, снять шаль с плеч. Видно, когда она ползла на одних руках, у нее сползли гетры и все что было под ними, на ляжках и бедрах, были раны как ожоги, обморожения, коленки все в царапинах, волосы длинные, седые, все спутанные с сухой травой, сквозь которую она пробиралась.
Если б не водка… Как все это можно пережить? И, как я вынесла? Не знаю.
Когда рассвело, мы втроем отправились на соседнюю станцию Согду, где раньше мама работала в аптеке, там она и была прописана. Поехали заказывать гроб. Поехали на матрисе – так называется вагончик, работает на солярке, он ездит по железной дороге туда-сюда, развозит рабочих и путейцев.
Пока мы с Гулей, на станции в Согде купили материал для гроба, Андрей искал доски и мужика, который делает гробы. Но ничего сразу не получилось, оказалось что председатель, и тот мужик на следующей станции, сказали искать там, он выделит доски. Поехали дальше, там его не нашли, и досок не оказалось.
Мы решили оставить Андрея в Согде решить эту проблему, а сами с Гулей поехали в другую сторону, искать того следователя в пос. Тырма.
На этой станции он должен был нас ждать, чтобы забрать мамин паспорт. На станцию он не явился, мы еле ему дозвонились, потому что сам поселок в 2 км. от станции, а у нас до поезда 1 час времени.
По телефону он сказал, что патологоанатом приедет через 4 дня резать маму, а до этого дня мы не можем похоронить ее.
В общем, я в панике, гневе, и еще не знаю, что я еще чувствовала, пыталась объяснить этому менту, что не надо резать маму, мы вообще ее собрались увозить. В общем, стоим с Гулей как оплеванные: гроба нет, патологоанатом в Чегдомыне – 6 часов езды, и когда приедет – неизвестно.
Через 10 минут, подъезжает машина милицейская, выходит молодой мужчина и к нам. Говорит, дозвонился до морга в Чегдомыне и если у нас есть мамина история болезни, что она сердечница, мы можем сами съездить в Чегдомын за справкой – заключением.
( Конечно, у меня не было никакой истории болезни, я нашла лишь старую бумажку – обследование, и там стоял мамин диагноз и результат ЭКГ). Вот с этой бумажкой я на свой страх и риск на следующий день, а вернее в 5 утра поехала в Чегдомын.
А в этот вечер мы все собрались в доме, опять открыли водку, планируя, что делать дальше.
Андрей нашел гробовщика, но не было досок, помогли люди, те, что знали маму и привезли свои доски. Гроб должны были сделать к следующему вечеру, уже 22 числа. Слух о том, что умерла мама, уже дошел до всех ближних поселков. Удивительно, но там почти все по железной дороге знают друг друга. Мы не знали, что делать с коровой, но и эта проблема решилась, нашлись желающие купить ее и должны были приехать с соседнего села на следующий день.
Вот так потихонечку мы продвигались, за шагом шаг, предстояло еще много и самое неприятное ...
Выпив изрядно водки, мы с Гулей пошли в зал, раздевать маму, а вернее срезать с нее одежду. Андрей дал свой охотничий нож, острый как бритва. Я, резала кусками одежду, кидала Гуле, а она все сжигала в печке.
Глаза у мамы оттаяли, и я попыталась их закрыть, не закрывался и рот, голова была откинута.
Кисти рук, моих родненьких рук, которые меня вырастили, гладили по голове, кормили, были сбиты в кровь на костяшках.
Я знала эти руки наизусть, каждый, шрамчик на пальцах - теперь они были безжизненны. Ноги были в валенках, поэтому - видно долго не замерзали, когда я срезала их, ступни оказались синие.
Все это я поливала горькими слезами, сквозь пьяный туман. Первый раз я благодарила человечество, что оно изобрело водку, мы не пьянели, а тупели. Спадало, то острое ощущение реальности.
Кровать с голыми досками. Там лежала мама - теперь голая, все такая же твердая с согнутыми коленками, мы перенесли в другую комнату, а сами первый раз легли за двое суток спать.
Утром, я должна была ехать к патологоанатому. Не буду описывать эту поездку, скажу лишь, что пришлось дать взятку 2 тыс. рублей, но зато я собрала все справки, в том числе и разрешение на вывоз и уведомление патологоанатому что: тело упаковано в деревянный гроб, потом в цинковый, потом в ящик с наполнителем – разрешен перевоз.
Конечно же, не было у нас никакого цинкового гроба и наполнителя. Оттуда я бешено помчалась звонить в Согду, чтоб сколотили ящик для перевоза.
22 вечером в 10 часов я была в Мошке – корову продали, гроб почти готов. На следующий день оставалось помыть маму и вывезти.
Самое трудное, оказалось, погрузить гроб в багажный вагон пассажирского поезда в 10 часов вечера в сторону Хабаровска. Поезд стоит 2 минуты. Достучаться очень трудно. На таких станциях двери, почти ни у каких вагонов не открывают. А еще надо грузить с насыпи – высота больше человеческого роста.
Утром приехали с гробом мужики. Выпили почти всю водку, которую я привезла, Гуля, и еще с Ургала купила 15 бутылок.
На ночь, мы положили ей на глаза пятаки и подвязали челюсть. К утру у нее опустились коленки и стали гнуться все суставы - оттаяла.
Выпив опять водки стали мыть маму, прямо на досках. Я ножом срезала мамины волосы и пряди, подавала Гуле, подстригли ее в последний раз.
Ещё при жизни, я всегда, приезжая стригла её.
. Пока я мыла маму, Гуля, что-то рассказывала, трещала без умолку, про детей, про то, как они с Андреем познакомились. От роду неразговорчивая, откуда у нее, только слова брались. Спасибо ей огромное, она пыталась меня отвлечь, как могла. Мы с ней сильно за это время сблизились, действительно – горе сплачивает.
Я мыла, она собирала воду с пола, подавала мне тряпки, полотенца.
Наконец мы маму вытерли, одели, обули, позвали мужиков уложить ее в гроб. Еще я не сказала тебе, что она так исхудала. Андрей говорил что она всю пенсию тратила на корма и отдавала долги за сено. Когда я ее раздела, поразилась – там лежала по весу девочка 44 размера.
Уложили маму в гроб, запудрили ей царапину на носу, закрыли челкой кровоподтек на лбу. Вложили ей в сбитые руки икону и укрыли шелковым покрывалом. Обложили по периметру гирляндой и цветами и ... позвали Андрея.
Еще я тебе не сказала, когда я закрывала ей рот и глаза, я шептала со слезами: «Мамочка, закрой ротик, стань красивой, Андрюшка наш боится смотреть, ну стань красивой, ради него».
Могу тебя заверить, я сделала все что могла – в гробу лежала седая, спокойная, с нормальным цветом лица, женщина, вся утопая в цветах и шелках.
Я стояла в коридоре, трясясь как на экзамене, наблюдая, как нерешительно вошел Андрей. Он, подошёл к гробу, и я видела, со спины, как у него опустились плечи, как будто спала тяжкая ноша, и мучительная маска его, спала с лица.
Потом он мне признался, что ему стало легче, когда он увидел ее, потому что мама оказалась совсем непохожей на саму себя.
Видимо стрижка изменила ее, плюс все ее морщинки я разгладила руками, а складки кожи убрала под воротник свитера. Можно сказать, вылепила ее.
Когда мы кормили мужиков, Андрей рассказывал им: «когда Тонька, приезжает мать всегда молодеет, потому что она ее стрижет и красит».
Вечером, пришли Бортиковы, проститься. Мы вынесли маму, на санках довезли на станцию, а там гроб, опустили в ящик и забили. С погрузкой была большая суматоха, все бегом и скорей.
А в доме остались мамины собаки и коты, на гибель.
Вагон оказался коммерческий, ехали азербайджанцы, или армяне, не взяли за гроб ни копейки, только за остальной груз. Они, оказывается, очень почтительно относятся к покойникам, тем более к смерти родителей.
Утром мы были в Волочаевке. Но, и там была куча проблем, могилу выкопали только через сутки, отогревали землю кострами.
Кладбище в 10 минутах ходьбы от Андреева дома, в лесочке. Мы сами готовили поминки, помогала Гулина мама, тоже еле ползает, уже вся больная, астматик, как былинка.
У Андрея чудесные дети – Света и Андрюшка, не знаю, зачем он сына назвал своим именем - Андрюшка, шустрый как ветер и забавный. Светочка очень серьезная и начитанная - отличница. Вот таким образом я увидела своих племянников, последний раз, я их видела лет 9 назад, совсем крошками.
Хочу отметить, что все время находились люди, которые помогали, откликались на просьбы, даже в поездах, когда я моталась туда-сюда, подходили незнакомые люди, проводницы – кто знал маму, разговаривали со мной, отвлекая меня от тяжких мыслей. Люди узнавали меня по внешности и зареванному лицу. Говорили, что я очень похожа на маму.
В Волочаевке Андрюшины друзья и по работе мужики копали вручную могилу, целые сутки, сменяя друг друга - не взяли за это ни копейки, только лишь бы мы их бесперебойно снабжали горячим.
Дай Бог! Всем, всем, кто был рядом, помог словом и делом, здоровья и счастья. Мир не без добрых людей.
Могилу выкопали аккуратную и глубокую. Когда опустили гроб, мне показалось, что так глубоко!!! Мою мамочку так глубоко опустили, я сказала Андрею, что такая масса земли раздавит гроб. Мужики сказали нормально. А мне было дурно, что мою мамочку засыпали так глубоко!
Ночью этого дня Андрей меня посадил на поезд. Утром я была уже дома. Отметили 9 дней , потом 40 .
И все эти дни я каждый вечер ревмя реву, когда остаюсь одна, встают у меня перед глазами ее белые замерзшие глаза и сбитые в кровь руки.
Наверное, это видение будет преследовать до конца моих дней. Мне так хотелось увидеть ее во сне, а приснилась она мне лишь на 40 день.
Сон был четкий, почти наяву, как будто она ожила и я думала: « Как хорошо, что мы не дали ее резать, иначе она бы, не очнулась. Я рассказываю ей подробно, что произошло, а она ничего не помнит. Я спрашиваю: «Что же случилось с тобой?» А она мне: «Сердце, дочечка». (Она всегда меня звала, дочечка)
Я знаю во сне, что она должна уйти и уговариваю ее остаться. От этих уговоров ей стало вдруг опять плохо. Я, в страхе вновь потерять ее отступаюсь: «Ладно , ладно , мамочка , живи где хочешь , только не умирай больше и тут я проснулась».
Больше, так четко и близко, ее во сне не видела. Были, какие то, размытые образы, якобы это она.
И еще был один сон. Когда, по приезду, сердце у меня сдало капитально, я ложилась спать и не была уверена, что увижу утро. Сердце болело постоянно, началась отдышка и ужасная слабость, а еще надо скотину кормить, таскать ведра, ванны с навозом неподъемные. А, может работа и помогла мне выкарабкаться.
Я чувствовала на себе тревожные взгляды: то Валерки, то детей, они в первую неделю ночевали со мной, в доме по очереди.
Так вот, про тот сон. Я, постоянно разговаривала то с мамой, то с Богом, то моля забрать меня, то оставить, объяснить тебе, мои мольбы я не могу сейчас. Что со мной творилось, не знаю. Просто горе мое, перелилось через край, и у меня не было сил тащить его.
И сниться мне мама, будто мы собрались, куда-то на поезде и она посылает меня узнать: куда садиться, и в какой поезд. Я помню, что узнала, что номер был 67. Я, бегу, чтобы успеть, бегу на месте, цепляюсь за что - попало, чтобы сдвинуться хоть на шаг. Вроде бы догоняю.
После этого сна, я поняла: видимо она меня отправили еще пожить, и возможно у меня есть шанс дожить до 67 лет. После этого сердце мое пошло на поправку.
И еще немного мистики : почти 3 года мне снились дома, дома , по соннику это к смерти. Последний, весь год, один и тот же сон преследовал меня постоянно: поезда, станции, я опаздываю, отстаю. Откуда я могла знать, что мне предстоит и, что связано, будет с этими поездами. Значит, все это мне предсказывали еще 4 года назад.
Почему я никак не могла, ее вытянуть из Мошки?! Как я только не уговаривала, в письмах переехать к нам. Она там ждала свою смерть!
Ненавижу Мошку! Если б ты видела, в каких условиях она жила, дом уже почти развалился, штукатурка обваливалась глыбами. Весь дом был заставлен флягами, баками с водой. Везде вода, вода.
Андрей говорит – она делала большой запас на случай болезни, поить корову.
А мы эту воду потом выливали, и выливали, чтобы освободить фляги, если их там оставить, то они промерзнут и разорвутся. Андрей, там еще держит пчел, и будет туда ездить.
Не знаю, говорит: «Как я буду приезжать сюда, все будет кричать о матери». И еще Андрей мне сказал, что мама была сильно на меня обижена.
Вот с таким грузом, Аллочка, я сейчас и живу, с ощущением большой вины перед матерью, что не была у нее 4 года и не смогла, вытащила её из Мошки.
Вот такое мрачное получилось письмо, и все-таки я его осилила.
До свидания, целую.
Твоя подруга. Антонина. Феврвль 2002 год.