Рассказ-16. Идея

ИДЕЯ


Стояла осень. Чудная осень, во всей своей красе и изумительности бабьего лета. Всё таки нам повезло и мы угадали погоду, поймали эту пору, чтобы приехать к Силичу на охоту. По прогнозу и по признакам погода в таком прекрасном виде установилась надолго. Это нас радовало и будоражило кровь. Наступил долгожданный момент, праздник для охотников. Мы с Виктором только один раз приезжали в это лето к Силичу и то не на долго. Так получилось по многим обстоятельствам нашей жизни. Поэтому встреча наша отличалась от прежних, большей радостью.
У Силича всё обстояло хорошо. Мы ещё издалека заметили нововведение, появившееся на хуторе – флаг-триколор развевался на ветру, на высоком флагштоке. При нашем подходе Силич поднял флаг, который до этого не доставал до самого верха, примерно одну четвёртую часть флагштока. После приветствий он объяснил, что флаг подарен его «комендантами» Захаром и Ильёй. Они приезжали с отцами в гости и уговорили всех поставить флагшток и постановили, что на всю высоту флаг должен подыматься, когда на хуторе есть гости. Такое обстоятельство добавило радости нашей встрече. Мы видели, что Силичу нравится нововведение, он пояснил, что имеется второй запасной флаг на замену этому, если он обгорит на солнце или истреплется на ветру. По тому, как добротно сделан флагшток и по тону Силича, я догадался, что Захар и Илья попутно получили урок уважения к государственному флагу. Дополнительной новостью в жизни хутора, которой он поделился с нами, когда мы по заведённой традиции пили чай, оказалось появление на карасьем пруду выдры. Первый раз он увидел её на берегу пруда. Собаки, тоже заметившие её, загнали выдру в пруд. Он увёл их и запер в гостиницу, чтобы выдра спокойно ушла. Больше он её не видел какое-то время, но неделю назад собаки подняли истошный лай около пруда. Оказалось, что выдра застряла лапой в сетке рабице, которая отгораживала пруд от реки. Сетка удерживалась поплавками на плаву и возвышалась над водой, вода стояла не высокая и сетка сжалась в ячейках. Вот в такую «снасть» и попалась выдра, когда пыталась перелезть из реки в пруд. Конечно, вышел большой переполох на хуторе. Силичу с большим трудом удалось ухватить воришку за загривок и освободить. Лапа у выдры не травмировалась и он её отпустил, при этом трудно было отделаться от собак, которых он заранее не догадался куда-нибудь запереть. Пришлось идти к глубокому месту в реке и там её выпускать и тут же строгим голосом струнить собак, чтобы не преследовали зверька.
По дороге на хутор мы видели трёх белок, такого мы не могли припомнить за всё время, столько белок за один раз встречать не доводилось. Белки вели себя странно, они сидели почему-то не на хвойных деревьях, а на небольших берёзках. Сидели столбиками и, похоже спали, по крайней мере не обращали на нас внимания, когда мы пытались испугать их криком, они тупо смотрели на нас и не двигались с места. Они были толстыми и совсем не похожими на белок по своему поведению. Силич нам по этому поводу высказал предположение, что всё это от грибов – летом росло много грибов, да и сейчас ещё встречаются. Белки или поели каких-то не очень полезных для них грибов или вполне съедобные грибы втянули в себя из воздуха какую-нибудь заразу принесённую ветром или дождями от заводов. Другого объяснения он не находил. Оказывается, белки так себя ведут уже вторую неделю, но вроде погибших не видно. Ещё, с его слов, мы выяснили, раз в этом году много белок, значит возрастёт количество куниц.
По дороге на хутор, ещё до границы заказника, нам с Виктором повезло, мы подстрелили по одному рябчику. Поскольку до нашего отъезда было ещё далеко и впереди нас ждала охота, мы решили, что этих рябчиков нужно съесть в грядущий праздничный ужин. Силич немного посопротивлявшись, приводя при этом доводы, что он до нашего отъезда сохранит нам дичь в лучшем виде, согласился с нами и обещал нам приготовить из них таёжный «эксклюзив». Это выглядело с его стороны как интрига, на наши вопросы он ничего не ответил, сказал лишь, что вечером увидим, вернее, попробуем и остался непреклонным.
Он предложил нам устроить к вечеру баню и после нашего согласия, отправил нас топить баню, возить воду и заодно ловить карасей. Такая старательность загрузить нас делами, не осталась нами не замеченной. Потом, наедине, мы пытались с Виктором найти объяснение этому, но ничего толкового не могли придумать. Силич ушёл в дом хлопотать насчёт ужина, он иногда выходил из дома и давал нам дополнительные поручения: сходить в погреб за чем-нибудь, почистить карасей, принести воды из ручья, многие из этих дел он делал раньше сам и мы постепенно догадались, что он не желает нашего появления в доме раньше времени. Нам ничего не стоило, подыграть ему в этом. Мы догадывались, что он готовит таёжный эксклюзив, держит это в секрете и постарались не мешать ему.
К вечеру Силич отдал команду по хутору: «форма номер раз – часы, трусы, противогаз», это означало, что пора собираться в баню. После непременного перекуса мы и отправились мыться. Как всегда, помывшись первым и попросив нас не задерживаться, он ушёл в дом. В этот раз мы не заставили его возвращаться, чтобы вытащить нас из бани. Чувство такта, уважения к нему и его приготовлениям, а так же наш интерес сделали своё дело. Уже смеркалось, когда мы вышли из бани, шествуя вверх по улочке хутора, как всегда в трусах, с полотенцами на плечах и заметили, что из пня трубы идёт дым, по его густоте стало ясно, что в доме тоже топится печка.
Мы собрали в охапку свою одежду, которая висела в сенях, на нагелях и вошли в дом, увидели уже накрытый стол и много вкусных запахов ударило в нос, конечно, сразу разыгрался аппетит. Силич похвалил нас за своевременное возвращение.
–Молодцы! Как раз вовремя. Садитесь за стол, сейчас пельмешки брошу. Было немножко, надо их в первую очередь съесть. Давай, Виктор, первую встречную наливай, всем из бутылки, которая поближе к тебе, пока под холодную закуску.
Виктор наполнил рюмки. Вопреки его настояниям, перейти на ложки, вместо неудобных для наливания маленьких рюмок, ему приходилось выполнять трудные обязанности хуторского виночерпия старым порядком. Я тем временем наблюдал за Силичем. Он подошёл к плите со своим универсальным фанерным подносом, на котором лежали ровными рядами красивые близнецы-пельмени маленького сибирского размера. На плите стоял чугунок, возвышаясь над ней только своими круглыми боками, нижняя его часть была опущена внутрь печи. Убедившись, что вода в чугунке закипела, Силич ловкими движениями сбросил пельмени в воду, которая сразу перестала кипеть, помешал их длинной деревянной ложкой и, зачерпнув в ковшик из ведра холодной воды, подошёл к столу, взял рюмку. Он торопился.
–Ну, давайте, за встречу, со свиданием! Будем здоровы! Быстренько, а то я пельмени провороню.
Мы чокнулись рюмками и выпили.
–Закусывайте, пока чем Бог послал, сейчас пельмени подоспеют,– сам он закусил солёным огурцом, лишь откусив краешек от ломтика, положил его наколотый на вилку, на свою тарелку и отошёл к плите. Всё это он проделал, не выпуская ковшика из руки.
Дело в том, что Силич варил пельмени своим способом, о преимуществах которого мы уже наслышаны, много раз его наблюдали и были согласны, что пельмени, сваренные таким образом, вкуснее. Хотя насчёт последнего имелись некоторые сомнения, потому что по другому, сваренные хуторские пельмени, мы не пробовали, так что однозначно относить вкус пельменей только на счёт способа их варки с уверенностью нельзя. Может сваренные по другому, они оказались бы не менее вкусными.
Силич всегда варил пельмени по старому, по деревенскому, на плите, в чугунке. После того как пельмени брошены в кипящую воду, он дожидался, когда вода снова закипала и только шапка пены начинала быстро, угрожающе подыматься, он осаживал её, вливая из ковшика холодной воды, кипение прекращалось. Так происходило три раза и потом пельмени быстренько доставались. Получалось, что пельмени почти не находились в кипящей воде. Происходило это всё быстро и мне всегда казалось, что времени на это уходило меньше, чем при обычном способе, когда пельмени «кипятят» положенные пять-семь минут. Пельмени Силича никогда не разваривались, были сочными и имели хороший вкус и не в какое сравнение не шли с теми, которые приходилось есть нам раньше, пусть даже это не покупные, а домашние пельмени. Силич нас приучил к тому, что настоящие пельмени нужно есть ложкой. «Дома магазинные вилками протыкайте, все равно в них уже нет сока, а эти надо ложкой есть, чтобы целыми в рот попадали», такой урок мы помнили от него. То что пельмени у Силича получались с соком внутри объяснялось особым способом их лепки – сочень не обтягивал вплотную фарш, а свободно облегал его, в результате этого оставалось место для сока и пельмени вкупе с особым методом варки, не разрывались.
Так вот и получилось, что когда мы с Виктором вернулись с перекура, на который сразу отправились после первой рюмки, на столе уже стояло блюдо с дымящимися паром пельменями.
–Давайте садитесь. Начнём уже по конкретному, как Виктор говорит. Миша, достань там из шкафика принадлежности,– второй раз за вечер приглашал нас Силич к столу.
Под принадлежностями по хуторским понятиям подразумевались: перец, горчица и в маленьком графинчике уксус, хранившиеся в настенном шкафике, возле которого я сидел. Первоначально всегда, ещё предлагалось сливочное масло, но со временем это отпало, ввиду отсутствия желающих.
Жестом головы Силич дал понять, не зевать виночерпию и на его известный немой вопрос о порядке разливания ответил.
–А давай всем одинаково в порядке в котором стоят, только объявляй, что там на этикетках написано.
Виктор взял следующую из стайки, стоявших на краю стола бутылок, сощурившись прочитал название и торжественно, голосом заправского мажердома, объявил.
–Рябиновая со зверобоем и шиповником!– и после не большой паузы добавив,
–Полугар!– стал наполнять рюмки.
Я уже знал, что «полугар» на этикетке написано не полностью, а сокращённо – П/Г и означало это крепость настойки. Силич где-то вычитал, что раньше самогон разбавляли водой до тех пор, пока он горел, то есть поджигался от спички и это составляло 38 с какими-то десятыми (я уже забыл) градуса и называлось полугар. У него имелись настойки и покрепче, но выше 45 градусов мы не встречали.
Последовал один из традиционных тостов, которые при отсутствии особых случаев, обычно произносились при наших «пиршествах» и означали в основном пожелания здоровья и благополучия нам и нашим родным и близким. Мы чокнулись, выпили и принялись за пельмени. Блюдо это было не таким уж и редким в нашем хуторском меню, ели мы раньше в основном пельмени из кроличьего мяса, иногда рыбные пельмени, раза два ели из лосятины с добавлением крольчатины, это случалось когда Силичу презентовали арендаторы мясо лося за его помощь в отстреле и он специально его приберегал к нашему приезду. Особенностью рецептуры фарша хуторских пельменей являлось обилие лука в нём, немного чеснока и немного натёртого самодельного сыра из козьего молока, кроме этого фарш разбавлялся не водой, а опять же козьим молоком и это придавало им особенный вкус. Пельменями нас не удивить, я думаю, Виктор, как и я, ожидал, когда же нам Силич предъявит свой обещанный кулинарный таёжный «эксклюзив». Но распробовав по первому пельменю, мы уставились друг на друга, по давно устоявшейся между нами привычке, чтобы удостовериться в замеченной обоими какой-либо необычности. На этот раз мы поняли, что оба почувствовали не знакомый, не обычный вкус пельменей. Вкус, конечно, каждый раз бывает разный и всегда не знакомый, пока не попробуешь, но вот не обычность сразу обратила на себя внимание. Что без толку пялиться друг на друга, надо досконально распробовать эти пельмени и мы с гурманной тщательностью в определении всех вкусовых нюансов, продолжили уплетать пельмени. От каждого съеденного, вернее тщательно распробованного пельменя, ощущение не обычности увеличивалось всё больше и больше и, съев этих необычных пельменей, штук по пять, мы положили ложки и уставились на хозяина, к тому времени уже откровенно наблюдавшего за нами. Тут, я думаю, нам обоим пришёл на ум тот, тоже не обычный термин Силича – таёжный «эксклюзив». Хозяин, не надолго, по очереди заглянул нам в глаза и с нетерпеливым интересом спросил.
–Ну как вкусно?
Виктор взглянул на меня, молча спрашивая моё мнение и после того как я двое кратно кивнул головой, ответил за двоих.
–Конечно вкусно! Давай, Силич, колись, открывай секрет.
–А вы попробуйте, догадайтесь – он с хитрым прищуром посматривал на нас.
Конечно мы догадались, но только в большей части потому, что помнили в какой ситуации был упомянут таёжный «эксклюзив» и потому, что мы не видели других блюд приготовленных из рябчиков, а то что из них что-то готовили, подтверждало наличие перьев лежащих в полиэтиленовом пакете в мусорном ведре. Получалось, что пельмени стряпались из мяса рябчиков и Виктор потребовал у Силича подтверждения в этом. Силич ещё раз поинтересовался о вкусе пельменей и, получив положительный отзыв, пояснил.
–Да вот рассказывал один мужик, на охоте, что из одного рябчика получается сорок пельменей. Я и решил попробовать, у меня из двух получилось восемьдесят два.
Мы вразнобой высказали своё удивление, дескать, где там мясо, чтобы столько пельменей получилось.
–Вот мы тоже тогда все удивлялись, а мужик пояснил, что если фарш разбавлять молоком, то он пухнет и пухнет, у рябчика же мясо сухое, вот и впитывается молоко. Я несколько раз подливал молоко. Размешаю вроде жидко, а время спустя снова сухо. Вот такие сегодня хитрые пельмени из козьего молока и с козьим сыром. Но ничего ведь? Мне понравились. Я тоже в первый раз ем.
Мы ещё некоторое время обсуждали качество и необычность пельменей, сошлись на том, что они вкусные, и хорошо, что нам довелось отведать их. В хорошем настроении Силич дал отмашку на третью маленькую хуторскую.
Виктор громко в том же стиле официальности объявил.
–Черёмуха, кедр, мёд, тридцать!
–Нет, нет давай лучше следующую. Эта сладкая в конец её поставь к десерту, к чаю как раз будет,– внёс коррективу Силич.
Виктор поменял бутылки и снова объявил.
–Калган, мелиса, смородина – лист, полугар!
–Во, эта подойдёт, там калгану немного, как раз после рябиновой и к необычным пельменям на всякий случай. В предыдущей, в основном рябина с шиповником, зверобоя много нельзя, он говорят сердце слабит. А в этой калган, он желудок крепит. А то, как бы вы меня не заругали за эти молочные пельмени. Потеряете ещё ключи от запора,– мы усмехнулись новой присказке Силича и конечно убедили его, чтобы он не сомневался в качестве пельменей, хотя и видели, что он шутит.
Пятую маленькую хуторскую мы закусывали уже последними пельменями. Таёжный «эксклюзив» пришёлся качеством и вкусом ко всем остальным хуторским кулинарным изыскам. Мы уже насытились к тому времени, потому что не обошли своим вниманием остальные блюда и по общему согласию приступили к чаепитию, испробовав в середине его ту ранее отставленную настойку, так и не дотянув до числа семь в количестве выпитых рюмок.
Силич всегда, когда убирал со стола бутылки, в шутку извинялся перед той настойкой, которую мы не попробовали в очередной наш праздничный ужин и обещал в следующий раз её поставить первой.
Во время ужина, где-то между третьей и пятой, Виктор нечаянно промолвился насчёт того, как он опять удивит свою жену Ольгу тем, какие он пельмени попробовал на хуторе. Оказывается она у него не равнодушна к разным кулинарным особенностям и он постоянно перед ней шутя, хвастается и травит ей душу, рассказывая про хуторские деликатесы. Силич с возмущением подхватил эту тему.
–Ах, вот ты какой, Виктор! Сам пробуешь, а гостинцев домой от меня не берёшь. Миша, ты тоже перед Люсей хвастаешься?– с напускной строгостью обратился он ко мне. Я ответил, что я просто без хвастовства рассказываю, если об этом зайдёт речь.
–Зима придёт, специально пойду, настреляю рябчиков, настряпаю пельменей, заморожу их и попробуйте у меня, не увезите их домой. А то, видишь, какие. Нельзя женщин обижать,– с иронией укорял он нас, причём под общую гребёнку досталось и мне.
Дальше у нас по примеру канадских лесорубов, которые в лесу говорят о женщинах, а при женщинах о лесе, единственный раз, за все наши приезды к Силичу зашла речь о женщинах. Из всего разговора запомнились слова Силича о том, что он всё время относился ко всем женщинам одинаково и презирал тех мужиков, которые раболепствовали перед красивыми женщинами и с пренебрежением относились к не симпатичным. У него, оказывается, была своя тактика или принцип, так называемого необитаемого острова, из которого следовало, что окажись он: хоть с красавицей, хоть с дурнушкой, хоть с королевой, хоть с простолюдинкой на этом острове вдвоём, результат будет такой, что если найдут их лет через пятнадцать, то их старшенькому будет не меньше тринадцати лет, вот с таких позиций и нужно относиться к любой женщине – как к вероятной матери твоих возможных в будущем детей. Говорил он серьёзно и подметил, что никогда не робел перед женщинами и всегда всех уважал, благодаря своему принципу. Он помолчал немного и добавил, что у него есть ещё один логический посыл, который придавал ему смелости в общении с красивыми женщинами, заключающийся в том, что будь он миллионером, то многие женщины, узнав об этом, изменили бы своё отношение к нему, даже не взирая на его возраст и он спокойно и уверенно вёл себя с ними, подразумевая, что дело оставалось за малым – стать этим миллионером или что они ещё не знают о его богатстве. Но этот посыл ему не очень нравился потому, что в нём было меньше чистосердечности и подразумевались большие хлопоты с богатством, к которому он никогда не стремился и по пути к этому богатству боялся растерять человеческие качества, в перспективе ожидая к себе не очень, опять же человеческое, отношение из-за этого богатства. Запомнилось, он в тот раз сказал, что у мужика есть единственная возможность не испортить с женщиной отношения навсегда – это не жениться на ней. Женился он два раза и подметил, что женщины когда они правильно ведут себя – такие хорошие, такие лапоньки, на руках бы носил, и он любит их, когда они хорошие, но так бы и прибил их по одному месту немного, когда они плохие и, вздохнув, добавил.
–Да! Женщина – великая сила и может быть очень страшной силой!... Никто и ничто не может так поставить на уши мужика, перевернуть его с ног на голову и вытряхнуть его из штанов в прямом и переносном смысле, как женщина. Надо осторожно с этой силой. И ещё, мужики, настоящих женщин мало, в этой жизни – такая же редкость как Герой Советского Союза, в основе это просто бабы и это нормально, если они хорошие, нормальные бабоньки, но вот когда встречаются бабланы, это кошмар.
Вроде и всё понятно в его словах, но над этим подумать надо, что бы разобраться. Виктор не выдержал смутности понятия в последних словах и, не вытерпев непонимания, спросил.
–Это как?
–Матом ругается – это первый признак баблана, а там и остальные увидишь признаки хабалки, а от женщины там немного, может только физиология. Встречаются иногда такие хабалистые штангелоиды, лицом и характером прилопаченные, всё поведение их по принципу высшей наглости – морду лопатой и вперёд к цели, с лицом по внешним признакам в действительности отведавшим лопаты. А иногда встречаются хоть и не казистые по внешним признакам, но красивые душой – нормальные женщины, а иногда бывают красавицы с душой хабального штангелоида. У нас раньше одна известная женщина была – Фурцева, а сейчас много Профурцевых разных появилось. Посмотришь, послушаешь, часто получается, вместо Фурцевой, там Профура только и обозначается.
Дальше мы не стали спрашивать у Силича разъяснений, а он тут же прошёлся по мужикам в том смысле, что какой бы не была женщина, мужик должен оставаться мужиком и опять до конца не раскрыл конкретней свою мысль, единственно добавил.
–Страсть не люблю мужиков, которые за рулём начинают на дороге женщинам-водителям козни строить и с пренебрежением относиться. Ну, если ты считаешь, что она не умеет и не правильно что-то делает, то ты если мужик, тогда дай возможность и проехать и перестроиться, понять должен, раз ей трудно, то ты помочь должен. Едешь с таким быдланом, посмотришь, как он ведёт себя, из машины хочется выйти, всё настроение испортит не только женщинам и тебе тоже. Научился в жизни только машину водить и то под вопросом его мастерство, а понты из него так и прут. Не будет правильный мужик так делать никогда. А то, в жизни толком не нашёл места, вот и дрожит за своё место на дороге. Перед мужиком не стал бы так – побоялся,– и в качестве своего непременного экскурса вставил, что к извечным проблемам России «дураки и дороги» добавилась третья проблема «дураки на дорогах», которые вообще не умеют вести себя на дороге, не знают в каком состоянии можно пользоваться ей, хорошо хоть стали разбираться с теми дураками, у которых на гражданских автомобилях мигалки, и помолчав немного, и вспомнив, видимо, что-то из своих взглядов на дорожные проблемы, не выдержав внутреннего возмущения, с возрастающим раздражением, высказался о водителях, которые осуждают и критикуют в хамском стиле вообще всех других, так сказать участников движения, дескать, таким злопыхателям нужно с внутренней стороны лобовых стёкол, в кабине, ставить дополнительные «дворники», чтобы они постоянно работали и счищали со стекла их дурные мысли и слюну, которой они брызжут во все стороны и ещё нужно в крыше сделать дырки для пальцев и только для одной руки, иначе они могут, вообще, руль бросить, так любят пальцами самовыражаться, и после небольшой паузы, успокоившись, продолжил тему о женщинах.
–Женщин надо уважать, если ты мужик и никогда не обманывать, – и с грустной весёлостью в голосе добавил. –Я, вот никогда не обманываю женщин: двум обещал – на двух женился. И я вам так скажу: если в семье между мужем и женой пошли нелады, то тут два дурака в наличии, но один из них больший, а вот кто из них – вопрос порой не разрешимый, иногда получается у них это по очереди: или тот, или другой. Начинают соревноваться между собой в кознях, глупостях, обидах, бессовестности, мести и злопамятстве и никто не может простить другого. Порой простая мелочь превращается в скандал и сбивает с рельсов всю семейную жизнь. А вот если в семье лад, то тут проглядывается два умных человека и опять же кто из них умней и мудрей, невозможно разобраться и тоже у них это получается по очереди в зависимости от ситуации и в своих добрых стремлениях они дополняют друг друга… А вообще семейная жизнь у многих получается в полосочку, как тельняшка и с резким и с плавным, одна в другую, переходом полосок по принципу: «ты моя лапонька» - «лапонька ты не права» - «лапонька да ты у меня просто дурочка» - «да ты просто дура», и потом обратный постепенный возврат к начальному положению, главное нужно чувствовать край той тельняшки, чтобы полоски вдруг не кончились. С волнами можно сравнить это: плавный подъём на гребень, потом разной крутизны спуск во впадину и снова подъём. Бывает, что некоторые не могут переносить такую качку или рябь в глазах, а многие понимают это как закономерность моря или поля жизни. Муж и жена не должны быть бессовестными в отношениях между собой, а вот в постели, в тайне от других, могут быть беспредельно бесстыжими при уважении друг к другу…
Ещё, запомнилось, в том разговоре Силич поведал нам о придуманной им шкале, по которой он определяет своё отношение к женщине. Эта шкала двенадцати бальная: шесть баллов с минусом и шесть с плюсом, с нолём посередине. Суть баллов такова: сколько человек тебя смогут удержать, что бы ты не побежал к женщине, если она тебе нравится – это со знаком плюс и соответственно, когда тебе хочется убежать от женщины – это со знаком минус. У него это звучало так: «держите меня трое (четверо) – какая славная (или плохая женщина), всё это конечно немного в шутку, но с нужным смыслом. Он подметил, что ни разу ни одна из женщин не получила максимальную оценку и со знаком плюс и со знаком минус. Многих он просто не оценивал и, что красота в его оценках носила не определяющий фактор, а в конце предложил тост, за то чтобы каждому мужику в жизни встретилась женщина «держите меня шестеро – такая она славная», хотя по его мнению, такой женщины не существует в природе. А чуть позже отыскал записную книжку и прочитал нам, выписанное им откуда-то, сожалея, что не помнит автора, СОЗДАНИЕ ЖЕНЩИНЫ БОГОМ: Бог взял несколько лучей солнца, задумчивую грусть луны, трепет лани, ласковый взгляд серны, красоту лебедя, степенность павлина, благоухание розы, голос соловья, стройность тростника, кротость голубя, сладость мёда, нежность пуха, лёгкость воздуха, свежесть воды – всё это Бог смешал в кучу. Но чтобы не получилось приторно, Бог добавил: непостоянство ветра, хитрость лисицы, яд змеи, алчность акулы, трусливость зайца, жестокость тигра, слезоточивость облаков, болтливость сороки и все ужасы стихии. Из сей смеси вышла распрекрасная женщина. Бог вдохнул в неё душу, отдал мужчине и сказал: БЕРЕГИ ЕЁ – ПОВТОРЕНИЯ НЕ БУДЕТ!...
Эти слова, как понравившиеся, я переписал у Силича позже и сколько не пытался выяснить, кому они принадлежат – так и не смог, хотя всем кто их читал по моей просьбе, они нравились (слабы у нас познанья в литературе), но тем не менее не утерпел, чтобы не вставить их.
В скором времени, после нашего с Виктором перекура, мы улеглись спать. Ночных разговоров не вели, памятуя о завтрашних охотничьих планах, Виктор не стал провоцировать Силича и тот, конечно понимая ситуацию, сам не проявлял инициативу.
Засыпая, я вспомнил ещё одно новое обстоятельство на хуторе – это характерный шелест шёлкового флага на лёгком ветерке, подмеченный мной во время наших с Виктором перекуров. Помню, подумал о том, что следующему новому гостю Силича будет с флагом легче разобраться издалека насчёт устройства хутора. Мысли о флаге не были последними в тот вечер. Последние свои мысли, перед тем как уснуть, я никогда не могу вспомнить. Писал уже об этом, хотя часто противоречил сам себе в некоторых местах. Где-то есть, как и чуть выше «Засыпая, я подумал …», но каждый раз это было только то, что помню …
Ранним утром, повернувшись на бок, я снова услышал от Виктора обычное, вопрошающее шёпотом.
–А не пора ли нам пора?
Прежде чем ответить, подумалось «Хорош тот день, который начинается с этого шёпота и как мало таких дней выпадает в жизни.
Ещё не расцвело, а мы уже шли по лесу, стараясь поскорее покинуть пределы заказника. На границе заказника мы договорились о наших маршрутах и разошлись. Я ушёл пораньше с Указом, Виктор после меня с Лаей. Собак мы обычно разыгрывали на спичках, в этот раз Виктору повезло больше. Охотиться по боровой дичи с Лаей, всегда интересней. «Девки послушней и разумней. У нас охотников, из старой компании, у кого были девки – все до старости дожили с хозяином, а парни ни у одного не дотянули. Или погибали, или терялись, но ни один не дожил», отходя от Виктора, вспомнил я слова Силича о собаках, у которых он на свой манер обозначил их пол.
На той охоте, скитаясь по лесу, я забрёл в очень красивое место. На пологом склоне, посредине не большой поляны, на краю овражка, росло несколько не очень высоких развесистых сосен. Они были старыми и толстыми с большими сучками. Сосны стояли поодаль друг от друга, поэтому и выросли такими раскидистыми и низкорослыми по сравнению, с растущими в плотном лесу. Один край овражка возвышался над другим и это придавало всему месту добавочную красоту. Когда я, полюбовавшись живописным видом, стал подходить к соснам, то подумал: «вот бы с той вон сосны взлетел на меня глухарь и с разворотом в воздухе свернул в сторону». У меня был такой случай и он постоянно возникал в моём воображении, уж очень красиво тогда всё выглядело и врезалось в память. Я размечтался и попросил, сам не знаю кого, чтобы такое случилось и дал обещание: «если такое случится, то даже стрелять не буду, только бы ещё раз посмотреть на эту красоту». Я посматривал на Указа и ничего не находил в его поведении настораживающего, поэтому спокойно, любуясь красотой, продвигался вперёд. Мы уже находились среди этих красивых сосен, Указ что-то причуял в овражке и начал спускаться в него, я резко продвинулся вперёд для того, чтобы выбрать более открытое место, откуда удобней будет стрелять. Взлёт птицы предполагался не с красивой сосны, а из овражка и я мысленно освободил себя от обещания, данного минуту назад. Указ не проявлял повышенного интереса, поэтому не было сильного охотничьего накала страстей во всей ситуации, я просто держал ружьё в двух руках и поглядывал на собаку. Вдруг послышалось характерное хлопанье крыльев, я увидел, как Указ, ориентируясь по звуку, рванул обратно из овражка и тут же вслед за ним понял, что взлёт глухаря у меня за спиной. Глухарь взлетел с опушки поляны. Я резко развернулся, вкладываясь в ружьё и увидел среди веток летящего глухаря. Расстояние оказалось большим, птица летела за пределами досягаемости выстрела. Полёт глухаря сопровождался стуком крыльев о ветки, птица отчаянно прорывалась через заросли и все звуки и сумбурность полёта, почему то у меня в голове сложились в ответ этого глухаря на все мои мечтания и обещания. Все хлопки крыльев, щёлканье их об ветки, паузы между ними, взмахи крыльев и вихляния птицы в полёте так и легли, словно озвученные ворчливым голосом глухаря титры, к увиденному и услышанному, с затуханием по звуку по мере удаления: «Ага! Ишь, какой нашёлся. Сядь сюда, взлети вот так, да поверни эдак. Хитрый какой. Знаю вас охотников. С вами договариваться – не жить совсем. Лучше от греха подальше»,– и ещё что-то укоризненное, уже на пределе слышимости. Даже смешно стало от причудившегося, не смотря на то, что кровь вскипела и почему-то от упущенной возможности, не ощущалось обычной, в таких случаях, досады. Более длинного взлёта глухаря я не встречал, видимо птица до конца ещё не перелиняла, да и чащоба, по которой он взлетел, просматривалась на большое расстояние.
Я взял на заметку эту полянку, мысленно восстановив свой путь, чтобы не забыть дорогу. У каждого охотника есть своя коллекция таких красивых мест. Любое место, где взлетает птица, сразу становится красивым, ну, а если оно сначала признаётся красивым, а потом там увидишь птицу, то имеет особую значимость для охотника. Это запоминается навсегда и обязательно ты там побываешь и не один раз, если будешь в тех краях. Часто, при повторных охотах, такие места становятся поворотными точками твоего охотничьего маршрута.
К часу дня мы встретились с Виктором в заранее договорённой точке. У нас было по рябчику, мы поздравили друг друга с полем и вспомнили вчерашние пельмени, в том смысле, что нам таких пельменей в этот приезд больше не поесть. Силич точно определит наших рябчиков на хранение в погреб до нашего отъезда. Возможно, что мы опять услышим его шутку: если с охоты без дичи и бритый, то о чём тогда жене думать про твою охоту. Раньше его напарник, брал на охоту бритвенный станок и всегда перед отъёздом домой брился, пунктик такой имел, а жена у него ревнивая, ревнивая была и часто возникали у неё подозрения, пока Силич не отговорил его бриться.
После привала-днёвки мы разошлись, договорившись встретиться на границе заказника. Теперь со мной охотилась Лая птичница, умница. Последнее время мы стали меняться собаками: утром с одной собакой ходишь, после обеда с другой.
Не знаю, как другие охотники, но я не могу ходить по местам, если там не встретил птицу, всегда сворачиваю в сторону и пытаюсь пройти новой дорогой, пусть даже это будет крюк. В одном месте я не пошёл по дороге мимо выруба, а решил его обогнуть и пройти кромкой леса, возвышавшегося с другой стороны. Пройдя примерно половину от того излишка пути, который мне предстояло пройти в результате моей затеи, я заметил как Лая рывками пошла по наброду следов, по её хвосту, резко прыгающему в сторону от туловища всем кольцом, стало понятно, она причуяла глухаря. Весь в напряжении, сама готовность, я следил за собакой. Как это красиво!… Не успел я осмыслить всю красоту, вдруг замечаю, что собака резко развернулась и подняла голову вверх на сосну и тут же кинулась в сторону. Посмотрев вверх, я увидел улетающего от дерева глухаря, летел он на выстреле и не от меня, а в сторону, видимо слетел с вершины. В таких случаях не замечаешь, как у тебя всё происходит и только уже видишь птицу на прицеле, ещё миг выравниваешь прицел и, не останавливая поводку, стреляешь перед клювом птицы. Видишь, птица, словно натолкнувшись на стекло и разбив его, зашибленная об это стекло, скомкав свой полёт, косо падает вниз, подобно комете с шлейфом трепещущихся поломанных крыльев и пробив мелкую поросль осинника на вырубе, падает там с глухим мощным ударом о землю. Красиво и ужасно одновременно. Ужасом на миг, как уколом иголки, пронзает мысль, зачем ради красоты охоты и азарта, загублена жизнь и тут же, себе в оправдание, приходит другая, что нужно искупить эту вину и своей работой в лесу – помочь не погибнуть бесцельно в трудную пору пятерым, может десятерым таким птицам и дать возможность им пережить голод, не ослабнуть и тем самым искупить свою вину и вернуть саму охоту в моральном смысле в разумное русло, и уберечь птицу от нечистых на руку «охотников», чтобы они на току не перебили птицу. Лая, сразу начавшая свой бег по траектории полёта глухаря, только на секунду опоздала к его падению и вот она выносит птицу, высоко подняв свою голову, чтобы не наступать передними ногами на волочащиеся мощные крылья и кладёт птицу в стороне, всем своим видом показывая свою гордость обладанием дичью. Хорошо, что мне часто приходилось кормить собак и выдерживать их перед едой командой «Стоять». Пришлось воспользоваться этой командой и кучей разных комплиментов и добрых слов в её адрес, по не раз виденной и испробованной программе взять принесённую дичь. Когда глухарь у меня был уже в руке, Лая дёрнулась к нему, пытаясь ухватить его, у меня хватило соображения, сунуть навстречу ей глухаря и со словами «вот он, вот, никто не отбирает у тебя нашего глухаря. На полижи его, если хочешь» поднести к её морде. Она удивлённая, ещё пару раз его лизнула и потеряла к нему интерес. «Никогда не надо отбирать у собаки дичь против её воли» это наставление Силича мы помнили всегда. Я ещё не положил глухаря в рюкзак, а Лая уже рыскала поблизости в поисках другой дичи, потеряв интерес к подстреленной птице. По нынешним меркам можно считать, на сегодняшний день охота у меня удалась.
Почти в сумерках мы встретились с Виктором на границе заказника. Они с Указом тоже не оплошали, взяли косача. Дойдя до речки Марьи, мы выпотрошили дичь и натолкали внутрь пихтовых веточек, для лучшего её сохранения. Потрошки от дичи сложили в полиэтиленовый пакет, приготовив угощение собакам к вечерней кормёжке, к тому времени они как раз должны остыть. По заказнику шли уже по темноте. Собаки ещё не раз подымали не видимую в темноте птицу, но с учётом нашей удачной охоты и появившейся у нас закалки, мы реагировали на всё относительно спокойно, иногда даже не прекращая начатого разговора, только слегка поворачивая голову в сторону шума крыльев, в уме определяя, кому мог принадлежать этот шум. По дороге Виктор рассказал, что он далеко в стороне от своего маршрута видел много воронов, кружащих в небе, это являлось признаком лежащей внизу падали.
По возвращении на хутор, Силич поздравил нас с удачной охотой. Он всегда испытывал удовлетворение, если мы приходили с охоты не пустыми, хвалил при этом не только нас, а и Указа с Лаей, иногда отдельно нас от собак, но чаще всего всех вместе, как одну охотничью компанию. Оказалось, что у него снова готова баня, видимо потребовавшаяся ему в конце каких-то дел, сам он уже помылся. Днём пригревало и мы одетые по утренней прохладе, немного пропотели и поэтому с удовольствием отправились в баню. Подбрасывать дров, чтобы достичь жару, не стали, помылись, не парившись и уже через полчаса сидели за столом.
За ужином Виктор рассказал Силичу о виденном воронье и он предположил, что там лежит погибший лось, возможно убитый другим лосем, сентябрь – пора гона у лосей и такое иногда случается. Мы договорились, на следующий день проверить, что там случилось. Дальше снова разговаривали про охоту. По настоянию Виктора, мне пришлось рассказать, как я подстрелил глухаря. Конечно, из моего рассказа вышло, что основная заслуга в этом Лаи, в чём я был глубоко убёждён. Поскольку я не один раз подчёркивал особенность собачьего чутья, Силич в конце моего рассказа сказал.
–А вот если бы вы не курили, могли сами глухаря чуять.
–Да что мы Силич, собаки что ли? – выразил Виктор наше общее сомнение.
–А вот так, если человек не курит и не ест и не пьёт сильно острого, то может чуять и глухаря и некоторых зверей на близком расстоянии.
Мы с ещё большим убеждением начали высказывать свои сомнения, но он нам рассказал, что у них раньше ребята, не курящие и не пьющие, чуяли глухаря и лося по запаху, если находились рядом, а нанайцы на Дальнем Востоке, до того как их строители Комсомольска-на-Амуре не испортили табаком, водкой и перцем с уксусом, вообще, унюхивали запросто любого зверя по свежему следу. Он, по крайней мере, слышал такое от местных жителей. Говорил он это серьёзно и мы, не найдя в его тоне признаков шутки, поверили ему.
На следующий день, ровно в назначенный час мы встретились в полукилометре от того места, где Виктор видел вороньё. Я ещё при подходе, заметил трёх кружащихся воронов, они, то опускались по одному, то снова поднимались. Возможно, птиц было больше, просто, они не летали все одновременно, а периодически менялись, одни летали, а другие сидели на земле или на деревьях. Получилось так, что встретились мы одновременно и с Силичем. Не успели мы с Виктором переговорить о том, что каждый из нас ничего не встретил из дичи и только мы прикурили, как к нам подъехал на Орлике Силич. Он спешился, за плечами у него висело ружьё. Перехватив удивлённый взгляд Виктора, он по поводу ружья пояснил.
–Ружьё прихватил. Что бы не вспоминать про рогатину. Там, на убойке, может Миша оказаться. А с ним без ружья плохо общаться. Уж больно страшен бывает этот зверь, со сладким названием, когда он в гневе.
Остановились мы у ручейка, обозначенного высокими берегами, но вода в нём тонкой струйкой текла только по самому дну, по чистой дорожке песка. Собаки ушли, немного выше по течению ручья и чуть погодя стало слышно их азартное пыхтение и редкий кашель, они начали свои землеройные работы. Силич прислушался немного к их возне и сказал.
–Норку копают,– мы поняли, что под норкой он подразумевает зверька. После перекура мы подошли к собакам и, остановившись по одаль, стали наблюдать за ними.
–Пока не выставит её, не успокоится и того от неё не оттащишь,– мы, каждый про себя, без труда сообразили, что он говорит, про отношение Лаи к норке. –На дерево загонят, тогда могут её оставить. Лайка очень упорная собака, облаивать может долго. Мне знакомый рассказывал, у них в геологической партии, летом, все взяли с собой собак у кого какие были, так его лайка найдёт белку и облаивает несколько часов подряд, к ней остальные подбегут, полают немного за компанию и убегают, а одна овчарка молодая с ней оставалась. Так и привыкла белок облаивать, а потом и отыскивать их стала. Собака умное существо, её можно чему угодно научить.
Лая азартно рыла лапами и рвала попадающиеся корни зубами, постоянно откашливаясь от земли, попавшей в рот. Указ с не меньшим увлечением, по примеру Лаи, рылся под корягой рядом. Лая иногда переставала рыться и, всунув нос в выкопанное ей углубление, с силой втягивала воздух и иногда подняв морду, пробовала воздух на запах, стараясь в сравнении силы запаха, по точней определить, где находиться зверёк. Она иногда бросала рыть в одном месте и перебегала к другому, тоже уже разрытому. Также перебегал и Указ, он оставлял своё место и начинал копать в другом, иногда там, где только, что рылась Лая. В движении собак столько было азарта и импульсивности в достижении результата, что мы невольно залюбовались их работой. Виктор, предварительно согласовав с Силичем, достал из рюкзака топорик и пошёл помогать собакам. Он отстранял Лаю, когда ей попадался толстый корень, перерубал его по возможности подальше от норы, оттаскивал в сторону и перерубал снова. Лая изредка осматривалась кругом, пытаясь на взгляд и запах, поточнее уяснить ситуацию. Видимо, норка поняла, что за неё принялись в серьёз и скоро до неё доберутся, она выскочила из какой-то дырки между корягами, в стороне от собак и, отбежав немного, быстро залезла на первое попавшееся дерево. Собаки не успели схватить её на земле и теперь азартно облаивали стоя под деревом. Мы с Силичем подошли поближе и тут в нос ударил резкий противный едкий запах, чем-то напоминавший запах смородинового листа. Виктор тоже подходил к этому дереву, крутил головой и морщился от неприятного запаха, при этом мы поняли, что он этот запах нюхает с тех пор, как подошёл к собакам. Норка, выбежав из под земли, видимо выдала увеличенную дозу своего вонючего средства защиты. Силич начал разговор с собаками.
–Ну, всё, молодцы, выкопали норку. Молодцы, а сейчас пойдёмте, ну её вонючку противную. Не надо нам её. А то она вам весь нюх сожжёт своим запахом,– и он быстро, подавая пример, двинулся в нужную нам сторону, всё время уговаривая собак оставить норку в покое. Пройдя метров сто, Силич остановился и издал свой фирменный свист. Мы стояли и поджидали собак.
–Ну что, курящие охотники, унюхали на запах зверя.
Мы засмеялись и Виктор сказал, что такой запах не только нос, но и глаза чувствуют и никакой табак с перцем и водкой не помеха.
Вскоре собаки подбежали к нам и мы отправились в путь, оставив Орлика привязанным на прежнем месте.
–Так даже лучше, запах норки будет маскировать его запах,– пояснил ситуацию Силич. Он вытащил из кармана пару тоненьких ошейников с колечками на концах и верёвочку, подозвав собак, он взял их на сворку, пропустив верёвочку через все четыре кольца, на ошейниках, одетых на собаках. Я не знал, что представляла из себя сворка, на которой раньше водили борзых и у меня возникли сомнения, что она похожа на эту, но то, что отпусти один конец верёвочки и потяни за другой и собаки будут свободны, я понял сразу.
Мы повернули против ветра, собаки уже почувствовали запахи и вели нас к нужному месту. Они с усилием увлекали Силича вперёд и он, изредка, возгласом «Ну ка» шёпотом осаживал их, собаки на некоторое время одумывались, а потом снова в азарте забывались и снова тянули вперёд.
–Вот ни одна собака так не тянет, как лайка. Чару учил, учил, чтобы не тянула. Так толком и не приучил и этих тоже не могу. Видимо в породе их, много кровей от тех ездовых лаек. А может и наоборот, больше используют лаек для упряжек потому, что у них такое в характере, – вполголоса высказался Силич. По тому, как он произносил эти последние слова, с постепенным уменьшением громкости своего шёпота, мы поняли, что больше разговаривать нельзя.
Мы, уже по воронам и направлению собак, примерно определили место, нас интересующее и метров за сто, Силич освободил собак, предварительно внушив им шёпотом команду «Рядом, рядом – капкан» и они, вытянув морду, шли перед нами, распустив немного кольца своих хвостов. Силич снял из-за плеча своё ружьё и зарядил его.
–Пулевые патроны есть?– спросил он нас тихо. Мы кивнули ему в ответ и он нам тоже кивнул головой, дав понять перезарядиться, что мы и сделали.
Собаки, осторожно ступая, шли впереди. По их поведению угадывалось, что они чуют не только запах павшего зверя, но и живого зверя, который их будоражит и настораживает. Силич шёл за ними, а мы старались идти сбоку, вровень с ним, но нам часто мешали деревья и другие препятствия и поэтому мы поочерёдно отставали, стараясь тут же, занять своё место. По сидящим кругом воронам, угадывался центр этого круга и, когда до него оставалось метров двадцать пять, Силич шепнул собакам «Вперёд» и они, словно сделанные из ртути, судорожно скользнули вперёд с тихим злобным урчанием. Только собаки скрылись с глаз, как послышался их нервный злобный рык, по которому стало понятно, что они увидели зверя и бросились на него. И тут же над низкорослыми, в метр высотой, ёлочками беззвучно поднялось что-то коричневое и, увеличиваясь в размерах, двинулось в сторону. Силич мигом вложился в ружьё, но тут же, ещё в более короткий миг, резко убрал приклад от плеча и уже громко выдал команду «Не стрелять», мы медленно опускали ружья, всматриваясь вперёд и в тот же миг, это большое, коричневое оторвалось от ёлочек и взмахами своих крыльев перед нами обозначился большой орёл. Взмахивая крыльями, он продвинул себя немного назад, подымаясь вверх, видимо так он спасался от собак, а потом развернувшись в воздухе, с набором высоты полетел в сторону. Послышался нетерпеливый короткий лай Лаи и орёл, продолжая взмахивать мощными крыльями, скрылся с наших глаз. У всех вырвался вздох, не могу сказать, облегчения или сожаления, наверное, наполовину то и то. Стрелять, конечно, никто не собирался, мы, все трое, только контролировали ситуацию через прицел. Но, если бы, это был медведь и у нас имелась лицензия, результат охоты просматривался – положительный.
–Снова значит появился. Лет пять его не видно было. Беркут это,– пояснил Силич.
–А разве они у нас бывают?– спросил Виктор
–Бывают, бывают. Вот только не понятно, этот тут гнездился или с севера спускается. –Раньше, когда я работал в охотхозяйстве, даже предупреждал всех охотников, чтобы повнимательней смотрели, со страху не подстрелили. А меня об этом предупредили в охотуправлении. Запросто ведь можно за медведя принять.
С разговорами мы подошли к падшему лосю. На рогах лося мы насчитали по шесть отростков, вонь от него стояла уже нестерпимая. Силич быстро осмотрел тушу и, махнув нам рукой, чтобы не открывать рта, увлёк нас в сторону, против ветра. Выйдя из зоны запаха, он остановился и мы с Виктором сразу закурили, Силич увидев это, стал высматривать валежину, тут же обнаружил её и, пройдя в сторону, уселся на неё. Мы сели рядом с ним.
–Видели, борозда у него какая на боку. Не могли так расклевать птицы и хищники не так бы порвали его. Похоже, ребята подрались и одному здорово досталось. Сейчас, после перекура, надо обойти всё кругом, они не далеко бились, по следам можно увидеть. Здесь сыровато, следы должны остаться. Начнём с наветренной стороны, может повезёт, чтобы не нюхать этот запах.
После перекура мы разошлись, и вскоре со стороны Виктора послышался свист, по нашей договорённости означающий, что он увидел интересующие нас приметы боя.
По следам угадывался жестокий бой быков. Кругом виднелась взрыхлённая копытами земля и сдвинутые остатки стволов, когда-то упавших деревьев. Всё указывало на мощь и силу беспощадного боя. В одном месте собаки стали усиленно всё обнюхивать, и мы обнаружили там, на траве, бурые пятна высохшей крови. Всё стало понятным.
–Да, жалко! Сошлись два матёрых. Долго видно бились. Никто не хотел уступить. Вот как природа всё устроила,– Силич помолчал в задумчивости и продолжил. –Бывает, что сцепятся рогами и не могут расцепиться, так оба и погибают. Лет тридцать назад даже фотографию видел в журнале – два черепа лосиных с сцепленными рогами. Из города позвоните Николаю – егерю, скажите, что не далеко от Песчаного ручья лежит убитый бык,– так мы узнали название ручья, где дожидался нас Орлик, ещё Силич назвал номер квартала, хотя мы не встретили ни одного квартального столба, видимо он помнил нумерацию кварталов на память.
Когда возвращались к Песчаному ручью, начатый разговор о лосях и косулях продолжался и Силич нам рассказал, как он проводил эксперименты – определял с какой скоростью движение человека, замечают эти животные. При случайных встречах с ними он останавливался и звери, если ветер дул от них, как правило, не замечали его, потом он медленно поднимал руки, повторяя те движения, которые совершают с ружьём, если его у него не было на тот момент, а если было с собой, то подымал и ружьё. При очень медленных движениях животные не могут определить, что это опасность, только посматривают и пытаются анализировать. С каждым разом повторяя и убыстряя эти движения, он примечал, при какой скорости зверь пугался и убегал. Критическое значение скорости, по его прикидкам, приблизительно равняется угловой скорости движения секундной стрелки часов. Так в процессе небольшой лекции, мы прошли весь обратный путь, пока не увидели Орлика.
Орлик уныло стоял, дожидаясь нас, правая его нога, чуть согнутая, не воспринимала веса, так делают лошади, когда спят, по очереди освобождая от нагрузки задние ноги. Наши, оставленные сидора, висели тут же. Пора пришла обедать и Виктор предложил Силичу, пообедать вместе с нами.
–Нет. Вы давайте таборитесь, а я поеду. Этих привяжите, а то за мной убегут – и он стал отвязывать Орлика, вскоре он уехал, пожелав нам удачной охоты.
Обедали мы на Песчаном ручье и там же отдыхали. Собаки, на привале, всё время сидели на привязи иначе они, поняв, что мы не собираемся пока идти на охоту, могли уйти вдогон за Силичем или стали разыскивать «старую знакомую» норку.
Вечером, уже почти в сумерках, мы снова встретились на границе заказника. Трофеи на этот раз у нас оказались одинаковыми, у каждого по тетереву.
На хуторе нас снова ждала баня.
–Идите, помойтесь, чтобы и духу не стало от того запаха,– предложил нам Силич. –Одежду в сенях оставьте, пусть проветрится. Хоть и не пахнет вроде, всё равно, пусть там повисит. Я свою тоже там оставил,– инструктировал нас Силич, сам он уже помылся и переоделся. В тот вечер мы так и сидели за столом в трусах и только утром занесли свою одежду.
За ужином Виктор сказал Силичу, что я на Марье видел гусей. Эту особенность моей охоты я поведал ему, когда мы обрабатывали дичь на речке.
–На песчаной косе, наверное? – спросил Силич и я подтвердил его догадку, –Случается, присаживаются там, когда с севера идут. Близко к ним подошёл, Миша?
–Нет, не успел, они раньше поднялись, я уж потом к косе вышел,– ответил я.
–Они там долго не сидят, попить видимо садятся, кормиться там им не чем, поэтому и ночевать не остаются – пояснил Силич и спросил. –А может это лебеди были?
–Нет, когда подымались, кричали. Слышно, что гуси, да и меньше они, чем лебеди и серого цвета.
–А то произошёл случай один раз, рассказывали мне. Мужики на охоте видят, два гуся летят на них, гусь в путёвке значится к отстрелу, они их и подстрелили, каждый по одному. Обрадовались – гусятниками стали. Трофей знатный, до этого не приходилось стрелять. Вечером у костра перед остальными охотниками из своей компании в шутку неоднократно обозначались – говорили, обращаясь друг другу «Я тебе, как гусятник, гусятнику скажу …» и прочее в таком духе. Всё шутили, настроение хорошее. Дичь они по договорённости, отдавали ощипывать одной деревенской женщине, когда принесли ей гусей, она и открыла им глаза, что это не гуси, а лебеди. Конфузу, сожалений столько и подковырок со стороны остальных охотников натерпелись. Не рады стали мужики трофеям, а уже ничего не поделаешь. В соседней области это происходило, а охотники из нашей области, они ни тех, ни других раньше и не видали. Наши многие охотники не сумеют в полёте, сгоряча отличить гуся от лебедя, тем более молодые были лебеди, они помельче старых и цветом не совсем белые. Сейчас там много стало лебедей. Лебедь, оказывается, ещё тот фрукт, ни кому не даёт жить рядом с собой. Всех птиц долбит. Это мне егерь из той области рассказывал. Так вот и попробовали нечаянно ребята царской птицы. Вот они охотничьи ошибки… Сегодняшний наш случай взять, если бы у нас имелась лицензия на медведя, я хочу сказать, что мы охотились за ним, вполне кто-нибудь из троих мог выстрелить сгоряча по орлу. Представляете, какой бы казус получился и с каким настроением мы сейчас сидели. Серьёзная штука эта охота. Иногда, просто смешные ошибки случаются,– Силич усмехнулся чему-то и тут же раскрыл нам причину своей усмешки. –В молодости, нам с напарником, в качестве поощрения за активность в биотехнии и охране угодий, предложил председатель поохотиться на лося. Мы ехали на боровую, в ноябре месяце, а на базе находился наш именитый охотник с лицензией на лося, он в отпуске уже несколько дней там охотился и ждал когда на выходные приедут другие охотники из команды. Но в тот выходной из них никто не поехал, поэтому председатель и решил нас поощрить. Утром мы вышли втроём, снежок уже лежал пальца на три. Они, двое, впереди идут по дороге, а я сзади них. От базы и полкилометра не отошли, я смотрю, лось впереди, рядом с дорогой, поднялся, лежал видимо. Мужикам шепчу, мол, лось, а они ружья на изготовку и «где, где?». Я им «слева, да вон же он». Они стоят и не видят, лось то не двигается. Нет, чтобы в сторону отойти и дать возможность мне стрелять, заладили «где да где». Пока это собрание проводили, лось скрылся. Мы пацанами, когда с одним ружьём ходили, у нас и то было заведено: не видишь цель, отдай ружьё тому, кто видит. Стали след этого лося обрезать. Старший наш, отправил нас с напарником, зайти вперёд, а сам решил по следу идти. Мы когда подрезали путь лосю, наткнулись на след, стало ясно, что лось уже прошёл. Стоим, ждём нашего старого именитого старшего охотника. Напарник отошёл в сторонку и покрасил этот след в известный цвет, не специально, случайно у него на след получилось. Чуть погодя смотрим загонщик-следопыт наш вылазит из чащи.
–О вы здесь, успел лось пройти,– и пальцами разукрашенный снег потрогал и в рот их. –О только, только здесь был,– мы с напарником еле от смеха сдерживаемся, следопыт меня спрашивает. –Ты у лося рога видел?– я ему ответил, что не видел. –О точно корова, я по вкусу чувствую,– тут мы с напарником не выдержали, потихоньку заржали. Старшой наш обиделся. –Молодёжь, ничего не понимаете, вам только посмеяться, сами вот никогда не сможете определить,– я потом подтрунивал над напарником, что по определению некоторых, он не мужик и предостерегал от встречи с лосем.
После того, как мы с Виктором посмеялись над его рассказом, Силич спросил.
–Миша, а гоголей ты не видел на речке?
–Нет, не видел, я и не долго находился возле реки.
–Я в тех местах три дуплянки для них повесил, летом видел утку с утятами. Придумать бы, как-то делать эти дуплянки, а то в природном исполнении они редко попадаются. Можно, тогда побольше их навешать.
Виктор коротко хохотнул и высказался.
–Так, Силич, значит у нас есть шанс, попробовать пельменей из гоголей. Вот я перед Ольгой похвастаюсь гоголиными пельменями.
Силич заулыбался и погрозил ему пальцем.
–Из утки наверное не вкусные будут, мясо специфичное, хотя для охотника сгодится,– и снова задумавшись и, качнув с удивлённым видом головой, продолжил уже другую историю.
–У нас в старом хозяйстве егерь работал, молодой парень, после армии. Таким охотником потом стал, копыта лосю на ходу срежет. К нему друг в гости приезжал и у них интерес такой имелся, попробовать всё мясо, какое в лесу можно добыть. Мать в гости к егерю приехала, а у них суп варится на плите, она в кастрюлю заглянула, а там что-то не приглядное, ну в ужасе и спрашивает, мол, что это у вас варится. Сын отвечает «А там ворона, мама». Женщина в расстройстве «да вы что сдурели совсем», а он отвечает «да вот, мама, почти всех попробовали, а тут ворона попалась, надо и её тоже». Она их отругала и вылила собакам их варево. А один раз он подстрелил рысь и нажарили они с тем пчеловодом, про которого я рассказывал, котлет из мяса рыси. Сидят, едят, приходит сторож на базу, тоже рассказывал вам про него, они его приглашают к столу. А тот старовер, осторожный, думает, а вдруг из зайца котлеты, спрашивает у них, из чего, мол котлеты, они ответили из чего, сторож плюнул, шапку в руки и бегом с базы. Посмеялись над ним, егерь и говорит, мол, всё равно я его накормлю: домой еду, возьму фаршу, попрошу мать, чтобы пирожков испекла и привезу, он и не заподозрит ничего. Озорной парень был по молодости, да и сейчас отчудить может. Так и сделали они, через несколько дней накормили сторожа рысятиной, потом одумались, не стали ему открывать секрета, испугались «хрен знает, что у этого религиозного диетика на уме, перестреляет ещё тут нас в лесу».
Ещё не сплыла с наших лиц улыбка от рассказа Силича, а он снова призадумался и опять хмыхнул. Виктор при этом незаметно подмигнул мне, мол, всё пошло одно из одного и друг с другом связываться и в подтверждение его намёка, мы услышали от Силича
–Этот же егерь этому же старшому, который дегустировал снег, устроил шутку. Приехали мужики летом на отработку. Старшой увидел лошадиный навоз, тогда лошадь в хозяйстве имелась и соблазнился, садовод ярый, не мог остаться равнодушным к такому удобрению. Насобирал два больших пакета. Все пошучивали над ним, а он на шутки ноль внимания. Только убеждал всех, что не тяжело будет нести, специально сухой собирал. Егерь ночью ему два кирпича замаскировал в этот навоз, рюкзак то в сенях стоял, к утру приготовленный и мешки приоткрыты, чтобы получше просох навоз за ночь. Утром мужики отправились домой, решили на автобусе, чтобы в понедельник на работу успеть, а это нужно им восемнадцать километров до деревни прошагать, из которой надо уезжать. Рассказывали потом, старшой всё удивлялся дорогой, что не ожидал такой тяжести от навоза. Кирпичи были старинные, большие. Приехал домой, поставил рюкзак на балкон, а на следующие выходные привез удобрение в сад, там и открылся секрет. Потом многие пытались повторить эту шутку, особенно мой напарник, мне не раз приходилось доставать что-нибудь из своего рюкзака,– Силич, закончив эту историю без паузы начал другую. –Этот же егерь, когда не стал работать в лесу, уже на заводе работал, устроил шутку. Это как раз, когда я начал в старом хозяйстве охотиться, меня председатель охотничьим коллективом соблазнил поехать туда, я тогда на боровую дичь и не охотился толком никогда. Мы ночью приехали на поезде и на мотоцикле поехали на лесную базу. Там ребята уже не спят, ждут утра, когда на охоту можно пойти. От них узнали, что ещё две компании охотников ночуют в лесу, чтобы с рассветом быть в угодьях. Толком не расцвело, мы взяли с собой ещё одного охотника и поехали патрулировать по хозяйству. По плану это предусмотрено,– тут Силич снова усмехнулся и мы поняли, что попутно он расскажет ещё что-то, так оно и получилось. –Я сзади сидел за водителем, третий охотник в коляске, хотя там и не коляска по сути, а площадка с дугой, мотоцикл то гоночный, у нас на заводе раньше мотосекция была и мотоциклы постарей, отдавали в охотхозяйство. Сижу и придерживаю ружьё водителя, что бы оно ему по спине не било, он его за спину одел, оно как раз передо мной. Только отъёхали немного, главное по той же дороге, по которой часа два назад приехали и тут тетерева прямо из кювета, совсем рядом, как начали взлетать. Я ружьё к плечу и вроде к выстрелу приноравливаюсь, а у меня на ремне у ружья водитель, так и оторвал его в азарте от руля. Мотоцикл чуть в сторону не съёхал, хорошо скорость не большая была, как раз из колдобины выезжали, газ сбросился он и заглох. Смех стоял, ржём все, втроём. Вот в тот год дичи было, я больше столько не видел. Встретили одну нашу компанию охотников, они просто на лесовозной дороге стоят метров за триста друг от друга и у каждого уже по тетереву. Птица просто, по утру над дорогой летает и они её стреляют. Потом встретили вторую компанию, они возле дороги ночевали, около небольшого старого штабеля леса. Те ещё на охоту не выходили. Оказывается, бывший егерь, он в их компании ночевал, ночью собрал все ружья и спрятал за штабель. Проснулись охотники, нет ружей, дорога рядом. Всё – проспали ружья. Мы как раз подъехали и может спасли его от «расправы». Он в стороне стоял, видимо издалека сообщил мужикам радость, что ружья за штабелем, а те его подзывали требовательно к себе. Всё конечно в шутку. Председатель всем встречным рассказывал, как я выцеливал тетеревов, а он на ремне ружейном болтался. Весело всё тогда происходило или время такое было или молодость, так нет, и старые охотники с нами находились тогда и всегда хохот стоял. А вот дичи в тот год действительно развелось много. Мне потом родственник рассказывал, он охотился тогда не далеко, километров шестьдесят, от нашего хутора. По четыреста рябчиков за отпуск солила у него тёща. По двадцать глухарей за отпуск брал. Конечно так много нельзя стрелять, но тогда ещё действовали прежние понятия, когда к охоте подходили по заготовительным меркам. Старые охотники рассказывали, что по численности у боровой дичи есть цикл, через семь лет повторение наступает, но я больше не видел и приблизительно такого количества птицы, особенно рябчиков. На базе у нас споры, из-за этих рябчиков, чью дичь в котёл класть и сплошные аргументы «надо мою, мне тут неделю ещё жить, куда её теперь» и каждый вечер котёл полный, класть больше нельзя, не влазит и каждый вечер споры. Наверное, леса уже все выбросами от заводов протравлены, поэтому и дичь не ведётся. Хотя вон ведь в заказнике есть она. Скорей она слабая и не может зиму пережить, если её во время не подкормить. А может и со всей ближайшей округи собралась в заказник, тут ей полегче жить. Раньше ведь поля засевались, оставлялись дожинки около леса, остатки посевов, не скашивали всё, примета была такая, обязательно оставляли клочочек. Вот птица и другая дичь имела подспорье в своём пропитании. Сейчас не оставляют дожинок, а зря. Бывает, Бог даёт и урожай и погоду, что бы урожай убрать, а раз скосил всё из жадности, не оставил дожинок, не поделился, вот Бог в следующий раз и не хочет делиться: ни урожаем, ни хорошей погодой, потом через несколько лет снова проверяет, подобрели люди или нет, а люди не добреют, вот и получается, то урожая нет, то погоды. На северах она, опять же без всяких полей плодится, но там, если, пусть хоть весь молодняк погибнет, на следующий год всё равно старой птицы для развода много. Видимо, если её меньше какого-то критического количества, она в благоприятный год не может до большой численности расплодиться, а в неблагоприятный вообще на убыль идёт, если ей человек не помогает. Клещ, будь он не ладен, изводит её. Помогать и помогать ей надо,– когда речь зашла про количество дичи, я заметил, что Виктор мимикой своего лица, незаметно от Силича подаёт мне знаки. По ранее уже обсуждаемым привычкам и особенностям Силича, я понял, что он намекает на то, что наш хозяин хутора и его окрестностей, уже удовлетворился тем, что мы с трофеями и начал жалеть дичь и что после этого, нам не следует идти на охоту. Виктор тем самым подчёркивал для меня уже знакомую, обговорённую сегодня по возвращению нами на хутор, ситуацию и я вспомнил, что завтра мы на охоту не пойдём, тем более наступали дни покоя: вторник, среда, четверг, когда охотиться нельзя. Мы будем помогать Силичу, вставать рано не нужно, значит сегодня у нас вечер разговоров.
Силич тем временем не оставлял осёдланной им темы, воспоминания молодости будоражили его и видимо, его слова про дичь, являлись лишь в действительности экскурсом от этой темы, он продолжал.
–Этот парень – бывший егерь, какой парень, сейчас уже дед, борода, наверное, седая. Я его без бороды и не видал никогда. Надоумил меня нечаянно насчёт печки для автономки. Я один раз в его избушке ночевал. Печка в этой избушке железная, в общем, нормальных размеров, а вот труба узковата. Огонь в такой печке горит потихоньку. Варить долго приходится на такой печке, я замучился ждать, когда у меня суп закипит. Ещё возмущался, как мол, такой авторитетный охотник-таёжник мог так сделать. Поужинал, перед тем как спать лечь, сырого берёзового кругляка накидал на угли. Ну, думаю, как всегда холод часа через два-три меня разбудит и уснул. Обычно, как бывало?, при ночёвках в других избушках, сначала жара не выносимая, разденешься, потом постепенно одеваешься, а когда совсем замёрзнешь, встаёшь топить печку. А тут заметил, что не жарко в избушке сначала, ну думаю, и холодно скоро станет. Проснулся среди ночи, тепло, слышу, печка ещё топится, на улицу сбегал, думаю, раз встал, надо в печку дров подбросить, глядь, а там и половина закладки не прогорела. Подбросил я дров и так и проспал, пока в избушке не стало светло, понадеялся, что меня холод разбудит. Вот тут я понял смысл этой тонкой трубы. Взял это на заметку и применил, когда делал печку для автономки. Тонкая труба для автономки, ещё чем хороша – трубу, на части разрезанную, внутрь в печку укладываешь и с собой носишь, чем меньше размер тем лучше.
С собаками этот бородач умел обращаться, понимал всё про них. Помню, пришёл из леса с собакой, на вид взрослая лайка, кобелёк. Поел на базе, чаю попил и уходить собрался, у них на трассе в четырёх километрах машина была оставлена. Берёт он этого кобеля на руки и говорит «ну пошли, Соболь, раз норму выбегал». Все удивились, собака здоровая, а он говорит «нет, мужики, ему полгода только, он свою норму на сегодня отбегал, сейчас, чтобы из него добрая собака получилась, надо его на руках нести». Так четыре километра и нёс на руках. А другие охотники, по не знанию, ещё младше щенков запаливали на охоте, километров двадцать прочешет с ним после охоты, потом и нет щенка.
Охота! С ней осторожней надо, она и человека запалит. Были у нас двое, это уже в новом хозяйстве. За двадцать километров от базы у них избушка стояла. Приедут со всеми в пятницу, попьют чаю на базе и в ночь уходят. С рюкзаками, с увала на увал. Вот у людей тяга, какая была, чтобы подальше, в избушке, своей компанией, в глуши. Потом третий к ним прибился. В воскресенье к вечеру обратно приходят. Я так их и называл «Герои охотничьего труда», я бы по лесу легко прошёл это расстояние, но по зимнику, по трассе, меня не заставишь, страсть не люблю по прямым дорогам ходить. Не очень хорошо это сказалось на их здоровье, хотя может они так и не считают.
Человека много разных опасностей для здоровья подстерегает в его увлечениях и спорте. Взять парусный спорт – почки, спину запросто можно простудить и всю жизнь потом мучиться. Там ладно, человек сам себе хозяин и по своей безалаберности в основном страдает. Но вот я никак не пойму, когда государство в увлечение народа вносит вред. Этого я понять не могу. Садовые участки на болотах и под ЛЭП людям давали. Все непригодные земли под сады отдавали. Сколько здоровья народ угробил на этих землях. Сколько людей раньше времени умерло и ещё умрёт, сколько людей подрывает своё здоровье находясь под ЛЭП. Неужели, у нас земли мало. Ещё наглости хватает, налог за эту землю брать. Да этим людям надо компенсацию выплачивать. У нас до тридцати соток, земля вообще должна выдаваться бесплатно, а для сельхозпроизводства и тысячами гектар. Нельзя торговать землёй. Пользуйся для блага страны.
Честно сказать, нам с Виктором не очень нравились экскурсы Силича не охотничьего характера. Послушать его, конечно, интересно и мы в основном соглашались с ним, но это были, по сути в общем, «кухонные разговоры» и они по интересу уступали охотничьим темам, хотя он и открывал такие аспекты, о которых мы не слышали.
Что касается охотничьих тем, то я не раз ловил себя на мысли о них и благодарил судьбу, что она свела меня с Силичем. Я и десятой доли не мог бы в будущем рассказать своему сыну про охоту, если бы не знал Силича. Он был, как мешок набит всякими сведениями и стоило только малым вопросом, как маленьким ножичком чиркнуть по этому мешку и из разреза потекут драгоценные зёрна не слышанных раньше сведений. Вот что значит старшинство ума – опыт, который к сожалению не признаётся молодёжью у нашего народа, в отличии от других народов, где слово старшего по возрасту является законом, а у нас пожалуй лишь охота, составляет исключение и молодые всегда с удовольствием слушают стариков, хотя при этом часто пренебрегают теми моментами, когда они не соответствуют их выгоде и интересам.
Виктор, видимо, стараясь вернуть Силича в нужное русло, вставил замечание.
–Ещё бы насчёт охоты что-нибудь придумать. Раньше ведь цари жаловали народ бесплатно зверем, рыбой и другими промыслами. Так вроде это звучало.
Силич посмотрел на него и ответил.
–С охотой, тут надо осторожно. Надо смотреть, чтобы в первую очередь для дичи польза была. Бесплатно никак нельзя. Надо установить норму биотехнических мероприятий, если выполнил её, то тебе бесплатная путёвка в это хозяйство, а в другие за половину стоимости. Если не хочешь работать, тогда плати деньги и не такие уж маленькие. Обязательно нужно, чтобы норма была не в часах, а именно в конкретных делах для леса, а то приедут для себя туалет на базе сделают, и считается что отработали. Плата за отработку должна быть большой, чтобы интерес имелся, а то бедный будет для леса вкалывать, а богатый нахаляву сливки снимать, и деньги, чтобы на лес тратились – на биотехнию. Охотников нужно воспитывать, что просто заплатить деньги, это не очень приглядный вариант, нужно чтобы видимая польза получалась от отработки для дичи. Нет времени у тебя, найми других и чтобы таблички на кормушках и солонцах висели, кто автор сооружения на них обозначено. Хорошо бы, если у каждого охотника имелся свой альбом фотографий по годам, где он с друзьями, около своих сооружений и таблички, что бы видны. Сфотографирован ты зимой около кормушки, а в ней корм или видно, что ты его засыпаешь, значит ты доводишь дело до правильного конца. Вот и станет тогда видно, кто какой охотник. Интерес у мужиков появился бы, ответственность и результат сказался. Дичи развелось бы как в этом заказнике. Вы на новых овсах не бывали?– задал Силич нам вопрос и мы ответили, что не знаем где они и он продолжил.
–Чуть подальше нижнего омутка. Весной смотрю, у меня много овса остаётся, я и решил площадь увеличить. С Траповым договорился, он трелёвочник прислал и щитом дёрн порвали, набросал я овса, Орлик у меня там поработал – заборонили мы с ним. Пору как раз угадали – сыпь овёс в грязь, будешь князь. Хорошие овсы выросли. Надо будет снопиков нажать, а то медведь придёт всё обсосёт и птичкам на зиму не достанется. Кабаны могут тоже прийти, те ещё свинтусы. Я им топинамбур посадил по краям, чтобы на овёс не зарились, пусть роют поле расширяют,– при этих словах Виктор не заметно подмигнул мне и я понял, что он, если бы мы были наедине, непременно сказал с восторгом «опять на одну ложку две горошки накатал! Кабанов уже заставил работать!» и подумал, что у нас назавтра с учётом выходного дня наметилась вероятная работа. Силич тем временем продолжал
–Я недавно там проезжал. Овсы первый год, а птица уже возле них, нашла их и кормится. Конечно она будет здоровей и зиму легче переживёт, если ещё со снопов и россыпью зерна ей достанется, то тем более. Надо чтобы охотники это все понимали. Нужно чтобы все считали, что ехать туда, где ничего для дичи не сделано, нельзя и не прилично для охотника. Такой подход должен сформироваться при теперешнем тяжёлом положении и такой экологии. Так бы всем миром взяться и можно дело поправить. Остались бы самые толковые охотники, а остальные, кто не хочет правильно охотой заниматься, отпали сами по себе. Этот заказник по площади двадцать восемь квадратных километров, восемь кормушек в нём, две полянки с овсом, а насколько уже больше дичи по сравнению с другими местами. В таких заказниках должны вести работу егеря, а на остальной площади по их координации охотники пусть работают. И нужно смотреть, что бы не прилепляли свои кормушки к границе заказников, может зону отчуждения сделать, что бы не выманивали из заказника птицу. Раньше те ребята, которые за двадцать километров ходили в избушку, свою полянку овса садили вручную, семена у меня брали и сами доставали. Их большие полянки и не надо засевать, что бы медведь не нашёл, а то он их быстро схарчит, тот ещё лакомка, можно просто ленточками в метр шириной. Вот и будут у каждого охотника свои секретные угодья, где он нормально поохотится и оставит птицу на развод. Кто на медведя желает охотиться, тот пусть большое поле сеет…,– Силич замолчал и наморщил лоб, мы уже понимали, что он потерял нить своего рассказа, раньше у него такого не случалось, даже при очень пространных отступлениях от темы, а вот после его болезни он стал забывать, что он хотел сказать дальше. Его это очень огорчало, хоть он и не подавал вида и мы как могли потихоньку ему подсказывали. Он только один раз сердито, с возмущением высказал сам себе претензию «Так о чём это я ещё хотел сказать. Надо же забыл, вот старый, памяти совсем не стало»
Силич постоянно сетовал о сохранении дичи, эта тема присутствовала всегда в его разговорах, мы с Виктором стали такими же приверженцами и уже знали, что нужно делать, доведись нам самостоятельно вести биотехнические работы Он постоянно добавлял что-то новое, к ранее слышанному, видимо неотступно думал об этом. Часто, в связи с этой темой, отвлекался от других и чаще всего именно после таких разговоров у него наступали паузы забывчивости.
Виктор поспешил напомнить Силичу тему и задал вопрос про егерей, последнее время он часто интересовался этой профессией и у меня возникли подозрения, что он, возможно, примеряет на себя должность егеря на будущее, когда выйдет на пенсию.
–Силич, а ты сколько егерей встречал в своей жизни?
–Да и не так уж и много,– чуть подумав, ответил Силич
–И как они по твоей оценке?
–Да пожалуй, половина наполовину. Встречались и нормальные мужики встречались и те ещё чудики,– немного подумав, ответил Силич. –Бывает такой попадётся, ему надо охоту устраивать или для леса всё устраивать, а он только из себя много строит на охоте или за счёт охоты себе жизнь устраивает. Никогда не любил охотиться с егерями, чувствуешь себя болваном, которого возят или водят. Не нравилось с ними охотиться на копытных, всегда хотелось самому определяться и с местностью и с тактикой охоты. Встречал одного, всё у него странно и не понятна его логика, конкретно высказывал только пожелание выпить рюмочку на перекусе и если выпивал эту рюмочку, уходил в очередной раз в загон и пропадал, появлялся часа через два и рассказывал, где ходил, оказывалось, он попутно проводил обход, а то, что стрелковая линия стоит и все его ждут, наплевать. Был один в старом хозяйстве егерь, вот с тем мне нравилось ходить. Часто мы с ним, когда я в отпуске, дня по четыре ходим вдвоём по избушкам. О чём только не переговорим. Хороший мужик, не жадный, с леса не тянул. Другого знал, так у него, наверное, уже глухарей не осталось в обходе, он их всех на токах выхлестал. Ничего не мог поделать со своей жадностью. А если честно, то все егеря со странностями, нормального человека там не встретишь, я ведь сам в егеря хотел пол жизни и такой же не нормальный, своих странностей хватает. Много там есть халявщиков, чтобы на дармовщину из леса чего-нибудь спроворить. Много говорунов, на словах деловых, а на поверку, так пустой человек для дела. Встречаются и нормальные мужики. Странностей у каждого человека хватает, любого на срез если посмотреть. Вот у меня, почему такая странность: табориться мне нравится, а манатиться я не люблю. Почему так, сам себе не могу объяснить.
Из нашего длительного общения с Силичем, мы знали, что табориться означает разбивать бивак, останавливаться в лесу на обед, на ночёвку, а манатиться (собирать манатки) – собираться и уходить с бивака. Мы обсудили этот вопрос и оказалось, что для Виктора не имеет значения, а вот я, так же как Силич, не любил собираться, мне больше нравилось разбивать бивак. Я сознавал, что мне не нравится: всё упаковывать в рюкзак, при этом надо помыть и желательно высушить посуду, главное в это время всегда находишься в сосредоточенном состоянии, как правильно всё уложить и не забыть что-либо. Конечно играет то различие или ты останавливаешься на отдых или тебе предстоит долгая дорога. Всё это я высказал вслух и Силич спросил.
–После перекура в лесу, ружьё никто не забывал – мы ответили, что пока Бог миловал.
–Мужики рассказывали, перекурили среди леса, потом уже далеко отошли и один хватился – ружья нет. Лес не знакомый шли без дороги, обратный путь восстановить ориентиров нет, далеко уже отошли от того места. Искали, искали так и не нашли, осталось ружьё в лесу стоять, к дереву прислонённое. Это было в те времена, когда ещё не регистрировали ружья, а если сейчас потеряешь, другое уже не купишь. Раньше проще было с этим. Я не верил, как можно оставить ружьё, а потом у самого так же случилось. С внуком охотились, перед речкой посидели, я покурил. Тронулись, речку в брод перешли, на берег высокий поднялись, я и хватился – нет ружья. Хорошо не далеко отошли, его видно, стоит на том берегу у дерева. Егерь, с которым мы по избушкам рейды закладывали, рассказывал, что он, когда зимой капканным ловом пушнину по договору добывал, тоже постоянно ружьё забывал. Проверит капкан, подправит всё и пошёл, потом за ружьём возвращается. Это всегда происходит, если есть добавочный отвлекающий фактор. Я когда с внуком речку переходил, решал проблему переправы, всё думал как бы он ноги не промочил, вот и отвлёкся.
Силич прервался, внимательно посмотрел на меня. Дело в том, что у меня немного побаливала спина, наверное продуло немного, когда после хождения по лесу сидел на перекуре без куртки, в бане мы не парились и как результат, прицепилась болячка.
–Миша, ты что всё спину потираешь, застудил, наверное? Давай садись на моё место, к печке. Всегда если спину простудишь, надо спину сухим теплом прокалить, только потеть при этом нельзя, только почувствуешь, что пот может выступить, нужно прекратить прогрев. Давай садись на моё место.
Я попробовал отказаться, хотя заранее знал бесполезность этого. Что касается здоровья, тут Силич всегда проявлял настойчивость и постоянно следил за нами, как за малыми детьми. Иногда, когда ему не спалось, он даже ночью закрывал нас одеялом, если видел, что мы раскрылись во сне. Особенно от него доставалось его внукам и Захару с Ильёй. Когда на хуторе находились дети, он обычно пожарче топил печь и ребята раскрывались во сне и тогда Силич снова закрывал их. Ребята постоянно жаловались ему же на это и просили не закрывать их, но Силич ничего не мог с собой поделать, и каждый раз выждав немного времени, он их всё равно закрывал и у ребят была ночь борьбы с ним. Они конечно этого иногда и не замечали во сне, но претензии от старшего внука, любившего прохладу, нам приходилось слышать, когда случилось ночевать вместе у Силича. Силич при этом тушевался и говорил, что ничего не может с собой поделать.
Перейдя на место хозяина и, ощутив тепло от печки, я оценил совет Силича. Сидя на его месте, я имел возможность рассмотреть листок бумаги, приколотый к стене кнопкой. Про эту бумажку, замеченную в этот приезд, я подумал, что это просто какой-то рецепт или что-то в этом роде. Такие бумажки-памятки встречались в омшанике и иногда в доме. Но всмотревшись, я понял, что это не простая памятка. Силич, заметив, что я начал внимательно вчитываться в текст, хмыкнул и сказал.
–Это у меня, можно сказать, личный кодекс. Скорее, перечень параметров по оценке своего поведения. Каждый вечер себя по этим пунктам оцениваю. Исправляться стал, переделываю себя потихоньку. Из книги выписал, Зоя Степановна летом книжку привезла на религиозную тему, я из неё и выписал. Это мыты – испытания, по которым тебя судить будут, куда тебя в своё время будут определять в рай или в ад. Я всё время раньше думал, как у нас в жизни устроено: собаку, к примеру, гончую больше, чем по одиннадцати пунктам оценивают, это не считая экстерьера, только рабочие качества, а для человека нет таких параметров. Оказывается, есть и давно они были, только почему-то они не известны. Вот вы слышали, что есть такой перечень?– мы с Виктором молча пожали плечами в ответ. –Миша, а ты, пожалуйста, прочти вслух нам,– попросил он меня и я огласил список, который не был озаглавлен и начинался с ненумерованных пунктов, видимо дописанных после, сверху.
А – кто за тебя молится, за кого ты молишься?
Б – оскорбление.
1 – празднословие и сквернословие.
2 – ложь и клятвопреступление.
3 – осуждение.
4 – клевета.
5 – лень и праздность.
6 –чревоугодие и пьянство.
7 – воровство.
8 – сребролюбие и скупость.
9 – ростовщичество.
10 – взяточничество и подкуп.
11 – зависть.
12 – гордость.
13 – гнев.
14 – злопамятство.
15 – прелюбодеяние и блуд.
16 – убийство.
После паузы, возникшей в результате общей задумчивости, Силич сказал.
–Вроде, больше пунктов, чем у собак и всё правильно. Сейчас не могут сформировать для страны национальную идею, уже третий десяток лет живём без идеи. Зачем она нам нужна, когда цель: страну развалить и с карты убрать. А вот она, часть национальной идеи. Я это взял из православной книги, а правильно ведь всё написано. Пусть соберутся священнослужители от православия, от мусульманства, буддизма и выпишут всё хорошие такие пункты из всех религий, какие ещё у нас в стране есть, вот и будет консолидация всех народов на нравственной основе. Пусть религии сравнятся с собой, у какой больше хорошего, толкового записано и выработают общие правила. Сюда ведь много ещё чего не вошло: и малого со старым и вообще слабого не обижай и не используй безвыходное положение другого и много, наверное, ещё можно добавить, и чего неугодного для страны своей не делай – к примеру. Будут рамки нравственности и для культуры, и для телевидения с печатью, и для родителей – чему нужно детей своих учить. А то ведь сейчас за эти двадцать лет дошли до того, что родители не могут сказать своему крохе «Что такое хорошо, что такое плохо». Что это, так сложно и трудно. Нет, просто нужно кому-то, что бы не было такого. Кто-то у нас вредит, получается специально, не может же быть, что это по глупости всё творится, что сейчас делается.
Я, пока говорил Силич, несколько раз пробежал глазами список и понял, что я нашёл для себя программу по воспитанию своих детей и очень сожалел, что не встретилось мне раньше что-нибудь подобное. По задумчивому виду Виктора, мне стало ясно, что у него аналогичные мысли. Этот экскурс не на охотничью тему, получившийся как всегда сам по себе, нам с Виктором понравился и мы уже собирались включиться в обсуждение, я прислонился к стенке и, упёршись на выступ ощутимый локтем руки за обивкой стены, почувствовал, как этот выступ сдвинулся вниз и раздался короткий, немного приглушённый звон колокольчика из сеней, при этом я заметил, что выбралась слабина верёвочки, идущей от потолка к двери. За эту верёвочку мы иногда открывали дверь. При закрытой двери, она немного провисала и при нажатии на неё рукой входная дверь открывалась внутрь. Мы с Виктором думали, что это маленькое приспособление позволяло открывать дверь, когда были заняты руки, достаточно плечом надавить на верёвочку и дальше можно распахивать ногой приоткрывшуюся дверь. Верёвочка эта считалась одним из маленьких удобных пустячков, часто встречающихся на хуторе. Но только раздался звон колокольчика и дверь немного отошла, как раздался злобный рык собак, дверь резко распахнулась, видимо под весом пригнувших на неё Лаи и Указа и они с злым дробным лаем, вперемежку с рычанием и клацаньем зубов ворвались внутрь и взяв злобное шефство над Виктором и мной, очутились возле нас. Я оказался подшефным Лаи, видимо потому, что сидел дальше от входа, Виктору достался Указ. Собаки стояли в плотную, рядом, и страшно склабились на нас, готовые вцепиться зубами и если бы не Силич, который при звуке колокольчика и появлении собак, убедительно стал им кричать «свои, свои», не известно, чем всё это обернулось. Удивления нашего не было предела, у меня даже мурашки по коже пошли от одного вида Лаи, которая ощетинившись скалила зубы готовая в любую секунду броситься на меня и это была та Лая, которая столько времени провела со мной на охоте, столько раз мной кормленная, позволявшая гладить себя и забирать у неё дичь, наверняка готовая броситься на любого зверя, чтобы защитить меня. Мы в недоумении наблюдали всё происходящее, не находя никаких объяснений. Силич успокаивал собак, одновременно похваливая их и в то же время объясняя нам ситуацию, что это, мол Миша нечаянно нажал «секретную клавишку», вот и прошёл сигнал и его надо воспринимать, как учебную тревогу. Я, в отличии от Виктора, как виновник тревоги, понимал больше и оказался прав в своих догадках. Оказывается, по последующим объяснениям Силича, собаки были натренированы по звуку колокольчика приходить на помощь хозяину. Колокольчик звенел в сенях, когда натягивалась секретная верёвочка, проведённая за обивкой стен, приводимая в действие «секретной клавишкой», эта же верёвочка натягивала верёвку идущую к двери, предварительно сдёргивая её со стопора, который не давал ей натягивать клавишную верёвку, при своём натяжении. Вот такая кинематическая схема была реализована в жилище Силича. После того как он всё объяснил нам и поощрив собак морально и материально от нашего стола, выпроводил их на улицу, Виктор в шутку возмутился.
–Блин, Силич, я таких зоологических мин избирательного действия не встречал. Сколько лет к тебе ездим и надо же, Мишка чуть не подорвал нас. Ты говори, у тебя ещё есть, где такие закладки, а то ведь страшно, сейчас не знаешь, где тебя собаки укусят, где конь лягнёт или коза забодает. И главное они всё прежнее знакомство в счёт не принимают.
Когда мы закончили смеяться этой шутке, Силич сказал.
–Нет, больше нет таких закладок. Да, они без дополнительной команды, при хорошем поведении вашем и не тронут. Только присутствовать будут грозно, а вот если дальше им, что не понравится или команду услышат, тогда другое дело,– Силич во время этого разговора, просовывая руки в складки между обивкой стен, снова насторожил свою систему, я ощутил как двинулась за обивкой «секретная клавишка», встав на боевой взвод, он при этом многозначительно посмотрел на меня и не дал мне пересесть на своё место, вопреки моей просьбе.
–Сиди, сиди, Миша, грейся – сказал он.
–И не вожгайся, минёры так себя не ведут,– пошутил Виктор. –Везёт же тебе, Силич, на знакомых сапёров – одни клозет наизнанку вывернули, вся округа пострадала, другие чуть меня на изнанку не вывернули с таким же результатом для моих штанов, да ещё и по швам штаны могли пострадать вместе со своим содержимым,– продолжил он, под общий смех, соединив в одну шутку слышанный нами ранее случай про вездеходчиков и сегодняшний.
Я остался сидеть на месте Силича, действительно с осторожностью минёра. Когда мы собрались на очередной перекур, то вопрос заданный Виктором оказался кстати.
–Силич, они нас там нормально встретят?
–Нормально, нормально, вы на охоту с ними больше моего ходите. Возьмите со стола чего-нибудь, угостите их, чтобы сгладить отрицательные эмоции.
Собаки нас встретили, как старых знакомых, без каких-либо намёков в своём поведении на только, что произошедший инцидент, мы их приласкали и угостили.
 – Вот, тебе и третья причина, почему у него дверь внутрь открывается – иначе бы не получилось такой автоматики, – сказал мне Виктор, после того как прикурил и затянулся, – Опять у него на одной ложке несколько горошек.
 – Да-а! – протянул я, поняв, что он вспомнил про две причины, обозначенные ранее Силичем – почему в охотничьих избушках дверь должна открываться внутрь, удивляясь одновременно и сметливости Силича и догадливости Виктора.
После перекура Виктор спросил Силича, приходилось ли ему использовать сигнал боевой тревоги в его жизни на хуторе. Силич помолчал немного и рассказал нам.
–Был… случай,… давненько… уже…,– начал он, медленно, через паузы выговаривая слова, причина этой медлительности так и осталась неизвестной или он припоминал подробности или раздумывал, стоит ли рассказывать, но после ещё одной не большой паузы он продолжил. –Отошёл я с хутора по делам недалеко и не надолго, этих с собой взял. Раз, не надолго, не стал Лаю оставлять и так ей тоскливо одной на хозяйстве оставаться, обидно ей бывает. Приходим мы обратно, я смотрю, у нас палочки нет на дверях, ага, значит в гостях кто-то. Мне это сразу не понравилось, подозрительно стало, полчаса мы отсутствовали, обычно в беседке немного поджидают, если даже знакомые кто. Подумал ещё, может срочность у кого случилась, вдруг аптечка понадобилась. Вы тогда ко мне ещё не ездили, вы то, уж, не подумайте, что вам без меня нельзя заходить в дом. Собаки настороженно принюхиваются у дверей, у меня отпала мысль, что это знакомые. Я их в сенях оставил, открыл дверь, сразу в глаза бросилось – чайник на газу греется – знакомые, значит, хозяйничают, про собак не хорошо подумал, что кого-то не признали, уж больно они мне явно показали своим поведением на не известность гостя или гостей. Когда вошёл, смотрю – нет собаки правильно себя вели – из-за стола подымается мужик, молодой, лет тридцать, сигарета в зубах, курит, улыбается и говорит «Здорово, Силич, проходи, будем чай пить, я уж поставил». Мне это как-то не понравилось, не успел прийти, уже распоряжается и меня так покровительственно приглашает и не говорит кто он такой. Поздоровался я с ним, здорово говорю, хотя сразу хотел спросить, кто он такой, а после уж и спрашиваю, ты мол, кто такой и по какому делу. Он вроде вопрос проигнорировал и предлагает мне чаю дождаться и за чаем поговорить, ведёт себя по-хозяйски. Ладно, думаю – хрен с тобой. Хоть и корявый, но гость, посмотрим дальше, что ты за гусь. Чайник у нас почти сразу и закипел, я и прикинул по времени, что гость то почти сразу после моего ухода появился. На столе уже сахар стоит и кое что из продуктов, похозяйничал уже гость не знакомый – пошарился у меня, ну я ещё поднагрелся от этого, пока терплю, сразу стало понятно, что по такому поведению не долго здесь гостю быть и он скоро должен заработать от ворот поворот. Настроение пить чай с ним – никакого, но я креплюсь, сидим, чай пьём, посматриваю на него, жду, когда он дело излагать начнёт. Он меня давай спрашивать, мол, чем я занимаюсь. Я ему в ответ «ты парень, вообще кто такой, чтобы я тебе отвечал? Ты сам давай-ка расскажи кто ты, что ты и за чем пожаловал?». Он усмехнулся и так уверенно, вальяжно с братковостью в словах, поведал мне, что он, дескать, три месяца как откинулся, сидит дома, отдыхает, да жена стала пилить, мол и на работу пора, работы нет денежной, детей трое мал мала меньше, вот он решил взять надо мной шефство. Оказывается, как сейчас говорят, он мне «крышу» предлагает и аргумент выдвигает, что надо хоть принести детишкам домой чего-нибудь и намекнул по конкретней – хоть баночку мёда, причём так по-отцовски, порядочно вроде про детей у него получается и видно, что для него это нормально всё и логично. Я уж, пока он говорил, понял – так человечишко, зря провёл время по прежним грехам, ничего не понял, видимо наслушался на зоне и решил, что он не за те дела сидел и решил «правильными» делами заняться. Из-под меня уже дым идёт, думаю «ах ты, босота, на старика рэкетом». Я ему, хоть и детей жалко, но ведь он не просит, а вымогает, говорю, что мёд пчела рабочая собирает и его просто так даром не едят, ест тот, кто работает, даже медведь, своей шкурой платит. Он мне давай намекать, что я один тут и мало ли кто обидеть может и когда хлеб нарезанный кончился, там два кусочка в хлебнице и было – он их и съел, достал из ножен свой нож, отрезал хлеба и в стол нож для убедительности воткнул, клеёнку не пожалел. Я ему уже без намёков, открытым текстом, мол, парень у тебя ничего не получится, давай, чай допивай, спасибо скажи и иди своей дорогой. Смотрю, он рукой ко мне потянулся, пока вроде не со зла, а в шутку силу показать, за шею хотел захватить и к столу пригнуть, ну тут я клавишку и двинул. Влетели мои красавцы страшненькие, он вроде за нож и вставать, я его остановил, мол, не вздумай парень, плохо тебе будет, сиди смирно и рассказывай. Поспрашивал я его, всё он мне рассказал. В Тропе он живёт и кто такой он. Извиняться стал. Я ему лекцию насчёт детей и отцов прочитал. Нож не отдал ему, при нём на полу ногой о полено сломал и обломки себе на память оставил, на улицу его вывел, попросил, чтобы спасибо сказал мне, посоветовал поскорей работу найти и проводил. Потом встречал его в посёлке, работает, здоровается со мной, просил ни кому не рассказывать про его рэкетирство. Детям его завозил как-то по банке мёду, раза два, жалко детишек, при таких отцах – Силич вздохнул и умолк.
–Силич, а как у него фамилия, кто такой, ты почему про него нам не сказал, мы бы из него вечного зайца сделали, он бы побегал у нас, специально в посёлок наведываться стали,– гневался за нас двоих Виктор.
–Да, ведь говорю же, давно это было, до вас ещё и зачем говорить, всё разрешилось, всё нормализовалось. Я, наверное, зря вам рассказал, будете сейчас беспокоиться и так с моими приключениями, наверное, по ночам не спите, думаете про меня. Всё нормально не волнуйтесь.
Вскорости, после перекура, мы улеглись спать,
«Так и не обсудили моральный гражданский кодекс, хотя, что его обсуждать, когда всё понятно, как день» подумал я перед тем как уснуть.
В тот приезд мы помогли Силичу управиться с пчёлами. Сжали половину новых овсов и развесили снопики по кормушкам, в матерчатых мешках, чтобы их не склевала птица до зимней поры. Насеяли на песчаной косе мелкой гальки и развезли её по местам, при участии в этом Орлика, в качестве вьючного животного и полном распределении между нами с Виктором кавалерийских и пехотинских обязанностей в прежнем порядке. Мы были в курсе всего объёма работ в заказнике по подготовке к зиме и ожидали с уверенностью дальнейшего прибавления дичи. Кроме всего прочего, уезжая от Силича, мы увозили, переписанные нами, пункты его памятки и потом постоянно сверяли свою жизнь по ним.
С тех пор, покидая хутор, всегда давали наказ провожающим нас Лае и Указу, чтобы они берегли хозяина.
Как-то в другой наш приезд Виктор, обозначенно проверив, не появились ли добавочные пункты в кодексе Силича, задал ему вопрос.
–Силич, а как ты думаешь, не приписать ли сюда «ударили по одной щеке – подставь другую»?
–Нет, не согласен. Не понимаю я этого. При такой морали, подлецам раздолье. Я на уме другое держу – если тебе в глаз летит, ты вперёд в лоб угодить должен, но сам плохого раньше этого, не должен задумывать. Нужно спровориться, суметь, чтобы мимо пролетело, и когда ясно стало, чего хотят – тогда уж «вот мимо пролетело и АГА», тогда выводи свой бронепоезд с запасного пути, ну и соразмерно тому: кто? почему? клони к капитуляции.
Помню, я в очередной раз удивился, как при свойственной не полной детализации слов в предложении, при какой-то минимальной недосказанности, обычной в речах Силича, приобретёнными им, видимо всё по той же причине одиночного раздумывания и недостатка речевого общения, слова его воспринимались нами безошибочно в отношении заложенного в них смысла. При последующем обсуждении на перекуре этого озвученного им пункта, который как в арифметике «на ум пошёл», но пока нигде не записан, мы с Виктором согласились с Силичем и тоже «положили себе на ум» суть этого устного пункта.
К этому нужно добавить: спустя ещё некоторое время, в очередной наш приезд мы заметили на том листке наискось, видимо в спешке, чтобы успеть записать нечаянно услышанное или всплывшее в мозгу, расположенные строчки:

У всех прошу прощения
И всем прощаю всё
В огляд назад – по жизни:
Кровавых тел – гора навалена
Душ обиженных – сонм неисчислим
И жизнь нужна вторая
Чтобы замолить грехи
И весь вопрос: не – где взять её?
А как, заново, прожить – правдиво?…

(17)