В начале 60-х годов, когда полиэтиленовую упаковку ещё не изобрели, во дворе центрального гастронома Хабаровска всегда пахло завораживающе - копчёной рыбой, варёной колбасой, свежеиспечёнными тортами…
Всё это богатство, завёрнутое в грубую обёрточную бумагу и уложенное в деревянные ящики, перетаскивали в склад, с прибывающих машин весёлые, небритые грузчики. Закончив работу, они рассаживались у пакгауза дореволюционной постройки и тайком жевали украденные при разгрузке продукты. Иногда кто-нибудь из них делился добычей и с нами, с десятилетними пацанами.
Каждый день, после школы мы бежали к складам и, преодолев старый забор, обтянутый колючей проволокой, допоздна крутились там, в надежде на какое-нибудь очередное угощение. Хотя территория двора и охранялась сторожами, но нас они не гоняли благодаря протекции нашего ровесника Гоши, которого они считали своим, потому как отец его работал в гастрономе сантехником, а мать уборщицей.
Гошина семья проживала здесь же, в гастрономовском дворе, в полуподвале здания управления, стоявшем ниже самого гастронома, по улице Истомина. Окна этих полуподвальных жилищ утопали в метровых приямках, и нам было удобно вызывать Гошу прямо со двора, присаживаясь на корточки и постукивая пальцами в форточку. Домой к Гоше мы старались не заходить - он наших посещений не любил, стесняясь убогой мебели, вечно подвыпившего папашу и бабку с дедом, пропахших какой-то горькой плесенью.
Как мы заметили, хорошо Гоша относился только к матери. Она возвращалась с работы поздно и всегда приносила сыну какой-нибудь подарочек в виде сладкой булочки или бутерброда. Эта застенчивая, улыбчивая женщина очень радовалась, видя своего сына в нашей компании, и наивно считала, что общение с мальчиками из положительных семей окажет благотворное влияние и на её сына.
На самом же деле всё было наоборот – это Гоша оказывал на нас влияние, постоянно придумывая различные способы добывания денег, которых вечно не хватало в его бедной, даже по тем, советским меркам, семье.
А в таких придумках Гоше не было равных. Например, он постоянно крутился возле пивнушек в дни получки, подсаживался к подвыпившим работягам и нагло врал, что является круглой сиротой, убежавшим из детского дома, и не евшим пять дней подряд. Отец его, якобы умер от ран, полученных на фронте, а мать он даже и не помнит.
Глядя не его впалые щёки, пьяные мужики верили этим россказням и, порою, растрогавшись до слёз, давали Гоше по трояку или даже по десятке, чего в те времена было достаточно, что бы нормально питаться целую неделю.
Получив гонорар, Гоша бежал в магазин, набирал конфет, шоколада, пирожных и устраивал для всей нашей компании настоящий пир. Оставшиеся деньги мы прокатывали в центральном парке на каруселях и проедали на мороженном. Копить Гоша не умел и уже на следующий день у него наступали трудные времена. Теперь уже мы подкармливали его, принося из дома бутерброды с маслом, посыпанные толстым слоем сахара-песка или покрытые красной икрой.
Однажды, вечно голодный Гоша предложил нам сообща ограбить гастрономовский склад. Перед этим он сопоставил ширину вентиляционных отверстий, которые пронизывали в нескольких местах толстенные стены старинного пакгауза со своим телом и пришёл к выводу, что вполне сможет пролезть внутрь. Дело оставалось за малым – сорвать с отверстий решётки. Для этого мы нашли стальной трос с крюками, прикрепили один конец к решётке и сели у склада в засаду.
Не прошло и часа, как во двор гастронома заехала очередная машина. Она развернулась задом и стала под разгрузку. Когда грузчики закончили свою работу и шофёр не спеша надавил на газ, мы выскочили из своего укрытия и зацепили второй крюк за машину. Трос натянулся, и решётка пробкой вылетела из своего гнезда – путь внутрь склада был открыт! Почувствовав толчок, шофёр остановил машину, но, увидев, что автомобиль не получил повреждений, махнул рукой и уехал.
Следующей ночью Гоша, дождавшись, когда охранник уснул в сторожке, пошёл на дело. Засунув под куртку холщёвый мешок для добычи, он встал нам на плечи, подтянулся до отверстия и скрылся в тёмном складском проёме. Мы с приятелем затаились за забором.
Накануне каждый из нас соврал дома, что идёт с ночёвкой на Амур рыбачить. Времена тогда были спокойные, и родители частенько отпускали нас за рыбой, особенно в сентябре, когда прямо с утёса, в центральном парке, можно было большими сачками ловить кету. Поэтому мы никуда не торопились и приготовились ждать Гошиного появления хоть до утра.
Прошёл час, второй, третий, а Гоша всё не возвращался. На рассвете, когда на город упал густой туман, и здорово похолодало, со стороны склада начали раздаваться какие-то завывания. Вскоре проснулся сторож. Он долго ходил по двору, видимо не понимая, откуда исходят непонятные звуки, затем подошёл к вентиляционному отверстию, немного постоял и, ругаясь, пошёл быстрым шагом в сторожку. Было очевидно - ограбление провалилось.
Как выяснилось позже, Гоша в вентиляционном отверстии наткнулся на какой-то железный стержень, который и преградил ему дорогу. Выход был только один – возвращаться. Однако, ползти назад, не получилось. Гоша долго пытался это сделать, в конце концов, измучился и когда стал под утро замерзать, закричал. Приехавшие по вызову милиционеры, вместе с работниками гастронома, часа два вытаскивали малолетнего преступника из дыры. И только, когда удалось накинуть на Гошины ноги верёвочную петлю, мальчишку удалось вытянуть на божий свет.
Пороли Гошу дней десять подряд. Экзекуция проводилась следующим образом - вернувшись с работы, отец доставал из сундука кожаный армейский ремень, а дед с бабкой ловили по комнате самого Гошу, который всегда оказывал им отчаянное сопротивление.
Поймав преступника, они сдирали с него штаны и раскладывали на пружинной кровати голым задом вверх. Порка, во время которой Гоша истошно орал длилась минут десять. Исполнив свой долг, зондер-команда усаживалась за стол пить самогон и ужинать, а Гоше приказывали стоять напротив и внимать нравоучениям старших. Всё это время мы, пацаны, сидели на корточках у Гошиных окон, слушали его стенания и сопереживали нашему товарищу.
Когда экзекуторы, захмелев, укладывались спать, Гоша пробирался на кухню, выглядывал в форточку и рассказывал нам о своих несчастьях. Гулять его всё это время не выпускали.
На десятый день, когда в гастрономе случилась получка, Гошин отец пришёл домой в хорошем настроении. Мы с товарищем, как и всегда, сидели у окна и подслушивали. Иногда нам даже удавалось заглянуть в комнату, за край отогнутой занавески.
Выпоров, как обычно Гошу, отец не успокоился и принялся проводить с ним воспитательную беседу.
- В общем, так, Георгий, – начал он, - Ты лучше не утаивай, от меня, а говори прямо – чего ещё натворил? Ей богу, бить не стану, если сам признаешься! А ежели узнаю, что ты чего утаил – убью!
Родитель стукнул ладонью по столу и продолжал: - Учись правду говорить, Георгий! Говори, натворил ещё чего или нет?
Гоша, сжав губы в ниточку, молчал.
- Вот даже рубль дам, если скажешь, чего ещё натворил!
Впервые за всё время «воспитания» лицо Гоши, походившее на мордочку озлобленного волчонка, оживилось.
- А не врёшь? – осторожно переспросил он отца.
- Вот те крест! – сказал тот и перекрестился на бутыль с самогоном.
- И бить не будешь?
- Чтоб мне провалиться и не встать!
- И рубль дашь?
- Ей, ей!
Подумав, Гоша ответил: - Хорошо, скажу!
- Скажи, Гошенька, скажи! – закивали и дед с бабкой.
- Гони тогда рубль! – потребовал Гоша
- Не, сначала скажи!
- Гони рубль!
- Ладно, держи!
Получив деньги, Гоша стал старательно засовывать их куда-то в глубь своих штанов.
- Ну, говори! – с нетерпением наседал отец.
- В общем, так, - начал, пятясь к приоткрытому окну Гоша – я…, я…
- Ну?
- Я в бадью с самогоном вам нассал!
В комнате раздался невообразимый шум и звон посуды – это разъяренные домашние, пытаясь поймать Гошу, перевернули стол. Гоша всё - таки успел ускользнуть в оконный приямок и уже вылазил во двор, как отец поймал его за ногу.
- Пусти! – орал Гоша – Обещал, что бить не будешь!
- Убью щенка! – орал отец.
Тут и пригодилась наша помощь – мы схватили Гошу за руки и стали тянуть его к себе, на волю. Началась борьба - с криками и Гошиными завываниями.
Шум сразу привлёк внимание любопытных обитателей гастрономовского двора, в том числе и грузчиков, которые не любили, когда взрослые обижают малолеток, тем более их хороших знакомых.
- Это кому тут в ухо дать? – стал спрашивать, подошедший к окну, нетрезвый бригадир грузчиков дядя Паша, оглядываясь вокруг и не видя, кто же держит Гошу за ногу? Услышав такой прямой вопрос, папаша отпустил Гошину ногу и пропал в оконном приямке, а мы бегом рванули в городской парк, где под деревянной танцплощадкой было наше тайное убежище.
- Ты зачем про самогон сказал, тебя ведь папаша убьёт теперь! – отдышавшись, заорал я на Гошу.
- Ничего! – заулыбался он – Я уже не вернусь домой. А этот самогон - мой им подарок напоследок. Они ведь его не выльют - будут давиться моей мочой, но выпьют её до последних капель.
- Как не выльют?- удивился я.
- Да самогон же с градусами, а для них это самое главное – другого дешёвого пойла у них и нет.
- И будут пить с мочой?
- А куда они денутся?
- И чокаться мочой будут?
- И чокаться будут!
- Как шампанским?
- Как шампанским! – ответил Гоша и, схватившись за живот, захохотал.
Мы с товарищем тоже представили эту картину и, свернувшись пополам от смеха, покатились по земле.
Гоша ещё неделю жил под танцплощадкой, но, в конце концов, его поймали милиционеры, и отослали в школу-интернат для малолетних преступников. С тех пор мы больше с ним не виделись.
Его мать ещё лет десять работала в гастрономе уборщицей. Встречая нас в магазине, она всегда вытаскивала из рабочего халатика измятую бумажку с адресом очередного учреждения, где содержался Гоша, и робко просила написать ему. Мы обещали, но через пять минут уже забывали о своих клятвах – молодость, она всегда эгоистична.
Я не знаю, как сложилась Гошина судьба, но для меня он навсегда остался примером самостоятельности и независимости.
Сегодня, когда минуло уже много лет, я почему-то всё чаще вспоминаю всю нашу компанию, Гошу, весёлых грузчиков и мысленно возвращаюсь в те далёкие времена, когда ещё не изобрели полиэтиленовой упаковки и во дворе гастронома, завораживающе пахло копчёной рыбой, варёной колбасой и свежеиспечёнными тортами.