Воображение – единственный психический процесс,
отличающий людей от животных.
ФАТУМ
…Она зарыла лицо в его подмышку и ощутила слабый сладковато-горький запах.
Этот запах настолько ее удивил, что она тут же провела носом по его груди, щекоча ноздри отдельно стоящими на пути волосками. Кожа его пахла слабее, но так же, точно так же!.. Она никогда еще не испытывала таких эмоций от запаха. Что-то глубинно звериное проснулось в ней и толкнуло мозг одним словом: "Твой!"
-Что ты там вынюхиваешь? Есть запах? - приподнял он голову, пытаясь понять суть ее странных телодвижений.
- Приятный… - улыбнулась она в ответ и, снова провела носом по знакомой траектории, собирая вдохом тончайшие флюиды. Потом задержала на миг дыхание, словно нпытаясь насытить ощущением свой организм и, выдохнула с шумом, томно и сладко потянувшись:
-А знаешь, Лёша, каким я тебя запомнила в первый раз?
-Посвяти…
-Первое мое воспоминание о тебе - это плачущий на задней парте мальчик, - она положила подбородок ему на грудь и стала говорить, рисуя пальцем на коже фигуры и линии, - То ли ты с пацанами подрался тогда, то ли МарьВанна наша чем-то накрыла тебя - сейчас уже не помню… Да и не важно. Прими к сведению, что первые мои чувства к тебе, Леша, были материнскими - я подошла тогда, чтобы утешить.
Стеснялась сильно. Погладила по голове. И - поняла с удивлением, что тебе это понравилось: ты затих... Погладила еще, что-то там сказала, какие-то слова сочувствия. А ты неожиданно дернулся и буркнул мне в ответ, типа - отстань! Наверное, это у вас, у мальчиков, было так принято тогда и было круто. А я испугалась. Я ведь была пугливой домашней маминой девочкой, ты помнишь? Может, это и определило мое отношение к тебе потом, как к потенциально опасному субъекту. Непредсказуемо опасному, - она поставила пальцем точку и улыбнулась, заглянув ему в глаза.
-Ну-ну…- он хитро сощурился, положив ладонь на ее макушку – Ты прямо пионер-герой, спаситель обиженных двоечников…
-Смешно, конечно, - согласилась она, - Но потом у меня началась мания такая девчоночья, знаешь: пупсики-куколки-собачки с именем Леша... Сказки про Алешу-принца…
-И собачки были? Ну, это высшая степень доверия! – хохотнул он.
-И собачки были, - продолжила она, не смутившись, - Потом мы сидели за одной партой и ты, уж прости за натурализм, кушал козявки. А я терпела, потому что очень ты мне тогда нравился…
-Козявки теперь не кушаю, однако, пойду-ка покурю, если не возражаешь…
Она не возражала.
Она откинулась на подушки и положила руку на лоб. Пока он курил на балконе, она разглядывала потолок собственной квартиры и удивлялась своей смелости. Как так смогла она себе все это позволить сегодня?
Она думала о том, что потом были 2,3,4 класс, шумная весна, охапки сирени на подоконнике, охапки одуванчиков в портфеле, от которых сквозь слезы счастья и досады приходилось оттирать учебники и тетради. Потом была стрижка после болезни, надписи с признаниями в любви на стене ее старенького деревянного дома, которые мама неумолимо заставила смыть с тазиком и тряпкой на виду у всего двора и улицы.
Было обучение катанию на велосипеде. Проводы в школу и из школы. Скомканные записки в портфеле с признаниями в любви, в написании которых участвовал, похоже, почти весь класс. Хотя к чему они были уже после надписи на доме? А может, надпись на доме появилась потом? Она уже точно не помнила. Но помнила, что очень боялась, что вот сейчас он также что-то буркнет - и, все закончится так же неожиданно, как и началось.
И что-то потом все-таки произошло, раз они перестали даже разговаривать друг с другом? Или это произошло естественно и постепенно? Она не могла припомнить. Память славно поработала хирургическим ножом забвения: то ли это был пионерский лагерь, где ей довелось побывать с другим одноклассником, и тот потом привез с собой рассказы о ее популярности, и была какая-то ревность. То ли это была другая какая-то ерунда…
Леша зашел в комнату и сел рядом с раскинутым диваном на пол, спиной к ней:
-Знаешь, я ведь тоже помню, как сильно хотел сидеть с тобой за одной партой и, как радовался когда это произошло, - она запустила пальцы в его шевелюру и начала ерошить вихры - Так сложилось, что воспоминания школьных лет почти все стерты из моей памяти, - она улыбнулась созвучности их мыслей, - Хорошего там было мало, по крайней мере для меня. Поэтому невольно почти все события самоликвидировались - сплошной сумбур. Пытаюсь вспомнить что-то про тебя - в основном негатив, знаешь: постоянные осуждающие взгляды и всякая идеологическая дурь.
Cтранно, но почему то помню твою сестру, идущую сдавать экзамены в восьмом классе. Я тогда катался на лисапеде и увидел ее. Крутился за ней до самой школы - провожал типа. Оберегал. Это сейчас кажется смешным, улыбаешься вот. А у меня тогда все было всерьез - выполнял поставленную перед собой задачу с чувством полной ответственности, как верный паж следил за передвижениями единокровной сестры ее величества.
Она коснулась губами шеи:
-Маша рассказывала мне об этом. Наверное, она сама была немного в тебя влюблена. В тебя же все были влюблены, красавчик. Ты помнишь? - она начала пальцем рисовать его лицо:
- И что тут любить? Нос картошкой, странные брови… Глаза вот, да губы? У тебя очень приятные, мягкие губы, Леша, ты знаешь?
- Ларка…- ладонью он притянул ее за затылок, - Кто бы мог подумать, что ты мне будешь говорить такие слова?
Она улыбнулась, долю секунды они смотрели близко глаза в глаза, а потом коснулись друг друга губами. Длинные нервные молнии опять забродили по ее телу: низ живота, ладони, сгибы коленей вспыхивали яркими сполохами. Мир сузился настолько, что не существовало звуков, кроме его дыхания у самой мочки ее уха, не существовало иной реальности, кроме реальности закрытых глаз, и не было иной жизни, кроме ритма: нож в масло, нож в масло, нож в масло…
Отсмотрев последние салюты, где-то еще издалека она услышала:
-Где ж ты была-то всю жизнь?.. дурочка…
Она открыла глаза, взяла нависающее над ней лицо, в ладони и, ощутив под пальцами, наждак просыпающейся щетины, вернула реальность в нормальные размеры:
-Где я была, мой мальчик? - переспросила она, - А неожиданно началось изменение организма. Я чувствовала, что надо как-то меняться, но как - понять не могла. Мама у меня, ты знаешь, редко красила даже губы, говорила, что с мальчиками дружить плохо. А я была из всех дочерей, к сожалению, самой послушной.
Я спаслась. Я нашла компромисс: я придумала себе Большую и Безответную Любовь - нашего учителя истории, помнишь?
-Еще бы! - усмехнулся Леша, - Вся школа обсуждала, как ты его глазами кушала… без хлеба… Бедолагу…
- Ерунда это все…- вяло возразила она, - Это был такой удачный щит, чтобы не обращать внимания на окружающих тебя, тоже меняющихся, мальчиков. Сохранять себя в стабильности, гарантировать от несчастной любви, - разглаживая его плечи и руки, она вдруг отметила про себя, что у него тонкая, белая, почти девическая кожа с прозрачными синими прожилками…
- А потом был фильм "Вам и не снилось", после которого мне вообще снесло крышу. Я всегда была очень артистичной и экзальтированной, а тут, опаньки - так это может быть востребовано!
Так я и закатала себя в куколку. Окружила себя монастырем из преданных, как мне казалось, девочек. Лозунги, агитбригады, пионэрия и комсомолия, как я понимаю сейчас взрослым умом - это все от страха быть собой, от незнания, как это возможно сделать без травм.
-Ты еще хотела строить БАМ, - не переминул иронично напомнить Леша.
-Серьезно? - удивилась она, - Ну, наверное, построила бы со временем. Идеология - это же хорошая возможность не размышлять о себе, концентрируясь на достижении общих целей.
Но я не сильно сожалею обо всем этом. Благодаря этому, я сохранила себя в девственном состоянии души. Избегая мир, в какой-то момент, я миновала многих неприятных вещей, о которых мне потом рассказывали сверстники. Вопрос - где был ты? - она посмотрела ему в глаза:
- Тебе стоило только протянуть руку. Все было рядом. Но было мало понятным. А нужно-то было лишь создать ощущение безопасности, Леша... всего лишь. Чуть-чуть поработать. Вопрос - хотелось ли?..
-Да я боялся тебя всю жизнь! - сокрушенно взвился он, - Ты ж такая вся была… идеологически выверенная! А я что? Вечный плохиш, хулиган и двоечник. Ты же брезговала мной. К тебе вообще когда-нибудь подойти просто и заговорить можно было? Ты же заранее все отвергала, даже когда тебе самой этого не хотелось. Так положено - решила ты еще тогда, давно…
-Просто детский мультик: Лиза и Шалопай! Не смотрел? - усмехнулась она, - А всего лишь - жизнь прошла… Да, Леша?
-Пойду, покурю, - сказал он.
Она встала, накинула халатик. Унесла все лишнее с сервировочного столика, оставив только вино и виноград. Пока моталась челноком на кухню, прокручивала в голове все ситуации, в которых сталкивала их с Лешей жизнь после школы.
Вот она, беременная, сидит на остановке, вся никакусенькая на 160 руб в месяц зарплаты мужа. Красавчик Леша в кожаном пальто до пят ловит машину и уезжает. Ей хотелось вжаться в скамейку до нуля, втянуть в себя живот до позвоночника.
Странно, но дочь уродилась ни в мать, ни в отца, как говорят в таких случаях. Совершенно не была похожа ни на кого в семье ни характером, ни внешностью. Потом, один знакомый эзотерик случайно натолкнул ее на понятие телегонии. И она обомлела - именно об этом она размышляла всю жизнь, но никак не думала, что такое явление действительно может иметь хоть какое-то объяснение. Разве можно поверить в то, что сильные эмоции могут редактировать генный код?
Целовались-то они с Лешей всего пару раз и то - уже после рождения дочери.
Первый раз это было, естественно, на встрече класса. Леша тоже уже был женат на их общей однокласснице, и она была на встрече. Но это не помешало им ни с того, ни с сего начать целоваться на балконе. Она потом с замиранием сердца ждала - вот позвонит, вот найдет. Нет. Не позвонил, не нашел.
Когда она вернулась вечером домой, муж спросил ее:
-Ну, как встреча?
-Целовалась на балконе со старой любовью, не поверишь, - усмехнувшись, спокойно ответила она.
-Ну и как, понравилось? - в шутку осведомился муж.
-Да, ничего, приятно, - отшутилась она в ответ.
Потом была еще одна встреча и еще поцелуи. Это уже было совсем неприлично, потому что происходило все в его супружеском доме, куда мягко переместилось празднование юбилея школы. И тоже потом - тишина, звенящая равнодушием.
А потом были слухи о его пьянстве, разводе, скандале, связанном с разделом имущества. А потом он зашел на ее страничку на социальном сайте. К тому времени она уже тоже разрушила свою семью.
Леша вернулся с балкона и остановил суету ее мыслей и движений, обняв сзади:
-Как-то я ехал по твоей улице, смотрю, на остановке ты стоишь. Машина у меня, как всегда, тонированная в хлам была. Остановился рядом, стоял - смотрел. А потом подумал: а ей это нужно? Ты столько раз меня останавливала. Я подумал: Что толку стучаться в закрытую дверь? - он повернул ее лицом к себе, - Испугался опять, да? Скажи – испугался?...
-Господи, что ж мы такие робкие душой-то? Миша приходит - Пети нет. Петя приходит - Миши нет. А жизнь-то наша была, правда, Леша?..
Она налила в бокал терпкое, к сожалению, чилйское вино. Подала ему:
-Давай за то, что нам все же хватило смелости, да? - улыбнулась она.
-Закрой глаза, плизз, - попросил он.
Она послушно выполнила просьбу и услышала хриплый, с прерывающимся дыханием голос над собой:
- Пожалуйста, не предавай меня.
Относись ко мне, как ты хочешь, что бы относились к тебе.
Пожалуйста, не черни меня.
Оставь меня таким, каким ты и нашла меня.
Не анализируй меня, не приноси в жертву,
Пожалуйста, не казни меня.
Будь ко мне хоть немного добра.
Помоги мне увидеть то, чего я не могу увидеть.
Не презирай меня!
Не сравнивай меня!
Не предавай меня…
Она моментально ощутила щекой: предательские горячие ручьи потекли из ее закрытых глаз. Она отвернулась и отпила глоток из бокала:
-Что же ты вытворяешь, Леша? Так совершенно не честно. Ты еще и стихи пишешь?..
Он сел на диван и, обняв ее за талию, прочитал, дыша в живот:
- Если день в тоске постылой, тащится с утра
Если все опять как было - вечное вчера:
Свет небесный, путь земной, нет в дали огня,
Будь со мною,
Будь со мной - не оставь меня!
Прокатился век за месяц
Кто тому виной?
Вертит, вертит крылья мельниц ветер ледяной.
Занесет сухой листвою свет былого дня
Будь со мною,
будь со мной - не оставь меня
Скитаться в городе пустом
темной полночью,
квитаться с тенью под мостом - дай мне помощи!
Сквозь туман петлять рекою, между сонных трав -
Не оставь меня в покое,
Не оставь!
А когда во тьме кромешной - засияет вновь
Вслед за доброю надеждой - верная любовь
Над землею
Над весною - крыльями звеня -
Не оставь меня в покое, не оставь меня…*
Она набрала в рот вина и, подняв его голову за подбородок, влила в его губы теплый терпкий напиток. Потом еще и еще. Он усадил ее к себе на колени и, она стала отрывать ягоды от виноградной грозди губами и вкладывать в его губы, иногда обманывая, то втягивая, то выставляя ягоду, дразня, заставляя его забирать ягоды языком. Он зарыл голову в ее халатик на груди:
-Ты сводишь меня с ума совсем, Ларка… Ты так приятно пахнешь…
И опять мир сузился до размеров сиюминутных ощущений. И опять он был взорван ликующими салютами изнутри. И незаметно в дом просочилось утро…
Наливая ему в кружку горячий кофе, она уже знала, что эта ночь не повторится никогда. Она слушала в пол-уха его рассказ о том, что, прожив 12 лет в бездетном браке со стабильными взаимными изменами, он неожиданно узнал о том, что, оказывается, у него есть взрослый сын, и импульсивно ушел жить в этот дом. Но со временем и здесь он понял, что женщина может родить сына или дочь и, даже воспитать и вырастить этого ребенка одна, но не может стать смыслом твоей жизни. А приходить каждый вечер в дом, где все кричит о том, что ты живешь чужой жизнью - это непередаваемая мука.
Она смотрела на него и думала, что в жизни не бывает случайностей, что все происходит по мудрой закономерности бытия. Она понимала, что не выдержала бы Лешу, а он бы не выдержал ее. Именно поэтому судьба хранила их друг от друга.
Она была благодарна женщинам, которые сточили грифель поэтической Лешиной души до приемлемых размеров, приняв на себя бурю и натиск. Она была благодарна тому, что сумела прожить жизнь, лишенную тяжелых переживаний, жизнь - лесную тропинку, извилисто петляющую между залитых солнцем сосен по дурманящему ароматом воспоминаний разнотравью.
Она думала о том, что пьянство - это желание человека себя унизить и сничегошить. Такое желание возникает обычно в кризисные периоды, когда человек попадает в знакомую ему эмоциональную ситуацию, как правило, она называется "ненужный или нелюбимый". В этом случае все разворачивается по полной программе. Но у человека всегда есть выбор, хотя не всегда есть желание им воспользоваться. Иногда желание пожалеть себя побивает все рекорды.
Когда она только увидела слабые индикаторы такого состояния у своего мужа - сослала его от греха подальше, вытолкнула из себя, чтобы он очнулся и начал дышать, и увидел мир вокруг. Потому что изменить своего отношения к нему она уже не могла. Это было вполне осознанно и сейчас все у него было хорошо.
Она думала про Лешу, что это человек, которому нужно посвятить свою жизнь, и приручать его, как дикого зверя, по капле. Но хватит ли ей оставшейся жизни? И стоит ли тратить ее на это?
Она пила горячий кофе, ощущая языком привкус корицы, которую всегда добавляла в напиток, и думала о том, что оставит себе запах его кожи, прозрачные голубые прожилки, хриплый голос и удивление от стихов. Но Лешу, Лешу целиком она вернет чужой жизни.
Ей не хотелось, чтобы это волшебство эмоций, которое этой ночью подарила ей жизнь, имело в будущем возможность превратиться во что-то никому не нужное, больно царапающее кожу и сердце.
Наверное, она опять струсила. Мы часто обвиняем других в том, что свойственно нам самим. Но так много сил она положила на то, чтобы сделать свою жизнь непотопляемой, самовосстанавливающейся системой, что очень жаль было бы запускать сейчас собственноручно вирус в центральный компьютер.
Провожая его на пороге, она дотянулась губами до губ, привстав на цыпочки. Он сгреб ее в объятия и шепнул в ухо:
-Какая ты маленькая, оказывается! В школе ты казалась в два раза больше почему-то…
-Раньше ты тоже казался мне голубоглазым блондином, честное пионерское, - привычно отшутилась она.
Закрыв за ним дверь, она провела пальцем по замку и, зачем-то закрыла его на защелку.
Допечатав последние слова, она еще раз пробежала текст глазами. Вздохнула и отправила все написанное Леше на электронный ящик. Вечером он написал ей:
"Это все? В реале ничего не будет?"
Она ответила:
"Не люблю повторений ; Все пережито."
Он ответил:
"Жаль. Описано вкусно."
Она отшутилась:
"Я вообще вкусно готовлю ;"
А Леша прислала ей стихотворение:
"Я бродяга,
Я бездомный,
Я роскошный хулиган!
Я - оркестр разгульных песен:
Дерзок,
Весел, смел и пьян!
Я ведь жил -
Я трогал землю,
Я раскачивал в воде,
Двух кувшинок тонкий стебель,
Видел Бога на кресте…
Я заканчиваю юность - не дописанный роман…
Как же мне любить хотелось!
В прочем, поздно стар и пьян.
Я не сказанная радость для одной - не спавшей ночью
Я упавшая слезинка,
Запоздалый листопад
Шелест брошенного платья,
Нераскрытые объятья.
Я - извечный божий странник
Уходящий в даль туман.
Я заканчиваю юность - не дописанный роман.
Как же мне узнать хотелось,
Впрочем, поздно, стар и пьян:
Я повеса-хулиган,
Не растраченное чудо,
Я наследие Иуды и надежд Христа обман." **
Она вздохнула и вышла с сайта.
РАЗВЛЕЧЕНИЕ
У Бэлы не было своей жизни. Так сложилось.
Она была одинока, но нельзя сказать, что несчастна. Иногда она с удовольствием думала, что благополучно миновала многие переживания, свойственные людям, реализовавшим социально принятый стандарт жизни: у нее не было алкаша-мужа, оболтусов-детей и даже эгоистов-любовников. По сути, как отдельно взятая человеческая единица, вне системы социума, Бэла была вполне счастлива, потому что была спокойна и гармонична. Нестыковочка состояла только в том, что Бэла мало зарабатывала, но это был тоже ее осознанный выбор – она не хотела утруждать себя поступательным движением вперед, обязывающим шагать по головам и душам коллег. Ее нервная система была слишком ранима и уязвима, т.е. совершенно не приспособлена для карьерного роста. Она согласилась с пристанью, в которую ее случайно занесло течением жизни и, лишь иногда, тренируя данный от природы ум, она развлекала себя игрой в «опознание».
Наверное, Бэла могла бы быть отличным психологом или следователем, как говорила ее подруга О, но для этого надо было долго и нервно учиться, а также вкладывать кучу денег в процесс образования. Бэла же, как уже говорилось, не имела резерва ни денег, ни нервов. Поэтому она баловала себя невинным развлечением, которое состояло в ненавязчивом наблюдении за людьми: Бэла наблюдала за окружающими ее человеческими единицами и делала проекции в жизнь, размышляя над тем, что же могло ожидать их в будущем или, что представляло собой их настоящее.
Сегодня Бэла ехала в трамвае на встречу с О, и наблюдала за окном следующую картину: на перекрестке загорелся красный свет – девушка успела перебежать дорогу, а ее молодой человек, посасывая через трубочку детский сок в мини-упаковке, сказал одними губами на вопросительный взгляд подруги: «Не-о-хо-та…»
«Беги от него, - подумала Бэла, - Так он и будет по жизни, посасывая детское питание, твердить тебе «неохота», а ты, голубушка, будешь все время бежать впереди него, на красный свет, чтобы успеть, чтобы догнать и перегнать, чтобы родить детей и воспитать их, чтобы заработать денег. Бросай его немедленно.» Но девушка упрямо дождалась своего молодого человека и, нырнула под его руку совершенно счастливая от воссоединения.
Трамвай поехал далее. Сидевший на сиденье через проход молодой гастарбайтер, вскочил и уступил место невзрачно-потухшей особи женского пола с трудноопределимым возрастом, но однозначно старше него. Она зарделась. Села и, благодарно подняв на него глаза, пролепетала: «Спасибо!» Он, переминаясь с ноги на ногу, склонился над ней и что-то тоже залопотал в ответ на полу-русском диалекте.
«Дурочка ты, дурочка, - подумала Бэла, - сейчас расскажет тебе о гадах-работодателях, о том, что негде жить, нечего кушать, а ты пригласишь его домой. Пропишешь еще потом за неземную любовь, а потом - фиг выпрешь его, когда понадобится. Поди-ка еще и детки есть у тебя? Усыновит! А потом еще своих подгонит из аула. За пару добрых слов будешь сама мучиться и детишек своих мучить всю жизнь. Ой, дуры-бабы!» Бэла вздохнула и отвернулась в окно.
На остановке стояла мамаша с младенцем в коляске. Юбка у нее была под самое, как принято говорить, «немогу». Каблуки были выше любого мыслимого предела. Она устало озирала окрестности. Рядом, чуть поотдаль, пристроился молодой человек, пытающийся тоже сориентироваться по светофору для освоения перекрестка, но ноги молодой мамаши явно интересовали его больше. Водитель авто, стоявшего перпендикулярно движению трамвая, тоже прилип к ним взглядом.
Загорелся зеленый для пешеходов. Мамашка устало налегла налитой грудью на ручку коляски и двинулась через проезжую часть. Взгляды мужчин, находящихся в шаговой доступности, не сопротивляясь, последовали за ее телом. «Даа, - подумала Бэла, - надо девке личную жизнь устроить. Старается. Либо одинокая, либо мужем своим сильно недовольная. Ну что ж – форевер!»
В кафе, где она ожидала подругу, Бэла опять предалась наблюдениям. Ее привлекли две пары, казавшиеся схожими на первый взгляд.
Первая пара состояла из полного мужчины с красным гипертоническим лицом и расходящимся косоглазием, а также полнокровной его спутницы, которая со скучающим выражением лица энергично поглощала, принесенные официанткой креветки. Причем последний процесс однозначно занимал ее гораздо более предлагаемого ее спутником процесса чекания бокалами пива и сентиментального целования. Она наигранно смущенно отнекивалась и умело уворачивалась от поцелуев косоглазого. «Креветки пришла покушать,» - заключила Бэла.
Вторая пара включала в себя молодую привлекательную женщину аспирантского типа и убеленного сединой мужчину. Сначала Бэла даже решила, что это отец и дочь, но потом внесла соответствующие коррективы после того, как мужчина вышел из-за стола, чтобы ответить на телефонный звонок, а девушка даже отодвинула столовый прибор, так как, казалось, очень этим звонком была расстроена. Вернувшийся за стол мужчина отметил свою пассию благодарным поцелуем. Она сделала вид, что ей это приятно, но далее церемония поедания пиццы прошла в думах каждого о своем наболевшем.
«Не будешь ты с ним счастлива, детка, - мысленно проговорила Бэла, - он всегда будет делать то, что сочтет нужным, а ты всегда будешь терпеть. И будет он с тобой, пока тебе это будет хорошо удаваться. При первом недовольстве он сделает выбор в пользу своей следующей телефонной визави.»
-Привет! – сказала О, присаживаясь к Бэле за стол, - Все дедуктируешь? - они привычно чмокнулись, - Что надедуктировала? Делись!
-Да неохота. Одно и то же все. Счастье – в любви к себе, дорогая. Ничего нового.
-Эх, Бэлка, Бэлка… Не расположена ты заботиться о других. Что кушать будем? – они быстро, как всегда это случалось в компании О, сделали заказ.
В ожидании подхода пищи, О, дежурно начала щебетать о своих смешных проблемах. Причем, проблемы у нее всегда были именно смешными: с О было легко и весело. Даже Бэлин отец безошибочно угадывал, что по телефону дочь в данный момент вела беседу с О, потому что разговор этот всегда сопровождался искренним Бэлиным смехом.
О казалась Бэле несколько легкомысленной. Но она была форточкой, через которую в размеренную раз и навсегда Бэлину жизнь проникал живительный воздух улицы. Бэла удивлялась тому, что в отношении О редко оправдывалась ее несокрушимая дедукция.
Когда О вышла замуж, Бэла была уверена, что это раз и на всю жизнь. О же спокойно со временем разрушила свой брак. Когда подруга осталась одна, Бэла очень переживала, что с ее максималистскими установками О так и останется мыкать по жизни горе. Но та неожиданно завертела череду любовников. Бэла думала, что никогда О не удастся найти человека лучше бывшего мужа и они, наконец все-таки, воссоединятся. Но О нашла великолепного женатого любовника, который сильно ее не обременял, но тщательно укреплял тылы. Как все это удавалось подруге – Бэла совершенно не понимала. И именно эта невыносимая легкость бытия и держала ее, магически гипнотизируя, возле О.
- Ну так вот, - продолжала О рассказ о встрече с бывшим любовником, досасывая через трубочку свое лате – и он мне сейчас рассказывает, как ему плохо с этой тетей, которую он нашел после меня, прикинь? И то ему не так, и это не эдак. И представляешь, говорит мне: нет, конечно, женщина в доме нужна. А я так тихо про себя думаю: а знает ли эта бедолага, что она «женщина в доме»? Поди влюблена в него до чертиков. Ни разу замужем не была. Ужасный ужас, Бэла, да? А ведь это могла быть я!
О рассмеялась, Бэла тоже улыбнулась вслед за ней:
-Что-то я сильно сомневаюсь насчет последнего, - резюмировала она.
-Ты права, как всегда, дорогая, - воодушевленно ответила О, и тут же переключила свое и Бэлино внимание, – А вон, глянь, хороший объект для твоей дедукции…
Взглядом О указала на сидевшую в углу молодую женщину. Она была одета в сиреневый блузон, в ушах покачивались немыслимые канделябры. Женщина была вся куда-то напряженно устремленная, очень прямо держала спину и сидела на самом краешке стула. Окинув ее взглядом, Бэла констатировала:
-Так понятно все: дядьку ждет.
Она не ошиблась. По проходу приближался великолепный мужской экземпляр. Сиреневая женщина вся напряглась в струну, зарделась, начала поправлять беспомощные пережженные пергидролью волосы. Мужчина же снисходительно кивнул ей и занял отведенное ему рядом место. Закинув ногу на ногу, он начал устало изучать предложенное расторопной официанткой меню, изредка кидая на свою сиреневую компаньонку оценивающие взгляды.
-Первое свидание? – спросила О, - Или бизнес-встреча?
-Скорее первое бизнес-свидание,- заключила Бэла, - Думаю, с интернета снял. Вот как раз вариант для «женщины в доме»: ей очень хочется, ему - удобно.
Они зашли еще в магазин. Там Бэла с помощью О выбрала себе часы. Стоя уже на кассе, она случайно взглядом наткнулась на монитор, который призван отражать стройные ряды честно и бодро совершающих покупки покупателей. Бэла не сразу поняла, что там, в данный момент отражаются они с О. Ну, О-то она все же как-то узнала; не узнала, к удивлению, себя. Совершенно. В мониторе показывали, как деньги кассиру совала какая-то старая тетка, одетая почему-то в Бэлин плащ. Эта картина настолько поразила ее, что она даже не поделилась потом впечатлениями с О. Так было всегда: если что-то ее действительно поражало, она никогда не могла открыть рта, чтобы озвучить это переживание. Поэтому, выходя сегодня на улицу, она уносила с собой из магазина не только часы, но и неожиданно свалившееся на нее ощущение груза прожитых лет.
Прощаясь с Бэлой, О сказала мимоходом:
-Да, ты знаешь, тут случайно встретила Мишу Новосельцева. Помнишь его? У него, к сожалению, онкология, он умирает. Выглядит плохо совсем. Передавал тебе привет, однако. Вспомнил случай, как встретил тебя и подошел поздороваться, за жизнь разогнать, а ты сказала: «Ну, поздоровался? Можешь идти.» Было такое?
О внимательно посмотрела на Бэлу. Та пожала плечами:
-Было. А он помнит что ли?
-Помнит почему-то…
У Бэлы совсем остановилось сердцебиение. Что за день такой? Она посочувствовала Мише, попрощалась с О и пошла к остановке, палимая разгорающимся весенним солнцем.
Мишу Новосельцева она любила. Когда-то давно. В другой жизни. Прячась в келье своей души. Считалось, что Миша Новосельцев любил О. Сейчас Миша умирал где-то далеко от Бэлы. Передавая ей, однако, привет…
У Бэлы не было своей жизни. Она так решила. Она была одинока, но нельзя сказать, что несчастна. Иногда она с удовольствием думала, что благополучно миновала многие переживания, свойственные людям, реализовавшим социально принятый стандарт жизни: у нее не было алкаша-мужа, оболтусов-детей и даже эгоистов-любовников.
Она развлекала себя игрой в «опознание».
РЕВНОСТЬ
Игорь стоял с букетом и, похоже, плакал.
Игорю было полсотни лет. Мальчики в этом возрасте уже совсем, как правило, не плачут. Но слезы текли у него сами по себе. Он мелко раздраженно тряс головой, поднимал глаза вверх, пытался дуть на них, смешно по-детски оттопыривая нижнюю губу, но все было тщетно. Ручьи никак не просыхали…
Как он любил Веру, знал только Господь Бог. Это было то самое: на склоне лет, которое нежней и суеверней… Непреодолимей, ярче, насыщенней, фатальней… Как еще? Кто там мудрый?
Вера была удивительно гармоничным созданием: в ней не было ничего лишнего – ни лишней красоты, ни лишних лет, ни лишних эмоций, ни лишних слов. Она точным лаконичным штрихом вошла в мозаику его жизни: сначала в шутку, ради эксперимента, а потом так там и осталась, непонятно почему, преобразовав всю эту жизнь лейтмотивом «во имя Веры!».
Говорят, если любишь – не анализируешь. Как только начинаешь анализировать, значит, перестаешь любить. Игорь просто тихо сходил с ума. Прожив почти 30 лет в размеренном браке, имея множество левых отношений, которые этот брак укрепляли, он вдруг с разбегу вляпался в эту невообразимую глупость: Вера вила из него веревки. Причем, он сам не мог понять – почему он это ей позволял. Раньше были у него женские особи и импозантней, и сексуальней, но алмаза такой чистоты не было никогда.
Игорь был физиком. Вера писала стихи. Великолепные, глубокие, полные полифонического мира метафор и энигмы стихи. Может быть, в этом и был прельщающий элемент? Вечная тяга физиков к лирикам и наоборот? Вечная гиперкомпенсация? Но когда Игорь видел Веру или попросту думал о ней, его пронзали по позвоночнику тугие провода нервов и, возникала эрекция. Может быть, это был феномен сексуальной зависимости? Игорь уже не знал, что и думать.
Вера, безусловно, обучила его сексу, вот так вот просто, как кашу варить. Но сексу, не как разновидности взаимоотношений между мужчиной и женщиной, а как искусству. Она напрочь отвергла его привычную активность, которую, как ему казалось, должен демонстрировать настоящий мачо. Она научила его не стараться в постели, а получать удовольствие. Она научила его чутко слушать себя и любовницу, считывать знаки, ориентироваться по индикаторам… Ей, кстати, очень нравилось само слово - любовница – она считала, что оно сложено из редукции двух слов «любовь» и «жрица». А когда Игорь в тумане множественных оргазмов вдруг выкрикнул ей - «Ты – моя девка!» - Вера была в полном восторге. Долго смеялась, повторяла и пробовала это слово на вкус. А потом, погладила Игоря по щеке и сказала: «Это было настоящее, искреннее. Спасибо. Я – твоя деффка. Да.» И улыбнулась. Боже, за эту улыбку можно было царства отдавать без сожалений.
Вера по сути своей, как Игорю казалось, была гейшей. Она имела редкий талант – дарить себя, как немыслимую драгоценность. И, человек оставался благодарным ей, как бывают благодарны мошенникам облапошенные ими честные граждане. Все это происходило потому, что с Верой жизнь приобретала вкус, как блюдо, приготовленное шеф-поваром: она удивительным образом умела комбинировать и сочетать не сочетаемые ингредиенты. Она умела ценить уникальность момента. У нее всегда по любому поводу было свое мнение. Два-три слова хватало – и была схвачена суть. С ней было интересно ходить в театр, посещать галереи. Когда она рассказывала Игорю, о чем был спектакль, он моментально преставал жалеть о потраченных на это мероприятие средствах. Потом, после театра Вера всегда бывала более благосклонной. Может быть, ее воображение возбуждало увиденное действо. Но, уже готовясь к посещению театра, Игорь предвкушал последующий вечер, как событие.
Он окружил ее всепоглощающей заботой. По словам самой Веры, он был великолепным любовником: то, что надо. Единственное, что мешало его личному счастью в союзе с Верой – это постоянный страх потерять ее. Он помнил, как смело она в первый день их знакомства решилась на секс. Со временем его уже чисто физиологически начинало трясти, если он точно не был уверен, что знает, где она. Вера останавливала его: «Очнись, ты начинаешь играть роль мужа. Но ты – не муж» Чем, естественно, злила его необыкновенно.
Вера никогда не имела желания разрушить его семью. Она уважала его заботу о жене и говорила, что нельзя в таком возрасте бросать женщину, которая подарила тебе ребенка. Но сам Игорь уже не раз мечтал о том, чтобы жить с Верой. И, когда ему удавалось ночевать у нее, он был безмерно счастлив, ощущать ночью ее теплое мягкое живое тело, поглаживать его и осознавать, что в любой момент он может начать движение и Вера отзовется.
Как-то на заре их отношений они даже договорились о том, что оба будут свободны в своем выборе, что нет запрета на поиск других партнеров, потому что Игорь был женат, а Вера была не готова к отношениям с женатым мужчиной и воспринимала их как временные. Это было странное смутное время. Игорь еще не был так привязан к своей новой любовнице, но интуитивно уже ощущал, что это нечто большее, чем простая ни к чему не обязывающая интрижка. И чем дольше продолжались их отношения, тем явственнее он понимал, что готов сделать все, лишь бы Вера находилась в шаговой доступности от него.
Пару раз Вера предпринимал попытку завершить их отношения, но Игорь настойчиво и уверенно ее возвращал. Со временем Вера, окруженная проявлениями его заботы и внимания, сама приняла решение закрепить союз и, как-то вечером, сказала ему: «Ты хочешь, чтобы я всю жизнь оставалась твоей любовницей? Такую роль ты отвел для меня в своей жизни? Хорошо. Пусть будет так. Ты – достойный любовник. Отныне: никто, кроме тебя. Забудь про свои глупые подозрения. Но я прошу тебя: не ограничивай моего общения с людьми. Если что-то изменится – ты узнаешь об этом первым.»
Вот такая была его Вера. Послушайте только ее: «Если что-то изменится – ты узнаешь об этом первым!» Игорь хорошо знал, что «если что-то изменится», ему очень трудно будет удержать свою жизнь на магистральном направлении. И, именно с этого момента, все встало совершенно с ног на голову.
Имея большой опыт адюльтера, Игорь хорошо знал все его прямые и косвенные признаки. Он обратился в зрение и слух. Если Вера вдруг меняла прическу или покупала обновку, если она долго не отвечала на звонок, если вдруг переносила встречу, он моментально начинал интересоваться причинами. Если Вера не могла ответить сразу на все его вопросы, внутри него просыпался и начинал ворочаться, тяжело дыша, зловонный дракон подозрений. Если Вере при Игоре вдруг приходила несанкционированная sms-ка, он, толкаемый сердцем, сжатым когтями этого дракона, совсем неприлично пытался заглянуть ей через плечо. А самое страшное было то, что, чем больше уверяла его Вера в своей верности и благонадежности, тем больше и сильнее становился этот внутренний всепожирающий дракон: «Оправдывается, значит - виновата!» - скрипел он в голове мучительными вечерами, лишенными Вериного присутствия.
Вера нервничала. «Мы с тобой – любовники, - напоминала она, - Наши отношения должны быть основаны на взаимном удовольствии. Кончается удовольствие – кончаются любовные отношения! Игорь, ты сам разрушаешь то, что с таким трудом было создано нами: наш мир, лишенный разбора полетов, упреков и обид. Ты помнишь, мы договаривались об этом? Остановись, прошу тебя. Ревность – это страх сравнения. Не сравнивай себя ни с кем. Ты – уникален для меня. Именно поэтому я сделала свой выбор.»
«Ну да, ну да, - ехидничал в ответ драконище, - Ничто не стоит так дешево, как уверения и декларации. Мы проходили это.» И, если Вера что-то меняла в ритуале секса, или вдруг была немного более задумчива, чем прежде, Игорю уже отчетливо мерещились забытые в пыльном шкафу скелеты.
Они начали вздорить. Дошло до того, что однажды, требуя немедленного ответа на поставленные вопросы, он даже с силой ударил ладонью по столу, чем заметно напугал Веру. В эту ночь, проводя ее в одной квартире, они совершенно абсурдно спали на разных кроватях.
В последнюю их встречу он заехал за ней на работу, чтобы предпринять очередную попытку вернуть отношения в накатанную колею счастья. Вера не выразила особого восторга от его звонка, но послушно спустилась к нему в конце рабочего дня:
-Привет, - сказала она, подставляя щеку для поцелуя, - Игорь, я бы хотела, чтобы ты заранее согласовывал со мной свои приезды…
-А что, были планы? – не дал он ей договорить, отравленный ехидством звероящера.
-Игорь…- начала было Вера, но тут зазвонил ее мобильный, она достала его, посмотрела на номер абонента, сказала: - Прости, я отвечу.
Пока Вера, прогуливаясь возле его автомобиля, вела беседу по телефону, Игорь, сделав вид, что протирает фары и зеркала, весь превратился в слух, пытаясь уловить хоть какие-то обрывки фраз. Вера улыбалась и задумчиво водила носком сапога по таявшему черному снегу. Сосредоточенное им внутри себя желание наладить взаимоотношения с Верой вдруг превратились в плохо объяснимое и совершенно неподконтрольное ему раздражение. Дракон разбух внутри и ждал момента, чтобы взорваться. И тут, закончив разговор, Вера подошла к нему, пытаясь дотянуться до щеки трубочкой губ. Игорь, приняв это ее движение за жест извинения, вдруг резко оттолкнул ее.
Все, что произошло в следующий момент Игорь, видел, как в замедленной съемке: Вера вдруг поскользнулась, чтобы удержать равновесие сделал два шага назад и, вылетев из-за автомобиля Игоря на капот, проезжающей мимо машины, вдруг взлетела в воздух…
Это была «красная мазда». Почему-то именно эти слова Игорь отчетливо услышал в своем мозгу.
Сегодня Веру выписывали из больницы. Игорь помнил, как, ожидая скорой помощи, он прижимал к своим губам ее слабую руку, испачканную весенней грязью и кровью; как Вера отрешенно смотрела в одну точку; как врачи потом пытались его отодвинуть: «Мужчина, вы мешаете! Мешаете!» И как Вера сказала: «Игорь, я не хочу тебя видеть…Совсем.»
Он оплатил полностью все ее лечение. Травмы оказались не слишком серьезными, но весь этот ужас, который он пережил в тот день до сих пор стоял у него перед глазами. Более того, Игорь был уверен, что долго еще не сможет избавиться от этих переживаний, если вообще сможет хоть когда-нибудь это все забыть.
Сегодня он купил огромный букет королевских лилий, тех, что любила Вера. Он знал, что это итоговый день. Назавтра его жизнь будет течь в совершенно другом, не им выбранном русле. Ему было до содрогания жаль, что он допустил, чтобы это с ним произошло. Мысли, роящиеся у него в голове, были совершенно свинцовыми, они давили на глаза и сердце, и выжимали эту беспомощную влагу, которая, стекая по его гладко выбритым щекам, падала росой на причудливые соцветия букета.
Спиной он услышал вдруг Верин голос и моментально обернулся. Вера стояла возле больничного крыльца, опираясь на костыли. Чуть поотдаль ее ждала пара знакомых ему подруг. Заметив его, Вера начала движение навстречу. Он даже не посмел двинуться в ответ. Стоял и ждал, когда она подойдет. Она доковыляла и улыбнулась, глядя на него:
-Привет!
-Здравствуй… дорогая… тебе…- он суетливо протянул ей это сумасшедший и никому не нужный букет.
-Руки немного заняты, - еще раз улыбнулась она, - Подари, пожалуйста, врачу, ладно? Если не сложно…
-Там все уже подарено. Не беспокойся, - снова засуетился он.
Вера зажала костыль подмышкой и дотянулась ладонью до его щеки. Вытерла влагу:
-Все хорошо, не переживай, - сказала она – через два месяца снимут аппарат и, я буду скакать, как горная козочка.
-Прости меня! – Игорь схватил и стал ожесточенно целовать ее руку.
-Та нема за шо, - сказала Вера, - Все прошло уже. Будь счастлив, дорогой! Не обижай только девочек больше…
Она чмокнула его в склоненную макушку, забрала руку, сделала бай-бай и поковыляла к ждавшим ее подругам.
Игорь смотрел ей в след и дракон, которого он вырастил внутри своей души, корчился в диких конвульсиях, скулил и выл страшным воем, абсолютно не слышимым, однако, окружающим.
А Вера прыгала на костылях по щербатому асфальту больничного двора и впервые за долгое время чувствовала себя СВОБОДНОЙ.
*В рассказе "Фатум" использовано стихотворение А.Романова (группа "Воскресенье"), хотя автор была уверена, что стихотворение написано Лёшей...))))))))))))
**Авторство данного стихотворения принадлежит, как выяснилось, актеру А.Соколову )))))