--
bad-habbits.posterous.com
--
«Нет кучи маленьких историй. Нет, все это одна здоровенная история. Запомни это.»
– Колин Харрисон, «Манхэттенский ноктюрн»
1.
Я живу на бульваре Ивана Лепсе вот уже год и три месяца, за это время в квартире напротив моей, тоже сдаваемой хозяевами в аренду, сменилось несколько съемщиков. Три пары, если быть точным. Да, три...
Поначалу там жили два рабочего вида молодых человека. Мы несколько раз пересекались с ними в коридоре, обменивались приветствиями, но оставались настроены по отношению друг к другу скептически, а пару месяцев спустя они съехали. Потом появилась пара поинтереснее: пухленькая веселая дамочка за тридцать и молодой парень, высокий и тощий, тихий и воспитанный, но частенько возвращавшийся домой в сильном подпитии. Эти продержались больше полугода, но в итоге тоже куда-то переехали. Как я узнал позже – в связи со свадьбой. Мне и моему приятелю Кириллу об этом рассказала милая бабушка-соседка, когда мы остановились чтобы перекинуться с ней парой слов по пути в кофейную лавку недалеко от дома. Общеизвестно, что бабушки, сидящие на скамейках у подъездов на территории пост-советского пространства, знают о происходящем в доме и окрестностях практически все. Это настолько общеизвестно, что уже успело превратиться в байку, анекдот, и над этим фактом часто просто посмеиваются, не осознавая полностью всей серьезности данного явления. Я был поражен, когда моя бабушка-соседка не только перечислила мне житейские трудности, с которыми столкнулись новобрачные, но и назвала дату свадьбы. Даааа, - думал я, - интересно, как много она знает обо мне? По пути домой мы с Кириллом еще раз на минутку заскочили к ней и угостили пахлавой. О том, что новых жильцов тоже двое, я узнал не сразу. В самом начале я познакомился с женщиной. Как и предыдущей моей соседке, ей было за тридцать, пожалуй, даже ближе к сорока. Она не особо следила за своей формой, но от природы была сухой и энергичной — что ж, повезло. Было в ней что-то "пробивное", какая-то врожденная юркость и расчетливость вместе с вкрадчивой настойчивостью. С одной стороны, она мне не нравилась – казалась назойливой чуть сверх меры; с другой – я испытывал к ней определенное уважение, так как весь ее образ как бы подразумевал, что в жизни ей приходится нелегко, но ее это ни капли не смущает. Мы периодически сталкивались, разговаривали о всякой ерунде; она затеяла в квартире небольшой косметический ремонт и провернула все довольно быстро, потом завезла в квартиру кое-какую технику и мебель. А потом я узнал, что ее убили. Как оказалось, у нее была еще и дочь.
2.
Суббота, утро. Мне традиционно плохо. Я открываю глаза и понимаю – ну вот, снова тот самый день. Бесполезный, сонный, головоболящий день с кругами перед глазами и беспредметным раздражением. «Пропади оно все пропадом» - думаю я и скручиваю косячок. Потоптавшись у пустого холодильника и прикинув так и эдак, я сдаюсь и достаю буклет очередной службы доставки пиццы из стопки на подоконнике. Набираю номер, делаю заказ. Затем выхожу на балкон и закуриваю сигарету. Тихо как-то сегодня. Осматривая окрестности, я машинально начинаю наблюдать за помятого вида дворничихой, как раз занимающейся опустошением приемника мусоропровода. Самая размеренность этого действа, кажется, захватывает меня. Женщина носит мусор ведрами — появляется в поле зрения с ведром, выворачивает его в бак расположенный около подъезда, уходит, исчезая при этом из поля зрения, вскоре появляется с новым ведром. Так повторяется снова, и снова, и снова. Я курю. В очередной раз вывернув ведро в бак, она вдруг прерывается, смотрит внутрь и что-то оттуда извлекает. До меня внезапно доходит, что это небольшой Санта Клаус, сантиметров наверное 40 в высоту. Дворничиха какое-то время крутит Санту в руках, потом обнаруживает кнопку где-то в нижней части игрушки, скорее всего на подошве, и нажимает ее. В ответ Санта, чуть выждав, начинает издавать отвратительные звуки, напоминающие мелодию Jingle Bells. Батарейка садится и в мелодии слышны соответствующие лаги. Дворничиха, очевидно довольная эффектом, ставит Санта Клауса на кусок бордюра, лежащий чуть в стороне за баком, возле здания трансформаторной подстанции. Под звуки, напоминающие Jingle Bells, она продолжает работу. Несколько минут Санта стоит неподвижно, а потом внезапно начинает слегка подергиваться, от чего медленно, но верно продвигается в сторону границы бордюра. При этом он еще и размахивает руками. Еще через несколько минут он-таки падает плашмя, лицом в асфальт. Музыка продолжает безбожно тянуть, но уже как-то глухо, как будто Санте заткнули рот кляпом. Даже лежа он продолжает время от времени судорожно вздрагивать. От всего этого в душе у меня поселяется легкая тревога, так что я спешу убраться с балкона подальше. Бросая последний взгляд назад, я замечаю, что в небе неподвижно застыло несколько маленьких сероватых облаков.
3.
Я все никак не могу успокоиться, все дергаюсь. Действительно, марихуана изрядно добавляет мне нервозности, порой это смешит даже меня самого. Когда я не курю через трубочку или не скручиваю косячок, а прибегаю к не самому мною любимому методу с ведром, водой и пластиковой бутылкой, я разбираю агрегат на части и тщательно прячу все после каждой покурки. Таким образом, меня невозможно будет застать врасплох. Доводы о том, что врядле кто-то вздумает заставать меня врасплох вот так, ни с того, ни с сего, что у СБУ и ОБНОНа есть, наверное, дела поважнее, не успокаивают мой разум – вот как сильно я парюсь. Звонок телефона или звонок в дверь, даже ожидаемый, всегда заставляет меня дернуться и внутренне собраться.
Так было и в тот раз: зазвонил мобильный, и я мгновенно напрягся, хотя знал наверняка, что это доставка пиццы. Как был – а был я в голубой пижаме с полосами от Marks&Spencer, голубой футболке из GAP, голубых носках с ромбами (ромбы - несущественная для кого-то, но важная для меня деталь) и в повязанной вокруг шеи арафатке – я, набравшись решимости, подошел к двери и посмотрел в глазок. Ого – из квартиры напротив кто-то вышел. Что ж, что за глупости, в самом деле? Я открыл дверь – не поддавайся панике, старик.
Персона, появившаяся в коридоре минутой раньше меня, оказалась девочкой-подростком. Я видел ее впервые, но определенное сходство было налицо, так что я предположил, что это дочь уже знакомой мне женщины. Вопреки моим ожиданиям, она не поспешила по направлению к лифту, по своим делам, ограничившись лишь коротким приветствием, а наоборот: услышав, что я открываю дверь, она остановилась и стала с интересом наблюдать. Я появился из квартиры в пижаме и арафатке, вид у меня, должно быть, был несколько ошалевший от марихуаны и недосыпа. Она выглядела спокойной и веселой, при этом и в ней я заметил ту самую естественную назойливость. Казалось, она вот-тот начнет всячески уделять мне внимание и разговаривать без умолку, пытаясь познакомиться поближе. Черт знает почему, но я вдруг забеспокоился, как бы мне не оказаться с ней в постели, и мгновенно насторожился и принял серьезный вид насколько мог.
- Добрый день. - сказала она. - А почему Вы в шарфике?
- Эээ... Привет, - её вопрос застал меня врасплох.
Она ждала ответа и смотрела на меня. Мне показалось, что я заметил зеленые искорки и смех в ее глазах.
- Как бы прохладно, – сказал я.
Мы пошли по направлению к лифтам. По пути я вдруг решил добавить:
- Если окна открыть, то прохладно. А если закрыть - то душно. Так что я с открытыми окнами и в шарфике.
- Ага.
Поездка в лифте длилась, казалось, целую вечность. Кто курит — те знают, как это бывает. Я смотрел то в пол, то в стену и чувствовал каждый миллиметр напряжения психологического поля. Вайб от травы шел будь здоров, и я тупо молчал, стараясь не выкинуть какую-нибудь глупость. Зря, конечно – выглядело это, наверное, довольно по-снобски. Можно было бы и пообщаться о погоде. Преподаватель философии на первом курсе как-то сказала мне: "Сергей, Вы понимаете, что вы отталкиваете людей? Вы разве не чувствуете: многие люди хотели бы с Вами общаться, но они никогда не подойдут к Вам только лишь из-за того, как Вы себя держите." Для меня тогда это стало откровением. Никто, казалось, не понимал, что на самом деле я просто стараюсь не налажать. Наконец лифт доехал до первого, я пропустил ее вперед и заторопился, чуть более суетливо, чем следовало бы, чтобы открыть для нее дверь подъезда. Она пошла налево, а я остался стоять и ждать курьера с пиццей. Я видел, как она скрылась за углом. Мы даже не попрощались.
4.
Воскресенье, полдень одного из последних дней лета 2011-го года. На этот раз в чувство меня приводит и настраивает на нужный лад фотография Робера Дуано. 1946-й год, Париж. Не так давно закончилась война. Девушка сидит на набережной: очки, короткая юбка, красивые ноги. Есть в ней что-то легкое, фривольное и невозмутимое. На коленях у нее печатная машинка. Сейчас вот так же сидят с Макбуками. Кто она? Писатель? Поэт? Журналистка? Кто знает, может быть все намного проще: секретарь или бухгалтер. Хочется верить, что она пишет какой-нибудь замечательный рассказ. Сейчас все обычно намного проще: студенты-недоучки, операционисты из банков, начинающие руководители. Twitter, Facebook и Вконтакте. Но не всегда, конечно. Таких фотографий много, но эта - моя любимая. Когда я смотрю на нее, я обязательно начинаю думать о всех тех людях, которые уютно устраиваются в парках и скверах с книжками и тетрадками, альбомами и ноутбуками, читают или пишут что-нибудь. Дамы в возрасте, мужчины, женщины. Мальчики и девочки. И я. Когда я смотрю на эту фотографию, у меня обычно появляется сходное желание: удобно расположиться на скамейке (обычно я выбираю одну из доступных на аллее по улице Горького, между улицей Льва Толстого и улицей Саксаганского) с очередным романом-нуар или чем-нибудь посерьезнее, а то и с нетбуком — чтобы писать. Я чувствую всех этих людей, я ловлю их волну и на секунду прикасаюсь к этому состоянию.
В то воскресенье я решил поехать в старый ботанический сад.
5.
Старый ботанический сад в Киеве расположен на холмах. Есть там местечко на возвышении, вдалеке от оживленного движения, в тени. Скамейки тут стоят полукругом. Скамеек два вида: более старые, зеленого цвета с низкими спинками и серые, поновее и с высокими спинками. Оба вида одинаково неудобны: на старых спинка очень низкая и нет возможности комфортно облокотиться; на новых спинка высокая, но что-то неладно с общим дизайном - на них просто как-то не так, как не устраивайся. Я выбрал неудобство с высокой спинкой и ворочался, меняя положение, каждые пятнадцать минут, пока в романе Джеймса Эллроя «Blood's A Rover» у меня в руках происходили серьезные мужские расклады. Ворочаясь, я отрывался от чтения. Ворочаясь, я смотрел по сторонам. Я был уверен, что пока я смотрю в книгу, люди вокруг точно так же посматривают по сторонам, позволяя героям своих книг немного передохнуть. Смотрят, скорее всего, и на меня в том числе.
Скамейки в непосредственной близости от меня поначалу были свободны. Когда я поднял глаза во второй раз, у скамейки слева как раз появилась довольно занятная компания: детская коляска, мужчина, женщина и женщина постарше. Свекровь или теща. Скорее всего теща — было что-то привычное и понятное в том, как она изредка посматривала на мужчину. Маленький ребенок в коляске вел себя на редкость спокойно. Я изучил всех взглядом, наверное, даже более пристально, чем позволяют правила хорошего тона. А потом снова погрузился в жизненные перепетии непростых парней из ФБР и полиции в эпоху президентства Никсона.
Когда я поднял глаза в третий раз, я обнаружил, что компания слева ушла, а на скамейке справа уже успел расположиться мужчина за тридцать, одетый с изысканной скромностью. Его образ довершал бассет, терпеливо сидящий поблизости и трубка, которую он как раз набивал. Я вновь углубился в чтение. Какое-то время меня сопровождал приятный запах хорошего табака и я не заметил, когда он закончился.
Около семи я в очередной раз поднял голову и осмотрелся. Вокруг почему-то никого не было. Я понял, что проголодался и направился в одну небольшую забегаловку с домашней кухней на улице Богдана Хмельницкого. По пути я присел на скамейку на солнечной стороне аллеи, чтобы немного почитать и в этом, другом, месте. Чтобы почувствовать, "как оно будет". Было ничего. Переходя улицу Богдана Хмельницкого около перекрестка с улицей Пирогова, я пропускаю до смешного важно выглядящего мужчину на светло-синем Бентли с открытым верхом. Он едет в сторону площади Победы и скоро скрывается из вида. Внезапно солнце бьет мне в глаза, прямо на самом чертовом переходе. Я по инерции продолжаю двигаться вперед, и, все еще пытаясь окончательно обрести зрение, едва не сталкиваюсь с велосипедистом. Это задиристого вида девчонка в коричневой кенгурушке, капюшон наброшен на голову и скрывает волосы от чего она выглядит немного неестественно. Не удостоив меня вниманием, она продолжает движение, а я, постепенно забывая о ней, спешу утолить свой голод.
6.
Меня ожидает небольшая неудача — единственное в округе место с нормальной человеческой пищей закрыто по случаю воскресенья. Выходной. Сквозь пыльные окна я вижу внутри дымчатую гнетущую пустоту — за нее-то, должно быть, и примется уборщица в первую очередь, когда приступит к своим обязанностям завтра утром. Так что я решаю побыстрее убраться оттуда. Чуть поколебавшись, я все-таки сдаюсь и иду в сторону центра — пусть будет McDonalds.
Тут-то они и начинают напоминать о себе.
Сперва я вижу мужчину с бассетом. Он важно идет мне навстречу; в зубах у него трубка – кажется, что он так и не расставался с ней от самой скамейки. К нему успела присоединиться немного помятая, но все еще довольно красивая женщина. Так что теперь он попыхивает с особой важностью, каким-то непостижимым образом умудряясь при этом держаться без напряжения. Из-за этого мне сложно определить, как давно эти люди знают друг друга. Первое свидание? Второе? Десять лет? Но я не думаю об этом очень уж долго, так как к тому моменту уже порядочно хочу есть.
Перед самым входом в McDonalds я, на какую-то секунду засмотревшись куда-то в сторону, едва не сталкиваюсь с троицей, сидевшей в парке слева от меня. Я рассыпаюсь в извинениях, они с пониманием кивают, все трое, а потом удаляются в сторону Ярославова Вала: мужчина впереди, катит коляску, женщины немного отстали и о чем-то говорят.
Уже внутри, в MacDonalds, я внезапно обнаруживаю, что занял очередь прямо за Светой, девочкой с моей прошлой работы. Я вижу ее только со спины, но уверен, что это она. Одно время я пытался за ней ухаживать, но в последний момент, когда, казалось, начал намечаться некоторый прогресс, внезапно свернул все активности. Почему? Мне самому сложно это объяснить. Пожалуй, это было запоздавшее раздражение в связи с ее апатичным поведением в самом начале. Казалось, что она не может определиться, нужна ли ей эта непонятная затея, но склоняется к тому, что нет, не особо. А потом задумался и я — а нужно ли это мне? Так или иначе, все получилось как-то по-дурацки. Я думал хотя-бы поздороваться, но ее парень уже успел забрать заказ и они быстренько отчалили, не оставив мне никаких шансов. Я ем, читаю, заказываю кофе, еще немного читаю — пусть остынет — и выхожу на улицу.
На крыльце я задерживаюсь, - избавление от чувства голода всегда действует на меня уморотворяюще, - и некоторое время просто смотрю по сторонам, наслаждаясь молочно-нежным киевским вечером. Воздух приятно, до лени, неподвижен, а над домами где-то далеко, по житомирскому направлению, видны оттенки ораньжево-розового. В этот момент ко входу в McDonalds подъезжает та самая оторва в коричневой кенгурушке — факт, не задуматься над которым я теперь просто не могу. Она пристегивает свой велосипед к оградке около входа, а потом переходит улицу и скрывается в магазине на углу. Магазин называется «Молоко» и в самый последний момент, перед тем, как она исчезает внутри, я успеваю заметить, что она скинула капюшон — волосы у нее темно-каштановые и взъерошенные.
А секундой позже, видимо, чтобы исключить последнюю тень сомнений, поставить синей шариковой ручкой значек «NB» на полях этого дня, тот самый светло-синий Бентли проезжает по улице со стороны центра. Выражение лица водителя, кажется, ни капли не изменилось. И чем, интересно, он занимался все это время?
7.
В понедельник после работы я возвращался домой, нагруженный покупками. День был солнечный и теплый; один из последних летних дней — скоро осень. Бабушки сидели на скамейке у подъезда практически в полном составе. Была там и моя соседка. Я остановился и поздоровался со всеми.
- Ой, девочки, это уже мой сосед пришел, пойду и я. - она попрощалась со всей компанией и последовала за мной в подъезд.
Мы вошли в лифт, я нажал кнопку восьмого этажа. Двери закрылись.
- Сережа, Вы слышали, что тут у нас произошло?
- Нет. Что же?
- Вот эта угловая квартира, которая напротив Вашей. Там жили мама с дочкой...
- Да-да, я с ними немного общался. Больше с мамой.
- Ну, я тоже так посмотрела, что там происходит, пообщалась. Мне же нужно знать, что там за люди...
- Ну конечно. Понимаю.
- Они там сделали ремонт, только завезли мебель... Потом дочка к ней приехала – она ведь поначалу одна была.
- Да.
- А потом, в конце прошлой недели, она уехала в свой родной город, - они же из другого города, из Днепропетровска, кажется, - уехала она и ее там убили...
Я на секунду теряю дар речи.
- Как убили?
- Убили. Не знаю, чем она занималась. Кажется, судилась с кем-то, что-то видимо не поделили. Девочка осталась одна. Дедушка в субботу приезжал, забрал мебель и вещи, ее забрал, и они уехали.
- Да уж...
- Вчера тут была маклер, уже показывали квартиру. Я с ней пообщалась, попросила найти нам хороших соседей.
- Спасибо.
Я выпускаю соседку перед собой из лифта, открываю ей дверь.
- Ну всего доброго.
- Всего доброго.
Странно, но, закрывая за собой дверь, я почему-то первым делом думаю о том, что тогда в субботу дочка не показалась мне расстроенной или печальной. Потом я думаю, что бы я мог ей сказать, как утешить - и не нахожу ответа. Вот ведь ****ство. Я знаю, что больше никогда ее не увижу, но она стала частью моей маленькой истории. Отломленным куском, который встал в горле и теперь не будет давать мне покоя. Для этого понадобился короткий разговор в коридоре, молчание в лифте, поворот за угол и одно убийство. Это немало и этого нет у случайных встречных. Наверное именно поэтому перед тем, как исчезнуть навсегда, некоторые из них решают появиться в моей жизни дважды.