Вид из окна

  Владимир Аяров               
                В И Д    ИЗ    О К Н А



  Глава  1            

                Программируемые окна!!!
               Фирма «Занескол»  предоставляет оригинальные услуги. Не всегда  Вы    
 бываете удовлетворены видом из окна. Наша фирма предлагает окна, где Вы сможете  создавать виды на свой вкус. Пользуясь пакетом наших программ, Вы сможете приводить в   движение объекты, действие за окном будет меняться по Вашему желанию. Задумайтесь, не надоело ли Вам смотреть на грязные двери соседних  домов или на мусорные баки?               
    Установите наши окна и вместо грязи, неприглядности, убожества    реальных  улиц,  Вы  будете видеть ту картинку, которая сама по   себе будет являться  Вашим же произведением, плодом Вашей   фантазии.  За окном появятся звёзды или водопады, горные вершины или красивые города; если пожелаете, там будут плескаться дельфины.   

    Я не стал читать дальше и отложил рекламный буклет фирмы «Занескол» в сторону. Честно говоря, никогда раньше я не уделял   особого внимания видам из окна. Я вообще не люблю смотреть в окна. Вернее, у меня на это просто нет времени. Целый день я держусь за трубку телефона, беседую с клиентами и смотрю при этом либо на экран компьютера, либо  на  дверь своего кабинета.
   
    У меня удобное офисное помещение в хорошем районе. Второй этаж добротного здания сталинских времён. Две комнаты, два  телефона и компьютер, скромная мебель, сейф,   —    вот    и   всё,  что нужно для работы.
    Вторую комнату занимает Катя. Я взял её на работу, когда понял, что не справляюсь с  тем  потоком бумаг, который наша финансовая бюрократия  обрушивает на головы   терпеливых предпринимателей. Катя бухгалтер и секретарь, менеджер и консультант  в
 одном  лице. Она  мне здорово помогает, она хороший специалист, и я за это ей хорошо  плачу.
   
    Может быть, для неё имеет значение вид из окна?
    Её комната выглядит уютнее, чем мой кабинет. Декоративные  растения   в кашпо  сплетённых  из верёвок способом макраме, — они   совсем не  нарушают делового стиля, а своеобразно его   дополняют. Удивляюсь её способностям: загружена работой, справляется   
с неимоверным объёмом  дел, но как-то находит время, чтобы полить  цветочки,прибраться   в офисе. Рядом с её столом стоит горшочек с  миниатюрным деревом в стиле бансаи. Сразу видно, девушка обладает   утончённым вкусом.
 — Катя, тебе нравится вид из этого окна? — своим вопросом я оторвал её  от заполнения счёта-фактуры.
 — Не поняла,  — честно призналась она.
 — Допустим, поливая цветы, выглядываешь в окно —  и как тебе вид?
   Она заподозрила какой-то подвох и не торопилась с ответом, молча продолжала  заполнять бланк, но заметив, что я  терпеливо жду,   кокетливо  вздохнула  и рискнула сказать так:
 — Там нет ничего особенного.
 — Как  ты думаешь, вид из окна влияет на работоспособность, настроение или самочувствие?
 — Не знаю. Возможно, влияет. Только я об этом никогда не думала. Да  и  что там можно   увидеть?   Где-то, может, есть красивые виды из окна,  но у  нас  всё такое обычное, ничего  удивительного.
 — И то правда, —  согласился я. — Да, Катя, чуть не забыл, если сделка с Вирбиновым  состоится, можешь рассчитывать на премию.
   Она едва заметно улыбнулась.
 — Спасибо, я постараюсь не упустить этот заказ.               
      
         
 Глава 2
    

  Я сидел в кабинете за столом и думал. Впервые думал не о приборах, не о компрессорах,   не об электрооборудовании, не о тех привычных вещах, которыми занимался каждый день.  Думалось об окнах, о том, что можно увидеть из окна и, до какой степени  виды  могут  влиять на состояние человека.
               
Ничего удивительного, — крутились в памяти слова Кати. За нашими окнами нет ничего, что могло бы привлечь внимание, восхитить, вызвать  чувство восторга. Всё привычно. Вот если бы там плескались дельфины, или прогуливались динозавры  в   экзотических лесах  юрской эпохи. Что тогда?  И к этому привыкли бы. Мы ко всему  очень  быстро  привыкаем. Ко всему.
               
   А если там  развивается сюжет, происходит движение, действие, на которое влияешь сам 
 в зависимости от своего настроения. Это интересно. Ещё лучше, когда  не знаешь, что  увидишь завтра за окном. Надоели динозавры —  появляются гладиаторы. Специальная  программа сама переключает виды. Надоел Рим —  появился Египет. Надоело прошлое —  вот тебе современность.  А хочешь, можешь заказать будущее, фантастический сюжет, иные  миры, инопланетян.
               
   Я выглянул в окно: два мусорных бака, изрядно поржавевший металлический гараж,  чумазое    бесформенное здание напротив, где выделялся нелепого вида захламлённый  балкон с веревками, на которых  сушилось дамское нижнее бельё не особо привлекательного
фасона. Точно. Нет ничего удивительного и необычного.               
   Когда выбирал помещение для офиса, меньше всего думал, что окна выходят во двор. Мой удел смотреть не на поток машин и пешеходов, не на переливы света в витринах магазинов, не на красочные вывески, а на то, что связано с буднями, иначе говоря, предстоит наблюдать бытовуху, изнанку, серую тоскливую повседневность.
   Но ведь всё можно изменить!
    
   Я признал, что занескольцы во многом правы, и решил заглотить их рекламный крючок. Захотелось установить у себя программируемое окно. Позвонил им. Оформили договор. Работали они  быстро и аккуратно. И вот  уже в моём  кабинете сидит  грузный мужчина лет сорока — представитель фирмы — и объясняет   назначение кнопок в блоке управления новым окном. Если быть точным, то окна в    обычном понимании этого слова у меня нет. Вместо него в оконном проёме светится экран — не ярко, серым светом.
  Консультант нажимает кнопочку, и на экране появляются жёлтые буквы на синем фоне.

— Здесь у нас перечень статичных видов, на базе которых вы можете развивать сюжет. Вот Ниагарский водопад. Если захотите, то какой-нибудь сумасшедший будет преодолевать его в бочке или на плоту. Вы не любите наблюдать картины самоубийств? Не обижайтесь, я шучу. Просто клиенты у нас,  знаете ли, всякие встречаются, некоторые любят острые ощущения. Вид на Эверест. Восхождение альпинистов. Не хотите? Вид на Волгу. Не нужен? А вот Арктика: лыжники идут на полюс. Вот море, старинный парусник, вид на остров с пальмами…
— Понимаете, — прервал я его, — мне кажется, что вся эта экзотика уже не впечатляет.
подобные картинки можно видеть на обложках журналов, по телевизору такие сюжеты крутят, чуть ли не каждый день. Пальмы, вершины, моря. Мне бы хотелось видеть    что-нибудь простое и естественное. Современный город, например. Только город пусть будет посимпатичнее нашего.
— Это не проблема. Есть виды Парижа, Лондона, Рима.
— Нет, я не хочу видеть реальный город. Пусть будет некий образ города. Просто город. Можно без названия. Вид на красивые дома, проспекты, фонтаны.
 
Он подвинул ко мне пульт и, мелькнув доброжелательными искорками в глазах, сказал:
— Фантазируйте.
Я неуверенно коснулся кнопки «старт». На экране возник оранжевый квадрат.
— Помогите, — попросил я, не зная, что делать дальше.
— Нажмите «селект».
— Где это?
— Здесь.
Я нажал — по экрану потянулся ряд слов.
— Выбирайте название темы. Допустим, город.
Я остановил указатель на слове город: замелькали виды разных городов.
         
— Задайте особые условия, — подсказывал консультант, —  напишите, к примеру: город с
 белыми домами на фоне голубого неба. Введите задание. Подождите пару секунд. Вот ваша
 базовая картинка. Довольны?
— Не совсем.
— Понятно, картинка ещё не полная. Рисуйте дальше.
   С помощью консультанта я создал на экране перекрёсток двух улиц. Угол белоснежного здания завил плющом. В самом здании я поместил магазинчик антиквара. Затем я слегка изменил цвет стен здания на тёмно-серый и по архитектуре приблизил его к стилю ампир. Улицы вымостил плиткой с причудливым рисунком  —  волнами. Долго думал над формой уличного фонаря, который  собирался поставить перед входом в магазин, — остановил свой выбор на простом светящемся шаре.
— Кажется, на этом всё, — сдался я, — больше ничего не могу придумать.

— Кое-что у вас получилось, — успокоил консультант. — Со временем научитесь манипулировать программами, будете менять сюжеты каждый час, если захотите. Мы предлагаем целый пакет программ, около восьми тысяч вариантов. Это для начала. А вообще вы можете генерировать из каждой подпрограммы ещё до десятка тысяч вариантов. Выбирайте. Сочиняйте. Задавайте условия в своём вкусе. Вот здесь у нас есть люди; в этом блоке — характеры; вот внешний антураж, то есть одежда, обувь, автомобили различных эпох. К сожалению, у меня мало времени. Если что-то непонятно — читайте инструкцию. Если там непонятно — звоните мне. Я бываю по вторникам и пятницам с десяти.
 
  Мы попрощались. Я положил инструкцию в ящик стола и вернулся к своим  заботам. В суете дня я  почти не обращал внимания на вид за окном. Я быстро к нему привык. Мне стало казаться, что так было всегда, что это действительно настоящий вид из моего окна, а не какой-то экран с программой.
  Как-то раз  промелькнула мысль, не заказать ли мне островок с пальмами, — но возиться с программированием не хотелось и я оставил всё как есть.
  Позже разместил прямо перед  антикварным магазином дерево и поставил под ним   скамеечку. Низкой ажурной решёткой  отгородил тротуар от проезжей части. Нарисовал  газетный киоск. Всё. Ни на что большее моей фантазии явно не хватало.




Глава 3

   
  Я попытался ввести в программу людей. У меня это получилось без особых проблем. Затем подумалось: хорошо бы придать виду из окна какую-нибудь полезную функцию. И это
удалось:  я сделал  своеобразные часы.
  Ровно в двенадцать, когда  начинался  обеденный перерыв, на моей фантастической улице появлялся торговец пирожками.
 
  Я сделал его высоким, плотным, круглолицым, с тонкими чёрными усиками и совершенно лысым. Правда, лысину я решил прикрыть кепкой. Он катил перед собой белую тележку с крупной красной надписью: «Пирожки». Над тележкой клубился едва заметный парок.
  Затем на улице появлялся автомобиль.
  Все типы и модели, что предлагала программа, я забраковал. Они выглядели слишком привычно: даже «Мерседес» 37-го года, даже «Форд» 19-го.  Автомобиль я нарисовал сам. Ничего хорошего у меня не вышло, но, тем не менее, это был автомобиль, он медленно ехал по улице и отличался оригинальными формами. Меня успокаивала мысль, что как бы ни был он плох и несуразен, а всё-таки это я сам его придумал; кроме того, если он мне надоест, я всегда его могу переделать.
   
  Конец рабочего дня мне захотелось отметить чем-то занимательным, сюжетиком с интригой. И я ввёл в действие образ девушки, —  она в без пяти пять выходит из антикварного магазина, садится на скамейку. Что она делала в магазине? Не знаю. Может, она там работает?
Нет, слишком прозаично.    Лучше пусть она приходит туда специально, чтобы полюбоваться бронзовой статуэткой одной из античных богинь. Значит, в без пяти пять девушка выходит из магазина, садится на скамейку, а я  смотрю в своё окно и начинаю собираться домой. Ровно в пять я ухожу.
    
  Что будет происходить с окном ночью? Интересно узнать, как-то при случае спрошу у консультанта, но сейчас меня  больше волнует утро.
   На время начала рабочего дня я создал такой сюжет: открывается газетный киоск, к нему подходит нищий поэт в клетчатом сильно поношенном пиджаке; за последние гроши бедняга покупает газету и в очередной раз убеждается, что его стихи не напечатаны.
   Так я спланировал день за окном. Эта программа исправно работала неделю. Постепенно я стал вносить изменения в характер девушки. Точнее, я взялся за трудную задачу, пытаясь сформировать её характер, дополняя его разными деталями.
   Придумал ей больного отца. Он смертельно болен  — это позволяет мне смотреть на  девушку с некоторой жалостью.
   Её внешний облик я создавал, естественно, по своему вкусу, приписывая    своей виртуальной подружке те качества, которые я больше всего ценю в женщинах. Она получилась светловолосой, стройной, не слишком высокой; глаза у неё с лёгкой грустинкой; походка плавная без рывков. Она медлительна, задумчива.
   Кто она по профессии? Ни я сам, ни моя программа так и не смогли найти достойный ответ на этот вопрос. Не делать же из неё официантку. Хотя лично я ничего не имею против официанток, но для девушки за окном такая профессия не подходит. На мой взгляд, для неё не годились и десятки других специальностей, которые содержались в перечне оконной программы.
   
   Я хотел придумать что-нибудь необычное —  не получилось. Пришлось оставить  девушку  без определённого рода занятий. Так даже интереснее. Появилась некоторая интригующая таинственность.   Одно знаю: девушка увлекается искусством, живописью. Я так хочу, чтобы она этим увлекалась. Сделать её художницей? О нет! Не люблю. Они все такие самоуверенные, занудливые. С ними тяжело. На мир, на природу, на людей они смотрят так, будто хотят всё перечеркнуть и нарисовать заново. Мне доводилось довольно часто общаться с художницами и, мягко говоря, я от них  не в восторге.


Глава   4

    
    Как сложно придумать имя для девушки!               
Хотел назвать её Катей, в честь моей сотрудницы, но отказался от этой идеи, полагая, что у меня должно хватить фантазии, чтобы придумать более оригинальное имя.
    Программа предлагала  длинный список имён: от латинских до китайских, от древних до 
современных  — я решительно отверг все. Стал сочинять имя перестановкой букв — ничего 
путного не получилось. Я думал почти двое суток. Два полных рабочих дня провёл в   
состоянии транса, перебирая в памяти имена.
    Решение нашлось в русско-английском разговорнике. В беспамятстве от нервного напряжения, я уставился в одну только фразу: ду ю  спик инглиш? – где  почему-то последнее слово привлекало особенное внимание. Изменив произношение, я получил «инглис», что счёл вполне приличным именем для девушки за окном. Итак, отныне её зовут Инглис.
    Вот и всё. Теперь я спокоен. Работа завершена, и  на душе полегчало.
   
   Находясь в состоянии восторга, я поделился своей радостью с Катей. Со стороны я выглядел сумасшедшим, но меня ничто не смущало. Я настолько сильно был увлечён программой окна, что потерял чувство реальности.
   На Катю новый вид из окна особого впечатления не произвёл.
— Красиво, — с неимоверной грустью сказала она, когда я познакомил её со своим достижением.
— Тебе не понравилось? — с пристрастием допытывался я.
— Почему же, всё очень хорошо, — и Катя вздохнула так тяжело, что вынудила спросить:
— Что-то случилось?
—  Звонил Вирбинов, он отказался от своей партии АИРов, — её деловой тон немного меня отрезвил.
    
   Вирбинов чуть ли не самый крупный заказчик, он не мог без особых причин отказаться от партии электродвигателей в сто двадцать штук. В бизнесе случается всякое. Я понимаю, можно отказаться от какой-то части заказа, если вдруг изменились обстоятельства, но когда клиент неожиданно отказывается от крупной партии изделий при уже подписанном и согласованном  договоре  — это ошеломляет.
— В чём причина?
— Сказал, что пока не нужны, возможно, купит их позже. Но мне показалось, он обиделся на вас за вчерашнее.
— А что было вчера? — спросил я, догадываясь, что за своими новыми заботами упустил что-то важное.

—  Вирбинов  звонил вам, но вы не стали с ним разговаривать и даже сказали что-то обидное, оскорбили его; после чего он перезвонил мне и сказал дословно так: передай своему чокнутому шефу, когда он протрезвеет, что я  с вашей конторой не хочу иметь никаких дел.
— Странно, я ничего не помню.
— Вы вчера весь день были рассеянный, смотрели в окно, злились, если вас отвлекали.
— Я работал с программой. Придумывал имя.
— Понятно, — в голосе Кати  послышалась нотка  жалости. Она смотрела на меня так, как могут смотреть медсёстры на безнадёжного больного.
— Что тебе понятно?
— Вы не обидитесь, если я скажу правду?
— Да нет же, говори всё, что думаешь.
— Мне кажется, вы очень одиноки, — познакомиться с живой реальной  девушкой не   можете  в силу своего стеснительного характера, вот и придумали себе подружку.
      
  Мне стало смешно. На моё увлечение новым окном Катя смотрела  слишком  по-женски. В самых простых и обыденных действиях  она  усматривала  особый смысл, идею, причём не просто идею, а идею  романтическую.
   Честно говоря, я не  считал себя одиноким и никогда не отнёс бы себя к разряду
 стеснительных  людей. Я был доволен всем на свете: работой, собой, своей жизнью. Если   
  бы  я терзался  одиночеством, то давно бы решил эту проблему.
— Кать, с чего ты взяла, что я одинок?
— Ну, вы не женаты…
— И только поэтому ты решила?..
— У вас и невесты нет.
— Может, у меня есть куча друзей и подруг.
— Я вижу, что у вас есть только деловые партнёры. А на женщин вы смотрите не как на,
собственно, женщин, а лишь как на специалистов, профессионалов. Вот я… Меня вы       
воспринимаете  только  как бухгалтера — не более.
— А ты хотела, чтобы…
—  Извините, я сравниваю вас с другими начальниками, с которыми доводилось встречаться. Знаете, почему я ушла с прошлого места работы? Мой начальник, наоборот, видел во мне женщину и только женщину. Ему было наплевать, что я специалист, что я много училась, что я полезный работник, что я  человек,  в  конце  концов. Он сразу выставил требование: приходить на работу  в короткой юбке; он решал, какого цвета колготки мне надеть. Это ещё можно терпеть, но когда он стал откровенно ко мне приставать, я не выдержала и ушла. Мой ревнивый жених всё порывался набить ему морду.
— Интересно, от меня ты что ожидала?
— Я просто хочу сказать, что вы другой. Прямая противоположность. Вы скованы, вы даже побаиваетесь женщин — я это заметила. Вам следует быть понахальнее, что ли, посмелее.
— Тебе не угодишь.
— Да не во мне дело. Ведь если вам понадобилась виртуальная девушка, это говорит о том,
что есть проблема.
— Однако ты проницательна, — не скрывая сарказма, заметил я, — но, знаешь ли, я как-то не задумывался о своём одиночестве. Хотя тебе со стороны виднее. Спасибо за совет, непременно учту твои замечания.
   Моя ирония  от Кати не укрылась. Она и в самом деле проницательна. Сегодня эта проницательность меня раздражала.
— Катя, ты можешь идти домой.
— Вы обиделись?
— Нет, просто рабочий день закончился. Я тебя задержал, извини.
— А вы ещё не уходите?
— Поработаю, —   ответил я  сухо.



Глава   5


     Задержавшись в офисе, я смог впервые наблюдать за тем, что происходит в новом окне
после рабочего дня. Девушка некоторое время продолжала сидеть на скамейке. Но вскоре
из-за угла появился великолепный «Понтиак» и подкатил к антикварному магазину. Из
машины вылез парень лет двадцати на вид, он подошёл к скамейке. Инглис при этом
поднялась и, парень, слегка наклонившись, чмокнул её в лоб. Затем он её обнял, крепко
 прижав к себе, и что-то шепнул на ушко.
    Вот кого она ждала!
    Но в моей программе не было даже намёка на этого парня. Откуда он взялся? Он её жених, любовник — кто он?
   
    Они сели в машину, и через мгновенье «Понтиак» скрылся из виду. Улица опустела.
    Я предполагал, что такой вид установится до утра, до появления нищего поэта перед газетным киоском. Но я ошибся.
    Буквально через минуту после исчезновения Инглис и её кавалера  на улице появился   
дворник с огромной метлой. Своим  видом он напоминал дворников начала двадцатого века.
На нём был длинный фартук из плотной ткани, фуражка с кокардой, на шее болтался
свисток. Он был невысок и, вероятно по этой причине его метла казалась такой большой.
    Уверенными размашистыми движениями он принялся мести улицу в промежутке между  газетным киоском и антикварным магазином.
    Получалось, что в оконной программе кое-что появляется без моего ведома. Я срочно позвонил на «Занескол».
— Кто ваш консультант? — в первую очередь поинтересовались там, и я постарался как можно точнее описать внешность своего консультанта, сожалея, что не узнал его имени.
— Это Боря, — ответили мне, — но его сейчас нет. Что у вас случилось?
— Моя программа, мой вид из окна живёт своей жизнью. Происходят события, которые совершенно не предусмотрены программой.               
— Иногда бывают сбои, — спокойно пояснил мой собеседник и пообещал, что консультант приедет ко мне завтра.
    Утром я беседовал с Борей.
— Что вас не устраивает? — спросил он после того, как просмотрел программу в ускоренном режиме.
— Понимаете, тут есть такие сюжеты, которых не было в первоначальном варианте, они возникли сами собой.
— И что вас удивляет?
— Вот именно это и…

— Всё правильно. Вы задали условия, сочинили сюжеты и привязали действие  по времени с восьми утра до пяти вечера. Программа выдаёт вам тот вид, какой вы хотели. Дальнейшее время, то есть вечер, ночь и раннее утро вы никак не оговаривали, а  значит, программа работает произвольно и предлагает  разные варианты развития действия. Если хотите что-то изменить —  меняйте. Что не устраивает? Девушка, я понял, задана вами. Оставим. Дальше у нас автомобиль. Задан в противовес вашему, который проезжает по улице днём. Молодой человек — это водитель. Кстати, вы никогда не   замечали, что ваш дневной автомобиль едет без водителя?

— Не замечал.
— Смотрите. Вы его нарисовали, запустили, он поехал, но вы забыли посадить туда водителя. Видите?
— Действительно.
— Забыли. Такое случается. Но программа сама нашла свободный объём памяти, подобрала образ и характеристику, дополнила ваш сюжет и создала водителя.
— И этот водитель близко познакомился с девушкой?
— А что?
— Да странно как-то получается.
— Что же тут странного, смешной вы человек? Если на всей улице только одна девушка и только один парень, то рано или поздно, так или иначе, они познакомятся. Простая логика. Она и он. Каждый день они видят друг друга.
— Как всё просто!
— Конечно. А вот если бы они не познакомились, тогда, согласен, было бы удивительно. Но вероятность такого исхода очень мала, поэтому случилось самое простое и естественное: молодой человек познакомился с юной девушкой. Я просто не понимаю, чему тут можно удивляться.
— А дворник откуда?
— В этом случае можно предполагать всякое. Я думаю, программу нашу понять можно.
Задавая условия, вы употребили слово «шикарный» для  характеристики улицы. Потом
создали нищего поэта. Программа усматривает в этом некоторое противоречие — нищий
поэт на шикарной улице. Спорить она с вами не спорит, но предложила вариант; считает,
что поэт может заработать денег, если станет дворником.

— Интересно, а помочь поэту с публикацией стихов программа не могла?
— Видимо, это оказалось значительно сложнее. Она создала дворника, чтобы показать одну из возможных профессий для поэта. Могут появиться и другие варианты. А то, что дворник получился именно таким, скажем, колоритным, то просто  вы где-то намекнули на соответствующую эпоху. Так и есть, смотрите — вывеска над магазином.
— Что с ней?
— Ничего особенного. В программном каталоге она  привязана ко второй половине девятнадцатого века. Она вам понравилась, вы её прилепили, тем и заказали дух эпохи. Будете менять?
— Что менять?
— Сюжет, вывеску, остальное… Для чего вы меня вызвали?
— Знаете, — смешался я, чувствуя неловкость перед Борей, — пожалуй, ничего менять не стоит. Оставим  всё как есть. Спасибо вам за объяснение, извините за беспокойство.
— Как знаете. Нет, так нет. И я вас понимаю  — вам хочется посмотреть на дальнейшие события.
— Вы угадали.
—Я же говорил, что наши окна — штука увлекательная.
      Борис на секунду задумался, а потом резко, каким-то холодным тоном, неожиданно для меня выпалил:
— Должен предупредить, что некоторые наши клиенты увлекаются слишком сильно, забывая всё на свете. И тогда разоряются фирмы, рушатся семьи. Хочется верить, что с вами такого не случится. Мой совет: держите себя в руках.


Глава  6

      
    Работа не ладилась. Один из моих клиентов просил найти для него контроллеры для электровозов. Это дело обещало хорошую прибыль. Контроллеры редкой серии, такие трудно найти. Я обшарил всю сеть «Интернет», нашёл поставщика, но моего клиента не устроила цена.
    Кроме того, у меня сорвалась ещё одна многообещающая сделка: пришлось вернуть деньги за восемь редукторов РЦД, которые уже купил один крупный комбинат, но оказалось, что  нужен был другой тип редукторов.
    Задумываясь над цепью событий последних дней, я приходил к выводу, что мне изменила Фортуна. Кругом сплошная невезуха, — так говорил мой институтский приятель, когда проваливал второй экзамен подряд. Я же за  две недели провалил шесть сделок, это если не считать  неудачи с контроллерами. С ними, правда, ещё не всё потеряно, что-то можно сделать, но желания работать уже не было.
       
   Я сдался. Ничего не хотелось. Всё казалось бессмысленным и бесполезным. Я перестал верить в удачу.
   В душу закрадывалось чувство непреодолимой тоски. Сознанием овладела абсолютная апатия. Забросив дела, я уставился в окно.
   Вид моего города не принёс успокоения, — только новое беспокойство. Вспомнился  этот водитель, ухаживающий за Инглис. Наверное, редкий мерзавец, — почему-то мне казалось именно так. Нахальный, хитрый — какой ещё? — вероятнее всего, он бабник. Погуляет с девушкой — бросит.
   
   Меня беспокоила судьба Инглис. Ещё бы! Это я её придумал, я её создал, вызвал к
 жизни, — и как же за неё не беспокоиться. Этот пройдоха  каждый день на моих глазах её куда-то увозит. Они вместе проводят вечер.
    Что они делают? Пьют, танцуют, разговаривают. Может, у них общие интересы, вдруг этот парень увлекается живописью, и тогда они сидят в каком-нибудь кабачке и мило беседуют о картинах, красках и художниках. Возможно, им хорошо вместе.
Так стоит ли мне волноваться?
    Но ведь это меня и бесит, что Инглис увлеклась парнем, что им хорошо. А я при чём? В том то и дело, что я здесь совершенно лишний человек.
    Конечно, я могу всё прекратить, зачеркнуть, выключить.
Я хозяин программы. Нажму на кнопку  — и не будет больше моя Инглис выходить из магазинчика, не будет к ней подруливать хахаль на своём драндулете; а вместо моего симпатичного городка вновь засветится оранжевым светом простой и пустой прямоугольник.
    Сделать бы так, но чувствую, что рука на это действие не поднимется. Слишком
привык я к этому виду. И не только в привычке дело. Просто я не могу себе позволить совершить убийство. Ведь отключить программу окна сейчас, когда в ней появилась непредсказуемость свойственная реальной жизни, равносильно убийству как самой программы (я уже начал воспринимать её как нечто живое), так и людей, которые жили в программе  (я их считал вполне реальными).
   
   Я должен остаться лишь наблюдателем. Так я решил для себя, так определил свою роль. Но смогу ли я выдержать и не вмешаться в ход событий. Не знаю. Будет очень трудно.
    Мне захотелось увидеть свой город изнутри. Сумасбродство, но я хочу побывать там, проникнуть туда. Хочу войти в тот магазинчик, где бывает Инглис. Хочу поговорить с ней. Интересно, какой у неё голос? Кажется, в программе не было никаких  особых условий для голоса, поэтому я могу ожидать любого. Думаю, оконная программа подарила такой прелестной девушке  чистый и звонкий голос, который свойственен людям мечтательным и творческим.
   
   Она будет говорить со мной с тёплой нежной интонацией, слегка склонив голову набок, изогнув контур губ в симпатичной полуулыбке. Мы будем с ней болтать обо всём на свете, то и дело, перескакивая с одной темы на другую. Окажется, что она очень любит импрессионистов, и мы станем играть названиями картин и повторять имена художников: Моне, Дега, Энгр, Сезанн, Мане.
    Она будет весела, улыбчива, ей будет интересно меня слушать; я замечу, как в её глазах маленькими искорками засветится любопытство.
    Люблю, когда девушки смотрят с любопытством. В таких взглядах есть живительная сила, есть интерес, радость. Эти взгляды обычно полны кокетства, но как они украшают девушку!
    Мне очень хотелось попасть в свой фантастический город, и стало безумно грустно от мысли, что я  никак не смогу
на практике реализовать своё желание.


          Глава  7

     Я снова вызвал консультанта Борю. Коротко рассказал ему о своей мечте.
— Так и знал, что этим кончится, — сказал он как-то уж очень тускло и буднично, словно моё желание попасть в несуществующий город не было для него неожиданным, — клиент покупает окно, сначала несмело его программирует, потом увлекается, любуется видом, не хочет ничего менять. Затем он стремится попасть туда, в тот мир, который сам создал.
    Борис говорил быстро, я никак не мог уследить за его мыслью, поэтому плохо его
  понял. Свой  скоротечный монолог он завершил фразой:  Услуга будет стоить порядка половины стоимости окна.
   
   Вообще-то я вызвал Борю, чтобы успокоиться. Я ожидал, что он станет объяснять мне принцип работы программы и в конце концов убедительно докажет невозможность моей затеи: попасть в свой город я не смогу ни при каких обстоятельствах. Меня бы это отрезвило. От специалиста, от представителя фирмы я хотел услышать слово «невозможно». Как знать, может,  именно  это слово и вернуло бы меня к прежней спокойной и уверенной жизни.
   Но я слышу речь о стоимости услуги, как будто дело происходит в магазине, и продавец, взвесив кусочек сыра, называет мне цену.
— …Это за основную часть работы по программированию, а потом вы будете вносить небольшую плату за каждый месяц.
— Послушайте, — прервал я Бориса, — если я правильно понял, вы можете обеспечить посещение города?
— Естественно, могу обеспечить.
— Но как же…, как это  сделать?!
— Введём вас в программу — вот и всё решение проблемы.
— И я смогу существовать внутри окна?

— Так, давайте по делу, а то вы слишком  эмоциональны, мы теряем время. Когда вы хотите войти, прямо сейчас или позже?
    Спрашиваю, чтобы знать, какой выбрать режим. Если пойдёте сейчас, то я сразу вас введу; если позже, то я всё подготовлю, а вы потом включите свою часть программы сами.
— Я бы хотел войти туда приблизительно в пять вечера.
— Значит, пойдёте сами, не буду же я торчать здесь до пяти.
   
   Боря уселся за пульт управления и занялся своим привычным колдовством. Он изменял программу. Перехватив мой обеспокоенный взгляд, пояснил:
— Не волнуйтесь, ни ваш замечательный поэт, ни бравый пирожник, ни этот элегантный автомобиль — ничто не пострадает.
— А девушка? — спросил я и тут же об этом пожалел.
— Ах, вот в чём дело, — ухмыльнулся Боря, — сдаётся мне, что она и есть виновница вашего порыва к путешествию за окно, так ведь?
— Не совсем так.
— Можете не объяснять, меня это не касается. Причуды клиентов нашу фирму не волнуют. С девушкой сложнее. Я вижу, вы пытались создать человеческий характер, понаприписывали девушке всякие качества, какие ей, может быть, ни к чему. Особенно мне понравилось это – лёгкая инфантильность. Что вы хотели сказать? Возможно, вы подразумевали  что-то конкретное, но программе будет трудно понять ваш замысел. Боюсь, она не сможет отличить лёгкую инфантильность от тяжёлой, если таковая вообще существует. Вы многое усложнили и запутали. Я ничего не изменяю. До пяти вечера девушка остаётся такой, какую вы задали, но в промежутке  с вечера до утра она может меняться как угодно, и тут я ничем не помогу. И вот что странно, девушка  видна всего лишь восемь минут, а произвела на вас такое впечатление, что вы готовы ради неё лезть в окно.
— Я не ради неё…
— Всего восемь минут она работает в программе, — не слушая меня, продолжал Боря, — а всё остальное время, почти двадцать четыре часа, она предоставлена самой себе, вернее, тем вариациям, которые выкинет с ней программа. Вы не боитесь разочарований? Если что не так – возвращайтесь немедленно. Кстати, я вас программирую таким образом, чтобы вам легче было вернуться. А то у нас просто беда с клиентами, которые не хотят возвращаться, ссылаясь при этом на трудности ввода программы возврата или на неточности в ней. Нам приходится применять силу, возвращаем их принудительно. Люди забывают, что все удовольствия стоят денег. Посещение  такого заоконного логического пространства требует больших затрат.  Не думайте, что сможете остаться там навечно. Был у меня один такой клиент…               
    
   Я терпеть не могу нравоучений. А Боря, судя по всему, собирался прочесть нечто подобное. Сейчас он станет играть роль воспитателя, начнёт учить меня правилам хорошего тона, будет рассказывать, как мне вести себя в своём городе. Я поспешил сменить тему.
— Борис, а каким образом я попаду  за окно?
— Долго объяснять, потом сами увидите и поймёте.
— Но я ведь имею право знать.
— Хорошо, попробую рассказать, как смогу. Дело в том, что между нашим, так называемым реальным миром, и между теми, которые мы способны выдумать, существует логическая связь. По большому счёту все наши выдумки являются составной частью  реального мира. Как правило, они остаются внутри нашего сознания, но иногда мы их можем воплотить. Допустим, вы хотите построить дом. У вас есть замысел, проект, вы можете воплотить его в материи. Вы строите дом, и ваша идея становится осязаемой. Примерно то же самое происходит, когда вы программируете наше окно. Вы создаёте модель мира, воплощаете его
в программе, запускаете  в автоматическом режиме, — и вот этот маленький мирок существует сам по себе, уже не зависит от вашего сознания. Вы хотите в него проникнуть. Почему бы нет. Я задам в программе параметры вашего тела и задействую объём памяти достаточный для того, чтобы  вместить всю информацию, которую может содержать ваш мозг. Когда вы захотите попасть в тот мир, вы просто подключите свой реальный мозг к тому объёму памяти. Таким образом, будет воссоздана голова вашего нового тела. Управлять собой вы будете отсюда. Ваше реальное тело  лежит или сидит в этом кабинете, вы спите, на голове – датчики, в руках – пульт; а там, в своём  виртуальном мирке, вы бодры  и довольно резво передвигаетесь. Что ещё? Захотите обратно – сделаете вызов программы возвращения, она сработает, и вы здесь проснётесь, а там просто исчезнете, словно испаритесь.

— Понятно.
— Вот и хорошо, что понятно. А то я думал, что сейчас последуют дурацкие вопросы.
— Вы сегодня не в духе, Борис.
— А что, заметно? Вы правы – не в духе. С женой на грани развода.
— Бывает. Правда, мне трудно об этом судить.
— Не женаты?
— Нет.
— Счастливый человек. Хотя как сказать, у вас всё впереди: обманы первых  впечатлений, иллюзии, пустые надежды, мерзость свадебных обрядов и дальнейшее разочарование.
— Вы меня пугаете.
— Не пугаю — предупреждаю. Советую, старайтесь не жениться как можно дольше.
   
   Похоже, Борю опять заносило на нравоучения, чтобы их избежать, я спросил:
— А почему ваша фирма рекламирует окна и совершенно не упоминает о возможности их посетить?
— Окна рекламировать нужно, иначе о нас никто не будет знать, а вот всё остальное – зачем? – когда клиенты и так просят  устроить путешествие в свой выдуманный мир. Вот вы, например, прочитали рекламу, установили окно, поиграли с ним, а потом созрели для посещения. И представьте, если бы вам с самого начала сообщили о такой возможности, что бы вы сделали? Не поверили, отказались, — это вероятнее всего.
— Логично.
— Итак, кем вы хотите стать в своём городе?
— В каком смысле?
— Ну, профессия, ваше влияние, значение. Словом, личный статус. Может, сделать вас мэром? Вы ведь всё-таки основатель города, вам бы подошло.
— Не надо мэром, обойдусь, лучше я останусь самим собой.
— Если так, то и проблем почти никаких. Вот вам комплект датчиков, пульт, разъёмы, — сейчас покажу, как вы будете входить в программу.
   Задача сводилась к нажатию четырёх кнопок на пульте. Я записал и заучил последовательность. Боря предупредил, чтобы я поаккуратнее обращался с аппаратурой, затем пожелал успеха и простился, не забыв упомянуть, что  счёт фирма пришлёт завтра утром.


Глава  8

       
    Спокойно работать я уже не мог. Ждал пяти часов. Смотрел на часы, выглядывал в своё программируемое окно, любовался городом и мысленно переносился туда, на эти улицы, к тому антикварному магазину, на ту скамейку.
    Все дела я перепоручил Кате. Она  вела переговоры с клиентами и заключала сделки. В половине пятого я сказал ей, что остаюсь в офисе на всю ночь, попросил, чтобы она не
забыла закрыть дверь снаружи.
— Хорошо, — тихо отозвалась она, — я не забуду.
— И ещё, — я хотел было сказать ей о своём предстоящем визите в заоконный город, но побоялся, что она меня неправильно поймёт.
— Что? — Катя ждала продолжения моей мысли, а я никак не мог подобрать подходящего варианта.
    Зачем я вообще её вызвал? Сказать, что остаюсь. Нет, не только для этого. Я хотел её удивить. Я был бы рад, если бы эта русоволосая девушка, вскинув брови, подняла бы на меня  свои большие глаза полные испуга и любопытства. Ждал, что она спросит: « Вы остаётесь на всю ночь, но что вы будете делать?»  И тогда я небрежным тоном сообщил бы о своём  замысле. И пусть бы она охала или ахала, восхищалась или изумлялась, то есть как-нибудь реагировала на мои слова, а не стояла этакой мраморной статуей.
    Наше молчание затянулось. Я не ответил ей. Не знал, что сказать, о чём ещё попросить. Она стояла посреди кабинета, опустив глаза; в этот момент она была похожа на школьницу, которая не выучила урока, стояла у доски со страхом, что ей вот-вот поставят двойку.
    Возможно, это правильная реакция? Её вызвал шеф, он что-то хочет, но сам не поймёт, чего же именно, и она смиренно ждёт распоряжений.
    Меня почему-то злило это смирение. Особенно сегодня, сейчас, когда я готов совершить необычное — отправиться в придуманный город. И от Кати я хотел каких-нибудь удивительных поступков, чего-то смелого, экстравагантного.
    Я всмотрелся в её лицо и отметил, что она красива. Не просто привлекательна или симпатична, а по-настоящему красива. Раньше я об этом как-то не думал. Или не замечал, не обращал на неё должного внимания.
    А какой-то начальник — она говорила — приставал к ней на прошлой работе. Интересно, как он это делал? И что вообще подразумевают женщины, когда говорят о приставаниях мужчин? Вот стоит Катя, такая доступная, такая послушная и смирная. Значит, точно так же она могла стоять и перед тем начальником. А он, как мужчина, как истый самец, приближался к ней, трепал за щёчку, запуская руку под её элегантную чёрную юбочку с небольшим разрезом и двумя пуговками на боку.
    Легко вообразить, что он делал дальше, да и что там воображать, — словом, приставал он к ней. А вот что делала она, как на эти приставания отвечала? Не дралась же она с ним, но как-то всё-таки сопротивлялась; ей не нравилось, она была не в восторге от грубого и пошлого внимания своего начальника.
    Я к ней не пристаю и не собираюсь. Только сейчас заметил её привлекательность. Раньше не присматривался. Она, кажется, на меня за это обижалась.  Когда человек намерен совершить поступок, странный с точки зрения посторонних и не совсем понятный для себя, он склонен искать моральную поддержку от кого-либо. Важно с кем-то поделиться мыслями, настроением; важно узнать оценку  своим действиям. Если человек говорит, что  ему наплевать на общественное мнение  —  я не верю. В любых делах люди ориентируются       на  мнение других людей, вне зависимости от того, похвала ли это или осуждение.
     От Кати я никакой поддержки не добился. Даже когда я во всех красках описал ей свою идею, признался, что  собираюсь переночевать в программируемом городе, — она осталась равнодушной.
— Если возникнут непредвиденные трудности, я позвоню консультанту, — такова её реакция на мой восторженный монолог.
    Не было смысла терять время; отпустив Катю домой, я стал готовиться. Вспоминая советы Бориса, я возился с аппаратурой. Честно говоря, понять, как эта система будет работать, я не мог.
Тупое выполнение инструкции меня не просветило. Но я доверял мнению специалистов и в хитросплетении проводов старался увидеть дорогу в программу загадочного образования, которое сияло на моём окне видом великолепного города.
     Некоторое время я находился  где-то вне пространства. Чувствовал, что я существую, что я жив, но кроме этого чувства самосознания, не было никаких других впечатлений. Ничего не видно, ничего не слышно, нет никакого движения. Появилось чувство страха, нарастая постепенно, оно захватило моё сознание целиком. Я весь превратился в непреодолимый страх.
    Осталась одна мысль: вернуться обратно. Поэтому  появление проблесков света и неясных очертаний предметов, я  воспринял как возвращение.
    Но я был в городе. Я узнал улицу по форме тротуарной плитки  и по вывеске антикварного магазина. Мечта сбылась, но радости я не испытывал. Я вошёл в город слишком поздно.
Инглис уже не было.  Злосчастный  водитель опередил меня.
Как обычно, он увозил её в неизвестном направлении.

               
Глава  9

   
    Никогда бы не сказал о себе, что умею быстро привыкать к новому. Трудно схожусь с людьми, не люблю менять привычки, работу, обстановку. Я неисправимый консерватор. Несмотря на  свою молодость, я держусь за старое, привык почти ничего в своей жизни не изменять, мне так спокойнее и удобнее.
     Желание поменять вид из окна  — поступок для меня вообще-то не свойственный. И ещё не могу понять, как могло у меня созреть такое сумасбродное желание  — отправиться в мнимый город.
      Но ещё более удивился я самому себе, когда понял, что в считанные секунды освоился в этом городе. Всё казалось привычным, знакомым. Здесь всё настоящее, осязаемое. Могу дотронуться до скамейки, где обычно сидит она, моя Инглис. Могу  войти в магазин антиквара.
      Интересно, есть ли там продавец? В программе о нём не упоминалось. Если он есть, то каков он из себя? Любопытно.
      Видимо, это любопытство как-то отразилось  на моём лице, потому что седенький сгорбленный худощавый старичок, оказавшийся антикваром, так и спросил, когда я вошёл:
— Что, молодой человек, любопытно посмотреть?
       Он сидел на мягком старинном стуле. Я  совершенно не разбираюсь в стилях, когда дело касается мебели, но, кажется, на подобных стульях могли в своё время восседать придворные короля  Людовика XV. Надо сказать, магазинчик выглядел роскошно. Кроме статуэток, старинной посуды и мебели, здесь был целый арсенал: сабли, шпаги, пистолеты.
    Старик прав. Я зашёл сюда только для того, чтобы посмотреть. На магазин, на товар, на самого антиквара. Я ничего не куплю. Он это видит сразу.
    Во всех антикварных магазинах посетители не столько покупают, сколько смотрят.
Люди приходят, чтобы почувствовать себя на перекрёстке эпох, подержать в руках живое время.  В музеях не так. Там не спросишь, ткнув пальцем в экспонат: сколько стоит? Да и до самого экспоната не дотронешься.
   
   И всё-таки я зашёл не просто посмотреть. Имею право поторговаться, ведь нахожусь в магазине, а не в музее. Схватив первый попавшийся пистолет, я спросил:
— Сколько вы за него хотите?
— Сорок дугаров, — последовал ответ.
   Денег у меня с собой не было, кроме того, я понятия не имел о дугарах. В моём  городе ходят свои деньги, которых не было в программе, как не было и старика-продавца, и всего содержимого его лавки. Оконная программа работала сама, добавляя и перекраивая  данные.
— К сожалению, у меня есть только двадцать, — соврал я и положил пистолет на место.
— Не надо лукавить, юноша, у вас нет ни единого дугара. Не стесняйтесь, я на вас за это не в обиде. Из другого магазина вас бы выгнали, но у меня порядки другие. Здесь всегда рады интеллигентному человеку. Как правило, именно  у интеллигентных людей того с деньгами. Почему? Потому что думают они о чём угодно, только не о деньгах. Идеалисты, они начинают задумываться о деньгах, только в тот момент, когда  в кармане остаётся последний дугар.
     Старик  ушёл в пространные рассуждения о деньгах, о бедности, о превратностях судьбы, о тяготах жизни.
     Я решил воспользоваться  словоохотливостью этого чудака и расспросить о моей девушке. Она должна смотреть на статуэтку, — такой интерес к статуэткам был задан в программе. Я так и не смог угадать, какая именно привлекла её внимание.
Их здесь так много: слоны, совы, динозавры, обезьянки; есть и классика в виде многочисленных Венер и Аполлонов. На что любит смотреть Инглис? Насколько помню, я вводил в программу статуэтку древнеримской богини, но без уточнений, расплывчато, в общих фразах.
     Ориентируясь на свой вкус, я взял с полки бронзовую статуэтку Юноны и спросил:
— А эта вещь у вас давно?
      Старик помрачнел. Он был недоволен либо моим вопросом, либо моим интересом к этой
статуэтке, либо тем, что я позволил себе перебить его размышления.
— Извините, — сказал я как можно мягче, — я просто хотел узнать о девушке. Она бывает здесь каждый день и смотрит на статуэтку. Скажите, она смотрела на эту?
    Антиквар молчал.
— Или я ошибаюсь? — не отступал я.
    Молчание.
— Поймите, это важно для меня. Что вы можете сказать об этой девушке? Я понимаю, глупо так спрашивать, но…
— Зачем тогда спрашиваешь?
— Интересно узнать.
— Узнавай где-нибудь в другом месте. На базаре, например. Там тебе много чего расскажут. А здесь антикварный магазин.
— Простите, я только хотел спросить.
— Нечего спрашивать, я всё равно не отвечу. Всё, молодой человек, не нужно испытывать моё терпение. Приходите, когда будут дугары, — и старик буквально  вытолкал меня за дверь.
   
   Я не знал, куда мне идти. Сел на скамейку перед магазином.
Улица  отсюда смотрелась  в  непривычном ракурсе. Я полагал, что на противоположной стороне должно находиться здание с моим офисом, с тем окном, из которого я каждый день наблюдаю за этим местом.
    Но  там ничего не было — ни здания, ни окон. Был, правда, небольшой скверик с фонтаном, две скамейки и памятник какому-то военному.


               
Глава  10

   
    Дворник приблизился незаметно. Или я так глубоко задумался, что не услышал шума его метлы.
    К своим обязанностям он относился не очень добросовестно. Размахивая своей метёлкой в разные стороны, он не столько наводил чистоту, сколько  разбрасывал кучки мелкой пыли.
    Очередной взмах метлы и  —   пыльное облачко понеслось прямо на меня.
— Полегче, любезный, — не сдержался я, — аккуратнее.
    Он  махнул метлой ещё раз, и пыль стала оседать на мои ботинки.
— Извините, — сказал дворник, — совсем не ожидал, что кто-то здесь будет в поздний час. И что за день такой сегодня? Не заладилась работа. Метла из рук валится. Видать, кто-то меня сглазил. Наворожили, подлецы.
   
   Дворник оказался не менее разговорчивым, чем антиквар. Я узнал, что улица эта всегда пустынна. По ней мало кто ходит. Бытует мнение, что здесь обитают тёмные силы, демоны. Сам дворник не рад, что служит в этом районе, но делать нечего, приходится мириться с таким положением, ведь против начальства не пойдёшь, а нужда заставляет работать.
— Вы здесь человек новый, приезжий, — заметил он, вы много чего не знаете. Местный не стал бы тут рассиживаться.
— Я знаю одну девушку, которая любит сидеть на этой скамейке и появляется  здесь каждый день.
— Ей можно, она колдунья, — спокойно прокомментировал  он.
— Ты знаком с ней?
— Слыхал, что она общается с демонами и может превратить человека в кэха. Стараюсь не разговаривать с ней. А когда прохожу мимо, отворачиваюсь, потому что нельзя смотреть ей в глаза, а то запросто станешь кэхом.
— Это как?
— Вы что, не знаете, как ведьмы превращают людей в кэхов?
— Нет. А кто такие  кэхи?
— Странный вы какой-то. Все знают,  что ведьме для связи с тёмным миром нужен посредник, человек без души. Вот она и ворует у человека душу, чтобы он стал кэхом. После этого он выполняет её поручения, отправляется в тёмный мир и приходит обратно, помогает ведьме в колдовстве.
— Понятно.
— Я бы на вашем месте поменьше тут ходил и не сидел бы на этой скамейке. Если ведьма узнает, не по нраву ей будет.
— И она превратит меня в кэха? — спросил я с иронией.
— Зря смеётесь. Кэхам не позавидуешь. Можете сами расспросить у них, как тяжела их доля.
— А что, с ними так легко можно поговорить?
— Известное дело. Кэхи собираются в баре «Вагул». Там они пьют, едят, но больше приходят  для того, чтобы на жизнь свою непутёвую пожалиться. Нормальные люди, если попадают в этот бар по незнанию, услыхав речи кэхов, скорее уносят ноги.
— Послушай, — перебил я, — ответь, пожалуйста, как называется этот город?
— Гвинсил, — ответил он, взглянув на меня недружелюбно, словно я обидел его своим вопросом. — Наш город называется Гвинсил. И я удивляюсь, чёрт возьми, что некоторые
приезжают сюда, не зная названия города. По меньшей мере, это подозрительно, это очень подозрительно.
    Он отошёл. Отвернувшись, дал понять, что больше не желает со мной разговаривать. А мне ещё многое хотелось узнать, поэтому я  поторопился принести извинения.
— Прости, я виноват, совершенно забыл название города. Я много путешествую, иногда путаюсь в названиях. Знаешь, ведь города  бывают,  похожи один на другой  —  легко спутать.
    Лучше бы я этого не говорил. Дворник вскипел от негодования.
— Похожи?! — сорвался он на крик. — Как это города могут быть похожими друг на друга?  Этот памятник, — черенком метлы он указал в сторону памятника, — он есть только у нас. Памятник основателю города.
— У других городов тоже есть основатели, им тоже ставят памятники.
— Но у каждого города всё равно есть что-то свое, неповторимое. В Париже стоит башня инженера Эйфеля; в Лондоне —  часы Биг-Бен; в Москве есть этот идиотский Кремль; а у нас, в Гвинсиле, есть памятник основателю и ещё одна вещь, известная всему миру —  автомобиль без водителя. Он появляется здесь днём, можете посмотреть. Не  каждому дано увидеть такое зрелище, не пожалеете.
    Я невольно улыбнулся и тем окончательно настроил дворника против себя. Он завёлся, дал волю эмоциям, стал мне грубить. Дело могло перерасти в скандал с дракой и бесполезной шумихой вокруг моей персоны, что мне было совсем ни к чему. Я предпочёл не спорить с дворником и удалился.
    Направился в сторону памятника, желая внимательнее рассмотреть его вблизи.
    В невысокой аляповатой скульптуре я увидел самого себя. Я был похож на себя и ростом, и  фигурой, и даже выражением лица. Скажу так: передо мной находился один из лучших моих портретов. Единственная неточность – я был в армейской форме. Эта форма являлась причудливой смесью военных традиций разных  времён и народов. На ногах у меня были ботфорты, одет я в морской бушлат, на плече  — эполет, на груди сияли ордена, на голове  — фуражка советского офицера  образца сороковых годов двадцатого века. Возле моей левой ноги болталась довольно увесистая шпага. В правой руке моё изваяние держало не что иное, как  автомат Калашникова.
       На низеньком постаменте была закреплена табличка с надписью:
             «Человъеку, основателъю нашаго града Гвинсила.
              Созидателю. Автору правил хорошаго поведения.
              Солдату, погибшему в бою за нашу свободу и чъесть».




Глава 11


—Вы слишком серьёзно ко всему относитесь, — посмеивался надо мной Боря. — Поймите, это игра. Вы играете с нашей программой. И правила игры динамично изменяются по ходу развития сюжета. Легче относитесь к тому, что происходит за вашим окном, легче, а не то и
недолго втянуться и доиграться до серьёзных последствий. Ваша сотрудница уже успела
пожаловаться мне на ваше состояние. Посмотрите на себя внимательнее в зеркало: худой, небритый, с каким-то ошалелым взглядом. В том городе вас не приняли за преступника?
— Они поставили мне памятник.
— Знаю, сказал Боря сквозь смех, — просматривал программу, видел: этакий герой-супермен,
основатель города. Смешной такой. Но, должен предупредить, игра зашла далеко. В вашем
городе есть настоящая полиция, которая задерживает преступников и сажает их в тюрьмы.
И вы там не только основатель города, но и чуть ли не самый опасный преступник. Дворник
донёс на вас в полицию.
— Донёс?!
— Ну да, — Боря достал из своего чемоданчика плоский дисплей, которым всегда пользовался при тестировании программ, — смотрите.
Он подключил жгут проводов к системе, и на миниатюрном экране замелькали кадры.
— Вот он, — комментировал Борис, — усомнился в вашей благонадёжности, вернулся к себе в сторожку, положил метлу, снял фартук и отправился в участок. Он выдал вас за Грамвера.
— Кто такой Грамвер?
— Я же говорю, один из самых опасных преступников в вашем милом городе. Во-первых, он фальшивомонетчик; во-вторых, ему приписывают несколько убийств и ограблений. Кроме всего прочего, за ним в последнее время закрепилась слава сексуального маньяка. Его уже давненько разыскивают, но задержать так и не смогли, Грамверу всегда удаётся уйти от преследования. Вот теперь дворник сообщил властям, что видел его около магазина антиквара. Там устроят засаду.
— Этот Грамвер существует на самом  деле?
— Интересная постановка вопроса. Что вы называете существованием? В данный момент в программе нет конкретного человека с таким именем. Но преступления кто-то совершал. Возможно, это действительно сделал некий Грамвер. Но вполне может быть, что у него есть другое имя. Или представьте, что  преступления  совершали разные люди, а полиция приписала их одному Грамверу. Как бы там ни было, вам я могу посоветовать одно: не появляться в городе за окном, так как в представлении полиции, вы  и есть тот самый Грамвер. При первом же удобном случае дворник укажет на вас и обвинит вас во всех смертных грехах.
—  Но ведь я основатель города! Они видели памятник, я на него похож.
— Для них основатель города — легенда. Некоторые жители даже не верят в его существование. Да и что с того, что вы похожи? Если вас там схватят как преступника, то их мало будет интересовать ваше сходство с основателем. В лучшем случае найдут это забавным. А если вы будете настаивать на своём праве основателя, то они просто казнят вас за богохульство. Нет уж, лучше привыкайте к мысли, что в своём городе вы имеете репутацию преступника.
— Что же мне делать?
— Вернуться к нормальной жизни. Занимайтесь делами фирмы. Кстати, она сейчас переживает не лучшие времена. Вид на город можете оставить как статичную картинку. Любуйтесь своей девушкой со стороны. Зафиксируйте её, и никуда она не денется.
    Я не понял, каким образом можно зафиксировать Инглис. Боря объяснил, что я могу оставить вид на антикварный магазин как фотографию. Ничего не будет меняться. Инглис выйдет из магазина, сядет на скамейку, и в этот момент я выключу программу, то есть не выполнение программы, а лишь вывод изображения на экран. У меня за окном будет фотография Инглис на фоне магазина, а программа продолжит работу, жизнь в Гвинсиле будет идти своим чередом. Как только я отойду от шока (Боре почему-то казалось, что я в шоке), смогу вновь включить вывод изображения, а когда ситуация в городе изменится к лучшему (например, если поймают  Грамвера), я смогу снова посетить свой город.
    Меня такая перспектива не устраивала. И я прямо сказал об этом Борису. Я не намерен смотреть на статичный вид за окном, тогда как буду знать, что там продолжается  жизнь, там происходят  неведомые события, и какой-то подонок каждый вечер увозит мою Инглис.
Нет уж, извините: я придумал город, я сочинил свою девушку, теперь я хочу всё о ней знать, я хочу посещать Гвинсил, я имею на это право.
— Вы слишком увлеклись, — сказал Боря. — Я не знаю, как еще можно вас переубедить, если даже к делам своей фирмы вы полностью равнодушны. Или  хотите дождаться, когда
         ваше окно арестуют за долги?
— У меня нет долгов.
— Пока нет, но если ваши дела и далее пойдут с такими успехами, то я вам не завидую. Спросите у своей сотрудницы, у Кати, спросите о делах, вы узнаете много интересного.
    В этот момент мне не нравился ни сам Боря, ни его тон, ни тот факт, что он бесцеремонно  вмешивался в дела моего предприятия.
— Итак, — я перешёл на официальный тон, — ставлю вас в известность, что как клиент фирмы «Занескол» недоволен качеством ваших консультаций. Если вам не достаточно устного замечания, я могу изложить свои претензии в письменной форме. Прошу доложить вашему руководству, что я хочу иметь дело с другим консультантом.
— Ха! — громко усмехнулся Боря. — Вы что же, даёте мне отставку? Милое дело! Давайте.
Давайте-давайте. Излагайте в письменной форме свои претензии, у нас будут долго смеяться. Вы знаете, для чего я пришёл сегодня? Не знаете. Для того, чтобы сообщить новость: со вчерашнего дня консультации для вас становятся платными, так как бесплатно мы консультируем клиента в течение одного месяца со дня продажи окна. Вчера истёк месяц, так что вы теперь должны платить за каждый вызов. Но ваша платёжеспособность, мягко говоря, вызывает сомнения. Поэтому руководство фирмы, то самое, которому вы собираетесь на меня жаловаться, поручило мне выяснить: намерены ли вы платить за консультации? Если нет, тогда любуйтесь  видом из окна без нашей помощи. Если не сможете обойтись без консультанта – платите. С вашей сотрудницей мне пришлось беседовать лишь потому, что вы были невменяемы. Мне больших трудов стоило вас растормошить. С кем ещё я мог обсудить столь деликатную проблему, если вы без сознания валялись в своём кресле и находились где-то между окном и нашим грешным миром? Я просмотрел программу и поговорил с Катей. Конечно, она не обязана столько всего рассказывать.
— Я её уволю.
— Дело ваше. Но, согласитесь, не она виновата в том, что вы решили ночевать в городе за окном, а утром не нашли дорогу назад.
— Из ваших программ сам чёрт не выпутается.
— Выпутается, если будет внимательно читать инструкции и соблюдать спокойствие при работе с программой. А что вы вчера творили? Вспомните. Не открылся канал — у вас паника. С перепуга начинаете открывать резерв. Он у вас тоже не открывается. Вы пробуете открыть следующий канал…
— А что оставалось делать?
— Подождать — вот что нужно было. Три секунды — стандартное время открытия канала. Если программа имеет сеть подпрограмм, то каналы сообщений могут открываться от трёх до десяти секунд. Но вы и секунды не ждали. Я проверял. Уже на второй секунде — бабах — запрос резервного канала. Через секунду запросили второй канал, ещё через секунду запрашиваете резерв второго. Музыканты на рояле и то медленнее играют. Вы же сами до ужаса усложнили программу, перегрузили её лишними запросами, а потом захотели от невероятного быстродействия.
              По тому, как эмоционально Боря взмахивал руками, можно было догадаться, что он               
взбешён  моей не компетенцией в вопросах электроники и программирования. Сегодняшней ночью я проявил себя не лучшим образом. Признаюсь, я ошибался с этой чёртовой программой, но ведь я не профессионал и, кроме того, впервые остался один на один с такой сложной задачей. И всё-таки я выбрался. Правда, не уверен, что обошёлся без помощи Бори.
Очень похоже, что это он меня вытащил, когда увидел мою безнадёжную растерянность. Хотя есть вероятность, что один из каналов случайно открылся, а значит, я выбрался сам, —
достоверно я этого не знал.
    Глядя на Борю, на этот неожиданный всплеск эмоций, слушая его гневно-возбуждённую речь, наполовину состоявшую из специальных терминов, я понимал, что в дальнейшем не смогу  обходиться без консультаций. И в качестве консультанта мне нужен именно Боря и никто другой.
    Он хороший специалист. Профессионал, глубоко переживающий за своё дело. За несколько ошибок он готов испепелить меня взглядом, не говоря уже о граде ругательств в мой адрес. По его понятиям меня следовало стереть в порошок, ведь я оскорбил святое: не прочитал инструкцию и с прохладцей отнёсся к некоторым основам программирования. Это задело его за живое. Помимо того, я стал возмущаться и предъявлять претензии. Это его и взбесило. Ясно, человек, который смеет нарушать правила программирования, просто не должен разговаривать. В понимании Бори такой человек заслуживает казни.
    Я люблю иметь дело с надёжными людьми, которые не кривят душой, умеют называть вещи своими именами, умеют держать слово. Боря из таких. У него развито чувство
собственного достоинства, которое он сейчас отстаивает, споря со мной и выплёскивая  эмоции наружу.
     Кто я в его глазах? Зажравшийся хозяин маленькой фирмы, которому надоело в этом мире буквально всё, который потерял вкус к работе и решил поискать развлечений где-то в области компьютерных программ, за окном, с кем-то из вымышленных людей. В своё оправдание я могу сказать, что Боря сам навязал мне этот мир и заоконные развлечения. Но, если я  хочу быть честным перед собой, то никогда так не скажу. Ведь я отлично знаю, что Боря просто выполнял свою работу, грамотно справлялся с обязанностями консультанта.
    Я пошёл на примирение.
— Вопрос решён, Борис, — сказал я, — признаю, что допускал ошибки в обращении с такой нежной программой. Отсюда следует, что я не смогу обойтись без вашей поддержки. Я готов заключить договор, предлагаю вам работу.


Глава 12



    На этот раз я оказался в Гвинсиле вовремя. Было без пяти минут пять. Я бежал к антикварному магазину, предвкушая встречу с Инглис. Она вот-вот должна появиться.
    С Борисом я поссорился, он так и не дал согласия работать со мной. Обещал, что фирма пришлёт другого консультанта. Сейчас этот вопрос беспокоил меня меньше всего. Я даже не представлял себе, как буду выбираться из города без посторонней помощи. Вообще я не должен входить в город, так как не оплатил услуги фирмы «Занескол» и не оформил продление договора. Формально они имели право меня оштрафовать. Но и это меня не беспокоило — всё заслоняла предстоящая встреча с Инглис.
    Вот и она.
— Постойте! — кинулся я к ней. — Извините…
И только тут я понял, что не знаю, о чём говорить. Что спросить? Все слова в один миг показались глупыми, ненужными, лишними.
    Инглис, она стояла передо мной, живая настоящая девушка, мечта, воплощение всего лучшего, что я ценил в женщинах. Белокурая стройная девушка с весёлыми серыми глазами, — всё как я просил в программе. Я был в восторге, но так и не смог выразить своё чувство словами.
    Видимо, я не произвёл на неё впечатления. Она прошла мимо, бросив презрительный взгляд в мою сторону. Подошла к скамье, села, в точности следуя предписаниям программы.
— Простите, вы, кажется, интересуетесь антиквариатом? — нашёл я наконец тему для беседы и сел на скамейку рядом с Инглис.
    Она промолчала в ответ и даже не взглянула на меня.
    Как ни странно, мне это понравилось. Она была просто обворожительна. Ну да, конечно, она не хочет иметь дело с подозрительным типом, каковым я предстал в её глазах. Благородная натура.
— У меня для вас есть деловое предложение, — продолжил я, — так, маленькая очаровательная безделушка, старинная бронза, статуэтка. Понимаете, дело в том, что я художник…
     Тут я умолк, потому что представился художником неожиданно для самого себя. Я импровизировал. Теперь нужно было срочно придумать продолжение, чтобы не молчать долго. Главное, не молчать. Ведь она даже повернулась ко мне на долю секунды, и я заметил в её взгляде интерес. Значит, художник  —  это хорошо. Но, что же дальше?
— Старинная бронзовая статуэтка, — повторился я, — античная богиня Афродита, она отлита в эпоху… — я стал перебирать в памяти названия эпох, лишний раз убеждаясь, что являюсь полным профаном в искусстве.
     Инглис ещё раз повернулась в мою сторону и почему-то посмотрела на мои ботинки.
— Специалисты считают, что она была отлита в эпоху позднего барокко, — выпалил я словно студент на экзамене.
     Она молчала. Она снова потеряла ко мне всякий интерес и теперь смотрела не на меня и даже не на мои ботинки, а на дорогу, на тот поворот, где уже появился злополучный автомобиль с водителем, которого я  ненавидел.


Глава 13



    Машина лихо затормозила. Послышался хлопок дверцы. Далее всё происходило так же, как я видел это из своего окна. Появился молодой человек: низкорослый, мускулистый, гладко выбритый, со слегка одутловатым лицом. Инглис поднялась. Он приблизился к ней, поцеловал в лоб, что-то прошептал, я не расслышал его слов. Потом он заметил меня.
— Кто это? — спросил он у неё, кивком головы указав на меня.
— Откуда я знаю? — ответила она с искренним возмущением.
— Ты опять? — строго спросил он. — Вспомнила старые грехи?
— Да что ты привязался! Не знаю я его. Сидит себе мужик, может, ждёт кого-то.
— Ладно, верю. Поехали.
    И снова всё происходило как обычно. Они сели в машину. Почти бесшумно завёлся двигатель, и через минуту они скрылись за поворотом.
    Я остался наедине со своими мыслями. Точнее сказать, остался наедине со своими разочарованиями.
    Во-первых, голос Инглис производил отталкивающее впечатление. Я никак не ожидал, что у неё до такой степени неприятный голос. Хрипловатый, в низкой тональности, он мог принадлежать мужчине, но не этой очаровательной девушке.
    Отношения  Инглис и водителя тоже меня разочаровали. Заметно, что у них всё очень серьёзно. Не удивлюсь, если они официально являются женихом и невестой. Он устраивает ей сцены ревности, полагая, что имеет на это право. Судя по всему, подобная сцена у них не редкость.
   Меня злило, что я так и не смог поговорить с Инглис. Я был для неё как пустое место. И я не узнал ничего нового, просто посмотрел вблизи на то, что не раз уже видел из окна. Меня донимала одна идея, суть которой в том, что я находился в унизительном положении и должен за это каким-то образом отомстить. За пренебрежительный кивок в мою сторону надо наказывать. Парень каждый день увозит девушку, которую я вправе считать своей. Сейчас он увёз её чуть ли не из моих рук. Этого нельзя так оставлять. Я должен что-то сделать. Иначе я перестану себя уважать.
    Ведь можно его ударить, можно попытаться отбить у него девушку, можно разбить стекло в машине, — да много чего можно придумать.
    И я стал думать о мести.
    Возвращаться домой не хотелось. Я решил получше ознакомиться с городом, побродить по улицам, а заодно и продумать план своих дальнейших действий. Естественно, в первую очередь меня интересовало то направление, куда ежедневно уезжала Инглис со своим парнем. Поэтому я энергично пошёл в сторону перекрёстка, где только что скрылась их машина.


 Глава 14


     Там было много смешного, за поворотом. Во-первых, само название улицы звучало комично. Точнее, на слух оно воспринималось вполне обычно – улица Раздольная, но на
указателе  написано было так: Раз Дольная. На следующем перекрёстке стало понятно, что есть ещё и улица Два Дольная. Можно было предположить, что у них имеется и Три  Дольная.  Я   продолжал привыкать к шуткам моей программы.
    Развлекли меня и круглые тумбы с объявлениями. Такие тумбы ставили в городах где-то в конце XIX  или   начале XX века. Содержание объявлений, их стиль и графика тоже напоминали ту эпоху.
         «Приехалъ цирк! Прiглашаем посмотреть на чудеса, на клоуна, на сiлача».
Сообщалось, что известный факир   г-н Браузель в цирковой программе на глазах у публики распилит свою ассистентку г-жу Браузель, а затем будет метать ножи в стоящую у стены с яблоком на голове мадемуазель Браузель.
    Особенно запомнилась фраза: «Последний кинжал пронзит сочный плод».
Чувствовалось в этих словах нечто поэтическое, содержалась какая-то особая магия. Мне кажется, в те времена умели завлекать людей на подобные зрелища. Как ни странно, тогда был золотой век для искусства рекламы. На публику воздействовали словом, силой фраз и красотой стиля. Ни тебе видео, ни звуковых  эффектов  — только слова.
    Читаешь: «Пронзит сочный плод», — и уже хочется пойти туда, в цирк, чтобы увидеть и этого Браузеля, и его мадемуазель, и особенно то мгновенье, когда кинжал действительно попадёт в яблоко, то есть в прямом смысле пронзит сочный плод.
   Сейчас так не умеют. Рекламисты надрываются, из кожи вон лезут, пытаясь придумать новые методы воздействия на людей, всяко изощряются, — но не дано им подняться до высот, которые уже были достигнуты рекламой в старину, когда к словам и фразам относились с трепетом и почтением.
    Что в рекламе сейчас? Сплошное повелительное наклонение. Слушай, покупай, открой для себя то-то и то-то, выбери лучшее. Как-то всё мелко, примитивно и грубо. Представляю, если бы тут написали: «Иди, смотри на Браузеля!», — я на такое не обратил бы внимания. Очередное требование наглых рекламистов. Чего ради я должен смотреть на какого-то пройдоху с его тусклыми фокусами? А вот если «последний кинжал пронзит сочный плод», тогда совсем другое дело, посмотреть на это интересно, даже если ты смутно догадываешься, что на реальном представлении Браузель схалтурит и просто кинет ржавый ножик мимо гнилого яблока.
    Ещё одно объявление показалось мне симпатичным:
                «Меняю корову на компьютер».
Был в этом своеобразный парадокс. Связь времён или что-то  подобное  — не знаю, но мне понравилось.
    Самым загадочным было объявление-вопрос «Где ты?» — крупными жёлтыми буквами на синем фоне. Листы с этим странным текстом висели в нескольких местах по всей тумбе.
То ли объявление, то ли плакат, то ли реклама  —  не поймёшь. Поэтому и хотелось написать рядом: «Что это?». Я так и сделал.
    Полиция появилась почти мгновенно.
    Оказалось, что в Гвинсиле нельзя хулиганить. Мой поступок стражи порядка расценили именно как хулиганство. Я испортил очень важное объявление. Папа разыскивает свою дочь. Ушла два дня назад из дома и не вернулась, пропала. Тогда папаша заказал в типографии такое вот сообщение, которое надо понимать в смысле «Дочка, отзовись!».
Само по себе сообщение, конечно, выглядит весьма оригинально, но ведь и папаша не совсем обычный гражданин, а какой-то, как я понял, крупный чин в полиции города.
    Девчонка пропала, полиция в поисках. Кроме того, полисмены следят за состоянием объявлений — чтобы никто не срывал. А я вот, получается, испортил одно из них. Мне теперь грозит штраф, либо что-то похуже.
— Вы должны отвечать за своё деяние по всей строгости закона, — сказал полицейский, который, по-видимому, был за старшего.
    Я попытался узнать, что гласит закон, в нарушении которого меня обвиняют; какой параграф какого раздела я нарушил, какое наказание меня ожидает.
    Ответ был исчерпывающим:
— Вы нарушили «Кодекс чести», закон семь, статья два, — и оба полисмена застыли на месте в молчании, вытянув руки по швам; то ли отдавали дань уважения закону, то ли просто старались вспомнить содержание статьи.
— Э-э, извините, — побеспокоил я их, — а нельзя ли пояснить конкретнее.
— Слушайте, — сверкнул глазами старший, — если вы нарушили правила поведения в приличном обществе, если вы испачкали грязью полезное сообщение…
— Но ведь я ничего не пачкал грязью!
— Сделали непозволительную надпись.
— Что же в ней такого непозволительного?
— А вы считаете, что можно безнаказанно писать на объявлениях матерные выражения?
— Постойте. Я написал всего два слова, которые, в сущности, являются безобидным вопросом.
Я это сделал в шутку. Судите сами, объявление несколько несуразно, в нём очень мало информации. Если папа ищет дочку, то и написать стоило подробно: возраст девочки…
— Двадцать  лет, — рявкнул младший по чину полицейский.
— Цвет волос, — продолжил я.
— Тёмно-каштановый, — последовал очередной возглас.
— Рост? — строго спросил я, и полисмен, вытянув шею, словно автомат повторил заученную информацию.
— Сто семьдесят.
— Вы её встречали? — спросил старший.
— Нет.
— Зачем писали это? —  он указал в сторону тумбы.
— Я же объясняю — пошутил.
— Это смешно?
    Таким вопросом полицейский поставил меня в тупик. Вопрос неожиданный и прямой. Что можно на это ответить, если я сам не знаю, какого чёрта мне взбрело в голову писать эту ерунду.
— Поймите, тут дело не в каком-то особом  юморе, здесь нормальная, естественная для любого человека логическая последовательность. Вот я иду, читаю вопрос «Где ты?». И мне интересно узнать, а что это, собственно, как это понять? Это объявление, это плакат, это реклама, — вот я и спрашиваю.
   
  Полицейский меня не понял. И это меня совсем не удивляло, так как я сам себя не понимал. Этот город, эта странная улица, полицейские, моя беседа с ними, вопросы и
ответы  —  всё было таким настоящим, таким осязаемым, что в итоге появлялись сомнения в реальности моего родного мира. Стало казаться, что я живу здесь, в Гвинсиле, вникаю в его проблемы, задумываюсь о поисках великовозрастной девахи, стараюсь оправдать себя в глазах этих придурковатых полисменов; а мой мир,- в котором остались привычные вещи, улицы, имена, — ушёл в сон, в туман, куда-то на задний план, Гвинсил заслонил его собой.


 Глава 15
 

    Они меня арестовали. Дело в том, что я действительно написал выражение, которое и в нашем мире, и здесь, в Гвинсиле, принято считать нецензурным. Как у меня это получилось, сказать не могу.  Когда я рискнул, доказывая свою правоту, прочесть свою надпись вслух, то вместо безобидного вопроса увидел такое сочетание слов, какое обычно я не произношу. Я вообще редко использую подобные выражения в своей речи, а если стал бы это писать, оформил бы всё несколько грамотнее. «Еби ё мать», — такая надпись красовалась на том самом месте, где я недавно царапал свой вопрос «Что это?».
— Вы и теперь будете с нами спорить? — ухмылялся всей своей гнусной рожей полисмен.
    Опять моя программа даёт сбой, опять я сталкиваюсь с очередной загадкой города Гвинсила, мне снова становится интересно.
— И что же меня за это ждёт, штраф?
    Оказалось, полицейские не штрафуют —  они только арестовывают. Решение о наказании преступников выносится либо в участке, либо в управлении, либо в суде. И меня повели в участок. Сказать «повели», будет не совсем справедливо, ибо меня не вели, а провожали.
Должен отметить вежливость и корректность гвинсильских полицейских. Они следовали за мной на почтительном расстоянии, время от времени подсказывали правильный путь.
— Здесь налево, — сказал старший.
    Я свернул.
— Граница районов, — добавил он.
— Ну и что? — спросил я.
— Ничего, только мы сейчас в Исме, наш участок тоже в Исме, но пройти к нему ближе через два квартала Сомбура.
    На моих глазах полицейские сменили внешность. У старшего быстро выросли усы, а второй стал как-то полнее, шире в плечах и выше ростом. У обоих сменились нашивки на рукавах.
— Что это с вами?
— Входим в соседний район, меняем форму, — пояснил старший.
— Тут сержантам положены усы, — с некоторой завистью прибавил его подчинённый.
    Мы входили в так называемый Сомбур. Райончик явно беднее предыдущего. Странно, что в Гвинсиле существует такое. В городе мечты — и вдруг такая приземлённость.
— Изнанка жизни, — сказал я в задумчивости.
— Не разговаривать! — строго прикрикнул усатый сержант.
    Я всё никак не мог привыкнуть к его новому виду.
    Изменились и характеры полицейских, и даже их манера обращения со мной, — теперь они держали меня за руки и слегка подталкивали вперёд при каждом шаге.
    Мы прошли два квартала, миновали границу районов и снова оказались в Исме. Всё вернулось на свои места: усы у сержанта исчезли, второй полисмен изменился в комплекции, вернувшись к прежнему виду; руки мои отпустили. Мне указали на тёмно-красную дверь двухэтажного кирпичного здания. Я вошёл.
— Куда? — сонный полицейский сидел у тумбочки с телефоном и жевал жвачку.
— Проходи, не обращай на него внимания, — успокоил меня сержант, входя следом.
— Я спрашиваю, куда? — обиделся сонный.
— Молчи уж, — отмахнулся сержант, и я спокойно прошёл вперёд по длинному коридору.
— Сейчас идём к капитану, — говорил сержант, когда мы поднимались на второй этаж, — он будет тебя допрашивать, говори ему всю правду, не нужно врать и хитрить, но только не стоит говорить о том, что мы шли через Сомбур. Если спросит — мы шли в обход. Хорошо? В обход. Скажешь?
    Было странно, что сержант вдруг перешёл на ты и просьбу свою излагал вполголоса с просительной интонацией.


Глава  16



   Вскоре я предстал перед капитаном. Огромный кабинет поражал своим великолепием, словно я находился не в казённом учреждении на допросе у полицейского чиновника, а в люксовой каюте на борту круизного лайнера. Всё вокруг оформлено в стиле, которому трудно подобрать название: тут вам и классика древних греков, здесь и роскошь эпохи
Франциска I, а кое-где просматривались элементы средневековой культуры Японии.

   Много   картин. Особенно заметной была картина в духе импрессионистов: девушка в ярком зелёном  платье; босоногая, она стояла в луже и держала в руке яблоко; её мокрые волосы говорили о том,  что она попала под дождь, а  весёлый взгляд сообщал, что ей хорошо и радостно в том мире, где  её нарисовали.
— Любите живопись? — приблизился капитан, человек примерно пятидесяти лет,       убелённый сединами обладатель пышных усов. Он курил трубку.
— Не очень, — ответил я. — Картины статичны. В них нет действия. Мне больше нравится кино, там всё движется, меняется.
— Наверное, большой любитель порнофильмов.
— Почему вы так решили?
— Движется, меняется, — передразнил он и перешёл в деловую тональность:
— Я капитан второго участка Исмы. Моё имя Сайорс… Сайорс, - повторил он, — чёрт, забыл дальше.
   Капитан обратился к двери и прокричал:
— Гил, напомни!
— О! —  послышался возглас сержанта  из коридора.
— Вот, — обрадовался капитан, — моё полное имя Сайорс О. Правда, вам его знать не обязательно. Вы преступник. Кстати, Гил, что он там натворил?
— Испортил объявление, — раздалось из-за двери.
— Плохо, — с красноречивым сожалением вздохнул капитан и снова обратился ко мне:      — Итак, вы согласны с утверждением, что вы настоящий преступник?
— Не совсем.
— Это как?
— В деле много спорных вопросов. А некоторые вещи мне совершенно непонятны. Всё-таки не нужно забывать, что я иностранец, нахожусь в вашем городе по частному делу.
    Капитан меня не слушал. Он подошёл ближе к двери и поинтересовался:
— Вы нашли дочь Бомжевича, Гил?
— Нет, — последовал ответ сержанта.
— Где она может шляться?
— Не знаю.
— Слушай, Гил, а что это вдруг случилось, что ты стоишь там за дверью и не входишь в кабинет?
— Инструкция.  Не могу нарушать.
— Что ж мне теперь вот так с тобой через дверь и разговаривать?
— Вероятно, да.
— Чёрт знает что! — возмутился капитан. — Дикость какая. Понапридумывают там, а я должен орать через дверь. Но, будем надеяться, что скоро всё поменяется и вернётся в норму. Приступим к допросу. Значит, вы преступник, вас доставили ко мне. Да, интересно, а каким путём вы шли, как вас привели?
— В обход, — ответил я, вспомнив о просьбе сержанта.
— Гил, ты слышал? — крикнул капитан. — Он говорит, что вы шли в обход.
— Нагло врёт. Мы прошли через Сомбур. Мы ведь не идиоты — тащиться через пять кварталов.
    Капитан с наслаждением затянулся из трубки, выпустил дым правильным колечком и спросил:
— Зачем вы соврали?
    Вероломство сержанта меня нисколько не смутило. Я уже привык ко всяким неожиданностям. Сейчас я беспокоился лишь о том, как бы поболезненнее отомстить.
— Вы знаете, капитан, ваш сержант замыслил злостную измену. Мне кажется, он от вас что-то скрывает. Он просил, чтобы я не рассказывал вам всей правды, которую знаю…
— Стоп, — перебил он, — с этого момента начинаются ваши показания, я должен записать.
    Он прошествовал через весь кабинет, аккуратно водрузил свой толстый округлый бабский зад на кресло, похожее на трон, и вытащил журнал в полосатом переплёте. Полистав его, спросил:
— Ваше имя?
    Я помнил, что мы с Борей придумывали какой-то псевдоним, но я совершенно забыл, как он пишется и произносится. Более того, я и своё настоящее имя не мог вспомнить, поэтому сказал первое, что пришло на ум  — Уинстон.
— Черчилль, — добавил я неуверенно.
    Капитан сделал запись.
— Так вот, Уинстон Черчилль, длинное у тебя имя, долго писать, да уж ладно — привыкну.
Теперь ты самый обыкновенный преступник, церемониться с тобой никто не будет. Думаю, нужно кинуть тебя в тюрьму. Есть за что: испортил объявление, пытался оклеветать благородного сержанта. Но сначала я должен провести с тобой воспитательную беседу. Слушай.
    Он поднялся и, мерным шагом следуя по кабинету в моём направлении, начал.
— Ты должен запомнить, что мы никого не наказываем за преступления, а помогаем оступившимся и заблудшим исправить ошибки. У полиции города на текущий момент две важнейшие задачи, которые…
    Капитан взял со стола папку с надписью «Очень важный документ» и раскрыл её. Пару секунд он соображал, потом продолжил:
— Итак, две важнейшие задачи, которые заключаются в том, что их четыре. Первая и самая главная — борьба с кэхами и наркоманами. Ты не из них? Нет, не похож. И это тебя спасает от виселицы. Далее, вторая задача — борьба с маньяками и убийцами; третье — это борьба с воровством и поиски пропавшего добра. Господи, нам ещё искать эту чертовку — дочь Бомжевича. Как подумаю — волосы дыбом.
    Захлопнув папку, капитан бросил её на стол.
— Вы ничего не сказали о четвёртой задаче, — напомнил я.
— А-а, — небрежно махнул он рукой, — самая непонятная статья. Пишут в инструкциях, что нужно бороться со взятками и должностными преступлениями. А как с этим бороться?
— Ну как же, с этим нужно бороться всеми силами и всем обществом, — произнёс я расхожую фразу, которую не раз слышал по телевизору.
— Много ты понимаешь! Всеми силами. Если, допустим, я сам совершаю должностное преступление, то как мне бороться против себя?
— А вы не совершайте.
— Хо! Сказанул тоже мне. Не совершайте. Мне же выгодно его совершить. Понял? Вы-год-но. И что с этим делать?
— А меня, значит, вы хотите наказать всего лишь за то, что я испортил объявление?
— Да, хочу наказать, ибо не понимаю, какую выгоду ты мог с этого иметь.
— А может, мне заплатили.
— Кто? Если кто-то заплатил за это специально — он преступник, а ты его пособник. В таком случае, вам обоим  грозит виселица. Кроме того, тебя можно обвинить в распространении порнографии, так что лучше помалкивай.
    Насколько мне было известно, капитан не знал содержания той надписи, за которую меня арестовали. Сержант сообщил ему только о том, что я «испортил объявление».
— Интересно, почему вы решили, что я распространяю порнографию?
— О господи, да любого можно в этом заподозрить. Разве не так?
— Логично, — согласился я.
— Вот и не приставай ко мне! — капитан взорвался в гневе.
— А я и не пристаю.
— Всё! Иди, ты мне надоел. Много вопросов задаёшь. Иди.
— И куда же я пойду, — осторожно спросил я, не веря в искренность слов капитана, — если вы только что хотели посадить меня в тюрьму?
— Иди куда хочешь, отпускаю, — надоел.
   Я хотел удалиться, пока он не передумал, но в дверь кабинета постучали.
— Кто там? — взревел со злостью капитан.
    Вошёл сержант и доложил, что капитана хочет видеть Вязькин с первого участка.
— Зови.
   Вскоре на пороге кабинета появился худой болезненного вида человек в гражданском костюме.
— Новости хреновые, — заявил он с порога.
— В чём дело?
— Наш дорогой Грамвер совершил новое преступление — ограбил антиквара.
    Затем  Вязькин посмотрел на меня и остолбенел. Я сразу понял, кого он во мне узнал.
— Ты что же это, поймал его? Ты поймал! Я его заберу, — Вязькин постепенно отходил от потрясения. Он требовал выдать мою грешную персону.
— Кого я поймал? — капитан не без таланта сыграл непонимание.
— Да Грамвера же!  Он стоит перед тобой, а мы его по всему городу ищем.
   Я приготовился к скандалу с печальными для меня последствиями. Но сложилось иначе.
После непродолжительной беседы на отвлечённые темы, — о погоде и футболе, — капитан выпроводил Вязькина. Потом он достал фотографию Грамвера (то есть, по сути, мой портрет) подошёл ко мне, прислонил фото чуть ли не к моему уху, чтобы иметь возможность получше сравнить.
— А вы похожи, — сделал он вывод. — Как это понимать?
— Совпадение, — ответил я, — всего лишь совпадение.
— Нет, — возразил капитан, — никакое это не совпадение. Думаю, ты на самом деле Грамвер. Ты попался на мелочи. Но все великие преступники попадались на мелочах. Ты великий преступник. Я знаю все твои дела. Конечно, я не оправдываю убийства, но твои ограбления, просто нет слов, грандиозны. Ты, несомненно, талантлив. Эх, и такого талантливого  человека хотят поймать и обезглавить! Но, успокойся, тебе повезло, ты встретил меня, и я могу предложить тебе сделку. Поверь, нам обоим она выгодна.
     И он предложил сделку, и она действительно содержала некоторую выгоду для меня, хоть я и не настоящий Грамвер.




Глава 17
 

   Карьера и деньги  —  вот две вещи, которые интересовали капитана О более всего. Он говорил об этом откровенно, без стеснения. Этот человек обладал задатками хорошего психолога и сумел заметить, что меня могут заинтересовать иные категории, — например, спокойствие.
   Я не хотел иметь проблем в отношениях с полицией. Будет  здорово, если они отстанут от меня раз и навсегда.
— Ну, такое, чтобы раз и навсегда гарантировать не могу, но обещаю, что на моём участке ты можешь чувствовать себя в полной безопасности.
    Капитан объяснил, что в полиции Гвинсила такой принцип: каждому участку ставится определённая задача, которая для него является важнейшей. К примеру, поймать Грамвера — это задача из задач для участка номер один района Исма. Для второго участка того же района, то есть для участка капитана О, поимка Грамвера тоже важна, но не до такой степени как поиск дочери Бомжевича.
    О показал мне инструкцию, где было видно, что поиск девчонки поставлен на первую позицию, а задержание Грамвера —  на седьмую. Если подчинённые капитана найдут дочь Бомжевича, капитан получает премиальные деньги и значительное повышение по службе.
Если будет задержан Грамвер, то деньги и повышение достанутся Вязькину, а капитану О просто скажут спасибо.
— Если не забудут, — добавил он, заканчивая пояснение.
— И чем же я могу помочь?
— У тебя есть талант, есть связи в преступном мире, в твоём распоряжении почти весь персонал второго участка, сержант Гил будет главным помощником. Найди дочку Бомжевича.
— А если я откажусь?
— А ты не отказывайся, весело сказал капитан.
  Я и не собирался отказываться от его предложения и задал вопрос, чтобы он не думал, что я так легко согласился.
— Хорошо, я займусь поисками девчонки, но за это, кроме всего прочего, прошу ещё об одной услуге: предоставлять мне информацию о ходе поисков Грамвера вообще и о его последнем преступлении у антиквара в частности, то есть я хочу знать о состоянии дел на соседних участках и в управлении полиции.
— Естественно, имеешь право знать, как идёт раскрытие твоих преступлений. Я предоставлю исчерпывающую информацию.
    Мы ударили по рукам. Я поближе познакомился с Гилом, тем сержантом, который меня задержал. С этого момента мы с ним становились компаньонами.
   Капитан порекомендовал ему переодеться в гражданское, что Гил исполнил незамедлительно, тут же изменив форму одежды. В две секунды с него исчезли погоны и нашивки, его форменный китель превратился в элегантный пиджак серого цвета, тяжёлые полицейские ботинки стали изящными чёрными туфлями, изменилась причёска, а фуражка куда-то улетучилась.
— Быстро он переоделся, — заметил я.
— Профессия обязывает, — не без гордости ответил капитан О.


Глава 18


  Дочь генерала Бомжевича звали Югинной. Она была, насколько я понял, свободолюбивой девчонкой с независимым и сильным характером. Как и всякая дочь высокопоставленного
чиновника, она была натурой избалованной. Во всю эксплуатировала непомерную любовь своего папочки, выколачивая с него деньги и подарки.
   Кроме того, любила она, помягче сказать,  хулиганить. Довольно много пила спиртного, курила. Из положительных её качеств можно назвать артистизм и, что меня очень удивило, хороший вкус. Она стильно одевалась, имела чувство меры, всегда выглядела, как сказал капитан О, «согласно моменту». Надо понимать так, что она никогда бы не пошла на светский приём в банном халате или ночной рубашке, хотя многие «звёздные» барышни  в Гвинсиле позволяли себе и  такое, пытаясь удивить друзей и публику.
    У Югинны хватало других причуд. Любила шумные компании. Она вообще считала, что девушка должна появляться в общественных местах только в сопровождении свиты молодых людей, коих должно насчитываться не менее четырёх человек. Иными словами, порядочную девушку со всех сторон окружают друзья, молодые люди, словно пажи, готовые в любой момент выполнять капризы своей королевы. Без этого эскорта из высокорослых мускулистых юношей она не выходила из дома. Они сопровождали её везде: на занятиях в университете, в магазинах, в поездках за город.
    Постоянного друга, жениха или возлюбленного у неё не было. Парни из её ближайшего окружения время от времени менялись. Назвать кого-то определённого любовником или женихом было просто невозможно.
    Югинна дважды исчезала из дома на длительное время. Когда-то её искали целый месяц, но так и не нашли. Она объявилась сама и спокойно рассказала папаше, что жила в цирке.
Познакомилась с клоуном, и ей в голову пришла сумасбродная идея, которую она и
воплотила в жизнь: стала ассистенткой клоуна в одном из весёлых аттракционов. Всем дружкам она приказала молчать, и они ловко запутывали поиски, пока сама Югинна, тщательно загриммерованная, каждый вечер в течение месяца с наслаждением исполняла роль клоунессы.
   
   Цирк уехал, Югинна вернулась домой. Бомжевич был доволен.
— И где только не искали, — с упоением говорил он, — во всех ресторанах, в казино, в гостиницах, а она,  милая моя шельмочка,  вот как всех провела!
    Он был рад, что дочь нашлась сама, и ему не пришлось выплачивать премии за поиски.
    В следующий раз она шалила серьёзнее. Пропала на три месяца. И не с каким-то добрым и весёлым клоуном, а с настоящим преступником, с маньяком-людоедом, который сидел в тюрьме за убийство шестерых девушек.
    Югинна помогла ему бежать. Они скрылись в дикой пещере на берегу живописного озера. Чтобы запутать следы, отправили Бомжевичу фото: убитая Югинна лежит на мокром асфальте в луже крови. Но полиция Гвинсила продолжала искать её тело и убийцу. Правда, никому не пришло в голову поискать за пределами города.
    
   И снова она появилась сама. В этот раз она молчала, никому ничего не рассказывала. По закону она была виновна в преступлении, так как помогла бежать маньяку. Её хотели судить. Но она молчала так убедительно, что многим показалось: девушка сошла с ума и потеряла способность говорить.
— Отстаньте от неё, не донимайте вопросами, — сказал тогда Бомжевич, — девочка пережила страшное потрясение.
   И от неё отстали.
   Чуть позже она поведала своим друзьям лишь о романтической стороне приключения, оставляя за кадром некоторые неприятные моменты своего сожительства с маньяком.
   Началось с того, что группа студентов, в которой училась Югинна, посетила городскую тюрьму. Учились они на юристов, посещение тюрьмы входило в план занятий, что-то вроде практики. Разгорелся спор на тему: можно ли в короткий срок — за пару месяцев — полностью изменить мировоззрение преступника; например, маньяка-изверга превратить в скромного смиренного гражданина?
   Поскольку Югинна на своём факультете была девушкой видной и авторитетной, то не стоит удивляться, что она оказалась в числе зачинщиков спора. В пылу словесной перепалки она пообещала: дайте мне вашего маньяка, и я его перевоспитаю в считанные дни. Спор этот ни к чему конкретному не привёл. Молодые люди пошумели, покипятились, дали выход эмоциям и, — уже примерно через пятнадцать  минут никто о теме спора не вспоминал. Только для Югинны бурное обсуждение не прошло бесследно.
   
   Беседа с заключённым маньяком  — это её практическая работа. Ей предстояло сдать зачёт по данной теме. И вот девушка входит в камеру преступника, задаёт ему несколько стандартных вопросов, получает стандартные ответы, преподаватель ставит зачёт, поздравляет её с успешным окончанием семестра. Казалось, на этом всё и должно завершиться. Но факт оставался фактом: ровно через неделю студентка юрфака, дочь крупного полицейского чиновника помогла опасному преступнику бежать из тюрьмы.
    По словам Югинны, они с маньяком очень мило провели три месяца на берегу озера.
Жили как дикие люди, ловили рыбу, варили её на костре. Общались как добрые друзья. Она не напоминала ему о преступлениях, он был деликатен и заботлив. Она верит, что смогла изменить этого человека к лучшему, он больше никого не задушит, никого не съест. Расстались они по-хорошему: она дала ему денег, фальшивый паспорт.
   И вот теперь эта девушка, в характере которой причудливым образом переплелись душевная доброта с некоторым нахальством, романтичная утончённость с высокомерием,
смелость с наглостью, — она снова пропала. Странная девица вновь ушла из дома.
— От неё можно ожидать чего угодно, — инструктировал меня капитан О. Из чего следовало, что искать её тоже можно где угодно. Такие поиски могли продолжаться непомерно долго.
И меня это устраивало.
Я решил не возвращаться в офис и остаться в Гвинсиле на ночь. Я собирался искать двух девушек: Инглис и Югинну.


Глава 19


   Каюсь, что в какой-то момент времени Югинна стала представлять для меня больший интерес, нежели Инглис. Такая экстравагантная девушка, которая способна провести три месяца в обществе опасного преступника, показалась мне более живой и колоритной личностью, чем та, которую с неимоверными трудами выдумывал я сам.
   Вскоре я немного поостыл, понимая, что имею дело с хитроумной программой окна, от которой можно ждать любых фокусов и не всегда добрых шуток. Я хладнокровно заставил себя принять простую истину: капитан О, как и Югинна, как и сам город Гвинсил — всё это лишь детали, составные части общего плана, в основе которого лежит моя фантазия.
   Я могу выключить этот мир, если он чем-то прогневит меня, создателя. Находясь в Гвинсиле, я имею дело не с людьми, а с образами людей, с куклами, с которыми веду игру,-
смешную и глупую игру в этом вымышленном мирке.
   Мысль о том, что и сам я стал частью этого мирка, была мне неприятна, поэтому я решительно отметал все сомнения и страхи, постоянно убеждая себя в своём величии, могуществе и силе.
   Я вполне мог послать ко всем чертям капитана с его просьбами и предложениями, но не сделал этого исключительно по той причине, что сильно заинтересовался своей игрой, принял её правила и теперь с любопытством ждал продолжения.
   Внимательно выслушав инструктаж капитана О, мы с Гилом покинули здание полицейского участка и отправились на поиски Югинны. Вернее, мы направлялись в гости к некоему  Бадрису  Бегису, одному из многочисленных приятелей девушки.
    Мой славный город продолжал удивлять буквально на каждом шагу. Я становился свидетелем непонятных явлений. Сгорбленная старушка в широкополой шляпе находилась в двух шагах от нас. Она шла нам навстречу и, казалось, хотела о чём-то спросить, но исчезла. Просто исчезла.
— Гил, ты видел старуху?
— Нет, — спокойно отвечает мой спутник.
— Но ты не мог её не заметить, ты ведь почти столкнулся с ней нос к носу!
— Забудьте, — советует он.
   Но я не могу забыть и продолжаю расспросы:
— Что это было? Она исчезла, пропала, растворилась в воздухе. Что с ней случилось, часто здесь такое происходит?
— Не забивайте голову ненужной информацией, — монотонно отчеканил Гил.
    Дельный совет. Но, что мне делать, если в голове перемешалось всё подряд: мысли о девушках, мысли о делах, обрывки мыслей о законодательстве, о полиции, некстати вспомнился консультант Боря, потом ограбление антиквара, — как в этом сумбуре отделить полезное от бесполезного, нужную информацию от ненужной.
    Я постарался продумать предстоящую беседу с Бегисом, но на ум ничего не шло. Слишком мало я знал об этом человеке. Он студент. Живёт у своих родителей. Единственный сын в семье. Маменькин сынок. Гил знает о нём чуть больше — ему известен адрес Бегиса. Если нам повезёт, то мы застанем его дома, а если нет — тогда будем искать, искать, искать.
— Вот он! — Гил остановился и вытянул руку вперёд, указывая на совершенно пустое место.
— Кто там? — я никого не видел.
— Бадрис Бегис переходит улицу. Скорее за ним, — поторопил меня Гил, — мы же упустим его.
Гил побежал. А я всё никак не мог заставить себя прибавить шаг, так как не видел смысла в погоне за пустым местом.
— Стоять, Бегис! — орал сержант, словно гнался за опасным преступником, а не за скромным  свидетелем.
   Я не стал вмешиваться в этот странный процесс и остановился. Если Гил видит Бегиса, то он его догонит и приведёт ко мне. Сержант исчез из поля зрения, и я остался в полном одиночестве. На улице не было ни души.
   От нечего делать стал рассматривать вывески и витрины. На противоположной стороне улицы красовалось: «Ткани у Тани». Далее располагался магазин игрушек, на витрине которого стояли метрового роста, если не выше, куклы – все почему-то в военной форме. Чуть правее от вывески магазина игрушек сияла надпись: «Явная проституция». Трудно было понять назначение этой вывески, ведь под ней ничего не было: ни двери, ни окна,  совсем ничего, кроме сплошной кирпичной стены.
   
   Затем следовал магазин автозапчастей, потом офис адвоката, кинотеатр,  — а дальше мне плохо было видно. Я повернулся и стал читать вывески на своей стороне. Оказалось, что я стоял рядом с заведением «Пельменики – вареники». Дальше находился парфюмерный магазин. За магазином — бар с названием «Вагул». Вспомнилось, как дворник рассказывал, что в этом баре собираются кэхи — существа без души.
   Я подошёл ближе: массивная дубовая дверь, над ней висит декоративный светильник под старину и маленькая табличка с текстом, сообщающим о том, что бар является лучшим в городе и предоставляет развлечения на любой вкус.
   Я не верил дворнику. Не думал, что в баре могут находиться какие-то особые существа. Я не доверял тексту таблички — обычная реклама. Такие заведения всегда преувеличивают свои достоинства. Я вошёл в бар просто от скуки, не предполагая задерживаться там надолго, у меня и денег не было, — хотел заглянуть туда, чтобы увидеть, каковы они вообще, бары Гвинсила.





Глава 20



    Открыв дверь, я вошёл в узкий коридор. Там меня встретил низкого роста толстенький человек в красной панаме, военном френче, в брюках с лампасами.
— Вы пришли, вот и хорошо, — радостно сказал он, — а я тут и за швейцара, и за хозяина. Проходите, проходите прямо, там дальше ступенька, осторожнее.
— А где же бар? — спросил я.
— Внизу, спускайтесь, вас там ждут.
    Я спустился вниз по винтовой лестнице и оказался в довольно просторном зале, где, кроме бармена, находились ещё человек десять посетителей. Разные люди, различных возрастов – от самых юных до престарелых; были женщины. На обычных столах стояли обычные бутылки, рюмки, бокалы. Я видел самый обыкновенный бар и, будь моя воля, никогда не назвал бы его лучшим в городе. Забегаловка среднего уровня. Хотя не спорю, возможно, эта забегаловка и есть лучшая. Что тогда говорить об остальных?
    Я хотел уйти и уже поднялся на ступеньку, как меня остановил зычный голос одного из посетителей.
— Вы уходите?! Вот это миленькое дело. Ребята, он собрался уходить! Не успел появиться, как сразу хочет нас покинуть. А мы, дураки, ждём, а мы спорим — зайдёт ли сюда наш дорогой хозяин или нет? — человек, который это говорил поднялся из-за столика, в правую руку взял бутылку шампанского, в левую – пустой бокал и направился в мою сторону.
— Что же вы растерялись? Стоит, стесняется, посмотрите на него, — продолжал говорить он, — ведёт себя так, будто он не у себя дома. Да проходите же сюда. Или вы думаете, что я буду за вами гоняться?
— Видите ли, я не совсем понимаю, что здесь происходит. Похоже, я просто ошибся дверью. Я вовсе не собирался в бар.
— Ой, скажите ещё, что у вас нет денег на выпивку, и мы будем громко смеяться.
    После этой реплики посетители бара действительно засмеялись. Они смеялись по-доброму, от души, и этот смех совершенно меня не злил. Видимо, в баре «Вагул» существовали какие-то нормы, принципы и правила, которых я не понимал, но я чувствовал, что посетители не враждебны ко мне. Человек с бутылкой шампанского смеялся громче всех. Его щёки так забавно тряслись, что и мне стало весело.
    Потом началась неразбериха: люди подходили ко мне, протягивали руки в приветствии, что-то говорили, представлялись, но я не запоминал имён. Одна из дам чмокнула меня в щёку и тут же принялась вытирать с неё помаду, принося извинения.
    Запомнилось, что бармена звали Володя, а человека с шампанским Львом Николаевичем.
— Лев Николаевич, Лев Николаевич, — доносилось с разных сторон, — похоже, вы ошеломили нашего гостя, нельзя же так.
— Какого гостя? — гремел в ответ Лев Николаевич. — Это он гость?! Да он здесь хозяин. Вы забываете, что он хозяин. Это мы гости.
— Позвольте спросить, — молодой человек в джинсах и широкой рубахе в крупную клетку тронул меня за рукав, — вы, если не ошибаюсь, из начинающих?
— В каком смысле? — не понял я.
— Ну, как бы это, вы не очень хорошо разбираетесь в программировании.
— Сказать откровенно, я совсем не разбираюсь в программировании.
— Это заметно, — он чему-то обрадовался, — я сразу это понял, как только вошёл в Гвинсил. Во-первых, у вас очень слабая защита. Коды вашей программы я взломал буквально за пять минут.
— Коды?!
— Ну да, защиту программы. Она оказалась настолько примитивной, что я вошёл в город без проблем, хотя готовился к трудностям.
— Подождите, вы хотите сказать, что проникли, то есть вошли в мой город так же, как и я сам? И все, кого я здесь вижу…
— Все мы ваши гости — совершенно верно. Здесь очень много хороших специалистов. Например, Лев Николаевич, как видите, пользуется всеобщим уважением; есть у нас и Семён Петрович, он сейчас наверху.
— Такой, в красной панаме? — догадался я.
— Да, это он, вы не могли его не заметить. Талантливый человек. Представляете, он в своё время занимался усовершенствованием программ для крупных научных вычислительных центров и доработал бейсик, приспособив его к персональным компьютерам. Чуть позже Бил Гейтс в Америке сделал то же самое. Если бы Семён Петрович жил в Штатах, он стал бы миллионером, а тут получил премию в сорок рублей и до сих пор считает, что не сделал ничего значительного, лишь внёс небольшое рацпредложение. Институт, в котором он работал, разорился —  разворовали. Семёна Петровича вышвырнули на улицу за год до пенсии. И он работал этот год не то электриком, не то сантехником. Ушёл на пенсию, распродал всё, что там у него было, чтобы купить хороший компьютер. И даже его он усовершенствовал так, что, прямо скажу, Семён Петрович сейчас обладает  компьютером с возможностями крупной вычислительной системы. Он решал какие-то свои задачи и случайно, как он говорит, набрёл на ваш город и ради развлечения взломал ваши коды. Вы знаете, ему здесь так понравилось, что он решил не возвращаться обратно. Но странно, в нашем баре он выбрал для себя амплуа клоуна, шута, скомороха какого-то. Не могу понять. Гений в роли клоуна — этого никак не пойму.
    Семён Петрович спускался по винтовой лестнице.
— Вот и он сам, — сказал мой собеседник, — поговорите с ним и узнаете много интересного.
— Вы уже со всеми познакомились? — поинтересовался Семён Петрович, поравнявшись  с нами.
— Со всеми, —  ответил я, — правда, не все имена запомнил.
— Хе-хе, — усмехнулся старик, — это бывает, не всё сразу. Вам налили шампанского?
— Ещё не успел, Сеня, — гаркнул у меня над ухом Лев Николаевич, — ты видишь какая встреча, все накинулись на бедного парня, терзают его расспросами, не дают подойти.
   Он наполнил бокал и протянул его мне. Я чувствовал, что надо сказать что-то вроде тоста, но не нашёл достойных слов и, поднимая бокал, промямлил:
— Рад вас видеть, ваше здоровье, — после этого я осушил бокал до дна, мне уже несколько часов хотелось пить.
   Напиток оказался невкусным, я невольно скривился.
— Не понравилось, — заметил Семён Петрович.
— Хорошо, — соврал я, — всё нормально, просто я давно не пил.
— Если будут пожелания по вкусам, не стесняйтесь, говорите прямо, — посоветовал Лев Николаевич, — мы доведём до ума любой вкус. Мы  с Семёном Петровичем любим ставить эксперименты со спиртным.
— Кстати,  у вас в городе плохой спирт, — встрял в разговор мой собеседник в клетчатой рубахе.
— Валера, не судите строго, мы это место в программе ещё доработаем, — успокоил его Семён Петрович. — Качество спирта можно улучшить так, что не отличите от настоящего. Ассортимент напитков разнообразим. Что у нас сейчас? Только виски, водка и коньяк. Вот ещё, правда, шампанское разработали. А ведь можно придумать вина, коктейли, сколько есть интересных рецептов настоек и наливок. Нам просто надо успеть все эти рецепты перевести на программные языки. Работы много. Жаль, что никто не хочет помогать. Вот вы, например, Валера, не хотите заниматься напитками.
— Я, Семён Петрович, с удовольствием, но специализация у меня, знаете, другая. И там тоже много работы.
— По девушкам твоя специализация, знаю-знаю, — подмигнул ему Семён Петрович.

Глава 21

      
    В баре «Вагул» собирались хакеры. Любители гулять по компьютерным сетям. Люди разных возрастов и профессий, они часто заходили  сюда, в мой Гвинсил. Многим он понравился, но некоторые гости критиковали его на чём свет стоит. Ругали фирму «Занескол»  — мне казалось, ругали не без оснований.
    Хакеры есть хакеры. Я немного знал психологию этих людей. Встречался с ними, были такие среди моих знакомых. Я их не понимал, когда они переходили на сугубо профессиональный язык, когда начинали говорить о памяти в столько-то мегабайт или о быстродействии программ и процессоров, о достоинствах тех или иных поисковых систем. Они общались на своём особом языке, и если этот язык был для вас в диковинку, то к вам относились с некоторым высокомерием. Человек, который мало что знал о мегабайтах, или не понимал значения терминов, выглядел в их глазах презренным тупицей.
    Себя они всегда считали умными людьми. В моём же понимании они были больными. Я всегда относился к ним с жалостью, примерно так же, как к наркоманам. Мне нравилась только одна черта в характерах этих людей — свободолюбие. Оно проявлялось у всех без исключения, с кем я был знаком. Эти люди не терпели зависимости в каких-либо формах. Например, ненавидели зависимость от начальства, от жизненных обстоятельств, от предписаний и инструкций.
    Хакер – это нарушитель. Смысл существования хакера заключён в том, чтобы доказать всем крючкотворам и бюрократам: человек свободен, личность независима, а значит, талантливый всегда сможет обойти любые препятствия. Для хакера нет понятия «нельзя». Что там нельзя? Грабить банки с помощью компьютера.  Не волнуйтесь, хакер обязательно попытается ограбить банк. Нельзя вводить вирусы в программы? Хакер займётся разработкой нового вируса и запустит его в сеть, чтобы показать уязвимость и несовершенство современных программ.
   Что там ещё? Ах, нельзя входить в город Гвинсил. Конечно, ведь это частная программа и фирма «Занескол» гарантирует её неприкосновенность. Именно это и привлекает хакеров — возможность обойти защиты и разгадать коды, взломать программу. Плевать хотел хакер на инструкции фирмы.
   Я перезнакомился со всеми гостями, открыл для себя много нового и пришёл к выводу, что в баре собрались типичные хакеры. Взломщики, мелкие жулики или бандиты, - можно их называть как угодно. Преступники компьютерного века. Своеобразные пираты. Несомненно одно: все они люди интересные, неординарные личности.
    Но по большому счёту, ситуация, в какую я попал, была неприятной. Представьте себе, вы приходите в свой дом и застаёте там шайку разбойников, воров, взломщиков, которые проникли к вам наглым образом, сидят у вас, пьют коньячок, приветствуют вас двусмысленными издёвками типа: «Укрепляй двери, дружище, у тебя слабая защита.»
    На первый взгляд могло показаться, что посетители бара ничего не украли и никого не ограбили. Их проникновение в Гвинсил — безобидное развлечение интеллектуалов. Но на самом деле они грабили меня. Я оплачивал «Занесколу» те объёмы памяти, которые были задействованы в программе окна. И если моё пребывание здесь стоило дорого, то можно представить, в какую сумасшедшую сумму обходились мне эти милые гости.
    Кроме того, они вмешивались в мою программу. Изменяя и перекраивая её без малейшего стеснения. Конечно, программа города Гвинсила была настолько обширна, что даже усилия десятков хакеров не могли изменить её принципиально. Город уже давно жил своей жизнью, по своим законам. Но мне становилось как-то не по себе от некоторых замечаний и предложений гостей.
— Хотите, мы откроем у вас новый игорный дом, где будут играть не на деньги, а на женщин? —спросил юный хакер Сержик.
— А вам не надоел вид проспекта Галлюцинаций — эти дурацкие двухэтажные домики? Мы можем построить там крутейший небоскрёб.
    Мои  уважаемые гости печатали деньги Гвинсила — дугары.  Те самые вожделенные дугары, коих мне так не хватало.
    Мои финансовые проблемы были решены тут же: Семён Петрович вручил мне пачку с тысячей дугаров.
— Больше, к сожалению, нельзя, — сказал он, — мы ведь имеем совесть и не хотим разорить ваш город, поэтому деньги выдаём по мере острой необходимости.
— Кстати, я давно предлагал изменить дизайн стодугаровой купюры, — снова вмешался в разговор Валера.
    Бороться с хакерами бесполезно. Можно что-то предпринять против одного или двоих, но сделать что-либо против самого явления хакерства невозможно. Они способны проникать всюду, они вездесущи. И даже если я смогу каким-то невероятным способом выгнать из города именно этих, которые сейчас донимают меня своими вопросами, то я не уверен, что спустя пару дней здесь не появятся новые хакеры, другие, - и они тоже будут задавать вопросы, давать советы и, вполне возможно, будут вести себя гораздо развязнее и наглее.
   Знакомясь с посетителями бара, я уже знал, что не стану действовать против них и не буду поднимать лишний шум. Это занескольцам я должен предъявлять претензии за то, что они продали мне такую слабозащищённую программу.
    Здесь,  в Гвинсиле, в моём городе я хотел решать все проблемы тихо и мирно, избегая скандалов и потасовок, а в хакерах из «Вагула» надеялся обрести союзников и помощников.
    Семён Петрович кое-что знал о моих приключениях.
— Не доверяйте полиции, — твердил он, — и вообще вы зря связались с поисками дочери Бомжевича. Программа вашего окошка работает нестабильно, часто даёт сбои, вы рискуете, берёте на себя непосильные обязательства, пытаетесь решать задачи, которые могут завести в тупик и погубить всю программу. Вместо того, чтобы развлечься, пройтись по магазинчикам, по кабакам, посидеть в баре, покататься на пароходе, погулять в парке, — вы втягиваетесь в мало кому понятную полудетективную историю. Зачем вам это нужно?
—  Я хотел найти свою девушку.
— Вот и найдите её. Гуляйте с ней. Почувствуйте себя вальяжным туристом, пройдитесь по музеям, о барах я говорил, — да мало ли в городе развлечений.
— Но где её искать? Похоже, вы мой город знаете лучше меня, так и помогите.
— Поможем, — уверенно пообещал Семён Петрович.
    Я был доволен. Именно этого я и добивался: использовать информированность хакеров в поисках  Инглис. Семён Петрович обратился к присутствующим с просьбой.
— Господа, нашему го… хозяину необходимо узнать о девушке. В пять вечера какой-то тип увозит её из района памятника, затем они едут по улице Раз Дольная, далее следы теряются. Её зовут Инглис.
— Какой у неё цвет волос? — спросил Сержик.
— Блондинка, —  ответил я.
— Я знаю всех блондинок в Исме. Среди них нет  никакой Инглис. Это честно — я знаю всех. Не надо думать, что я бравирую. Просто я люблю блондинок, а в вашем городе их не так много.
— Может быть, она живёт в Сомбуре? — спросила хакерша Леночка.
— Возможно, — смутился я, мысленно со стыдом признавая, что не удосужился уточнить место жительства Инглис.
— Что же вы поселили свою возлюбленную в таком злачном районе, — сказала Леночка с укоризной, - ведь могли же дать ей хорошее образование, сделать карьеру, дать большие деньги, ведь могли…
— Как-то не получилось, не успел, — оправдался я.
— Знаете, я была о вас лучшего мнения.
    Я чуть было не нагрубил этой Леночке, чтобы не лезла в мои личные дела, но положение спас Семён Петрович.
— Кажется, Шурик знает, — прошептал он мне на ухо.
Подошёл Шурик — толстый пузатый мужчина неопределённого возраста в белой футболке с жёлтым слоном на груди.
— Я точно не уверен, — сказал он, — есть пивная на углу бульвара Оплошности и проспекта Диких коммунистов, её хозяин разъезжает на «Понтиаке», часто бывает там с блондинкой. Её имени я не знаю, а хозяина зовут Юрик; мы с ним пили, нормальный мужик, я могу справиться у него.
— Это далеко отсюда?
— Нет, не очень. Просто его сейчас может не быть на месте.
— Проведите меня в эту пивную, я дождусь хозяина и сам поговорю с ним.
— Да без проблем, господи. Я вас провожу. Только не могу обещать, что подруга Юрика именно та девушка, которую вы ищите.
— Ничего страшного. Если это не она, я буду искать дальше. Короче, не будем терять времени, проводите меня к пивной.
— Давайте выпьем за то, чтобы вам повезло, — Лев Николаевич протягивал бокал.
    Я не хотел пить и вежливо отказался.
— Зря, — сказал Лев Николаевич, — удачи не будет.
— Будет, — уверенно ответил я. — А вы, пейте сами эту гадость.
— Вот тут вы правы! — оживился он. — Гадость неимоверная. Однако, пьем её, пьем голубушку.
   Он опрокинул бокал и выпил его содержимое. Я торопился к выходу, увлекая за собой Шурика.
— Да не сердитесь вы так, — громыхал нам вдогонку голос Льва Николаевича, — я ведь искренне желаю вам удачи. Честное слово, от души хочу, чтобы вам повезло. Правда, реально помочь не могу. Не знаю этой вашей девушки, не встречал. Уж извините, не интересовался я всякими блондинками.
— Саша, идёмте скорее, — поторопил я Шурика и сам поспешил покинуть бар, не желая  больше слушать беспредметную болтовню Льва Николаевича.
     На улице мы встретили Гила.
— Задержать Бегиса не удалось, — доложил он.
— Почему?
— Оказалось, я ошибся и погнался за человеком, имя которого Мозель. Очень похож на Бегиса.
— Чёрт с ним, с Бегисом. Гил, скажи, ты знаешь пивную на углу бульвара Оплошности и проспекта Диких коммунистов?
— Знаю. Это «Снежинка».
— А с владельцем не знаком?
— Юрик Лодер. Кто же его не знает, почти вся полиция там пьёт.
— Я чувствую, что вы можете обойтись без моей помощи, — догадался Шурик.
— Да, похоже, так и есть, — я был даже рад, что появился повод отказаться от услуг хакера, — извините, Шурик, я вас напрасно побеспокоил.
   Обменявшись формальными любезностями, мы простились с Шуриком, после чего я обратился к Гилу:
— Скорее идём в «Снежинку», я хочу застать владельца на месте, нужно срочно с ним поговорить.
— По заданию мы должны искать Бегиса, — словно автомат отчеканил сержант.
— Мы будем его искать, но сначала поговорим с Юриком.
— Это нарушение.
    Спорить с Гилом было трудно. Он не признавал никаких моих доводов и аргументов, грозился доложить капитану о нарушении инструкций.
— Мы идём в «Снежинку», чтобы найти там Бегиса, — выпалил я последнее, что мог придумать. Это возымело успех: сержант часто-часто заморгал, приоткрыл рот и задумался.
— Только что стало известно, что Бегис проводит время в «Снежинке», — добивал я его железной логикой.
— Тогда понятно, — сдался он, — тогда мы идём в пивную.


Глава 22

   
    Пиво полезно и питательно! — такая надпись красовалась над входом в бар «Снежинка». Самого названия бара я не увидел нигде. Должно быть, его заменяла выполненная из пенопласта огромная снежинка, которая висела чуть повыше сообщения о пользе пива.
    Гил буквально вломился в помещение и с пристрастием стал допрашивать  бармена.
— Где хозяин, когда будет, Бегиса знаешь?
    От такого града вопросов бармен был ошеломлён и напуган.
— Что-нибудь выпьете? — неуверенно спросил он вместо ответа, следуя чисто профессиональной привычке. Как ни странно, своим вопросом он заметно успокоил сержанта.
— А что у тебя есть? — поинтересовался Гил.
    Прозвучал ответ из названий напитков.
— «Барабан», «Гаечный ключ», «Иголка», «Вентиль»…
— Нам с господином по «Вентилю», — распорядился Гил и важно добавил: — только всё бесплатно, мы из полиции.
   Меня смутило, что в баре совершенно не было посетителей, — ни одного человека. Всё свободно, ни один столик не занят. Возле стойки нет привычной суеты. Обычно такое затишье характерно для утренних часов, но мы-то подошли уже в начале вечера.
— Клиенты вас не жалуют, — посочувствовал я.
— Они внизу. Там у нас ещё один зал — просторный и в нём можно играть.
— Играть?
— Да, игровой зал. Карты, рулетка.
— Это законно? —  строго спросил Гил.
— Вполне законно. Хозяин купил лицензию. Вот ваш «Вентиль».
    Напиток имел ярко-оранжевый цвет и сильно вонял рыбой. Я не смог это пить, а Гил осушил бокал залпом да ещё причмокнул от уодовольствия.
— Хороший вентиль, — похвалил он.
— Может, напишите свой отзыв в книгу посетителей, — предложил бармен.
— Давай книгу.
    Бармен притащил здоровенный журнал в синем переплёте. Открыл его на нужной странице и положил перед нами. Гил надолго задумался.
— Что им написать? — обратился он ко мне за помощью.
— Напиши коротко: понравился, мол, напиток, бармен подтянут, вежлив и внимателен, прекрасное обслуживание, непременно зайдём сюда ещё.
    Бармен просиял от удовольствия. Гил размышлял.
— А когда мы зайдём сюда ещё? — неожиданно спросил он.
— Когда-нибудь, когда будет время. Думаю, точную дату писать не стоит.
    Гил поднял голову, устремив взгляд в потолок, ещё немного подумал и вывел нестройными каракулями: «Здеся пиво хорошее, а бармен тоже не дурак».
— Спасибо, — поблагодарил бармен и вопросительно посмотрел в мою сторону: — А вы ничего не хотите написать?
    Я решил, что у меня нет оснований для отказа, поэтому тоже оставил отзыв: «Всё хорошо. Мне понравилось!». Ниже я поставил дату, а чтобы не упоминать своё имя, подписался так: Случайный гость.
   Затем я пробежал глазами по странице с более ранними отзывами. Запомнился один:
                «Чтоб не сдохнуть от тоски,
                Пейте пиво, мужики!»
   Удивляла подпись под этим двустишием  —  Лев Николаевич.
   
   Вот как. Значит, он был среди посетителей этого заведения. И я с любопытством принялся перелистывать книгу отзывов.
   Кроме Льва Николаевича, своими впечатлениями о посещении бара «Снежинка» делились и Сержик, и Леночка, и Семён Петрович. Практически половина книги была заполнена отзывами моих друзей хакеров. Показалось подозрительным, что там, в «Вагуле»,  только один признался, что имеет понятие о «Снежинке».
— Вас что-то заинтересовало? — отвлёк меня бармен.
— Люблю читать подобные книги. В них много смешного.
— Вы это верно заметили — много смешного. Просто не все наши посетители могут осознать важность книги отзывов, не все способны сохранить серьёзность, вот и пишут иногда шутки, анекдоты, рисуют карикатуры. Но больше всего меня бесит, когда записи делают люди, которые не являются посетителями.
— Как же это? — искренне удивился я.
— Да очень просто. Человек не зашёл к нам, ничего не купил, не выпил, а отзыв пишет. Главное, не отзыв даже, а глупость какую-то. Посмотрите, что появилось после вашей записи.
   
   Я открыл страницу, где только что расписался. Мой отзыв уже не был последним. Сразу после слов «Случайный гость»  крупными печатными буквами было выведено:  «Я здесь была, всё видела, здесь ела и пила. Алефтина.»
    Ниже следовал стихотворный комментарий некоего Михаила из Пятигорска:
                Пей, красавица!
                Что, не нравится?
                Ну и дура ты, красавица.
    Вездесущие хакеры. Для них в этом городе не было ничего святого. Всё! Я пообещал себе, что с этого момента перестану воспринимать всерьёз какие бы то ни было надписи и вывески города
Гвинсила. Здесь нельзя ничего читать и писать. Нельзя верить надписям — их содержание может измениться прямо на глазах.
    Я со злостью захлопнул книгу. Настроение было испорчено. Появилось желание покинуть бар, уйти из города, вернуться в офис и выключить программу. Она потеряла смысл.
    Пошлятина вечна. Пошлость проникает всюду. Какой смысл в творчестве, в создании чего-то нового, какой смысл в возвышенных идеях? Пытаешься придумать красивый город, населённый прекрасными людьми, — и тут в его судьбу вмешиваются. Какой-то хакер опошляет идею, приписывает людям свойства подонков, оставляет надписи, которые противно читать.
Они могут сказать: всё должно быть реалистично, как в жизни. Но я хотел сделать город идеальным, лишить его всех недостатков нашей обыденной жизни.
    Во что они превратили мой город? В помойку!  Буквально сливают сюда все отходы, всю грязь нашего мира. Вид из окна, который я создавал с таким трудом  — это все тот же вид на мусорные баки. Внутреннее содержание этого города, его идея — это гниль. Вконец прогнившая мораль. Зло, обман, несправедливость — вот что торжествует в моём городе.
    К чёрту! Он мне надоел, Гвинсил с его причудами. Мне никого не жаль. Я выключу эту столицу хакеров!


Глава 23

 
— Вот и наш хозяин,  — сказал бармен, чем отвлёк меня от грустных размышлений.
    В зал входил Юрик Лодер. Следом за ним шла Инглис — низко опустив голову, вся в слезах.
— Делай что угодно, мне надоело, — орал на неё Лодер, — если хочешь, иди домой, всё! C меня хватит. Вечные капризы, вечное недовольство. Вот у Годвила подруга – милое дело. Душа радуется. Любо посмотреть. Марилка. Она всегда улыбается, не спорит, послушна, отлично понимает юмор.
    Заметив нас, Юрик остановился и вопросительно посмотрел на бармена.
— Эти господа ждут вас, они из полиции, — объяснил тот.
— У меня все лицензии оплачены, — обратился к нам Юрик.
— Мы не по поводу лицензий, — успокоил его Гил, — хотя и это следует проверить. Но сегодня нас интересует один тип — Бадрис Бегис. Вы знаете такого, он бывал у вас?
— Посмотрите записи в книге отзывов. Обычно все там расписываются. Мне, знаете ли, самому трудно запоминать каждого посетителя.
— Спасибо за совет, мы так и сделаем, — Гил снова открыл книгу.
— Если понадоблюсь, то я внизу, — предупредил Юрик и, обернувшись к Инглис, спросил:
— Ты идёшь?
— Нет.
— Учти, я тебя отвозить не буду.
— Сама доберусь, — резко ответила она.
— У меня к вам просьба, сержант, — попросил Юрик, — когда закончите дела, проводите юную особу домой, а то ведь сами знаете, как у нас опасно на улицах по вечерам.
— С удовольствием проводим, — на лице Гила появилась глупейшая улыбка.
— Что?! — возмутилась Инглис. — Ты хочешь, чтобы меня провожали полицейские? Меня – полицейские! Как какую-нибудь суку будут провожать подлецы полисы, и ты спокойно им это предложил.
— Всё, всё, всё, слушать ничего не желаю. Ты меня сегодня уже задолбала.
    Она умолкла, достала из сумочки зеркало, утёрла слёзы. Затем она подошла к стойке, приветливо кивнула бармену, улыбнулась и заказала напиток с названием «Сперма героя».
— Гарик, если бы ты знал, как я устала! — пожаловалась она.
    Бармен с невозмутимым видом готовил загадочную смесь.
— Мужчины такие сволочи, — продолжила Инглис.
    Бармен не реагировал. Гил от удивления приподнял брови. Мне эта фраза понравилась, я догадался, что столь мудрое замечание адресовано Юрику. После короткой паузы она вдруг добавила:
— И женщины тоже. Эту шлюху Марилку я когда-нибудь прибью. Пытается отбить у меня Лодера. Ты представляешь, Гарик?
— Случается, — отозвался он.
— Она и умница, и красавица, и весёлая, — ты слышал? Стерва! А твой хозяин  — подлец. Ты видел, как он себя ведёт, а как он орал на меня, слышал?
    Коктейль был готов. Инглис тянула напиток через трубочку с некоторой жадностью. Гил закончил просмотр книги.
— Бегиса тут не было.
— Жаль, — равнодушно сказал я, чувствуя, что надо хоть что-то сказать.
— Мы потеряли время, — сокрушался Гил, — и я вообще не пойму, зачем мы сюда притащились. Бегис наверняка дома. Я знаю адрес. Нам нужно было сразу пойти к нему.
— Успеем, Гил, не переживай.
   
   Я не мог думать о Бегисе. Моим вниманием  полностью овладела Инглис. Внешне она сохраняла те черты, какие я в своё время ей приписал. Внутренний мир этой девушки был для меня загадкой, тайной. Её лексикон резал слух, её поведение было, сказать помягче, несколько свободным. Она материлась, не стесняясь присутствием трёх мужчин. Она курила.
— Подай книгу, Гарик, я напишу отзыв, — повелительным тоном распорядилась она, глаза её помутнели, язык слегка заплетался, она достаточно сильно опьянела.
   
   Гарик повиновался: подвинул книгу, открыл, протянул авторучку. Инглис взглянула в нашу сторону и улыбнулась, некрасиво и зло. Она быстро что-то написала, резко поднялась и направилась к выходу. Книга осталась открытой. Сгорая от любопытства, я заглянул в неё, чтобы прочесть отзыв. Мой жест был неосознанным, просто меня интересовало всё, что относилось к Инглис, — и её почерк в том числе.
«Полисы пидоры», — гласила последняя запись, поражая не столько нецензурщиной, сколько бессмысленной и тупой озлобленностью.
— Ах, тварь! — Гил тоже прочитал запись и бросился вдогонку за девушкой. В один миг он её догнал, схватил за волосы, повалил на столик.
— Прекратите! — вступился я за неё. — Отпустите, не стоит унижать полицию дракой со слабой девушкой.
— Вы видели, что она написала?!
— В этом нет страшного преступления. Глупость молодой девчонки  — нельзя же воспринимать это всерьёз. Давайте решим дело так: ты, Гил, отправишься к Бегису, а я, выполняя просьбу хозяина бара, провожу девушку. Встретимся завтра утром в участке.
— Так бы и сказали, что вам понравилась девчонка, — Гил снова просиял своей дурацкой улыбкой, и я с трудом сдержался, чтобы не двинуть ему по морде.
    Мы вышли из бара. Гил советовал надеть на Инглис наручники, но я не стал этого делать.
— Она не преступница, мы её не арестовали, наручники здесь ни к чему.
— Эх, вечно мне дают глупых напарников, — прошептал сержант себе под нос и удалился на поиски Бегиса.
   Мы  с Инглис остались одни.
— Где ты живёшь? — спросил я.
— В Сомбуре.
— Ну, показывай дорогу. Буду тебя охранять.
    Она докурила сигарету, небрежно бросила окурок мимо урны, выругалась, и мы с ней пошли прямо по бульвару Оплошности.


Глава 24


    Она шла гордо вскинув голову, специально направляя взгляд в противоположную от меня сторону, давая понять, что моё присутствие тяготит её. Я пытался завязать разговор, но девушка оставалась неприступной и молчаливой.
— Ты родилась в Гвинсиле? — спрашивал я и получал в ответ лишь холодное презрение.
— Ты давно дружишь с Юриком? — снова молчание.
— А ты, случайно, не знакома с Бадрисом Бегисом?
    Инглис не хотела меня слушать. Но я не сдавался и продолжал задавать вопрос за вопросом, в надежде затронуть такую тему, которая могла её заинтересовать.
— У тебя есть жених? – опять не угадал, глупый вопрос, каюсь.
    Мы прошли весь бульвар Оплошности. Где-то здесь, как я знал, начинался Сомбур.
— Далеко ещё? – поинтересовался я, совершенно не ожидая ответа.
— Нет, здесь рядом, — её хрипловатый голос прозвучал словно музыка.
— А хочешь, открою маленький секрет, — воодушевился я.
— Дядя, все ваши секреты я знаю наизусть. Чем это ещё может удивить меня полис? Вы тупорылые квадростатисты. Каждый раз одни и те же вопросы: назови своё имя, где живёшь, откуда у тебя деньги…

— Должен тебе сообщить, что я не полицейский. Кроме того, они меня арестовали. Обвиняют в преступлениях. Знаешь, это даже смешно – мне самому не известно точное количество моих преступлений. Они приняли меня за Грамвера. Ты слышала о Грамвере?
    Она одарила меня взглядом, в котором присутствовала доля любопытства.   
— Грамвер, — продолжал я, — это маньяк, убийца, грабитель – всё в одном лице. Мне он кажется воплощением всех преступников. Такое впечатление, что без него не обходится ни одно событие в преступном мире Гвинсила. Полиция никак не может его поймать. Они хватают всех подряд. Мне вот не повезло, я с ним на одно лицо, вылитый Грамвер. Хочешь узнать как он выглядит — посмотри на меня. Теперь я вынужден сотрудничать с полицией: ищу настоящего Грамвера, чтобы они отвязались от меня.
   
   Инглис была тиха и задумчива. Такой она мне нравилась. Исчезла спесь и надменность, а вместо холодного презрительного молчания, такого тягостного и мучительного, вдруг  появилась эта вот тихая задумчивость, — тоже по сути молчание, но уже принципиально другое.
— Я пришла, — сказала она, — здесь я живу.
    Перед нами был убогий домишко с пыльными окнами.
— Здесь?! — честно, я был изумлён.
— А что, — уловив моё разочарование, спросила она, — ты ожидал увидеть дворец Мелегаса?
— Нет, — смутился я, предполагая, что речь идёт о каком-то знаменитом дворце, о котором лично я никакого понятия не имел, я даже не  знал, как перевести понятие «Мелегас» — то ли это название дворца, то ли фамилия владельца. Чтобы не казаться полным недоумком, я смело добавил:
— Такая девушка, как ты, Инглис, достойна жить во дворце Мелегаса, но только самого Мелегаса нужно оттуда выселить.
    Она не засмеялась —  она заржала от удовольствия. Легко было догадаться, что я опять сказал глупость.
    Инглис всё объяснила. Был такой архитектор Мелегас, создатель проекта дворца, который невозможно воплотить в реальности. Никому не удалось бы построить дворец Мелегаса, поэтому его название стало нарицательным и обозначало любую невыполнимую мечту. Но существовало ещё одно значение этого понятия, оно касалось отношений граждан с полицейскими: когда кто-то называл ложный адрес, полисы говорили, что он указал на дворец Мелегаса. Мы, дескать, прибыли на место, но нашли дворец Мелегаса.
    Моё непонимание этих тонкостей  и вызвало у Инглис приступ истерического смеха.
— Спасибо, теперь буду знать. Видишь, а ты не хотела верить, что я   не полис, а всего лишь безобидный иностранец.
— Можно быть иностранцем и полисом  —  одно другому не мешает, — мудро заметила она. — Чем ты там у себя занимаешься?
— Ну, — замялся я, — занимаюсь не очень интересными вещами, торгую всякой всячиной.
— Чем, продуктами питания?
— Нет.
— Выпивкой?
— Нет, разными железками.
— Оу, драгметаллы, — с иронией сказала Инглис, и мне почему-то захотелось ответить утвердительно, соврать, назваться ювелиром  — да, мол, торгую золотишком, украшениями, камнями драгоценными и прочим —  но я вспомнил, что раз уже обманывал её, когда при первой встрече назвался художником. Я не стал больше врать, сказал правду.
— Торгую промышленным оборудованием. Продаю станки, двигатели…
— Я в этом ничего не смыслю, — задорно отозвалась Инглис. — Скажи лучше, как тебя занесло в наш город?
— Деловая поездка.
— Понятно. Значит, приезжаешь, выходишь из… Слушай, а на чём ты приехал?
— На поезде.
— То есть вышел из вагона, а они тебя тут же и цапнули, схватили и поволокли в участок?
— Не сразу. Я ещё успел погулять по городу, почитал объявления. Собственно, за это меня и задержали.
— За то, что читал объявления?
— Не совсем так. Просто я на одном из них написал неприличное выражение.
    Инглис пришла в восторг.
— Ничего себе! — воскликнула она, энергично всплеснув руками. — Это что же такое надо было написать? Ну-ка, расскажи, очень интересно знать, за что  сейчас полисы хватают. Люблю я всякую матершинку!
      
   Я её разочаровал. Даже после долгих уговоров так и не решился произнести вслух ни одного слова из нашего разнообразного, столь богатого и развитого нецензурного языка.
   Я стеснялся. Не было у меня смелости сказать что-нибудь этакое крепкое и ёмкое в присутствии девушки, которую сам в своё время пытался наделить чертами нежными и мягкими, которую создавал как романтическую натуру, наполняя её образ душевной добротой.



Глава  25


   Мог ли я предположить, что наладившиеся  мои отношения с Инглис, так резко и неожиданно обернутся банальной ссорой.
— Я тебе не верю! Говоришь, они тебя арестовали за нецензурщину, а сам не можешь повторить своих слов. Ты всё выдумал. Никакой ты не иностранец, а самый обыкновенный полис. Я тебя помню, ты следил за мной. Ты давно следишь. Чего тебе от меня надо? Хочешь поссорить меня с Юриком, или хочешь, чтобы я работала на полицию? Тебе Юрик  нужен, к нему подбираешься, да?
— Всё не так. Ты совсем ничего не поняла. Я ведь не могу рассказать всё, как есть.
— Значит, ты что-то скрываешь.
    Логично. Естественно. Что  она могла обо мне подумать, если так явно видно, что я темню и ухожу от прямых ответов. Ничего не оставалось, как раскрыть все тайны, иначе маленькая ссора грозила перейти в крупный скандал с непредсказуемыми последствиями.
— Видишь ли, Инглис, — начал я свою исповедь, — я ведь не простой иностранец. Кое в чём я тебя обманул, признаюсь. Я не приехал на поезде. Как ни странно, я вообще ни на чём не приехал. Не прилетел, не приплыл. Правильнее будет сказать, что я проник в город. Я нахожусь здесь как бы вторым  своим телом, вторым воплощением. Первое осталось там, где я живу постоянно.
— Теперь всё ясно! — прервала меня Инглис. — Не хватало ещё мне кэхов. Кошмар! Ну и денёк сегодня выдался: со всеми ругаюсь, встречаются одни полисы и кэхи. Ну, чё ты на меня так уставился, сглазить хочешь? Не выйдет, я знаю заклинание против ваших.
— Тогда я буду называть тебя ведьмой, — дружелюбно улыбнулся я, беспечно считая веру жителей Гвинсила  в  кэхов обыкновенным суеверием.
    Она и вправду затараторила скороговорку, представлявшую собой беспорядочный набор слов, из которого мне удалось разобрать только одну фразу: Он здесь лишний. Инглис активно жестикулировала. Я с трудом сдерживал смех.
— Он здесь лишний, он здесь лишний, — то и дело повторяла она и при этом довольно комично притоптывала ножкой. Она словно прогоняла меня.
   Не знаю, что произошло, как это можно объяснить, — но её заклинание возымело действие.
— Инглис, прекрати свои глупости, давай поговорим как серьёзные люди, ты опять меня не совсем верно поняла, — так говорил я ей, но чувствовал, что она не слышит ни единого слова.
    Она продолжала ритуал изгнания кэха. Мне вдруг захотелось спать, я свалился с ног прямо на месте. Несколько минут лежал практически без сознания. Я понял, что она закончила бормотать заклинание и ушла, послышался хлопок двери, но я не в силах был пошевелиться.
   Проснулся уже не в Гвинсиле, а  в своём  кабинете. Рядом была Катя, она старательно вытирала пот с моёго лица, а в её глазах я не увидел ничего, кроме сожаления.


Глава 26
 

   Я вернулся домой против своей воли, не предпринимая никаких манипуляций с программой окна. Мне оставалось поверить в действие заклинания Инглис. Заклинание против кэхов. Теперь мне было ясно, кто такие кэхи. Это все, кто проникает в город через электронную сеть. Это и хакеры, и я в том числе.
    Выходит, против нас можно прочесть заклинание, и мы исчезаем.
    Меня такое положение вещей пугало. Я всегда побаиваюсь ситуаций, когда не являюсь полным хозяином самому себе, когда не всё зависит от меня. Если кто-то, прошептав некую абракадабру, может воздействовать на тебя, — это пугает неимоверно.
    Должно существовать противодействие подобным заговорам и заклинаниям. Какая-нибудь программа или подпрограмма. Конечно, в инструкции об этом не напишут, но специалисты из фирмы «Занескол» могут прояснить дело. Я потянулся к телефону.
— Хотите позвонить? — спросила Катя.
— Да.
— Кому?
— Это моё дело, — мне показалось, что Катя несколько обнаглела, стала задавать много вопросов.
— Я к тому, чтобы вы не вздумали звонить в «Занескол» — мы с ними судимся.
— Потрясающая новость. И с чего бы это судимся?
— У нас большая задолженность — они подали в суд.
    Катя вышла и вскоре вернулась, держа в руке листик счёта от фирмы «Занескол».
— Смотрите сами, — сказала она, протягивая мне счёт.
    Я ожидал, что сумма окажется солидной, но и в кошмарном сне я бы не увидел настолько огромной суммы долга —  она почти вдвое превышала годовой оборот моего предприятия. Они сошли с ума, эти занескольцы! Они не смогут получить всех денег, я просто не в состоянии это выплатить, даже если продам всё своё имущество. Но именно нереальность суммы успокоила меня.
— Здесь какая-то ошибка, — сказал я Кате, — можешь не волноваться. Я докажу свою правоту. Либо здесь кроется интрига. Кто-то хочет нас подставить. Но любая интрига рано или поздно раскроется. Им нужно позвонить. Допустим, я вернулся из командировки, узнал о своих долгах и хочу во всём разобраться. Логично?
    Трубку взял Борис. После вялого приветствия он ответил, что мне следует поговорить с генеральным директором «Занескола» Леонидом Фрейцисом. Нас соединили.
— Впервые вижу, — удивился Фрейцис, — чтобы должники звонили сами. Обычно их трудно поймать.
— Когда мы можем встретиться и обсудить нашу проблему? — спросил я, стараясь придать голосу возможно большую твёрдость.
— Да хоть сейчас, — лениво ответил он.


Глава  27


    Леонид Яковлевич Фрейцис производил приятное впечатление. Человек пожилой, где-то далеко за пятьдесят; в движениях нетороплив, несколько задумчив, одет в скромный тёмно-синий костюм, который, вероятно, уже не первый год. Весь облик Леонида Яковлевича напоминал о том, что я имею дело с интеллектуалом.
    Его кабинет был под стать хозяину. Ничего лишнего, стандартная комната площадью примерно двадцать квадратных метров; стол, ряд стульев, шкаф для одежды, шкаф с книгами; абсолютно ничего не висело на стенах. И никаких компьютеров, — отметил я.
    Наша беседа началась непринуждённо. Я представился, он улыбнулся, сказал какую-то шутку насчёт должников, но смысл остроты я упустил, ибо мне было не до шуток.
— Вот это я получил от вас, — я аккуратненько выложил бланк счёта на стол перед Фрейцисом.
— И что же, с чем-то не согласны?
— Хотелось бы знать, на чем основаны подобные расчёты. Дело в том, что выплатить такую сумму я не смогу никогда, даже если сильно захочу это сделать. Кроме того, есть подозрение, что тут просто ошибка.
— Выясним, — спокойно сказал Фрейцис и посмотрел на меня вопросительно.
   
   Я догадался, что он ждёт продолжения разговора. Он считает, что я первым должен затронуть тему судебного разбирательства. Это основной вопрос и это цель моего визита: узнать, почему подали иск, зачем такая спешка и нельзя ли как-то иначе решить дело? Этот человек вёл беседу, словно следуя программе: он своё слово сказал, сделал шаг, теперь ждёт моего.
— И долго вы будете выяснять? — я намеренно не стал спрашивать о суде.
— Сказать по правде, здесь всё ясно. Мы производим программный продукт — вы его потребляете. Вы заплатили за окно и за процесс программирования этого окна. Хорошо. Далее вы запрашиваете дополнительные объёмы памяти. Мы их производим — вы потребляете. Это потребление фиксируется электроникой. Всё просто: получили тысячу гигабайт – заплатите по тарифу, получили две — заплатите. Ваша беда в том, что вы слишком много потребляете. Невероятные объёмы. Извините за каламбур: просто гигантское потребление гагабайтов. Такое впечатление, что вы не только сами посещаете своё окно, а ещё тащите туда кучу родственников и знакомых.
— А вы не допускаете мысли, что ваша система учёта могла дать сбой?
— Допускаю. Система учёта могла выдать ошибку. Но, смею вас заверить, она не ошибалась.
— Откуда знаете?
— Существует ещё и система проверки. Сбой в работе — это авария. Такие вещи сразу заметны. Любые результаты вычислений у нас проверяются многократно. Если вы настаиваете, мы проверим ещё раз. Но я-то знаю, что сумма вашего долга абсолютно верна.
— Вы говорите, что я тащу за собой в программу кучу знакомых. А вы никогда не думали, что туда могут проникать совершенно посторонние люди?
— Вероятность такого проникновения очень и очень мала. Программа имеет высокую степень защиты.
— Но я видел человека, который способен взломать ваши коды за считанные минуты.
— Приведите его сюда, и я зачислю его в штат сотрудников, дам хороший оклад.
— А если таких людей сотни?
— Дорогой мой, да будет вам известно, что людей, способных взломать коды наших программ, по всей планете наберётся никак не более пяти человек.
— Вы уверены?
— Считайте сами, — продолжал Фрейцис, не обращая внимания на мои сомнения, — на всё население — пятеро. Это высочайшая степень защиты. Это практически стопроцентная гарантия безопасности программы. Никто её не взломает, ведь она не нужна тем пятерым, которые способны это сделать. Она им просто не интересна, им нет смысла тратить время на взлом вашей игрушки.
— А компьютерные хулиганы, хакеры  — их ведь много!
— Но у них очень низкая квалификация. Возможно, какой-нибудь любитель попытается проникнуть в программу, но на её взлом он должен потратить лет двадцать, да у него терпения не хватит.
— И тем не менее, многим это удалось за короткое время.
— А вы можете предоставить доказательства?
— Думаю, я смогу доказать вам…
— Вот и прекрасно! Будете доказывать свою правоту в суде. А мы будем доказывать свою. Договорились? Наймём группу экспертов. Если проиграете дело, то оплатите ещё и расходы на экспертизу.
    Ко мне вернулась бодрость духа. Появилась надежда. Всё не так плохо, я ещё могу выиграть дело в суде. Это мне по силам. Бар «Вагул» станет настоящей бомбой для «Занескола».
    Сейчас меня волновал только один вопрос, который я и задал Фрейцису:
— Надеюсь, вы не станете отключать моё окно до решения суда?
    Он ответил не сразу. Несколько секунд он задумчиво смотрел в сторону, на голую стену, словно подбирая в уме более подходящий вариант.
— А мы и не собирались отключать ваше окно до решения суда, — сказал он наконец, и я
поспешил удалиться, так как разговор был исчерпан.
   
   Святая вера Фрейциса в защищённость своих программ меня забавляла. Интересно, он действительно в это верит или притворяется, скрывая что-то более существенное? Он безусловно умён, хитёр, опытен. Можно ли ему доверять? Ни в коем случае нельзя, — отвечал я себе и снова начинал нервничать.
    В кабинете Фрейциса я был спокоен, но когда вышел, стал травить себя безумными идеями. Фрейцис в моём воображении превратился в непревзойдённого мастера интриги. Я наделял его сверхчеловеческими качествами. Он коварен, казалось мне, его невозможно обмануть.
    Но ведь я не собираюсь его обманывать. Я всего лишь хочу доказать свою правоту. В чём я виноват перед фирмой «Занескол»? Я купил у них окно и увлёкся программой. И за это я должен лишиться всего состояния? Несправедливо!
    Если потребуется, я верну им это чёртово окно — не больше. Тут я поймал себя на мысли, что и окно мне будет жаль возвращать. Скорее всего, я им вообще ничего не верну. Буду отстаивать  права на своё имущество. Правда на моей стороне. Я не отдам город Гвинсил на растерзание!


Глава  28


— Как наши дела? — с воодушевлением спросил у Кати, вернувшись в офис.
— За последние два дня у нас купили компрессор и линию по производству кладочной сетки в полной комплектации, — отчиталась она.
— Замечательно! Что там Вирбинов, не звонил? Всё ещё сердится. Ладно, я ему позвоню. Да, Катя, совсем забыл, у нас есть клиент, собирался покупать муфельную печь. Свяжись с ним, вот его телефон. И ещё, слушай, позвони в «Курьер» и продиктуй объявление о продаже семитонного пресса.
    Мне хотелось работать. Я чувствовал неукротимый прилив энергии. И я принялся за дело. Звонил клиентам, договаривался о сделках. Мне даже удалось помириться с Вирбиновым и продать ему партию электродвигателей, от которой он, было, отказался. До обеда я сделал больше, чем за всю предыдущую неделю.
    Окно работало исправно. Ровно в двенадцать часов там появился торговец пирожками со своей тележкой. Время обеда.
— Пойду, прогуляюсь немного, — сказал я Кате и спустился вниз.
    Я решил пройтись по бульвару, зайти в кабачок, выпить пива. Словом, захотелось расслабиться. Впереди медленно шли две женщины пожилого возраста и громко обсуждали какую-то проблему.
— Представляешь, как ей не повезло, — вздыхала одна их них.
— И главное, ни за что пострадала, — отвечала другая, — совсем невинное создание, а такую лютую смерть приняла.
    Последняя фраза мне запомнилась. Особенно выражение «лютая смерть». Я обогнал собеседниц, уже не слышал их разговора, но продолжал думать о смерти. Интересно, о ком это они? Кто мог принять лютую смерть: подружка этих дам, или же любимая собачка одной из них?
Мои размышления прервала продавщица газет.
— Спорт, интим, криминал, гороскоп, — монотонно твердила она.
  Я невольно остановился и бросил взгляд на пачку газет.
—…Интим, криминал, — перечисляла своё хозяйство продавщица.
— Дайте мне, пожалуйста, — я затруднялся выбрать что-либо конкретное и рассеянно шарил глазами по названиям.
— Вам интим? — продавщица потянулась к журналу с полуобнажённой девушкой на обложке.
   
   Я был не против почитать порнушку, но сейчас почему-то смутился и вежливо отказался. Постеснялся почтенного возраста газетчицы. Да и девушка с обложки не произвела должного впечатления. Она имела слишком большую грудь и смотрелась уродливо.
   Принимать журнал с такой «леди» на обложке из рук престарелой женщины показалось мне кощунством, поэтому я  выбрал газету с криминальными новостями.
   Кафе-бар «Красная шапочка», которое я всегда называл кабаком, приветствовало меня уютом, большим количеством свободных столиков и улыбкой барменши Ольги. Она улыбалась всегда и всем. Я её считал немножко чокнутой, ибо это была девушка без тормозов. Абсолютно раскрепощённая. С посетителями вела себя непринуждённо и могла иной раз сказануть такое, что некоторые особо нежные в моральном плане натуры сначала краснели, потом пугались, а затем и вовсе переставали посещать бар.
    Помню случай, когда Ольга, наливая коктейль одному посетителю, сказала так: «Это любимый напиток импотентов». Бедолага лишь хлопал глазами от удивления и не в силах был вымолвить слово. Ольга просто неудачно пошутила. Она хотела сказать, что напиток повышает потенцию. Честно говоря, её все так и поняли, кроме того парня, которому предназначался волшебный напиток. Лично я давно привык к неудачным шуткам Оленьки и всегда был готов дать подобающий случаю ответ.
    Я подошёл к стойке, заказал пиво и салат с крабами.
— Вот иногда смотришь на человека, вроде всё нормально, а он потом хватает тебя за горло, — говорила Оля, наливая пиво.
— Вы правы, Оленька, — поддержал я её в таком мрачном предположении, — и мало того, что хватает за горло, он ведь ещё и зарезать может, — продолжил я грустную мысль.
— И как же теперь нам, красивым девушкам, ходить по улице?! — она всегда без тени сомнения причисляла себя к красивым девушкам, хотя вопрос о её красоте я бы назвал спорным.
— Думаю, красивым девушкам не остаётся ничего другого, как ходить по улице в сопровождении красивых мужчин.
— С ними скучно, — как всегда гениально ответила Оля и подала мне высокий бокал с пивом.
    Я сел за столик. Ожидая, пока Оля приготовит салат, развернул газету и быстро ознакомился с заголовками статей, выбирая наиболее интересный материал. Газета была переполнена сообщениями о кражах, угонах, убийствах; было много фотографий. На одной из них я увидел обнажённую девушку со вспоротым животом и отрезанной грудью. Лютая смерть, — вспомнилось мне.
    Я прочитал сообщение о том, что вчера было найдено тело двадцатилетней студентки университета Юлии Т.. Это уже четвёртое подобное убийство. Есть подозрение, что в городе появился маньяк, серийный убийца. Своих жертв он насилует и убивает с особо изощрённым изуверством.
    Из всех разновидностей преступлений я могу понять и в какой-то мере оправдать только ограбление. Логика грабителя проста и ясна. Но сколько я не пытался постичь ход мыслей маньяков-убийц, мне так и не удавалось понять, что за сила ими движет. Как правило, они убивают молодых девушек, которых даже не знают. То есть убивают без причины. Я понимаю, если молодой человек покушается на девушку из ревности. Есть хоть какая-то мотивация. Но маньяк убивает совершенно невинную жертву. Что заставляет его тратить силы на выслеживание, а затем тратить энергию и время на такие сложные и кровавые действия, как вспарывание животов и отрезание грудей? Вероятно, он находит в этом удовольствие – вот именно это для меня загадка, не понимаю такого сомнительного удовольствия.
    Четвёртое убийство подряд. Один и тот же сумасшедший одинаково убивает четвёртую девушку. Значит, он сейчас должен искать пятую. Или не должен? Может быть, он их вовсе не ищет, а они ему сами попадаются. В нужном месте, в нужное время. Тёмное дело — психика маньяка.
    Вспомнилась Югинна Бомжевич. Тоже ведь пыталась вникнуть в логику маньяка, хотела найти способ повлиять на него. Интересная девушка. Поговорить бы с ней на эту тему.
    Ольга принесла салат.
— Ой, у вас газета! — обрадовалась она так, словно я держал в руках не обычную газету, а какое-нибудь украшение с изумрудами, да ещё имел твёрдое намерение подарить его именно ей, Ольге.
— Да, вот, газета.
— А можно посмотреть?
— Сколько угодно. Правда, тут не очень весёлые снимки.
— Ну, там ведь про маньяка написали?
— Написали, что он убил четырёх девушек, но ничего не сказали о том, каким образом от него защититься. И как его поймать — об этом тоже нет ни слова.
   Ольга в грациозном наклоне потянулась за газетой.
— Садитесь, — предложил я.
    Она меня поблагодарила, взяла газету и села, но не за мой столик, а за соседний. Вдобавок отгородилась от меня, полностью развернув газету. Читала не долго, где-то полминуты. И за это время дважды воскликнула: Какой ужас!.
— Да, — согласился я, — это кошмар.
— Бедняжка, — отозвалась Оля из-за газетного листа.
— А вы представьте, Оля, что есть люди, которые способны не только поймать маньяка, но и перевоспитать его, вылечить.
— Я не могу такое читать! Спасибо. Это ужасно,  — она вернула мне газету и, уже направляясь к барной стойке, спросила: — Что вы сказали, вылечить? — и сама же ответила:  Их невозможно вылечить, их нужно убивать.
— Вы так думаете? — чуть слышно пробормотал я.
    Но я готов был спорить. У меня вообще проснулось желание, устроить диспут о маньяках. Оля заняла своё место за стойкой, и я почти кричал ей через весь зал.
— Представьте себе такую ситуацию, когда для излечения маньяка вам предлагают пожить с ним на необитаемом острове три месяца. Вы, Оля, согласились бы на такое?
    Она посмотрела на меня с явным подозрением, словно я  и был тем маньяком, а сейчас нахально предлагаю увеселительную прогулку.
— Вы что, ненормальный?! — в её голосе и решительность, и гнев.
    Я испугался такой реакции. Тем более  что в мою сторону начинали оборачиваться посетители.
— Извините, я просто неверно выразил свою мысль. Дело в том, что я слышал о подобном эксперименте, читал о нём. Сумасшедший полностью излечился, когда прожил три месяца на лоне дикой природы, общаясь исключительно с одной лишь девушкой…
    Ольга не слушала. Её внимание обратилось к новому посетителю. Он только что вошёл, остановился возле стойки, деловито осматривая батарею бутылок, собирался что-то заказать.
    Я замолчал по двум причинам: во-первых, меня всё равно уже не слушали; во-вторых, в лице нового посетителя я с удивлением узнал хакера Льва Николаевича.



Глава  29


    В природе встречается невероятно много похожих друг на друга людей. Когда я увидел Льва Николаевича, был убеждён, что это именно он и ни кто другой. Но в следующий миг появилось сомнение: а он ли это, не случайное ли это совпадение, быть может, я вижу похожего на него человека?
    Слишком много отличий в поведении. Тот, из Гвинсила, был человеком энергичным и подвижным, а этот как встал на одном месте, так и застыл; тот был разговорчивым — этот ни слова не сказал, только слушает Ольгу; тот был весельчаком — этот угрюм.
  Он долго не решался выбрать что-либо из напитков. Создавалось впечатление, что он ищет подешевле. Вот уж совсем не Лев Николаевич. Тот бы так долго не думал, а уже с порога бы крикнул: «Оленька, миленькая, умираю от жажды, налей что-нибудь на твой вкус, но только покрепче».

— Виски, ром, ликёры, коньяк, — перечисляла Оля второй раз, но посетитель был глух и нем. — Есть много сортов пива, выбирайте. Ну, что ещё вам предложить?
   Он остановился на пиве.
   Проходя мимо моего столика, он пробормотал:
— У вас крабовый салат.
   Так как я очень не люблю, когда заглядывают в мою тарелку и громко оглашают её содержимое, то я сделал всё, чтобы продемонстрировать свою неприязнь: на мнимого Льва Николаевича я посмотрел уничтожающе и с видимым раздражением кивнул. Да, — как бы говорил я ему, — у меня салат, салат из крабов, потому что сегодня мне по душе пиво и крабовый салат, а завтра я возьму что-то другое; я ем то, что мне нравится, ем в своё удовольствие и никогда не стану заглядывать в чужие тарелки или кружки, — заметьте это особо, что я не стану драть глотку на тему: эй, посмотрите на этого толстяка — у него пиво.
   
   Странный посетитель поставил своё пиво на мой столик, вернулся к стойке и обратился к Оле.
— Простите, а можно и мне салат с крабами?
— Подождите минутку, — сказала ему Ольга, и он стал ждать у стойки.
   Заметив, что он не уходит, она объяснила:
— Я приготовлю и принесу, а вы ждите, садитесь на место и ждите, — у неё хватало такта и терпения для улыбки.
   Посетитель вернулся ко мне. Грузно опустился на стул. Минуту сопел, минуту вздыхал,  ещё минуту он тупо смотрел на бокал с пивом. Я мечтал скорее поймать в гуще майонеза
остатки последнего краба и гордо удалиться.
— Ну, как дела? — вдруг заговорил этот тип.
— Извините, не понял.
— Я говорю, здравствуйте, добрый день. Как ваши дела? Вы что-то вообще странно себя ведёте – не здороваетесь, молчите. Не пойму. Вы на меня сердитесь, что ли?

— Лев Николаевич? — осторожно поинтересовался я.
— Наконец-то, узнали!
— Насчёт странного поведения, — сказал я, — мне кажется, вы ведёте себя не менее странно. Во всяком случае, вы сейчас сильно не похожи на самого себя. Вы не такой, каким были тогда, в баре «Вагул», вы сохранили только внешнее сходство.
— Естественно, тут я такой, каким обычно и бываю, а там я несколько отличаюсь от себя. Для того люди и проникают в иной мир, чтобы получить свободу, чтобы иметь возможность делать такие вещи, на которые  здесь не хватит смелости или нахальства  — называйте, как хотите. Там я раскрепощён, потому что тот мир я могу покинуть в любую минуту. А здесь я живу, поэтому связан по рукам и ногам всеми условностями и правилами этого мира. А вы разве не изменяли себя там?
— Нет, не изменял. Я считаю, что это слишком сложно. Ведь надо выдумывать особую программу.
— Ах, да, помню — вы слабый программист.
— Я вообще не программист. То есть я в принципе не могу быть слабым, потому что я никакой. Меня нельзя назвать даже любителем. Я купил готовый продукт у фирмы. Я не обязан быть программистом, ибо я простой потребитель готового товара. Как вы думаете, человек покупающий рыбную консерву обязан быть рыбаком? По-моему, он имеет право вскрыть банку, съесть её содержимое и не терзаться вопросом – как рыбу поймали, как она попала в банку.
— Кое в чём вы правы. Но, должен заметить, ваш пример с консервой не совсем точен. Вы замахнулись на проникновение в виртуальный мир, то есть вы не ограничились простым потреблением товара, вы не стали тихо созерцать виды за окном, вы решились на действие, вам захотелось попасть в программу, а в этом случае вы должны иметь навыки программирования. И если вы проникаете в программу самовольно, нарушая некоторые законы…
— Давайте не будем о законах,- я резко перебил Льва Николаевича.
— Почему?
— Вы лучше меня знаете почему; вам ли о них говорить, Лев Николаевич. Да по вине ваших программистов из бара «Вагул» я несу огромные убытки. «Занескол» подала на меня в суд. Вы грабите меня. И вы же говорите о законах и нарушениях. Вы воруете у меня эти, как их, гигабайты.
    Ольга только что принесла крабовый салат и отозвалась на слово «воруете» репликой:
— Господи, как же это? — и осуждающе глянула в его сторону.
— Это спорный вопрос, —  улыбнулся он, — спорный и деликатный. Я, например, тоже могу обвинить вас в том, что это вы у меня воруете гигабайты.
— Только не подеритесь, — посоветовала Ольга и спокойно удалилась, полагая, что наша беседа не выйдет за рамки приличия.
— Я ворую?! Каким это образом?
— Очень просто. Правда, долго объяснять.
— Я не спешу, могу послушать.

— С помощью своей вычислительной системы через посредство электронных сетей я соединяюсь с вашим окном. Чтобы попасть в программу окна, я формирую программного двойника — этот процесс вам известен. Но, что самое интересное, для формирования виртуальной личности я задействую память своей системы, то есть не ворую чужие гигабайты. А так как ваше окно и мои компьютеры взаимосвязаны, то я могу заявить, что от моей системы загружается ваше окно. Когда мой двойник входит в Гвинсил, вы как бы становитесь потребителем моего программного продукта. Если бы у меня хватило наглости, я бы так и сказал, что вы украли мои гигабайты. Но  успокойтесь. Во-первых, наглости у меня всё равно не хватит, а во-вторых, никто на самом деле ничего не ворует. Память — это как воздух! Он принадлежит всем. Им все пользуются и, само собой разумеется, пользуются бесплатно. Что такое в данном случае наши компьютеры? Это как бы разные комнаты одного помещения; или квартиры в пределах одного города. Допустим, ваша квартира больше моей — там больше воздуха. Точно так же чей-то компьютер имеет больший объём памяти, чей-то — меньший. Если я зашёл к вам в гости, подышал вашим воздухом, вы же не возьмёте за это денег, вы не станете подсчитывать, сколько литров воздуха я отнял. Нужно будет, так откроете окно и получите сколько угодно воздуха. Воздух с улицы  - вот символ мировой электронной сети. Что представляет собой бар «Вагул»? Можно сказать, что  несколько приятелей вышли на улицу подышать свежим воздухом. Попробуйте-ка подсчитать, кто у кого сколько украл.

— Если всё так просто, почему мне приходят счета от «Занескола»? Почему они требуют деньги за тот объём памяти, который потребляю не только я, но и бар «Вагул»?
— Значит, они обнаглели. Это похоже на то, что какая-нибудь фирма установит в вашей комнате счётчик для воздуха, а потом предъявит претензии: через вашу, мол, комнату за месяц прошло столько-то кубометров —  заплатите. Мы, скажут, можем доказать, что наш воздух проникает на улицу, затем поступает к вам через дверь, выходит через окно, вы его, следовательно, потребляете, пользуетесь им. За месяц набегает огромное количество. Знаете, если вы собираетесь платить за те объёмы памяти, какие вам насчитали занескольцы, то вы либо дурак, либо сумасшедший. И тогда ваши обвинения в мой адрес просто нелепы. Вы говорите мне: ага, попался, ты моим воздухом дышал, ты его украл. Ведь так? Воруете гигабайты. Смешно. Да они общие, поймите, общие. За них никто не обязан платить.

— Хорошо, пусть память будет воздухом. Но ведь есть случаи, когда и за воздух надо платить. Например, если это сжатый воздух, в баллоне.
— Я понял, согласен. Бывают случаи, когда нужно использовать специальные приспособления, оборудование, технологии. Вы можете купить воздушный шарик, а можете приобрести баллон со сжатым воздухом, но не забывайте, что в таком случае вы платите не столько за воздух, сколько за услуги или за ёмкость. Если говорить о компьютерной технике, то вы никогда не покупаете память как таковую, но можете купить носитель памяти. Например, диск —  чем не аналогия баллону?
— Вы убедительно и доходчиво объясняете. Вам бы работать преподавателем.
— Терпеть не могу эту деятельность.
— Почему?

— Работал одно время. Преподавал информатику в колледже. Шёл на эту работу с интересом. Думал, пообщаюсь с молодым поколением, передам свой опыт, знания; думал, увлеку ребят, и они будут слушать меня с неподдельным вниманием и с восхищением в глазах.
Ожидал, что сработаюсь с преподавательским коллективом, добьюсь уважения директора за мою оригинальную методику. Но вышло всё с точностью до наоборот. С директором не сошлись во взглядах. С коллективом я не сработался, так как весь коллектив состоял из вздорных дамочек предпенсионного возраста и одного идиота физкультурника, которого природа явно обделила мозгами. А студенты, они просто презирали меня, как и всех преподавателей, которые не берут денег за хорошие оценки на экзаменах.
— В колледже торговали оценками?
— Чему вы удивляетесь? Отличное обучение у нас практически гарантировало поступление на бесплатное отделение ВУЗа. Студенту выгоднее купить оценки в колледже, чем потом тратиться при поступлении в высшее заведение. Знаете, сколько стоит обучение в университете?
— Знаю, дорого. Вы, значит, оценками не торговали.
— Не мог. Это унизительно. Кроме того, у меня всегда были другие источники доходов. Я много работал, я совершенствовал программы, продавал их. А моим студентам казалось, что я существую на скромную зарплату. Современные молодые люди таких не уважают. Они ценят тех, кто умеет делать деньги.
— Но вы же умеете!

— Да, но я это не афиширую. У меня нет автомобиля, я люблю пешие прогулки. Хожу в одном костюме три года, он мне нравится, он удобен. Почему я должен менять свои привычки? Все свои деньги я направлял на развитие дела. У меня сейчас есть лаборатория, я открыл сеть мастерских по ремонту компьютеров. Меня можно назвать состоятельным человеком, но совершенно не умею, как говорится, пускать пыль в глаза, демонстрировать свою состоятельность внешне. Грустно видеть, когда молодые оценивают человека исключительно по его финансовым возможностям. Детки богатых родителей, они постоянно хамили мне. Один прямо так и заявил: я не считаю вас знающим специалистом, потому что хорошие программисты ездят на мерсах. Я ничего не смог им втолковать, ничему хорошему не научил. Очевидно, я плохой преподаватель.

— Зато вы хороший программист.
— Вы-то откуда знаете? Вы ведь в этом не разбираетесь.
— Я вас внимательно слушал, и вы рассказали много интересного. Мне как раз сейчас нужен специалист, эксперт. Если бы вы согласились помочь, я бы спас Гвинсил.
— Боитесь проиграть в суде?
— Боюсь. Без помощи хорошего программиста я никак не смогу выиграть.
— В чём конкретно вы видите мою помощь?
— В лучшем случае вы могли бы повлиять на тот счётчик, который накручивает гигабайты не в мою пользу, тогда дело в суде теряет смысл; а в худшем случае вы можете выступить в суде в качестве эксперта, тогда бы я надеялся на положительное решение или на пересмотр суммы платежа.
    Лев Николаевич задумался. Я собирался пообещать достойную оплату за услуги, но он опередил меня.
— Денег с вас я не возьму, потому что выступать в суде не собираюсь. Повлиять на счётчик могу, но это настолько просто, что подобные услуги можно считать чем-то вроде бесплатной консультации. Спите спокойно, никто вас не тронет, никто не посягнёт на ваш Гвинсил.
— Наш Гвинсил, — поправил я.
— Пусть будет наш, — добродушно согласился Лев Николаевич.


Глава  30


    Сегодня окно в моём кабинете выглядит не совсем окном, а каким-то подобием картины абстракциониста. У меня в гостях Лев Николаевич. Он колдует над программой. Город Гвинсил жив, существует в прежнем режиме, но его пока не видно.
    За окном крупные буквы, цифры, формулы, масса непонятных знаков и символов  —  всё это на фоне реального вида. Льву Николаевичу зачем-то понадобился реальный вид из окна.
    Я блаженствую. Пью кофе и молча слежу за процессом наладки, наблюдаю таинство проникновения в глубины компьютерного мозга.
    Лев Николаевич работает вдохновенно. Ищет основу моих бед. Ту самую закорючку или загогулину, букву или цифру, - в общем, он пытается найти начало какой-то подпрограммы, о которой я знаю лишь одно: мне без неё будет гораздо легче на душе, и фирма «Занескол» перестанет донимать меня своими счетами.
    Я молчу. Стараюсь ему не мешать. Не отвлекаю. Я уверен, что он найдёт. Хочу представить, как он мне об этом сообщит. Почему-то кажется, что он должен бодро и весело воскликнуть: Есть, я нашёл! Но на деле вышло иначе. Лев Николаевич действительно нашёл эту подпрограмму, изменил её, то есть решил мои проблемы, а я этого даже не заметил.
— В режиме обнуления будет появляться реальный вид из окна, — просто сказал он, — как сигнал, что расход объёма памяти достиг критического значения. Вы поняли? Появляется реальный вид — делаете сброс и спокойно живите дальше. Автоматический сброс вводить не стану, а то занескольцы его вычислят в два счёта. Гасить от руки, конечно, не очень удобно, зато надёжно. Есть гарантия, что они так ничего не заметят.
— И часто нужно будет делать сброс?
— Трудно сказать точно, но не волнуйтесь, если перерасход произойдёт в ваше отсутствие, то появится реальный вид. Наблюдатель из вашего кабинета сочтёт, что видит обычное окно. Любой эксперт из фирмы, если окажется здесь, будет думать, что вы просто отключили программу. Вы можете находиться в Гвинсиле сколь угодно долго. Вернётесь из города, можете сделать сброс, и на экране появится ваш любимый вид на гвинсил. Хотя лично мне трудно понять, зачем вам вид города, если вы и так регулярно бываете внутри.
— Смешно получается — ставил окно, чтобы закрыть неприглядный вид, а сейчас этим видом маскирую само окно.
— Да уж, наша жизнь смешна в некоторых её проявлениях, — глубокомысленно заметил Лев Николаевич.
— И теперь я ничего не должен  «Занесколу»?
— Ни копейки. Вы приобрели у них окно, то есть экран с вычислительной системой и носителями памяти. Вы за это заплатили и пользуетесь. А они оказались наглее, чем я думал. Нагревали вас буквально на всём, даже на включении сервисных подпрограмм. Представляете? Обычная работа программы приносила вам убыток. Это знаете с чем можно сравнить? Допустим, вы купили телевизор, а потом платите продавцу за каждое включение. Дико, да? Включили, посмотрели передачу, заплатили. Включили – заплатили. Вы там никому дорогу не перешли, на «Занесколе»?
Знаете, личная неприязнь или что-то подобное. Нет? Просто такие вещи без причины не делаются. Кто-то очень хотел вам насолить.
— Не знаю. Для этого нет причин.
— Может,  в штате фирмы, среди разработчиков программ, служит ваш личный враг, о котором вы не догадываетесь?
— Трудно такое представить, но всё возможно. Мой город научил меня ничему не удивляться.
— Кстати, о городе, давненько я там не был.
— Можем пройтись, приглашаю.
— Вы сейчас туда?
— Есть такое настроение. Почему не отметить освобождение от занескольцев?
— С удовольствием составил бы вам компанию, но на сегодня ещё полно дел. Идите, отмечайте, а я как-нибудь в другой раз.
— Лев Николаевич, могу ли я в дальнейшем рассчитывать на вашу  помощь?
— Конечно. Всегда рад помочь начинающему программисту.
— Далеко не всё мне нравится в Гвинсиле, некоторые вещи я хочу поменять.
— Это не проблема. Поменяем что угодно. Там и так многое меняется, как вы знаете, даже без нашего участия.
— Возможно ли отучить жителей города от веры в кэхов?
— В принципе, да, но слишком много возни. Вам сильно мешает их вера в кэхов?
— Да, мешает. Их суеверия отравляют мне жизнь. По их представлениям кэхи  — это мы, то есть люди, которые приходят в город извне. И жители Гвинсила почему-то считают нас чуть ли не злыми духами, против нас есть заклинания.
— Всё правильно, ведь мы им приносим больше зла, нежели добра. Некоторые из нас входят в тот мир как отъявленные злодеи. Кому-то хочется побыть в роли преступника, кто-то изображает сумасшедшего —  вот и получается, что коренные жители видят в пришельцах грабителей и мошенников. Мы для них злые духи, они против нас читают заклинания —  так давайте оставим в покое это симпатичное заблуждение, тем более, что нам  их заклинания не вредны.
— Я пострадал от такого заклинания: был отброшен из Гвинсила, меня, можно сказать, принудительно вернули сюда.
— Серьёзно вы пострадали, нечего сказать, — усмехнулся Лев Николаевич, — но, думаю, само по себе заклинание силы не имело —  это лишь внешний признак скрытой подпрограммы. Либо ваша личная ошибка, либо случайный сбой, или чья-то шутка  —  вариантов много. Но запомните одну истину: никто из жителей вашего города не способен повлиять на вас, так как не имеет доступа к программе окна. Они всего лишь куклы, некие аморфные субъекты в руках программиста. И если вы не хотите, чтобы они верили в кэхов, то я могу заняться этим вопросом, но только, извините, не сегодня, как-нибудь после, когда у меня появится побольше свободного времени.



Глава  31


    Я снова в Гвинсиле. На этот раз я пришёл сюда со спокойной душой. Никому ничего не должен и могу находиться здесь сколько угодно. Никто меня не прогонит. Правда, насчёт не прогонит сомнения были. Несмотря на доводы Льва Николаевича, я был уверен, что заклинание Инглис имело силу, и это она в прошлый раз выгнала меня из города.
    Иду к магазину антиквара, чтобы встретить её там. Я точно подгадал время. Она должна находиться в помещении магазина и любоваться статуэткой античной богини. Сейчас Инглис такая, какой её выдумал я. Скромная милая девушка без тех искажений, какие внесены в её характер программой окна.
    Вместо знакомого мне старика застаю за прилавком молодого человека в круглых очках.
— Что вам угодно? — спрашивает он.
    Я не ответил, потому что увидел Инглис. Она рассматривала группу статуэток и сама в этот момент чем-то напоминала статую, замерла в строгой торжественной неподвижности, слегка склонив голову набок. Я направился к ней.
— Стойте! — почти скомандовал парень в очках.
    Я опять не обратил на него внимания и ничего не ответил.
— Дедушка! — выкрикнул он.
    Прямо передо мной внезапно появился старик. Я был ошеломлён. Старый антиквар злорадно улыбался.
— Я поймал его, Джерилл! — провозгласил он, схватив меня за рукав.
    Очкарик приблизился и схватил меня за другую руку.
— Что с ним делать? — спросил он у деда.
— В полицию его, — предложил старикан.
— В какую ещё полицию?! — возмутился я и попытался вырваться, но пальцы антиквара оказались слишком цепкими.
— Ты украл у меня пистолет Муссиалеса, — его глаза горели гневом.
— Я не брал никакого пистолета, отпустите меня, я хочу поговорить с девушкой.
— Ты слыхал, Джерилл? Он хочет поговорить с твоей невестой. А ты не хотел мне верить.
Девчонка крутит роман за твоей спиной.
— Не болтайте ерунды и отстаньте от меня! — я был взбешён.
    Очкарик схватил с витрины кинжал и приставил его к моему горлу.
— Если что узнаю, зарежу на месте, — пригрозил он.
— Отпусти его, Джерилл! — послышался голос Инглис. Это прозвучало настолько требовательно, что парень отступил.
— Вы правы, дедушка, — сказала она старику, — я изменяла вашему внуку. Хотя можно ли считать изменой пару встреч и три поцелуя? Больше у нас ничего не было. Не смотрите на меня так. Наши встречи носили чисто деловой характер. Правда, потом возникло нечто большее. Не скрою, этот человек вызывает симпатию.
— О небеса! —  взмолился старик. — Джерилл, бедный ты мой, с кем же ты связался, с этой женщиной тебе не будет счастья. Посмотри, как она себя ведёт, слушай, что она говорит.
— Не волнуйся, дедушка, иди к себе. Это мои дела и я сам во всём разберусь, — Джерилл положил кинжал на место, на яркую алую подушечку в стеклянном шкафу витрины.
   Инглис взяла меня под руку так, словно мы были семейной парой с внушительным стажем, чмокнула в щёку и прошептала:
— Уходим скорее.
    Мы направились к выходу. Джерилл пытался нас остановить, но Инглис бесцеремонно отпихнула его в сторону и бросила обидную фразу:
— Отойди от меня, импотент!
    Мы вышли на улицу. Джерилл нас не преследовал.
    Было пять часов вечера. Именно в это время, следуя моей программе, Инглис выходила из магазина. Я ожидал, что сейчас она, как обычно, сядет на скамейку и станет ждать автомобиль Юрика. Но она поступила иначе. Не отпуская моей руки, Инглис резко свернула налево, в сторону улицы Ста Фонтанов. Любопытство влекло меня за ней. Я увидел, как из-за поворота появилась машина Юрика.
— Сюда, — Инглис толкнула меня в ближайший подъезд и захлопула за нами дверь. — Не хочу, чтобы он нас заметил.
— Извини, я не совсем понимаю, что происходит.
— Джерилл и Юрик — они мои женихи. У меня много женихов, я их по именам не всех помню. Короче, с парнями проблем нет. Но мне хочется чего-то необыкновенного. Ты знаешь, сколько времени я тебя ждала? Могла выйти замуж в любой момент, но всё ждала, ждала, не спешила, потому что верила – ты придёшь. Я каждый день бывала в этом магазине. Нет, не для того, чтобы встречаться с Джериллом, а просто… просто я так загадала, что увижу тебя в этой антикварной лавке, среди старинных кинжалов и сабель, среди бронзы и серебра. Когда-то давно, ещё в детстве, я видела сон: стою в антикварном магазине и смотрю на статуэтку Афродиты, а на стене висит картина с изображением пиратов; вдруг пираты оживают, сходят с картины вниз и берут меня в плен, но в этот момент  входит молодой человек — он похож на тебя — с антикварным пистолетом в руке, он стреляет в пиратов, и они возвращаются в картину. Потом он подходит ко мне, целует, берёт за руку и уводит не только из магазина, но и в другой город, в иной мир, на другую планету.  Как только я тебя увидела, поняла —  мой сон сбывается.
    Инглис говорила  так восторженно, что не хотелось её перебивать, но у меня были вопросы, необходимо было кое-что уточнить: возможно, она меня с кем-то путает.
— Послушай, Инглис, когда мы с тобой встречались в прошлый раз, мне показалось, что ты не очень снисходительна ко мне, прочитав своё заклинание…
— Какое заклинание?
— Против кэхов. Вспомни. Ты сначала приняла меня за полицейского, потом сказала, что я кэх.
— Смешное слово, — улыбнулась она, — кэх. Но я ничего такого не помню. Ты не путаешь? Я не могла принять тебя за полицейского. Может быть, ты перепутал меня с одной из своих невест. У тебя много невест? Сколько бы их ни было, а теперь ты мой, запомни, - ты с этого момента мой и только мой. А кто такой кэх, я вообще не знаю.
    Меня радовал такой поворот событий.
    Инглис заметно изменилась в лучшую сторону. Она стала такой милой романтичной особой, которая ничего не знала о кэхах, ни разу не бывала в полиции, не умела курить, совершенно не материлась. Говорила она в основном о любви и поцелуях. Казалось, не было других тем, которые интересовали бы её больше. Мы несколько минут непринуждённо болтали, обнимались, целовались.
    Мы вышли из подъезда и медленно побрели по улице. Происходило то, о чём я так долго мечтал. Я находился в городе, который сам и придумал, рядом со мной девушка, которую тоже придумал я. Она очаровательна. Каждую минуту клянётся в любви и лезет целоваться, что, если честно, начинает раздражать. Но в целом всё отлично. Говорить с ней можно на любую тему. Она слушает внимательно и смотрит на меня с явным почтением.
— Как интересно, — приговаривает она время от времени и снова тянется ко мне с поцелуями.
    О чём же я мог ещё мечтать?




Глава  32



    Несмотря на податливость Инглис, на моё моральное удовлетворение, на душевный комфорт, где-то в глубинах сознания запало беспокойство. Я понимал, что какие-то силы повлияли на программу, характер девушки кто-то изменил. Можно сказать, что я получил желаемое. Инглис больше не прогоняет меня, не читает заклинаний, не спорит со мной, не ссорится. Но я не могу чувствовать себя спокойно до тех пор, пока не узнаю, кто вмешался в программу, кто и зачем внёс эти изменения.
    Сам я был не в состоянии повлиять на программу столь кардинально. Может быть, это шутка Льва Николаевича? Возможно. Но мне почему-то кажется, что он не стал бы так шутить.
    Больше всего я боялся, что имею дело с реакцией занескольцев на отключение счётчика. Обнаружили, что на их счёт перестали поступать деньги, поняли, что я, находясь в Гвинсиле, ни за что не плачу, вот и решили вмешаться в программу, чтобы показать своё могущество. Но ведь они, если бы вмешались, наверняка сделали бы гадость какую-нибудь. А я имею дело с хорошим подарком. Добрый сюрприз. Такая Инглис — это и есть девушка моей мечты. Кто об этом знал?
Кроме меня самого, никто.
    И вот уже я не просто беззаботно беседую с девушкой, а пытаюсь с помощью наводящих вопросов добиться истины.
— Инглис, расскажи о своих парнях, — прошу я после очередного поцелуя.
    Она охотно соглашается и начинает с рассказа о Джерилле.
— Внук антиквара. Очень молод, но уже богат. Мой отец свёл меня с ним из расчёта, что Джерилл, женившись на мне, поможет погасить долги. Мне он не нравится и никогда не нравился. Заносчив, бывает груб, пошляк. Но я любила бывать у него в лавке. Там есть на что посмотреть. А он всегда говорил: это всё станет твоим. Я ему не верила. Он жадный. Он никогда не стал бы выплачивать долги отца. Кстати, я думаю, полицию он всё-таки вызвал, поэтому приготовься, нас преследуют, и нам нужно не просто гулять, а стараться запутать следы. Лучше затеряться в какой-нибудь кафешке.
— Ты бывала в баре «Вагул»?
— Нет.
— Пойдём туда?
— Согласна, показывай дорогу, а я расскажу про Лодера.
— Хозяина «Снежинки»?
— Точно. Ты знаешь «Снежинку»?
— Я бывал там и видел много интересных вещей: например, книга отзывов. Она какая-то странная. Записи неожиданные появляются. Ты в курсе?
— Не видела ничего странного. Обычная книга. Я в неё, правда, редко заглядывала. Юрик не любил, когда я приходила в его заведение. Он возил меня куда угодно, а своей «Снежинки» вроде как стеснялся.
— Интересно.
— Юрик только с виду такой, знаешь, грозный. На самом деле он имеет очень мягкий характер. Он добрый. Мне с ним было хорошо, хотя мы и ссорились часто. Он ревнив, но в меру.
— Как вы познакомились?
— Моя подруга затащила меня в «Снежинку». Там была грандиозная пьянка, а мне стало грустно. Я вообще мало пью. И вот представь, кругом все пьяные, одна я как дура. Вдруг подходит ко мне человек в белоснежном костюме и прямо спрашивает: что, грустно? Да, — говорю, — очень. Так и познакомились.
— Я слышал, что Юрик часто избивал своих подруг.
— Только не меня. Не знаю, кого он мог избивать. Да. Он ревнив, но не до такой степени, чтобы бить женщину из ревности. Это человек возвышенной души, он сам беззащитен и раним,  уж я-то знаю. С ним было потрясающе интересно, он всегда выдумывал новые развлечения. Ко мне он относился с повышенным вниманием и заботой. Дарил подарки. Иногда мы ссорились по мелочам, но чаще по моей вине, хотя извинялся потом всегда он.
— Просто идеальный жених.
— Да, я бы и осталась с ним, если бы он не разорился.
— А он разорился?!
— Проиграл всё. Он игрок. Азартный. Слишком азартный. У него было состояние: фабрика, телестудия, театр, бар и много ещё всякого. Проиграл. Скоро он продаст свою «Снежинку», продаст машину, дом, даже костюмы, — и то ему не хватит на выплату долгов. А я надеялась, что он поможет мне и моему отцу.
— Получается, что ты дружила с ним из-за денег?
— В наше время девушки просто вынуждены думать о деньгах. Одежда, косметика — за всё надо платить. Поэтому бедный жених никому не нужен.
— А что ты думаешь обо мне в плане денег?
— Ты богат.
— С чего ты взяла?
— Я чувствую это.
— По одежде?
— Нет. Даже если бы ты был в лохмотьях  — ты богат. Это заметно по каким-то неуловимым признакам, это надо уметь различать. Иной раз и бедняк оденется в дорогие вещи, а всё равно чувствуется, что он далеко не из высшего общества. Я в этих вопросах разбираюсь. У меня знаешь, какие женихи были: Уил Тагер — сын министра, Де Грей — сын знаменитого артиста, банкир Алексей Эггель. Но я ждала тебя.
— Значит, у нас любовь по расчёту?
— Зачем так грубо? У нас любовь. Самая обыкновенная любовь. Я ведь люблю тебя не за деньги, а просто люблю. Но ты богат — и это хорошо. Ты можешь погасить долги моего отца  — разве это плохо?
— А если я разорюсь?
— Это будет трагедия. Будет страшно. Не надо об этом говорить и даже думать.
— Ты перестанешь меня любить.
— Нет, любить не перестану, но пойми, ведь надо будет как-то решать финансовые проблемы.
— Ты станешь искать очередного богатого жениха.
    Инглис заметила моё разочарование.
— Всё это так сложно, — с грустью сказала она, — но всё ведь так естественно, никому  не хочется быть бедным, и не я в этом виновата. Разве не правда? Можно любить одного, а замуж выйти за другого. Все мои подруги так и делают.
    Она задумалась на минуту, а затем наивно попросила:
— А ты не разоряйся, хорошо?
    Мне стало весело.
— Постараюсь, — ответил я.
    Инглис продолжала рассказывать про своих парней, про всяких там банкиров и сынков министров, а я всё думал о том человеке, который мог реально вмешаться в программу, изменив характер моей подруги.



Глава 33


    В баре «Вагул» было непривычно тихо. Не слышно музыки, мало посетителей, отсутствовали Семён Петрович и Лев Николаевич.
    Мы с Инглис прошли в глубину зала и сели за свободный столик.
— А здесь уютно, — сказала моя спутница, осматривая стены и потолок.
    Я искал знакомые лица. Никого из тех, кто был здесь в прошлый раз, я не заметил. Даже бармен был другой. Появился официант и поприветствовал нас открытой добродушной улыбкой. Он приблизился и сказал:
— Здравствуйте, рад вас видеть. Вы всё-таки пришли? Помню, в прошлый раз вам у нас не понравилось.
— А вы меня ни с кем не путаете? — удивился я.
— Нет, что вы, разве можно вас с кем-то спутать. У вас неповторимый стиль. Неповторимый в том смысле, что вы, насколько я вас знаю, всегда входите в город, оставаясь самим собой. Тогда как другие посетители меняют свои образы чуть ли не каждые пять минут. Вы ведь основатель города, не правда ли?
— Верно. А кто вы?
— Сможете угадать?
— Неужели Семён Петрович.
— Нет, — улыбнулся официант.
— Лев Николаевич.
— Не угадали.
— Может, бывший бармен? Володя.
— Он на месте. Просто немножко поменял внешность: стал повыше ростом, изменил цвет волос. Да он почти каждый день меняется.
— Тогда тут просто невозможно что-либо угадать.
— Хорошо, откроюсь вам. Помните Леночку?
— Так это вы?!
— Да. Решила поработать официантом.
— Почему же не официанткой?
— Так интереснее. Сейчас меня зовут Василием. Что будете пить?
    Я сделал заказ и попросил включить музыку.
    Инглис о чём-то говорила, но я её не слушал. Я всегда считал себя странным человеком. Могу иметь какую-нибудь мечту, потом тратить массу энергии для её воплощения, но когда достигаю цели, не чувствую себя счастливым, терзаюсь сомнениями, не могу порадоваться достигнутому, начинаю думать, что моя мечта  — это мелочь, ради которой не стоило стараться; и меня беспокоят новые проблемы. Так и сейчас. Наконец-то я встретил Инглис, встретил её такую, о какой мечтал. Я так долго и мучительно к этому шёл. Вот результат: она рядом со мной. Что ещё нужно? Любой нормальный человек находился бы в состоянии эйфории.
    Я раздражён. Девушка мне мешает. Беседа с ней отвлекает от размышлений. Куда с большим удовольствием я бы сейчас поговорил с кем-то из программистов.
    Как они меняют свой облик, каким образом влияют на программу окна, могу ли я овладеть этими навыками, можно ли усовершенствовать защиту программы от постороннего вмешательства? — вот вопросы, которые волнуют меня больше, чем беседа с Инглис.
— Здесь я спокойна, —  говорит она, — в этом баре полиция нас не найдёт. Жаль, что мне скоро на работу.
— Где ты работаешь?
— Я фотомодель. Сегодня должна сделать серию снимков для журнала «Эл». В восемь двадцать меня будет ждать фотограф.
— Почему вечером?
— Раньше он не может, сильно занят.
— Ты всегда подстраиваешься под фотографа?
— А что делать? В данном случае он хозяин положения —  брат редактора. Чуть что не так — он запросто может отдать эту серию Вике Хартон. Знаешь Вику?
— Нет.
— Ты же читаешь «Эл»?
— Нет.
— Странно. Я думала, что нет в городе такого мужчины, который не читал бы «Эл». Ты шутишь. Это самый популярный мужской журнал. Его все читают.
— А я вот не читал.
— Тогда ты свалился с неба.
— Допустим, не свалился с неба, а просто приехал из другой страны.
— Ой, извини, я забыла, ты ведь иностранец. Значит, ты никогда не видел этого журнала? Знаешь, может это и к лучшему.
— Что там? Эротика, порнография…
— Что-то вроде того.
— Модели снимаются обнажёнными…
— Бывает.
— Там публикуют рассказы об эротических фантазиях…
— Публикуют.
— Тогда это обычный журнал для сексуально озабоченных холостяков. Тебе нравится там работать?
— Не очень. Надоело уже. Глупая работа. Но там платят.
    О своей работе она говорила неохотно, меня же эта тема заинтересовала. Мне ещё никогда не доводилось общаться с фотомоделями. Раньше я их считал кем-то вроде проституток. Затем стал относиться к их деятельности спокойнее, воспринимая её как обычную профессию. Но всегда было интересно узнать, что ими движет: только ли желание заработать, или какие-то ещё, высшие, соображения.
    Мы с Инглис мило провели время: пили коктейль, я приставал к ней с расспросами о тонкостях её профессии, она, захмелев, давала уклончивые ответы. Она всё время пыталась сменить тему и, кажется, была немного обижена.
— Мне пора, —  наконец сказала она.
— Тебя проводить? — задал я формальный вопрос, имея смутную надежду, что она откажется, и мы попрощаемся с ней здесь, в баре.
    Но она согласилась.
— Проводи, если не трудно.
    Когда мы вышли из «Вагула», было уже темно. Горели огни, сияли витрины. Шли молча. Через несколько минут она остановилась у подъезда новой многоэтажки, набрала код, дверь открылась.
— Вот и всё, — сказала мне Инглис, — спасибо за приятный вечер.
— А можно мне посмотреть на съёмки? — это моё желание возникло как-то неожиданно.
— Нет, — ответила она твёрдо и без лишних колебаний.
— Но ведь всё равно я могу увидеть твои снимки в журнале, почему же нельзя посмотреть на сам процесс?
— В журнале смотри сколько угодно, а вот сам процесс — тайна. Ты только не обижайся, — смягчилась она, — просто я боюсь, что при тебе не смогу работать нормально, я и так сильно волнуюсь.
— Но, а вдруг именно я помогу тебе справиться с волнением?
— Глупости. Как ты себе это представляешь? Я буду там, значит, работать, а ты… Что будешь делать ты?
— Давать полезные советы.
— Ты же в этом деле ничего не смыслишь.
— Я буду судить с точки зрения обычного читателя, так сказать, ценителя женской красоты.
— Нет, это не пройдёт. Герхард, фотограф, настоящий профессионал  — он не потерпит советов дилетанта. Да и как я тебя представлю: пришла на съёмку с женихом?
— Скажи, что я твой агент. У хорошей модели должен быть агент, который занимается её делами, ведёт переговоры и всё такое.
    Мысль с агентом ей понравилась. Секундное колебание и -  она сдалась. Мы вошли в подъезд. Когда поднимались в лифте, она сказала:
— Если у меня сорвётся этот заказ, я сильно на тебя разозлюсь.
— Я найду тебе новый, - уверенным тоном успокоил я Инглис, начиная входить в роль агента.
    Фотограф Герхард встретил нас радушно. Он оказался подвижным и несколько суетливым молодым человеком.
— Где же вы пропадаете, милая? У меня давно всё готово, я вас жду целый час.
    Герхард лукавил, мы пришли вовремя, и у него не было повода задавать такой вопрос, но я ответил за Инглис:
— Извините, много времени заняли переговоры с кинорежиссёром о съёмках  в новом сериале.
    Он равнодушно кивнул, я понял, что он занят своими мыслями и не слушает меня. Мы вошли в ярко освещённую комнату.
— Декорации готовы, реквизит на месте, можем начинать, — говорил фотограф.
    Инглис выглядела растерянной.
— Итак, напомню, мы снимаем серию иллюстраций к рассказу «Читатель», — продолжал свою речь Герхард. — Вы читали рассказ?
— Да, — прошептала Инглис.
— Если что-то забыли, то вот, — и он бросил на стол два листа бумаги с текстом, — можете прочесть.
— Я помню, — уже увереннее ответила она.
— Тогда  приступим  к делу. Переодевайтесь дорогуша, — распорядился он.
    Инглис ушла в другую комнату.
— Можно я почитаю?  — я взял один лист со стола.
— А вы, простите, кто? — поинтересовался Герхард.
— Я агент Инглис. Работаю с ней недавно, но считаю, что девушка талантлива.
— Да, у неё есть кое-какие данные, — согласился  Герхард, — и даже если сравнивать её с Викой  Хартон, то должен признать, что Инглис имеет большие перспективы. Вика стареет, а это в нашем деле сразу бросается в глаза, трудно скрыть; к тому же, у неё слишком большая искусственная грудь, а это уже не в моде. Так что Инглис, набравшись опыта, вполне способна стать настоящей звездой нашего журнала. Её ждут хорошие контракты.
    Когда Инглис вернулась, я не сразу её узнал. Очки, тёмный деловой костюм, строгость и сухость во взгляде  — всё это было непривычно в её облике.
    Действие рассказа, который предстояло иллюстрировать, происходило в библиотеке. Смысл сводился к тому, что одинокий молодой человек, в тайне мечтавший о сексе с библиотекаршей, зашёл как-то раз к ней, чтобы взять очередную книгу, и застал её за пикантным занятием:                ранее неприступная девушка, полностью раздевшись, мастурбировала на своём рабочем месте.
    Несколько десятков кадров ушло на съёмку одетой Инглис. Она с поразительной скоростью меняла позы и выражение лица: вот она за столом, вот уже стоит у книжной полки, вот она с книгой в руках. Затвор фотоаппарата срабатывал ежесекундно, Герхард не жалел плёнки.
    Из огромного количества кадров будет отобран только один, самый лучший, который изобразит библиотекаршу в благопристойном виде, — он-то и попадет на страницы журнала, займёт место первого снимка серии иллюстраций.
    Следующий снимок покажет раздевающуюся героиню рассказа. На этом этапе съёмок Инглис работала медленнее. Герхард то и дело помогал её советами. Некоторые кадры переснимались. И вот дошло до того момента, где Инглис осталась в одних трусиках. Здесь дело застопорилось. Она явно стеснялась. Я догадался, что моё присутствие ей мешает.
— Мне уйти? — спросил я.
    Она радостно кивнула в ответ.
— Не уходите, — попросил Герхард, — останьтесь. Она должна научиться работать в любой обстановке. Смелее, девочка, смелее, а не то я отдам это дело Вике.
   Такая угроза подхлестнула Инглис. Она вернулась к прежнему темпу, как в самом начале, когда была одета.
— Отлично, молодец, — похвалил её Герхард.
    На последний этап съёмок смотреть не хотелось и я искал предлог, чтобы уйти. Я чувствовал, что мешаю, видел смущение Инглис. Ей было трудно работать обнажённой, а ещё предстояло изобразить процесс мастурбации. Будет лучше, если я удалюсь.
— Я подожду тебя у подъезда, подышу воздухом, а то голова разболелась после вчерашнего перепоя, — наконец-то я нашёл достойную причину и поспешил уйти.
    Спустившись вниз, коротая время в ожидании Инглис, я осмысливал наши с ней отношения, её работу, своё состояние. Какого чёрта я там делал, зачем я с ней пошёл? Мне нужно было остаться в баре, поболтать с программистами, а не тащиться к этому фотографу и не трепать нервы себе и девчонке.
    Она работает фотомоделью. Ну  и хорошо. Это её дело. Она не самая плохая модель. Я мог придумать для неё другую профессию, но ведь я сам не стал этого делать, я оставил свободный выбор. Вот она и выбрала. Или не она? Кто-то сделал выбор за неё.
    Нет, я ничего не имел против профессии модели. Наоборот, увидев эту работу вблизи, я проникся к ней некоторым уважением. Работа творческая. Меня беспокоило другое. Я не мог смириться с тем, что существует человек, который способен вмешаться в мою программу, повлиять на характер девушки, выбрать для неё образ жизни.
    Сознание было переполнено мрачными мыслями: моя ли девушка  — Инглис или, после всего, я не должен считать её своей, так как она в большей мере создана другим человеком; не придумать ли мне другую девушку?



Глава  34


   
    Время шло, а Инглис не появлялась. Я начал волноваться. Почему её нет, что могло произойти, неужели они ещё не закончили? Мысли проносились одна страшнее другой. Я склонен был предположить, что фотограф Герхард всего лишь похотливый негодяй, который вынуждает моделей вступать с ним в сексуальную связь. Я не решался подняться наверх по той причине, что боялся застать именно это — связь фотографа и модели.
    Может, мне просто уйти? Оставить Инглис, пусть она живёт своей жизнью. Ведь кто она для меня  - игрушка. И я создавал её с такой целью, чтобы развлечься.
    Её нет слишком долго, а я всё жду. Зачем? Она даёт понять, что не хочет иметь со мной отношений. На что-то обиделась. Вполне возможно.
    Её смутило моё поведение на съёмках. Теперь она не хочет выходить до тех пор, пока я отсюда не уйду. А если я поднимусь, то Герхард ответит, что она уже ушла, а сам спрячет её в другой комнате. Интересно на это посмотреть.
    Я вошёл в подъезд и поднялся в квартиру фотографа. Приоткрыв незапертую дверь, я позвал Инглис. Из комнаты вышел Герхард и,  как  я  предполагал, сказал, что Инглис давно ушла, что он отвлёкся и так вот и не закрыл за ней дверь, забыл, заработался.
— Но она не выходила из подъезда.
— Не может быть, — спокойно сказал он, — она ушла минут десять назад, а то и больше, и вы должны были её встретить.
— Я её ждал и никуда не отлучался, стоял у подъезда, её не было.
— Странно, — смущённо заметил Герхард, — но у меня её тоже нет, можете проверить.
    Взгляд фотографа был ясен и откровенен. Он не врал. Его предложение оказалось для меня неожиданным, так как я успел убедить себя в том, что фотограф прячет Инглис у себя в квартире, что он в сговоре с ней, и они  хотят меня одурачить. На всякий случай, для успокоения, я решил воспользоваться приглашением Герхарда и осмотреть его скромное жилище. Кухня, санузел, две комнаты и лаборатория  —  вот из чего оно состояло. Я обошёл всё. Инглис нигде не было.
— Извините, — сказал я, направляясь к выходу.
— Не стоит извиняться, я ведь всё понимаю, у меня такое случалось, когда ревнивые мужья искали своих благоверных. Профессия такая деликатная, что многие думают, словно нет у меня других забот, как заниматься любовью с моделями.
— Я так не думаю, — поспешил я оправдаться, но Герхард не поверил.
— Думаете-думаете, — сказал он с иронией, — все так думают, не только мужья или женихи, а все. И в этом нет ничего страшного. Я бы тоже так думал на их месте. Действительно, чем ещё может заниматься работающий с обнажённой натурой фотограф, как ни сексом с моделью? Но я далёк от этого, модели меня не возбуждают. Скажу по секрету, у меня несколько иные сексуальные пристрастия.
— Вы гомосексуалист?
— Так и знал, что вы это спросите. Стандартно мыслите. Нет, я не голубой. В наше время существует множество других видов сексуального удовлетворения. Ну, не будем вдаваться в подробности, я и так  уже с вами слишком откровенен.
    Я попрощался с Герхардом и вызвал лифт.
    Когда дверцы лифта открылись, перед моим взором предстала ужасающая картина. На полу лифта лежала обнажённая девушка со вспоротым животом и отрезанной грудью. И хотя её лицо  было залито кровью, я узнал Инглис. Я потерял способность мыслить логически и замер в оцепенении. Единственное, на что мне хватило самообладания  - позвать Герхарда.
    Осмотрев кабину лифта, он со страхом взглянул на меня и тут же исчез в проёме двери своей квартиры. Вернулся он через несколько секунд с фотоаппаратом в руках.
— Вы что же, собираетесь это фотографировать? —  пока я задавал вопрос, он успел сделать пару снимков.
— Это нужно, — торопливо говорил он, щёлкая затвором, — это необходимо. Подумать только, ещё пятнадцать минут назад я работал с ней. Она жила, она улыбалась. И что она теперь? Груда мяса.
    Он раз пять повторил слова «груда мяса». Он смаковал эту ситуацию. Ему доставляло удовольствие фотографировать мёртвую девушку, он переживал творческий порыв, он находился в состоянии эйфории. Нет сомнений, что он замешан в этом деле, — подумал я и сразу же вслух сказал Герхарду, что подозреваю его в убийстве.
— Подозревать кого-либо в убийстве будет полиция, — ответил он, — кстати, я её уже вызвал.
    Полицейские вскоре появились во главе с капитаном  О. Бегло осмотрев, место преступления, капитан насупился и пробурчал:
— Грязное дельце.
    Меня и фотографа на всякий случай арестовали.
    Так я оказался в тюрьме города Гвинсила, в одиночной камере, в дурном расположении духа, но со смутной надеждой на справедливость. Конечно, я мог легко  убежать, то есть просто уйти из города, вернуться домой. Но я хотел разобраться в этом скверном преступлении, поэтому остался.
    Камера  была сухой и чистой. Окошко с толстой решёткой находилось под самым потолком.
Удивляло наличие мягкой кровати. Имелись также два стула, стол, зеркало и умывальник. Так что моё временное пристанище можно было назвать комфортабельным.
    Я считался подозреваемым. Мне сообщили, что утром я должен явиться на допрос, предупредили, чтобы я не вздумал сбежать.
    Мне оставалось только завалиться на кровать, упереть взгляд в потолок и углубиться в размышления. Впереди ночь. Я должен осмыслить своё положение.





Глава  35




    Лишение свободы. Я сталкивался с этим явлением, когда служил в армии. Провёл трое суток на  гауптвахте и прочувствовал многие «прелести» положения заключённого. Камера, нары, плохой ужин, — вернее, даже не ужин, и не питание, а так  — приём пищи по вечерам, когда мы, губари, ели то, что осталось от завтрака, обеда и ужина охраны. Отдельных порций не было. Приносили ведро с объедками, ставили посреди камеры, кидали в него десяток ложек, давали пару тарелок; а нас — пятнадцать человек в камере. Два дня гордость не позволяла мне прикасаться к пище, но на третий день голод заставил мою гордость помолчать, и я отведал смесь борща и толчёной картошки; было вкусно. Человек в подобных условиях и не то ещё слопает.
    В тюрьме Гвинсила несравненно лучше. Правда, я ещё не знаю, как и чем тут кормят,  но для меня это не главное. Важно, что здесь я в одиночной камере и могу свободно мыслить. Пожалуй, по-настоящему свободно мыслить человек начинает только лишившись свободы передвижения.
    Но мой драгоценный город опять — в который уже раз — меня разочаровал. Часа через три я понял, что гвинсильская тюряга не способна  обеспечить качественного и надёжного ограничения свободы передвижения.
    Гость. Он появился в моей камере словно привидение. Сел на стул, помолчал, осмотрелся по сторонам.
— Скажите, а вы давно тут сититте? — спросил он с ярко выраженным прибалтийским акцентом.
— С вечера.
— А может пыыть, вы встречали тут Кястуса Зевертаса?
— Не встречал.
— Скажите, а как мне его найти?
— Не знаю.
— Как вы думаитте, а не посмотреть ли мне напписи и записи? — вялым жестом он указал на стену.
    Там действительно — и как  я раньше этого не заметил? — пестрели многочисленные надписи. Изменялись они прямо на глазах. Вероятно, мои друзья компьютерщики успевали и здесь.
«Скоро на волю!» — писали мнимые заключённые, и тут же появлялось: «Я в камере смертников!». Всё равно убегу, — писал ещё один любитель тюремных приключений. Виднелось множество имён, дат, проявлялась ругань в адрес надзирателей и, как традиция подобного жанра, на самых видных местах располагались обращения, адресованные всему человечеству.
  «Люди, вы скоты!» — эта тема в различных вариациях повторялась раз пять; «Ненавижу род людской!» — один раз, но крупно; «Сволочи!» — довольно банальная надпись, появлялась постоянно огромное количество раз. В любви к людям признался только один: «Я гуманист, — писал он, люблю всех людей, именно поэтому меня отсюда не выпускают, боятся, что я всех перетрахаю».
Мой гость внимательно перечитал стену и заключил:
— Кястуса тут ещё не было.
    После долгого раздумья он обратился ко мне с просьбой:
— А можно мне его потаажтаать?
    Я разрешил, куда деваться от такой деликатности.
— Только я уйтуу на минутку, — предупредил гость и пропал, будто испарился.
    Вскоре он вернулся, но не один, а с девушкой.
— Этто Ирма, — представил он голубоглазую красотку, — она не верит  виртуальный мир, я ей покассаать.
    Парадоксально: в одиночной камере я не мог найти одиночества. Ещё не хватало, чтобы тут появился Зевертас, который в свою очередь может оказаться не один, а с подружкой. Вот будет весело. И я смогу узнать много интересного из жизни прибалтов.
    Ирма болтала без умолку. Она поведала мне, что живёт в Риге, а её друг в Клайпеде; ей восемнадцать лет, но она уже успела побывать в Париже и Вене; как замечательно, что она попала в Гвинсил, да ещё сразу в тюрьму, да ещё в камеру смертников. Её дружок почему-то решил, что меня должны повесить.
— Сейчас таак не убивают, — поправила его Ирма, — он умирает не таак, — и она назвала по-латышски способ, которым, по её мнению, убивают преступников в Гвинсиле.
    Я решил, что проще будет позвать надзирателя и попросить, чтобы меня перевели в другую камеру.
    Пришлось долго колотить ногой в дверь, пока на пороге не нарисовался — в полном смысле слова — толстопузый мужичок в форме надзирателя. Реакция моих сокамерников на его появление была своеобразной.
— Кястус! —  почти одновременно воскликнули они, далее беседа велась только на латышском языке. Ирма о чём-то щебетала, Кястус что-то гоготал в ответ.
    На меня никто не обращал внимания. В какой-то мере это было даже обидно. Но как только энтузиазм собеседников пошёл на убыль, я обратился к Зевертасу с просьбой:
— Вы не могли бы перевести меня  в другую камеру? — и услышал ответ в духе Гвинсила:
— Вам нужен настоящий надзиратель, а не яа. Ведь яа просто пришёл поиграаать.
— Если вы не настоящий надзиратель, то, полагаю, я могу спокойно покинуть камеру, и вы не смеете меня задерживать?
    После секундного раздумья Зевертас молча махнул рукой в сторону двери. Видимо, в план его игры не входила заморочка  с привередливым заключённым, и он отпускал меня на все четыре стороны.
    Я вышел в коридор и осмотрелся. Ни одного надзирателя не было видно. Тянулся узкий  пустой коридор с бесконечным рядом дверей. Я прошёл несколько метров и заглянул в окошко одной из камер. Там сидели пираты и занимались игрой в кости. Смотрелись они столь колоритно, что казалось, словно я находился на борту пиратского брига. Вероятно, именно так выглядели соратники Френсиса Дрейка.
    Когда я прошёл дальше и заглянул в следующую камеру, то увидел заключённого в костюме девятнадцатого века. На столике стояла чернильница с гусиным пером, рядом лежал чистый лист бумаги. Узник бессмысленно ходил по камере из угла в угол, — это был грустный задумчивый юноша.
    Осмотрев ещё несколько камер, я понял, что в тюрьме Гвинсила содержатся люди разных эпох, культур и цивилизаций. Викинги, римляне, индейцы, наши современники — все были представлены в этой странной тюрьме.
    Найти свободную камеру не удалось, но зато я встретил настоящего надзирателя.
— Вы уже отсидели свой срок? — вежливо поинтересовался он.
— Ещё нет, — честно признался я.
— Почему же вы на свободе?
    Я кратко изложил свою историю.
— Это непорядок, скверное дело. Нельзя так поступать — выгонять заключённых из камер до истечения срока, — так прокомментировал он мои приключения.
    Я понадеялся, что вот-вот моя проблема будет решена: он найдёт свободную камеру, я спокойно проведу там ночь и утром побеседую с капитаном О. Но мои ожидания не оправдались. Надзиратель ушёл в пространные рассуждения о порядке, законах, правилах.
— Вы поймите, наконец, — говорил он, — что заключённый должен находиться в камере. Освободить его могут только по специальному распоряжению или постановлению суда. Никто не имеет права просто так открыть дверь и выпустить его на волю. Это нарушение всех мыслимых норм, это незаконно!
— Полностью с вами согласен. Давайте восстановим законность и вернём меня на место, в камеру. Буду рад этому.
— А вот это, знаете ли, тоже неправильно, — возражал он, — ни один заключённый не должен радоваться своему заключению. И если заключённый сбежал, то не должен проситься обратно.
— Но ведь я не сбежал, меня выпустили.
— Ещё раз повторяю: никто не имеет права выпускать заключённых без специального распоряжения.
— Но меня-то выпустили.
— Этого не должно быть.
— Да, но это произошло. Что предписывают ваши инструкции в таких случаях? Как поступать, если случилось то, чего не должно быть.
— Если чего-то не должно быть, то это никогда не случается, - философски вывел надзиратель.
— Великолепно! Тогда как же я оказался на свободе?
— Сбежал.
— Ладно. Допустим, я сбежал. И что делать в этом случае?
— Если заключённый сбежал, то его нужно ловить, чтобы вернуть в место заключения.
— Прекрасно! Тогда поймайте меня и верните в камеру.
— Зачем же я буду вас ловить, если вы не убегаете.
— Значит, если я сейчас побегу, то вы погонитесь за мной?
— Нет.
— Странно, вы же сказали, что должны поймать заключённого, если он убегает.
— Совершенно верно, таковы правила, я обязан задержать заключённого, который сбежал, но вы не заключённый.
— Как же так, ведь я сидел в камере?
— По инструкции я не имею права верить словам первого встречного. Я вас не знаю. Вы для меня незнакомец, которого я случайно встретил в коридоре тюрьмы. Я не имею права верить вам.
— Позвольте-позвольте, мне показалось, что вы сами приняли меня за человека, который отсидел свой срок и выходит из тюрьмы; вы ещё и вопрос мне такой задали.
— Я действовал по правилам. Если вижу в тюрьме подозрительного человека, я должен задать вопрос, чтобы завязать беседу и выяснить личность этого человека. Доверять своему впечатлению я не имею права — оно может оказаться ошибочным. Я не знаю, кто вы: то ли заключённый, самовольно покинувший камеру, то ли посетитель, заблудившийся в здании, то ли корреспондент газеты, пишущий на криминальные темы, то ли вы наш новый инспектор, проверяющий состояние дел.
    При слове «инспектор» я улыбнулся, и надзиратель сделал вывод, что попал в точку.
— Вот видите, — сказал он, — я угадал, вы всё-таки наш инспектор. Хотя первое моё впечатление было, как вы изволили заметить, такое, что и в самом деле я принял вас за очень подозрительного типа. Но затем, действуя по инструкции, мне удалось установить истину.
  Надзиратель был явно доволен собой. У меня хватило наглости остаться инспектором, и я стал задавать вопрос за вопросом.





Глава  36


      Итак, я получил редкую и счастливую возможность узнать все тайны и секреты гвинсильской тюрьмы непосредственно из, так сказать, первоисточника. Мой первоисточник стоял руки по швам, вытянув подбородок вперёд, и коротко отвечал.
— Сколько заключённых в тюрьме? — спрашивал я.
— Много, очень много, — следовал чёткий и ясный ответ.
— Вы что же, их не считаете?
— Считаем и даже постоянно пересчитываем, но их число всё время изменяется.
— Почему нет свободных камер?
— Туристы виноваты.
— Туристы?!
— Как вам известно, наша тюрьма — заведение коммерческое. Камеры, которые не заняты заключёнными, сдаются всем желающим. Многие, знаете ли, хотят провести пару ночей в тюрьме, чтобы почувствовать остроту ощущений.
— Люди в костюмах разных времён — это тоже туристы?
— Не все. Многие из них просто сумасшедшие.
— В какой камере содержится фотограф?
— Простите, не понял.
— Человек, который проходит по делу об убийстве. Он фотограф по профессии. Работал с девушкой, её потом убили, сейчас идёт следствие. Вы слышали что-нибудь об этом деле?
— Совершенно ничего не слышал. Даже если этот фотограф здесь, то искать его бесполезно. Он мог перейти в разряд туристов, если заплатил деньги за пребывание в тюрьме. А если он стал туристом, то мог изменить внешность и превратиться в кого угодно.
— Да, но ему завтра на допрос — как его искать?
— Сам найдётся.
— Вы уверены?
— Нет, конечно, не уверен, я ведь не знаю особенностей того дела об убийстве. Если этот фотограф захочет пойти на допрос, то пойдёт. А если нет, то всё будет как-то иначе. Например, допросник и сам, как вы знаете, может написать дело. Найдёт виновных.
— А если виновен именно этот фотограф?
— Тогда его будут судить.
—  И как же его найдут?
— Это не моё дело, это уж пусть допросник сам думает, кого искать.
    Логика надзирателя меня несколько шокировала. Приходилось вносить коррективы в дальнейшие планы. Когда всё решается так просто, не бросить ли мне это дело на произвол судьбы. Что мне тут делать, в этой тюрьме, в городе, в котором законы меняются чуть ли не каждую секунду; что я вообще тут делаю, что меня держит?
    В качестве инспектора я могу покинуть тюрьму в любой момент. И я могу уйти из города, где нет главного — мечты. Нет девушки, которую я создавал. Её смерть символична. Чистота помыслов, нежная романтичность, доброта — всё растоптано и залито кровью, всё убито.
    Инглис ушла. Исчезла душа города. Я уже знаю, что с ним сделаю —  я его выключу. Сейчас вернусь в свой кабинет и одним движением вырублю из жизни всех надзирателей и полицейских,
барменов и пьяниц, дворников и водителей, стариков и старушек. Уничтожив город, я избавлюсь от иллюзий и пустых надежд.
    Гвинсил —  продукт лживой программы, дитя хакеров, пристанище пройдох и подлецов. Десятки раз я хотел его отключить. Ему не жить!





Глава  37

   
    Утро. Начало рабочего дня. Просыпаюсь в своём кабинете. Провода от датчиков мешают, я их срываю и поднимаюсь. Сильно болит голова, болит спина. Настроение паршивое. Состояние такое, словно я в похмелье.
    Вошла Катя, поздоровалась, смотрит на меня с жалостью. Я прошу принести стакан минералки. Она выходит, дверь остаётся приоткрытой, и я вижу, как она открывает шкафчик и достаёт стакан, затем открывает холодильник, вынимает бутылку, наливает. Я любуюсь этим зрелищем. Грациозная, миловидная девушка возрождает меня к жизни  —  таков смысл этого действа в моём понимании.
    Выпиваю воду и смотрю в окно. Мой Гвинсил существует в обычном режиме. Улица с антикварным магазином, газетный киоск. Вот подходит нищий поэт, вот он торопливо раскрывает газету, убеждаясь, что его стихи не напечатаны.
    Эта часть программы незыблема. Всё происходит по плану, который продуман мной. С восьми утра до пяти вечера программа работает как часы, сюжет отточен до мелочей. Скоро должен появиться торговец с пирожками, затем появится автомобиль без водителя.
    Мне интересно, что произойдёт в пять часов вечера. Будет ли Инглис?
    Её убили в той части программы, которую я не могу контролировать, но непонятно, что будет происходить здесь. Я загадал так: если Инглис не появится в привычном для меня сюжете, если она не выйдет  в без пяти пять из антикварного магазина  —  я отключу Гвинсил без сожаления.               
    День прошёл в суматохе. Выручала Катя. Она вела переговоры, отвечала на звонки. Мне было трудно сосредоточится, но я взял себя в руки и усилием воли заставил мозг работать. Я  вернулся в реальность. Дела шли хорошо. Радовало обилие крупных сделок, радовал наплыв клиентуры.
    На окно я смотрел спокойно, там всё шло своим чередом. Был пирожник, был и автомобиль без водителя. И вот приблизился конец рабочего дня. В половине пятого на меня вдруг нападает приступ какого-то неосознанного волнения. С чего бы это? Ведь всё нормально. Но нет, чем ближе к пяти часам, тем сильнее беспокойство. Вероятно, в последнее время у меня выработался такой рефлекс: начинаю волноваться в пять вечера. Именно в это время я всегда и входил в город.
    Без пяти пять. Я смотрю в окно и просто гипнотизирую дверь антикварного магазина. И она открылась, и появилась Инглис. Всё как всегда. Ничего не изменилось. Инглис возле скамейки. Садится — всё как обычно.
    Но мне-то что делать? Окно словно издевается надо мной. Отключить его я не могу. Вернее, не хочу. Ведь я снова вижу Инглис. Вижу то, что создавал своим умом: и улицу, и здание, вид из окна  — это невозможно отключить.
  Вошла Катя.
— До свидания, я ухожу, — прощается она и задаёт привычный уже вопрос: А вы сегодня пойдёте туда?
— Пойду, — уверенно отвечаю я, начинаю искать датчики и распутывать провода. Прощаюсь с Катей. Она с грустью вздыхает и уходит.
    Всё как всегда.


Глава 38


    Вечер. Самый обыкновенный вечер, когда я вновь нахожусь между двумя мирами, в одном оставляя своё тело и погружая свой мозг — в другой. Я вхожу в город Гвинсил. Некоторое время  бреду по бульвару  Оплошности, сворачиваю за угол, выхожу на улицу Шикарная, — да, она так и называется, улочка с домом, где находится антикварный магазин.
    К моему удивлению, Инглис ещё не ушла. Она сидит на скамейке. За ней никто не приехал.
Я бросаюсь к ней с вопросом:
— Что случилось, что произошло, куда ты исчезла в тот раз?
    Девушка подняла на меня полные испуга глаза.
— Мы разве знакомы?
    Чувствуя, что тут  снова проявляется какой-то подвох оконной программы, я всё же отвечаю:
— Конечно, мы знакомы.
    Девушка улыбается, достаёт из сумочки открытку, подписывает её, протягивает мне.
— Вот что я скажу, молодой человек, — говорит она снисходительным тоном, - вы, как я вижу, человек смелый и не лишены некоторого нахальства. Вот вам автограф, и можете рассказывать своим друзьям, что мы действительно знакомы, но прошу вас — только без преувеличений, пожалуйста.
    Открытка была с видом Гвинсила. Надпись золотыми буквами так и гласила: «Наш город — вид с воздушного шарика». На обороте я прочёл автограф: «Новому другу с наилучшими пожеланиями! Инглис».
— Ты какая-то знаменитость, что ли? — догадался я.
— Что значит какая-то? — обиделась она.
— Извини. Я рад. Рад за тебя. Ты жива. Сделала карьеру. Я понял, те фотографии сыграли свою роль. Но почему ты меня не помнишь?
— Слушай, ты ненормальный. Если скажешь ещё слово — вызову полицию!
    Я видел перед собой настоящую Инглис, но вместе с тем, это была другая девушка. Новая Инглис. Кто-то создал её взамен той, убитой в лифте. Или никто её не создавал, она сама появилась, автоматически, подчиняясь законам программы города.
    Какая мне разница, кто её изменил? Я знаю одно: девушка является вторым вариантом моей Инглис. Прекрасно. Можно всё начать снова. Новые правила, новая игра, новые порядки. Отлично. У меня новая девушка с новым характером. И нет причин, чтобы отключать город. Хорошо, что я этого не сделал.
— Я вас обидел, извините, — я пытался поправить положение и познакомиться с Инглис заново,— как-то глупо всё получилось, я вас принял за одну мою знакомую. Очень похожа на вас.
— Это многое объясняет, — оттаяла она, — почти все девушки в городе хотят быть похожими на меня. Их можно понять, каждый вечер они видят меня по телевизору, а многие из них мечтают о карьере телеведущей. Эх, знали бы они, насколько это трудно. Вот сейчас я сама себе не нравлюсь.
— Трудно представить. Неужели?
— Вам этого не понять, вы не женщина. Хочу перекрасить волосы. Как вы думаете, мне подойдёт  каштановый?
— Возможно. Я, правда, плохо в этом разбираюсь. Если честно, вы мне и такой нравитесь.
— Спасибо. Ну, а кто вам нравится больше, я или ваша подруга?
— Каждая из вас хороша по-своему.
— А вы дипломат. Никого не хотите обидеть. И чем же хороша ваша подруга? Расскажите мне о ней: кто она, как вы познакомились? Обожаю романтические истории.
— Долго рассказывать, — мне вообще не хотелось ничего рассказывать о прежней Инглис, но Инглис нынешняя решительно настаивала.
— Я не тороплюсь, выпуск новостей в десять, у меня уйма времени, мне интересно послушать о вашей подруге.
— В таком случае, посмею пригласить вас…
— В кафе «Экстаз», — предложила Инглис.
— Я там никогда не был.
— Там очень мило. Едем?
— Едем, — я неуверенно огляделся по сторонам, машин нигде не было.
— Сейчас я вызову такси, сказала Инглис и посмотрела на дорогу.
    Не знаю, как она сделала вызов, то ли мысленно, то ли как-то ещё, но она никуда не звонила, не делала ровным счётом ничего, просто смотрела на дорогу, а результат был впечатляющим: из-за поворота появился жёлтый «Форд». Водитель притормозил возле нас, мы сели в машину.
— Куда едем? — прозвучал традиционный вопрос таксистов всех стран, планет и временных измерений.
— «Экстаз», — ответила Инглис.
    Доехали почти молниеносно. Я не успел ничего заметить и не запомнил, по каким улицам мы ехали. Вышли перед огромным зданием. Рядом возвышалась телебашня.
— Сюда, — указала Инглис на  украшенную витиеватой резьбой дверь.
    Внутреннее убранство кафе, по художественным достоинствам, вполне соответствовало стилистике входной двери: потолок с лепниной, стены с картинами на пасторальные темы, столы с инкрустацией, бархатные диваны, паркетный пол с причудливым рисунком.
    Инглис тут знали.
— Как мой столик? — поинтересовалась она у серьёзного человека в старинном камзоле.
— Свободен. Специально держим для вас, — и он попытался изобразить улыбку, но получилась корявая гримаса.
    Мы прошли через зал.
— Я не совсем точно выразилась, — говорила Инглис по пути, — здесь не кафе. Это заведение правильнее называть рестораном, но почему-то принято официальное название — кафе «Экстаз».
Наверное, хозяева хотят сэкономить на выплате налогов. Как бы там ни было, а я люблю здесь ужинать. Не выходить же мне в эфир без ужина, как вы считаете?
    Мы сели за столик.
— Я знаю, — продолжала она, — вы хотите сказать, что я могу растолстеть.
— Ни в коем случае, — возразил я.
— Знаю-знаю, все так думают: Инглис любит поесть, Инглис склонна к полноте, Инглис набирает вес.
— Я так не думаю.
— Честно?
— Честно.
— Спасибо, но я вам всё равно не верю. Все мужчины думают одинаково. Не обижайтесь, но впечатление такое, как будто у них на всех одна извилина. Сидят перед телевизором, едят креветки с пивом, смотрят футбол, в перерыве слушают новости и, глядя на ведущую, думают: ах, как же она растолстела.
— Кое в чём вы правы. Я тоже люблю футбол и пиво, слушаю новости, но никогда не стану говорить о ведущей, что она растолстела. Мне кажется, так могут говорить только женщины, завидуя, что их не берут на телевидение.
    Инглис понравилось моё замечание, она даже прикрыла глаза от удовольствия, в этот момент чем-то напоминая кошку; казалось, что она сейчас мурлыкнет, так и хотелось её погладить.
— Я угощу вас таким ужином, который вы будете вспоминать всю оставшуюся жизнь, — произнесла она с расстановкой, особо выделяя слова ужин и жизнь.
    Я смутился, всё-таки я не привык, чтобы женщина угощала меня.
— Надеюсь, вы заплатите мне романтической историей, — этой фразой проницательная Инглис вполне сгладила неловкость ситуации.
    Она сделала заказ. Названия блюд мне ни о чём не говорили. Череда незнакомых слов. В Гвинсиле любят странные названия. Что такое, например, «Элита»? Оказывается, блинчик с мясом томатном соусе. «Орган» — это салат. А вот дальше трудно было понять, где название салатов, а где соусы и напитки.
    Всё спиртное предназначалось мне. Инглис пила только сок с таинственным названием «Эквега». Я просил перевести смысл, но она в ответ лишь улыбнулась.
— Попробуйте, — протянула она бокал с соком, и я отпил глоток.
— На мой взгляд, обычный ананасовый вкус.
— Мне вас жаль. Там есть ещё кое-что. Должна признать, что вы плохой дегустатор. Или просто
плохо разбираетесь в соках. Пейте лучше ялус и рассказывайте о своей подруге. Как её имя?
    Ялусом она называла напиток вроде коньяка. Я выпил грамм тридцать и назвал первое пришедшее на ум имя.
— Елена, — было трудно удержаться и не произнести имя Инглис.
— И как вы с ней встретились?
— В антикварном магазине. Она любит всякие разные статуэтки, а я поклонник старинного оружия. Вот мы и сошлись. Я разглядывал пистолеты, она любовалась статуэткой. Потом она о чём-то спросила, я ей что-то ответил, не помню точно.
— У-у, как не интересно, — на лице Инглис выразилось разочарование.
— Хорошо, я постараюсь вспомнить, — я разыграл задумчивость и продолжил фантазировать. — Она в тот день торопилась куда-то, поэтому спросила у меня: который час? Вспомнил. Просто у неё сломались часы, остановились. Когда я ответил, она забеспокоилась, сказала, что её ждут. Короче говоря, она была подругой Юрика Лодера, потом я её у него отбил. Она дружила со мной, но мы поссорились. Я хотел помириться. И вот встретил вас вместо неё. Перепутал. Очень уж вы похожи.
    Было заметно, что Инглис недовольна. Я нёс ахинею, выдумывая на ходу всякие глупости.
— Совершенно не умею рассказывать, — извинился я.
    Инглис молчала.  Я всматривался в её глаза: невозможно было понять, о чём она думает. Похоже, я испортил ей вечер.
— Расскажите о себе, — неожиданно попросила она.
— Это будет и вовсе не интересно.
— Почему же? Мне кажется, в каждом человеке есть что-то, о чём можно рассказать, и о чём будет интересно послушать. Кто вы, чем занимаетесь?
— Занимаюсь торговлей.
— Ради чего, какова ваша цель — это деньги, нажива?
— О нет, только не деньги.
— Странно, человек занимается торговлей не ради денег — впервые слышу.
— Нельзя же всё сводить к деньгам. Конечно, они нужны, и практически о каждом человеке можно сказать, что он занимается своим делом ради денег. И о каждой профессии можно сказать: она приносит деньги. Но почему же тогда люди занимаются различными делами, имеют различные доходы? Значит, кроме денег, есть ещё очень много факторов, которые влияют на выбор сферы деятельности. Вот вы, Инглис, работаете на телевидении только ради денег?
— Нет, конечно. Но ведь у меня творческая профессия, а не торговля.
— Понятно. Вы с предубеждением относитесь к торговле. А вы не задумывались над тем, что вся наша жизнь по сути является торговлей. Я смею утверждать, что вы тоже занимаетесь торговлей. Работая на телевидении, вы продаёте свои способности, творческие силы, вы продаёте себя, свой образ, своё лицо, голос. Чем не торговля?
— Ладно, уговорили, — недовольно поморщилась она, — все мы люди, все мы торгаши. Тогда позвольте узнать, чем торгуете вы?
— Всякой всячиной.
— Это не ответ.
— Продаю технику, приборы, оборудование. Вот недавно продал линию по производству подсолнечного масла. Вам это интересно?
— Ещё как интересно! — свой возглас она снабдила изрядной долей притворства. — Расскажите, как производят подсолнечное масло.
— Честно говоря, не знаю.
— Вот это да! Как же вы продали такую линию?
— Просто нашёл человека, который умеет производить масло, который знает всё о линиях по производству масла. Ему нужно — он купил. Он расширял свой цех, поэтому  купил мою линию.
Сейчас он занят своим любимым делом — производит масло, а я занимаюсь своим — продаю оборудование. И я не знаю, как производят масло, что-то они давят или жмут — мне безразлично.
    Инглис погрустнела. Я говорил что-то невразумительное, говорил не о том, говорил не так и был сам собой недоволен. Всё повторялось: в подобной ситуации я однажды оказался, беседуя с той, первой Инглис.
— Я вас предупреждал, что не умею рассказывать. Вы скучаете.
— Нет, что вы, вовсе нет.
— Я вижу. Ну, не рождён я для романтических бесед с дамами, вы уж извините. Лучше расскажите что-нибудь о себе, а я помолчу и не буду вас перебивать.
— Да вы и так всё знаете.
— Откуда же я могу знать?
— Из газет, например.
—  Вы считаете, что там пишут правду?
    Инглис задумалась. Похоже, что она искала предлог для скорейшего завершения нашей встречи. Я ей надоел. Она ждала чего-то большего. Я чувствовал, что ей нужен был новый знакомый, новое лицо в привычном кругу общения. Она видела во мне человека неординарного, а я оказался обыкновенным.
— Вы правы, там не напишут правду. Правда скучна. Вот журналисты и выдумывают всякие нелепости про нас, про известных людей. Верно вы сказали, что мы продаёмся. И я тоже продалась. Продала свою жизнь, или часть жизни для всеобщего обозрения. Мне ли жаловаться на выдумки журналистов, когда я сама отчасти журналист. Я хочу большей известности, моя профессия требует этого. Они делают мне рекламу. Так мне ли жаловаться на судьбу?
— Скажите, я вас чем-то обидел?
— О нет! Не берите в голову. Слушайте, — Инглис была заметно взволнованна, — я расскажу о себе. Правду. Только вам. Такого я ещё никому не рассказывала. Вы готовы слушать? Я к тому, чтобы вы правильно поняли. Не надо думать, что я развратная зажравшаяся звезда экрана — не надо так думать. И ещё — я бы не хотела, чтобы моя история стала предметом купли-продажи. Не торгуйте, пожалуйста, моим откровением. Хорошо?


Глава 39


    Я блаженствовал. Сбылась мечта. Нахожусь в своём городе, в помещении великолепного ресторана, беседую с девушкой, которая соответствует моим представлениям о женской красоте: она умна, воспитана, элегантна, её голос не раздражает слух, она ведёт себя, как и подобает светской даме, она не лишена чувства юмора, с ней интересно.
    Именно это я и хотел получить, создавая образ Инглис. Программа окна исправила ошибку: неудачный  вариант был уничтожен, взамен сформирован второй вариант девушки. Меня это устраивает. Правда, не совсем понятно, зачем убивать первую с таким зверством? Можно было поступить как-то гуманнее. Хотя вправе ли я требовать человеколюбия от программы? Программа жестока, она решила, что первая Инглис должна стать жертвой убийцы — и я ничего не могу с этим поделать. Да и зачем что-то делать, если меня и так всё устраивает.
  Вторая Инглис лучше первой. Кажется, я нашёл с ней общий язык, мы подружились. Она готова рассказывать мне о том, что является тайной её жизни. Это доверие. Я ей не безразличен. Замечательно, я счастлив!
— Где и когда я родилась, не знает никто, — начала она свою историю. — Даже мой отец всегда уклончиво отвечает на вопрос о моём рождении. Смешно, не правда ли? Я даже не знаю точно, сколько мне лет. Со слов отца известно одно: моя мать умерла при родах. Всё. Где она меня рожала, в каком районе, где её могила, где мои родственники — всё это полнейшая загадка, разгадать которую мне так и не удалось. Мой отец сильно пил. Сейчас это законченный алкоголик. Думаю, в своё время его больше привлекали пьяные гулянки, чем рождение дочери, поэтому он не запомнил ни даты рождения, ни места. Я ему больше не задаю вопросов на эту тему — всё равно не ответит.
    Вероятно, меня кто-то воспитывал, какая-то женщина. Быть может, любовница или подружка отца. Я смутно помню некоторых женщин, которые время от времени появлялись в нашем доме, какое-то время жили, потом исчезали. Когда меня принимали в школу, выяснилось, что нет документов о рождении. Проблему решили. Кто-то посоветовал отцу обратиться в соответствующие органы и дать взятку. Короче говоря, отец купил мне свидетельство о рождении. Он до сих пор укоряет меня, говорит, что на те деньги можно было купить целый ящик «сока». Соком он называет все спиртные напитки. Как-то раз он сильно достал меня своими упрёками, и я со злости купила ему десять ящиков лучшей водки. Думаете, успокоился? Ошибаетесь. Он всё ещё при каждом удобном случае укоряет меня за те деньги. Такой у меня папочка.
    В школе мне не понравилось. Не удивительно, ведь я была девочкой из бедной семьи. Вам этого не понять. Вы не сможете представить себе и сотой доли тех мучений, какие выпадают на долю девочек из бедных семей. Мальчикам намного легче – я знаю это наверняка, сравнивала. Например, мальчишки-бедняки из нашего класса всегда умели добыть деньги: отбирали их у малышей, у более слабых, воровали. А что было делать мне? Отец денег не давал совершенно. У меня не было дорогих игрушек, не было дорогой одежды. Даже просто новых вещей у меня не было. Донашивала одежду одноклассниц, — некоторые сердобольные мамаши, жалея меня, приносили то, что их дочкам уже не подходило по размеру, или износилось. Так называемые подруги часто приветствовали меня фразой: «Ну, как тебе моя юбка?»
    Сколько себя помню, всегда искала возможность заработать денег. Просилась в компанию к мальчишкам — не взяли. Я пошла к директору и попросила какую-нибудь работу в школе: окна мыть, помогать поварихам в столовой, или помогать уборщице — хоть что. К счастью, директор сжалился и предоставил работу уборщицей на полставки. После занятий я подметала и мыла целый этаж. Было трудно, зато у меня появились свои деньги. Когда я училась в выпускном классе, мне грозило отчисление из школы — двойки по трём предметам. Директор вызвал меня, провёл короткую беседу и недвусмысленно дал понять: хочешь окончить школу без проблем – становись любовницей директора. Как ни странно, для меня это было легко и не страшно. Наш директор был красавцем. Не какой-нибудь там плешивый малорослый старикан, а человек тридцати пяти лет, в расцвете сил, спортивного телосложения, с великолепной кудрявой шевелюрой. Все девчонки были в него тайно влюблены — и я не исключение. Он стал моим первым мужчиной. Я не жалею об этом. Наоборот, я гордилась, что такой человек обратил на меня  внимание. Как выяснилось позже, многие старшеклассницы становились его близкими подругами. Что делать, любил он юных девушек. Никто из нас за это на него не обижался. В общем, он содержал своеобразный гарем, и я там была на первых ролях.
    Именно директор повлиял на мою дальнейшую судьбу. Он посоветовал мне стать актрисой. Сказал, что у меня есть данные, талант. У него был знакомый режиссёр на городском телевидении, который согласился посмотреть на мои способности. Просмотр закончился далеко за полночь в постели режиссёра. Я понравилась, и у меня появилось место на телевидении – целая передача. Мне доверили вести прогноз погоды. Это серьёзное достижение для юной неопытной девчонки. Так началась моя взрослая жизнь.
   Я поступила на курсы актёрского мастерства, много работала, снималась в кино, с прогноза погоды перешла в детскую передачу «Спать пора» — в общем, делала успешную карьеру. Не всем это нравилось. Начались интриги. Против меня были некоторые солидные тётеньки, они занимали крупные должности и по мере сил старались помешать моему продвижению. Завидовали молодости. Вам не интересно?
— Очень интересно, правда, должен признать, что у вас довольно типичная судьба. Знаете, современного человека вообще трудно чем-либо удивить, а меня тем более.
— В моей истории для вас нет ничего удивительного?
— Не то чтобы совсем  ничего…
— Вы слышали много подобных историй?
— И слышал, и читал. В наше время женщины любят рассказывать о своей карьере. Но меня лично такая тема мало привлекает.
Ведь и так ясно, что жизнь трудна, за всё надо платить, а чтобы чего-то добиться, нужно много работать, бороться, противостоять конкурентам. Обсуждать  пикантные подробности я тоже не люблю. В конце концов, это личное дело конкретного человека, каким путём он пробивается. Если вы начнёте рассказывать о своих любовниках, я скажу, что это скучно.
— Странный вы человек. Какая же тема могла бы вас заинтересовать?
— Если иметь ввиду вашу профессию, то я склонен говорить о творчестве. Сам я редко смотрю телевизор, поэтому интересно узнать, чем сейчас живёт телевидение. Вот вы ведёте выпуски новостей… Я всегда считал дикторов автоматами для зачитывания текстов. Мне кажется, что вы сами не осознаёте того, о чём сообщаете.
— Это не так, — улыбнулась Инглис, — я всё-таки читаю текст несколько раз, вникаю в смысл, а уж затем зачитываю его перед камерой. А если буду читать бессмыслицу, то не смогу соблюдать интонацию. Хотите посмотреть, как делается выпуск новостей?
— А есть такая возможность?
— Я вас приглашаю на студию. Не побоитесь смотреть на мои мучения?
— Неужели так всё страшно?
— В любом выпуске новостей всегда есть что-то ужасное.
— Я заметил, обычно в новостях сообщают о катастрофах, убийствах и прочих кошмарах.
— Да, но я не об этом. Читать новости в прямом эфире трудно. И для меня, например, главная трудность и весь ужас, заключается в том, что постоянно приходится преодолевать страх: мне всегда кажется, что я отвратительно выгляжу на экране. Со временем я научилась владеть собой и не думать об этом страхе, но вы бы знали, каких усилий это стоит.
— И после ваших страхов уже не столь важно количество жертв в той или иной катастрофе?
— Иронизируете, да? Но вы правы. Количество жертв в катастрофах, всякие там заказные убийства и так далее — всё это пугает меня гораздо меньше моих собственных страхов. Когда я читаю, моё состояние  беспокоит меня больше всего остального. Внешний мир вообще для меня  исчезает. Вот такая нехорошая ведущая, — так вы подумали? Но ведь я ничем не отличаюсь от обычных людей. Я точно так же эгоцентрична, как и все нормальные люди. Вот вы сказали, в новостях часто сообщают о катастрофах. А не задумывались, почему так делают; не знаете, почему кровавым темам уделяется столько внимания?
— Я думал об этом, но конкретного ответа не нашёл. Склоняюсь к мысли, что просто кому-то выгодно затрагивать такие темы.
— А вот мнение нашего режиссёра: люди эгоисты, — считает он, — любят себя и думают прежде всего о себе, их беспокоят только личные проблемы; когда они получают информацию, что где-то перевернулся поезд, там много погибших  — они испытывают своеобразную радость; то есть человек в глубине души рад, что сам он избежал неприятностей, не пострадал в подобной катастрофе, поэтому такая информация доставляет практически любому человеку определённое удовольствие. И ещё он говорит, что телевидение показывает только те вещи, которые нравятся большинству зрителей.
    Мы проводим опросы, и знаете, на самом деле так и получается, что телезрители считают самыми интересными те выпуски новостей, где сообщалось про убийства и катастрофы.
— Любопытно. Только мне почему-то именно такие выпуски не нравятся. Я предпочитаю слушать что-нибудь по экономической тематике: о ценах, о курсах валют, о налогах, о товарах.
— Понятно, у вас профессиональный интерес. Ну что же, вы ещё не передумали? Идёмте со мной, и я постараюсь сообщить вам свеженькую экономическую новость.
    Инглис расплатилась по счёту, и мы покинули этот милый гостеприимный ресторан.
    На улице темнело. Инглис опять непостижимо загадочным образом привлекла такси, хотя мне было непонятно, зачем куда-то ехать, если телецентр совсем рядом.
— Заедем ко мне, — коротко пояснила она.
    Её особняк находился в Исме. Большой двухэтажный дом располагался за высоким кирпичным забором. Ворота и калитка представляли собой хитросплетение узоров из кованых прутьев. К дому вела аккуратная дорожка из цветной плитки.
    Инглис буквально пробежала по ней к двери, достала из сумочки ключ, быстро открыв замок, сказала мне:
— Подождите здесь, — и я остался у ворот.
    Вскоре она появилась уже в другом  виде: изменилась причёска, Инглис переоделась, у неё была другая сумочка, на ногах — другие туфли. Изменилось даже выражение лица, оно стало строгим, её взгляд похолодел. Инглис больше не улыбалась и не разговаривала. Она жестом указала на машину, давая понять, что пора ехать.
    Рядом с ней я чувствовал себя пажом блистательной королевы.


Глава 40


    Студия «Отдела новостей» находилась на седьмом этаже. Мы с Инглис вышли из лифта и сразу погрузились в атмосферу творческой суматохи. Кругом суетились люди: юноши и девушки, мужчины и женщины, — они пробегали мимо нас, держали в руках кто папку с бумагами, кто дискеты, кто микрофоны, кто просто лист бумаги с текстом. Многие из них на ходу приветствовали Инглис, она обворожительно улыбалась в ответ.
— Опаздываете, мадам, — обратился к ней пузатый мужчина и при этом противно чмокнул её в щёку, — через двадцать минут выходим в эфир.
    Это был кто-то из режиссёров. Он потянул Инглис в сторонку, и они долго о чём-то шептались.
— Простите, вы Конокотов? —  ко мне подошла  грациозная девушка в потёртых джинсах.
— Н-нет, не я
— Но вы сопровождающий, охранник?
— Я не с ним. Я даже не знаю, кто это.
    Девушка моментально потеряла всякий интерес ко мне и громко спросила у присутствующих:
— Господа, кто здесь Конокотов?
— Я его телохранитель, — бритоголовый жирнющий человек поднял руку.
— А где он сам? — поинтересовалась девушка.
— Не знаю, кажется, вышел… в туалет, — последовал замечательный для телохранителя ответ.
— Когда он вернётся, передайте, что его выход на восьмой минуте. Запомнили? Восьмая минута. А если он не появится, мы выставим дублёра, — и пусть тогда не обижается.
    Девушка ушла. Инглис и режиссёр вошли в студию. Меня туда пустили не сразу.
— Вы записаны? — грозно прозвучал вопрос невесть откуда появившегося охранника.
— Конечно, записан, — нагло соврал я.
— А мы проверим, — он улыбнулся всем оскалом своих жёлтых зубов и достал блокнот. – Фамилия? — и он уставился на меня немигающим взглядом.
— Конокотов, — вполголоса произнёс я и непроизвольно оглянулся по сторонам – нет ли поблизости реального носителя этой фамилии. Для пущей убедительности я добавил:  Мой выход на восьмой минуте.
— Есть такой! — обрадовался охранник, полистав блокнот. — Проходите.
    В студии было шумно. Ставили свет, проверяли микрофоны. В кресле ведущего сидел худенький чахлого вида парнишка и визгливо орал.
— Левее. Я сказал, левее. Ещё раз повторяю — левее.
— Раз, раз, раз, раз-два, раз-два, — громыхал на всю студию какой-то лысый тип, проверяя микрофон.
    Инглис сидела на пластмассовой табуретке у стены и читала тексты. Было похоже, что внешний мир для неё уже перестал существовать. Ко мне подошёл толстопузый режиссёр и сказал:
— Господин Конокотов, разрешите представиться — я режиссёр Забодун. Напоминаю, там у вас в министерстве свои порядки, здесь — свои, то есть наши. Слушайте внимательно: по моему сигналу, вы подходите к столу и садитесь в кресло рядом с ведущей; она задаёт вопрос, вы смотрите на экран монитора и читаете ответ. Вам всё ясно?
— Да, — коротко ответил я, входя в роль Конокотова.
— Внимание, до эфира пять минут, — объявили в студии, и она стала похожа на муравейник.
    Инглис нервничала и ругалась с ассистентами режиссёра. Сам режиссёр орал на всех подряд. В принципе, всё было готово к началу выпуска, все находились на своих местах, но, тем не менее, практически все телевизионщики волновались, суетились, делали массу лишних движений, не упускали случая, чтобы сцепиться друг с другом в бестолковом споре.
    Инглис заняла место в кресле ведущего. Она лихорадочно перебирала бумаги.
— Плохо, — сказал пузатый режиссёр, — тень мешает, больше света. Подать на неё больше света! Долго я буду ждать?!
    Оператор крутился у камеры, он выражал недовольство бурно: матом и проклятиями в адрес тех, кто появлялся перед ним.
    До эфира оставалась минута. Шум неожиданно смолк. Оператор успокоился. Сосредоточилась Инглис. Беготня и хождения были прекращены, словно по команде. Режиссёр перестал орать.
— Так, все по местам, скоро начинаем, — сказал он непривычно тихим голосом.
    Минута тянулась неестественно долго. Но вот в эфир пошла заставка, Инглис пристально посмотрела на камеру, улыбнулась и начала.
— Добрый вечер, в эфире «Эн –Ю-Эс», в студии  Инглис Роланд. Главная новость дня — министр иностранных дел ушёл в отставку. И хотя магистрат не принял окончательного решения, многие эксперты считают, что сэр Арчибальд Эггл уже исчерпал свой потенциал. У нас в гостях лидер партии «Умеренных алкоголиков» Виктор Эппенгеймер. Как вы прокомментируете отставку Эггла?
    Рядом с ведущей находился смуглый темноволосый молодой человек, к нему она и обратила свой вопрос.
— Наша партия, — ответил он, — всегда придерживалась мнения, что Арчи Эггл занимает не своё место. Как видите, жизнь убедительно это доказала. Думаю, магистарт утвердит его отставку уже завтра.
— Чем же плох Эггл на посту министра иностранных дел?
— Он дремучий консерватор. Пока он занимал пост министра, в его ведомстве было невозможно провести хоть какую-то реформу, ввести хоть микроскопическое новшество. А к чему привела его политика «одной стороны»? Судите сами: ежедневно наш город посещают туристы из разных стран; их тысячи. Они гуляют по нашим улицам, посещают магазины. Я не хочу сказать, что это плохо. Наоборот, пусть они к нам едут, мы только рады этому. Эти люди делают покупки, вносят таким образом деньги в нашу казну  — всё это не может не радовать. Но теперь сосчитайте, а много ли наших туристов побывало в других странах? Ни одного!  Вот в этом я и вижу отрицательные стороны политики Эггла. Гвинсил открыт для иностранцев, но полностью закрыт для нас, для выезда наших граждан за рубеж. Мы узнаём о других странах только из учебников или из рассказов тех же туристов, — разве не унизительно такое положение?
— Вы полагаете, что отставка Эггла сможет изменить ситуацию.
— Конечно, это произойдёт не сразу, но, уверен, если пост министра иностранных дел займёт человек из нашей партии…
— Спасибо, — перебила его Инглис, — с нами был Виктор Эппенгеймер, он любезно поделился своими соображениями по поводу отставки Арчибальда Эггла.
    Один из ассистентов режиссёра подкрался ко мне и шёпотом предупредил:
— Скоро ваш выход, займёте место рядом с ведущей, на экране будет ваш текст, читайте слово в слово — никакой отсебятины. Поняли?
    Тем временем Инглис продолжала говорить о министре иностранных дел. Показали опрос общественного мнения, где граждане дружно сходились к одной мысли: этому Эгглу давно пора в отставку, а границу города нужно открыть в обе стороны, чтобы гвинсильцы имели возможность посещать другие города.
    Меня эта тема заинтересовала. Возможно ли сделать так, чтобы коренные жители виртуального города могли проникать в наш мир?
    Я бы смог  пригласить Инглис к себе. Но как этого добиться? Действительно ли достаточно отставки министра Эггла, чтобы мечта воплотилась в реальность?
    Я видел, что Инглис было трудно сохранять объективность: по долгу службы она обязана произнести пару-тройку добрых слов в адрес Эггла, но в душе она оставалась его яростной противницей  — так много надежд возлагалось на его отставку.
   Беднягу министра ругали ещё пару минут, а затем перешли к новостям экономики.
   Оказалось, что как раз мне предстоит стать экспертом по экономическим вопросам. Я занял своё место, на меня направили камеру, и тут же Инглис представила меня телезрителям.
— Итак, у нас в гостях известный  бизнесмен, консультант магистрата по экономической проблематике, сотрудник министерства экономики  господин Конокотов.
    Глядя на нас, никто бы не подумал, что всего час назад мы с ведущей ужинали вместе, никто бы не догадался, что мы вообще знакомы. Инглис умело скрывала свои эмоции. Я старался как можно лучше справиться с ролью господина Конокотова. Она спросила моё мнение об отставке Эггла. По большому счёту, мне было наплевать на его отставку, поэтому поначалу решил за него заступиться, но вовремя понял, что граждане, мягко говоря, не поймут сторонника опального министра; вот я и начал без особых угрызений совести критиковать бедолагу на чём свет стоит.
    Я почувствовал, что Инглис довольна, люди в студии на моей стороне, режиссёр  в полном восторге. Дальше предстояло говорить о результатах экономической реформы.
    Редко когда экономические реформы приносят положительные результаты, поэтому я решил поговорить об отрицательной стороне преобразований, о которых  имел довольно смутное понятие. Я предположил, что город Гвинсил не лишён таких пороков, как безработица, рост цен, инфляция.
— Ни для кого не секрет, — трезвонил я, — что Гвинсил пережил период тяжёлого экономического спада. Наша задача — преодоление последствий. Кое-что уже сделано, что-то делается сейчас, но, согласитесь, господа, много ли можно сделать при недостойном финансировании. Любая реформа стоит денег. Если хотите получить результат — делайте вложения, финансируйте проекты, добивайтесь…
   Инглис меня перебила и, задавая очередной вопрос, взглядом указала на монитор. Мне следовало читать свой текст, я совершенно забыл об этом.
 Когда она спросила что-то об экспортно-импортных операциях, я уже дисциплинированно читал ответ с экрана.



Глава 41


— Вы похоронили в себе талант журналиста, — так сказала мне Инглис после выпуска новостей, когда мы с ней остались в студии наедине. — Как вам удалось пробраться в студию? Я думала вас проводили на места для гостей. И ещё вы меня сильно удивили, когда так неожиданно оказались Конокотовым. Когда вы успели записаться в дублёры? Там ведь такой строгий отбор, что за день пройти невозможно. Объясните, как вам всё это удалось? 
— Я сам не знаю. Просто показалось, что про меня забыли, а потому я и предпринял попытку проникнуть на студию. Тут как раз подвернулся этот Конокотов. Я запомнил фамилию, назвал её, меня записали на выступление  — всё получилось само собой, по воле судьбы, без особых усилий с моей стороны. Мне ничего не оставалось делать, как побеседовать с вами в прямом эфире на экономические темы.
— У вас получилось. Хотя были моменты, когда судьба передачи висела на волоске.
— Это когда я безбожно импровизировал? Но ведь вы меня вовремя остановили.
— Да, это уже профессиональная привычка. Случалось значительно хуже. Вы-то хоть сразу поправились и стали читать нужный текст, а вот был один такой гость у нас, который шпарил всё своими словами и вовсе не касался главной темы передачи. Я спрашиваю о строительстве птицефабрики — он вместо ответа балаболит о какой-то охоте на кабана. Я задаю вопрос о качестве стройматериалов — он ведёт речь о достоинствах моторных лодок. Никак не могла заставить его читать. Он совсем не понимал, что от него требуют.
    Инглис выглядела усталой, но была в хорошем настроении —  выпуск прошёл гладко. Она уже не похожа на королеву, холодную и недоступную. Сейчас она простая симпатичная девушка, которая расслабилась после трудной работы.
— Можно спросить, а что вы на самом деле думаете об отставке Арчи Эггла? — меньше всего я ожидал, что она снова начнёт говорить о политике.
— Вас это действительно интересует, или вы ещё не вышли из образа и продолжаете выпуск новостей?
— Оказывается, вы плохо обо мне думаете, — игриво заметила она. — Я хочу знать ваше мнение вот почему: во-первых, вы иностранец, то есть мне интересен взгляд человека со стороны; во-вторых, мне самой хочется побывать за границей. Как думаете, если у нас будет другой министр иностранных дел, мы сможем свободно путешествовать по миру?
— Боюсь вас разочаровать, но от ваших министров мало что зависит. Допустим, вы смените министра, примите новые законы, и граждане Гвинсила получат право свободно выезжать из города, как вам кажется, что нужно будет сделать, чтобы реально выехать?
— Пойти на вокзал, купить билет, например, до Парижа, сесть в поезд и уехать, — ответила Инглис.
— Хорошо, а вам известно расстояние до Парижа?
— Нет, — смутилась она, — но зачем мне это знать, ведь поезд и так довезёт.
— Что вам вообще известно о внешнем мире?
— Много чего. Вот о Париже я знаю, что он находится в Европе, что это столица Франции, расположен на берегах реки Сены, население – чуть больше двух миллионов жителей.
— Отлично. А Лос-Анджелес знаете?
— Знаю. Город в Америке, на территории США, на побережье Тихого океана, население — три миллиона жителей.
— И в Лос-Анджелес вы можете поехать на поезде?
— Нет, туда летают на самолёте.
— В таком случае, где же находится Гвинсил? Я понял одно: не в Америке. Но это следует из ваших слов. А вообще я, беседуя с жителями Гвинсила, всякий раз получаю новую информацию, причём информация эта страшно противоречива: одни считают, что Гвинсил где-то рядом с Берлином, другие уверяли меня, что отсюда рукой подать до Рима, кое-кто говорил о близости Москвы. На самом же деле, как ни странно, Гвинсила нет ни на одной карте. Его нет в Европе, нет в Азии, вы не найдёте его и в Африке. Так, где же он, на какой планете?               
— По самым современным данным нашей науки, — с обидой сказала Инглис, — Гвинсил находится в пространстве. То есть там же, где находится планета Земля и все её города и страны. И если я знаю наверняка, что с городского вокзала отправляются поезда до Парижа, то мне наплевать на то, каким образом поезд будет ехать; главное, что он доедет до места назначения. Если бы закон позволял нам покидать родной город, то мы смогли бы добраться до любой точки пространства. Вот вы, иностранцы, как-то попадаете в наш город, хотя утверждаете, что его нет ни на одной карте.
— Мы приходим сюда особым путём. Иностранцы не едут в Гвинсил на поездах, не прилетают на самолётах. Все города связаны между собой единой электронной сетью, через неё-то мы и общаемся. Вы слышали что-нибудь о подобной сети?
— Электронная сеть? — задумчиво повторила Инглис. — Ну, конечно, я знаю об электронике: существуют радиосети, телесети, — да, я знаю довольно много, ведь наши выпуски выходят в эфир с помощью электроники. С помощью сетей мы общаемся с внешним миром  — мне это хорошо известно. Мы передаём и получаем великое множество сообщений. Но я не пойму, как можно затолкать в электронную сеть живого человека и переправить его в другой город?
— В этом и заключается решение проблемы. Дело не в законе и не в министре, просто в Гвинсиле ещё не разработали технологии проникновения в другие города. Подумайте сами, ведь если бы жители города знали способ взаимосвязи с другими странами, то никакой закон не сдержал бы вечной тяги людей к путешествиям. Нашлись бы нарушители закона. Грубо говоря, «затолкать живого человека в электронную сеть» вполне возможно. Вы ведь не удивляетесь трансляции по телевидению. Вас каждый вечер показывают в новостях, вы же не считаете, что вас «затолкали» в телевизор.
— Замечательно! — воодушевилась она. — Значит, можно разработать технологию путешествий. Но, кто должен её разрабатывать?
— Ваши специалисты по компьютерной технике. Они у вас есть. Должны быть. Ведь кто-то занимается разработкой программ? Я удивляюсь, почему они до сих пор ничего не придумали. А то бы я с удовольствием пригласил вас в гости в мой город, — мои слова подействовали на неё магически.
— Вы не шутите? Если нет, то я согласна посетить ваш город хоть сейчас. Может быть, используем для этого вашу технологию, возможно такое?
— Не знаю. Я не слишком сильный специалист по электронике, поэтому не знаю. Но есть люди, мои знакомые, которые могут решить задачу. Мне иногда кажется, что для них нет ничего невозможного. Так что путешествие ваше вполне может стать реальностью.
    Лицо девушки излучало счастье.
— Хотите вина? — предложила она. — В нашем буфете есть великолепные вина. Я закажу для нас по бокалу вина  и по сандвичу с сыром. Не возражаете?
    Естественно, я ничего не имел против.
— Подождите здесь, я сделаю заказ, и нам принесут всё прямо сюда. Будем пить вино на моём рабочем столе, — она подвинула микрофоны в сторону, — выпьем за успех нашего путешествия! Вам не доводилось пить в телестудии? Поверьте, в этом есть нечто особенное, необычное: камеры, микрофоны, декорации, и мы с вами, и бокалы с вином. Только что я сидела за этим столом и дрожала от страха, боялась ошибиться, спутать слова, — теперь всё позади. Я могу расслабиться. Я скоро вернусь.
    Она ушла, и я остался в одиночестве.



Глава 42


    Опустевшая телестудия предрасполагала к размышлениям. Я сел за режиссёрский пульт, закинул ноги на стол и задумался. Мне почему-то стало грустно.
    Как быстро всё меняется в нашей жизни, — думал я, — только что здесь, в этом помещении, царила суматоха, люди занимались делом, людей было много, тут проявлялось море эмоций, — и вдруг всё прекратилось в один миг. Все ушли. Даже не ушли, а разбежались кто куда. На некоторое время задержались двое: мужчина и женщина, телезвезда и её гость. Они поболтали, ей пришла идея выпить вина, и она покинула студию, оставив здесь одинокого скучающего мужчину, который сейчас, изображая завзятого режиссёра, мыслит о всякой всячине.
    Как всё-таки это грустно — смотреть на опустевшее помещение, зная, что здесь совсем недавно кипела жизнь. Неужели вот так  опустеет когда-то планета? Шумная суета мегаполисов, суматоха вокзалов, эйфория концертов знаменитых групп, дикий рёв стадионов во время финальных матчей — всё это может стихнуть в один момент в результате воздействия какой-нибудь катастрофы. И останутся на всей планете двое: он и она, люди, которым будет суждено возродить всё сначала. Странные мысли посещают человека, когда он находится в одиночестве.
    Я поднялся, подошёл к осветительному прибору, включил его. Затем поиграл лучом света, словно солнечным зайчиком, направив его на дверь. Скоро там появится Инглис, и я встречу её ярким лучом. Мы с ней выпьем вина. А что дальше? Я обещал ей путешествие. Получится ли? Мне хотелось верить, что всё у нас получится, но терзали сомнения. Вдруг ничего не выйдет, что тогда  — разочарование? Она перестанет меня уважать. Хотя нет, она-то, может, не перестанет, а вот я буду чувствовать себя неуютно.
    Её долго не было. Интересно, где у них буфет? Неужели  так далеко, что туда надо полчаса добираться. Вероятно, Инглис там встретила подружку, и они теперь болтают без умолку о всякой ерунде, — другого объяснения не нахожу. Я с беспокойством бродил по студии, стал нервничать. Надо было пойти с ней, выпить вина в буфете, — так ведь проще. Почему её так долго нет?
    Вышел из студии и прошёлся по коридору — никого. Смутные противные предчувствия закрались в душу: что-то случилось. Я спустился этажом ниже, но и там никого не нашёл — всё двери были закрыты. Спустился ещё ниже — ни души. Я  вернулся в студию, но и там всё было по-прежнему.
 Нигде никого нет, Инглис исчезла. Как это понимать? Может, меня закрыли одного во всём телецентре, может, я просто имею дело со взбалмошной телезвездой, которая так мило шутит?
    И я решил, во что бы то ни стало найти буфет. Пусть даже он закрыт, но я должен разобраться с исчезновением Инглис. Я выключил свет в студии, вышел и плотно закрыл за собой дверь. Вызвал лифт и, когда его дверцы открылись, для меня уже не оставалось никаких загадок. Все тайны прояснились. Я во второй раз видел подобную картину: Инглис лежит в кабине лифта, она мертва — опять маньяк. При похожих обстоятельствах я теряю вторую девушку.
    Что мне делать? Ясно, что полицию вызывать бесполезно. Скорая помощь уже не нужна. Могу  только уйти, оставляя всё на своих местах.
    Я ушёл из Гвинсила и проснулся в своём кабинете. Была глухая ночь. Кабинет в темноте выглядел кошмарно. Включил свет — веселее не стало. Мне хотелось с кем-то поговорить. Всё равно с кем. Но с кем же говорить ночью, когда все друзья и знакомые спят? Сейчас никому не позвонишь — все люди занятые, зарабатывают деньги, всем с утра на работу. И только я слоняюсь по ночам, нарываясь на приключения.
    Хотелось напиться, с кем-нибудь подраться, дать выход отрицательной энергии. Но идти в ночной кабак  лень. Вдруг пришла идея вызвать девушку по телефону. Нашёл на столе рекламную газету, набрал первый попавшийся номер и заказал:
— Девушку, пожалуйста, блондинку, образованную, хорошую собеседницу.


Глава 43

   
    Кто-то играет против меня. Моё окно, программа, город Гвинсил, мои девушки, — всё это элементы большой игры, смысла которой я никак не пойму.
    Во-первых, совершенно не ясно, кто может играть против меня; во-вторых, непонятно, что он собирается выиграть?  Просто трепать нервы из досужего любопытства — это слишком сложно и дорого.
    Кто-то проникает в программу, или сам её создаёт. Этот человек хорошо меня знает, он отлично разбирается в программировании. Он связан с фирмой «Занескол». И ему что-то нужно от меня. Деньги? Возможно.
    Он убивает моих девушек. Убивает одинаково. Он легко может их изменять, создавая тот образ, какой наиболее соответствует моим вкусам и убеждениям. Он в состоянии влиять на мои отношения с ними. Устраивает наши встречи, милые беседы в кафе, а потом изуверски убивает моих собеседниц. Зачем?
    Хочет мне что-то доказать. Что именно? Что он сильнее меня, или умнее, или хитрее. Хочет заставить меня поволноваться. Но, какая ему от этого польза?
    Он хотел меня разорить. Значит, это месть. За что? У меня, насколько помню, нет врагов. По крайней мере, таких, которые мстили бы так изощрённо.
    В дверь офиса постучали. Я открыл, на пороге стояла миловидная блондинка — мой заказ выполнен.
— Проходите, — сказал я и пожалел о своей дурацкой привычке к чрезмерной вежливости; наверное, правильнее было сказать «проходи».
    Вечно так: церемонюсь даже со шлюхами, а потом удивляюсь, откуда у меня враги; да люди меня просто не всегда правильно понимают. Вот и сейчас эта девчонка подумала, что над ней издеваюсь.
 — Заходи, не стесняйся, — поправился я, — чувствуй себя свободно. Ничего не бойся, тебя не обидят. Я не какой-нибудь извращенец, не маньяк. Я тут один. Честно говоря, мне грустно, поэтому я тебя и пригласил. Что будешь пить?
— Минералку, — прозвучал нежный голос.
— А из спиртного?
— Мне нельзя.
— А если я попрошу составить мне компанию?
— Ну, для начала нужно заплатить.
    Я отсчитал деньги согласно тарифу, нанимая девушку до утра. Она внимательно всё пересчитала, просматривая каждую купюру на свет. После чего она положила деньги в сумочку и с улыбкой сказала:
— Всё в порядке, меня зовут Лена, я с вами буду, как вы хотите,  до самого утра. Если вы имеете желание угостить меня спиртным, то должна предупредить, я пью только сухое вино.
— У меня есть.
— Тогда не откажусь.
— Договорились: я пью водку в немереных количествах, а ты можешь выбирать любую бутылку вина из той батареи.
    Я всегда держал в офисе спиртные напитки. В делах без этого нельзя. То удачную сделку отметить, то клиента угостить, то самому выпить, то подарить бутылочку хорошему человеку  — вот с такими делами справлялся мой бар, который был обустроен в левой части шкафа для одежды. Там накопилось много бутылок, так как я давно не пил и не занимался делами. С закуской было хуже. Я нашёл в холодильнике два бутерброда с икрой, — Катя приготовила их для меня на завтрак, — но больше ничего не было. Мою подружку этот факт не обеспокоил.
— Я сюда не есть пришла, — сообщила она и без того очевидную истину.
    Мы выпили. Я повеселел, она вежливо улыбалась и слушала меня, тоже из вежливости. Вернее, она слушала по обязанности, ведь в этом и заключалась её работа. Я её предупредил, что секса не будет, — она и к этому отнеслась равнодушно.
— Послушай, девочка, — говорил я, — бывают в жизни моменты, когда мужику не до секса даже с такой очаровашкой, как ты. Иногда хочется просто поболтать о том о сём, ты понимаешь?
— У вас что-то случилось, неприятности? — с участием спросила она.
    Я выпил ещё сто грамм без закуски и продолжил.
— Да, ты права, это можно назвать неприятностью. Я потерял подругу, очень хорошую девушку.
— Она ушла к другому парню?
— Не совсем так. То есть ушла, конечно, она ушла. Её убили.
— Жаль, — Лена вздохнула, пытаясь скрыть равнодушие.
— Ты знаешь, я ведь так теряю уже вторую девушку. Их убивает какой-то маньяк.
    Если хотите испортить романтический вечер с девушкой, то поговорите с ней о маньяках. Это подействует. Девушка захочет удрать от вас, ибо заподозрит в злых намерениях. Если же вы купили внимание своей подружки, то она не убежит и честно отработает свои деньги, но весь вечер будет дрожать от страха, несмотря на то, что работает с охраной, — два дюжих молодца поджидают её внизу.
    Как только я завёл речь о маньяке и убитых девушках, Лена стала видеть во мне психа, душевнобольного. Тем более что я был сильно пьян и перестал контролировать свои действия.
— Подлец! — обозвал я мнимого соперника, схватил со стола бутылку с красным вином и зачем-то кинул её в стену; бутылка разбилась, её содержимое растеклось по стене, оставляя пятна и подтёки.
    Этим я ещё сильнее напугал собеседницу.
— Почему он их убивает?!
    Вопрос остался без ответа. Лена старалась помалкивать. Я налил себе ещё водки.
— Вот скажи мне, — приставал я к ней, — зачем ему понадобилось отрезать им груди?
— Что делать?! — в её голосе слышался ужас.
— Он их убивал в лифте и отрезал…
— Так, а нельзя ли поговорить о чём-нибудь более жизнерадостном? Я понимаю, вы заплатили и можете творить что угодно…
— Хорошо, извини, я не буду… Печальная тема. Я больше не буду о грустном.
    Я посмотрел в окно: там играл огнями ночной Гвинсил, горел фонарь перед антикварным магазином, светился изнутри газетный киоск. Настанет утро, пройдёт день, и в пять часов вечера из магазинчика выйдет новая Инглис — всё повторится.
— Чёрт, — прорычал я вне себя от злости, — ведь если у меня будет очередная подруга, то и её должны убить?!
    Лена вскочила с места и побежала к выходу.
— Знаете что, — она расстегнула замок сумочки, — я готова вернуть деньги за оставшееся время, лишь бы не слушать ваших ужастиков. Не подходите ко мне! Слышите? Если непонятно — я позову ребят.
— А я позвоню в твою фирму и скажу, что ты ни хрена не умеешь делать. Плохая из тебя шлюха. Пусть тебя накажут.
— Вы меня чуть не убили, бутылками кидались!
— Я тебя не трогал, даже не прикоснулся ни разу. Хороши нынче шлюхи — недотроги какие-то.
— Хороши нынче мужики — способны только на разговоры.
    Этой фразой она задела моё самолюбие; я набросился на неё, чтобы использовать по назначению; она пыталась сопротивляться, но поняла, что я не настолько агрессивен, как ей казалось, и что я не хочу её убивать, — она сдалась, и мы вместе встретили утро.


Глава 44


    Никаких мыслей. Совершенно никаких. Телефонный звонок слышен где-то вдали. Меня терзает головная боль. Общее состояние моего грешного организма можно оценить так: очень плохо.
Таково похмелье.
    Снова слышу телефонный звонок – он окончательно будит меня. Лены в кабинете нет; я не заметил, когда она ушла.
    Дотягиваюсь до аппарата и снимаю трубку. Звонит один из клиентов, но я не способен соображать, прошу его перезвонить минут через десять. Странно, вид за окном указывает время обеда:  вижу, как бравый пирожник выкатывает свою тележку.
 Всё повторяется. Когда я потерял первую Инглис, всё было так же: головная боль, отсутствие мыслей, моя неспособность вести дела; были звонки клиентов; все заботы легли на Катю, и она отпаивала меня минералкой.
    И сейчас всё то же, но я не нахожу в офисе Катю. Если верить окну — обед. Значит, я спал часа четыре, и всё это время Кати здесь не было, иначе она убрала бы осколки от разбитой бутылки.
    Её рабочий стол. Заметно, что  никто не прикасался к аккуратной стопке бумаг. Цветы сегодня не поливали. Я впервые сталкивался с отсутствием своей помощницы: она обычно никогда не опаздывала на работу.
    Вероятно, она заболела. Звонила, чтобы меня предупредить, а я не в силах был ответить — вот единственное объяснение.
    Я сел за её стол, машинально открыл ящик. Там не было ничего любопытного, кроме нескольких фотографий, которые в первую очередь привлекли моё внимание, выделяясь яркими цветными пятнами на фоне однотонных файлов, папочек и листочков бумаги, — цветное великолепие на чёрно-белом фоне. Рука сама тянулась к фотографиям.
    Там: Катя с подругами на берегу моря, Катя в купальнике, довольная и счастливая, Катя с худощавым парнем, наверное, с женихом, — дальше я не смотрел. Забросил снимки обратно в ящик стола.
   Время шло. Катя не появлялась и не звонила. Тогда я позвонил ей. Её номер был занят, я перезвонил, но снова было занято. После этого я уже не волновался. Нормально, девушка заболела, теперь подружки звонят ей. Судя по фотографиям, подруг у неё много, — поэтому телефон будет занят весь вечер, как минимум.
    В моем кабинете пахло куревом и спиртным. Противно. Головная боль не прошла. Винное пятно на стене раздражало. Осколки хрустели под ногами.
    Стало скучно. Работать не хотелось. Включил автоответчик, где звучало дежурное извинение перед клиентами и деловыми партнёрами за мою очередную «срочную командировку».
    Вид из окна тоже раздражал меня, злил. Правда, злился я не на город за окном, а на себя, на своё бессилие. Знал, что скоро там появится новая Инглис. Она снова, — как и другие до неё, — выйдет из антикварного магазина, сядет на скамейку, а если я проникну в город и попытаюсь наладить с ней отношения, сойдусь поближе, то ей грозит неминуемая гибель от рук маньяка. И так будет всегда, потому что убийство девушки – это часть программы. Конечно, программу можно изменить, но мне это не по силам, и потому я злюсь, когда смотрю на Гвинсил.
    Можно ли его переиграть, моего незримого противника? Можно, — подумал я, — и стал собираться к новому походу в город мечты. Третья девушка Инглис, — какая она? Она лучше всех, — отвечал я себе, находясь на пути в Гвинсил.
    Наступал вечер.


Глава 45


    Новая Инглис оказалась художницей. Я не хотел для неё этой профессии, но, как ни прискорбно — она художница. В антикварном магазине она срисовывала статуэтку Афродиты. Её строгий взгляд — то, что я не люблю в художницах больше всего — производил отталкивающее впечатление.
    Некрасивые глаза, некрасивая причёска, некрасивая поза — пожалуй, впервые я сталкивался с такой девушкой, которая столь сильно не нравилась. Бросалось в глаза отсутствие вкуса в одежде. Удивляюсь этим художницам: казалось бы, люди имеют дело с искусством, должны иметь хоть какое-то понятие об эстетике, могли бы уж себя в порядок привести, но нет — не дано им.
    В большинстве своём именно художницы неряшливо одеты, плохо причёсаны, ходят в грязной потёртой обуви. Общаться с ними — приятного мало. Пойти на контакт с новой Инглис заставляло чувство долга. Я знаю, что её может убить маньяк, поэтому сделаю всё, чтобы ему помешать. Спасти девушку — дело чести. И не имеет значения, красива ли она или безобразна.
    Закончив эскиз Афродиты, она стала рисовать мой портрет. Набросок получился довольно похожим, и сделала она его за считанные секунды.
— Вы очень похожи на клоуна, — прокомментировала она своё действо.
— Никогда бы не подумал.
— Похожи-похожи, не спорьте, я лучше вижу. Мне как раз нужен такой типаж: взъерошенный парнишка выходит на арену и творит чудеса.
    Она показала мне набросок и спросила:
— Нравится?
— Неплохо.
— Рисунок не продаётся, он мне нужен для дальнейшей работы, — и эта нахалка высунула язык и скорчила рожу, потом засмеялась.
    Я не хотел флиртовать с такой Инглис. Не было смысла затягивать беседу, и я перешёл к делу.
— Мне стало известно, что тебя хотят убить, и я здесь не для того, чтобы позировать.
— Мой милый клоун шутит?
— Нет, всё очень серьёзно.
— Разве бывают серьёзные клоуны?
— Думай что угодно, а я должен вытащить тебя из лап маньяка.
— Как романтично! Клоун влюблён, — издевалась она, — пришёл спасать красавицу от чудовища.
   С ней невозможно разговаривать. На  мои доводы она отвечала либо прибаутками, либо едкими замечаниями.
— Нет, клоун совсем не годится для роли телохранителя, совсем не годится, — повторяла она, покачивая головой.
— Тебя убьют в лифте, — предупредил я, — не заходи сегодня в лифт, а то набросится на тебя здоровенный мужик и задушит.
— Какой ужас, — картинно вздохнула она, — мой клоун любит кровавые сюжеты. Странный клоун: серьёзный, умный, жестокий. Клоун должен быть смешным, добрым и глупеньким.
    Я злился. Было очевидно, что я проигрываю. Спорю с этой взбалмошной особой, когда и дураку понятно: она создана волей моего соперника. Ему известно обо мне всё. Даже такая мелочь как то, что я не хотел видеть Инглис художницей. А ведь эту мысль я никогда не высказывал вслух. Кто же он — этот мой скрытый враг? Он умеет читать мысли и смеётся над моим бессилием.
    Чтобы переиграть его, я должен действовать парадоксально, непредсказуемо. Он ждёт, что я буду искать способы для защиты Инглис от посягательств маньяка. Если я поступлю прямо противоположно и не стану ничего делать для её спасения, просто уйду, тогда её не убьют. Тех девушек он убивал, запугивая меня, чтобы показать своё превосходство. Значит, эту надо оставить в покое, и он её не тронет.
— Я боюсь. Ты только не уходи, не бросай меня, — заявила Инглис кротко и, кажется, вполне серьёзно. — Вдруг меня и правда выследит маньяк? Мне страшно.
    Как быстро она изменилась! Не спорит со мной. Она послушна. Смиренно просит защиты. Мой соперник внёс поправку в образ девушки, сделал свой ход. Он изменил даже её внешность. Может, она уже  не художница?
— Кто ты по профессии? — спрашиваю.
— Журналистка из газеты «Эстель».
    Ясное дело, я нахожусь под тотальным контролем. Стоит мне о чём-нибудь подумать, как соперник прочитает мои мысли на экране компьютера. Я, мой мозг, моё сознание – всё это части программы. Не я хозяин Гвинсила, не я его создатель. Я был лишь тенью истинного создателя, марионеткой в его руках.
    Что же, я проиграл. В таких условиях невозможно победить. Я хочу как можно скорее покинуть город. Фальшивый город фальшивой свободы. Ничего не остаётся, как любоваться каким-нибудь статичным видом. Вернусь к себе, отключу город, сделаю вместо него вид на островок с пальмами — и хватит с меня этого. Нечего выпендриваться, изображая из себя ярого программиста, создателя городов.
— Не уходи, — попросила Инглис. — Я вижу его, маньяка, он там.
    Она указывала куда-то в конец улицы, но я никого не видел. Я не верил городу Гвинсилу, не верил Инглис. Я хотел уйти. Но ни одна подпрограмма выхода не сработала. Мне никак не удавалось покинуть город. Соперник играл со мной по жёстким правилам. Точнее, он вообще не признавал правил – он диктовал свои условия.
    Сейчас он желал, чтобы я остался в Гвинсиле и увидел смерть ещё одной Инглис. Но, зачем ему это нужно? Допустим, он не хочет, чтобы я посещал город. Но ведь я уже сказал, то есть подумал о том, что вообще собираюсь выключить Гвинсил. Значит, эта мысль должна быть ему известна. Но он хочет чего-то ещё.
    Если я не буду отключать город — это нормально? Каждый остаётся при своих интересах. Я уйду из Гвинсила, никогда больше не буду в него возвращаться, но и отключать его не буду. Нет, дело не в моём отношении к городу. Я понял, что Гвинсил может существовать помимо моей воли.
    Я могу отключить только своё окно, а Гвинсил останется в мировой электронной сети, поддерживаемый сотнями компьютеров. А кого могут напугать мои визиты в город? Сюда заходят целые компании хакеров — никто никому не мешает. Мой соперник перекрыл мне все пути из города, взял меня за горло, добиваясь чего-то более важного и существенного.
    Какой-то сумасшедший программист решил поиграть со мной в глупую компьютерную игру. Для начала он вовлёк меня в свою программу, теперь он хочет что-то доказать. Ладно, он доказал своё превосходство в знании компьютерной техники. И что? Неужели он испытывает радость по поводу победы над новичком? Всё равно как чемпион мира по шахматам захочет сыграть партию с начинающим — сомнительное удовольствие для чемпиона.
    Я ещё раз попытался уйти из города и, убедившись в бесполезности такой затеи, стал думать обо всём на свете, мыслить беспорядочно, имея скрытую надежду сбить с толку своего врага. Если он читает мои мысли, то не увидит никакой определённой логики. Но как я ни старался, а все мои размышления сводились к одному страху: смогу ли я когда-нибудь покинуть этот город, рабом которого стал, смогу ли обрести свободу, или мне суждено остаться тут навеки?
    И постепенно я потерял способность рассуждать. Моим сознанием овладел страх. Игрушкой в чужих руках, роботом, механизмом — вот кем я был сейчас. Я понял, что не просто проиграл в шуточной компьютерной игре, а потерпел гораздо более масштабное поражение. Я потерял свою личность, попал в немыслимую зависимость и стал инструментом для осуществления чьих-то, возможно, преступных намерений.
    Свой последний шанс на спасение я видел в хакерах из бара «Вагул». Быть может, они смогут помочь. Мне нужен совет квалифицированного программиста. Конечно, мой соперник уже прочитал эту мысль и понял мои намерения, но ведь он не всемогущий. Посмотрим, на его дальнейшие действия.
— Деточка, — обратился я к Инглис, — ничего не бойся, я спасу тебя от убийцы, если ты не откажешься составить мне компанию. Выпьем? Приглашаю тебя в бар.
    Она согласилась без сомнений. Спросила только, в какой бар мы поедем. Я кратко рассказал о баре «Вагул»  в восторженных тонах, и мы сели в такси.
    Радио в машине было включено на полную мощность, таксист слушал выпуск новостей.
— За многочисленные нарушения налогового законодательства, сегодня закрыт бар «Вагул», — прогремел голос диктора.
    Я не поверил сообщению, и мы всё-таки поехали.
    Дверь бара была открыта, но зал для посетителей пустовал, бармен отсутствовал. Я не встретил ни одного хакера. Мы с Инглис сели за столик. Стояла зловещая тишина. Её всё равно убьют, — думал я, глядя на свою подружку.
— Зачем вы меня сюда привели? — спросила она. — Бар, кажется, закрыт.
— Я хочу выпить.
— Но, ведь есть другие бары.
— Мы с тобой выпьем здесь, потому что я так хочу. Бар закрыт, посетителей нет, но выпивка осталась. Кто нам помешает выпить?
    Подойдя к витрине за стойкой, я выбрал бутылку с надписью «Очень хорошее вино», взял два бокала.
— Нам никто не помешает! — радостно сообщил я.
— Никто, кроме меня, — возле стойки, на месте бармена, внезапно появился полицейский, который в точности повторил фразу из выпуска новостей:
— Бар «Вагул» закрыт за многочисленные нарушения налогового законодательства.
    Для пущей убедительности представитель власти достал из кобуры пистолет и направил ствол прямо на меня. Все вопросы отпадали сами собой. Мы с Инглис покинули помещение без лишних слов.
    На улице шёл дождь. Мы промокли. Инглис имела жалкий вид. Глядя на неё, я пытался представить, как мы смотримся со стороны: пара промокших людей бесцельно бредущая по лужам. Ты хоть бы зонтик подкинул, — мысленно я напрямую обращался к моему невидимому сопернику. Послышалось хлюпанье чьих-то шагов. Обернувшись, я увидел, что нас догоняет полицейский из бара. Я бы не удивился, если бы он держал в руках пистолет, но  у него был зонт.
— Это вам, сказал он, поравнявшись с нами, — вы забыли в баре свой зонт.
    Я поблагодарил полисмена, и мысленно сказал спасибо своему врагу-покровителю.
— Но у нас не было зонтика, — возразила Инглис.
— У вашего спутника был, — настоял полис.
— Я точно помню, что не было никакого зонтика!
— Объясните ей, — шепнул мне полицейский, — а то я спешу, время дорого.
    И страж порядка исчез. Растворился или испарился — в буквальном смысле.
    Таким образом подчёркивалась моя полная зависимость от неведомого хозяина программы. Значит, стоит что-то пожелать, и я могу обратиться к нему с просьбой. Но вот удовлетворит ли он её, да и как именно он её удовлетворит  — это уж он сам решает. А я полное ничтожество в городе Гвинсиле, мне только что лишний раз это доказали. Когда же я смогу покинуть город, что для этого нужно сделать? — с такой мыслью я обратился к хозяину, но не получил и намёка на ответ. Неизвестный программист продолжал издеваться.
    Инглис молчала. Она с удовольствием залезла под зонтик и больше не задавала вопросов о его появлении.
— Идём ко мне, — предложила она.
— Хочешь познакомить меня со своим мужем?
— Нет у меня мужа, не бойся.
— Тогда с мамой и папой?
— Ты отлично знаешь, что я одинока. Кстати, папа недавно умер. Он сильно болел, тебе это известно. Излишние волнения за мою судьбу его добили окончательно. Он мечтал, чтобы я поскорее вышла замуж. Он хотел, чтобы за тебя. Но ведь ты проявлял страшную нерешительность. Два года ты следил за мной и не смел познакомиться. Помнишь? Отца это бесило. Ты искал меня в антикварном магазине, спрашивал обо мне, потом куда-то исчезал. Когда я сблизилась с Юриком Лодером, ты стал более активным, — даже осмелился заговорить со мной однажды; помнишь, ты говорил о статуэтках. Лодер был ревнив, он не понравился отцу. Мы с Юриком были совершенно разными людьми, поэтому вскоре расстались. А ты как раз в это время пропал: то ли уехал, то ли тебя посадили в тюрьму — я слышала всякое. Отец переживал.
— Насколько я помню, мы с твоим отцом никогда не встречались.
— Ты так думаешь? Ты уверен, что не встречался с ним, зато он хорошо тебя знал — такое бывает. Идём же ко мне, и я расскажу много интересного из того, что ты упустил, когда отсутствовал.
    Инглис взмахнула рукой и откуда-то из пустоты вызвала такси  — знакомый жест и знакомая ситуация.
    Мы отправились к ней, в район Сомбур. Я уже бывал здесь с одной из прежних Инглис, с фотомоделью. Многое из той встречи повторялось. Например, я узнал дом, к которому мы подъехали, — тот самый, где работал фотограф Герхард. И подъезд, в который мы вошли — тот же.


Глава  46


    Нам предстояло войти в лифт и подняться на седьмой этаж — там её квартира. Снова лифт. Инглис убьют в лифте. Мне хотят показать ещё одно убийство. Но в этот раз я вхожу в кабину вместе с ней. Как же всё произойдёт: кто нападёт на неё в моём присутствии, каким образом будет действовать убийца, неужели я должен увидеть своими глазами весь кровавый процесс до мельчайших подробностей?
    Похоже, что именно в этом и состоит замысел хозяина программы. Он хочет показать убийство девушки, которую выдумал я. По его мнению, два предыдущих убийства не произвели на меня должного впечатления. Что же, я готов увидеть самое страшное зрелище, если только получу право покинуть город Гвинсил, уйти из сетей странной психологической зависимости.
    Инглис вошла в кабину решительно, я колебался. Предложил подняться пешком по лестнице.
— Глупо идти пешком, когда работает лифт, — резонно заметила она.
    Я вошёл, нажал на кнопку, кабина поплыла вверх. Не прошло и секунды, как мы застряли. Всё правильно, — подумал я, — у маньяка должно быть время для своего деяния. Неожиданно Инглис впала в истерику. Она стучала по стенке кабины и кричала, что её убивают.
— Успокойся, — попросил я, — никто тебя не тронет, я с тобой.
    Её глаза полны слёз, страха и отчаяния. Постепенно она утихает, успокаивается.
— Извини, — говорит она, — я приняла тебя за маньяка, ты так на меня смотрел, словно собирался задушить.
    Она засмеялась, и смех этот вскоре перерос в приступ отвратительного хохота. Инглис раздражала меня. Её плечи тряслись от смеха, руками она закрыла лицо. Я ждал, когда приступ прекратится, но он набирал силу. Казалось, будто Инглис специально решила разозлить меня своим видом и поведением.
    Мне почему-то захотелось её убить. Странная мысль вдруг проникла в моё сознание как бы извне: мысль о том, что убить Инглис очень легко, стоит просто посильнее сдавить её горло.
Руки сами потянулись к ней.
— Прекрати идиотский смех, — говорил я, прижимая девушку к стенке.
    Я схватил её за плечи, встряхнул и повторил, чтобы она прекратила смеяться.
— Ты маньяк, сказала она сквозь смех, чем вывела меня из равновесия окончательно.
    Я набросился на неё и стал душить, выполняя чью-то злую волю. В глубине души я чувствовал, что поступаю противно своей собственной природе, совершаю нечто неблаговидное, но мой разум холодно диктовал мне одну идею: ты всего лишь в игре, ничего страшного в этом убийстве нет, всё происходит в Гвинсиле, в городе свободы, где можно делать всё — даже убивать прелестных девушек.
    Она перестала дышать от моих рук. Теперь, когда она лежала на полу лифтовой кабины, была тиха и неподвижна, я, по всей видимости, должен был стать самим собой, вернуться в уравновешенное состояние. Но случилось иначе: наоборот, я рассвирепел ещё больше и ножом, который загадочным образом оказался у меня, отрезал — сам не пойму зачем — грудь Инглис; я расправился с девушкой, словно мясник с поросёнком.
    Я видел настоящую кровь, держал тёплый мягкий кусочек мяса, — и никто бы уже не мог убедить меня в том, что этот ужас представляет собой всего лишь элемент компьютерной игры. Я верил, что убил Инглис по-настоящему. Я даже поверил, что сам хотел этого. Она мне мешала, она противно смеялась, она заслуживала смерти. Так было нужно — вот какая мысль приносила мне постепенное успокоение и душевное равновесие. Но в моём воспалённом мозге билась и другая мысль — кому это убийство нужно?

               
Глава  47

   
    Освобождение от города Гвинсила стоило мне огромных моральных усилий. Я покидал этот злосчастный город с уверенностью в том, что ухожу из него навсегда. Здесь я стал убийцей, и пусть это преступление было совершено не по моей воле, легче мне всё равно не становилось, я никак не мог успокоиться, и пропадало всякое желание возвращаться в систему, даже отдалённо напоминающую Гвинсил.
    Я вернулся в свой мир, но осталась память о гнетущем чувстве полной психологической зависимости, память о странном и непонятном преступлении, которое я совершил в бессознательном состоянии, повинуясь моему незримому врагу и хозяину. В какой-то миг я был рабом, и купил свободу ценой убийства — вспоминать такое неприятно.
    Я нарушил священную заповедь: Не убий! Точнее сказать, её нарушил человек, который управлял мною. Быть может, это и есть его цель — нарушить заповедь.
    Удивительно, что все священные заповеди всех религий мира обладают одним интересным свойством: их постоянно нарушают.
    Кроме того,  существует категория людей, особенностью психики которых является стремление к разного рода нарушениям. Некоторые убийцы совершают преступления именно по той причине, что существует такая заповедь — не убий!
    Я попытался представить наш мир без этой заповеди. Думаю, он стал бы менее жестоким, ведь для многих убийц перестала бы существовать вся прелесть, какую они видят в преступлении; для них нет смысла совершать то, что не запрещено.
    По своему естеству человек не склонен к убийству. Не убивать себе подобного — это нормальное состояние. В сознании человека содержится некая блокировка, запрещающая убивать. Снятие блокировки — трудоёмкий и сложный процесс. Когда солдата учат убивать людей, затрачиваются годы на такое обучение. Профессионалов-убийц готовят в специальных подразделениях по особым методикам.
    Если вдруг разрешат убивать — люди в большинстве своём не станут этого делать. Однако человека можно научить убивать, можно заставить убивать.
    Маньяки, серийные убийцы — почему они так много убивают? Они испытывают удовольствие от убийства — вот общераспространённое мнение. Принято считать, что маньяку приятен вид крови или вид бездыханной жертвы. Но это не совсем так. Маньяк получает удовлетворение не от самого процесса убийства, будь такая возможность, он доверил бы возню с жертвой кому-нибудь другому, а себе оставил бы самое главное удовольствие: состояние ничем не ограниченной свободы, право нарушать все заповеди и моральные нормы.
    В Гвинсиле моим сознанием управлял маньяк. Мне кажется, что я сумел его понять: он убийца, но убивать своими руками не хочет, поэтому учит меня, готовит мою психику для реального убийства.
    Да, я кое-что понял из его логики, но я до сих пор не знаю, кто из круга моих знакомых мог оказаться этим маньяком. Как противно осознавать, что мой враг несколько минут назад контролировал каждую мою мысль. Я ещё не избавился от этого чувства и мысленно беседую с ним, подчиняясь ему, ожидая распоряжений, которые я, как ни ужасно, готов выполнить.


Глава 48


    Решение принято: я отключаю город Гвинсил, отключаю окно в своём кабинете, рву провода. Бросил на пол пульт, попытался разбить экран, он слишком прочен, но я всё же добился своего, с трёх попыток разбив его ножкой стула.
    Всё! Можно сказать, что я окончательно освободился от чар города за окном. Я установлю нормальное окно и буду смотреть на обычный вид. Погружусь в работу, мне будет не до вида из окна. Всё станет как прежде — мне будет некогда смотреть в окно.
    Меня снова будут занимать привычные вещи: параметры электродвигателей, габаритные размеры станков, стоимость монтажных работ, проблемы доставки и таможенного оформления.
За окном пусть будут ржавые гаражи и грязные дворы — меня это не волнует.
    Где Катя? Её нет на работе. Может быть, она уволилась, а я этого даже не заметил. Такое вполне возможно, если учесть, что в недавнее время мои мысли находились во власти другого человека.
    Но нет, я точно помню, что она не увольнялась. Такое событие, несомненно, отложилось бы даже в моей болезненной памяти. Кати нет на рабочем месте, что-то произошло. Конечно, она могла заболеть.
    Зазвонил телефон. Я снял трубку, ожидая услышать голос Кати. Но я ничего не услышал, мне никто не ответил — связь прервалась.
    Вскоре в кабинете появился человек примерно тридцати лет, который тихим голосом представился, назвавшись капитаном милиции Уваровым. Он показал удостоверение, хотя у меня не было сомнений в искренности его слов.
— У меня есть несколько вопросов, — сказал он, усаживаясь за стол, — дело касается вашей
сотрудницы Екатерины Санклиной. Вас не удивляет её отсутствие?
— Честно говоря, удивляет, но я думал, что она заболела.
— Нет, всё гораздо страшнее. Девятого сентября её убили.
    Я воспринял эту новость спокойно. Вернее, до меня не сразу дошёл смысл и, кроме прочего, я уже привык, что девушек убивают, — моё пребывание в Гвинсиле приучило меня к такому спокойному восприятию смерти. Капитан пристально всматривался в моё лицо, хотел оценить реакцию. Видимо, оценка была не в мою пользу, поэтому он добавил:
— Не скрою, вы один из подозреваемых.
— Хорошо, задавайте вопросы, я готов ответить.
— Она давно у вас работала?
— Полгода.
— Раньше вы с ней были знакомы?
— Нет. Когда мне понадобилась помощница, я дал объявление, пришла эта девушка. Просто она пришла первой, и я её принял на работу. Замечаний к ней не было, она хорошо справлялась.
— Не было ли у вас отношений интимного характера? Извините, конечно, за прямой вопрос, но я должен знать всё.
— Нас объединяла только работа, никаких иных связей не было.
— Вы хотите сказать, что совершенно не обращали нас неё внимания как мужчина на женщину?
— Нельзя сказать, что совсем её не замечал.  Девушка она симпатичная, но я не строил в отношении Кати каких-то серьёзных планов, не пытался с ней сблизиться. Кажется, у неё был жених, дело шло к свадьбе.
— Вы бывали у неё дома?
— Никогда не бывал. Я даже адрес её помню смутно, она что-то писала в анкете. Я мало знал о её личной жизни.
— А где вы находились девятого сентября в девять часов вечера?
— Здесь.
— Где?
— В этом кабинете.
— Вы работали?
— Да.
— Трудно поверить.
— Почему?
— А потому что мы проанализировали деятельность вашей фирмы за последние две недели и пришли к выводу: вы очень мало работаете. Девятого сентября после пяти часов вечера вы вообще ничего не делали; такое впечатление, что вы спали. Я опросил охрану. Они уверены, что в кабинете никого не было: свет не горел, по телефону никто не разговаривал, двери были закрыты, ключи сданы вахтёру.
— Вы угадали, я спал в кабинете, но ведь это не преступление.
— Как же вам удалось сдать ключи?
— Катя закрыла дверь и сдала ключи. Я предупредил её, что буду спать до утра.
— То есть дома вам почему-то не спалось.
— Так, знаете, удобнее: проснулся и — на работе. Не нужно тратить время на дорогу; надоели эти бесконечные пробки.
— Верю, — сказал Уваров и тут же задал довольно странный вопрос:  Значит, вы просто спали и больше ничего?
— Естественно, я просто спал. А что ещё я мог делать?
— Вы спали с пяти вечера до восьми утра?
— Да, я очень устал, поэтому спал долго.
— Потом проснулись, начался рабочий день, а ваша сотрудница не пришла.
— Меня это очень удивило, раньше она никогда не пропускала работу, но я решил, что она заболела.
— А как вы объясните этот погром в кабинете, кто постарался?
— Это я сам.
— Нанесли себе убыток.
— Так получилось.
— И часто у вас так получается?
— Только сегодня. Я злился, причины вам и так понятны, нет нужды объяснять.
— Я бы не сказал, что мне понятны причины такой злости, когда человек в своём кабинете бьёт стёкла, ломает дорогую технику.
— Вы же сами сказали — в моей фирме дела идут плохо. И это одна из причин, а если говорить о несчастной любви — вот вам и вторая причина. Совпал ряд неприятностей, и всё вместе вылилось в приступ гнева. Я разгромил свой кабинет, — насколько могу судить, это тоже не преступление.
— И вдобавок  ко всему, убита ваша сотрудница, а это уже преступление, в котором вы, такой гневный, подозреваетесь в первую очередь. Есть ещё двое подозреваемых, но у вас более слабые доводы для защиты. Бежать не советую, всё равно найдём.
— Я не собираюсь убегать.
— Это хорошо, тогда и в камеру вас пока закрывать не будем. Придёте завтра с утра в следственный отдел, оформим подписку о невыезде.
    Уваров поднялся, достал из внутреннего кармана пиджака фотографию и бросил её на стол.
— Её убили в лифте, — он подождал, пока я взгляну на фотографию, затем ухмыльнулся и, резко развернувшись, вышел из кабинета.
    На фото действительно была она, Катя, лежащая в кабине лифта с отрезанной грудью. Чем пристальнее вглядывался я в изображение погибшей, тем сильнее казалось, что это злодеяние совершил я и никто другой. Слишком многое было похоже на то, что происходило со мной в Гвинсиле. Фотография вызывала ассоциации с убийством Инглис.


Глава  49


    Обман — какое, оказывается, важное место занимает это явление в нашей жизни. Невольно задаю себе вопрос: возможно ли нормальное общение людей без обмана? Нет, — отвечаю, — нормальное общение без обмана невозможно, ибо это будет не общение, а скука смертная. Без обмана жизнь была бы серой, тоскливой и однообразной. Видимо, люди придумали обман, чтобы жилось веселее.
    Меня обманули. Но мне почему-то было смешно смотреть на капитана Уварова. В чём смысл обмана? В том, что обманул меня капитан Уваров, который накануне посетил мой кабинет, он был кем угодно, только не следователем; а тот человек, который предстал передо мной в кабинете следственного отдела, был настоящим.
    Настоящий следователь с настоящим удостоверением на имя капитана Уварова. Маленького роста, с пухлым лицом, на котором прыгали при каждом слове тонкие чёрные усики, он доказывал мне, что никакого другого Уварова, кроме него, не существует, и меня никто в следственный отдел не вызывал — всё это выглядело комично.
    Я показал фотографию с убитой Катей.
— Ничего не понимаю, — забормотал Уваров, — какие-то дурацкие шутки у ваших приятелей. Если бы это убийство произошло на самом деле, мы бы о нём знали.
 — А вы о нём ничего не знаете?
— Абсолютно.
— Но, Катя, правда, не появлялась на работе два дня. Её до сих пор нет. Она пропала.
— Никто не делал заявления, труп не найден, вот этого, — он потряс фотографией, — никто не видел. Вас разыграли. Пошутили. Сделали фальшивый снимок, кто-то выдал себя за следователя, подсунул вам что-то вроде удостоверения. Шутка, конечно, глупая. Я бы за такие шутки закрывал в камеру суток на десять.
— И что же теперь делать?
— Ничего. Если хотите привлечь шутника за хулиганку, то пишите заявление — будем разбираться. Если к нему претензий нет, то не будет и дела.
— Позвольте, вы хотите сказать… Каким образом шутник мог сделать фальшивую фотографию? Ведь я здесь ясно вижу Катю.
— Ваша Катя могла подыграть шутнику. Исчезла с работы на пару дней, потом сфотографировалась в таком виде, а через, может быть, ещё пару дней объявится и признается, что так вот вышло. Короче, я с вами тут много времени потерял. Решайте — или вы пишите заявление, или мы вежливо прощаемся.
— Насколько я знаю Катю, она бы не стала так шутить. Это не в её характере.
— Что вы предлагаете делать?
— Помогите найти её.
— Без вашего заявления мы никого разыскивать не будем. Она что-то у вас украла?
— Нет.
— Тогда зачем вам её искать?
— Она же исчезла!
— Перестала ходить на работу? Увольте её и не беспокойте нас по таким мелочам — вот вам и решение вопроса. У неё есть родственники?
— Должны быть, я слышал, что есть жених.
— Вот родственники пусть её и разыскивают. Поймите, для того, чтобы открыть дело, нужны веские основания: или найден труп, или в органы милиции поступает соответствующее заявление.
    Уваров отдал мне фотографию и сочувственно добавил:
— Извините, конечно, но у вас слабые основания для возбуждения дела. Такую фотографию легко сделать, а тот факт, что пропала ваша сотрудница, может, и заслуживает внимания, но не нашего отдела. У нас рассматриваются дела посерьёзнее.
    Я понял, что разговор исчерпан.


Глава  50


    Не стоит забивать мозги философскими размышлениями, если ты не философ. Как и не стоит сочинять стихи, если ты не поэт. Не надо писать музыку, если ты не композитор. А значит, не надо пытаться проводить расследование, если ты не сыщик. Но что делать, когда профессионалы отказываются выполнять свои обязанности? Я остался один на один с проблемой, никто не поможет найти ответы на волнующие меня вопросы, поэтому я вынужден заниматься самостоятельным поиском.
    Все дороги вели в офис фирмы «Занескол». Там я надеялся хоть немного прояснить ситуацию. Меня интересовал консультант Борис: не он ли тот неведомый хозяин программы города Гвинсила?
    Но в помещении офиса, где недавно располагались кабинеты занескольцев, шёл ремонт. Бригада отделочников трудилась над стенами и потолками, обшивая их листами гипсокартона.
— Вы не знаете, куда переехала фирма «Занескол»? — спросил я у рабочих.
— Здесь такой никогда не было, — уверенно ответил один из них, — тут весь этаж занимает «Лидер-Стандарт». Они здесь уже пять лет базируются и каждый год заказывают ремонт у нас.
— «Лидер-Стандарт»? — удивился я. — Кажется, они занимаются компьютерными технологиями?
— Сколько их помню, они торговали автозапчастями.
    Большего мне объяснить не могли. То помещение, которое запомнилось мне в качестве кабинета Фрейциса, на самом деле оказалось отделом маркетинга фирмы «Лидер-Стандарт», о чём гласила табличка на двери.
    Я решил не сдаваться и продолжил поиски. Вернувшись к себе, после некоторых размышлений позвонил на известный мне номер «Занескола».
— Нам известно, что вы разбили окно, а потому больше не являетесь нашим клиентом, — так ответили мне.
— Но я могу купить у вас новое окно!
— Каждому клиенту окно продаётся только один раз — это правило, которое мы принципиально не нарушаем. Если вы разбили одно окно, разобьёте и втрое. Программируемое окно плохо влияет на вашу психику. Вы сходите с ума, неадекватно себя ведёте. Вдруг вы ещё чего доброго убьёте человека? Мы не хотим отвечать за ваши поступки.
    Голос девушки, представлявшей интересы фирмы «Занескол», звучал монотонно, словно был записан или синтезирован. Я положил трубку, чувствуя, что снова становлюсь жертвой обмана.
    Кто-то продолжает игру, начатую в Гвинсиле. Искать «Занескол» по номеру телефона бесполезно. В телефонном справочнике такая фирма не упоминалась. В адресном бюро о ней тоже ничего не знали. Скорее всего, этот номер телефона был фиктивным, работал только в том случае, когда я на него звонил. Но не мог же мой соперник затратить столько усилий, создавая подставную фирму, исключительно для того, чтобы ввести меня в заблуждение? Это слишком дорого.
    Похоже, что фирма «Занескол» — это виртуальный трюк подобный городу Гвинсилу. Если кто-то захотел сделать из меня убийцу, то пошёл на некоторые расходы. Возможно, я не единственный, кто стал жертвой этого злодея. Вполне вероятно, что целая мафиозная группировка таким вот образом ведёт подготовку бригады убийц.
    Что-либо прояснить мог бы Лев Николаевич, но я не сумел с ним связаться: «Набранный вами номер не существует», — так отвечали мне на все попытки дозвониться. Не успев начаться, моё расследование зашло в тупик.
    Оставалось ждать. Если я действительно имею дело с мафией, то она себя проявит, ведь я им нужней, чем они мне. Я нанял рабочих, и они восстановили обычное окно в моём кабинете. Ничего больше не напоминало о Гвинсиле. Я стал работать как прежде: сам, без помощницы. Занимался привычным делом.
    Изредка я вспоминал о Кате и даже снова предпринял попытку её найти. Но дверь в её квартире никто не открывал. Я осматривал кабину лифта, но не нашёл ничего, что могло бы считаться следами преступления. Когда я звонил ей, трубку никто не снимал.
    За одну неделю я узнал о своей сотруднице больше, чем знал о ней до сих пор. Адрес и номер телефона  были записаны в анкете, которую я совершенно случайно не выкинул — но это мелочи; я выяснил, что в недавнем прошлом она была журналисткой, работала в редакции женского журнала «Лиза», ушла оттуда по причине конфликта с редактором. Потом она работала секретаршей в нескольких фирмах, где надолго не задерживалась.
    Она была одинока. Я читал некоторые её статьи, в которых она затрагивала тему супружеских измен. Кажется, она боялась близких отношений с мужчинами. Боялась, что её предадут, обманут, боялась неверности.
    В мужчинах она терпеть не могла такие качества, как ревность, жадность, хвастовство, высокомерие. У неё не было близких подруг — так, приятельницы; у неё не было близкого и постоянного мужчины — только раз упоминала она о каком-то ревнивом женихе. Насколько я помню, она его так и назвала — жених. При этом особо подчеркнула его ревнивость. Так как она не выносит ревности, то не думаю, что её отношения с женихом достаточно прочны. Родственников в нашем городе у Кати не было. В редакции даже не знали точно, из каких мест приехала Катя: одни говорили, что она из Новгорода, другие называли Ярославль, третьи якобы слышали, что она приехала из Ростова-на-Дону, окончив там университет. Загадочная личность. Её родственников можно искать по всей стране.
    Я вновь увлёкся расследованием. Всё свободное время я уделял поискам информации о Кате. Ходил по фирмам, где она раньше работала, расспрашивал о ней.
    И вдруг судьба преподнесла подарок: меня навестил странного вида человек, который представился двоюродным братом Кати.
— Простите, можно узнать, Екатерина Санклина здесь работает? Я Николай, её двоюродный брат.
Дома её нет. Где она, вы не знаете? — он произнёс это скороговоркой, картавя, шепелявя и заикаясь.
    Никогда раньше не встречал произношения, настолько богатого речевыми дефектами. Было удивительно, что я всё понял.
— Катя работала здесь, но потом вдруг пропала, ничего о себе не сообщила. Я не знаю, где она сейчас.
— Жаль, — сказал Николай и принялся грызть ногти.
    Он производил отталкивающее впечатление, казался сумасшедшим. Его взгляд был каким-то отрешённым, он смотрел не на собеседника, а куда-то в сторону. Если он не был сумасшедшим, то  уж страдал неврозом точно. Он грыз ногти на правой  руке и о чём-то размышлял.
— Я сам долго её разыскивал, но безуспешно, — сказал я, стараясь как можно скорее завершить беседу с неприятным визитёром.
— Может быть, её убили? — он задавал вопрос так, будто спрашивал не у меня, а кого-то стоящего за моей спиной.
— Почему вы решили, что её могли убить?
— Не знаю, но ведь он пропала. Она так никогда не пропадала, всегда о себе что-то сообщает. Вот она у вас работала, потом исчезла, вы искали её, но не нашли. Её могли убить. В городе уже убили трёх девушек. Этим делом должны заняться следователи.
— Вы на правах родственника можете заявить в милицию, и они займутся поисками.
— Верно! — он как-то по-детски обрадовался, перестал терзать свои ногти, улыбнулся. — Я найду её. Я её брат. Николай, её двоюродный брат.
— Вы это уже говорили, — недовольно поморщился я.
— Отлично, — продолжал он, —  вы мне очень помогли. Спасибо.
    Он ушёл, а я так и не понял, зачем он приходил. Меньше всего я верил в то, что это брат Кати. Просто мои враги хотели что-то узнать или проверить. Что именно? Непонятно. Наша встреча с этим «братом» лишена всякого смысла. Что он узнал от меня новенького? Ничего. Сам он знает куда больше. Он даже напомнил о предыдущих убийствах. Я и не думал увязывать в одну цепь убийство Кати с теми, которые совершал маньяк. Да и вообще я не уверен в реальности гибели Кати.
    Мой гость, этот полупсих, он подал идею, намекнув на связь между различными смертями девушек. Может, в этом и заключалась цель его визита?
    Он знает Катю. Хоть он и не её брат, но они были знакомы. Возможно, их знакомство не было близким, но заметно, что этот человек её видел, разговаривал с ней. Не входит ли сама Катя в преступную группировку? Эту мысль я сразу отогнал.
    Они её похитили, будут требовать выкуп. Коля пришёл, чтобы прощупать почву, на разведку. Интересная версия, но не очень правдоподобная. Итак, встреча с «родственником» не внесла ясности в решение загадки.


               
 Глава  51


    Сильное нервное напряжение последних дней заставляло искать  различные способы снятия стресса. Два дня я прослонялся по окрестным барам, напиваясь почти до потери сознания, но это средство помогало слабо. Тогда я перешёл на здоровый образ жизни, совершая пробежки по утрам и прогулки в сквере  по вечерам. Стало легче, но полного душевного равновесия я так и не достиг. Оставалось ещё одно средство, которое мне в таких случаях помогало — посещение театра.
    В этот день я отверг классику. Не пошёл на постановки по Шекспиру, по Чехову, по Бернарду Шоу.
    Я выбрал молодёжный театр с причудливым названием «Захолустье», где шёл авангардистский спектакль — не то драма, не то комедия — мало кому известного автора.
   Там я встретил и «капитана Уварова», приходившего ко мне с фотографией, и моего компьютерного консультанта Бориса, — не среди зрителей, нет, — они были актёрами.
    В антракте я отправился к ним за кулисы.
— Рад вас видеть! — приветствовал меня ложный Уваров. — А вы, оказывается, интересуетесь творчеством. Приятная неожиданность. Я-то думал, вы представляете собой тип непроходимого технаря, инженера.
    Борис тоже был рад встрече.
    Многие актёры помимо театра зарабатывают деньги,  как могут в различных местах: кто в рекламных акциях участвует, кого-то нанимают частные лица для специфических заданий. Борису казалось, что работа со мной — это рекламная кампания фирмы «Занескол». Ему платили двести рублей в час, он отработал в общей сложности тридцать два часа, за что и получил гонорар в полном объёме. Нанимал его некий Алексей, которого он запомнил плохо.
    Арнольд, то есть ложный Уваров, считал, что принимает участие в розыгрыше. Какой-то Михаил, назвавшись моим приятелем, передал ему фотографию, написал примерный текст роли и тоже аккуратно оплатил услугу. Мой друг экстримал, он любит острые ощущения, — так сказал обо мне тот неведомый Михаил.
    И снова я в тупике. Можно допустить мысль, что заикающийся Николай, пресловутый двоюродный брат Кати, тоже актёр одного из театров. Да и сама Катя — где гарантия, что и её не наняли для определённой роли.
    Хозяин компьютерного Гвинсила создавал вокруг меня маленький реальный Гвинсил. Я постоянно сталкиваюсь с фальшивыми фирмами, с фальшивыми людьми. Я никак не мог ответить на главный вопрос: зачем всё это понадобилось и для чего всё так усложнять?
    Театр как средство снятия нервного напряжения не помог. Общаться с актёрами было интересно, но по мере нашего общения загадок не становилось меньше. Я только запутывался в сетях, которые сплетал мой незримый соперник. На прощанье я задал актёрам  вопрос:
— Что вас привлекало в этих ролях, когда вы обманывали меня?
— Только не надо думать, что привлекали деньги, — ответил Борис, — мне, например, был интересен сюжет, я ещё никогда не работал в такой рекламе, когда в реальной жизни требовалось сыграть реального компьютерщика. А что касается обмана — так ведь хороший актёр просто обязан быть хорошим обманщиком.
— Вам удалась роль. Я поверил, что вы хороший программист и даже хотел принять вас на работу. А вы, Арнольд, как вы пошли на такую не совсем чистую шутку?
— Во-первых, заказчик сразу сказал, что фото с убитой женщиной поддельное, что это действительно ваша сотрудница, которая сама согласилась принять участие в постановке этого розыгрыша; а во-вторых, роль следователя — вещь довольно привлекательная.
    Они жили в своём мире, эти актёры, в мире таком же виртуальном как и мой Гвинсил. Мне ничего не оставалось, как простить им маленькую невинную шалость. Правда, они хорошие обманщики, профессиональные. Даже в своём спектакле каждый из них играл по четыре роли. Кроме того, сам спектакль по моде недавних лет был интерактивным — там по ходу действия в игру вовлекались зрители. И мне досталась маленькая роль. Чем не Гвинсил? 

               
 Глава 52


    Старый философ, философ по образованию и по убеждению, который по иронии судьбы преподавал в Технологическом университете теоретическую механику, когда учил нас решать задачи, говорил так:
— В условии каждой задачи указан путь к её решению.
    При этом он добавлял, что решить можно любую проблему, если правильно сформулировать
вводные данные этой проблемы, то есть привести проблему из любой сферы жизни к форме обычной задачи, где уже в условии вы найдёте путь к решению. И странное дело, методами теормеха он решал задачи, которые можно было отнести к психологическим, а не к техническим. Из его теории следовало, что тупиковых ситуаций просто не существует, ибо из любого тупика есть выход.
— Допустим, вас замуровали в бетонном бункере с очень толстыми стенами, без окон и дверей,  где же там выход? – спросили у нашего философа.
— Если вас замуровали в таком бункере, то, несомненно, это было кому-то нужно, — ответил он, — поэтому наберитесь терпения и дождитесь, когда этот кто-то захочет посмотреть на результат своих усилий.
    Старик шутил. Он вообще по натуре был юмористом. Шутки его элегантны, корректны, каждая из них содержала глубокий подтекст, скрытый смысл.
    Ситуация, в какой нынче оказался я, была сродни той задаче про бункер. Я словно замурован. Как выбраться? Хуже всего, что я не могу сформулировать сути той проблемы, с которой столкнулся. Меня преследует преступная группировка или одинокий сумасшедший программист? С какого момента он или они стали меня преследовать, когда всё началось? Почему преследуют именно меня?
    Жаль, что я так мало знал Катю. Сам в этом виноват. Мало с ней общался: утром — здрасьте, вечером — до свидания. В результате её убивают, а я теряюсь в догадках: на самом ли деле её убили, кто она, не заодно ли она с мафией?
    Сам виноват. Нужно узнавать  о своих сотрудниках всё и даже больше. А я даже не заглядывал в её трудовую книжку. Помню, Катя пыталась мне её показать, но я отмахнулся — некогда, мол.
Трудовая книжка так и лежит до сих пор у Кати в столе.
    Я просмотрел записи — ничего интересного.  Училась, работала. Действительно часто меняла рабочие места. Предыдущее место работы — фирма «Барион». Мне это название ни о чём не говорит. Вот такой из меня следователь — ничего не могу расследовать. Остаётся только ждать, когда мой соперник снова заявит о себе. Ведь зачем-то я ему нужен. Он очень серьёзные силы затратил, чтобы подготовить меня к убийству, то есть я ему нужен как киллер, тогда должен последовать заказ. Если кого-то нужно будет убить, мой незримый враг найдёт способ связи со мной, хотя бы для того, чтобы удостовериться: научился ли я убивать, или со мной в этом плане предстоит поработать.
    Старый философ был гением. Стоит прислушаться к его советам. Следует набраться терпения и ждать. Это трудно. Потому что сейчас я буду в каждом встречном подозревать посланника моего врага, в каждой фразе буду искать намёки и тайное содержание. Нервы будут в постоянном напряжении. Сколько времени я смогу прожить в условиях жёсткого психологического прессинга и не сойти с ума? Трудно ответить определённо.
    Вспоминая свои студенческие годы, я находил много аналогий с нынешним моим положением. Там бывало всякое, в юности: пьяные загулы по целым неделям, недоразумения с преподавателями, пересдачи экзаменов, сложные отношения с девушками, и крепкая дружба, и неистовая вражда, иной раз приходилось в драке до крови отстаивать свои убеждения.
    Стоит ли сейчас опускать руки и в унизительно расслабленном состоянии ожидать решения своей участи? Лучше разбудить в себе того гонористого студента, собрать остатки силы воли и продолжать бороться. Мы живём, когда действуем! Помню, старик-философ и по этому поводу что-то говорил.
    Верю, что рано или поздно клубок проблем распутается. И я постараюсь сделать всё, что от меня зависит, чтобы это произошло как можно скорее. Несмотря на то, что сейчас я не могу серьёзно влиять на течение событий, но я не собираюсь сдаваться на милость победителя.
               





Глава 53


     Юный голос в телефонной трубке спрашивал о процессоре МС19К.
— Зачем он тебе, дитя моё? — снисходительно спросил я, полагая, что звонит один из тех мальчишек, которым до всего есть дело; словом, любознательный парнишка, изобретатель, занятый конструированием какого-нибудь марсохода или звездолёта.
— Во-первых, я никакое не дитя, а сотрудница серьёзной фирмы, во-вторых, речь идёт о крупном заказе.
    Извинившись, я перешёл на деловой тон. МС19К представляет собой универсальный процессор для цифровых систем. Чаще всего он приобретается небольшими партиями, а то и вовсе поштучно. Его берут либо мальчишки для сборки игрушек и моделей, либо учёные для создания экспериментальных приборов. Ещё никто не говорил о крупном заказе на этот процессор. За три года, в течение которых я представлял интересы завода изготовителя, мне только однажды удалось продать партию в десять штук — это и был самый крупный заказ.
    Моя собеседница назвала просто умопомрачительное количество: семь тысяч штук. Такова потребность её фирмы.
— Это хороший заказ. Я готов обсудить сделку. Когда и где я могу встретиться с вашим директором?
— Сегодня в нашем офисе. Илья Васильевич будет вас ждать после двух часов дня. Соберётся группа инженеров и менеджеров.
    Девушка сообщила адрес и название фирмы. «Барион» — знакомое название. Не шутка ли это, не розыгрыш или очередная постановка? Закралось подозрение: слишком хороший заказ от фирмы, где ранее работала Катя, — либо это случайное совпадение, либо тот самый долгожданный момент, когда соперник заявляет о себе.
    На переговоры я ехал с дурным предчувствием в душе, хотя никак не мог определить точно, что именно вызывало беспокойство.
    Илья Васильевич Каботин, директор, был на месте, но никакой группы инженеров и менеджеров я не застал. Похоже, Каботин и не собирался никого приглашать. Меня он встретил как-то уж очень пресно, с прохладцей. Нельзя было сказать, что процессоры его интересуют. Очередной артист, — подумал я, — ещё одна подставная фирма; игра продолжается.               
 — Мы занимаемся проектированием цифровых систем управления, ваш процессор хотим испытать в одной оригинальной структуре, которая пока и названия не имеет, но у неё большое будущее, — вяло говорил   Каботин. — В течение трёх месяцев нам понадобятся ваши МС19К в количестве примерно тысячи штук, далее мы планируем приобрести ещё тысяч пять или шесть.
    Мне хотелось спросить о Кате. Она работала здесь, и Каботин должен её помнить. Но меня смущала неуместность такого вопроса, поэтому я продолжил обсуждение сделки.
— Можно ли узнать о той системе, в какой будет применяться наш процессор, или это секрет? — спросил я.
— Что вы, какие секреты! У нас нет секретов от партнёров. Продукция мирная, всё для людей, точнее, для развлечений. Мы собираемся наладить выпуск, как я говорил, названия пока нет, но можно сказать так: система представляет собой, — Каботин сделал паузу, подбирая нужное слово, — своеобразное программируемое окно.
— Это интересно, — сказал я со смешанным чувством любопытства и недоумения.
— Да, — продолжал Каботин, — это очень интересная система. И пока ещё никому не удавалось воплотить эту идею. Представьте окно в своём кабинете, но окно не совсем обычное, оно словно экран компьютера. Вы вводите программу, заказывая любой вид из вашего окна. Кроме того, вы можете запрограммировать действие за окном, там будет движение, какое вы захотите. Сделаете, допустим, вид на пляж, и перед вами будут прогуливаться знойные красотки, мелькая всеми своими прелестями.
     Мне показалось, что Каботин следит за моей реакцией. Значит, я опять имею дело с актёром.
    Я решил ему подыграть.
— А если мне захочется попасть на этот пляж, чтобы обнять какую-нибудь красотку, я смогу это сделать?
— В принципе это возможно. Правда, пока мы должны научиться делать окна попроще, но в перспективе будем расти, будем совершенствовать программы.
— Понятно, сможете устраивать экскурсии в виртуальный мир, в заоконное пространство.
— Думаю, сможем. Создадите вид с пляжем, войдёте в программу и обнимите свою красотку, никуда она от вас не денется, — он едва заметно улыбнулся.
— А могу её, и убить, она ведь всё равно виртуальная.
— Кого убить?
— Красотку.
— Ну и фантазии у вас! — Каботин великолепно сыграл удивление.
— А что в этом особенного? Многие мечтают о том, чтобы придушить милую красотку, но в нашем мире такое как-то, знаете, не принято, поэтому есть такие любители виртуальных убийств. Они входят в программу, душат жертву и возвращаются обратно. Никогда не слышали о подобном? Ну, ясно, кто же будет знакомить актёра с тонкостями программирования. Вас наняли на роль директора, но наниматель не удосужился объяснить положение дел.
— Вы говорите какие-то странные вещи. Кто меня нанял, на какую роль?
— Мне тоже хотелось бы знать, кто вас нанял? Опять какой-нибудь подставной Николай или Борис, человек, о котором вы ничего не знаете, кроме его вымышленного имени. Гонорар уже получили? Сколько там, двести в час или триста?
— Ничего не понимаю
— Возможно, кое-что вам действительно непонятно. Просто вам далеко не всё рассказали. Поясню. Некоторое время назад я приобрёл программируемое окно и вкусил все радости проникновения в заоконный мир.
— Вот это новость! — он, кажется, вправду был озабочен моим сообщением. — Насколько я знаю, такие окна ещё никто не производит. Мы тщательно изучали этот вопрос. Ни одна фирма в мире не делает ничего подобного. Я имею ввиду солидные фирмы. Ну, а какому-то любителю такие проекты не под силу, так что…
— А каким образом вы пришли к этой разработке, сами додумались или кто-то подсказал идею?
    Каботин ответил не сразу, а я подсознательно, по некоторым едва уловимым признакам понял, что он не актёр. 
— Один из наших инженеров разработал этот проект, я его сейчас вызову сюда, и вы можете побеседовать, — таков был ответ, и я подумал, что актёр ответил бы иначе.
    Каботин не постеснялся признаться, что действительно слабо разбирается в предмете нашего разговора. Он сам не столько программист, сколько экономист, организатор. В общих чертах он проблему усвоил, знает, что нужно сделать для организации производства, но…
— Вам, очевидно, известно больше, чем мне, это заметно, — сказал он.


Глава 54


    Пока ждали вызванного инженера, я рассказывал Каботину о Гвинсиле. Слушал он с интересом, а мне возможность высказаться доставляла удовольствие.
    Вскоре в кабинет вошёл знакомый мне Лев Николаевич, которого я рад был видеть. Его-то и представил Каботин в качестве инженера подсказавшего идею программируемого окна. Радость от встречи сменилась приступом гнева. Я впал в бешенство и набросился на Льва Николаевича, подозревая в нём виновника своих бед.
— Я всё понял, ты подлец! — орал я на него.
    Дело чуть не кончилось дракой, Каботин нас разнимал.
   — Извините, конечно, я продал идею, с вами не посоветовался, но ведь это не ваша идея, — мямлил он в ответ.
— Господа, если дело в авторских правах, то мы всё уладим, успокойтесь, — пытался утихомирить нас Каботин.
     Злость моя немного поутихла, и я готов был выслушать аргументы Льва Николаевича.
— Мне понадобилась крупная сумма денег, — объяснял он, — я, вспомнив о Гвинсиле, решил предложить свои услуги «Занесколу», чтобы устроиться к ним в качестве профессионального консультанта и заняться усовершенствованием программ. Но фирмы с таким названием я так и не нашёл. Они то ли разорились, то ли куда-то переехали. Тогда я обратился в «Барион». Здесь идея понравилась. Меня приняли на работу с хорошим окладом, выдали аванс, я сделал проект окна. Не вижу в этом ничего предосудительного. Вы, конечно, считаете себя чуть ли не автором идеи, но это, смею заметить, не совсем справедливо. Настоящего автора мы не знаем, и он о себе никак не заявлял. Между прочим, я проверял: никто эту идею ещё не запатентовал. Только сейчас оформляются документы, подана заявка, так что права будут принадлежать фирме «Барион».
— Меня волнует другое, — сказал я и поведал о всех убийствах, какие совершались в Гвинсиле, о том, что я собственноручно совершил одно из них, а также рассказал об исчезновении Кати.
—  Санклина, — обратился я к Каботину, — она, если не ошибаюсь, работала у вас в «Барионе».
— Я помню её, моя бывшая секретарша. Своенравная барышня, мы не сработались. Но я её не увольнял, она ушла сама. Кажется, на что-то обиделась.
— Она говорила, что на прежней работе к ней приставали.
— Нормально, а что ещё делать молодому неженатому директору, когда рядом такие формы обаятельной секретарши. Другая бы рада завести роман с директором, а эта… Да я и не сильно к ней был расположен. Так, оказывал обычные знаки внимания. Да она дикарка. Что с ней, куда исчезла?
— Не знаю. Есть подозрение, что её убили. Наёмный актёр в роли следователя показывал фотографию с убитой Катей. Потом был странный визит её родственника: придурковатый такой заика, картавя и шепелявя, доказывал, что он её двоюродный брат. Он тоже почему-то решил, что её убили.
— У неё есть брат, работает у нас. Заикается. Да.
— До меня только сейчас дошло, — сказал Лев Николаевич, — что вы подозревали меня как организатора этой игры в Гвинсиле.
— Кого же ещё подозревать? Вы наиболее информированный человек, только вы могли меня контролировать до такой степени жёстко, прослеживая буквально каждую мысль, заставляя совершать преступления, не давая возможности покинуть город. Кому такое под силу как не специалисту вашего уровня?
— Но ведь не один же я такой специалист?
— Других я не знаю.
— Зато другие знают вас. В вашей проблеме нет ничего такого, что не решалось бы методами обычного логического анализа. Математика, друг мой, та самая наука, к которой вы, по вашему признанию, всегда относились пренебрежительно, предпочитая философию. Давайте-ка помыслим: как там было в самом начале, почему вы купили окно у фирмы «Занескол»?
— Их реклама подействовала, у меня был буклет.
— Каким образом он попал к вам?
— Точно не помню, но, кажется, его принесла Катя.
— Всё-таки Катя, — вставил реплику Каботин.
— Когда вы втянулись в игру с Гвинсилом, как реагировала Катя на ваши действия? — спросил Лев Николаевич.
— Она помогала мне, занималась делами фирмы в моё отсутствие.
— Отсутствовали вы часто, поэтому значительная часть дел прошла мимо вас через руки секретарши: это и некоторые сделки, кое-какие суммы, почти все финансовые отношения с «Занесколом» и многое другое.
— Что вы хотите сказать?
— Пока ничего. Я просто рассуждаю вслух. Итак, затем Катя исчезает, а вы попадаете в зависимость от некоего субъекта, который блокирует выход из Гвинсила и вынуждает убить Инглис. Он выпускает вас из города только после убийства. Потом вы обнаружили вокруг себя сеть из наёмных актёров и выясняете, что «Занескол» не настоящая фирма, а кем–то  специально  организованная ложная структура. Вас посещает один реальный человек — это двоюродный брат Кати. Правда, цель его визита так и не ясна. Боюсь, что она и ему самому неизвестна. Он человек импульсивный и может совершать поступки без определённой логической связи. Я его знаю, мы общались немного. Он простой слесарь, скромный честный парень. Ну, всё, могу сказать, что мне известен виновник этой кутерьмы.
— Кто же это?
— Один из наших сотрудников. Инженер отдела перспективных разработок. Но назвать его я пока не могу, так как не проверил одно существенное обстоятельство. Скажите, Илья Васильевич, где сейчас Алсанов?
— Гена? Он в отпуске.
— С какого числа?
— С пятого или шестого, не помню точно.
— Тогда всё ясно. Это он.
— Почему вы так решили? — спросил я. — Это просто догадка или у вас есть весомые доказательства?
— К сожалению, неопровержимых доказательств нет, но и догадкой моё предположение тоже не назовёшь.
— Я не знаю никакого Алсанова!
— Если желаете, можете познакомиться, — предложил Лев Николаевич.
— Почему я должен вам верить?
— Можете не верить. Мне как-то всё равно.
— Лев Николаевич, — строго сказал Каботин, — вы что-то темните. Не надо рассчитывать, что я уволю Алсанова. Он хороший специалист.
— Хороший, — признал Лев Николаевич.
— У вас с ним кое-какие противоречия, я знаю. Но нельзя же вот так вымещать зло, обвиняя человека на основе догадок и смутных предположений.
— А я его не обвиняю. Я не прокурор. И я вовсе не добиваюсь, чтобы его увольняли, просто меня просили найти виновного. Я его вычислил и назвал — только и всего.


Глава  55


    
    Порядок умозаключений, посредством которого Лев Николаевич вычислил Алсанова, был чрезвычайно прост. Значение математики в этом случае сильно преувеличивалось, она тут ни при чём. Устраиваясь на работу в «Барион», Лев Николаевич столкнулся с неприязненным отношением Алсанова. Пытаясь выяснить причину, Лев Николаевич пошёл на откровенный разговор, который закончился скандалом, и Алсанов даже ставил администрацию перед выбором: либо они окажутся от услуг Льва Николаевича, либо уйдёт он, Алсанов.
    Конфликт удалось уладить. Затем Лев Николаевич имел возможность убедиться, что Алсанов является специалистом высокой квалификации, а еще через некоторое время он понял, что Алсанова можно считать чуть ли не автором идеи программируемого окна.
    Примерно в то время, когда я был заблокирован в Гвинсиле и мучительно искал выход, Лев Николаевич пристально наблюдал за поведением Алсанова. Он пришёл к выводу, что Алсанов не только прекрасно осведомлён о Гвинсиле, но и часто посещает этот город.
    Кроме того, Лев Николаевич обратил внимание на несколько странные отношения Алсанова и слесаря Николая.
    Вечно хмурый, неуверенный в себе Николай был кем-то вроде слуги у Алсанова. Причиной тому — крупный долг. Николай много играл, проигрывал, деньги занимал. Он люто ненавидел Алсанова, но тот был единственным, кто мог дать взаймы крупную сумму.
    И ещё одно обстоятельство не укрылось от глаз Льва Николаевича: страсть Алсанова к молоденьким девушкам; к мёртвым.
    Алсанов ушёл в отпуск примерно в то же время, когда исчезла Катя. Лев Николаевич интуитивно чувствовал связь между этими событиями, но ничего определённого сказать не мог: то ли Катя жива, то ли мертва, то ли она жертва, то ли она сообщница Алсанова. Вопросы оставались.
— Вы, кажется, хотели встретить своего соперника по Гвинсилу, такая возможность есть, — предложил мне Лев Николаевич. — Я уверен, он сейчас дома. Сожалею, что не смогу составить вам компанию, так как наш Гена очень болезненно ко мне относится. Пойдёте сами. Я дам адрес, большего для вас сделать не могу. Решайте, нужна вам эта встреча?
— Я иду, давайте адрес, — без колебаний согласился я.
    Меня подгонял интерес, я так мечтал об этой встрече. Мне хотелось увидеть Алсанова. Я верил Льву Николаевичу. Но, даже если он ошибается, я всегда могу извиниться перед Алсановым за эту ошибку, я ничего не теряю.
    Алсанов жил в стандартной двухкомнатной квартире на восьмом этаже. Я позвонил, дверь открылась, и передо мной предстал человек с блуждающим взглядом, в стареньком махровом халате и в тапочках на босу ногу. Было заметно, что он меня узнал. В его глазах мелькнул испуг —  я торжествовал в душе. Он взял себя в руки и сумел выдавить кислую улыбку.
— Я от Каботина, вашего директора, поговорить насчёт МС19К, извините, что отвлекаю.
— Ничего-ничего, проходите, — пригласил он.
    Мы прошли на кухню, где царил типичный холостяцкий беспорядок: гора немытой посуды, грязные стаканы на столе, пятна жира на плите, хлебные крошки на полу.
— Чай? — спросил хозяин.
    Я колебался с ответом, глядя на грязную кружку. Он поставил чайник на плиту. Я приготовился к чаепитию в антисанитарных условиях.
    Глядя на хозяина, я бы не посмел утверждать, что он имеет какое-то отношение к электронике и программированию, уж тем более я бы не сказал, что такой человек способен создать виртуальный город. Вероятно, Лев Николаевич ошибается, считая Алсанова великим грешником. По-моему, это просто одинокий человек, меланхолик, который стал программистом скорее по недоразумению, а не по призванию. Это совершенно безобидное существо. Он труслив. Где уж ему думать об убийствах.
— Ваши процессоры полнейшее дерьмо, вы знаете? — с раздражением заметил он.
— Они такие же мои, как и ваши.
— Я знаю, по роду занятий вы  жалкий торговец. Продаёте всякую дребедень и низкое качество товара сваливаете на изготовителей, сами ни за что не отвечаете.
— Ну, почему же ни за что? Я тоже несу ответственность. Например, за своевременные поставки товара.
— Поставки, чёрт возьми, — поморщился он, — так говорите, как будто действительно ими занимались. Скотина, взвалил всю работу на секретаршу и после этого что-то из себя строит.
— Вы обо мне?
— О ком же ещё! Кто неделями пропадал в Гвинсиле, кто искал подходящую любовницу, шлялся по барам?
— Я вижу, вам известно многое.
— Да, мне известно всё.
— Я догадывался об этом.
— А если догадывался, то зачем тут ломаешь комедию: от Каботина он, видишь ли, пришёл поговорить о процессорах.
— Честно говоря,  сам не знаю, зачем я пришёл. Из любопытства. Хотел посмотреть на человека, который придумал Гвинсил.
— Хочешь, скажу правду? Ты пришёл, движимый самодовольством, похвастать, что разгадал меня, вычислил. Я ведь знаю каждую твою мысль. Тебе интересно узнать, где твоя Катя? Интересно, по глазам вижу — интересно. Так вот, ты был прав, когда думал, что её убили. Да, так и есть, она стала жертвой низменных страстей, она действительно покинула мир живых. Тебе её жалко, правда? А ты никогда не думал о том, что там ей лучше, в том мире? Почему ты решил, что ей было хорошо в твоей конторе? С чего ты взял, что она должна целыми днями сидеть в твоём офисе и работать на тебя. Теперь она свободна. Она больше не твоя. Но я могу тебе её показать.
— Показать?!
— Она здесь, вот в этой комнате, — Алсанов положил руку на запертую дверь, ведущую в соседнюю комнату.
    Невольно я кивнул в знак согласия: да, мол, хочу её видеть. И тут же до меня дошёл весь ужас: он, этот  изувер, держит у себя труп Кати!
— Она прекрасно выглядит, — говорит Алсанов, открывая дверь.
   Катя лежала на полу, была одета в белое платье. Выглядела она не то чтобы прекрасно, а как-то необычно для убитой.
— Я её забальзамировал, одел как средневековую принцессу, обрати внимание на украшения, — комментировал  Алсанов.
    Да, на ней было много украшений, вдобавок, голову венчала диадема то ли из хрусталя, то ли из стекла. Казалось, Катя уснула, словно актриса после трудной роли, не снимая костюма.
— Видите, — говорил Алсанов, — какое великолепие! И кто посмеет утверждать, что ей плохо? Разве при жизни у неё были эти бриллианты, разве была она похожа на принцессу, разве смотрели на неё мужчины с таким вожделением!               
    Речь Алсанова причудливым образом переходила от фамильярно грубоватой к  напыщенно высокопарной, то он бесцеремонно тыкал, то вдруг подчёркнуто вежливо переходил на вы.
— Посмотрите, какая у неё тёплая рука, — он коснулся её руки, — она совсем как живая, легко сгибается, а какая мягкая! Скажу по секрету: у неё есть что-то вроде крови — индустриальное масло. Я слил с неё кровь до последней капельки и накачал сосуды маслом. Мозг пришлось убрать, но я скоро вставлю туда процессорный блок. Она сможет двигаться. Я её почти оживлю.
— Зачем же вы её убили, чтобы потом тратить столько сил на оживление?
— А я её не убивал, — Алсанов смотрел открытым честным взглядом, невозможно было ему не поверить.
— Кто же её убил?
— Я могу показать. Хочешь увидеть, как всё произошло?
— Хочу.
    Мы вышли из комнаты-саркофага, и Алсанов включил видеозапись. Первые же кадры повергали в шок: Катя входила в лифт, за ней следовал я. Дальше всё произошло примерно как в Гвинсиле, когда я убивал Инглис. Алсанов, смакуя зрелище, отпускал едкие замечания в мой адрес.
— За что вы её так, бедную девушку?
— Послушайте, Алсанов, чего вы добиваетесь? Вы показали неуклюжую фальшивку.
— Да, фальшивку, но, позвольте заметить, фальшивку высокого класса. Итак, кто же у нас убийца?
— Только не я.
— Правильно, не ты и не я. Катеньку убил кто-то другой. Какая вообще сейчас разница, кто убил? Она просто убита — это факт.
— Каким образом к вам попало её тело?
— Убийца принёс.
— Так вы с ним знакомы?
— Конечно, ведь он выполняет мои заказы.
— Значит, всё-таки вы…
— Да, я покупаю убитых девушек. А что? Я ведь никого не убиваю. А если какой-то сумасброд решил прикончить юную особу, то не смею ему мешать. Выкупить тело, приодеть девушку как на свадьбу, усыпать драгоценностями — вот всё, что я могу для неё сделать. А вас хочу предупредить — не вздумайте совать нос в мои дела, такое любопытство не пройдёт для вас даром. Вы, дорогой мой, глупец. Вы ничего не смыслите в тех экспериментах, которыми я занимаюсь много лет. Ненавижу, когда дилетанты лезут в область знаний, недоступную их пониманию.
— Вы преступник, Алсанов. Я понял, что вы убиваете девушек чужими руками. Вероятно, вы используете каких-то сумасшедших или зависимых от вас лично людей. Мне кажется, что сами вы тоже убивали. Когда-то давно, хоть оно убийство да совершили. И с этим у вас связаны  не очень приятные воспоминания. Вы не любите убивать, вам это противно, поэтому ищите себе замену, хотите, чтобы кто-то делал за вас грязную работу,  — я видел, как Алсанов буквально передёргивался почти при каждом моём слове; это означало, что я близок к истине.
    Я почувствовал, что достиг предельной черты: Алсанов злился настолько сильно, что скажи я ещё пару слов — он бы меня растерзал. Его что-то сильно беспокоило, но я никак не мог догадаться, что именно могло его пугать. Он больной человек — это, несомненно. Псих. Сумасшедший. Маньяк-убийца. Кто он ещё? Непризнанный гений. Ставит эксперименты над людьми, выдумывает целые города. Он прекрасный психолог.
    Что его тревожит? С моей точки зрения, он неуязвим. Он может не опасаться, что я его сдам следователям, в ответ он может состряпать любое обвинение против меня, да ещё с какими уликами. Я ему не соперник.
    Его отношения с Катей — загадка. Он не зря её убил, или заказал убийство. Видимо, он сильно хотел, чтобы она принадлежала ему. Страсть! Необузданная страсть.
    Они вместе работали в «Барионе»: он — один из ведущих специалистов, она — секретарша. Известно, что Каботин из тех директоров, которые не церемонятся с зависимыми от них сотрудницами. Алсанов уверен, что Каботин полностью подчинил себе Катю. Ото Льва Николаевича я узнал, что Алсанов панически боится начальства. То есть он не смог бы открыто заявить о своём интересе к Кате, о своей страсти.
    Она ушла из «Бариона» и устроилась на работу в моей фирме. Алсанов её выследил. Затем последовал его трюк с видом из окна. Я в его глазах такой же директор, как и Каботин. Но я чужой. Против своего директора выступить боязно, против чужого можно кое-что предпринять. Конечно, тайно. Естественно, из-за угла.
    Но, о чём думала сама Катя? Она  ничего не знала и ни о чём не догадывалась. И я склонен предположить, что Алсанов в её жизни не занимал особого места, если она вообще его замечала. Она понятия не имела о его страсти.
— Вы так ничего и не сказали о цели своего визита, — после непродолжительного молчания Алсанов успокоился. – Неужели правда, пришли только по делу? Если так, давайте обсудим ваши процессоры. Знаете, почему мы их всё-таки закупим, несмотря на их несостоятельность? Открою маленький секрет, я хочу погубить этого мерзавца, который украл мою идею и пришёл с ней к нам же, на «Барион», уже в качестве автора проекта. Согласитесь, это с моей стороны нормальное желание – отомстить. С вашими процессорами проект не пойдёт, всё будет сорвано. Я не хочу, чтобы какие-то проходимцы тиражировали Гвинсил.
    Теперь передо мной находился Алсанов профессионал, специалист, сотрудник «Бариона». Этот человек менялся с удивительной скоростью. Как ни странно, с ним было приятно беседовать, когда он пребывал в роли специалиста и говорил о деле.
    Он раскритиковал не только процессоры МС19К, но и мою фирму, организацию дела. Меня самого назвал «хреновым директором». Говорил он убедительно, приводил веские аргументы и, я должен признать, во многом он был прав.
               


Глава 56


    С Алсановым я расстался по-дружески. Кто бы мог подумать, что мне доведётся вот так мило беседовать с убийцей. Я попал под влияние логики этого человека: цепь его хладнокровных умозаключений привела меня к полному равнодушию. Я уже не сожалел о смерти Кати, мне было наплевать на то, что Алсанов хранит у себя её тело.
    Я не обладал достаточными силами и влиянием, чтобы действовать против Алсанова. Сознание собственного бессилия привело меня к равнодушию.
    Что Катя? Я её практически не знал. Она хорошо работала, дисциплинированна, аккуратна — вот и всё. А что касается других жертв Алсанова, то их я тем более не знал. Поэтому нечего грустить о них, молоденьких красотках.
    А если сказать честно, то я испугался. Этот мерзавец Алсанов имел неоспоримое превосходство надо мной. Беседуя с ним, я чувствовал себя словно под гипнозом. Я только послушно кивал головой и во всём соглашался с ним. Откуда у него это, почему он может так странно влиять на меня? Я так легко согласился с его правом убивать девушек, бальзамировать их тела, хотя сам внутренне против этого. Никому не дано право убивать!
    Нет, я не боюсь Алсанова, я не боюсь за себя, за свою жизнь. Если он бросится на меня с ножом, я не испугаюсь. Меня преследует страх совсем иного рода: я боюсь своей реакции на происходящее. Ведь любой нормальный человек был бы потрясён при виде тела своёй сотрудницы, да ещё когда это тело накачано машинным маслом, а изувер-маньяк демонстрирует его, словно экспонат в музее. Я же абсолютно равнодушен.
    Алсанов убивает чужими руками — но и это меня не сильно волнует. Самое страшное, что не обладает он никакими талантами в области психологии, не владеет гипнозом. Он и сам меня боится, или боялся за какие-то интересы.
    Я говорил с ним о делах, как усовершенствовать программу, позволяющую убивать. Я заинтересован в поставках новых процессоров, которые тоже помогут ему убивать.
    Неужели я настолько жаден до денег, что могу пойти на любую сделку, даже с убийцей? Нет. Я знаю, что это не так. Просто я очень хочу продать процессоры именно «Бариону». Дико звучит, но я бы подарил эти процессоры Алсанову, если бы он их не мог купить. Они ему нужны. Он плохо о них отзывался, чтобы сбить цену. Он грамотно торговался. Они ему очень нужны. Он не хочет проваливать проект, у него совсем другие планы. И если его что-то пугало в отношениях со мной, то могу предположить только один вариант: он боялся меня спугнуть.
    Я заинтерсовался работой Алсанова в «Барионе», его экспериментами, его ролью в разработке программ для виртуальных городов, — и всё остальное отошло на дальний план. Да, у него тёмные мысли: с помощью  этих программ он хочет воспитать армию своих сообщников, помогающих убивать; Алсанов не любит проливать кровь, за него это делают другие. Мне же интересны чисто технические вопросы, интересен сам процесс создания подобной аппаратуры. Вопросы морали — это не моё дело.
    И чем я отличаюсь от создателей атомной бомбы? Они работали с формулами, делали вычисления, разрабатывали теории – им было интересно работать, они занимались своим любимым делом. А потом это дело принесло результат: миллионы инвалидов, убитых, облучённых. И они знали, что результат будет таким ужасом, но работали, - кто ради больших денег, кто ради славы, кто ради простого профессионального интереса.
    Ехать за рулём было невыносимо: я попадал в пробки, долго стоял на светофорах. Решил пройтись пешком. Оставил машину на платной парковке и направился на ближайший бульвар, где в тени каштановой аллеи намеревался продолжить свои грустные размышления.
   Я искал общения с людьми. Юные девицы сегодня особенно привлекали моё внимание. Весёлые и яркие — они попадались мне на пути, но ни с одной из них я не решался заговорить. Они улыбались мне, я тоже улыбался в ответ — так и общались.



Глава  57


    Она за мной следила. Белокурая девушка в клетчатой юбчонке. Шла следом, останавливалась, когда останавливался я. Да, она явно за мной следила.
— Вы хотели о чём-то спросить? — резко повернувшись в её сторону, я решил пресечь этот повышенный интерес к моей персоне.
— Нет. Мне и так всё ясно.
    Довольно странный ответ. Я всмотрелся в её лицо: где-то я встречал эту девушку. Она спросила прямо:
— Ну что, узнал?
— Что ты тут делаешь? — я никак не мог вспомнить её имя, но догадался, что мы знакомы и, судя по её реакции, знакомы близко.
— Пришла за тобой.
— За мной?!
— Я вижу. Ты меня так и не узнал. Что с твоей головой? Хотя бесполезно спрашивать, когда ты сам себя понять не можешь.
— Извини. У меня нет времени для шуток.
— Я бы не сказала, что ты сильно занят. Гуляешь вразвалочку, на девочек пялишься. Высматриваешь очередную жертву?
— Не понял.
— Естественно, не понял. Живёшь как во сне, ничего не понимаешь  и тебе это не надоело. И вот что удивительно — никто не может вернуть тебя к нормальной жизни. Или ты сам не хочешь. Привык уже, да?
— Слушай, а ты не обозналась, ты меня ни с кем не путаешь?
    И она стала рассказывать обо мне всё до малейших подробностей. Она знала Гвинсил, знала фирму «Занескол», имела представление о моей работе, была в курсе сделки с «Барионом». Она подробно пересказала детали моего визита к Алсанову. Она знала о смерти Кати.
  Я подозревал интригу. Чего добивается эта девчонка, с кем она связана, откуда всё знает, и где же я всё-таки её видел? Сразу все эти вопросы крутились в моём сознании, но я не находил ответа ни на один из них.
— Так что я тебя ни с кем не путаю, — закончила она.
— А теперь, если можно, так же подробненько расскажи о себе.
— Дома расскажу. Договорились?
— Значит, у нас с тобой есть дом.
— В определённом смысле. Мы с тобой живём в одном городе. Иди со мной, и покажу наш город.
    Она пошла вперёд в полной уверенности, что я последую за ней. Но я, наоборот, остановился, терзаемый сомнениями. Загадочная девушка удалялась всё дальше, а я, хоть это и прозвучит парадоксально, узнавал её всё больше и больше. Наблюдая за ней, я вспоминал о какой-то другой жизни, в которой я жил, может быть, в прошлом. Воспоминания пугали.
    Точнее пугало то, что я не мог вспомнить самого себя. Я не знал, кто я такой, я не мог вспомнить своего имени. Я не знал названия города, в котором в данный момент находился. Как я попал в это город? Я не помнил своих родителей, своего детства. Я помнил только университет.
Род моих занятий знал хорошо — это руководство маленькой фирмой, торговля электротехникой.
Хорошо помню первую сделку: продал партию мегомметров.
    А что было раньше, ещё до учёбы в университете? Странно, ни один из клиентов, ни один мой деловой партнёр, ни один человек в этом городе ни разу не назвал меня по имени. Кто я?!
    Человек ли я, или существо, которое специально кто-то создал для торговли продукцией электротехнических заводов? Может, я жертва какого-нибудь научного опыта. Эта девушка, она, взбудоражив моё сознание, уходит, оставляя вопросы без ответов.
    И я иду за ней. Ведь было что-то, было в прошлом, было где-то в другом месте, где я был другим, у меня было имя — там была и она, эта удивительная девушка.

               
Глава  58


    Юлия! Это, кажется, её имя. Юлия Зотикова. Она дочь крупного чиновника. Вспоминаю, она стала прообразом Югинны Бомжевич.
    Когда-то я с превеликими мучениями разрабатывал систему прообразов — тот конгломерат принципов, руководствуясь которым, можно было создавать население виртуальных городов. Наконец-то, я вернулся к жизни, я вспомнил всё.
    Лежу на кровати в своей квартире, окутан проводами, облеплен датчиками. Рядом сидит Юлия: строгость лица, стакан воды в руке — она готова в любой момент дать мне воды. По сути дела, я больной человек. Моё тело и моё сознание существуют отдельно. Тело постоянно хочет пить, а сознание никак не хочет вернуться из длительного путешествия по виртуальным городам.
    Я программист. Это я придумал структуру «матрёшка», в которой виртуальные системы находятся одна в другой. Например, город Гвинсил создавался внутри другого виртуального города, которому я так и не успел придумать название. По идее, внутри Гвинсила можно было создать ещё один город. Такую задачу могли решить ребята из бара «Вагул».
    Помню, в студенческие годы я носился с идеей программируемого окна. Проект воплотился в жизнь благодаря поддержке Льва Николаевича Кулагина, моего преподавателя. Первое окно, которое мы с ним создали, было примитивным. Оно изображало только один сюжет: прогулку динозавров. Да и то наша программа давала сбои: динозавры то еле двигались, то вдруг начинали бегать с немыслимой скоростью, а то и замирали на одном месте.
    Когда я стал работать сам, загорелся идеей проникновения за окно. Несколько лет я совершенствовал программы, создавая всё новые и новые окна. Я научился строить города и вводить в действие разнообразные сюжеты. Только не дано мне было проникнуть в заоконное поле, сколько ни пытался я разорвать узы реальности.
    Между тем, решение проблемы было простым. Для того чтобы покинуть реальный мир, необходимо испытать сильное нервное потрясение. Только при серьёзной стимуляции мозга можно рассчитывать на успех. Я должен очень сильно хотеть уйти из реальности, должен иметь внушительную мотивацию.
    Шли годы, но у меня ничего не получалось. Чувствовал, что схожу с ума. Очень хотел попасть в заоконный город, но я боялся покинуть реальный мир.
    Излишне говорить о том, что у меня никак не складывались отношения с женщинами. Я слишком увлекался своёй работой, и не везло мне с подругами. Всё попадались какие-то глупышки: на уме только тряпки и косметика, поговорить не о чем. Встречались и такие не в меру общительные, которые принадлежали всем парням подряд — я таких тоже не люблю.
    Постепенно я стал женоненавистником. И случилось так, что, возвращаясь однажды домой после очередного неудачного эксперимента, я повстречал девушку, вид которой меня особенно возмутил. Мысленно я наделил её всеми земными и неземными пороками и в доли секунды пришёл к убеждению, что таких нужно убивать. Мы находились в безлюдном месте, и я мог без особого труда выместить свой беспричинный гнев. Мне кажется, она даже не успела понять, что происходит, когда я без лишних слов и пауз вцепился ей в горло.
    Незнакомка погибла в моих удушающих объятиях, а я испытал сильнейшее потрясение, — то самое, какое было необходимо для воплощения моих замыслов.
    Страх гнал меня из этого мира. Я поспешил домой, я уже знал, что и как нужно делать, чтобы уйти в иную реальность. И настолько сильно я хотел скрыться от возможного преследования, что не позволял себе ни единой ошибки при запуске программы: работал чётко и уверенно.
    Всё получилось. Так я оказался на улицах безымянного города. Здесь я был совершенно другим человеком: иная профессия, иной облик, новый характер. Время от времени я возвращался, так как необходимо было вносить поправки в программу и поддерживать в порядке своё реальное тело. Каждый раз я совершал новые преступления —  они выполняли роль своеобразного топлива для моих путешествий.               
    Я впал в зависимость и превратился в настоящего маньяка. Хотя никакого удовольствия от убийств я не испытывал. Безумное наслаждение доставлял процесс перехода в мой виртуальный мир, и процесс этот был немыслим без сильной эмоциональной встряски. Сложная смесь чувств: и стыд, и страх, и презрение к себе — вот что владело мной при совершении преступлений. Ничто другое, кроме убийств не давало столь острого психологического напряжения.
    Я мечтал уйти в свой город навсегда и занимался разработкой технологии такого ухода. Задача сложная, но я вплотную приблизился к её решению.
    Однажды меня задержали по подозрению в убийстве. Искали маньяка. Забрали пять человек, кто случайно оказался в районе места преступления. Попался и я. Серьёзных доказательств не было, и нас отпустили на следующий день. Юля Зотикова была тогда моим адвокатом. Она училась на юридическом факультете и проходила практику. Для неё моя защита являлась чем-то вроде зачёта.
    Мы подружились. Я иногда ей звонил, мы встречались. Мне нравилось проводить с ней время. Привлекательная девушка, вдобавок ещё и умная. Больше всего впечатляла независимость мышления. С ней было легко беседовать на любые темы. Конечно, в её характере проявлялось кое-что от обычной папенькиной дочки: некоторая капризность, например, а иной раз и высокомерие, — но всё это было по-своему интересным обстоятельством.
    Её отношения с отцом казались мне странными: он безумно любил дочь, ничего для неё не жалел, решал все её проблемы, был заботливым и внимательным отцом; она же относилась к нему прохладно, словно он не папа, а какой-то дальний родственник. Она часто ссорилась с родителями, уходила из дома, ночевала у подруг, иногда оставалась у меня.
    Я продолжал работать над  программами, ставил новые эксперименты и совершал новые преступления, принося в жертву юных красавиц. И вот случилось страшное: после очередного убийства я не смог проникнуть в свой виртуальный город. Убийство стало для меня привычным явлением и уже не вызывало бури эмоций. Загрубевшим нервам необходима более мощная встряска. Но что может быть сильнее убийства?
    Я решился на крайность. В один из вечеров, когда Юля осталась со мной, я завёл речь о маньяках. Эта тема не была для нас новой, мы и раньше обсуждали подобные вещи, да и познакомились как раз на фоне поисков убийцы, поэтому я был знаком с некоторыми взглядами своей подруги. В этот раз я захотел рассказать о себе, признаться в преступлениях. Если бы Юля повела себя непредсказуемо, я бы её убил без колебаний.
    До сих пор я убивал незнакомок — это перестало возбуждать, потому я попытался убить ту, кого хорошо знал. Возможно, это подействует сильнее.
    Какую реакцию с её стороны я ожидал: возмущение, гнев, угрозы?            
    Но я ошибся. Мои откровения были восприняты совершенно спокойно. Юля становилась моей союзницей. Её привлекали мои программные проекты, она восхищалась возможностью покидать реальный мир. И хотя она не одобряла мои преступления, всё же смогла обуздать свои эмоции. Правда, деликатно намекнула мне, что неплохо бы научиться преодолевать порог реальности без лишних жертв.
    Убить Юлю я не смог. Я ещё не стал таким извергом, чтобы хладнокровно придушить носительницу родственной мне души. Мы сблизились ещё больше. Провели пару совместных опытов. В одном случае она даже сыграла роль жертвы. Она ухаживала за моим телом, когда я находился там, в своём городе.
— Ты не боишься, что я могу тебя реально убить? — спросил я однажды.
— Боюсь, — бесхитростно ответила она, — но, полагаю, у тебя есть некоторые высшие интересы, ты не будешь размениваться на мелочи.
    Она знала, если я кого-то и буду убивать, то не её.
    Я выследил новую жертву и совершил очередное гнусное деяние. И вновь мне не хватало впечатлений. Обычно я оставлял тела  жертв на месте преступления, но сейчас поступил иначе.
Приволок тело домой. Это нетрудно было сделать, так как я убил девушку в лифте, в том подъезде, где жил. Соседи могли меня видеть, но риск мне шёл на пользу — это придавало особую остроту.
    Я вызвал Юлю, и она стала свидетельницей жутких экспериментов с телом несчастной жертвы.
Сливание крови в унитаз, процесс бальзамирования, закачивание машинного масла в сосуды убитой — за всеми этими извращениями Юля наблюдала молча с мертвенной бледностью на лице.
Я терял контроль над собой, но возбудился в полной мере и ушёл за порог реальности.
    Получилось! Я находился в своём городе и был убеждён, что навсегда.
    Вступала в действие программа, которая шаг за шагом стирала мою память, заполняя освободившийся объём новыми данными.
    И вот я сижу в своём офисе, торгую электрооборудованием. Очаровательная Катя помогает в делах. Я начисто забываю, что имел когда-то причастность к программированию. Некоторые сбои в программе всё же произошли: не активировалось моё имя, название города я так и не придумал, или забыл его ввести.
    Затем появился рекламный проспект фирмы «Занескол», мои мысли о виде из окна, проникновение в Гвинсил.
    В конце концов, всё вернулось на свои места. Я опять у себя дома, в своём паршивом мире. Юля сидит рядом с моим болезненным телом. Она моя подруга, моя сообщница, моя ассистентка.
Я вернулся. Находясь в твёрдой памяти, я обошёл квартиру: следов преступления найти не удалось, как я ни старался. Юля всё убрала.



Глава  59


— Всё вспомнил, — признался я.
— Наконец-то, — облегчённо вздохнула Юля. — А я уж за тебя испугалась. Когда ты ушёл, я запаниковала. Представь, осталась одна между двумя телами: ты почти мёртвый и ещё эта девушка убитая — ужас. Я не могла на это смотреть и буквально сбежала, оставила тебя на произвол судьбы. Но потом успокоилась, связалась с Кулагиным. Он посоветовал, как убрать следы преступления. Девушку искали. Началось следствие. Мы стали путать следы. Тело отнесли на чердак. Там же оставили банку с машинным маслом. На стене нарисовали символы сатанизма.
В сумочке бедняги были кое–какие вещи: сотовый телефон, косметика, деньги, паспорт. Кулагин подкинул сумочку на второй этаж соседнего подъезда, чтобы ещё больше запутать следователей.
Потом Лев Николаевич взялся за программу твоего города. Он считал, что тебя необходимо вернуть. Ничего не вышло. Тогда он решил проникнуть в город и найти тебя там. Тоже не получилось. Мы с ним стали импровизировать. Я немного разбираюсь в психологии, он — в программировании. Совместными усилиями мы надеялись повлиять на тебя. Благо, мы имели возможность контролировать каждый твой шаг. Но нам не удавалось заставить тебя вернуться. Ты увлёкся  Гвинсилом, придумал девушку. Кулагин формировал в твоём городе людей, с помощью которых пытался пробудить твою память. То же самое он делал и в Гвинсиле. Кулагин играл с тобой, но играл, по его мнению, неудачно. Лично мне всё это напоминало поединок двух интеллектов: учитель и ученик столкнулись в виртуальной схватке, где каждый пытался доказать правоту своих взглядов. Ты бы видел Кулагина в эти дни! Он был в бешенстве от своего бессилия.
— Зачем он хотел меня вернуть? Я и сам мог вернуться.
— Насколько можно было судить по твоему поведению, ты и не собирался возвращаться. Кроме того, Кулагиным овладел азарт, он хотел тебе что-то доказать. Например, тот факт, что способен разобраться в твоих кодах и особенностях программы. Ему виделось, что он принудительно тебя возвращает, а потом раз и навсегда выключает оборудование и прекращает твои опыты. Кулагин принципиально против экспериментов, которые требуют таких жестоких преступлений. Он уверен, что есть другой путь решения задачи. Если не спешить, если основательно подойти к проблеме, то можно избежать кошмарных последствий.
— Я тоже так думал, но у меня ничего не получалось.
— Не будем отвлекаться, у нас мало времени. В данный момент ситуация сложилась не в нашу пользу. Активно идут поиски маньяка. Ты в числе подозреваемых. Кулагин проходит свидетелем. По мере возможности пытается сбить следствие с толку, но это очень рискованная игра. Я сама нахожусь в поле зрения следствия. Лев Николаевич видел фоторобот преступника. Говорит, очень похож на тебя. У них накопилось много фактов, и все пути ведут в эту квартиру, — Юля, грациозно отогнув мизинец правой руки, указала на пол.
— И что будет дальше?
    Она пожала плечами.
— Я так и не понял, зачем вы меня вернули? Что, будет приятно, если я окажусь за решёткой?
— У Кулагина были кое-какие идеи. Он хотел личной встречи с тобой. Мы боялись, что ты останешься в своём мире навсегда.
— Ну и остался бы! Вам-то что? Тут бы умер, там бы жил.
— Не всё так просто, — покачав головой, сказала Юля. —  Твоя смерть здесь стала бы твоей смертью там. Чтобы действительно уйти из этого мира, нужна другая программа. И даже новый принцип программирования. Это и хотел сообщить Кулагин.
— Я и без него это знаю.
— Тогда непонятны твои претензии, — обиделась Юля.
    Пришёл Кулагин.
    Я не видел своего учителя давно. У нас были сложные отношения. Когда я был студентом, он считал меня лучшим своим учеником и при любом удобном случае говорил это вслух. После выпуска я не терял связь с учителем, всегда обращался к нему за советом. Потом мы как-то отдалились. Мне казалось, что он слишком уж сильно меня опекает. Хотелось большей самостоятельности. Я стал реже с ним видеться, старался меньше обсуждать научные вопросы. Он за это на меня обижался.
    Как-то раз случилось, что мы и вовсе разругались. Вскоре поняли, что нужны друг другу, потому что занимались одной проблемой, во многом одинаково смотрели на мир, на жизнь, одинаково относились к науке — словом, были единомышленниками. Помирились. Имели совместную разработку: программу управления автоматическим пауком для освоения других планет. Когда работа была окончена, получили за паука премию. Потом снова отдалились, редко встречались.
    Каждый работал над программируемым окном. Мы пытались объединить усилия, но не довелось нам сойтись. Сказать откровенно, мы не очень этого хотели по разным причинам. Главная из них: каждому хотелось стать единоличным автором программы, каждый хотел создать свой мир. Я такой мир создал. И не было у меня желания допускать в него посторонних людей, даже своего учителя.
    Лев Николаевич свой мир создать не смог. Это стало ещё одной причиной нашей размолвки: я считал, что он мне завидует.
    Юля нас помирила. Правда, я не могу с полной уверенностью утверждать, что мы с ним вновь стали единомышленниками. Во всяком случае, судя по фактам, о которых рассказала Юля, мы с ним не враги, хотя и друзьями нас назвать трудно.


Глава  60


— Не волнуйся, что-нибудь придумаем, — успокоил меня Лев Николаевич.
    Честно говоря, я  не особо сильно волновался. Мне просто хотелось узнать подробности
расследования, поэтому я забросал его вопросами; он же в свою очередь решил, что я волнуюсь.
— Мы уйдём, — продолжал он, и я уже знаю как. Есть принцип, но объяснять его суть не буду — это долго. Рассмотрим основные проблемы. Итак, ты под следствием, вернее, все мы под следствием, даже Юля. Меня вот-вот из свидетелей переведут в разряд подозреваемых. Тобой давно интересуются.            
    Юля из-за тебя попала в поле зрения следователей так, что даже папа ей не поможет. Выход один: нужно сматываться. Лично меня в этом мире ничто не держит. Юля призналась, что готова уйти без колебаний. Ты, насколько мне известно, чуть ли не всю сознательную жизнь пытаешься найти путь в иные миры.
— И нашёл!
— Не перебивай. Ничего ты пока не нашёл, кроме названия.
— Но я бывал там, и вам это известно! — возмутился я.
— Если пропуском в другой мир служит убийство, я никак не могу признать это за серьёзное научное достижение. Ты  вот попробуй уйти красиво, эффектно. Как ты уходил? Никак. Потому что уходил не ты сам, а только твоё сознание — и то лишь частично — проникало в тот мир. Мы же уйдём совсем и целиком: сознание и тело. От тебя требуется согласие и твоё честное слово, что ты не будешь мне мешать, но будешь во всём беспрекословно подчиняться.
— Я готов, но…
— Твоё примерное поведение необходимо, по крайней мере, до тех пор, пока мы не проникнем в Гвинсил. В дальнейшем ты свободен на все стороны.
— Я не могу подчиняться бездумно. Я должен представлять себе процесс. Что вы придумали?
— В двух словах не объяснить, но раз ты настаиваешь, слушай. Мы входим в тот мир в виде потока электронов и восстанавливаемся там в тех образах, какие сами для себя выберем. Например, Юля может выбрать образ Югинны Бомжевич, он ведь ей более близок; я могу вселиться в одноимённого Льва Николаевича, хотя и не совсем с ним стыкуюсь во взглядах; ты можешь выбрать этого психа, которым ты и был там, только придумай для него имя поприличнее.
    Осмысливая происходящее, я не мог сказать определённой фразы полностью, говорил обрывками: значит, вы нашли, значит, есть… принцип перехода… не нужно убивать…ясно, куда нам деть своё тело… как мыслить. Дело усугублялось тем, что чувство реальности у меня было размыто по причине моих частых отлучек в тот мир. Мне время от времени казалось, что я нахожусь в каком-то очередном ответвлении реальности, что здесь находится моё сознание, я  в образе, а моё тело, настоящее тело, очень далеко, где-то в другом мире. Я путался в разнообразии миров. Дать своё согласие на эксперимент не составляло труда.
    Если стоящий передо мной человек действительно мой учитель, который изобрёл новый способ общения с иными мирами, то я ему верю. А если это не он, если это ещё один образ, если он не из реального мира, то какая мне, в сущности, разница — верить ему или нет?
    Они говорит о таких потрясающих вещах! Я хочу ему верить. Пусть некий поток электронов, особым образом закодированный, войдёт в Гвинсил и существует там до тех пор, пока на всей нашей реальной планете работает хоть один электромагнитный генератор, или во всей реальной вселенной протекают электромагнитные процессы — я только за это. Из реального мира мы уходим в мир электронов и можем жить вечно — я ничего против не имею. Свобода трансформации — надо понимать так, что мы получали возможность выбора: в электронной сети можно восстановить своё тело полностью, но можно этого и не делать, вселив своё сознание в образ другого человека, или даже, если есть необходимость, можно вселиться в какой-нибудь предмет. Можно жить в электронном городе, например, в Гвинсиле, но можно воплотиться где-нибудь ещё, ведь в том мире можно создавать новые миры, — всё это мне понятно, это соответствует моему принципу «матрёшки», который я применял в программировании окна.
    Лев Николаевич предлагал не столько программировать окно, сколько перепрограммировать «объект». Объектом он называл личность: себя, меня, Юлю. Мы для него были объектами, или всего лишь комплексом электронов с индивидуальной системой кодов. Он утверждал, что сравнительно легко может вычислить эти коды, ввести их в память компьютера, после чего провести декодирование, то есть собственно проникновение личности в электронный мир, где и можно потом восстанавливаться в полном соответствии с теми кодами, которые были введены туда ранее. При этом наши тела в реальном мире погибают, но не погибает сознание, в отличие от моей системы программирования окна, когда я был связан с электронным миром посредством проводов и датчиков.
    Лев Николаевич уверен, что я имел лишь иллюзию проникновения в заоконное пространство и был далёк от реального выхода в тот мир. Мой Гвинсил, как и промежуточный город, просто снился мне. Все действия, какие совершал там мой программный двойник, напоминали действия спящего во сне. Поэтому я не имел возможности покинуть реальный мир навсегда. За моим телом нужен постоянный уход, ибо я могу заболеть или умереть. Да, я создал иллюзию и принял её за реальную возможность уходить в другие миры. Ради этого я убивал. Страшно подумать — убивал ради иллюзии!
    Нельзя сказать, что я основательно разобрался в теории Льва Николаевича, но в целом принцип был понятен. Я согласился на эксперимент, мы приступили к работе.
    Мои коды Лев Николаевич уже знал, он провёл расшифровку, когда я находился в Гвинсиле. Более того, мои коды не нужно было вводить в память компьютера, они уже были там, как я понял, давно. Кажется, я встречался со своим электронным двойником. Лев Николаевич проводил опыты, и этим объяснялись некоторые странности, происходившие со мной в Гвинсиле.
    Итак, я уходил первым. Уходил без сожаления. И только один вопрос меня волновал.
— А можно ли существовать в двух мирах одновременно?
— Вероятно, — ответил Кулагин, — если хорошенько подумать, то можно добиться такого эффекта. Но сейчас нет времени. Да и не можем мы позволить себе роскоши остаться в этом мире. Нас-то с Юлей, может быть, не посадят, но вот по тебе точно тюрьма плачет.
    И Лев Николаевич приступил к моей декодировке. Так я уходил, погибая здесь и постепенно возрождаясь там, в знакомом пространстве Гвинсила. 



Глава 61
 

    Свежим апрельским утром, после бодрящей прогулки от дома до офиса, я вошёл в свой кабинет и посмотрел в окно. Передо мной был привычный вид на почти белоснежное здание, одна стена которого  живописно завита плющом; на первом этаже расположен магазинчик антиквара. Старик Семён, хозяин магазина, неделю назад продал мне пару пистолетов эпохи Наполеона.
    Я люблю старинное оружие — это моя страсть. А в магазин Семёна люблю заходить, чтобы поболтать со стариком. Он знаток своего дела. В прошлом занимался археологией. Раскапывал скифские курганы, поднимал затонувшие корабли, искал пиратское золото.
    Напротив моего окна, рядом с магазином Семёна, стоял газетный киоск. Поэт Леонтий, чудак в клетчатом  костюме, снова подошёл к нему, чтобы купить газету, как он делал это каждое утро. Его стихи печатали редко и платили мизерные гонорары, поэтому он сначала газету просматривал, а покупал её только в том случае, если находил там свои стихотворения. Тогда он подписывал приобретённый экземпляр и тут же дарил его продавщице газет. Леонтий таким образом  пытался привлечь её внимание, так трогательно за ней ухаживал. Но продавщица считала его идиотом и придурком, я знал это достоверно. Юная особа принимала в подарок газету с автографом не из вежливости, а из-за страха, она думала, что сумасшедший поэт способен совершить любую пакость. Он может разбить стекло или поджечь киоск —  таково было её убеждение.
    Дверь кабинета распахнулась и, лёгкой походкой вошла Катя, девушка работающая у меня и секретарём, и бухгалтером, и заместителем — я не знаю, как назвать её точнее.
— Ой, вы уже здесь! — удивилась она.
— Я сегодня пораньше. Много дел на сегодня.
— Это точно, — улыбнулась она, — дел на сегодня столько, что не пересчитать. Приедет Вирбинов подписывать контракт на поставку АИРов, Литвинов покупает комплект газоанализаторов, Фридман купит два километра кабеля для своего объекта, а ещё сегодня будут мастера из «Занескола», поменяют окно.
— Программируемое? — почему-то спросил я, совершенно не осознавая, каким это образом окно может быть программируемым. Просто в моей памяти, неведомо откуда, существовало такое устойчивое понятие: программируемое окно.
— Почему программируемое? Нет. Обычное. Вы же в курсе. Вчера договорились. Пластмассовое окно со стеклопакетом, полностью герметичное, открывается в двух плоскостях. А что, есть ещё и программируемые?
— Не знаю, — засмеялся я, — наверное, они есть, или я просто о них слышал. Не помню только, где именно слышал.
    Два мастера по установке окон из фирмы «Занескол» сделали свою работу в считанные минуты. Вечером, ближе к концу рабочего дня, я смотрел на привычный вид уже из нового окна, которое открыл настежь, потом закрыл и снова открыл, наслаждаясь безукоризненной работой петель и защёлок.
    На скамейке перед антикварным магазином сидела незнакомка. Я видел, как она только что выходила из магазина.
    Рядом со мной стояла Катя, она о чём-то говорила, но я не слушал, был увлечён созерцанием прелестной незнакомки и думал, что надо узнать у Семёна о его новой покупательнице, если он сам о ней что-то знает.
    Катя хотела уйти с работы раньше минут на десять.
— Сестра ждёт меня, — говорила она, — кстати, вон там она сидит, возле магазина. Видите?
— Твоя сестра?!
— Ну да.
— Как её зовут?
— Инглис.
— Странное имя.
— Родители так назвали. Папа увлекался английским до такой степени, что придумал это имя, а у неё потом из-за такого имени были проблемы в детском саду, в школе; меня вот решили назвать проще.
— Значит, Инглис тебя ждёт. Решили прошвырнуться по магазинам?
— Как вы догадались?
— Ну, один магазин она уже посетила.
— Антикварный? Она туда часто заходит, рисовать.
— Что делать?
— Рисует. Просто она работает художником по костюмам. Короче, занимается всякой бутафорией. А в антикварном много старинных вещей, вот она их срисовывает, потом эскизы использует в работе.
— Интересно.
— Ну как, я пойду? — с нетерпением спросила Катя.
— Да-да, конечно, иди, но с условием, что когда-нибудь при случае познакомишь меня с сестрой.
— Запросто, — мне показалось, что Катя обрадовалась, — если хотите, можете в семь часов вечера подойти в бар «Вагул», мы будем там.
   



Глава 62
 

     Мне нравилось это заведение. Здесь царил дух необычайной раскованности и свободы. Бар «Вагул» посещали в основном люди творческие, молодые, деятельные. Сюда приходили люди разных профессий, но большинство завсегдатаев принадлежало к сонму специалистов из области компьютерных технологий.
     Инглис и Катю я заметил сразу и направился к ним. За одним столиком с ними сидел худощавый молодой человек в белой рубашке.
— Николай, мой жених, — представила его Катя и добавила после короткой паузы:
— Он программист.
    После приветствий я сел рядом с Инглис. Завязалась непринуждённая беседа, вечер обещал быть приятным. Правда, сначала мы затронули не очень приятную тему: о маньяках.
— Говорят, поймали Грамвера, — сказала Катя. — Вы ничего не слышали об этом?
— Я читал, — ответил Коля, — его выследила женщина. Дочь Бомжевича. Она  сыграла роль приманки. Грамвер кинулся на неё, начал душить, но она вырубила его каким-то секретным ударом.
— Скорее всего, просто врезала по яйцам, — прокомментировала Инглис.
— Ну что ты, Инглис, — Катя укоризненно посмотрела на сестру.
— Извини, забыла, что тут твой начальник, — смутилась Инглис.
— Ничего-ничего, — отреагировал я с улыбкой, — люблю, когда девушки выражаются прямо и определённо.
    Все от души захохотали. С этого момента мы стали добрыми друзьями.
    Изрядно напившись, повели разговор на философскую тему: о тайнах мироздания.
— Вам никогда не казалось, что до своего рождения здесь, мы раньше существовали где-то в другом мире? — спросил Коля.
— Точно! — отозвалась Инглис с восхитительным блеском в глазах. — Мне всегда казалось, что я где-то жила раньше, в прошлой жизни. И я даже кое-что помню.
— О, ты что-то ещё и помнишь? — усмехнулась Катя.
— Только не смейтесь, но мне кажется, что в прошлой жизни меня звали Юлия. Когда я слышу это имя, мне почему-то хочется откликнуться. Но я себя сдерживаю, понимаю, что всё-таки это не моё имя. И ещё я припоминаю, что когда-то дружила с программистом.
    Мы с Колей засмеялись.
— Ты издеваешься? — обиделась Катя.
— Нет, правда, что-то такое смутно вспоминаю.
— Катя, а тебе ничего из твоей прошлой жизни не вспоминается? — я задал вопрос, чтобы разрядить обстановку.
— Не знаю, — со вздохом сказала она, — мне кажется, я и в прошлой жизни сидела в офисе и торговала электрооборудованием.
    Тут засмеялись Инглис и Коля.
— А я думаю, почему она так хорошо разбирается в нашем деле, — пошутил я.
— А вам что вспоминается? — спросила Инглис, обращаясь ко мне.
— Ничего особенного. Я вообще сомневаюсь во всех этих прошлых жизнях. Хотя, если говорить откровенно, кое-какие странности всё же случаются. Вот сегодня почему-то вспомнилась фраза: программируемое окно. Вообще слово программист  для меня ассоциируется с понятием окно или стекольщик — короче, что-то связанное с окнами. Программа, окно, программируемое окно, вид из окна, — чертовщина какая-то.
— Кстати, это очень интересно, — серьёзно заметил Коля, но на девушек эта фраза произвела комическое действие и они расхохотались, глядя на солидное выражение лица нашего компьютерного гения.
— И вот ещё одна странность, — продолжил я, — когда смотрю на Николая, думаю о том, что это имя ему не подходит.
— А какое подходит? — кокетливо спросила Катя.
— Лев Николаевич, — в шутку произнёс я первое, пришедшее на ум сочетание.
— Но ведь он совсем не похож на Толстого, — она снова засмеялась.
— Не похож, —  согласился я, — в этом и странность: он не похож, а мне хочется его так назвать.
— Ты почти угадал, я ведь на самом деле Николай Львович! — весело выкрикнул Коля, что вызвало очередной приступ дружного хохота.
    Когда  веселье поулеглось, Николай рассказал нам о своих странностях.
— Мне кажется, будто я знаю, откуда пришёл в этот мир. Правда, когда хочу представить что-то конкретное, когда пытаюсь получить информацию о том мире —  ничего не получается. Я не помню практически ничего, но чувствую, что тот мир существует. Это электронный мир. И сейчас я работаю над программой, которая поможет установить связь с тем миром. Я хочу получить информацию из своего собственного прошлого. Ведь не просто так я появился на свет,  ведь где-то я был до того. Странное чувство мне подсказывает, что прежде я занимался чем-то похожим на мою нынешнюю деятельность.
— Совсем как наша Катя, — вставил я.
— Я проводил эксперимент, — продолжал Николай, — пожалуйста, не смейтесь, мне удалось получить одно любопытное видение, что-то вроде фильма, но без звука.
— Ты нам его покажешь? — полюбопытствовала  Инглис.
— Конечно, но не сегодня. Я слишком пьян, чтобы заниматься серьёзными вещами. А идея насчёт окна интересная, — сказал он мне, — окна  — это связь с внешним миром, так что программируемое окно — тоже связь. В этом, несомненно, что-то есть, — встреча подходила к завершению, мы были пьяны, нам хотелось спать, мы были довольны, что весело провели время.


Глава 63
 

    Фильм, который обещал показать Николай, мы вскоре увидели; но меня он разочаровал. Коля над нами просто пошутил и подсунул грубую подделку. Такое «приветствие из потустороннего мира» мог состряпать любой начинающий программист, комбинируя кадры из разных детективных фильмов. Естественно, полицейские были там  в диковинной форме, у нас они выглядят иначе, но ведь и это легко можно сделать на компьютере.
    Сюжет примитивный. В квартире нашли тела убитых, и полисы ведут расследование. Фотографируют место преступления, пишут протокол, о чём-то говорят друг с другом.
    Убиты двое мужчин и одна девушка. Тела находились в разных комнатах. Показали крупным планом лицо девушки. Где-то я видел её раньше, но и это не удивительно, я мог смотреть фильм с её участием. Она актриса.
— Твой фильм ничего не доказывает, — честно сказал я Николаю, — отрывок из детектива.
— Извини, я фальсификациями не занимаюсь, — обиделся он, — если я говорю, что сделал запись по сигналам оттуда, то можешь мне верить – всё так и есть, я не буду обманывать. Нет смысла вас обманывать, я от этого ничего не выигрываю. Хотел, понимаешь, поделиться  успехом и радостью, а тут собрались дилетанты.
— Ты молодец, — похвалила его Инглис, — и я готова поверить, но, согласись, ведь это как-то странно. Я не пойму, как тебе удалось заснять такое? И почему снят именно детектив, а не что-нибудь более миролюбивое.
— Детектив интереснее смотреть, — высказалась Катя.
— Ничего другого не показывали, — с раздражением заметил Коля, — я не волен выбирать программу или канал — это вам не телик. Всё, насмотрелись, не понравилось — и ладно.
    Он убрал диск с записью фильма, а я, не желая ссориться с Колей из-за ерунды, решил его немного ободрить.
— Хорошо, допустим, ты действительно нашёл способ связи с потусторонним миром, тогда ты должен…
— Я ничего не должен!
— Понятно, а вдруг это…
— Что? Говори яснее.
— Ну, мог же ты напасть на какой-то телеканал, только с помехами, а там как-то получилось, что записал кусочек фильма, потом связь нарушилась? — предположил я.
    Николай смотрел на меня как на больного.
— Значит, по-твоему, выходит, что я не способен отличить телеканал от сигнала, который сформирован совсем по другому принципу? Я же сам его формировал, тот сигнал, в генераторе.
Это как локация: формирую сигнал, посылаю его туда, получаю ответный сигнал в том же формате, потом расшифровываю, получаю изображение.
— А мы можем рассчитывать на продолжение? — спросила Катя.
— Я буду продолжать работу, но вам показывать — только время терять.
— Неужели не покажешь?
— Бесполезно вам что-то показывать, если вы всё равно не  поверите.
— Я поверю, если ты покажешь сам процесс записи подобного фильма, — девушки непроизвольно кивнули, как бы присоединяясь к моим словам.
    Коля задумался. Потом он бросил на меня дикий взгляд, в его глазах появились задорные огоньки.
— Точно! — прикрикнул он. — Так и надо сделать. Мы посмотрим другой сюжет.
    Девушки обрадовались от души.
— Только резонатором будешь ты, — произнёс Коля мало понятную фразу и положил руку на моё плечо.
— Как это понять — резонатором?
— То, что вы смотрели, было снято на основе особенностей моей памяти. То есть я резонировал сигнал генератора, принимая затем информацию о моём прошлом. Так вот я предлагаю тебе стать резонатором, и мы запишем небольшой отрывок из твоих подсознательных воспоминаний. Сюжет должен получиться другим.
— Интересная мысль.
— А можно, потом я попробую? — попросила Инглис.
— Конечно, можно, тогда у нас будет многообразие сюжетов.
— Если я правильно поняла, то выходит, что сюжет, который мы смотрели, есть часть твоих воспоминаний о прошлом? — спросила Катя у Николая. — И тогда не совсем ясно, кто же ты в этом фильме?
— Я сам этого не знаю. Возможно, я один из полицейских. А может, я и сам был убит. Всё-таки
момент смерти оставляет сильное впечатление в подсознании. Или можно предположить, что
именно момент смерти в том мире становится началом нашего перехода в этот, и является тем единственным впечатлением, которое мы можем восстановить. Так что же, — Коля повернулся ко мне, — ты согласен быть резонатором? Что-то не вижу активности.
— Ты сначала объясни, что я должен делать.
— Подходи сюда.
    Мы подошли к генератору, Николай нацепил на меня четыре датчика.
— Садись и расслабься, — распорядился он, — глаза можешь не закрывать, сиди смирно, не дёргайся.
    Я и не собирался дёргаться, сидел совершенно спокойно. Он включил монитор.
— Настройся! — потребовал Коля. — Попробуй вспомнить, что было до твоего рождения. Ни о чём другом не думай. Как ты появился в нашем мире, как ты пришёл, откуда ты пришёл? Вспомни.
    Я честно пытался вспомнить.
— Что там было? — задавал вопросы Коля. — Кем ты был? Вспоминай.
    И вот появилось изображение на мониторе. Была видна та же квартира, тот же сюжет с убитыми людьми, но другое расположение трупов. Теперь уж я был уверен, что Коля шутит: один сюжет на разные лады — и ничего оригинального.
— Всё понятно, — я поднялся, снимая датчики.
— Ничего не понимаю! — возбуждённо отреагировал Николай.
   Артист, — подумал я, — но переигрывает. Вслух я похвалил его шутку. Он обиделся. Девчонки нас едва удержали, а то дело шло к драке. С грехом пополам замяв ссору, мы попрощались. Катя осталась с ним. Я уехал с Инглис.



Глава  64



— Настроение паршивое, — нужно было что-то сказать, чтобы прервать тягостное молчание.
— А меня вы с Колей развеселили, — отозвалась Инглис. — Вели себя как мальчишки, честное слово.
— Извини, я сорвался. Сам не пойму, что произошло. Я на Колю не злюсь, ты не думай. Просто не люблю, когда врут так откровенно. Зачем ему это? Считает меня идиотом, думает, что я не отличу настоящего фильма от грубой подделки. Фильм по воспоминаниям из прошлого — муть какая-то. Вот скажи, только честно, ты сама ему веришь?
— Ну, — Инглис замялась, — я ему некоторым образом…
— Нет, ты скажи определённо: да или нет.
— Скорее да, чем нет, — ответила Инглис.
— Веришь? — удивился я.
— Я люблю всякие тайны. Понимаешь? И ещё, думаю, что ты поторопился принять решение. Всё-таки следовало всё хорошенько обдумать, взвесить, а потом уже судить. А вдруг что-то действительно существует: другие миры, способы связи с ними. И  разве тебе не хотелось бы посмотреть какой-нибудь таинственный мир?          
     Как я мог ей объяснить, что сам верил в существование миров, равносильных нашему, не отвергал мысли о том, что мы пришли сюда из какого-то другого мира. Но именно сегодня, когда увидел именно этот злополучный фильм, я не мог просто так, без возражений, согласиться с Николаем. Я убеждён, что мы должны были видеть разные сюжеты. Я честно пытался осмыслить его теорию во всех деталях. И получалось, что если мы с ним разные люди, которые до недавних пор даже не были знакомы друг с другом, то мы не можем видеть один и тот же сюжет. Ведь не братья мы с Колей, не близнецы какие-нибудь.
— Ты знаешь, Инглис, как всё глупо вышло у нас, я ругался с Николаем, но, должен тебе признаться — я с ним согласен. Я не против его теории. И в какой-то степени верю ему. Его эксперименты впечатляют. Но есть сомнение, согласись — два одинаковых сюжета. Абсолютно одинаковые.
— Вот и подумай, — прервала меня Инглис, — разве стал бы Коля шутить так плоско. Не кажется ли тебе, что для шутки проще было придумать разные сюжеты?
    Какая убедительная мысль! И что из этого следует? Инглис права, разные сюжеты из разных детективных фильмов впечатляли бы гораздо сильнее. Одинаковые кадры из одного и того же фильма смотрятся примитивно, у зрителя не возникает чувства восторга, нет никакой тайны, интриги. Если человек хочет сделать фальсификацию, то он учитывает все эти факторы. Например, я бы на месте Николая вообще смонтировал какой-нибудь душещипательный сюжетец из романтических приключений пиратов или средневековых рыцарей.
    Мы видели простенькую квартирку с убитыми людьми, в кадре мелькали тупорылые полисы,  никакой эстетики, никакой романтики. И  кто ответит: каким должен быть сигнал из потусторонних миров?
    Коля утверждает, что делал запись из подсознательных воспоминаний о прошлом. Как мы приходим в этот мир и что мы должны помнить о прошлом? Я не имею достоверного ответа на этот вопрос, поэтому не могу убеждённо не доверять Николаю.
— Допустим, он прав, — рассуждал я вслух, — мы с ним помним одну и ту же квартиру, один сюжет. И кто мы тогда? Мы с ним вместе пришли в этот мир?
— Почему бы нет? — сказала Инглис. — Я, например, не вижу в этом ничего невероятного. Говорю, ты судишь поверхностно и делаешь скоропалительные выводы. Разве можно о чём-либо судить по одному только опыту, или даже по двум. Вот когда Коля сделает десяток записей воспоминаний разных людей, тогда можно сказать определённо, кто и как пришёл в этот мир. И тогда уже можно говорить о том, что это собственно: запись действительных воспоминаний или случайный телевизионный сигнал с детективным фильмом.
— Десяток опытов, — пробормотал я в раздумье. — А почему тогда ты не согласилась выступить в роли резонатора?
— После вашего скандала Коле было не до новых экспериментов, ты всё сам прекрасно видел. А я бы согласилась. И Катя. И каждый из нас мог привести своих знакомых. У Коли собрался бы хороший банк данных — тогда и выводы легче делать.
— Выходит, я тебе помешал. Так осталась бы там, проверила бы свои воспоминания из прошлого.
Что же ты увязалась за мной?
— Ну, знаешь! Ты становишься просто невыносимым, — обиделась она.
    Я испугался за наши с ней отношения. Не хватало мне ещё и с Инглис поругаться. Да что со мной сегодня? Я помимо своей воли иду на конфликты со всеми подряд.
— Давай вернёмся, — решительно предложил я.
    Инглис не пришлось уговаривать.
    Коля встретил нас без особого энтузиазма. Мы его отвлекли. Он работал с Катей. Она резонировала сигнал. Николай нервничал, у него ничего не получалось. Вместо картинки на экране высвечивались знаки и символы, какие-то письмена, тексты.
— Древняя письменность, — пошутил я и тут же заполучил от Николая колючий зверский взгляд с молниями в зрачках.
— Не вышло, — признался он и стал снимать датчики с Кати.
— Можно, теперь я? — попросила Инглис.
— Давай, — равнодушно согласился Коля.
    Дальше нас ожидала сенсация: Инглис воспроизвела тот же вид, что и мы с Колей. Опять квартира, полисы, те же трупы — сюжет один к одному. Я торжествовал, считая этот сюжет если не доказательством  откровенной фальсификации, то свидетельством сбоя в программе.
    Николай уже не спорил. Он вообще перестал разговаривать. Инглис, похоже, ему не верила, разочаровалась. Катя принялась его успокаивать.


               
Глава  65


    Продолжение истории последовало через несколько дней. Николай посетил мой офис.
— Коля хочет вам сообщить что-то очень важное, — смущаясь, доложила Катя. — Можно ему войти?
— Конечно. Что за вопрос! — удивился я такой церемонности. — Пускай заходит. Чего стесняться?
    Нашему конфликту с Николаем я особого значения не придавал, поэтому поток ежедневных мелких забот помог мне основательно забыть наши разногласия. Я не держал на него зла, хотя в день просмотра тех злополучных фильмов, мы поссорились настолько серьёзно, что чуть не подрались.
    Он вошёл в кабинет с добродушной улыбкой на лице.
— Мой друг, забудем прежние обиды! — торжественно провозгласил он.
    Николай выложил на стол диск.
— Я к тебе с новым фильмом.
    Вот этого мне как раз и не хватало, — подумал я, — назревает очередной конфликт для встряски нервов. Этот Коля вообще какой-то странный: всё норовит нарваться на скандал.
— Давай посмотрим, — сказал я вслух.
    По правде говоря, мне этот фильм был абсолютно безразличен. Я подозревал, что Коля всё делает по своему особому плану, где главная цель — Катя и его отношения с ней, а остальное лишь фон, прикрытие. Наша ссора с ним и поиски повода для примирения дают ему возможность зайти ко мне, увидеться с  Катей. Фильмы Николая не внушают доверия. И в этот раз я увидел всё тот же известный сюжет с полисами и трупами.
— Это не всё, — предупредил Коля. — Сейчас ты поймёшь.
    Он говорил каким-то чужим голосом. Бросалось в глаза несоответствие: облик Николая и голос, который мало того, что не гармонировал с этим обликом, но и звучал словно со стороны — так бывает в кино, когда актёра плохо дублируют. Тембр голоса показался мне знакомым. Когда-то я знал человека, который говорил точно так же, с теми же интонациями. Я знал его очень давно.
— Ты только прислушайся, ты сейчас всё узнаешь, — монотонно бубнил Коля.
    Его фильм и этот голос действовали усыпляющее. Я устроился поудобнее в кресле и погрузился в размышления. Фильм состоял из обрывков наших общих воспоминаний: моих, Инглис и Николая. У Кати подобных воспоминаний не было. В отличие от нас  она не имела прошлой жизни. Мы пришельцы в этом городе, а Катя местная жительница.  Фильм Николая на этот раз имел звуковое сопровождение и чем-то напоминал документальное кино. Я слушал комментарии, мне постепенно становилось ясно: кто мы, каким образом пришли сюда.
   Для пущей убедительности Николай трансформировался, то есть превратился в другого человека.
— Лев Николаевич Кулагин? — спросил я, узнавая в этом человеке знакомые черты.
— Совершенно верно, — ответил он тем голосом, который так не шёл к облику Николая. — Надеюсь, теперь нам спорить не о чем?
    Я и не собирался с ним спорить, но у меня оставалась масса вопросов, ответы на которые я хотел получить сию же минуту. Видя моё возбуждение, Лев Николаевич предложил:
— Фильм смотреть нужно долго и основательно, поэтому, если кое у кого не хватает терпения, могу предложить вариант короткого рассказа. В двух словах постараюсь объяснить, что и как произошло с нами. В одном городе, название которого я уж и не припомню, жил программист…
    Лев Николаевич рассказал всё про меня. Напомнил про убийства, которые я совершал ранее.
    Я чувствовал себя человеком, долгое время болевшим, но в один прекрасный день, вернее, в одно мгновение вдруг излечившимся. Я вспоминал мир из которого мы пришли, вспоминал прошлую жизнь. Вспомнились некоторые любопытные особенности, связанные с нашим переходом в Гвинсил.
    Прошло несколько дней, я стоял перед окном своего кабинета и смотрел на скамейку перед входом в антикварный магазин: там сидела она, девушка Инглис, реальная и живая. Смею утверждать, что моя мечта в некотором роде сбылась. Мы с Инглис подружились, у нас много общего, у нас хорошие отношения. Мы живём в городе, который я когда-то придумал, и который затем создавался усилиями сотен людей. Мы по сей день продолжаем создавать этот город.
    Всё хорошо, всё сбылось, но я не могу утверждать, что обрёл здесь душевный покой.
    Та же память о прошлом, которая так неожиданно ко мне вернулась и так благотворно на меня повлияла, она же и стала мешать моему безмятежному существованию.


               


               
Глава  66


    Когда-то, очень давно, в далёком-далёком мире я был преступником. Никто не может сказать точно, сколько лет прошло с тех пор. И где он находился, тот мир, тоже не знает никто. Лишь некоторые странные слова из чужого языка, лишь некоторые имена и названия, случайно уцелевшие в нашей памяти, напоминали о существовании другого мира, из которого мы пришли сюда, в этот замечательный город Гвинсил, чтобы начать жизнь заново.
    Друзья помогли мне бежать от самого себя, помогли излечить одержимость своей профессией, помогли изменить жизнь так, что я и не вспоминал уже о своих прежних прегрешениях. Мы практически стёрли свою память. Каждый из нас только при входе в программу города Гвинсила имел возможность в течение короткого времени сделать осознанный выбор. Каждый выбирал сам ту личность, какой он хотел стать в городе. Я выбрал образ торговца электронным оборудованием. Я и был им в те времена, когда изредка посещал город в качестве эксперимента.
    Юлия выбрала образ девушки с именем Инглис специально, потому что знала, что когда-то именно я заложил основу этого образа, но череда неудачных опытов и бесчисленные попытки сформировать стабильный яркий характер девушки не привели к положительному результату. И вот за дело взялась Юлия. У неё, мне кажется, получилось. Сейчас Инглис представляет собой девушку с лучшими чертами характера Югинны Бомжевич и самой Юлии. Кое-что Юлия оставила и от прежней Инглис. Например, её увлечение античными статуэтками. Девушка любит посещать антикварные магазины.
    Екатерину реанимировал Лев Николаевич.
— Не оставаться же мне без подружки, — помню, сказал он, при входе в город, принимая образ молодого программиста Николая.
    После этого память наша на долгие годы замолчала. Программист Николай жил своей жизнью, посвятив себя проблеме совершенствования систем управления городской программой. Это при его содействии город увеличился в размерах и сейчас имеет фантастические масштабы, занимая колоссальные объёмы в четырёх измерениях.
    Любознательная натура Николая привела его к экспериментам в области изучения особенностей человеческой психики. Вот он и произвёл те  опыты с нашей памятью о прошлом, которые проявили смутные воспоминания. Сейчас он самый счастливый из нас. Ему удалось воплотить свою, и не только свою, мечту о перевоплощении в другого человека и переселении в другой мир. Память о прошлом его не угнетает, так как во все времена и во всех состояниях он жил честно и праведно, служил своему делу, уважал окружающих его людей, по мере сил всегда старался помочь и словом и делом тем, кто в его помощи нуждался. Счастливый человек.
    Он продолжает работать над новыми проектами. Задумал грандиозный план, хочет наладить устойчивую связь между целым комплексом  различных виртуальных миров.
— Мы превратимся в целую виртуальную галактику! — восторженно говорит он.
    Ему есть о чём мечтать.
    Моя сотрудница Екатерина тоже мечтает. Она скоро станет женой Николая и они отправятся в путешествие в какой-нибудь мир, который он придумает для неё. Она тоже счастлива. И пусть нет у неё воспоминаний о прошлой жизни, зато она спокойна, точно знает дату своего рождения, имена своих родителей, место жительства — всё то, что полагается знать всем нормальным биороботам и в чём не принято сомневаться.
    Инглис дружит со мной, по этой причине я не могу назвать её счастливой. Ей трудно. В те моменты, когда обычная девушка просто уединяется с парнем, имея настроение провести с ним романтический вечер, услышать от него что-то ласковое, сопровождаемое восхищённым взглядом, она слушает мои жалобы на плохое настроение и отвечает на мои вопросы. А вопросов я задаю много. Мне интересно узнать, почему она пошла со мной тогда, почему отказалась от обеспеченной и благополучной жизни под крылышком своего папы, что она получила взамен, не жалеет ли о своём шаге, не терзают ли её сомнения?
    Сомнения терзают меня. В том старом мире, где я жил раньше, я был преступником, но не был наказан. Не был наказан по законам того мира и по его логическим представлениям. Там принято было считать, что преступник наказан за преступление только тогда, когда попадает в тюрьму. Что за ересь? Но, я помню, у них было именно так. Они верили в этот вид наказания. Верили с каким-то диким ожесточением. Некоторые верили в действенность смертной казни. То есть когда один человек совершил, допустим, убийство и его за это казнили, то другой человек должен, испугавшись наказания, перестать даже думать о преступлении.
    Если в тюрьму сажают одного — другой должен бояться. Странный принцип. Так они никогда не победят преступность. Для некоторых преступников наказание становится поощрением. Иные стремятся попасть в тюрьму, потому что чувствуют себя там лучше, чем на свободе.
    Можно ли вообще наказать преступника страхом? От страха он совершит новые преступления. Известны случаи, когда преступник, совершив одно убийство, именно из-за страха перед наказанием совершал новое.
    Люди различаются по психологическому типу, и если один совершает преступления по причине притуплённого чувства страха, то другой может совершить такое же преступление, наоборот, по причине обострённого чувства страха.
    А страхи у всех разные. Один боится за свою жизнь, другой боится за свои деньги, третий — за статус, общественное положение, должность.
    Знал я одного чиновника, который боялся, что жена не простит ему измены и донесёт на него, сообщит в прокуратуру о его подпольных финансовых операциях, засадит его в тюрьму. Вот тюрьмы он и не боялся, и не боялся даже смерти. Он впадал в панику при мысли, что потеряет свою должность, которая приносила ему огромные деньги, уважение подчинённых, и давала возможность менять любовниц. И он устроил покушение на жену. Потом его разоблачили, посадили. Отсидел он всего лишь два года, его выпустили. Он признавался, что предпочёл бы смерть, или готов был на всю жизнь остаться в тюрьме. Ведь самый страшный его кошмар — это вернуться на свободу, приехать в свой город и не иметь возможности занять прежнее положение.
    Он прожил на свободе всего несколько месяцев,  не находил смысла в дальнейшей жизни и покончил с собой. Что это было? Суд совести или суд страха? Мне рассказывали, что в материальном отношении он почти ничего не потерял, кроме того, сохранились кое-какие связи, знакомства. Ему помогли устроиться на доходную работу в частной фирме, он имел изрядную долю в капитале этой фирмы. О жене он не вспоминал и никогда не жалел о её смерти, в преступлении своём не раскаивался. Казалось, совесть его не беспокоила. Тогда что?
    Он сожалел лишь об одном: о былом своём величии. Хорошо видел, что некоторые его друзья общаются с ним из вежливости, кое-кто и вовсе из милости, а кто-то — из чувства простой и бесхитростной жалости, которую не пытались скрывать. Его жалели, ему сочувствовали. Это явилось для него страшным ударом. Именно этого он и боялся — жалости к нему со стороны бывших подчинённых.
    Он привык быть выше всех. Он, надо сказать, был великодушным начальником. Он любил покровительствовать, оказывать содействие, помощь; любил, чтобы его благодарили; любил видеть в глазах зависимых от него людей почтение и страх. И он боялся потерять это. Он знал, что на более низких должностях он не найдёт уже именно такого почитания и обожания своей персоны.
    И если бы он уехал в другой город или страну — нигде он не нашёл бы отношения к себе как раньше, нигде. И, если даже предположить, что ему вдруг вернули его должность, ему всё равно не удалось бы восстановить былого. Причиной тому страх, который поселился в его сознании. Страх, скорее, перед самим собой, чем перед судом.   
    Он не сам убивал свою жену, её убил наёмник. Но в тот самый момент, когда этот злосчастный заказчик отдал последние распоряжения убийце, он, образно говоря, подписал себе приговор. С того самого момента он стал бояться себя. Не за себя, не за свою жизнь или богатство, а стал бояться себя, ведь до этого он себя, можно сказать, не знал. Он понял, что если способен убить кого-то, значит, может настать такой момент, когда он сможет убить и себя. И он испугался. И этот страх отразился в его глазах. Проявилась своеобразная печать убийцы, которую невозможно стереть ни тюремным заключением, ни штрафом, ни конфискацией имущества.
    Эта печать видна людям: как тем, кто знал его давно, так и тем, кто встретил его впервые. Люди жалеют его, и никогда больше не стать ему таким, каким он был прежде. Тюрьма или смерть — это избавление для него. Он понял это и ушёл сам, ибо не смог перенести собственного страха перед самим собой, не смог нести печати убийцы.
    Я не был наказан в родном для меня мире за преступления. Но я не был и прощён. Лев Николаевич не простил мне серии убийств даже сейчас, когда он существует в образе Николая. Инглис, я вижу, тоже никогда не простит подобного. Екатерина, кажется, совсем ничего не знает о моих прегрешениях, но, я и в её глаза не могу взглянуть без опасения прочитать  в них  упрёк.
    Пытаюсь вспомнить, с чего всё началось. Я был одержим идеей произвести революцию в программировании. Хотел перевернуть мир, превзойти самого себя, ещё больше мне хотелось превзойти своего учителя. Кое-что, несомненно, удалось. И вот на этом основании, что, дескать, позволено мне всё, потому что я способен творить необычные вещи в рамках моей профессии, я решил, что мне позволено даже убивать, если это потребуется для воплощения моих планов.
    Когда я впервые поднял руку на человека, меня абсолютно ничего не интересовало, кроме тех идей, которые владели моим сознанием в тот момент. Мысль о возможности проникновения в иной мир настолько сильно будоражила моё воображение, что всё, происходящее вокруг, всё, что творилось со мной и с людьми, на судьбу которых я мог влиять, всё это воспринималось лишь как технологическая операция по реализации моего проекта. Убийство — это не простое убийство, а встряска сознания, стимуляция психики, необходимость, без которой невозможно осуществить задуманное.
    Но я так и не достиг цели. Жертвоприношение оказалось напрасной тратой времени и душевных сил. Я лишал жизни девушек, полагая, что это принесёт если и не счастье всему человечеству, то хоть какую-то пользу.
    Разве могло убийство принести пользу? Могло ли  убийство сыграть положительную роль в научном эксперименте? Нет, теперь я это знаю точно, любое преступление из тех, которые совершены мною, можно назвать бессмысленным актом. Каждая и тех девушек, моих жертв, имела мечты и таланты, имела мысли и планы на будущее, могла добиться успехов, например, в науке или искусстве. Я прерывал жизнь наивных и невинных созданий, растаптывая  мечты и девичьи грёзы, способности и талант, возвышенные устремления юных дев, только ещё вступающих в жизнь; я уничтожал те перспективы, которые можно было ожидать от развития этих личностей; я убивал зарождающееся чувство любви; я расправлялся с теми, кто мог дать начало новой жизни. В лице своих жертв я уничтожал новые миры и вселенные, я пресекал нити, которые могли тянуться далеко в будущее. Какие бы гениальные достижения не сулила мне смерть даже одной девушки, всегда есть вероятность, что пусть не она сама, но кто-то из её потомства достигнет много большего.
    Я плохо помню их, тех девушек. Я их всегда плохо помнил. Некоторые из них не успевали даже вскрикнуть, поэтому я не помню голоса. Я почти никогда не смотрел им в глаза, поэтому плохо помню их лица. Конечно, чтобы придумать себе какое-то оправдание, я могу представить, что это были плохие девушки, вредные для общества, их надо было уничтожить. Но я никогда так не скажу. Мне они сейчас видятся ангелами, абсолютно безгрешными существами. Временами мне начинает казаться, что по необъяснимым причинам мне встречались самые лучшие девушки. Если бы я мог возродить их к новой жизни! Но, увы, все наши технологии, позволяющие создавать целые миры, не в состоянии повернуть вспять однажды случившееся событие.
    Можно научиться преодолевать любые расстояния, можно научиться управлять течением времени, можно установить взаимосвязь между огромным количеством миров, но нельзя повлиять на ход событий даже в том случае, если вам удалось побывать на экскурсии в вашем прошлом, — так утверждает Лев Николаевич, мой учитель.
    Я закрываю окно, спускаюсь вниз, иду через площадь мимо памятника основателю города, подхожу к антикварному магазину. Здесь меня ждёт Инглис. Она только что вышла из магазина.
— Решила купить Афродиту, — признаётся она. — Двести дугаров. Представь, Арсений не хотел уступать, просил триста.
— Он всегда  долго торгуется, — говорю я, и мы идём к улице Ста Фонтанов.
    В маленькой старинной кафешке, основанной ещё в эпоху Первопроходцев, мы выпиваем по чашке кофе. Инглис показывает мне статуэтку. В сотый раз я признаюсь, что ничего в этом не понимаю. Мне кажется, на витрине магазина эта вещь смотрелась лучше.
    Потом идём в гости к Николаю. Приветствуя нас, он радуется как ребёнок. Он восторженно рассказывает о своих новых проектах и открытиях и показывает нам фильмы, снятые по обрывкам моих воспоминаний. Я смотрю и прошу отмотать плёнку назад, к тем кадрам, где в тёмно-серой дымке проявляется неясное очертание девушки, которая вот-вот будет задушена маньяком. Как бы я хотел, чтобы жизнь целой планеты так и застыла бы на этом кадре, пока ещё жива эта девушка и парень, идущий за ней следом, ещё не стал убийцей.
         
               
FAN_CRIM_ER      











         Владимир Аяров               
                В И Д    ИЗ    О К Н А



                Глава  1            

                Программируемые окна!!!
               Фирма «Занескол»  предоставляет оригинальные услуги. Не всегда  Вы    
         бываете удовлетворены видом из окна. Наша фирма предлагает окна, где Вы сможете 
         создавать виды на свой вкус. Пользуясь пакетом наших программ, Вы сможете приводить в   
         движение объекты, действие за окном будет меняться по Вашему желанию. Задумайтесь, не
         надоело ли Вам смотреть на грязные двери соседних  домов или на мусорные баки?               
         Установите наши окна и вместо грязи, неприглядности, убожества    реальных  улиц,  Вы 
         будете видеть ту картинку, которая сама по   себе будет являться  Вашим же произведением,   
         плодом Вашей   фантазии.  За окном появятся звёзды или водопады, горные вершины
         или красивые города; если пожелаете, там будут плескаться дельфины.   

              Я не стал читать дальше и отложил рекламный буклет фирмы «Занескол» в сторону. Честно говоря, никогда раньше я не уделял              особого внимания видам из окна. Я вообще не люблю смотреть в окна. Вернее, у меня на это просто нет времени. Целый день я держусь за трубку телефона, беседую с клиентами и смотрю при этом либо на экран компьютера, либо  на  дверь своего кабинета.
                У меня удобное офисное помещение в хорошем районе. Второй этаж добротного здания сталинских времён. Две комнаты, два               
            телефона и компьютер, скромная мебель, сейф,   —    вот    и   всё,  что нужно для работы.
                Вторую комнату занимает Катя. Я взял её на работу, когда понял, что не справляюсь с  тем  потоком бумаг, который наша финансовая
            бюрократия  обрушивает на головы   терпеливых предпринимателей. Катя бухгалтер и секретарь, менеджер и консультант  в
            одном  лице. Она  мне здорово помогает, она хороший специалист, и я за это ей хорошо  плачу.
                Может быть, для неё имеет значение вид из окна?
                Её комната выглядит уютнее, чем мой кабинет. Декоративные  растения   в кашпо  сплетённых  из верёвок способом макраме, — они   
             совсем не  нарушают делового стиля, а своеобразно его   дополняют. Удивляюсь её способностям: загружена работой, справляется   
             с неимоверным объёмом  дел, но как-то находит время, чтобы полить  цветочки, прибраться   в офисе. Рядом с её столом стоит
             горшочек с  миниатюрным деревом в стиле бансаи. Сразу видно, девушка обладает   утончённым вкусом.
          — Катя, тебе нравится вид из этого окна? — своим вопросом я оторвал её  от заполнения счёта-фактуры.
          — Не поняла,  — честно призналась она.
          — Допустим, поливая цветы, выглядываешь в окно —  и как тебе вид?
               Она заподозрила какой-то подвох и не торопилась с ответом, молча продолжала   
          заполнять бланк, но заметив, что я  терпеливо жду,   кокетливо  вздохнула  и рискнула сказать так:
          — Там нет ничего особенного.
          — Как  ты думаешь, вид из окна влияет на работоспособность, настроение или самочувствие?
          — Не знаю. Возможно, влияет. Только я об этом никогда не думала. Да  и  что там можно   увидеть?   Где-то, может, есть красивые виды
          из окна,  но у  нас  всё такое обычное, ничего  удивительного.
          — И то правда, —  согласился я. — Да, Катя, чуть не забыл, если сделка с Вирбиновым  состоится, можешь рассчитывать на премию.
           Она едва заметно улыбнулась.
          — Спасибо, я постараюсь не упустить этот заказ.               
      
         
 Глава 2
    

               Я сидел в кабинете за столом и думал. Впервые думал не о приборах, не о компрессорах,   не об электрооборудовании, не о тех
         привычных вещах, которыми занимался каждый день.  Думалось об окнах, о том, что можно увидеть из окна и, до какой степени  виды
         могут  влиять на состояние человека.
               Ничего удивительного, — крутились в памяти слова Кати. За нашими окнами нет ничего, что могло бы привлечь внимание,
          восхитить, вызвать  чувство восторга. Всё привычно. Вот если бы там плескались дельфины, или прогуливались динозавры  в   
         экзотических лесах  юрской эпохи. Что тогда?  И к этому привыкли бы. Мы ко всему  очень  быстро  привыкаем. Ко всему.
               А если там  развивается сюжет, происходит движение, действие, на которое влияешь сам 
         в зависимости от своего настроения. Это интересно. Ещё лучше, когда  не знаешь, что  увидишь завтра за окном. Надоели динозавры —
         появляются гладиаторы. Специальная  программа сама переключает виды. Надоел Рим —  появился Египет. Надоело прошлое —  вот
         тебе современность.  А хочешь, можешь заказать будущее, фантастический сюжет, иные  миры, инопланетян.
               Я выглянул в окно: два мусорных бака, изрядно поржавевший металлический гараж,  чумазое    бесформенное здание напротив, где
         выделялся нелепого вида захламлённый  балкон с веревками, на которых  сушилось дамское нижнее бельё не особо привлекательного
         фасона. Точно. Нет ничего удивительного и необычного.               
      Когда выбирал помещение для офиса, меньше всего думал, что окна выходят во двор. Мой удел смотреть не на поток машин и пешеходов, не на переливы света в витринах магазинов, не на красочные вывески, а на то, что связано с буднями, иначе говоря, предстоит наблюдать бытовуху, изнанку, серую тоскливую повседневность.
      Но ведь всё можно изменить!
      Я признал, что занескольцы во многом правы, и решил заглотить их рекламный крючок. Захотелось установить у себя программируемое окно. Позвонил им. Оформили договор. Работали они  быстро и аккуратно. И вот  уже в моём  кабинете сидит  грузный мужчина лет сорока — представитель фирмы — и объясняет   назначение кнопок в блоке управления новым окном. Если быть точным, то окна в    обычном понимании этого слова у меня нет. Вместо него в оконном проёме светится экран — не ярко, серым светом.
       Консультант нажимает кнопочку, и на экране появляются жёлтые буквы на синем фоне.
— Здесь у нас перечень статичных видов, на базе которых вы можете развивать сюжет. Вот Ниагарский водопад. Если захотите, то какой-нибудь сумасшедший будет преодолевать его в бочке или на плоту. Вы не любите наблюдать картины самоубийств? Не обижайтесь, я шучу. Просто клиенты у нас,  знаете ли, всякие встречаются, некоторые любят острые ощущения. Вид на Эверест. Восхождение альпинистов. Не хотите? Вид на Волгу. Не нужен? А вот Арктика: лыжники идут на полюс. Вот море, старинный парусник, вид на остров с пальмами…
— Понимаете, — прервал я его, — мне кажется, что вся эта экзотика уже не впечатляет.
подобные картинки можно видеть на обложках журналов, по телевизору такие сюжеты крутят, чуть ли не каждый день. Пальмы, вершины, моря. Мне бы хотелось видеть    
         что-нибудь простое и естественное. Современный город, например. Только город пусть будет посимпатичнее нашего.
— Это не проблема. Есть виды Парижа, Лондона, Рима.
— Нет, я не хочу видеть реальный город. Пусть будет некий образ города. Просто город. Можно без названия. Вид на красивые дома, проспекты, фонтаны.
 Он подвинул ко мне пульт и, мелькнув доброжелательными искорками в глазах, сказал:
— Фантазируйте.
Я неуверенно коснулся кнопки «старт». На экране возник оранжевый квадрат.
— Помогите, — попросил я, не зная, что делать дальше.
— Нажмите «селект».
— Где это?
— Здесь.
Я нажал — по экрану потянулся ряд слов.
— Выбирайте название темы. Допустим, город.
Я остановил указатель на слове город: замелькали виды разных городов.
         — Задайте особые условия, — подсказывал консультант, —  напишите, к примеру: город с
         белыми домами на фоне голубого неба. Введите задание. Подождите пару секунд. Вот ваша
         базовая картинка. Довольны?
— Не совсем.
— Понятно, картинка ещё не полная. Рисуйте дальше.
   С помощью консультанта я создал на экране перекрёсток двух улиц. Угол белоснежного здания завил плющом. В самом здании я поместил магазинчик антиквара. Затем я слегка изменил цвет стен здания на тёмно-серый и по архитектуре приблизил его к стилю ампир. Улицы вымостил плиткой с причудливым рисунком  —  волнами. Долго думал над формой уличного фонаря, который  собирался поставить перед входом в магазин, — остановил свой выбор на простом светящемся шаре.
— Кажется, на этом всё, — сдался я, — больше ничего не могу придумать.
— Кое-что у вас получилось, — успокоил консультант. — Со временем научитесь манипулировать программами, будете менять сюжеты каждый час, если захотите. Мы предлагаем целый пакет программ, около восьми тысяч вариантов. Это для начала. А вообще вы можете генерировать из каждой подпрограммы ещё до десятка тысяч вариантов. Выбирайте. Сочиняйте. Задавайте условия в своём вкусе. Вот здесь у нас есть люди; в этом блоке — характеры; вот внешний антураж, то есть одежда, обувь, автомобили различных эпох. К сожалению, у меня мало времени. Если что-то непонятно — читайте инструкцию. Если там непонятно — звоните мне. Я бываю по вторникам и пятницам с десяти.
  Мы попрощались. Я положил инструкцию в ящик стола и вернулся к своим  заботам. В суете дня я  почти не обращал внимания на вид за окном. Я быстро к нему привык. Мне стало казаться, что так было всегда, что это действительно настоящий вид из моего окна, а не какой-то экран с программой.
         Как-то раз  промелькнула мысль, не заказать ли мне островок с пальмами, — но возиться с программированием не хотелось и я оставил всё как есть.
                Позже разместил прямо перед  антикварным магазином дерево и поставил под ним   скамеечку. Низкой ажурной решёткой
        отгородил тротуар от проезжей части. Нарисовал  газетный киоск. Всё. Ни на что большее моей фантазии явно не хватало.




Глава 3

   
  Я попытался ввести в программу людей. У меня это получилось без особых проблем. Затем подумалось: хорошо бы придать виду из окна какую-нибудь полезную функцию. И это
удалось:  я сделал  своеобразные часы.
  Ровно в двенадцать, когда  начинался  обеденный перерыв, на моей фантастической улице появлялся торговец пирожками.
  Я сделал его высоким, плотным, круглолицым, с тонкими чёрными усиками и совершенно лысым. Правда, лысину я решил прикрыть кепкой. Он катил перед собой белую тележку с крупной красной надписью: «Пирожки». Над тележкой клубился едва заметный парок.
   Затем на улице появлялся автомобиль.
   Все типы и модели, что предлагала программа, я забраковал. Они выглядели слишком привычно: даже «Мерседес» 37-го года, даже «Форд» 19-го.  Автомобиль я нарисовал сам. Ничего хорошего у меня не вышло, но, тем не менее, это был автомобиль, он медленно ехал по улице и отличался оригинальными формами. Меня успокаивала мысль, что как бы ни был он плох и несуразен, а всё-таки это я сам его придумал; кроме того, если он мне надоест, я всегда его могу переделать.
        Конец рабочего дня мне захотелось отметить чем-то занимательным, сюжетиком с интригой. И я ввёл в действие образ девушки, —  она в без пяти пять выходит из
антикварного магазина, садится на скамейку. Что она делала в магазине? Не знаю. Может, она там работает? Нет, слишком прозаично.               
         Лучше пусть она приходит туда специально, чтобы полюбоваться бронзовой статуэткой одной из античных богинь. Значит, в без пяти пять девушка выходит из магазина, садится на скамейку, а я  смотрю в своё окно и начинаю собираться домой. Ровно в пять я ухожу.
     Что будет происходить с окном ночью? Интересно узнать, как-то при случае спрошу у консультанта, но сейчас меня  больше волнует утро.
      На время начала рабочего дня я создал такой сюжет: открывается газетный киоск, к нему подходит нищий поэт в клетчатом сильно поношенном пиджаке; за последние гроши бедняга покупает газету и в очередной раз убеждается, что его стихи не напечатаны.
      Так я спланировал день за окном. Эта программа исправно работала неделю. Постепенно я стал вносить изменения в характер девушки. Точнее, я взялся за трудную задачу, пытаясь сформировать её характер, дополняя его разными деталями.
      Придумал ей больного отца. Он смертельно болен  — это позволяет мне смотреть на  девушку с некоторой жалостью.
      Её внешний облик я создавал, естественно, по своему вкусу, приписывая    своей виртуальной подружке те качества, которые я больше всего ценю в женщинах. Она получилась светловолосой, стройной, не слишком высокой; глаза у неё с лёгкой грустинкой; походка плавная без рывков. Она медлительна, задумчива.
      Кто она по профессии? Ни я сам, ни моя программа так и не смогли найти достойный ответ на этот вопрос. Не делать же из неё официантку. Хотя лично я ничего не имею против официанток, но для девушки за окном такая профессия не подходит. На мой взгляд, для неё не годились и десятки других специальностей, которые содержались в перечне оконной программы.
      Я хотел придумать что-нибудь необычное —  не получилось. Пришлось оставить  девушку  без определённого рода занятий. Так даже интереснее. Появилась некоторая интригующая таинственность.   Одно знаю: девушка увлекается искусством, живописью. Я так хочу, чтобы она этим увлекалась. Сделать её художницей? О нет! Не люблю. Они все такие самоуверенные, занудливые. С ними тяжело. На мир, на природу, на людей они смотрят так, будто хотят всё перечеркнуть и нарисовать заново. Мне доводилось довольно часто общаться с художницами и, мягко говоря, я от них  не в восторге.


Глава   4

    
    Как сложно придумать имя для девушки!               
Хотел назвать её Катей, в честь моей сотрудницы, но отказался от этой идеи, полагая, что у меня должно хватить фантазии, чтобы придумать более оригинальное имя.
             Программа предлагала  длинный список имён: от латинских до китайских, от древних до 
         современных  — я решительно отверг все. Стал сочинять имя перестановкой букв — ничего 
         путного не получилось. Я думал почти двое суток. Два полных рабочих дня провёл в   
         состоянии транса, перебирая в памяти имена.
     Решение нашлось в русско-английском разговорнике. В беспамятстве от нервного напряжения, я уставился в одну только фразу: ду ю  спик инглиш? – где  почему-то последнее слово привлекало особенное внимание. Изменив произношение, я получил «инглис», что счёл вполне приличным именем для девушки за окном. Итак, отныне её зовут Инглис.
     Вот и всё. Теперь я спокоен. Работа завершена, и  на душе полегчало.
     Находясь в состоянии восторга, я поделился своей радостью с Катей. Со стороны я выглядел сумасшедшим, но меня ничто не смущало. Я настолько сильно был увлечён программой окна, что потерял чувство реальности.
              На Катю новый вид из окна особого впечатления не произвёл.
— Красиво, — с неимоверной грустью сказала она, когда я познакомил её со своим достижением.
— Тебе не понравилось? — с пристрастием допытывался я.
— Почему же, всё очень хорошо, — и Катя вздохнула так тяжело, что вынудила спросить:
— Что-то случилось?
—  Звонил Вирбинов, он отказался от своей партии АИРов, — её деловой тон немного меня отрезвил.
     Вирбинов чуть ли не самый крупный заказчик, он не мог без особых причин отказаться от партии электродвигателей в сто двадцать штук. В бизнесе случается всякое. Я понимаю, можно отказаться от какой-то части заказа, если вдруг изменились обстоятельства, но когда клиент неожиданно отказывается от крупной партии изделий при уже подписанном и согласованном  договоре  — это ошеломляет.
— В чём причина?
— Сказал, что пока не нужны, возможно, купит их позже. Но мне показалось, он обиделся на вас за вчерашнее.
— А что было вчера? — спросил я, догадываясь, что за своими новыми заботами упустил что-то важное.
—  Вирбинов  звонил вам, но вы не стали с ним разговаривать и даже сказали что-то обидное, оскорбили его; после чего он перезвонил мне и сказал дословно так: передай своему чокнутому шефу, когда он протрезвеет, что я  с вашей конторой не хочу иметь никаких дел.
— Странно, я ничего не помню.
— Вы вчера весь день были рассеянный, смотрели в окно, злились, если вас отвлекали.
— Я работал с программой. Придумывал имя.
— Понятно, — в голосе Кати  послышалась нотка  жалости. Она смотрела на меня так, как могут смотреть медсёстры на безнадёжного больного.
— Что тебе понятно?
— Вы не обидитесь, если я скажу правду?
— Да нет же, говори всё, что думаешь.
         — Мне кажется, вы очень одиноки, — познакомиться с живой реальной  девушкой не   
        можете  в силу своего стеснительного характера, вот и придумали себе подружку.
      Мне стало смешно. На моё увлечение новым окном Катя смотрела  слишком  по-женски. В самых простых и обыденных действиях  она  усматривала  особый смысл, идею, причём не просто идею, а идею  романтическую.
               Честно говоря, я не  считал себя одиноким и никогда не отнёс бы себя к разряду         
         стеснительных  людей. Я был доволен всем на свете: работой, собой, своей жизнью. Если   
         бы  я терзался  одиночеством, то давно бы решил эту проблему.
— Кать, с чего ты взяла, что я одинок?
— Ну, вы не женаты…
— И только поэтому ты решила?..
— У вас и невесты нет.
— Может, у меня есть куча друзей и подруг.
— Я вижу, что у вас есть только деловые партнёры. А на женщин вы смотрите не как на,
собственно, женщин, а лишь как на специалистов, профессионалов. Вот я… Меня вы       
воспринимаете  только  как бухгалтера — не более.
— А ты хотела, чтобы…
—  Извините, я сравниваю вас с другими начальниками, с которыми доводилось встречаться. Знаете, почему я ушла с прошлого места работы? Мой начальник, наоборот, видел во мне женщину и только женщину. Ему было наплевать, что я специалист, что я много училась, что я полезный работник, что я  человек,  в  конце  концов. Он сразу выставил требование: приходить на работу  в короткой юбке; он решал, какого цвета колготки мне надеть. Это ещё можно терпеть, но когда он стал откровенно ко мне приставать, я не выдержала и ушла. Мой ревнивый жених всё порывался набить ему морду.
— Интересно, от меня ты что ожидала?
— Я просто хочу сказать, что вы другой. Прямая противоположность. Вы скованы, вы даже побаиваетесь женщин — я это заметила. Вам следует быть понахальнее, что ли, посмелее.
— Тебе не угодишь.
         — Да не во мне дело. Ведь если вам понадобилась виртуальная девушка, это говорит о том,
         что есть проблема.
— Однако ты проницательна, — не скрывая сарказма, заметил я, — но, знаешь ли, я как-то не задумывался о своём одиночестве. Хотя тебе со стороны виднее. Спасибо за совет, непременно учту твои замечания.
   Моя ирония  от Кати не укрылась. Она и в самом деле проницательна. Сегодня эта проницательность меня раздражала.
— Катя, ты можешь идти домой.
— Вы обиделись?
— Нет, просто рабочий день закончился. Я тебя задержал, извини.
— А вы ещё не уходите?
— Поработаю, —   ответил я  сухо.



Глава   5


              Задержавшись в офисе, я смог впервые наблюдать за тем, что происходит в новом окне
          после рабочего дня. Девушка некоторое время продолжала сидеть на скамейке. Но вскоре
          из-за угла появился великолепный «Понтиак» и подкатил к антикварному магазину. Из
          машины вылез парень лет двадцати на вид, он подошёл к скамейке. Инглис при этом
          поднялась и, парень, слегка наклонившись, чмокнул её в лоб. Затем он её обнял, крепко
          прижав к себе, и что-то шепнул на ушко.
      Вот кого она ждала!
      Но в моей программе не было даже намёка на этого парня. Откуда он взялся? Он её жених, любовник — кто он?
    Они сели в машину, и через мгновенье «Понтиак» скрылся из виду. Улица опустела.
    Я предполагал, что такой вид установится до утра, до появления нищего поэта перед газетным киоском. Но я ошибся.
             Буквально через минуту после исчезновения Инглис и её кавалера  на улице появился   
         дворник с огромной метлой. Своим  видом он напоминал дворников начала двадцатого века.
         На нём был длинный фартук из плотной ткани, фуражка с кокардой, на шее болтался
         свисток. Он был невысок и, вероятно по этой причине его метла казалась такой большой.
    Уверенными размашистыми движениями он принялся мести улицу в промежутке между  газетным киоском и антикварным магазином.
    Получалось, что в оконной программе кое-что появляется без моего ведома. Я срочно позвонил на «Занескол».
— Кто ваш консультант? — в первую очередь поинтересовались там, и я постарался как можно точнее описать внешность своего консультанта, сожалея, что не узнал его имени.
— Это Боря, — ответили мне, — но его сейчас нет. Что у вас случилось?
— Моя программа, мой вид из окна живёт своей жизнью. Происходят события, которые совершенно не предусмотрены программой.               
— Иногда бывают сбои, — спокойно пояснил мой собеседник и пообещал, что консультант приедет ко мне завтра.
    Утром я беседовал с Борей.
— Что вас не устраивает? — спросил он после того, как просмотрел программу в ускоренном режиме.
— Понимаете, тут есть такие сюжеты, которых не было в первоначальном варианте, они возникли сами собой.
— И что вас удивляет?
— Вот именно это и…
— Всё правильно. Вы задали условия, сочинили сюжеты и привязали действие  по времени с восьми утра до пяти вечера. Программа выдаёт вам тот вид, какой вы хотели. Дальнейшее время, то есть вечер, ночь и раннее утро вы никак не оговаривали, а  значит, программа работает произвольно и предлагает  разные варианты развития действия. Если хотите что-то изменить —  меняйте. Что не устраивает? Девушка, я понял, задана вами. Оставим. Дальше у нас автомобиль. Задан в противовес вашему, который проезжает по улице днём. Молодой человек — это водитель. Кстати, вы никогда не   замечали, что ваш дневной автомобиль едет без водителя?
— Не замечал.
— Смотрите. Вы его нарисовали, запустили, он поехал, но вы забыли посадить туда водителя. Видите?
— Действительно.
— Забыли. Такое случается. Но программа сама нашла свободный объём памяти, подобрала образ и характеристику, дополнила ваш сюжет и создала водителя.
— И этот водитель близко познакомился с девушкой?
— А что?
— Да странно как-то получается.
— Что же тут странного, смешной вы человек? Если на всей улице только одна девушка и только один парень, то рано или поздно, так или иначе, они познакомятся. Простая логика. Она и он. Каждый день они видят друг друга.
— Как всё просто!
— Конечно. А вот если бы они не познакомились, тогда, согласен, было бы удивительно. Но вероятность такого исхода очень мала, поэтому случилось самое простое и естественное: молодой человек познакомился с юной девушкой. Я просто не понимаю, чему тут можно удивляться.
— А дворник откуда?
         — В этом случае можно предполагать всякое. Я думаю, программу нашу понять можно.
           Задавая условия, вы употребили слово «шикарный» для  характеристики улицы. Потом
           создали нищего поэта. Программа усматривает в этом некоторое противоречие — нищий
           поэт на шикарной улице. Спорить она с вами не спорит, но предложила вариант; считает,
           что поэт может заработать денег, если станет дворником.
— Интересно, а помочь поэту с публикацией стихов программа не могла?
— Видимо, это оказалось значительно сложнее. Она создала дворника, чтобы показать одну из возможных профессий для поэта. Могут появиться и другие варианты. А то, что дворник получился именно таким, скажем, колоритным, то просто  вы где-то намекнули на соответствующую эпоху. Так и есть, смотрите — вывеска над магазином.
— Что с ней?
— Ничего особенного. В программном каталоге она  привязана ко второй половине девятнадцатого века. Она вам понравилась, вы её прилепили, тем и заказали дух эпохи. Будете менять?
— Что менять?
— Сюжет, вывеску, остальное… Для чего вы меня вызвали?
— Знаете, — смешался я, чувствуя неловкость перед Борей, — пожалуй, ничего менять не стоит. Оставим  всё как есть. Спасибо вам за объяснение, извините за беспокойство.
— Как знаете. Нет, так нет. И я вас понимаю  — вам хочется посмотреть на дальнейшие события.
— Вы угадали.
—Я же говорил, что наши окна — штука увлекательная.
      Борис на секунду задумался, а потом резко, каким-то холодным тоном, неожиданно для меня выпалил:
— Должен предупредить, что некоторые наши клиенты увлекаются слишком сильно, забывая всё на свете. И тогда разоряются фирмы, рушатся семьи. Хочется верить, что с вами такого не случится. Мой совет: держите себя в руках.


Глава  6

      
    Работа не ладилась. Один из моих клиентов просил найти для него контроллеры для электровозов. Это дело обещало хорошую прибыль. Контроллеры редкой серии, такие трудно найти. Я обшарил всю сеть «Интернет», нашёл поставщика, но моего клиента не устроила цена.
      Кроме того, у меня сорвалась ещё одна многообещающая сделка: пришлось вернуть деньги за восемь редукторов РЦД, которые уже купил один крупный комбинат, но оказалось, что  нужен был другой тип редукторов.
      Задумываясь над цепью событий последних дней, я приходил к выводу, что мне изменила Фортуна. Кругом сплошная невезуха, — так говорил мой институтский приятель, когда проваливал второй экзамен подряд. Я же за  две недели провалил шесть сделок, это если не считать  неудачи с контроллерами. С ними, правда, ещё не всё потеряно, что-то можно сделать, но желания работать уже не было.
        Я сдался. Ничего не хотелось. Всё казалось бессмысленным и бесполезным. Я перестал верить в удачу.
        В душу закрадывалось чувство непреодолимой тоски. Сознанием овладела абсолютная апатия. Забросив дела, я уставился в окно.
       Вид моего города не принёс успокоения, — только новое беспокойство. Вспомнился  этот водитель, ухаживающий за Инглис. Наверное, редкий мерзавец, — почему-то мне казалось именно так. Нахальный, хитрый — какой ещё? — вероятнее всего, он бабник. Погуляет с девушкой — бросит.
    Меня беспокоила судьба Инглис. Ещё бы! Это я её придумал, я её создал, вызвал к
 жизни, — и как же за неё не беспокоиться. Этот пройдоха  каждый день на моих глазах её куда-то увозит. Они вместе проводят вечер.
    Что они делают? Пьют, танцуют, разговаривают. Может, у них общие интересы, вдруг этот парень увлекается живописью, и тогда они сидят в каком-нибудь кабачке и мило беседуют о картинах, красках и художниках. Возможно, им хорошо вместе.
Так стоит ли мне волноваться?
    Но ведь это меня и бесит, что Инглис увлеклась парнем, что им хорошо. А я при чём? В том то и дело, что я здесь совершенно лишний человек.
    Конечно, я могу всё прекратить, зачеркнуть, выключить.
Я хозяин программы. Нажму на кнопку  — и не будет больше моя Инглис выходить из магазинчика, не будет к ней подруливать хахаль на своём драндулете; а вместо моего симпатичного городка вновь засветится оранжевым светом простой и пустой прямоугольник.
    Сделать бы так, но чувствую, что рука на это действие не поднимется. Слишком
привык я к этому виду. И не только в привычке дело. Просто я не могу себе позволить совершить убийство. Ведь отключить программу окна сейчас, когда в ней появилась непредсказуемость свойственная реальной жизни, равносильно убийству как самой программы (я уже начал воспринимать её как нечто живое), так и людей, которые жили в программе  (я их считал вполне реальными).
    Я должен остаться лишь наблюдателем. Так я решил для себя, так определил свою роль. Но смогу ли я выдержать и не вмешаться в ход событий. Не знаю. Будет очень трудно.
    Мне захотелось увидеть свой город изнутри. Сумасбродство, но я хочу побывать там, проникнуть туда. Хочу войти в тот магазинчик, где бывает Инглис. Хочу поговорить с ней. Интересно, какой у неё голос? Кажется, в программе не было никаких  особых условий для голоса, поэтому я могу ожидать любого. Думаю, оконная программа подарила такой прелестной девушке  чистый и звонкий голос, который свойственен людям мечтательным и творческим.
    Она будет говорить со мной с тёплой нежной интонацией, слегка склонив голову набок, изогнув контур губ в симпатичной полуулыбке. Мы будем с ней болтать обо всём на свете, то и дело, перескакивая с одной темы на другую. Окажется, что она очень любит импрессионистов, и мы станем играть названиями картин и повторять имена художников: Моне, Дега, Энгр, Сезанн, Мане.
    Она будет весела, улыбчива, ей будет интересно меня слушать; я замечу, как в её глазах маленькими искорками засветится любопытство.
    Люблю, когда девушки смотрят с любопытством. В таких взглядах есть живительная сила, есть интерес, радость. Эти взгляды обычно полны кокетства, но как они украшают девушку!
    Мне очень хотелось попасть в свой фантастический город, и стало безумно грустно от мысли, что я  никак не смогу
на практике реализовать своё желание.


          Глава  7

     Я снова вызвал консультанта Борю. Коротко рассказал ему о своей мечте.
— Так и знал, что этим кончится, — сказал он как-то уж очень тускло и буднично, словно моё желание попасть в несуществующий город не было для него неожиданным, — клиент покупает окно, сначала несмело его программирует, потом увлекается, любуется видом, не хочет ничего менять. Затем он стремится попасть туда, в тот мир, который сам создал.
    Борис говорил быстро, я никак не мог уследить за его мыслью, поэтому плохо его
  понял. Свой  скоротечный монолог он завершил фразой:  Услуга будет стоить порядка половины стоимости окна.
        Вообще-то я вызвал Борю, чтобы успокоиться. Я ожидал, что он станет объяснять мне принцип работы программы и в конце концов убедительно докажет невозможность моей затеи: попасть в свой город я не смогу ни при каких обстоятельствах. Меня бы это отрезвило. От специалиста, от представителя фирмы я хотел услышать слово «невозможно». Как знать, может,  именно  это слово и вернуло бы меня к прежней спокойной и уверенной жизни.
        Но я слышу речь о стоимости услуги, как будто дело происходит в магазине, и продавец, взвесив кусочек сыра, называет мне цену.
— …Это за основную часть работы по программированию, а потом вы будете вносить небольшую плату за каждый месяц.
— Послушайте, — прервал я Бориса, — если я правильно понял, вы можете обеспечить посещение города?
— Естественно, могу обеспечить.
— Но как же…, как это  сделать?!
— Введём вас в программу — вот и всё решение проблемы.
— И я смогу существовать внутри окна?
         — Так, давайте по делу, а то вы слишком  эмоциональны, мы теряем время. Когда вы хотите войти, прямо сейчас или позже?
        Спрашиваю, чтобы знать, какой выбрать режим. Если пойдёте сейчас, то я сразу вас введу; если позже, то я всё подготовлю, а вы потом
        включите свою часть программы сами.
— Я бы хотел войти туда приблизительно в пять вечера.
— Значит, пойдёте сами, не буду же я торчать здесь до пяти.
        Боря уселся за пульт управления и занялся своим привычным колдовством. Он изменял программу. Перехватив мой обеспокоенный взгляд, пояснил:
— Не волнуйтесь, ни ваш замечательный поэт, ни бравый пирожник, ни этот элегантный автомобиль — ничто не пострадает.
— А девушка? — спросил я и тут же об этом пожалел.
— Ах, вот в чём дело, — ухмыльнулся Боря, — сдаётся мне, что она и есть виновница вашего порыва к путешествию за окно, так ведь?
— Не совсем так.
— Можете не объяснять, меня это не касается. Причуды клиентов нашу фирму не волнуют. С девушкой сложнее. Я вижу, вы пытались создать человеческий характер, понаприписывали девушке всякие качества, какие ей, может быть, ни к чему. Особенно мне понравилось это – лёгкая инфантильность. Что вы хотели сказать? Возможно, вы подразумевали  что-то конкретное, но программе будет трудно понять ваш замысел. Боюсь, она не сможет отличить лёгкую инфантильность от тяжёлой, если таковая вообще существует. Вы многое усложнили и запутали. Я ничего не изменяю. До пяти вечера девушка остаётся такой, какую вы задали, но в промежутке  с вечера до утра она может меняться как угодно, и тут я ничем не помогу. И вот что странно, девушка  видна всего лишь восемь минут, а произвела на вас такое впечатление, что вы готовы ради неё лезть в окно.
— Я не ради неё…
— Всего восемь минут она работает в программе, — не слушая меня, продолжал Боря, — а всё остальное время, почти двадцать четыре часа, она предоставлена самой себе, вернее, тем вариациям, которые выкинет с ней программа. Вы не боитесь разочарований? Если что не так – возвращайтесь немедленно. Кстати, я вас программирую таким образом, чтобы вам легче было вернуться. А то у нас просто беда с клиентами, которые не хотят возвращаться, ссылаясь при этом на трудности ввода программы возврата или на неточности в ней. Нам приходится применять силу, возвращаем их принудительно. Люди забывают, что все удовольствия стоят денег. Посещение  такого заоконного логического пространства требует больших затрат.  Не думайте, что сможете остаться там навечно. Был у меня один такой клиент…               
         Я терпеть не могу нравоучений. А Боря, судя по всему, собирался прочесть нечто подобное. Сейчас он станет играть роль воспитателя, начнёт учить меня правилам хорошего тона, будет рассказывать, как мне вести себя в своём городе. Я поспешил сменить тему.
— Борис, а каким образом я попаду  за окно?
— Долго объяснять, потом сами увидите и поймёте.
— Но я ведь имею право знать.
— Хорошо, попробую рассказать, как смогу. Дело в том, что между нашим, так называемым реальным миром, и между теми, которые мы способны выдумать, существует логическая связь. По большому счёту все наши выдумки являются составной частью  реального мира. Как правило, они остаются внутри нашего сознания, но иногда мы их можем воплотить. Допустим, вы хотите построить дом. У вас есть замысел, проект, вы можете воплотить его в материи. Вы строите дом, и ваша идея становится осязаемой. Примерно то же самое происходит, когда вы программируете наше окно. Вы создаёте модель мира, воплощаете его
в программе, запускаете  в автоматическом режиме, — и вот этот маленький мирок существует сам по себе, уже не зависит от вашего сознания. Вы хотите в него проникнуть. Почему бы нет. Я задам в программе параметры вашего тела и задействую объём памяти достаточный для того, чтобы  вместить всю информацию, которую может содержать ваш мозг. Когда вы захотите попасть в тот мир, вы просто подключите свой реальный мозг к тому объёму памяти. Таким образом, будет воссоздана голова вашего нового тела. Управлять собой вы будете отсюда. Ваше реальное тело  лежит или сидит в этом кабинете, вы спите, на голове – датчики, в руках – пульт; а там, в своём  виртуальном мирке, вы бодры  и довольно резво передвигаетесь. Что ещё? Захотите обратно – сделаете вызов программы возвращения, она сработает, и вы здесь проснётесь, а там просто исчезнете, словно испаритесь.
— Понятно.
— Вот и хорошо, что понятно. А то я думал, что сейчас последуют дурацкие вопросы.
— Вы сегодня не в духе, Борис.
— А что, заметно? Вы правы – не в духе. С женой на грани развода.
— Бывает. Правда, мне трудно об этом судить.
— Не женаты?
— Нет.
— Счастливый человек. Хотя как сказать, у вас всё впереди: обманы первых  впечатлений, иллюзии, пустые надежды, мерзость свадебных обрядов и дальнейшее разочарование.
— Вы меня пугаете.
— Не пугаю — предупреждаю. Советую, старайтесь не жениться как можно дольше.
      Похоже, Борю опять заносило на нравоучения, чтобы их избежать, я спросил:
— А почему ваша фирма рекламирует окна и совершенно не упоминает о возможности их посетить?
— Окна рекламировать нужно, иначе о нас никто не будет знать, а вот всё остальное – зачем? – когда клиенты и так просят  устроить путешествие в свой выдуманный мир. Вот вы, например, прочитали рекламу, установили окно, поиграли с ним, а потом созрели для посещения. И представьте, если бы вам с самого начала сообщили о такой возможности, что бы вы сделали? Не поверили, отказались, — это вероятнее всего.
— Логично.
— Итак, кем вы хотите стать в своём городе?
         — В каком смысле?
— Ну, профессия, ваше влияние, значение. Словом, личный статус. Может, сделать вас мэром? Вы ведь всё-таки основатель города, вам бы подошло.
— Не надо мэром, обойдусь, лучше я останусь самим собой.
— Если так, то и проблем почти никаких. Вот вам комплект датчиков, пульт, разъёмы, — сейчас покажу, как вы будете входить в программу.
      Задача сводилась к нажатию четырёх кнопок на пульте. Я записал и заучил последовательность. Боря предупредил, чтобы я поаккуратнее обращался с аппаратурой, затем пожелал успеха и простился, не забыв упомянуть, что  счёт фирма пришлёт завтра утром.


Глава  8

       
    Спокойно работать я уже не мог. Ждал пяти часов. Смотрел на часы, выглядывал в своё программируемое окно, любовался городом и мысленно переносился туда, на эти улицы, к тому антикварному магазину, на ту скамейку.
    Все дела я перепоручил Кате. Она  вела переговоры с клиентами и заключала сделки. В половине пятого я сказал ей, что остаюсь в офисе на всю ночь, попросил, чтобы она не
забыла закрыть дверь снаружи.
— Хорошо, — тихо отозвалась она, — я не забуду.
— И ещё, — я хотел было сказать ей о своём предстоящем визите в заоконный город, но побоялся, что она меня неправильно поймёт.
— Что? — Катя ждала продолжения моей мысли, а я никак не мог подобрать подходящего варианта.
    Зачем я вообще её вызвал? Сказать, что остаюсь. Нет, не только для этого. Я хотел её удивить. Я был бы рад, если бы эта русоволосая девушка, вскинув брови, подняла бы на меня  свои большие глаза полные испуга и любопытства. Ждал, что она спросит: « Вы остаётесь на всю ночь, но что вы будете делать?»  И тогда я небрежным тоном сообщил бы о своём  замысле. И пусть бы она охала или ахала, восхищалась или изумлялась, то есть как-нибудь реагировала на мои слова, а не стояла этакой мраморной статуей.
    Наше молчание затянулось. Я не ответил ей. Не знал, что сказать, о чём ещё попросить. Она стояла посреди кабинета, опустив глаза; в этот момент она была похожа на школьницу, которая не выучила урока, стояла у доски со страхом, что ей вот-вот поставят двойку.
    Возможно, это правильная реакция? Её вызвал шеф, он что-то хочет, но сам не поймёт, чего же именно, и она смиренно ждёт распоряжений.
    Меня почему-то злило это смирение. Особенно сегодня, сейчас, когда я готов совершить необычное — отправиться в придуманный город. И от Кати я хотел каких-нибудь удивительных поступков, чего-то смелого, экстравагантного.
    Я всмотрелся в её лицо и отметил, что она красива. Не просто привлекательна или симпатична, а по-настоящему красива. Раньше я об этом как-то не думал. Или не замечал, не обращал на неё должного внимания.
    А какой-то начальник — она говорила — приставал к ней на прошлой работе. Интересно, как он это делал? И что вообще подразумевают женщины, когда говорят о приставаниях мужчин? Вот стоит Катя, такая доступная, такая послушная и смирная. Значит, точно так же она могла стоять и перед тем начальником. А он, как мужчина, как истый самец, приближался к ней, трепал за щёчку, запуская руку под её элегантную чёрную юбочку с небольшим разрезом и двумя пуговками на боку.
    Легко вообразить, что он делал дальше, да и что там воображать, — словом, приставал он к ней. А вот что делала она, как на эти приставания отвечала? Не дралась же она с ним, но как-то всё-таки сопротивлялась; ей не нравилось, она была не в восторге от грубого и пошлого внимания своего начальника.
    Я к ней не пристаю и не собираюсь. Только сейчас заметил её привлекательность. Раньше не присматривался. Она, кажется, на меня за это обижалась.  Когда человек намерен совершить поступок, странный с точки зрения посторонних и не совсем понятный для себя, он склонен искать моральную поддержку от кого-либо. Важно с кем-то поделиться мыслями, настроением; важно узнать оценку  своим действиям. Если человек говорит, что  ему наплевать на общественное мнение  —  я не верю. В любых делах люди ориентируются       на  мнение других людей, вне зависимости от того, похвала ли это или осуждение.
     От Кати я никакой поддержки не добился. Даже когда я во всех красках описал ей свою идею, признался, что  собираюсь переночевать в программируемом городе, — она осталась равнодушной.
— Если возникнут непредвиденные трудности, я позвоню консультанту, — такова её реакция на мой восторженный монолог.
    Не было смысла терять время; отпустив Катю домой, я стал готовиться. Вспоминая советы Бориса, я возился с аппаратурой. Честно говоря, понять, как эта система будет работать, я не мог.
Тупое выполнение инструкции меня не просветило. Но я доверял мнению специалистов и в хитросплетении проводов старался увидеть дорогу в программу загадочного образования, которое сияло на моём окне видом великолепного города.
     Некоторое время я находился  где-то вне пространства. Чувствовал, что я существую, что я жив, но кроме этого чувства самосознания, не было никаких других впечатлений. Ничего не видно, ничего не слышно, нет никакого движения. Появилось чувство страха, нарастая постепенно, оно захватило моё сознание целиком. Я весь превратился в непреодолимый страх.
    Осталась одна мысль: вернуться обратно. Поэтому  появление проблесков света и неясных очертаний предметов, я  воспринял как возвращение.
    Но я был в городе. Я узнал улицу по форме тротуарной плитки  и по вывеске антикварного магазина. Мечта сбылась, но радости я не испытывал. Я вошёл в город слишком поздно.
Инглис уже не было.  Злосчастный  водитель опередил меня.
Как обычно, он увозил её в неизвестном направлении.

               
Глава  9

   
    Никогда бы не сказал о себе, что умею быстро привыкать к новому. Трудно схожусь с людьми, не люблю менять привычки, работу, обстановку. Я неисправимый консерватор. Несмотря на  свою молодость, я держусь за старое, привык почти ничего в своей жизни не изменять, мне так спокойнее и удобнее.
     Желание поменять вид из окна  — поступок для меня вообще-то не свойственный. И ещё не могу понять, как могло у меня созреть такое сумасбродное желание  — отправиться в мнимый город.
      Но ещё более удивился я самому себе, когда понял, что в считанные секунды освоился в этом городе. Всё казалось привычным, знакомым. Здесь всё настоящее, осязаемое. Могу дотронуться до скамейки, где обычно сидит она, моя Инглис. Могу  войти в магазин антиквара.
      Интересно, есть ли там продавец? В программе о нём не упоминалось. Если он есть, то каков он из себя? Любопытно.
      Видимо, это любопытство как-то отразилось  на моём лице, потому что седенький сгорбленный худощавый старичок, оказавшийся антикваром, так и спросил, когда я вошёл:
— Что, молодой человек, любопытно посмотреть?
       Он сидел на мягком старинном стуле. Я  совершенно не разбираюсь в стилях, когда дело касается мебели, но, кажется, на подобных стульях могли в своё время восседать придворные короля  Людовика XV. Надо сказать, магазинчик выглядел роскошно. Кроме статуэток, старинной посуды и мебели, здесь был целый арсенал: сабли, шпаги, пистолеты.
    Старик прав. Я зашёл сюда только для того, чтобы посмотреть. На магазин, на товар, на самого антиквара. Я ничего не куплю. Он это видит сразу.
    Во всех антикварных магазинах посетители не столько покупают, сколько смотрят.
Люди приходят, чтобы почувствовать себя на перекрёстке эпох, подержать в руках живое время.  В музеях не так. Там не спросишь, ткнув пальцем в экспонат: сколько стоит? Да и до самого экспоната не дотронешься.
    И всё-таки я зашёл не просто посмотреть. Имею право поторговаться, ведь нахожусь в магазине, а не в музее. Схватив первый попавшийся пистолет, я спросил:
— Сколько вы за него хотите?
— Сорок дугаров, — последовал ответ.
    Денег у меня с собой не было, кроме того, я понятия не имел о дугарах. В моём  городе ходят свои деньги, которых не было в программе, как не было и старика-продавца, и всего содержимого его лавки. Оконная программа работала сама, добавляя и перекраивая  данные.
— К сожалению, у меня есть только двадцать, — соврал я и положил пистолет на место.
— Не надо лукавить, юноша, у вас нет ни единого дугара. Не стесняйтесь, я на вас за это не в обиде. Из другого магазина вас бы выгнали, но у меня порядки другие. Здесь всегда рады интеллигентному человеку. Как правило, именно  у интеллигентных людей того с деньгами. Почему? Потому что думают они о чём угодно, только не о деньгах. Идеалисты, они начинают задумываться о деньгах, только в тот момент, когда  в кармане остаётся последний дугар.
     Старик  ушёл в пространные рассуждения о деньгах, о бедности, о превратностях судьбы, о тяготах жизни.
     Я решил воспользоваться  словоохотливостью этого чудака и расспросить о моей девушке. Она должна смотреть на статуэтку, — такой интерес к статуэткам был задан в программе. Я так и не смог угадать, какая именно привлекла её внимание.
Их здесь так много: слоны, совы, динозавры, обезьянки; есть и классика в виде многочисленных Венер и Аполлонов. На что любит смотреть Инглис? Насколько помню, я вводил в программу статуэтку древнеримской богини, но без уточнений, расплывчато, в общих фразах.
     Ориентируясь на свой вкус, я взял с полки бронзовую статуэтку Юноны и спросил:
— А эта вещь у вас давно?
         Старик помрачнел. Он был недоволен либо моим вопросом, либо моим интересом к этой
         статуэтке, либо тем, что я позволил себе перебить его размышления.
— Извините, — сказал я как можно мягче, — я просто хотел узнать о девушке. Она бывает здесь каждый день и смотрит на статуэтку. Скажите, она смотрела на эту?
    Антиквар молчал.
— Или я ошибаюсь? — не отступал я.
    Молчание.
— Поймите, это важно для меня. Что вы можете сказать об этой девушке? Я понимаю, глупо так спрашивать, но…
— Зачем тогда спрашиваешь?
— Интересно узнать.
— Узнавай где-нибудь в другом месте. На базаре, например. Там тебе много чего расскажут. А здесь антикварный магазин.
— Простите, я только хотел спросить.
— Нечего спрашивать, я всё равно не отвечу. Всё, молодой человек, не нужно испытывать моё терпение. Приходите, когда будут дугары, — и старик буквально  вытолкал меня за дверь.
    Я не знал, куда мне идти. Сел на скамейку перед магазином.
Улица  отсюда смотрелась  в  непривычном ракурсе. Я полагал, что на противоположной стороне должно находиться здание с моим офисом, с тем окном, из которого я каждый день наблюдаю за этим местом.
    Но  там ничего не было — ни здания, ни окон. Был, правда, небольшой скверик с фонтаном, две скамейки и памятник какому-то военному.


               
Глава  10

   
    Дворник приблизился незаметно. Или я так глубоко задумался, что не услышал шума его метлы.
    К своим обязанностям он относился не очень добросовестно. Размахивая своей метёлкой в разные стороны, он не столько наводил чистоту, сколько  разбрасывал кучки мелкой пыли.
         Очередной взмах метлы и  —   пыльное облачко понеслось прямо на меня.
— Полегче, любезный, — не сдержался я, — аккуратнее.
    Он  махнул метлой ещё раз, и пыль стала оседать на мои ботинки.
— Извините, — сказал дворник, — совсем не ожидал, что кто-то здесь будет в поздний час. И что за день такой сегодня? Не заладилась работа. Метла из рук валится. Видать, кто-то меня сглазил. Наворожили, подлецы.
    Дворник оказался не менее разговорчивым, чем антиквар. Я узнал, что улица эта всегда пустынна. По ней мало кто ходит. Бытует мнение, что здесь обитают тёмные силы, демоны. Сам дворник не рад, что служит в этом районе, но делать нечего, приходится мириться с таким положением, ведь против начальства не пойдёшь, а нужда заставляет работать.
— Вы здесь человек новый, приезжий, — заметил он, вы много чего не знаете. Местный не стал бы тут рассиживаться.
— Я знаю одну девушку, которая любит сидеть на этой скамейке и появляется  здесь каждый день.
— Ей можно, она колдунья, — спокойно прокомментировал  он.
— Ты знаком с ней?
— Слыхал, что она общается с демонами и может превратить человека в кэха. Стараюсь не разговаривать с ней. А когда прохожу мимо, отворачиваюсь, потому что нельзя смотреть ей в глаза, а то запросто станешь кэхом.
— Это как?
— Вы что, не знаете, как ведьмы превращают людей в кэхов?
— Нет. А кто такие  кэхи?
— Странный вы какой-то. Все знают,  что ведьме для связи с тёмным миром нужен посредник, человек без души. Вот она и ворует у человека душу, чтобы он стал кэхом. После этого он выполняет её поручения, отправляется в тёмный мир и приходит обратно, помогает ведьме в колдовстве.
— Понятно.
— Я бы на вашем месте поменьше тут ходил и не сидел бы на этой скамейке. Если ведьма узнает, не по нраву ей будет.
         — И она превратит меня в кэха? — спросил я с иронией.
— Зря смеётесь. Кэхам не позавидуешь. Можете сами расспросить у них, как тяжела их доля.
— А что, с ними так легко можно поговорить?
— Известное дело. Кэхи собираются в баре «Вагул». Там они пьют, едят, но больше приходят  для того, чтобы на жизнь свою непутёвую пожалиться. Нормальные люди, если попадают в этот бар по незнанию, услыхав речи кэхов, скорее уносят ноги.
— Послушай, — перебил я, — ответь, пожалуйста, как называется этот город?
— Гвинсил, — ответил он, взглянув на меня недружелюбно, словно я обидел его своим вопросом. — Наш город называется Гвинсил. И я удивляюсь, чёрт возьми, что некоторые
приезжают сюда, не зная названия города. По меньшей мере, это подозрительно, это очень подозрительно.
    Он отошёл. Отвернувшись, дал понять, что больше не желает со мной разговаривать. А мне ещё многое хотелось узнать, поэтому я  поторопился принести извинения.
— Прости, я виноват, совершенно забыл название города. Я много путешествую, иногда путаюсь в названиях. Знаешь, ведь города  бывают,  похожи один на другой  —  легко спутать.
    Лучше бы я этого не говорил. Дворник вскипел от негодования.
— Похожи?! — сорвался он на крик. — Как это города могут быть похожими друг на друга?  Этот памятник, — черенком метлы он указал в сторону памятника, — он есть только у нас. Памятник основателю города.
— У других городов тоже есть основатели, им тоже ставят памятники.
— Но у каждого города всё равно есть что-то свое, неповторимое. В Париже стоит башня инженера Эйфеля; в Лондоне —  часы Биг-Бен; в Москве есть этот идиотский Кремль; а у нас, в Гвинсиле, есть памятник основателю и ещё одна вещь, известная всему миру —  автомобиль без водителя. Он появляется здесь днём, можете посмотреть. Не  каждому дано увидеть такое зрелище, не пожалеете.
    Я невольно улыбнулся и тем окончательно настроил дворника против себя. Он завёлся, дал волю эмоциям, стал мне грубить. Дело могло перерасти в скандал с дракой и бесполезной шумихой вокруг моей персоны, что мне было совсем ни к чему. Я предпочёл не спорить с дворником и удалился.
    Направился в сторону памятника, желая внимательнее рассмотреть его вблизи.
    В невысокой аляповатой скульптуре я увидел самого себя. Я был похож на себя и ростом, и  фигурой, и даже выражением лица. Скажу так: передо мной находился один из лучших моих портретов. Единственная неточность – я был в армейской форме. Эта форма являлась причудливой смесью военных традиций разных  времён и народов. На ногах у меня были ботфорты, одет я в морской бушлат, на плече  — эполет, на груди сияли ордена, на голове  — фуражка советского офицера  образца сороковых годов двадцатого века. Возле моей левой ноги болталась довольно увесистая шпага. В правой руке моё изваяние держало не что иное, как  автомат Калашникова.
       На низеньком постаменте была закреплена табличка с надписью:
             «Человъеку, основателъю нашаго града Гвинсила.
              Созидателю. Автору правил хорошаго поведения.
              Солдату, погибшему в бою за нашу свободу и чъесть».




Глава 11


—Вы слишком серьёзно ко всему относитесь, — посмеивался надо мной Боря. — Поймите, это игра. Вы играете с нашей программой. И правила игры динамично изменяются по ходу развития сюжета. Легче относитесь к тому, что происходит за вашим окном, легче, а не то и
недолго втянуться и доиграться до серьёзных последствий. Ваша сотрудница уже успела
пожаловаться мне на ваше состояние. Посмотрите на себя внимательнее в зеркало: худой, небритый, с каким-то ошалелым взглядом. В том городе вас не приняли за преступника?
— Они поставили мне памятник.
— Знаю, сказал Боря сквозь смех, — просматривал программу, видел: этакий герой-супермен,
основатель города. Смешной такой. Но, должен предупредить, игра зашла далеко. В вашем
городе есть настоящая полиция, которая задерживает преступников и сажает их в тюрьмы.
И вы там не только основатель города, но и чуть ли не самый опасный преступник. Дворник
донёс на вас в полицию.
— Донёс?!
— Ну да, — Боря достал из своего чемоданчика плоский дисплей, которым всегда пользовался при тестировании программ, — смотрите.
Он подключил жгут проводов к системе, и на миниатюрном экране замелькали кадры.
— Вот он, — комментировал Борис, — усомнился в вашей благонадёжности, вернулся к себе в сторожку, положил метлу, снял фартук и отправился в участок. Он выдал вас за Грамвера.
— Кто такой Грамвер?
— Я же говорю, один из самых опасных преступников в вашем милом городе. Во-первых, он фальшивомонетчик; во-вторых, ему приписывают несколько убийств и ограблений. Кроме всего прочего, за ним в последнее время закрепилась слава сексуального маньяка. Его уже давненько разыскивают, но задержать так и не смогли, Грамверу всегда удаётся уйти от преследования. Вот теперь дворник сообщил властям, что видел его около магазина антиквара. Там устроят засаду.
— Этот Грамвер существует на самом  деле?
— Интересная постановка вопроса. Что вы называете существованием? В данный момент в программе нет конкретного человека с таким именем. Но преступления кто-то совершал. Возможно, это действительно сделал некий Грамвер. Но вполне может быть, что у него есть другое имя. Или представьте, что  преступления  совершали разные люди, а полиция приписала их одному Грамверу. Как бы там ни было, вам я могу посоветовать одно: не появляться в городе за окном, так как в представлении полиции, вы  и есть тот самый Грамвер. При первом же удобном случае дворник укажет на вас и обвинит вас во всех смертных грехах.
—  Но ведь я основатель города! Они видели памятник, я на него похож.
— Для них основатель города — легенда. Некоторые жители даже не верят в его существование. Да и что с того, что вы похожи? Если вас там схватят как преступника, то их мало будет интересовать ваше сходство с основателем. В лучшем случае найдут это забавным. А если вы будете настаивать на своём праве основателя, то они просто казнят вас за богохульство. Нет уж, лучше привыкайте к мысли, что в своём городе вы имеете репутацию преступника.
— Что же мне делать?
— Вернуться к нормальной жизни. Занимайтесь делами фирмы. Кстати, она сейчас переживает не лучшие времена. Вид на город можете оставить как статичную картинку. Любуйтесь своей девушкой со стороны. Зафиксируйте её, и никуда она не денется.
    Я не понял, каким образом можно зафиксировать Инглис. Боря объяснил, что я могу оставить вид на антикварный магазин как фотографию. Ничего не будет меняться. Инглис выйдет из магазина, сядет на скамейку, и в этот момент я выключу программу, то есть не выполнение программы, а лишь вывод изображения на экран. У меня за окном будет фотография Инглис на фоне магазина, а программа продолжит работу, жизнь в Гвинсиле будет идти своим чередом. Как только я отойду от шока (Боре почему-то казалось, что я в шоке), смогу вновь включить вывод изображения, а когда ситуация в городе изменится к лучшему (например, если поймают  Грамвера), я смогу снова посетить свой город.
    Меня такая перспектива не устраивала. И я прямо сказал об этом Борису. Я не намерен смотреть на статичный вид за окном, тогда как буду знать, что там продолжается  жизнь, там происходят  неведомые события, и какой-то подонок каждый вечер увозит мою Инглис.
Нет уж, извините: я придумал город, я сочинил свою девушку, теперь я хочу всё о ней знать, я хочу посещать Гвинсил, я имею на это право.
— Вы слишком увлеклись, — сказал Боря. — Я не знаю, как еще можно вас переубедить, если даже к делам своей фирмы вы полностью равнодушны. Или  хотите дождаться, когда
         ваше окно арестуют за долги?
— У меня нет долгов.
— Пока нет, но если ваши дела и далее пойдут с такими успехами, то я вам не завидую. Спросите у своей сотрудницы, у Кати, спросите о делах, вы узнаете много интересного.
    В этот момент мне не нравился ни сам Боря, ни его тон, ни тот факт, что он бесцеремонно  вмешивался в дела моего предприятия.
— Итак, — я перешёл на официальный тон, — ставлю вас в известность, что как клиент фирмы «Занескол» недоволен качеством ваших консультаций. Если вам не достаточно устного замечания, я могу изложить свои претензии в письменной форме. Прошу доложить вашему руководству, что я хочу иметь дело с другим консультантом.
— Ха! — громко усмехнулся Боря. — Вы что же, даёте мне отставку? Милое дело! Давайте.
Давайте-давайте. Излагайте в письменной форме свои претензии, у нас будут долго смеяться. Вы знаете, для чего я пришёл сегодня? Не знаете. Для того, чтобы сообщить новость: со вчерашнего дня консультации для вас становятся платными, так как бесплатно мы консультируем клиента в течение одного месяца со дня продажи окна. Вчера истёк месяц, так что вы теперь должны платить за каждый вызов. Но ваша платёжеспособность, мягко говоря, вызывает сомнения. Поэтому руководство фирмы, то самое, которому вы собираетесь на меня жаловаться, поручило мне выяснить: намерены ли вы платить за консультации? Если нет, тогда любуйтесь  видом из окна без нашей помощи. Если не сможете обойтись без консультанта – платите. С вашей сотрудницей мне пришлось беседовать лишь потому, что вы были невменяемы. Мне больших трудов стоило вас растормошить. С кем ещё я мог обсудить столь деликатную проблему, если вы без сознания валялись в своём кресле и находились где-то между окном и нашим грешным миром? Я просмотрел программу и поговорил с Катей. Конечно, она не обязана столько всего рассказывать.
— Я её уволю.
— Дело ваше. Но, согласитесь, не она виновата в том, что вы решили ночевать в городе за окном, а утром не нашли дорогу назад.
— Из ваших программ сам чёрт не выпутается.
— Выпутается, если будет внимательно читать инструкции и соблюдать спокойствие при работе с программой. А что вы вчера творили? Вспомните. Не открылся канал — у вас паника. С перепуга начинаете открывать резерв. Он у вас тоже не открывается. Вы пробуете открыть следующий канал…
— А что оставалось делать?
— Подождать — вот что нужно было. Три секунды — стандартное время открытия канала. Если программа имеет сеть подпрограмм, то каналы сообщений могут открываться от трёх до десяти секунд. Но вы и секунды не ждали. Я проверял. Уже на второй секунде — бабах — запрос резервного канала. Через секунду запросили второй канал, ещё через секунду запрашиваете резерв второго. Музыканты на рояле и то медленнее играют. Вы же сами до ужаса усложнили программу, перегрузили её лишними запросами, а потом захотели от невероятного быстродействия.
              По тому, как эмоционально Боря взмахивал руками, можно было догадаться, что он               
взбешён  моей не компетенцией в вопросах электроники и программирования. Сегодняшней ночью я проявил себя не лучшим образом. Признаюсь, я ошибался с этой чёртовой программой, но ведь я не профессионал и, кроме того, впервые остался один на один с такой сложной задачей. И всё-таки я выбрался. Правда, не уверен, что обошёлся без помощи Бори.
Очень похоже, что это он меня вытащил, когда увидел мою безнадёжную растерянность. Хотя есть вероятность, что один из каналов случайно открылся, а значит, я выбрался сам, —
достоверно я этого не знал.
    Глядя на Борю, на этот неожиданный всплеск эмоций, слушая его гневно-возбуждённую речь, наполовину состоявшую из специальных терминов, я понимал, что в дальнейшем не смогу  обходиться без консультаций. И в качестве консультанта мне нужен именно Боря и никто другой.
    Он хороший специалист. Профессионал, глубоко переживающий за своё дело. За несколько ошибок он готов испепелить меня взглядом, не говоря уже о граде ругательств в мой адрес. По его понятиям меня следовало стереть в порошок, ведь я оскорбил святое: не прочитал инструкцию и с прохладцей отнёсся к некоторым основам программирования. Это задело его за живое. Помимо того, я стал возмущаться и предъявлять претензии. Это его и взбесило. Ясно, человек, который смеет нарушать правила программирования, просто не должен разговаривать. В понимании Бори такой человек заслуживает казни.
    Я люблю иметь дело с надёжными людьми, которые не кривят душой, умеют называть вещи своими именами, умеют держать слово. Боря из таких. У него развито чувство
собственного достоинства, которое он сейчас отстаивает, споря со мной и выплёскивая  эмоции наружу.
     Кто я в его глазах? Зажравшийся хозяин маленькой фирмы, которому надоело в этом мире буквально всё, который потерял вкус к работе и решил поискать развлечений где-то в области компьютерных программ, за окном, с кем-то из вымышленных людей. В своё оправдание я могу сказать, что Боря сам навязал мне этот мир и заоконные развлечения. Но, если я  хочу быть честным перед собой, то никогда так не скажу. Ведь я отлично знаю, что Боря просто выполнял свою работу, грамотно справлялся с обязанностями консультанта.
    Я пошёл на примирение.
— Вопрос решён, Борис, — сказал я, — признаю, что допускал ошибки в обращении с такой нежной программой. Отсюда следует, что я не смогу обойтись без вашей поддержки. Я готов заключить договор, предлагаю вам работу.


Глава 12



    На этот раз я оказался в Гвинсиле вовремя. Было без пяти минут пять. Я бежал к антикварному магазину, предвкушая встречу с Инглис. Она вот-вот должна появиться.
    С Борисом я поссорился, он так и не дал согласия работать со мной. Обещал, что фирма пришлёт другого консультанта. Сейчас этот вопрос беспокоил меня меньше всего. Я даже не представлял себе, как буду выбираться из города без посторонней помощи. Вообще я не должен входить в город, так как не оплатил услуги фирмы «Занескол» и не оформил продление договора. Формально они имели право меня оштрафовать. Но и это меня не беспокоило — всё заслоняла предстоящая встреча с Инглис.
    Вот и она.
— Постойте! — кинулся я к ней. — Извините…
И только тут я понял, что не знаю, о чём говорить. Что спросить? Все слова в один миг показались глупыми, ненужными, лишними.
    Инглис, она стояла передо мной, живая настоящая девушка, мечта, воплощение всего лучшего, что я ценил в женщинах. Белокурая стройная девушка с весёлыми серыми глазами, — всё как я просил в программе. Я был в восторге, но так и не смог выразить своё чувство словами.
    Видимо, я не произвёл на неё впечатления. Она прошла мимо, бросив презрительный взгляд в мою сторону. Подошла к скамье, села, в точности следуя предписаниям программы.
— Простите, вы, кажется, интересуетесь антиквариатом? — нашёл я наконец тему для беседы и сел на скамейку рядом с Инглис.
    Она промолчала в ответ и даже не взглянула на меня.
    Как ни странно, мне это понравилось. Она была просто обворожительна. Ну да, конечно, она не хочет иметь дело с подозрительным типом, каковым я предстал в её глазах. Благородная натура.
— У меня для вас есть деловое предложение, — продолжил я, — так, маленькая очаровательная безделушка, старинная бронза, статуэтка. Понимаете, дело в том, что я художник…
     Тут я умолк, потому что представился художником неожиданно для самого себя. Я импровизировал. Теперь нужно было срочно придумать продолжение, чтобы не молчать долго. Главное, не молчать. Ведь она даже повернулась ко мне на долю секунды, и я заметил в её взгляде интерес. Значит, художник  —  это хорошо. Но, что же дальше?
— Старинная бронзовая статуэтка, — повторился я, — античная богиня Афродита, она отлита в эпоху… — я стал перебирать в памяти названия эпох, лишний раз убеждаясь, что являюсь полным профаном в искусстве.
     Инглис ещё раз повернулась в мою сторону и почему-то посмотрела на мои ботинки.
— Специалисты считают, что она была отлита в эпоху позднего барокко, — выпалил я словно студент на экзамене.
     Она молчала. Она снова потеряла ко мне всякий интерес и теперь смотрела не на меня и даже не на мои ботинки, а на дорогу, на тот поворот, где уже появился злополучный автомобиль с водителем, которого я  ненавидел.


Глава 13



    Машина лихо затормозила. Послышался хлопок дверцы. Далее всё происходило так же, как я видел это из своего окна. Появился молодой человек: низкорослый, мускулистый, гладко выбритый, со слегка одутловатым лицом. Инглис поднялась. Он приблизился к ней, поцеловал в лоб, что-то прошептал, я не расслышал его слов. Потом он заметил меня.
— Кто это? — спросил он у неё, кивком головы указав на меня.
— Откуда я знаю? — ответила она с искренним возмущением.
— Ты опять? — строго спросил он. — Вспомнила старые грехи?
— Да что ты привязался! Не знаю я его. Сидит себе мужик, может, ждёт кого-то.
— Ладно, верю. Поехали.
    И снова всё происходило как обычно. Они сели в машину. Почти бесшумно завёлся двигатель, и через минуту они скрылись за поворотом.
    Я остался наедине со своими мыслями. Точнее сказать, остался наедине со своими разочарованиями.
    Во-первых, голос Инглис производил отталкивающее впечатление. Я никак не ожидал, что у неё до такой степени неприятный голос. Хрипловатый, в низкой тональности, он мог принадлежать мужчине, но не этой очаровательной девушке.
    Отношения  Инглис и водителя тоже меня разочаровали. Заметно, что у них всё очень серьёзно. Не удивлюсь, если они официально являются женихом и невестой. Он устраивает ей сцены ревности, полагая, что имеет на это право. Судя по всему, подобная сцена у них не редкость.
   Меня злило, что я так и не смог поговорить с Инглис. Я был для неё как пустое место. И я не узнал ничего нового, просто посмотрел вблизи на то, что не раз уже видел из окна. Меня донимала одна идея, суть которой в том, что я находился в унизительном положении и должен за это каким-то образом отомстить. За пренебрежительный кивок в мою сторону надо наказывать. Парень каждый день увозит девушку, которую я вправе считать своей. Сейчас он увёз её чуть ли не из моих рук. Этого нельзя так оставлять. Я должен что-то сделать. Иначе я перестану себя уважать.
    Ведь можно его ударить, можно попытаться отбить у него девушку, можно разбить стекло в машине, — да много чего можно придумать.
    И я стал думать о мести.
    Возвращаться домой не хотелось. Я решил получше ознакомиться с городом, побродить по улицам, а заодно и продумать план своих дальнейших действий. Естественно, в первую очередь меня интересовало то направление, куда ежедневно уезжала Инглис со своим парнем. Поэтому я энергично пошёл в сторону перекрёстка, где только что скрылась их машина.


 Глава 14


     Там было много смешного, за поворотом. Во-первых, само название улицы звучало комично. Точнее, на слух оно воспринималось вполне обычно – улица Раздольная, но на
указателе  написано было так: Раз Дольная. На следующем перекрёстке стало понятно, что                ещё и улица Два Дольная. Можно было предположить, что у них имеется и Три  Дольная.                Я   продолжал привыкать к шуткам моей программы.
     Развлекли меня и круглые тумбы с объявлениями. Такие тумбы ставили в городах где-то в конце XIX  или   начале XX века. Содержание объявлений, их стиль и графика тоже напоминали ту эпоху.
         «Приехалъ цирк! Прiглашаем посмотреть на чудеса, на клоуна, на сiлача».
Сообщалось, что известный факир   г-н Браузель в цирковой программе на глазах у публики распилит свою ассистентку г-жу Браузель, а затем будет метать ножи в стоящую у стены с яблоком на голове мадемуазель Браузель.
    Особенно запомнилась фраза: «Последний кинжал пронзит сочный плод».
Чувствовалось в этих словах нечто поэтическое, содержалась какая-то особая магия. Мне кажется, в те времена умели завлекать людей на подобные зрелища. Как ни странно, тогда был золотой век для искусства рекламы. На публику воздействовали словом, силой фраз и красотой стиля. Ни тебе видео, ни звуковых  эффектов  — только слова.
    Читаешь: «Пронзит сочный плод», — и уже хочется пойти туда, в цирк, чтобы увидеть и этого Браузеля, и его мадемуазель, и особенно то мгновенье, когда кинжал действительно попадёт в яблоко, то есть в прямом смысле пронзит сочный плод.
   Сейчас так не умеют. Рекламисты надрываются, из кожи вон лезут, пытаясь придумать новые методы воздействия на людей, всяко изощряются, — но не дано им подняться до высот, которые уже были достигнуты рекламой в старину, когда к словам и фразам относились с трепетом и почтением.
    Что в рекламе сейчас? Сплошное повелительное наклонение. Слушай, покупай, открой для себя то-то и то-то, выбери лучшее. Как-то всё мелко, примитивно и грубо. Представляю, если бы тут написали: «Иди, смотри на Браузеля!», — я на такое не обратил бы внимания. Очередное требование наглых рекламистов. Чего ради я должен смотреть на какого-то пройдоху с его тусклыми фокусами? А вот если «последний кинжал пронзит сочный плод», тогда совсем другое дело, посмотреть на это интересно, даже если ты смутно догадываешься, что на реальном представлении Браузель схалтурит и просто кинет ржавый ножик мимо гнилого яблока.
    Ещё одно объявление показалось мне симпатичным:
                «Меняю корову на компьютер».
Был в этом своеобразный парадокс. Связь времён или что-то  подобное  — не знаю, но мне понравилось.
    Самым загадочным было объявление-вопрос «Где ты?» — крупными жёлтыми буквами на синем фоне. Листы с этим странным текстом висели в нескольких местах по всей тумбе.
То ли объявление, то ли плакат, то ли реклама  —  не поймёшь. Поэтому и хотелось написать рядом: «Что это?». Я так и сделал.
    Полиция появилась почти мгновенно.
    Оказалось, что в Гвинсиле нельзя хулиганить. Мой поступок стражи порядка расценили именно как хулиганство. Я испортил очень важное объявление. Папа разыскивает свою дочь. Ушла два дня назад из дома и не вернулась, пропала. Тогда папаша заказал в типографии такое вот сообщение, которое надо понимать в смысле «Дочка, отзовись!».
Само по себе сообщение, конечно, выглядит весьма оригинально, но ведь и папаша не совсем обычный гражданин, а какой-то, как я понял, крупный чин в полиции города.
    Девчонка пропала, полиция в поисках. Кроме того, полисмены следят за состоянием объявлений — чтобы никто не срывал. А я вот, получается, испортил одно из них. Мне теперь грозит штраф, либо что-то похуже.
— Вы должны отвечать за своё деяние по всей строгости закона, — сказал полицейский, который, по-видимому, был за старшего.
    Я попытался узнать, что гласит закон, в нарушении которого меня обвиняют; какой параграф какого раздела я нарушил, какое наказание меня ожидает.
    Ответ был исчерпывающим:
— Вы нарушили «Кодекс чести», закон семь, статья два, — и оба полисмена застыли на месте в молчании, вытянув руки по швам; то ли отдавали дань уважения закону, то ли просто старались вспомнить содержание статьи.
— Э-э, извините, — побеспокоил я их, — а нельзя ли пояснить конкретнее.
— Слушайте, — сверкнул глазами старший, — если вы нарушили правила поведения в приличном обществе, если вы испачкали грязью полезное сообщение…
— Но ведь я ничего не пачкал грязью!
— Сделали непозволительную надпись.
— Что же в ней такого непозволительного?
— А вы считаете, что можно безнаказанно писать на объявлениях матерные выражения?
— Постойте. Я написал всего два слова, которые, в сущности, являются безобидным вопросом.
Я это сделал в шутку. Судите сами, объявление несколько несуразно, в нём очень мало информации. Если папа ищет дочку, то и написать стоило подробно: возраст девочки…
— Двадцать  лет, — рявкнул младший по чину полицейский.
— Цвет волос, — продолжил я.
— Тёмно-каштановый, — последовал очередной возглас.
— Рост? — строго спросил я, и полисмен, вытянув шею, словно автомат повторил заученную информацию.
— Сто семьдесят.
— Вы её встречали? — спросил старший.
— Нет.
— Зачем писали это? —  он указал в сторону тумбы.
— Я же объясняю — пошутил.
— Это смешно?
    Таким вопросом полицейский поставил меня в тупик. Вопрос неожиданный и прямой. Что можно на это ответить, если я сам не знаю, какого чёрта мне взбрело в голову писать эту ерунду.
— Поймите, тут дело не в каком-то особом  юморе, здесь нормальная, естественная для любого человека логическая последовательность. Вот я иду, читаю вопрос «Где ты?». И мне интересно узнать, а что это, собственно, как это понять? Это объявление, это плакат, это реклама, — вот я и спрашиваю.
    Полицейский меня не понял. И это меня совсем не удивляло, так как я сам себя не понимал. Этот город, эта странная улица, полицейские, моя беседа с ними, вопросы и
ответы  —  всё было таким настоящим, таким осязаемым, что в итоге появлялись сомнения в реальности моего родного мира. Стало казаться, что я живу здесь, в Гвинсиле, вникаю в его проблемы, задумываюсь о поисках великовозрастной девахи, стараюсь оправдать себя в глазах этих придурковатых полисменов; а мой мир,- в котором остались привычные вещи, улицы, имена, — ушёл в сон, в туман, куда-то на задний план, Гвинсил заслонил его собой.


         Глава 15
 

    Они меня арестовали. Дело в том, что я действительно написал выражение, которое и в нашем мире, и здесь, в Гвинсиле, принято считать нецензурным. Как у меня это получилось, сказать не могу.  Когда я рискнул, доказывая свою правоту, прочесть свою надпись вслух, то вместо безобидного вопроса увидел такое сочетание слов, какое обычно я не произношу. Я вообще редко использую подобные выражения в своей речи, а если стал бы это писать, оформил бы всё несколько грамотнее. «Еби ё мать», — такая надпись красовалась на том самом месте, где я недавно царапал свой вопрос «Что это?».
         — Вы и теперь будете с нами спорить? — ухмылялся всей своей гнусной рожей полисмен.
    Опять моя программа даёт сбой, опять я сталкиваюсь с очередной загадкой города Гвинсила, мне снова становится интересно.
— И что же меня за это ждёт, штраф?
    Оказалось, полицейские не штрафуют —  они только арестовывают. Решение о наказании преступников выносится либо в участке, либо в управлении, либо в суде. И меня повели в участок. Сказать «повели», будет не совсем справедливо, ибо меня не вели, а провожали.
Должен отметить вежливость и корректность гвинсильских полицейских. Они следовали за мной на почтительном расстоянии, время от времени подсказывали правильный путь.
— Здесь налево, — сказал старший.
    Я свернул.
— Граница районов, — добавил он.
— Ну и что? — спросил я.
— Ничего, только мы сейчас в Исме, наш участок тоже в Исме, но пройти к нему ближе через два квартала Сомбура.
    На моих глазах полицейские сменили внешность. У старшего быстро выросли усы, а второй стал как-то полнее, шире в плечах и выше ростом. У обоих сменились нашивки на рукавах.
— Что это с вами?
— Входим в соседний район, меняем форму, — пояснил старший.
— Тут сержантам положены усы, — с некоторой завистью прибавил его подчинённый.
    Мы входили в так называемый Сомбур. Райончик явно беднее предыдущего. Странно, что в Гвинсиле существует такое. В городе мечты — и вдруг такая приземлённость.
— Изнанка жизни, — сказал я в задумчивости.
— Не разговаривать! — строго прикрикнул усатый сержант.
    Я всё никак не мог привыкнуть к его новому виду.
    Изменились и характеры полицейских, и даже их манера обращения со мной, — теперь они держали меня за руки и слегка подталкивали вперёд при каждом шаге.
    Мы прошли два квартала, миновали границу районов и снова оказались в Исме. Всё вернулось на свои места: усы у сержанта исчезли, второй полисмен изменился в комплекции, вернувшись к прежнему виду; руки мои отпустили. Мне указали на тёмно-красную дверь двухэтажного кирпичного здания. Я вошёл.
— Куда? — сонный полицейский сидел у тумбочки с телефоном и жевал жвачку.
— Проходи, не обращай на него внимания, — успокоил меня сержант, входя следом.
— Я спрашиваю, куда? — обиделся сонный.
— Молчи уж, — отмахнулся сержант, и я спокойно прошёл вперёд по длинному коридору.
— Сейчас идём к капитану, — говорил сержант, когда мы поднимались на второй этаж, — он будет тебя допрашивать, говори ему всю правду, не нужно врать и хитрить, но только не стоит говорить о том, что мы шли через Сомбур. Если спросит — мы шли в обход. Хорошо? В обход. Скажешь?
    Было странно, что сержант вдруг перешёл на ты и просьбу свою излагал вполголоса с просительной интонацией.


Глава  16



   Вскоре я предстал перед капитаном. Огромный кабинет поражал своим великолепием, словно я находился не в казённом учреждении на допросе у полицейского чиновника, а в люксовой каюте на борту круизного лайнера. Всё вокруг оформлено в стиле, которому трудно подобрать название: тут вам и классика древних греков, здесь и роскошь эпохи
   Франциска I, а кое-где просматривались элементы средневековой культуры Японии. Много       картин. Особенно заметной была картина в духе импрессионистов: девушка в ярком зелёном  платье; босоногая, она стояла в луже и держала в руке яблоко; её мокрые волосы говорили о том,  что она попала под дождь, а  весёлый взгляд сообщал, что ей хорошо и радостно в том мире, где  её нарисовали.
        — Любите живопись? — приблизился капитан, человек примерно пятидесяти лет,       убелённый сединами обладатель пышных усов. Он курил трубку.
— Не очень, — ответил я. — Картины статичны. В них нет действия. Мне больше нравится кино, там всё движется, меняется.
— Наверное, большой любитель порнофильмов.
— Почему вы так решили?
— Движется, меняется, — передразнил он и перешёл в деловую тональность:
— Я капитан второго участка Исмы. Моё имя Сайорс… Сайорс, - повторил он, — чёрт, забыл дальше.
   Капитан обратился к двери и прокричал:
— Гил, напомни!
— О! —  послышался возглас сержанта  из коридора.
— Вот, — обрадовался капитан, — моё полное имя Сайорс О. Правда, вам его знать не обязательно. Вы преступник. Кстати, Гил, что он там натворил?
— Испортил объявление, — раздалось из-за двери.
— Плохо, — с красноречивым сожалением вздохнул капитан и снова обратился ко мне:      — Итак, вы согласны с утверждением, что вы настоящий преступник?
— Не совсем.
— Это как?
— В деле много спорных вопросов. А некоторые вещи мне совершенно непонятны. Всё-таки не нужно забывать, что я иностранец, нахожусь в вашем городе по частному делу.
    Капитан меня не слушал. Он подошёл ближе к двери и поинтересовался:
— Вы нашли дочь Бомжевича, Гил?
— Нет, — последовал ответ сержанта.
— Где она может шляться?
— Не знаю.
— Слушай, Гил, а что это вдруг случилось, что ты стоишь там за дверью и не входишь в кабинет?
— Инструкция.  Не могу нарушать.
— Что ж мне теперь вот так с тобой через дверь и разговаривать?
— Вероятно, да.
— Чёрт знает что! — возмутился капитан. — Дикость какая. Понапридумывают там, а я должен орать через дверь. Но, будем надеяться, что скоро всё поменяется и вернётся в норму. Приступим к допросу. Значит, вы преступник, вас доставили ко мне. Да, интересно, а каким путём вы шли, как вас привели?
— В обход, — ответил я, вспомнив о просьбе сержанта.
— Гил, ты слышал? — крикнул капитан. — Он говорит, что вы шли в обход.
— Нагло врёт. Мы прошли через Сомбур. Мы ведь не идиоты — тащиться через пять кварталов.
    Капитан с наслаждением затянулся из трубки, выпустил дым правильным колечком и спросил:
— Зачем вы соврали?
    Вероломство сержанта меня нисколько не смутило. Я уже привык ко всяким неожиданностям. Сейчас я беспокоился лишь о том, как бы поболезненнее отомстить.
— Вы знаете, капитан, ваш сержант замыслил злостную измену. Мне кажется, он от вас что-то скрывает. Он просил, чтобы я не рассказывал вам всей правды, которую знаю…
         — Стоп, — перебил он, — с этого момента начинаются ваши показания, я должен записать.
      Он прошествовал через весь кабинет, аккуратно водрузил свой толстый округлый бабский зад на кресло, похожее на трон, и вытащил журнал в полосатом переплёте. Полистав его, спросил:
— Ваше имя?
    Я помнил, что мы с Борей придумывали какой-то псевдоним, но я совершенно забыл, как он пишется и произносится. Более того, я и своё настоящее имя не мог вспомнить, поэтому сказал первое, что пришло на ум  — Уинстон.
— Черчилль, — добавил я неуверенно.
    Капитан сделал запись.
— Так вот, Уинстон Черчилль, длинное у тебя имя, долго писать, да уж ладно — привыкну.
Теперь ты самый обыкновенный преступник, церемониться с тобой никто не будет. Думаю, нужно кинуть тебя в тюрьму. Есть за что: испортил объявление, пытался оклеветать благородного сержанта. Но сначала я должен провести с тобой воспитательную беседу. Слушай.
     Он поднялся и, мерным шагом следуя по кабинету в моём направлении, начал.
— Ты должен запомнить, что мы никого не наказываем за преступления, а помогаем оступившимся и заблудшим исправить ошибки. У полиции города на текущий момент две важнейшие задачи, которые…
    Капитан взял со стола папку с надписью «Очень важный документ» и раскрыл её. Пару секунд он соображал, потом продолжил:
— Итак, две важнейшие задачи, которые заключаются в том, что их четыре. Первая и самая главная — борьба с кэхами и наркоманами. Ты не из них? Нет, не похож. И это тебя спасает от виселицы. Далее, вторая задача — борьба с маньяками и убийцами; третье — это борьба с воровством и поиски пропавшего добра. Господи, нам ещё искать эту чертовку — дочь Бомжевича. Как подумаю — волосы дыбом.
    Захлопнув папку, капитан бросил её на стол.
— Вы ничего не сказали о четвёртой задаче, — напомнил я.
— А-а, — небрежно махнул он рукой, — самая непонятная статья. Пишут в инструкциях, что нужно бороться со взятками и должностными преступлениями. А как с этим бороться?
— Ну как же, с этим нужно бороться всеми силами и всем обществом, — произнёс я расхожую фразу, которую не раз слышал по телевизору.
— Много ты понимаешь! Всеми силами. Если, допустим, я сам совершаю должностное преступление, то как мне бороться против себя?
— А вы не совершайте.
— Хо! Сказанул тоже мне. Не совершайте. Мне же выгодно его совершить. Понял? Вы-год-но. И что с этим делать?
— А меня, значит, вы хотите наказать всего лишь за то, что я испортил объявление?
— Да, хочу наказать, ибо не понимаю, какую выгоду ты мог с этого иметь.
— А может, мне заплатили.
— Кто? Если кто-то заплатил за это специально — он преступник, а ты его пособник. В таком случае, вам обоим  грозит виселица. Кроме того, тебя можно обвинить в распространении порнографии, так что лучше помалкивай.
    Насколько мне было известно, капитан не знал содержания той надписи, за которую меня арестовали. Сержант сообщил ему только о том, что я «испортил объявление».
— Интересно, почему вы решили, что я распространяю порнографию?
— О господи, да любого можно в этом заподозрить. Разве не так?
— Логично, — согласился я.
— Вот и не приставай ко мне! — капитан взорвался в гневе.
— А я и не пристаю.
— Всё! Иди, ты мне надоел. Много вопросов задаёшь. Иди.
— И куда же я пойду, — осторожно спросил я, не веря в искренность слов капитана, — если вы только что хотели посадить меня в тюрьму?
         — Иди куда хочешь, отпускаю, — надоел.
   Я хотел удалиться, пока он не передумал, но в дверь кабинета постучали.
— Кто там? — взревел со злостью капитан.
    Вошёл сержант и доложил, что капитана хочет видеть Вязькин с первого участка.
— Зови.
   Вскоре на пороге кабинета появился худой болезненного вида человек в гражданском костюме.
— Новости хреновые, — заявил он с порога.
— В чём дело?
— Наш дорогой Грамвер совершил новое преступление — ограбил антиквара.
    Затем  Вязькин посмотрел на меня и остолбенел. Я сразу понял, кого он во мне узнал.
— Ты что же это, поймал его? Ты поймал! Я его заберу, — Вязькин постепенно отходил от потрясения. Он требовал выдать мою грешную персону.
— Кого я поймал? — капитан не без таланта сыграл непонимание.
— Да Грамвера же!  Он стоит перед тобой, а мы его по всему городу ищем.
   Я приготовился к скандалу с печальными для меня последствиями. Но сложилось иначе.
После непродолжительной беседы на отвлечённые темы, — о погоде и футболе, — капитан выпроводил Вязькина. Потом он достал фотографию Грамвера (то есть, по сути, мой портрет) подошёл ко мне, прислонил фото чуть ли не к моему уху, чтобы иметь возможность получше сравнить.
— А вы похожи, — сделал он вывод. — Как это понимать?
— Совпадение, — ответил я, — всего лишь совпадение.
— Нет, — возразил капитан, — никакое это не совпадение. Думаю, ты на самом деле Грамвер. Ты попался на мелочи. Но все великие преступники попадались на мелочах. Ты великий преступник. Я знаю все твои дела. Конечно, я не оправдываю убийства, но твои ограбления, просто нет слов, грандиозны. Ты, несомненно, талантлив. Эх, и такого талантливого  человека хотят поймать и обезглавить! Но, успокойся, тебе повезло, ты встретил меня, и я могу предложить тебе сделку. Поверь, нам обоим она выгодна.
     И он предложил сделку, и она действительно содержала некоторую выгоду для меня, хоть я и не настоящий Грамвер.




Глава 17
 

   Карьера и деньги  —  вот две вещи, которые интересовали капитана О более всего. Он говорил об этом откровенно, без стеснения. Этот человек обладал задатками хорошего психолога и сумел заметить, что меня могут заинтересовать иные категории, — например, спокойствие.
   Я не хотел иметь проблем в отношениях с полицией. Будет  здорово, если они отстанут от меня раз и навсегда.
— Ну, такое, чтобы раз и навсегда гарантировать не могу, но обещаю, что на моём участке ты можешь чувствовать себя в полной безопасности.
    Капитан объяснил, что в полиции Гвинсила такой принцип: каждому участку ставится определённая задача, которая для него является важнейшей. К примеру, поймать Грамвера — это задача из задач для участка номер один района Исма. Для второго участка того же района, то есть для участка капитана О, поимка Грамвера тоже важна, но не до такой степени как поиск дочери Бомжевича.
    О показал мне инструкцию, где было видно, что поиск девчонки поставлен на первую позицию, а задержание Грамвера —  на седьмую. Если подчинённые капитана найдут дочь Бомжевича, капитан получает премиальные деньги и значительное повышение по службе.
Если будет задержан Грамвер, то деньги и повышение достанутся Вязькину, а капитану О просто скажут спасибо.
— Если не забудут, — добавил он, заканчивая пояснение.
— И чем же я могу помочь?
— У тебя есть талант, есть связи в преступном мире, в твоём распоряжении почти весь персонал второго участка, сержант Гил будет главным помощником. Найди дочку Бомжевича.
— А если я откажусь?
— А ты не отказывайся, весело сказал капитан.
  Я и не собирался отказываться от его предложения и задал вопрос, чтобы он не думал, что я так легко согласился.
— Хорошо, я займусь поисками девчонки, но за это, кроме всего прочего, прошу ещё об одной услуге: предоставлять мне информацию о ходе поисков Грамвера вообще и о его последнем преступлении у антиквара в частности, то есть я хочу знать о состоянии дел на соседних участках и в управлении полиции.
— Естественно, имеешь право знать, как идёт раскрытие твоих преступлений. Я предоставлю исчерпывающую информацию.
    Мы ударили по рукам. Я поближе познакомился с Гилом, тем сержантом, который меня задержал. С этого момента мы с ним становились компаньонами.
   Капитан порекомендовал ему переодеться в гражданское, что Гил исполнил незамедлительно, тут же изменив форму одежды. В две секунды с него исчезли погоны и нашивки, его форменный китель превратился в элегантный пиджак серого цвета, тяжёлые полицейские ботинки стали изящными чёрными туфлями, изменилась причёска, а фуражка куда-то улетучилась.
— Быстро он переоделся, — заметил я.
— Профессия обязывает, — не без гордости ответил капитан О.


Глава 18


  Дочь генерала Бомжевича звали Югинной. Она была, насколько я понял, свободолюбивой девчонкой с независимым и сильным характером. Как и всякая дочь высокопоставленного
чиновника, она была натурой избалованной. Во всю эксплуатировала непомерную любовь своего папочки, выколачивая с него деньги и подарки.
   Кроме того, любила она, помягче сказать,  хулиганить. Довольно много пила спиртного, курила. Из положительных её качеств можно назвать артистизм и, что меня очень удивило, хороший вкус. Она стильно одевалась, имела чувство меры, всегда выглядела, как сказал капитан О, «согласно моменту». Надо понимать так, что она никогда бы не пошла на светский приём в банном халате или ночной рубашке, хотя многие «звёздные» барышни  в Гвинсиле позволяли себе и  такое, пытаясь удивить друзей и публику.
    У Югинны хватало других причуд. Любила шумные компании. Она вообще считала, что девушка должна появляться в общественных местах только в сопровождении свиты молодых людей, коих должно насчитываться не менее четырёх человек. Иными словами, порядочную девушку со всех сторон окружают друзья, молодые люди, словно пажи, готовые в любой момент выполнять капризы своей королевы. Без этого эскорта из высокорослых мускулистых юношей она не выходила из дома. Они сопровождали её везде: на занятиях в университете, в магазинах, в поездках за город.
    Постоянного друга, жениха или возлюбленного у неё не было. Парни из её ближайшего окружения время от времени менялись. Назвать кого-то определённого любовником или женихом было просто невозможно.
    Югинна дважды исчезала из дома на длительное время. Когда-то её искали целый месяц, но так и не нашли. Она объявилась сама и спокойно рассказала папаше, что жила в цирке.
Познакомилась с клоуном, и ей в голову пришла сумасбродная идея, которую она и
воплотила в жизнь: стала ассистенткой клоуна в одном из весёлых аттракционов. Всем дружкам она приказала молчать, и они ловко запутывали поиски, пока сама Югинна, тщательно загриммерованная, каждый вечер в течение месяца с наслаждением исполняла роль клоунессы.
   Цирк уехал, Югинна вернулась домой. Бомжевич был доволен.
— И где только не искали, — с упоением говорил он, — во всех ресторанах, в казино, в гостиницах, а она,  милая моя шельмочка,  вот как всех провела!
    Он был рад, что дочь нашлась сама, и ему не пришлось выплачивать премии за поиски.
    В следующий раз она шалила серьёзнее. Пропала на три месяца. И не с каким-то добрым и весёлым клоуном, а с настоящим преступником, с маньяком-людоедом, который сидел в тюрьме за убийство шестерых девушек.
    Югинна помогла ему бежать. Они скрылись в дикой пещере на берегу живописного озера. Чтобы запутать следы, отправили Бомжевичу фото: убитая Югинна лежит на мокром асфальте в луже крови. Но полиция Гвинсила продолжала искать её тело и убийцу. Правда, никому не пришло в голову поискать за пределами города.
     И снова она появилась сама. В этот раз она молчала, никому ничего не рассказывала. По закону она была виновна в преступлении, так как помогла бежать маньяку. Её хотели судить. Но она молчала так убедительно, что многим показалось: девушка сошла с ума и потеряла способность говорить.
— Отстаньте от неё, не донимайте вопросами, — сказал тогда Бомжевич, — девочка пережила страшное потрясение.
    И от неё отстали.
    Чуть позже она поведала своим друзьям лишь о романтической стороне приключения, оставляя за кадром некоторые неприятные моменты своего сожительства с маньяком.
    Началось с того, что группа студентов, в которой училась Югинна, посетила городскую тюрьму. Учились они на юристов, посещение тюрьмы входило в план занятий, что-то вроде практики. Разгорелся спор на тему: можно ли в короткий срок — за пару месяцев — полностью изменить мировоззрение преступника; например, маньяка-изверга превратить в скромного смиренного гражданина?
    Поскольку Югинна на своём факультете была девушкой видной и авторитетной, то не стоит удивляться, что она оказалась в числе зачинщиков спора. В пылу словесной перепалки она пообещала: дайте мне вашего маньяка, и я его перевоспитаю в считанные дни. Спор этот ни к чему конкретному не привёл. Молодые люди пошумели, покипятились, дали выход эмоциям и, — уже примерно через пятнадцать  минут никто о теме спора не вспоминал. Только для Югинны бурное обсуждение не прошло бесследно.
    Беседа с заключённым маньяком  — это её практическая работа. Ей предстояло сдать зачёт по данной теме. И вот девушка входит в камеру преступника, задаёт ему несколько стандартных вопросов, получает стандартные ответы, преподаватель ставит зачёт, поздравляет её с успешным окончанием семестра. Казалось, на этом всё и должно завершиться. Но факт оставался фактом: ровно через неделю студентка юрфака, дочь крупного полицейского чиновника помогла опасному преступнику бежать из тюрьмы.
    По словам Югинны, они с маньяком очень мило провели три месяца на берегу озера.
Жили как дикие люди, ловили рыбу, варили её на костре. Общались как добрые друзья. Она не напоминала ему о преступлениях, он был деликатен и заботлив. Она верит, что смогла изменить этого человека к лучшему, он больше никого не задушит, никого не съест. Расстались они по-хорошему: она дала ему денег, фальшивый паспорт.
   И вот теперь эта девушка, в характере которой причудливым образом переплелись душевная доброта с некоторым нахальством, романтичная утончённость с высокомерием,
смелость с наглостью, — она снова пропала. Странная девица вновь ушла из дома.
— От неё можно ожидать чего угодно, — инструктировал меня капитан О. Из чего следовало, что искать её тоже можно где угодно. Такие поиски могли продолжаться непомерно долго.
И меня это устраивало.
Я решил не возвращаться в офис и остаться в Гвинсиле на ночь. Я собирался искать двух девушек: Инглис и Югинну.


Глава 19


   Каюсь, что в какой-то момент времени Югинна стала представлять для меня больший интерес, нежели Инглис. Такая экстравагантная девушка, которая способна провести три месяца в обществе опасного преступника, показалась мне более живой и колоритной личностью, чем та, которую с неимоверными трудами выдумывал я сам.
   Вскоре я немного поостыл, понимая, что имею дело с хитроумной программой окна, от которой можно ждать любых фокусов и не всегда добрых шуток. Я хладнокровно заставил себя принять простую истину: капитан О, как и Югинна, как и сам город Гвинсил — всё это лишь детали, составные части общего плана, в основе которого лежит моя фантазия.
   Я могу выключить этот мир, если он чем-то прогневит меня, создателя. Находясь в Гвинсиле, я имею дело не с людьми, а с образами людей, с куклами, с которыми веду игру,-
смешную и глупую игру в этом вымышленном мирке.
   Мысль о том, что и сам я стал частью этого мирка, была мне неприятна, поэтому я решительно отметал все сомнения и страхи, постоянно убеждая себя в своём величии, могуществе и силе.
   Я вполне мог послать ко всем чертям капитана с его просьбами и предложениями, но не сделал этого исключительно по той причине, что сильно заинтересовался своей игрой, принял её правила и теперь с любопытством ждал продолжения.
   Внимательно выслушав инструктаж капитана О, мы с Гилом покинули здание полицейского участка и отправились на поиски Югинны. Вернее, мы направлялись в гости к некоему  Бадрису  Бегису, одному из многочисленных приятелей девушки.
    Мой славный город продолжал удивлять буквально на каждом шагу. Я становился свидетелем непонятных явлений. Сгорбленная старушка в широкополой шляпе находилась в двух шагах от нас. Она шла нам навстречу и, казалось, хотела о чём-то спросить, но исчезла. Просто исчезла.
— Гил, ты видел старуху?
— Нет, — спокойно отвечает мой спутник.
— Но ты не мог её не заметить, ты ведь почти столкнулся с ней нос к носу!
— Забудьте, — советует он.
   Но я не могу забыть и продолжаю расспросы:
— Что это было? Она исчезла, пропала, растворилась в воздухе. Что с ней случилось, часто здесь такое происходит?
— Не забивайте голову ненужной информацией, — монотонно отчеканил Гил.
    Дельный совет. Но, что мне делать, если в голове перемешалось всё подряд: мысли о девушках, мысли о делах, обрывки мыслей о законодательстве, о полиции, некстати вспомнился консультант Боря, потом ограбление антиквара, — как в этом сумбуре отделить полезное от бесполезного, нужную информацию от ненужной.
    Я постарался продумать предстоящую беседу с Бегисом, но на ум ничего не шло. Слишком мало я знал об этом человеке. Он студент. Живёт у своих родителей. Единственный сын в семье. Маменькин сынок. Гил знает о нём чуть больше — ему известен адрес Бегиса. Если нам повезёт, то мы застанем его дома, а если нет — тогда будем искать, искать, искать.
— Вот он! — Гил остановился и вытянул руку вперёд, указывая на совершенно пустое место.
— Кто там? — я никого не видел.
— Бадрис Бегис переходит улицу. Скорее за ним, — поторопил меня Гил, — мы же упустим его.
Гил побежал. А я всё никак не мог заставить себя прибавить шаг, так как не видел смысла в погоне за пустым местом.
— Стоять, Бегис! — орал сержант, словно гнался за опасным преступником, а не за скромным  свидетелем.
   Я не стал вмешиваться в этот странный процесс и остановился. Если Гил видит Бегиса, то он его догонит и приведёт ко мне. Сержант исчез из поля зрения, и я остался в полном одиночестве. На улице не было ни души.
   От нечего делать стал рассматривать вывески и витрины. На противоположной стороне улицы красовалось: «Ткани у Тани». Далее располагался магазин игрушек, на витрине которого стояли метрового роста, если не выше, куклы – все почему-то в военной форме. Чуть правее от вывески магазина игрушек сияла надпись: «Явная проституция». Трудно было понять назначение этой вывески, ведь под ней ничего не было: ни двери, ни окна,  совсем ничего, кроме сплошной кирпичной стены.
   Затем следовал магазин автозапчастей, потом офис адвоката, кинотеатр,  — а дальше мне плохо было видно. Я повернулся и стал читать вывески на своей стороне. Оказалось, что я стоял рядом с заведением «Пельменики – вареники». Дальше находился парфюмерный магазин. За магазином — бар с названием «Вагул». Вспомнилось, как дворник рассказывал, что в этом баре собираются кэхи — существа без души.
   Я подошёл ближе: массивная дубовая дверь, над ней висит декоративный светильник под старину и маленькая табличка с текстом, сообщающим о том, что бар является лучшим в городе и предоставляет развлечения на любой вкус.
   Я не верил дворнику. Не думал, что в баре могут находиться какие-то особые существа. Я не доверял тексту таблички — обычная реклама. Такие заведения всегда преувеличивают свои достоинства. Я вошёл в бар просто от скуки, не предполагая задерживаться там надолго, у меня и денег не было, — хотел заглянуть туда, чтобы увидеть, каковы они вообще, бары Гвинсила.





Глава 20



    Открыв дверь, я вошёл в узкий коридор. Там меня встретил низкого роста толстенький человек в красной панаме, военном френче, в брюках с лампасами.
— Вы пришли, вот и хорошо, — радостно сказал он, — а я тут и за швейцара, и за хозяина. Проходите, проходите прямо, там дальше ступенька, осторожнее.
— А где же бар? — спросил я.
— Внизу, спускайтесь, вас там ждут.
    Я спустился вниз по винтовой лестнице и оказался в довольно просторном зале, где, кроме бармена, находились ещё человек десять посетителей. Разные люди, различных возрастов – от самых юных до престарелых; были женщины. На обычных столах стояли обычные бутылки, рюмки, бокалы. Я видел самый обыкновенный бар и, будь моя воля, никогда не назвал бы его лучшим в городе. Забегаловка среднего уровня. Хотя не спорю, возможно, эта забегаловка и есть лучшая. Что тогда говорить об остальных?
    Я хотел уйти и уже поднялся на ступеньку, как меня остановил зычный голос одного из посетителей.
— Вы уходите?! Вот это миленькое дело. Ребята, он собрался уходить! Не успел появиться, как сразу хочет нас покинуть. А мы, дураки, ждём, а мы спорим — зайдёт ли сюда наш дорогой хозяин или нет? — человек, который это говорил поднялся из-за столика, в правую руку взял бутылку шампанского, в левую – пустой бокал и направился в мою сторону.
— Что же вы растерялись? Стоит, стесняется, посмотрите на него, — продолжал говорить он, — ведёт себя так, будто он не у себя дома. Да проходите же сюда. Или вы думаете, что я буду за вами гоняться?
— Видите ли, я не совсем понимаю, что здесь происходит. Похоже, я просто ошибся дверью. Я вовсе не собирался в бар.
— Ой, скажите ещё, что у вас нет денег на выпивку, и мы будем громко смеяться.
    После этой реплики посетители бара действительно засмеялись. Они смеялись по-доброму, от души, и этот смех совершенно меня не злил. Видимо, в баре «Вагул» существовали какие-то нормы, принципы и правила, которых я не понимал, но я чувствовал, что посетители не враждебны ко мне. Человек с бутылкой шампанского смеялся громче всех. Его щёки так забавно тряслись, что и мне стало весело.
    Потом началась неразбериха: люди подходили ко мне, протягивали руки в приветствии, что-то говорили, представлялись, но я не запоминал имён. Одна из дам чмокнула меня в щёку и тут же принялась вытирать с неё помаду, принося извинения.
    Запомнилось, что бармена звали Володя, а человека с шампанским Львом Николаевичем.
— Лев Николаевич, Лев Николаевич, — доносилось с разных сторон, — похоже, вы ошеломили нашего гостя, нельзя же так.
— Какого гостя? — гремел в ответ Лев Николаевич. — Это он гость?! Да он здесь хозяин. Вы забываете, что он хозяин. Это мы гости.
— Позвольте спросить, — молодой человек в джинсах и широкой рубахе в крупную клетку тронул меня за рукав, — вы, если не ошибаюсь, из начинающих?
— В каком смысле? — не понял я.
— Ну, как бы это, вы не очень хорошо разбираетесь в программировании.
— Сказать откровенно, я совсем не разбираюсь в программировании.
— Это заметно, — он чему-то обрадовался, — я сразу это понял, как только вошёл в Гвинсил. Во-первых, у вас очень слабая защита. Коды вашей программы я взломал буквально за пять минут.
— Коды?!
— Ну да, защиту программы. Она оказалась настолько примитивной, что я вошёл в город без проблем, хотя готовился к трудностям.
— Подождите, вы хотите сказать, что проникли, то есть вошли в мой город так же, как и я сам? И все, кого я здесь вижу…
— Все мы ваши гости — совершенно верно. Здесь очень много хороших специалистов. Например, Лев Николаевич, как видите, пользуется всеобщим уважением; есть у нас и Семён Петрович, он сейчас наверху.
— Такой, в красной панаме? — догадался я.
— Да, это он, вы не могли его не заметить. Талантливый человек. Представляете, он в своё время занимался усовершенствованием программ для крупных научных вычислительных центров и доработал бейсик, приспособив его к персональным компьютерам. Чуть позже Бил Гейтс в Америке сделал то же самое. Если бы Семён Петрович жил в Штатах, он стал бы миллионером, а тут получил премию в сорок рублей и до сих пор считает, что не сделал ничего значительного, лишь внёс небольшое рацпредложение. Институт, в котором он работал, разорился —  разворовали. Семёна Петровича вышвырнули на улицу за год до пенсии. И он работал этот год не то электриком, не то сантехником. Ушёл на пенсию, распродал всё, что там у него было, чтобы купить хороший компьютер. И даже его он усовершенствовал так, что, прямо скажу, Семён Петрович сейчас обладает  компьютером с возможностями крупной вычислительной системы. Он решал какие-то свои задачи и случайно, как он говорит, набрёл на ваш город и ради развлечения взломал ваши коды. Вы знаете, ему здесь так понравилось, что он решил не возвращаться обратно. Но странно, в нашем баре он выбрал для себя амплуа клоуна, шута, скомороха какого-то. Не могу понять. Гений в роли клоуна — этого никак не пойму.
    Семён Петрович спускался по винтовой лестнице.
— Вот и он сам, — сказал мой собеседник, — поговорите с ним и узнаете много интересного.
— Вы уже со всеми познакомились? — поинтересовался Семён Петрович, поравнявшись  с нами.
— Со всеми, —  ответил я, — правда, не все имена запомнил.
— Хе-хе, — усмехнулся старик, — это бывает, не всё сразу. Вам налили шампанского?
— Ещё не успел, Сеня, — гаркнул у меня над ухом Лев Николаевич, — ты видишь какая встреча, все накинулись на бедного парня, терзают его расспросами, не дают подойти.
   Он наполнил бокал и протянул его мне. Я чувствовал, что надо сказать что-то вроде тоста, но не нашёл достойных слов и, поднимая бокал, промямлил:
— Рад вас видеть, ваше здоровье, — после этого я осушил бокал до дна, мне уже несколько часов хотелось пить.
   Напиток оказался невкусным, я невольно скривился.
— Не понравилось, — заметил Семён Петрович.
— Хорошо, — соврал я, — всё нормально, просто я давно не пил.
— Если будут пожелания по вкусам, не стесняйтесь, говорите прямо, — посоветовал Лев Николаевич, — мы доведём до ума любой вкус. Мы  с Семёном Петровичем любим ставить эксперименты со спиртным.
— Кстати,  у вас в городе плохой спирт, — встрял в разговор мой собеседник в клетчатой рубахе.
— Валера, не судите строго, мы это место в программе ещё доработаем, — успокоил его Семён Петрович. — Качество спирта можно улучшить так, что не отличите от настоящего. Ассортимент напитков разнообразим. Что у нас сейчас? Только виски, водка и коньяк. Вот ещё, правда, шампанское разработали. А ведь можно придумать вина, коктейли, сколько есть интересных рецептов настоек и наливок. Нам просто надо успеть все эти рецепты перевести на программные языки. Работы много. Жаль, что никто не хочет помогать. Вот вы, например, Валера, не хотите заниматься напитками.
— Я, Семён Петрович, с удовольствием, но специализация у меня, знаете, другая. И там тоже много работы.
— По девушкам твоя специализация, знаю-знаю, — подмигнул ему Семён Петрович.

Глава 21

      
    В баре «Вагул» собирались хакеры. Любители гулять по компьютерным сетям. Люди разных возрастов и профессий, они часто заходили  сюда, в мой Гвинсил. Многим он понравился, но некоторые гости критиковали его на чём свет стоит. Ругали фирму «Занескол»  — мне казалось, ругали не без оснований.
    Хакеры есть хакеры. Я немного знал психологию этих людей. Встречался с ними, были такие среди моих знакомых. Я их не понимал, когда они переходили на сугубо профессиональный язык, когда начинали говорить о памяти в столько-то мегабайт или о быстродействии программ и процессоров, о достоинствах тех или иных поисковых систем. Они общались на своём особом языке, и если этот язык был для вас в диковинку, то к вам относились с некоторым высокомерием. Человек, который мало что знал о мегабайтах, или не понимал значения терминов, выглядел в их глазах презренным тупицей.
    Себя они всегда считали умными людьми. В моём же понимании они были больными. Я всегда относился к ним с жалостью, примерно так же, как к наркоманам. Мне нравилась только одна черта в характерах этих людей — свободолюбие. Оно проявлялось у всех без исключения, с кем я был знаком. Эти люди не терпели зависимости в каких-либо формах. Например, ненавидели зависимость от начальства, от жизненных обстоятельств, от предписаний и инструкций.
    Хакер – это нарушитель. Смысл существования хакера заключён в том, чтобы доказать всем крючкотворам и бюрократам: человек свободен, личность независима, а значит, талантливый всегда сможет обойти любые препятствия. Для хакера нет понятия «нельзя». Что там нельзя? Грабить банки с помощью компьютера.  Не волнуйтесь, хакер обязательно попытается ограбить банк. Нельзя вводить вирусы в программы? Хакер займётся разработкой нового вируса и запустит его в сеть, чтобы показать уязвимость и несовершенство современных программ.
   Что там ещё? Ах, нельзя входить в город Гвинсил. Конечно, ведь это частная программа и фирма «Занескол» гарантирует её неприкосновенность. Именно это и привлекает хакеров — возможность обойти защиты и разгадать коды, взломать программу. Плевать хотел хакер на инструкции фирмы.
   Я перезнакомился со всеми гостями, открыл для себя много нового и пришёл к выводу, что в баре собрались типичные хакеры. Взломщики, мелкие жулики или бандиты, - можно их называть как угодно. Преступники компьютерного века. Своеобразные пираты. Несомненно одно: все они люди интересные, неординарные личности.
    Но по большому счёту, ситуация, в какую я попал, была неприятной. Представьте себе, вы приходите в свой дом и застаёте там шайку разбойников, воров, взломщиков, которые проникли к вам наглым образом, сидят у вас, пьют коньячок, приветствуют вас двусмысленными издёвками типа: «Укрепляй двери, дружище, у тебя слабая защита.»
    На первый взгляд могло показаться, что посетители бара ничего не украли и никого не ограбили. Их проникновение в Гвинсил — безобидное развлечение интеллектуалов. Но на самом деле они грабили меня. Я оплачивал «Занесколу» те объёмы памяти, которые были задействованы в программе окна. И если моё пребывание здесь стоило дорого, то можно представить, в какую сумасшедшую сумму обходились мне эти милые гости.
    Кроме того, они вмешивались в мою программу. Изменяя и перекраивая её без малейшего стеснения. Конечно, программа города Гвинсила была настолько обширна, что даже усилия десятков хакеров не могли изменить её принципиально. Город уже давно жил своей жизнью, по своим законам. Но мне становилось как-то не по себе от некоторых замечаний и предложений гостей.
— Хотите, мы откроем у вас новый игорный дом, где будут играть не на деньги, а на женщин? —спросил юный хакер Сержик.
— А вам не надоел вид проспекта Галлюцинаций — эти дурацкие двухэтажные домики? Мы можем построить там крутейший небоскрёб.
    Мои  уважаемые гости печатали деньги Гвинсила — дугары.  Те самые вожделенные дугары, коих мне так не хватало.
    Мои финансовые проблемы были решены тут же: Семён Петрович вручил мне пачку с тысячей дугаров.
— Больше, к сожалению, нельзя, — сказал он, — мы ведь имеем совесть и не хотим разорить ваш город, поэтому деньги выдаём по мере острой необходимости.
— Кстати, я давно предлагал изменить дизайн стодугаровой купюры, — снова вмешался в разговор Валера.
    Бороться с хакерами бесполезно. Можно что-то предпринять против одного или двоих, но сделать что-либо против самого явления хакерства невозможно. Они способны проникать всюду, они вездесущи. И даже если я смогу каким-то невероятным способом выгнать из города именно этих, которые сейчас донимают меня своими вопросами, то я не уверен, что спустя пару дней здесь не появятся новые хакеры, другие, - и они тоже будут задавать вопросы, давать советы и, вполне возможно, будут вести себя гораздо развязнее и наглее.
   Знакомясь с посетителями бара, я уже знал, что не стану действовать против них и не буду поднимать лишний шум. Это занескольцам я должен предъявлять претензии за то, что они продали мне такую слабозащищённую программу.
    Здесь,  в Гвинсиле, в моём городе я хотел решать все проблемы тихо и мирно, избегая скандалов и потасовок, а в хакерах из «Вагула» надеялся обрести союзников и помощников.
    Семён Петрович кое-что знал о моих приключениях.
— Не доверяйте полиции, — твердил он, — и вообще вы зря связались с поисками дочери Бомжевича. Программа вашего окошка работает нестабильно, часто даёт сбои, вы рискуете, берёте на себя непосильные обязательства, пытаетесь решать задачи, которые могут завести в тупик и погубить всю программу. Вместо того, чтобы развлечься, пройтись по магазинчикам, по кабакам, посидеть в баре, покататься на пароходе, погулять в парке, — вы втягиваетесь в мало кому понятную полудетективную историю. Зачем вам это нужно?
—  Я хотел найти свою девушку.
— Вот и найдите её. Гуляйте с ней. Почувствуйте себя вальяжным туристом, пройдитесь по музеям, о барах я говорил, — да мало ли в городе развлечений.
— Но где её искать? Похоже, вы мой город знаете лучше меня, так и помогите.
— Поможем, — уверенно пообещал Семён Петрович.
    Я был доволен. Именно этого я и добивался: использовать информированность хакеров в поисках  Инглис. Семён Петрович обратился к присутствующим с просьбой.
— Господа, нашему го… хозяину необходимо узнать о девушке. В пять вечера какой-то тип увозит её из района памятника, затем они едут по улице Раз Дольная, далее следы теряются. Её зовут Инглис.
— Какой у неё цвет волос? — спросил Сержик.
— Блондинка, —  ответил я.
— Я знаю всех блондинок в Исме. Среди них нет  никакой Инглис. Это честно — я знаю всех. Не надо думать, что я бравирую. Просто я люблю блондинок, а в вашем городе их не так много.
— Может быть, она живёт в Сомбуре? — спросила хакерша Леночка.
— Возможно, — смутился я, мысленно со стыдом признавая, что не удосужился уточнить место жительства Инглис.
— Что же вы поселили свою возлюбленную в таком злачном районе, — сказала Леночка с укоризной, - ведь могли же дать ей хорошее образование, сделать карьеру, дать большие деньги, ведь могли…
— Как-то не получилось, не успел, — оправдался я.
— Знаете, я была о вас лучшего мнения.
    Я чуть было не нагрубил этой Леночке, чтобы не лезла в мои личные дела, но положение спас Семён Петрович.
— Кажется, Шурик знает, — прошептал он мне на ухо.
Подошёл Шурик — толстый пузатый мужчина неопределённого возраста в белой футболке с жёлтым слоном на груди.
— Я точно не уверен, — сказал он, — есть пивная на углу бульвара Оплошности и проспекта Диких коммунистов, её хозяин разъезжает на «Понтиаке», часто бывает там с блондинкой. Её имени я не знаю, а хозяина зовут Юрик; мы с ним пили, нормальный мужик, я могу справиться у него.
— Это далеко отсюда?
— Нет, не очень. Просто его сейчас может не быть на месте.
— Проведите меня в эту пивную, я дождусь хозяина и сам поговорю с ним.
— Да без проблем, господи. Я вас провожу. Только не могу обещать, что подруга Юрика именно та девушка, которую вы ищите.
— Ничего страшного. Если это не она, я буду искать дальше. Короче, не будем терять времени, проводите меня к пивной.
— Давайте выпьем за то, чтобы вам повезло, — Лев Николаевич протягивал бокал.
    Я не хотел пить и вежливо отказался.
— Зря, — сказал Лев Николаевич, — удачи не будет.
— Будет, — уверенно ответил я. — А вы, пейте сами эту гадость.
— Вот тут вы правы! — оживился он. — Гадость неимоверная. Однако, пьем её, пьем голубушку.
   Он опрокинул бокал и выпил его содержимое. Я торопился к выходу, увлекая за собой Шурика.
— Да не сердитесь вы так, — громыхал нам вдогонку голос Льва Николаевича, — я ведь искренне желаю вам удачи. Честное слово, от души хочу, чтобы вам повезло. Правда, реально помочь не могу. Не знаю этой вашей девушки, не встречал. Уж извините, не интересовался я всякими блондинками.
— Саша, идёмте скорее, — поторопил я Шурика и сам поспешил покинуть бар, не желая  больше слушать беспредметную болтовню Льва Николаевича.
     На улице мы встретили Гила.
— Задержать Бегиса не удалось, — доложил он.
— Почему?
— Оказалось, я ошибся и погнался за человеком, имя которого Мозель. Очень похож на Бегиса.
— Чёрт с ним, с Бегисом. Гил, скажи, ты знаешь пивную на углу бульвара Оплошности и проспекта Диких коммунистов?
— Знаю. Это «Снежинка».
— А с владельцем не знаком?
— Юрик Лодер. Кто же его не знает, почти вся полиция там пьёт.
— Я чувствую, что вы можете обойтись без моей помощи, — догадался Шурик.
— Да, похоже, так и есть, — я был даже рад, что появился повод отказаться от услуг хакера, — извините, Шурик, я вас напрасно побеспокоил.
   Обменявшись формальными любезностями, мы простились с Шуриком, после чего я обратился к Гилу:
— Скорее идём в «Снежинку», я хочу застать владельца на месте, нужно срочно с ним поговорить.
— По заданию мы должны искать Бегиса, — словно автомат отчеканил сержант.
— Мы будем его искать, но сначала поговорим с Юриком.
— Это нарушение.
    Спорить с Гилом было трудно. Он не признавал никаких моих доводов и аргументов, грозился доложить капитану о нарушении инструкций.
— Мы идём в «Снежинку», чтобы найти там Бегиса, — выпалил я последнее, что мог придумать. Это возымело успех: сержант часто-часто заморгал, приоткрыл рот и задумался.
— Только что стало известно, что Бегис проводит время в «Снежинке», — добивал я его железной логикой.
— Тогда понятно, — сдался он, — тогда мы идём в пивную.


Глава 22

   
    Пиво полезно и питательно! — такая надпись красовалась над входом в бар «Снежинка». Самого названия бара я не увидел нигде. Должно быть, его заменяла выполненная из пенопласта огромная снежинка, которая висела чуть повыше сообщения о пользе пива.
    Гил буквально вломился в помещение и с пристрастием стал допрашивать  бармена.
— Где хозяин, когда будет, Бегиса знаешь?
    От такого града вопросов бармен был ошеломлён и напуган.
— Что-нибудь выпьете? — неуверенно спросил он вместо ответа, следуя чисто профессиональной привычке. Как ни странно, своим вопросом он заметно успокоил сержанта.
— А что у тебя есть? — поинтересовался Гил.
    Прозвучал ответ из названий напитков.
— «Барабан», «Гаечный ключ», «Иголка», «Вентиль»…
— Нам с господином по «Вентилю», — распорядился Гил и важно добавил: — только всё бесплатно, мы из полиции.
   Меня смутило, что в баре совершенно не было посетителей, — ни одного человека. Всё свободно, ни один столик не занят. Возле стойки нет привычной суеты. Обычно такое затишье характерно для утренних часов, но мы-то подошли уже в начале вечера.
— Клиенты вас не жалуют, — посочувствовал я.
— Они внизу. Там у нас ещё один зал — просторный и в нём можно играть.
— Играть?
— Да, игровой зал. Карты, рулетка.
— Это законно? —  строго спросил Гил.
— Вполне законно. Хозяин купил лицензию. Вот ваш «Вентиль».
    Напиток имел ярко-оранжевый цвет и сильно вонял рыбой. Я не смог это пить, а Гил осушил бокал залпом да ещё причмокнул от уодовольствия.
— Хороший вентиль, — похвалил он.
— Может, напишите свой отзыв в книгу посетителей, — предложил бармен.
— Давай книгу.
    Бармен притащил здоровенный журнал в синем переплёте. Открыл его на нужной странице и положил перед нами. Гил надолго задумался.
— Что им написать? — обратился он ко мне за помощью.
— Напиши коротко: понравился, мол, напиток, бармен подтянут, вежлив и внимателен, прекрасное обслуживание, непременно зайдём сюда ещё.
    Бармен просиял от удовольствия. Гил размышлял.
— А когда мы зайдём сюда ещё? — неожиданно спросил он.
— Когда-нибудь, когда будет время. Думаю, точную дату писать не стоит.
    Гил поднял голову, устремив взгляд в потолок, ещё немного подумал и вывел нестройными каракулями: «Здеся пиво хорошее, а бармен тоже не дурак».
— Спасибо, — поблагодарил бармен и вопросительно посмотрел в мою сторону: — А вы ничего не хотите написать?
    Я решил, что у меня нет оснований для отказа, поэтому тоже оставил отзыв: «Всё хорошо. Мне понравилось!». Ниже я поставил дату, а чтобы не упоминать своё имя, подписался так: Случайный гость.
   Затем я пробежал глазами по странице с более ранними отзывами. Запомнился один:
                «Чтоб не сдохнуть от тоски,
                Пейте пиво, мужики!»
   Удивляла подпись под этим двустишием  —  Лев Николаевич.
   Вот как. Значит, он был среди посетителей этого заведения. И я с любопытством принялся перелистывать книгу отзывов.
    Кроме Льва Николаевича, своими впечатлениями о посещении бара «Снежинка» делились и Сержик, и Леночка, и Семён Петрович. Практически половина книги была заполнена отзывами моих друзей хакеров. Показалось подозрительным, что там, в «Вагуле»,  только один признался, что имеет понятие о «Снежинке».
— Вас что-то заинтересовало? — отвлёк меня бармен.
— Люблю читать подобные книги. В них много смешного.
— Вы это верно заметили — много смешного. Просто не все наши посетители могут осознать важность книги отзывов, не все способны сохранить серьёзность, вот и пишут иногда шутки, анекдоты, рисуют карикатуры. Но больше всего меня бесит, когда записи делают люди, которые не являются посетителями.
— Как же это? — искренне удивился я.
— Да очень просто. Человек не зашёл к нам, ничего не купил, не выпил, а отзыв пишет. Главное, не отзыв даже, а глупость какую-то. Посмотрите, что появилось после вашей записи.
    Я открыл страницу, где только что расписался. Мой отзыв уже не был последним. Сразу после слов «Случайный гость»  крупными печатными буквами было выведено:  «Я здесь была, всё видела, здесь ела и пила. Алефтина.»
    Ниже следовал стихотворный комментарий некоего Михаила из Пятигорска:
                Пей, красавица!
                Что, не нравится?
                Ну и дура ты, красавица.
    Вездесущие хакеры. Для них в этом городе не было ничего святого. Всё! Я пообещал себе, что с этого момента перестану воспринимать всерьёз какие бы то ни было надписи и вывески города
Гвинсила. Здесь нельзя ничего читать и писать. Нельзя верить надписям — их содержание может измениться прямо на глазах.
    Я со злостью захлопнул книгу. Настроение было испорчено. Появилось желание покинуть бар, уйти из города, вернуться в офис и выключить программу. Она потеряла смысл.
    Пошлятина вечна. Пошлость проникает всюду. Какой смысл в творчестве, в создании чего-то нового, какой смысл в возвышенных идеях? Пытаешься придумать красивый город, населённый прекрасными людьми, — и тут в его судьбу вмешиваются. Какой-то хакер опошляет идею, приписывает людям свойства подонков, оставляет надписи, которые противно читать.
Они могут сказать: всё должно быть реалистично, как в жизни. Но я хотел сделать город идеальным, лишить его всех недостатков нашей обыденной жизни.
    Во что они превратили мой город? В помойку!  Буквально сливают сюда все отходы, всю грязь нашего мира. Вид из окна, который я создавал с таким трудом  — это все тот же вид на мусорные баки. Внутреннее содержание этого города, его идея — это гниль. Вконец прогнившая мораль. Зло, обман, несправедливость — вот что торжествует в моём городе.
    К чёрту! Он мне надоел, Гвинсил с его причудами. Мне никого не жаль. Я выключу эту столицу хакеров!


Глава 23

 
— Вот и наш хозяин,  — сказал бармен, чем отвлёк меня от грустных размышлений.
    В зал входил Юрик Лодер. Следом за ним шла Инглис — низко опустив голову, вся в слезах.
— Делай что угодно, мне надоело, — орал на неё Лодер, — если хочешь, иди домой, всё! C меня хватит. Вечные капризы, вечное недовольство. Вот у Годвила подруга – милое дело. Душа радуется. Любо посмотреть. Марилка. Она всегда улыбается, не спорит, послушна, отлично понимает юмор.
    Заметив нас, Юрик остановился и вопросительно посмотрел на бармена.
— Эти господа ждут вас, они из полиции, — объяснил тот.
— У меня все лицензии оплачены, — обратился к нам Юрик.
— Мы не по поводу лицензий, — успокоил его Гил, — хотя и это следует проверить. Но сегодня нас интересует один тип — Бадрис Бегис. Вы знаете такого, он бывал у вас?
— Посмотрите записи в книге отзывов. Обычно все там расписываются. Мне, знаете ли, самому трудно запоминать каждого посетителя.
— Спасибо за совет, мы так и сделаем, — Гил снова открыл книгу.
— Если понадоблюсь, то я внизу, — предупредил Юрик и, обернувшись к Инглис, спросил:
— Ты идёшь?
— Нет.
— Учти, я тебя отвозить не буду.
— Сама доберусь, — резко ответила она.
— У меня к вам просьба, сержант, — попросил Юрик, — когда закончите дела, проводите юную особу домой, а то ведь сами знаете, как у нас опасно на улицах по вечерам.
— С удовольствием проводим, — на лице Гила появилась глупейшая улыбка.
— Что?! — возмутилась Инглис. — Ты хочешь, чтобы меня провожали полицейские? Меня – полицейские! Как какую-нибудь суку будут провожать подлецы полисы, и ты спокойно им это предложил.
— Всё, всё, всё, слушать ничего не желаю. Ты меня сегодня уже задолбала.
    Она умолкла, достала из сумочки зеркало, утёрла слёзы. Затем она подошла к стойке, приветливо кивнула бармену, улыбнулась и заказала напиток с названием «Сперма героя».
— Гарик, если бы ты знал, как я устала! — пожаловалась она.
    Бармен с невозмутимым видом готовил загадочную смесь.
— Мужчины такие сволочи, — продолжила Инглис.
    Бармен не реагировал. Гил от удивления приподнял брови. Мне эта фраза понравилась, я догадался, что столь мудрое замечание адресовано Юрику. После короткой паузы она вдруг добавила:
— И женщины тоже. Эту шлюху Марилку я когда-нибудь прибью. Пытается отбить у меня Лодера. Ты представляешь, Гарик?
— Случается, — отозвался он.
— Она и умница, и красавица, и весёлая, — ты слышал? Стерва! А твой хозяин  — подлец. Ты видел, как он себя ведёт, а как он орал на меня, слышал?
    Коктейль был готов. Инглис тянула напиток через трубочку с некоторой жадностью. Гил закончил просмотр книги.
— Бегиса тут не было.
— Жаль, — равнодушно сказал я, чувствуя, что надо хоть что-то сказать.
— Мы потеряли время, — сокрушался Гил, — и я вообще не пойму, зачем мы сюда притащились. Бегис наверняка дома. Я знаю адрес. Нам нужно было сразу пойти к нему.
— Успеем, Гил, не переживай.
    Я не мог думать о Бегисе. Моим вниманием  полностью овладела Инглис. Внешне она сохраняла те черты, какие я в своё время ей приписал. Внутренний мир этой девушки был для меня загадкой, тайной. Её лексикон резал слух, её поведение было, сказать помягче, несколько свободным. Она материлась, не стесняясь присутствием трёх мужчин. Она курила.
— Подай книгу, Гарик, я напишу отзыв, — повелительным тоном распорядилась она, глаза её помутнели, язык слегка заплетался, она достаточно сильно опьянела.
    Гарик повиновался: подвинул книгу, открыл, протянул авторучку. Инглис взглянула в нашу сторону и улыбнулась, некрасиво и зло. Она быстро что-то написала, резко поднялась и направилась к выходу. Книга осталась открытой. Сгорая от любопытства, я заглянул в неё, чтобы прочесть отзыв. Мой жест был неосознанным, просто меня интересовало всё, что относилось к Инглис, — и её почерк в том числе.
«Полисы пидоры», — гласила последняя запись, поражая не столько нецензурщиной, сколько бессмысленной и тупой озлобленностью.
— Ах, тварь! — Гил тоже прочитал запись и бросился вдогонку за девушкой. В один миг он её догнал, схватил за волосы, повалил на столик.
— Прекратите! — вступился я за неё. — Отпустите, не стоит унижать полицию дракой со слабой девушкой.
— Вы видели, что она написала?!
— В этом нет страшного преступления. Глупость молодой девчонки  — нельзя же воспринимать это всерьёз. Давайте решим дело так: ты, Гил, отправишься к Бегису, а я, выполняя просьбу хозяина бара, провожу девушку. Встретимся завтра утром в участке.
— Так бы и сказали, что вам понравилась девчонка, — Гил снова просиял своей дурацкой улыбкой, и я с трудом сдержался, чтобы не двинуть ему по морде.
    Мы вышли из бара. Гил советовал надеть на Инглис наручники, но я не стал этого делать.
— Она не преступница, мы её не арестовали, наручники здесь ни к чему.
— Эх, вечно мне дают глупых напарников, — прошептал сержант себе под нос и удалился на поиски Бегиса.
   Мы  с Инглис остались одни.
— Где ты живёшь? — спросил я.
— В Сомбуре.
— Ну, показывай дорогу. Буду тебя охранять.
    Она докурила сигарету, небрежно бросила окурок мимо урны, выругалась, и мы с ней пошли прямо по бульвару Оплошности.


Глава 24


    Она шла гордо вскинув голову, специально направляя взгляд в противоположную от меня сторону, давая понять, что моё присутствие тяготит её. Я пытался завязать разговор, но девушка оставалась неприступной и молчаливой.
— Ты родилась в Гвинсиле? — спрашивал я и получал в ответ лишь холодное презрение.
— Ты давно дружишь с Юриком? — снова молчание.
— А ты, случайно, не знакома с Бадрисом Бегисом?
    Инглис не хотела меня слушать. Но я не сдавался и продолжал задавать вопрос за вопросом, в надежде затронуть такую тему, которая могла её заинтересовать.
— У тебя есть жених? – опять не угадал, глупый вопрос, каюсь.
    Мы прошли весь бульвар Оплошности. Где-то здесь, как я знал, начинался Сомбур.
— Далеко ещё? – поинтересовался я, совершенно не ожидая ответа.
— Нет, здесь рядом, — её хрипловатый голос прозвучал словно музыка.
— А хочешь, открою маленький секрет, — воодушевился я.
— Дядя, все ваши секреты я знаю наизусть. Чем это ещё может удивить меня полис? Вы тупорылые квадростатисты. Каждый раз одни и те же вопросы: назови своё имя, где живёшь, откуда у тебя деньги…
— Должен тебе сообщить, что я не полицейский. Кроме того, они меня арестовали. Обвиняют в преступлениях. Знаешь, это даже смешно – мне самому не известно точное количество моих преступлений. Они приняли меня за Грамвера. Ты слышала о Грамвере?
    Она одарила меня взглядом, в котором присутствовала доля любопытства.   
— Грамвер, — продолжал я, — это маньяк, убийца, грабитель – всё в одном лице. Мне он кажется воплощением всех преступников. Такое впечатление, что без него не обходится ни одно событие в преступном мире Гвинсила. Полиция никак не может его поймать. Они хватают всех подряд. Мне вот не повезло, я с ним на одно лицо, вылитый Грамвер. Хочешь узнать как он выглядит — посмотри на меня. Теперь я вынужден сотрудничать с полицией: ищу настоящего Грамвера, чтобы они отвязались от меня.
    Инглис была тиха и задумчива. Такой она мне нравилась. Исчезла спесь и надменность, а вместо холодного презрительного молчания, такого тягостного и мучительного, вдруг  появилась эта вот тихая задумчивость, — тоже по сути молчание, но уже принципиально другое.
— Я пришла, — сказала она, — здесь я живу.
    Перед нами был убогий домишко с пыльными окнами.
— Здесь?! — честно, я был изумлён.
— А что, — уловив моё разочарование, спросила она, — ты ожидал увидеть дворец Мелегаса?
— Нет, — смутился я, предполагая, что речь идёт о каком-то знаменитом дворце, о котором лично я никакого понятия не имел, я даже не  знал, как перевести понятие «Мелегас» — то ли это название дворца, то ли фамилия владельца. Чтобы не казаться полным недоумком, я смело добавил:
— Такая девушка, как ты, Инглис, достойна жить во дворце Мелегаса, но только самого Мелегаса нужно оттуда выселить.
    Она не засмеялась —  она заржала от удовольствия. Легко было догадаться, что я опять сказал глупость.
    Инглис всё объяснила. Был такой архитектор Мелегас, создатель проекта дворца, который невозможно воплотить в реальности. Никому не удалось бы построить дворец Мелегаса, поэтому его название стало нарицательным и обозначало любую невыполнимую мечту. Но существовало ещё одно значение этого понятия, оно касалось отношений граждан с полицейскими: когда кто-то называл ложный адрес, полисы говорили, что он указал на дворец Мелегаса. Мы, дескать, прибыли на место, но нашли дворец Мелегаса.
    Моё непонимание этих тонкостей  и вызвало у Инглис приступ истерического смеха.
— Спасибо, теперь буду знать. Видишь, а ты не хотела верить, что я   не полис, а всего лишь безобидный иностранец.
— Можно быть иностранцем и полисом  —  одно другому не мешает, — мудро заметила она. — Чем ты там у себя занимаешься?
— Ну, — замялся я, — занимаюсь не очень интересными вещами, торгую всякой всячиной.
— Чем, продуктами питания?
— Нет.
— Выпивкой?
— Нет, разными железками.
— Оу, драгметаллы, — с иронией сказала Инглис, и мне почему-то захотелось ответить утвердительно, соврать, назваться ювелиром  — да, мол, торгую золотишком, украшениями, камнями драгоценными и прочим —  но я вспомнил, что раз уже обманывал её, когда при первой встрече назвался художником. Я не стал больше врать, сказал правду.
— Торгую промышленным оборудованием. Продаю станки, двигатели…
— Я в этом ничего не смыслю, — задорно отозвалась Инглис. — Скажи лучше, как тебя занесло в наш город?
— Деловая поездка.
— Понятно. Значит, приезжаешь, выходишь из… Слушай, а на чём ты приехал?
— На поезде.
— То есть вышел из вагона, а они тебя тут же и цапнули, схватили и поволокли в участок?
— Не сразу. Я ещё успел погулять по городу, почитал объявления. Собственно, за это меня и задержали.
— За то, что читал объявления?
— Не совсем так. Просто я на одном из них написал неприличное выражение.
    Инглис пришла в восторг.
— Ничего себе! — воскликнула она, энергично всплеснув руками. — Это что же такое надо было написать? Ну-ка, расскажи, очень интересно знать, за что  сейчас полисы хватают. Люблю я всякую матершинку!
       Я её разочаровал. Даже после долгих уговоров так и не решился произнести вслух ни одного слова из нашего разнообразного, столь богатого и развитого нецензурного языка.
    Я стеснялся. Не было у меня смелости сказать что-нибудь этакое крепкое и ёмкое в присутствии девушки, которую сам в своё время пытался наделить чертами нежными и мягкими, которую создавал как романтическую натуру, наполняя её образ душевной добротой.



Глава  25


   Мог ли я предположить, что наладившиеся  мои отношения с Инглис, так резко и неожиданно обернутся банальной ссорой.
— Я тебе не верю! Говоришь, они тебя арестовали за нецензурщину, а сам не можешь повторить своих слов. Ты всё выдумал. Никакой ты не иностранец, а самый обыкновенный полис. Я тебя помню, ты следил за мной. Ты давно следишь. Чего тебе от меня надо? Хочешь поссорить меня с Юриком, или хочешь, чтобы я работала на полицию? Тебе Юрик  нужен, к нему подбираешься, да?
— Всё не так. Ты совсем ничего не поняла. Я ведь не могу рассказать всё, как есть.
— Значит, ты что-то скрываешь.
    Логично. Естественно. Что  она могла обо мне подумать, если так явно видно, что я темню и ухожу от прямых ответов. Ничего не оставалось, как раскрыть все тайны, иначе маленькая ссора грозила перейти в крупный скандал с непредсказуемыми последствиями.
— Видишь ли, Инглис, — начал я свою исповедь, — я ведь не простой иностранец. Кое в чём я тебя обманул, признаюсь. Я не приехал на поезде. Как ни странно, я вообще ни на чём не приехал. Не прилетел, не приплыл. Правильнее будет сказать, что я проник в город. Я нахожусь здесь как бы вторым  своим телом, вторым воплощением. Первое осталось там, где я живу постоянно.
— Теперь всё ясно! — прервала меня Инглис. — Не хватало ещё мне кэхов. Кошмар! Ну и денёк сегодня выдался: со всеми ругаюсь, встречаются одни полисы и кэхи. Ну, чё ты на меня так уставился, сглазить хочешь? Не выйдет, я знаю заклинание против ваших.
— Тогда я буду называть тебя ведьмой, — дружелюбно улыбнулся я, беспечно считая веру жителей Гвинсила  в  кэхов обыкновенным суеверием.
    Она и вправду затараторила скороговорку, представлявшую собой беспорядочный набор слов, из которого мне удалось разобрать только одну фразу: Он здесь лишний. Инглис активно жестикулировала. Я с трудом сдерживал смех.
— Он здесь лишний, он здесь лишний, — то и дело повторяла она и при этом довольно комично притоптывала ножкой. Она словно прогоняла меня.
   Не знаю, что произошло, как это можно объяснить, — но её заклинание возымело действие.
— Инглис, прекрати свои глупости, давай поговорим как серьёзные люди, ты опять меня не совсем верно поняла, — так говорил я ей, но чувствовал, что она не слышит ни единого слова.
    Она продолжала ритуал изгнания кэха. Мне вдруг захотелось спать, я свалился с ног прямо на месте. Несколько минут лежал практически без сознания. Я понял, что она закончила бормотать заклинание и ушла, послышался хлопок двери, но я не в силах был пошевелиться.
   Проснулся уже не в Гвинсиле, а  в своём  кабинете. Рядом была Катя, она старательно вытирала пот с моёго лица, а в её глазах я не увидел ничего, кроме сожаления.


Глава 26
 

   Я вернулся домой против своей воли, не предпринимая никаких манипуляций с программой окна. Мне оставалось поверить в действие заклинания Инглис. Заклинание против кэхов. Теперь мне было ясно, кто такие кэхи. Это все, кто проникает в город через электронную сеть. Это и хакеры, и я в том числе.
    Выходит, против нас можно прочесть заклинание, и мы исчезаем.
    Меня такое положение вещей пугало. Я всегда побаиваюсь ситуаций, когда не являюсь полным хозяином самому себе, когда не всё зависит от меня. Если кто-то, прошептав некую абракадабру, может воздействовать на тебя, — это пугает неимоверно.
    Должно существовать противодействие подобным заговорам и заклинаниям. Какая-нибудь программа или подпрограмма. Конечно, в инструкции об этом не напишут, но специалисты из фирмы «Занескол» могут прояснить дело. Я потянулся к телефону.
— Хотите позвонить? — спросила Катя.
— Да.
— Кому?
— Это моё дело, — мне показалось, что Катя несколько обнаглела, стала задавать много вопросов.
— Я к тому, чтобы вы не вздумали звонить в «Занескол» — мы с ними судимся.
— Потрясающая новость. И с чего бы это судимся?
— У нас большая задолженность — они подали в суд.
    Катя вышла и вскоре вернулась, держа в руке листик счёта от фирмы «Занескол».
— Смотрите сами, — сказала она, протягивая мне счёт.
    Я ожидал, что сумма окажется солидной, но и в кошмарном сне я бы не увидел настолько огромной суммы долга —  она почти вдвое превышала годовой оборот моего предприятия. Они сошли с ума, эти занескольцы! Они не смогут получить всех денег, я просто не в состоянии это выплатить, даже если продам всё своё имущество. Но именно нереальность суммы успокоила меня.
— Здесь какая-то ошибка, — сказал я Кате, — можешь не волноваться. Я докажу свою правоту. Либо здесь кроется интрига. Кто-то хочет нас подставить. Но любая интрига рано или поздно раскроется. Им нужно позвонить. Допустим, я вернулся из командировки, узнал о своих долгах и хочу во всём разобраться. Логично?
    Трубку взял Борис. После вялого приветствия он ответил, что мне следует поговорить с генеральным директором «Занескола» Леонидом Фрейцисом. Нас соединили.
— Впервые вижу, — удивился Фрейцис, — чтобы должники звонили сами. Обычно их трудно поймать.
— Когда мы можем встретиться и обсудить нашу проблему? — спросил я, стараясь придать голосу возможно большую твёрдость.
— Да хоть сейчас, — лениво ответил он.


Глава  27


    Леонид Яковлевич Фрейцис производил приятное впечатление. Человек пожилой, где-то далеко за пятьдесят; в движениях нетороплив, несколько задумчив, одет в скромный тёмно-синий костюм, который, вероятно, уже не первый год. Весь облик Леонида Яковлевича напоминал о том, что я имею дело с интеллектуалом.
    Его кабинет был под стать хозяину. Ничего лишнего, стандартная комната площадью примерно двадцать квадратных метров; стол, ряд стульев, шкаф для одежды, шкаф с книгами; абсолютно ничего не висело на стенах. И никаких компьютеров, — отметил я.
    Наша беседа началась непринуждённо. Я представился, он улыбнулся, сказал какую-то шутку насчёт должников, но смысл остроты я упустил, ибо мне было не до шуток.
— Вот это я получил от вас, — я аккуратненько выложил бланк счёта на стол перед Фрейцисом.
— И что же, с чем-то не согласны?
— Хотелось бы знать, на чем основаны подобные расчёты. Дело в том, что выплатить такую сумму я не смогу никогда, даже если сильно захочу это сделать. Кроме того, есть подозрение, что тут просто ошибка.
— Выясним, — спокойно сказал Фрейцис и посмотрел на меня вопросительно.
    Я догадался, что он ждёт продолжения разговора. Он считает, что я первым должен затронуть тему судебного разбирательства. Это основной вопрос и это цель моего визита: узнать, почему подали иск, зачем такая спешка и нельзя ли как-то иначе решить дело? Этот человек вёл беседу, словно следуя программе: он своё слово сказал, сделал шаг, теперь ждёт моего.
— И долго вы будете выяснять? — я намеренно не стал спрашивать о суде.
— Сказать по правде, здесь всё ясно. Мы производим программный продукт — вы его потребляете. Вы заплатили за окно и за процесс программирования этого окна. Хорошо. Далее вы запрашиваете дополнительные объёмы памяти. Мы их производим — вы потребляете. Это потребление фиксируется электроникой. Всё просто: получили тысячу гигабайт – заплатите по тарифу, получили две — заплатите. Ваша беда в том, что вы слишком много потребляете. Невероятные объёмы. Извините за каламбур: просто гигантское потребление гагабайтов. Такое впечатление, что вы не только сами посещаете своё окно, а ещё тащите туда кучу родственников и знакомых.
— А вы не допускаете мысли, что ваша система учёта могла дать сбой?
— Допускаю. Система учёта могла выдать ошибку. Но, смею вас заверить, она не ошибалась.
— Откуда знаете?
— Существует ещё и система проверки. Сбой в работе — это авария. Такие вещи сразу заметны. Любые результаты вычислений у нас проверяются многократно. Если вы настаиваете, мы проверим ещё раз. Но я-то знаю, что сумма вашего долга абсолютно верна.
— Вы говорите, что я тащу за собой в программу кучу знакомых. А вы никогда не думали, что туда могут проникать совершенно посторонние люди?
— Вероятность такого проникновения очень и очень мала. Программа имеет высокую степень защиты.
— Но я видел человека, который способен взломать ваши коды за считанные минуты.
— Приведите его сюда, и я зачислю его в штат сотрудников, дам хороший оклад.
— А если таких людей сотни?
— Дорогой мой, да будет вам известно, что людей, способных взломать коды наших программ, по всей планете наберётся никак не более пяти человек.
— Вы уверены?
— Считайте сами, — продолжал Фрейцис, не обращая внимания на мои сомнения, — на всё население — пятеро. Это высочайшая степень защиты. Это практически стопроцентная гарантия безопасности программы. Никто её не взломает, ведь она не нужна тем пятерым, которые способны это сделать. Она им просто не интересна, им нет смысла тратить время на взлом вашей игрушки.
— А компьютерные хулиганы, хакеры  — их ведь много!
— Но у них очень низкая квалификация. Возможно, какой-нибудь любитель попытается проникнуть в программу, но на её взлом он должен потратить лет двадцать, да у него терпения не хватит.
— И тем не менее, многим это удалось за короткое время.
— А вы можете предоставить доказательства?
— Думаю, я смогу доказать вам…
— Вот и прекрасно! Будете доказывать свою правоту в суде. А мы будем доказывать свою. Договорились? Наймём группу экспертов. Если проиграете дело, то оплатите ещё и расходы на экспертизу.
    Ко мне вернулась бодрость духа. Появилась надежда. Всё не так плохо, я ещё могу выиграть дело в суде. Это мне по силам. Бар «Вагул» станет настоящей бомбой для «Занескола».
    Сейчас меня волновал только один вопрос, который я и задал Фрейцису:
— Надеюсь, вы не станете отключать моё окно до решения суда?
    Он ответил не сразу. Несколько секунд он задумчиво смотрел в сторону, на голую стену, словно подбирая в уме более подходящий вариант.
— А мы и не собирались отключать ваше окно до решения суда, — сказал он наконец, и я
поспешил удалиться, так как разговор был исчерпан.
    Святая вера Фрейциса в защищённость своих программ меня забавляла. Интересно, он действительно в это верит или притворяется, скрывая что-то более существенное? Он безусловно умён, хитёр, опытен. Можно ли ему доверять? Ни в коем случае нельзя, — отвечал я себе и снова начинал нервничать.
    В кабинете Фрейциса я был спокоен, но когда вышел, стал травить себя безумными идеями. Фрейцис в моём воображении превратился в непревзойдённого мастера интриги. Я наделял его сверхчеловеческими качествами. Он коварен, казалось мне, его невозможно обмануть.
    Но ведь я не собираюсь его обманывать. Я всего лишь хочу доказать свою правоту. В чём я виноват перед фирмой «Занескол»? Я купил у них окно и увлёкся программой. И за это я должен лишиться всего состояния? Несправедливо!
    Если потребуется, я верну им это чёртово окно — не больше. Тут я поймал себя на мысли, что и окно мне будет жаль возвращать. Скорее всего, я им вообще ничего не верну. Буду отстаивать  права на своё имущество. Правда на моей стороне. Я не отдам город Гвинсил на растерзание!


Глава  28


— Как наши дела? — с воодушевлением спросил у Кати, вернувшись в офис.
— За последние два дня у нас купили компрессор и линию по производству кладочной сетки в полной комплектации, — отчиталась она.
— Замечательно! Что там Вирбинов, не звонил? Всё ещё сердится. Ладно, я ему позвоню. Да, Катя, совсем забыл, у нас есть клиент, собирался покупать муфельную печь. Свяжись с ним, вот его телефон. И ещё, слушай, позвони в «Курьер» и продиктуй объявление о продаже семитонного пресса.
    Мне хотелось работать. Я чувствовал неукротимый прилив энергии. И я принялся за дело. Звонил клиентам, договаривался о сделках. Мне даже удалось помириться с Вирбиновым и продать ему партию электродвигателей, от которой он, было, отказался. До обеда я сделал больше, чем за всю предыдущую неделю.
    Окно работало исправно. Ровно в двенадцать часов там появился торговец пирожками со своей тележкой. Время обеда.
— Пойду, прогуляюсь немного, — сказал я Кате и спустился вниз.
    Я решил пройтись по бульвару, зайти в кабачок, выпить пива. Словом, захотелось расслабиться. Впереди медленно шли две женщины пожилого возраста и громко обсуждали какую-то проблему.
— Представляешь, как ей не повезло, — вздыхала одна их них.
— И главное, ни за что пострадала, — отвечала другая, — совсем невинное создание, а такую лютую смерть приняла.
    Последняя фраза мне запомнилась. Особенно выражение «лютая смерть». Я обогнал собеседниц, уже не слышал их разговора, но продолжал думать о смерти. Интересно, о ком это они? Кто мог принять лютую смерть: подружка этих дам, или же любимая собачка одной из них?
Мои размышления прервала продавщица газет.
— Спорт, интим, криминал, гороскоп, — монотонно твердила она.
  Я невольно остановился и бросил взгляд на пачку газет.
—…Интим, криминал, — перечисляла своё хозяйство продавщица.
— Дайте мне, пожалуйста, — я затруднялся выбрать что-либо конкретное и рассеянно шарил глазами по названиям.
— Вам интим? — продавщица потянулась к журналу с полуобнажённой девушкой на обложке.
    Я был не против почитать порнушку, но сейчас почему-то смутился и вежливо отказался. Постеснялся почтенного возраста газетчицы. Да и девушка с обложки не произвела должного впечатления. Она имела слишком большую грудь и смотрелась уродливо.
    Принимать журнал с такой «леди» на обложке из рук престарелой женщины показалось мне кощунством, поэтому я  выбрал газету с криминальными новостями.
    Кафе-бар «Красная шапочка», которое я всегда называл кабаком, приветствовало меня уютом, большим количеством свободных столиков и улыбкой барменши Ольги. Она улыбалась всегда и всем. Я её считал немножко чокнутой, ибо это была девушка без тормозов. Абсолютно раскрепощённая. С посетителями вела себя непринуждённо и могла иной раз сказануть такое, что некоторые особо нежные в моральном плане натуры сначала краснели, потом пугались, а затем и вовсе переставали посещать бар.
    Помню случай, когда Ольга, наливая коктейль одному посетителю, сказала так: «Это любимый напиток импотентов». Бедолага лишь хлопал глазами от удивления и не в силах был вымолвить слово. Ольга просто неудачно пошутила. Она хотела сказать, что напиток повышает потенцию. Честно говоря, её все так и поняли, кроме того парня, которому предназначался волшебный напиток. Лично я давно привык к неудачным шуткам Оленьки и всегда был готов дать подобающий случаю ответ.
    Я подошёл к стойке, заказал пиво и салат с крабами.
— Вот иногда смотришь на человека, вроде всё нормально, а он потом хватает тебя за горло, — говорила Оля, наливая пиво.
— Вы правы, Оленька, — поддержал я её в таком мрачном предположении, — и мало того, что хватает за горло, он ведь ещё и зарезать может, — продолжил я грустную мысль.
— И как же теперь нам, красивым девушкам, ходить по улице?! — она всегда без тени сомнения причисляла себя к красивым девушкам, хотя вопрос о её красоте я бы назвал спорным.
— Думаю, красивым девушкам не остаётся ничего другого, как ходить по улице в сопровождении красивых мужчин.
— С ними скучно, — как всегда гениально ответила Оля и подала мне высокий бокал с пивом.
    Я сел за столик. Ожидая, пока Оля приготовит салат, развернул газету и быстро ознакомился с заголовками статей, выбирая наиболее интересный материал. Газета была переполнена сообщениями о кражах, угонах, убийствах; было много фотографий. На одной из них я увидел обнажённую девушку со вспоротым животом и отрезанной грудью. Лютая смерть, — вспомнилось мне.
    Я прочитал сообщение о том, что вчера было найдено тело двадцатилетней студентки университета Юлии Т. . Это уже четвёртое подобное убийство. Есть подозрение, что в городе появился маньяк, серийный убийца. Своих жертв он насилует и убивает с особо изощрённым изуверством.
    Из всех разновидностей преступлений я могу понять и в какой-то мере оправдать только ограбление. Логика грабителя проста и ясна. Но сколько я не пытался постичь ход мыслей маньяков-убийц, мне так и не удавалось понять, что за сила ими движет. Как правило, они убивают молодых девушек, которых даже не знают. То есть убивают без причины. Я понимаю, если молодой человек покушается на девушку из ревности. Есть хоть какая-то мотивация. Но маньяк убивает совершенно невинную жертву. Что заставляет его тратить силы на выслеживание, а затем тратить энергию и время на такие сложные и кровавые действия, как вспарывание животов и отрезание грудей? Вероятно, он находит в этом удовольствие – вот именно это для меня загадка, не понимаю такого сомнительного удовольствия.
    Четвёртое убийство подряд. Один и тот же сумасшедший одинаково убивает четвёртую девушку. Значит, он сейчас должен искать пятую. Или не должен? Может быть, он их вовсе не ищет, а они ему сами попадаются. В нужном месте, в нужное время. Тёмное дело — психика маньяка.
    Вспомнилась Югинна Бомжевич. Тоже ведь пыталась вникнуть в логику маньяка, хотела найти способ повлиять на него. Интересная девушка. Поговорить бы с ней на эту тему.
    Ольга принесла салат.
— Ой, у вас газета! — обрадовалась она так, словно я держал в руках не обычную газету, а какое-нибудь украшение с изумрудами, да ещё имел твёрдое намерение подарить его именно ей, Ольге.
— Да, вот, газета.
— А можно посмотреть?
— Сколько угодно. Правда, тут не очень весёлые снимки.
— Ну, там ведь про маньяка написали?
— Написали, что он убил четырёх девушек, но ничего не сказали о том, каким образом от него защититься. И как его поймать — об этом тоже нет ни слова.
   Ольга в грациозном наклоне потянулась за газетой.
— Садитесь, — предложил я.
    Она меня поблагодарила, взяла газету и села, но не за мой столик, а за соседний. Вдобавок отгородилась от меня, полностью развернув газету. Читала не долго, где-то полминуты. И за это время дважды воскликнула: Какой ужас!.
— Да, — согласился я, — это кошмар.
— Бедняжка, — отозвалась Оля из-за газетного листа.
— А вы представьте, Оля, что есть люди, которые способны не только поймать маньяка, но и перевоспитать его, вылечить.
— Я не могу такое читать! Спасибо. Это ужасно,  — она вернула мне газету и, уже направляясь к барной стойке, спросила: — Что вы сказали, вылечить? — и сама же ответила:  Их невозможно вылечить, их нужно убивать.
— Вы так думаете? — чуть слышно пробормотал я.
    Но я готов был спорить. У меня вообще проснулось желание, устроить диспут о маньяках. Оля заняла своё место за стойкой, и я почти кричал ей через весь зал.
— Представьте себе такую ситуацию, когда для излечения маньяка вам предлагают пожить с ним на необитаемом острове три месяца. Вы, Оля, согласились бы на такое?
    Она посмотрела на меня с явным подозрением, словно я  и был тем маньяком, а сейчас нахально предлагаю увеселительную прогулку.
— Вы что, ненормальный?! — в её голосе и решительность, и гнев.
    Я испугался такой реакции. Тем более  что в мою сторону начинали оборачиваться посетители.
— Извините, я просто неверно выразил свою мысль. Дело в том, что я слышал о подобном эксперименте, читал о нём. Сумасшедший полностью излечился, когда прожил три месяца на лоне дикой природы, общаясь исключительно с одной лишь девушкой…
    Ольга не слушала. Её внимание обратилось к новому посетителю. Он только что вошёл, остановился возле стойки, деловито осматривая батарею бутылок, собирался что-то заказать.
    Я замолчал по двум причинам: во-первых, меня всё равно уже не слушали; во-вторых, в лице нового посетителя я с удивлением узнал хакера Льва Николаевича.



Глава  29


    В природе встречается невероятно много похожих друг на друга людей. Когда я увидел Льва Николаевича, был убеждён, что это именно он и ни кто другой. Но в следующий миг появилось сомнение: а он ли это, не случайное ли это совпадение, быть может, я вижу похожего на него человека?
    Слишком много отличий в поведении. Тот, из Гвинсила, был человеком энергичным и подвижным, а этот как встал на одном месте, так и застыл; тот был разговорчивым — этот ни слова не сказал, только слушает Ольгу; тот был весельчаком — этот угрюм.
  Он долго не решался выбрать что-либо из напитков. Создавалось впечатление, что он ищет подешевле. Вот уж совсем не Лев Николаевич. Тот бы так долго не думал, а уже с порога бы крикнул: «Оленька, миленькая, умираю от жажды, налей что-нибудь на твой вкус, но только покрепче».
— Виски, ром, ликёры, коньяк, — перечисляла Оля второй раз, но посетитель был глух и нем. — Есть много сортов пива, выбирайте. Ну, что ещё вам предложить?
    Он остановился на пиве.
    Проходя мимо моего столика, он пробормотал:
— У вас крабовый салат.
    Так как я очень не люблю, когда заглядывают в мою тарелку и громко оглашают её содержимое, то я сделал всё, чтобы продемонстрировать свою неприязнь: на мнимого Льва Николаевича я посмотрел уничтожающе и с видимым раздражением кивнул. Да, — как бы говорил я ему, — у меня салат, салат из крабов, потому что сегодня мне по душе пиво и крабовый салат, а завтра я возьму что-то другое; я ем то, что мне нравится, ем в своё удовольствие и никогда не стану заглядывать в чужие тарелки или кружки, — заметьте это особо, что я не стану драть глотку на тему: эй, посмотрите на этого толстяка — у него пиво.
    Странный посетитель поставил своё пиво на мой столик, вернулся к стойке и обратился к Оле.
— Простите, а можно и мне салат с крабами?
— Подождите минутку, — сказала ему Ольга, и он стал ждать у стойки.
    Заметив, что он не уходит, она объяснила:
— Я приготовлю и принесу, а вы ждите, садитесь на место и ждите, — у неё хватало такта и терпения для улыбки.
    Посетитель вернулся ко мне. Грузно опустился на стул. Минуту сопел, минуту вздыхал,  ещё минуту он тупо смотрел на бокал с пивом. Я мечтал скорее поймать в гуще майонеза
остатки последнего краба и гордо удалиться.
— Ну, как дела? — вдруг заговорил этот тип.
— Извините, не понял.
— Я говорю, здравствуйте, добрый день. Как ваши дела? Вы что-то вообще странно себя ведёте –
не здороваетесь, молчите. Не пойму. Вы на меня сердитесь, что ли?
— Лев Николаевич? — осторожно поинтересовался я.
— Наконец-то, узнали!
— Насчёт странного поведения, — сказал я, — мне кажется, вы ведёте себя не менее странно. Во всяком случае, вы сейчас сильно не похожи на самого себя. Вы не такой, каким были тогда, в баре «Вагул», вы сохранили только внешнее сходство.
— Естественно, тут я такой, каким обычно и бываю, а там я несколько отличаюсь от себя. Для того люди и проникают в иной мир, чтобы получить свободу, чтобы иметь возможность делать такие вещи, на которые  здесь не хватит смелости или нахальства  — называйте, как хотите. Там я раскрепощён, потому что тот мир я могу покинуть в любую минуту. А здесь я живу, поэтому связан по рукам и ногам всеми условностями и правилами этого мира. А вы разве не изменяли себя там?
— Нет, не изменял. Я считаю, что это слишком сложно. Ведь надо выдумывать особую программу.
— Ах, да, помню — вы слабый программист.
— Я вообще не программист. То есть я в принципе не могу быть слабым, потому что я никакой. Меня нельзя назвать даже любителем. Я купил готовый продукт у фирмы. Я не обязан быть программистом, ибо я простой потребитель готового товара. Как вы думаете, человек покупающий рыбную консерву обязан быть рыбаком? По-моему, он имеет право вскрыть банку, съесть её содержимое и не терзаться вопросом – как рыбу поймали, как она попала в банку.
— Кое в чём вы правы. Но, должен заметить, ваш пример с консервой не совсем точен. Вы замахнулись на проникновение в виртуальный мир, то есть вы не ограничились простым потреблением товара, вы не стали тихо созерцать виды за окном, вы решились на действие, вам захотелось попасть в программу, а в этом случае вы должны иметь навыки программирования. И если вы проникаете в программу самовольно, нарушая некоторые законы…
— Давайте не будем о законах,- я резко перебил Льва Николаевича.
— Почему?
— Вы лучше меня знаете почему; вам ли о них говорить, Лев Николаевич. Да по вине ваших программистов из бара «Вагул» я несу огромные убытки. «Занескол» подала на меня в суд. Вы грабите меня. И вы же говорите о законах и нарушениях. Вы воруете у меня эти, как их, гигабайты.
    Ольга только что принесла крабовый салат и отозвалась на слово «воруете» репликой:
— Господи, как же это? — и осуждающе глянула в его сторону.
— Это спорный вопрос, —  улыбнулся он, — спорный и деликатный. Я, например, тоже могу обвинить вас в том, что это вы у меня воруете гигабайты.
— Только не подеритесь, — посоветовала Ольга и спокойно удалилась, полагая, что наша беседа не выйдет за рамки приличия.
— Я ворую?! Каким это образом?
— Очень просто. Правда, долго объяснять.
— Я не спешу, могу послушать.
— С помощью своей вычислительной системы через посредство электронных сетей я соединяюсь с вашим окном. Чтобы попасть в программу окна, я формирую программного двойника — этот процесс вам известен. Но, что самое интересное, для формирования виртуальной личности я задействую память своей системы, то есть не ворую чужие гигабайты. А так как ваше окно и мои компьютеры взаимосвязаны, то я могу заявить, что от моей системы загружается ваше окно. Когда мой двойник входит в Гвинсил, вы как бы становитесь потребителем моего программного продукта. Если бы у меня хватило наглости, я бы так и сказал, что вы украли мои гигабайты. Но  успокойтесь. Во-первых, наглости у меня всё равно не хватит, а во-вторых, никто на самом деле ничего не ворует. Память — это как воздух! Он принадлежит всем. Им все пользуются и, само собой разумеется, пользуются бесплатно. Что такое в данном случае наши компьютеры? Это как бы разные комнаты одного помещения; или квартиры в пределах одного города. Допустим, ваша квартира больше моей — там больше воздуха. Точно так же чей-то компьютер имеет больший объём памяти, чей-то — меньший. Если я зашёл к вам в гости, подышал вашим воздухом, вы же не возьмёте за это денег, вы не станете подсчитывать, сколько литров воздуха я отнял. Нужно будет, так откроете окно и получите сколько угодно воздуха. Воздух с улицы  - вот символ мировой электронной сети. Что представляет собой бар «Вагул»? Можно сказать, что  несколько приятелей вышли на улицу подышать свежим воздухом. Попробуйте-ка подсчитать, кто у кого сколько украл.
— Если всё так просто, почему мне приходят счета от «Занескола»? Почему они требуют деньги за тот объём памяти, который потребляю не только я, но и бар «Вагул»?
— Значит, они обнаглели. Это похоже на то, что какая-нибудь фирма установит в вашей комнате счётчик для воздуха, а потом предъявит претензии: через вашу, мол, комнату за месяц прошло столько-то кубометров —  заплатите. Мы, скажут, можем доказать, что наш воздух проникает на улицу, затем поступает к вам через дверь, выходит через окно, вы его, следовательно, потребляете, пользуетесь им. За месяц набегает огромное количество. Знаете, если вы собираетесь платить за те объёмы памяти, какие вам насчитали занескольцы, то вы либо дурак, либо сумасшедший. И тогда ваши обвинения в мой адрес просто нелепы. Вы говорите мне: ага, попался, ты моим воздухом дышал, ты его украл. Ведь так? Воруете гигабайты. Смешно. Да они общие, поймите, общие. За них никто не обязан платить.
— Хорошо, пусть память будет воздухом. Но ведь есть случаи, когда и за воздух надо платить. Например, если это сжатый воздух, в баллоне.
— Я понял, согласен. Бывают случаи, когда нужно использовать специальные приспособления, оборудование, технологии. Вы можете купить воздушный шарик, а можете приобрести баллон со сжатым воздухом, но не забывайте, что в таком случае вы платите не столько за воздух, сколько за услуги или за ёмкость. Если говорить о компьютерной технике, то вы никогда не покупаете память как таковую, но можете купить носитель памяти. Например, диск —  чем не аналогия баллону?
— Вы убедительно и доходчиво объясняете. Вам бы работать преподавателем.
— Терпеть не могу эту деятельность.
— Почему?
— Работал одно время. Преподавал информатику в колледже. Шёл на эту работу с интересом. Думал, пообщаюсь с молодым поколением, передам свой опыт, знания; думал, увлеку ребят, и они будут слушать меня с неподдельным вниманием и с восхищением в глазах.
Ожидал, что сработаюсь с преподавательским коллективом, добьюсь уважения директора за мою оригинальную методику. Но вышло всё с точностью до наоборот. С директором не сошлись во взглядах. С коллективом я не сработался, так как весь коллектив состоял из вздорных дамочек предпенсионного возраста и одного идиота физкультурника, которого природа явно обделила мозгами. А студенты, они просто презирали меня, как и всех преподавателей, которые не берут денег за хорошие оценки на экзаменах.
— В колледже торговали оценками?
— Чему вы удивляетесь? Отличное обучение у нас практически гарантировало поступление на бесплатное отделение ВУЗа. Студенту выгоднее купить оценки в колледже, чем потом тратиться при поступлении в высшее заведение. Знаете, сколько стоит обучение в университете?
— Знаю, дорого. Вы, значит, оценками не торговали.
— Не мог. Это унизительно. Кроме того, у меня всегда были другие источники доходов. Я много работал, я совершенствовал программы, продавал их. А моим студентам казалось, что я существую на скромную зарплату. Современные молодые люди таких не уважают. Они ценят тех, кто умеет делать деньги.
— Но вы же умеете!
— Да, но я это не афиширую. У меня нет автомобиля, я люблю пешие прогулки. Хожу в одном костюме три года, он мне нравится, он удобен. Почему я должен менять свои привычки? Все свои деньги я направлял на развитие дела. У меня сейчас есть лаборатория, я открыл сеть мастерских по ремонту компьютеров. Меня можно назвать состоятельным человеком, но совершенно не умею, как говорится, пускать пыль в глаза, демонстрировать свою состоятельность внешне. Грустно видеть, когда молодые оценивают человека исключительно по его финансовым возможностям. Детки богатых родителей, они постоянно хамили мне. Один прямо так и заявил: я не считаю вас знающим специалистом, потому что хорошие программисты ездят на мерсах. Я ничего не смог им втолковать, ничему хорошему не научил. Очевидно, я плохой преподаватель.
— Зато вы хороший программист.
— Вы-то откуда знаете? Вы ведь в этом не разбираетесь.
— Я вас внимательно слушал, и вы рассказали много интересного. Мне как раз сейчас нужен специалист, эксперт. Если бы вы согласились помочь, я бы спас Гвинсил.
— Боитесь проиграть в суде?
— Боюсь. Без помощи хорошего программиста я никак не смогу выиграть.
— В чём конкретно вы видите мою помощь?
— В лучшем случае вы могли бы повлиять на тот счётчик, который накручивает гигабайты не в мою пользу, тогда дело в суде теряет смысл; а в худшем случае вы можете выступить в суде в качестве эксперта, тогда бы я надеялся на положительное решение или на пересмотр суммы платежа.
    Лев Николаевич задумался. Я собирался пообещать достойную оплату за услуги, но он опередил меня.
— Денег с вас я не возьму, потому что выступать в суде не собираюсь. Повлиять на счётчик могу, но это настолько просто, что подобные услуги можно считать чем-то вроде бесплатной консультации. Спите спокойно, никто вас не тронет, никто не посягнёт на ваш Гвинсил.
— Наш Гвинсил, — поправил я.
— Пусть будет наш, — добродушно согласился Лев Николаевич.


Глава  30


    Сегодня окно в моём кабинете выглядит не совсем окном, а каким-то подобием картины абстракциониста. У меня в гостях Лев Николаевич. Он колдует над программой. Город Гвинсил жив, существует в прежнем режиме, но его пока не видно.
    За окном крупные буквы, цифры, формулы, масса непонятных знаков и символов  —  всё это на фоне реального вида. Льву Николаевичу зачем-то понадобился реальный вид из окна.
    Я блаженствую. Пью кофе и молча слежу за процессом наладки, наблюдаю таинство проникновения в глубины компьютерного мозга.
    Лев Николаевич работает вдохновенно. Ищет основу моих бед. Ту самую закорючку или загогулину, букву или цифру, - в общем, он пытается найти начало какой-то подпрограммы, о которой я знаю лишь одно: мне без неё будет гораздо легче на душе, и фирма «Занескол» перестанет донимать меня своими счетами.
    Я молчу. Стараюсь ему не мешать. Не отвлекаю. Я уверен, что он найдёт. Хочу представить, как он мне об этом сообщит. Почему-то кажется, что он должен бодро и весело воскликнуть: Есть, я нашёл! Но на деле вышло иначе. Лев Николаевич действительно нашёл эту подпрограмму, изменил её, то есть решил мои проблемы, а я этого даже не заметил.
— В режиме обнуления будет появляться реальный вид из окна, — просто сказал он, — как сигнал, что расход объёма памяти достиг критического значения. Вы поняли? Появляется реальный вид — делаете сброс и спокойно живите дальше. Автоматический сброс вводить не стану, а то занескольцы его вычислят в два счёта. Гасить от руки, конечно, не очень удобно, зато надёжно. Есть гарантия, что они так ничего не заметят.
— И часто нужно будет делать сброс?
— Трудно сказать точно, но не волнуйтесь, если перерасход произойдёт в ваше отсутствие, то появится реальный вид. Наблюдатель из вашего кабинета сочтёт, что видит обычное окно. Любой эксперт из фирмы, если окажется здесь, будет думать, что вы просто отключили программу. Вы можете находиться в Гвинсиле сколь угодно долго. Вернётесь из города, можете сделать сброс, и на экране появится ваш любимый вид на гвинсил. Хотя лично мне трудно понять, зачем вам вид города, если вы и так регулярно бываете внутри.
— Смешно получается — ставил окно, чтобы закрыть неприглядный вид, а сейчас этим видом маскирую само окно.
— Да уж, наша жизнь смешна в некоторых её проявлениях, — глубокомысленно заметил Лев Николаевич.
— И теперь я ничего не должен  «Занесколу»?
— Ни копейки. Вы приобрели у них окно, то есть экран с вычислительной системой и носителями памяти. Вы за это заплатили и пользуетесь. А они оказались наглее, чем я думал. Нагревали вас буквально на всём, даже на включении сервисных подпрограмм. Представляете? Обычная работа программы приносила вам убыток. Это знаете с чем можно сравнить? Допустим, вы купили телевизор, а потом платите продавцу за каждое включение. Дико, да? Включили, посмотрели передачу, заплатили. Включили – заплатили. Вы там никому дорогу не перешли, на «Занесколе»?
Знаете, личная неприязнь или что-то подобное. Нет? Просто такие вещи без причины не делаются. Кто-то очень хотел вам насолить.
— Не знаю. Для этого нет причин.
— Может,  в штате фирмы, среди разработчиков программ, служит ваш личный враг, о котором вы не догадываетесь?
— Трудно такое представить, но всё возможно. Мой город научил меня ничему не удивляться.
— Кстати, о городе, давненько я там не был.
— Можем пройтись, приглашаю.
— Вы сейчас туда?
— Есть такое настроение. Почему не отметить освобождение от занескольцев?
— С удовольствием составил бы вам компанию, но на сегодня ещё полно дел. Идите, отмечайте, а я как-нибудь в другой раз.
— Лев Николаевич, могу ли я в дальнейшем рассчитывать на вашу  помощь?
— Конечно. Всегда рад помочь начинающему программисту.
— Далеко не всё мне нравится в Гвинсиле, некоторые вещи я хочу поменять.
— Это не проблема. Поменяем что угодно. Там и так многое меняется, как вы знаете, даже без нашего участия.
— Возможно ли отучить жителей города от веры в кэхов?
— В принципе, да, но слишком много возни. Вам сильно мешает их вера в кэхов?
— Да, мешает. Их суеверия отравляют мне жизнь. По их представлениям кэхи  — это мы, то есть люди, которые приходят в город извне. И жители Гвинсила почему-то считают нас чуть ли не злыми духами, против нас есть заклинания.
— Всё правильно, ведь мы им приносим больше зла, нежели добра. Некоторые из нас входят в тот мир как отъявленные злодеи. Кому-то хочется побыть в роли преступника, кто-то изображает сумасшедшего —  вот и получается, что коренные жители видят в пришельцах грабителей и мошенников. Мы для них злые духи, они против нас читают заклинания —  так давайте оставим в покое это симпатичное заблуждение, тем более, что нам  их заклинания не вредны.
— Я пострадал от такого заклинания: был отброшен из Гвинсила, меня, можно сказать, принудительно вернули сюда.
— Серьёзно вы пострадали, нечего сказать, — усмехнулся Лев Николаевич, — но, думаю, само по себе заклинание силы не имело —  это лишь внешний признак скрытой подпрограммы. Либо ваша личная ошибка, либо случайный сбой, или чья-то шутка  —  вариантов много. Но запомните одну истину: никто из жителей вашего города не способен повлиять на вас, так как не имеет доступа к программе окна. Они всего лишь куклы, некие аморфные субъекты в руках программиста. И если вы не хотите, чтобы они верили в кэхов, то я могу заняться этим вопросом, но только, извините, не сегодня, как-нибудь после, когда у меня появится побольше свободного времени.



Глава  31


    Я снова в Гвинсиле. На этот раз я пришёл сюда со спокойной душой. Никому ничего не должен и могу находиться здесь сколько угодно. Никто меня не прогонит. Правда, насчёт не прогонит сомнения были. Несмотря на доводы Льва Николаевича, я был уверен, что заклинание Инглис имело силу, и это она в прошлый раз выгнала меня из города.
    Иду к магазину антиквара, чтобы встретить её там. Я точно подгадал время. Она должна находиться в помещении магазина и любоваться статуэткой античной богини. Сейчас Инглис такая, какой её выдумал я. Скромная милая девушка без тех искажений, какие внесены в её характер программой окна.
    Вместо знакомого мне старика застаю за прилавком молодого человека в круглых очках.
— Что вам угодно? — спрашивает он.
    Я не ответил, потому что увидел Инглис. Она рассматривала группу статуэток и сама в этот момент чем-то напоминала статую, замерла в строгой торжественной неподвижности, слегка склонив голову набок. Я направился к ней.
— Стойте! — почти скомандовал парень в очках.
    Я опять не обратил на него внимания и ничего не ответил.
— Дедушка! — выкрикнул он.
    Прямо передо мной внезапно появился старик. Я был ошеломлён. Старый антиквар злорадно улыбался.
— Я поймал его, Джерилл! — провозгласил он, схватив меня за рукав.
    Очкарик приблизился и схватил меня за другую руку.
— Что с ним делать? — спросил он у деда.
— В полицию его, — предложил старикан.
— В какую ещё полицию?! — возмутился я и попытался вырваться, но пальцы антиквара оказались слишком цепкими.
— Ты украл у меня пистолет Муссиалеса, — его глаза горели гневом.
— Я не брал никакого пистолета, отпустите меня, я хочу поговорить с девушкой.
— Ты слыхал, Джерилл? Он хочет поговорить с твоей невестой. А ты не хотел мне верить.
Девчонка крутит роман за твоей спиной.
— Не болтайте ерунды и отстаньте от меня! — я был взбешён.
    Очкарик схватил с витрины кинжал и приставил его к моему горлу.
— Если что узнаю, зарежу на месте, — пригрозил он.
— Отпусти его, Джерилл! — послышался голос Инглис. Это прозвучало настолько требовательно, что парень отступил.
— Вы правы, дедушка, — сказала она старику, — я изменяла вашему внуку. Хотя можно ли считать изменой пару встреч и три поцелуя? Больше у нас ничего не было. Не смотрите на меня так. Наши встречи носили чисто деловой характер. Правда, потом возникло нечто большее. Не скрою, этот человек вызывает симпатию.
— О небеса! —  взмолился старик. — Джерилл, бедный ты мой, с кем же ты связался, с этой женщиной тебе не будет счастья. Посмотри, как она себя ведёт, слушай, что она говорит.
— Не волнуйся, дедушка, иди к себе. Это мои дела и я сам во всём разберусь, — Джерилл положил кинжал на место, на яркую алую подушечку в стеклянном шкафу витрины.
   Инглис взяла меня под руку так, словно мы были семейной парой с внушительным стажем, чмокнула в щёку и прошептала:
— Уходим скорее.
    Мы направились к выходу. Джерилл пытался нас остановить, но Инглис бесцеремонно отпихнула его в сторону и бросила обидную фразу:
— Отойди от меня, импотент!
    Мы вышли на улицу. Джерилл нас не преследовал.
    Было пять часов вечера. Именно в это время, следуя моей программе, Инглис выходила из магазина. Я ожидал, что сейчас она, как обычно, сядет на скамейку и станет ждать автомобиль Юрика. Но она поступила иначе. Не отпуская моей руки, Инглис резко свернула налево, в сторону улицы Ста Фонтанов. Любопытство влекло меня за ней. Я увидел, как из-за поворота появилась машина Юрика.
— Сюда, — Инглис толкнула меня в ближайший подъезд и захлопула за нами дверь. — Не хочу, чтобы он нас заметил.
— Извини, я не совсем понимаю, что происходит.
— Джерилл и Юрик — они мои женихи. У меня много женихов, я их по именам не всех помню. Короче, с парнями проблем нет. Но мне хочется чего-то необыкновенного. Ты знаешь, сколько времени я тебя ждала? Могла выйти замуж в любой момент, но всё ждала, ждала, не спешила, потому что верила – ты придёшь. Я каждый день бывала в этом магазине. Нет, не для того, чтобы встречаться с Джериллом, а просто… просто я так загадала, что увижу тебя в этой антикварной лавке, среди старинных кинжалов и сабель, среди бронзы и серебра. Когда-то давно, ещё в детстве, я видела сон: стою в антикварном магазине и смотрю на статуэтку Афродиты, а на стене висит картина с изображением пиратов; вдруг пираты оживают, сходят с картины вниз и берут меня в плен, но в этот момент  входит молодой человек — он похож на тебя — с антикварным пистолетом в руке, он стреляет в пиратов, и они возвращаются в картину. Потом он подходит ко мне, целует, берёт за руку и уводит не только из магазина, но и в другой город, в иной мир, на другую планету.  Как только я тебя увидела, поняла —  мой сон сбывается.
    Инглис говорила  так восторженно, что не хотелось её перебивать, но у меня были вопросы, необходимо было кое-что уточнить: возможно, она меня с кем-то путает.
— Послушай, Инглис, когда мы с тобой встречались в прошлый раз, мне показалось, что ты не очень снисходительна ко мне, прочитав своё заклинание…
— Какое заклинание?
— Против кэхов. Вспомни. Ты сначала приняла меня за полицейского, потом сказала, что я кэх.
— Смешное слово, — улыбнулась она, — кэх. Но я ничего такого не помню. Ты не путаешь? Я не могла принять тебя за полицейского. Может быть, ты перепутал меня с одной из своих невест. У тебя много невест? Сколько бы их ни было, а теперь ты мой, запомни, - ты с этого момента мой и только мой. А кто такой кэх, я вообще не знаю.
    Меня радовал такой поворот событий.
    Инглис заметно изменилась в лучшую сторону. Она стала такой милой романтичной особой, которая ничего не знала о кэхах, ни разу не бывала в полиции, не умела курить, совершенно не материлась. Говорила она в основном о любви и поцелуях. Казалось, не было других тем, которые интересовали бы её больше. Мы несколько минут непринуждённо болтали, обнимались, целовались.
    Мы вышли из подъезда и медленно побрели по улице. Происходило то, о чём я так долго мечтал. Я находился в городе, который сам и придумал, рядом со мной девушка, которую тоже придумал я. Она очаровательна. Каждую минуту клянётся в любви и лезет целоваться, что, если честно, начинает раздражать. Но в целом всё отлично. Говорить с ней можно на любую тему. Она слушает внимательно и смотрит на меня с явным почтением.
— Как интересно, — приговаривает она время от времени и снова тянется ко мне с поцелуями.
    О чём же я мог ещё мечтать?




Глава  32



    Несмотря на податливость Инглис, на моё моральное удовлетворение, на душевный комфорт, где-то в глубинах сознания запало беспокойство. Я понимал, что какие-то силы повлияли на программу, характер девушки кто-то изменил. Можно сказать, что я получил желаемое. Инглис больше не прогоняет меня, не читает заклинаний, не спорит со мной, не ссорится. Но я не могу чувствовать себя спокойно до тех пор, пока не узнаю, кто вмешался в программу, кто и зачем внёс эти изменения.
    Сам я был не в состоянии повлиять на программу столь кардинально. Может быть, это шутка Льва Николаевича? Возможно. Но мне почему-то кажется, что он не стал бы так шутить.
    Больше всего я боялся, что имею дело с реакцией занескольцев на отключение счётчика. Обнаружили, что на их счёт перестали поступать деньги, поняли, что я, находясь в Гвинсиле, ни за что не плачу, вот и решили вмешаться в программу, чтобы показать своё могущество. Но ведь они, если бы вмешались, наверняка сделали бы гадость какую-нибудь. А я имею дело с хорошим подарком. Добрый сюрприз. Такая Инглис — это и есть девушка моей мечты. Кто об этом знал?
Кроме меня самого, никто.
    И вот уже я не просто беззаботно беседую с девушкой, а пытаюсь с помощью наводящих вопросов добиться истины.
— Инглис, расскажи о своих парнях, — прошу я после очередного поцелуя.
    Она охотно соглашается и начинает с рассказа о Джерилле.
— Внук антиквара. Очень молод, но уже богат. Мой отец свёл меня с ним из расчёта, что Джерилл, женившись на мне, поможет погасить долги. Мне он не нравится и никогда не нравился. Заносчив, бывает груб, пошляк. Но я любила бывать у него в лавке. Там есть на что посмотреть. А он всегда говорил: это всё станет твоим. Я ему не верила. Он жадный. Он никогда не стал бы выплачивать долги отца. Кстати, я думаю, полицию он всё-таки вызвал, поэтому приготовься, нас преследуют, и нам нужно не просто гулять, а стараться запутать следы. Лучше затеряться в какой-нибудь кафешке.
— Ты бывала в баре «Вагул»?
— Нет.
— Пойдём туда?
— Согласна, показывай дорогу, а я расскажу про Лодера.
— Хозяина «Снежинки»?
— Точно. Ты знаешь «Снежинку»?
— Я бывал там и видел много интересных вещей: например, книга отзывов. Она какая-то странная. Записи неожиданные появляются. Ты в курсе?
— Не видела ничего странного. Обычная книга. Я в неё, правда, редко заглядывала. Юрик не любил, когда я приходила в его заведение. Он возил меня куда угодно, а своей «Снежинки» вроде как стеснялся.
— Интересно.
— Юрик только с виду такой, знаешь, грозный. На самом деле он имеет очень мягкий характер. Он добрый. Мне с ним было хорошо, хотя мы и ссорились часто. Он ревнив, но в меру.
— Как вы познакомились?
— Моя подруга затащила меня в «Снежинку». Там была грандиозная пьянка, а мне стало грустно. Я вообще мало пью. И вот представь, кругом все пьяные, одна я как дура. Вдруг подходит ко мне человек в белоснежном костюме и прямо спрашивает: что, грустно? Да, — говорю, — очень. Так и познакомились.
— Я слышал, что Юрик часто избивал своих подруг.
— Только не меня. Не знаю, кого он мог избивать. Да. Он ревнив, но не до такой степени, чтобы бить женщину из ревности. Это человек возвышенной души, он сам беззащитен и раним,  уж я-то знаю. С ним было потрясающе интересно, он всегда выдумывал новые развлечения. Ко мне он относился с повышенным вниманием и заботой. Дарил подарки. Иногда мы ссорились по мелочам, но чаще по моей вине, хотя извинялся потом всегда он.
— Просто идеальный жених.
— Да, я бы и осталась с ним, если бы он не разорился.
— А он разорился?!
— Проиграл всё. Он игрок. Азартный. Слишком азартный. У него было состояние: фабрика, телестудия, театр, бар и много ещё всякого. Проиграл. Скоро он продаст свою «Снежинку», продаст машину, дом, даже костюмы, — и то ему не хватит на выплату долгов. А я надеялась, что он поможет мне и моему отцу.
— Получается, что ты дружила с ним из-за денег?
— В наше время девушки просто вынуждены думать о деньгах. Одежда, косметика — за всё надо платить. Поэтому бедный жених никому не нужен.
— А что ты думаешь обо мне в плане денег?
— Ты богат.
— С чего ты взяла?
— Я чувствую это.
— По одежде?
— Нет. Даже если бы ты был в лохмотьях  — ты богат. Это заметно по каким-то неуловимым признакам, это надо уметь различать. Иной раз и бедняк оденется в дорогие вещи, а всё равно чувствуется, что он далеко не из высшего общества. Я в этих вопросах разбираюсь. У меня знаешь, какие женихи были: Уил Тагер — сын министра, Де Грей — сын знаменитого артиста, банкир Алексей Эггель. Но я ждала тебя.
— Значит, у нас любовь по расчёту?
— Зачем так грубо? У нас любовь. Самая обыкновенная любовь. Я ведь люблю тебя не за деньги, а просто люблю. Но ты богат — и это хорошо. Ты можешь погасить долги моего отца  — разве это плохо?
— А если я разорюсь?
— Это будет трагедия. Будет страшно. Не надо об этом говорить и даже думать.
— Ты перестанешь меня любить.
— Нет, любить не перестану, но пойми, ведь надо будет как-то решать финансовые проблемы.
— Ты станешь искать очередного богатого жениха.
    Инглис заметила моё разочарование.
— Всё это так сложно, — с грустью сказала она, — но всё ведь так естественно, никому  не хочется быть бедным, и не я в этом виновата. Разве не правда? Можно любить одного, а замуж выйти за другого. Все мои подруги так и делают.
    Она задумалась на минуту, а затем наивно попросила:
— А ты не разоряйся, хорошо?
    Мне стало весело.
— Постараюсь, — ответил я.
    Инглис продолжала рассказывать про своих парней, про всяких там банкиров и сынков министров, а я всё думал о том человеке, который мог реально вмешаться в программу, изменив характер моей подруги.



Глава 33


    В баре «Вагул» было непривычно тихо. Не слышно музыки, мало посетителей, отсутствовали Семён Петрович и Лев Николаевич.
    Мы с Инглис прошли в глубину зала и сели за свободный столик.
— А здесь уютно, — сказала моя спутница, осматривая стены и потолок.
    Я искал знакомые лица. Никого из тех, кто был здесь в прошлый раз, я не заметил. Даже бармен был другой. Появился официант и поприветствовал нас открытой добродушной улыбкой. Он приблизился и сказал:
— Здравствуйте, рад вас видеть. Вы всё-таки пришли? Помню, в прошлый раз вам у нас не понравилось.
— А вы меня ни с кем не путаете? — удивился я.
— Нет, что вы, разве можно вас с кем-то спутать. У вас неповторимый стиль. Неповторимый в том смысле, что вы, насколько я вас знаю, всегда входите в город, оставаясь самим собой. Тогда как другие посетители меняют свои образы чуть ли не каждые пять минут. Вы ведь основатель города, не правда ли?
— Верно. А кто вы?
— Сможете угадать?
— Неужели Семён Петрович.
— Нет, — улыбнулся официант.
— Лев Николаевич.
— Не угадали.
— Может, бывший бармен? Володя.
— Он на месте. Просто немножко поменял внешность: стал повыше ростом, изменил цвет волос. Да он почти каждый день меняется.
— Тогда тут просто невозможно что-либо угадать.
— Хорошо, откроюсь вам. Помните Леночку?
— Так это вы?!
— Да. Решила поработать официантом.
— Почему же не официанткой?
— Так интереснее. Сейчас меня зовут Василием. Что будете пить?
    Я сделал заказ и попросил включить музыку.
    Инглис о чём-то говорила, но я её не слушал. Я всегда считал себя странным человеком. Могу иметь какую-нибудь мечту, потом тратить массу энергии для её воплощения, но когда достигаю цели, не чувствую себя счастливым, терзаюсь сомнениями, не могу порадоваться достигнутому, начинаю думать, что моя мечта  — это мелочь, ради которой не стоило стараться; и меня беспокоят новые проблемы. Так и сейчас. Наконец-то я встретил Инглис, встретил её такую, о какой мечтал. Я так долго и мучительно к этому шёл. Вот результат: она рядом со мной. Что ещё нужно? Любой нормальный человек находился бы в состоянии эйфории.
    Я раздражён. Девушка мне мешает. Беседа с ней отвлекает от размышлений. Куда с большим удовольствием я бы сейчас поговорил с кем-то из программистов.
    Как они меняют свой облик, каким образом влияют на программу окна, могу ли я овладеть этими навыками, можно ли усовершенствовать защиту программы от постороннего вмешательства? — вот вопросы, которые волнуют меня больше, чем беседа с Инглис.
— Здесь я спокойна, —  говорит она, — в этом баре полиция нас не найдёт. Жаль, что мне скоро на работу.
— Где ты работаешь?
— Я фотомодель. Сегодня должна сделать серию снимков для журнала «Эл». В восемь двадцать меня будет ждать фотограф.
— Почему вечером?
— Раньше он не может, сильно занят.
— Ты всегда подстраиваешься под фотографа?
— А что делать? В данном случае он хозяин положения —  брат редактора. Чуть что не так — он запросто может отдать эту серию Вике Хартон. Знаешь Вику?
— Нет.
— Ты же читаешь «Эл»?
— Нет.
— Странно. Я думала, что нет в городе такого мужчины, который не читал бы «Эл». Ты шутишь. Это самый популярный мужской журнал. Его все читают.
— А я вот не читал.
— Тогда ты свалился с неба.
— Допустим, не свалился с неба, а просто приехал из другой страны.
— Ой, извини, я забыла, ты ведь иностранец. Значит, ты никогда не видел этого журнала? Знаешь, может это и к лучшему.
— Что там? Эротика, порнография…
— Что-то вроде того.
— Модели снимаются обнажёнными…
— Бывает.
— Там публикуют рассказы об эротических фантазиях…
— Публикуют.
— Тогда это обычный журнал для сексуально озабоченных холостяков. Тебе нравится там работать?
— Не очень. Надоело уже. Глупая работа. Но там платят.
    О своей работе она говорила неохотно, меня же эта тема заинтересовала. Мне ещё никогда не доводилось общаться с фотомоделями. Раньше я их считал кем-то вроде проституток. Затем стал относиться к их деятельности спокойнее, воспринимая её как обычную профессию. Но всегда было интересно узнать, что ими движет: только ли желание заработать, или какие-то ещё, высшие, соображения.
    Мы с Инглис мило провели время: пили коктейль, я приставал к ней с расспросами о тонкостях её профессии, она, захмелев, давала уклончивые ответы. Она всё время пыталась сменить тему и, кажется, была немного обижена.
— Мне пора, —  наконец сказала она.
— Тебя проводить? — задал я формальный вопрос, имея смутную надежду, что она откажется, и мы попрощаемся с ней здесь, в баре.
    Но она согласилась.
— Проводи, если не трудно.
    Когда мы вышли из «Вагула», было уже темно. Горели огни, сияли витрины. Шли молча. Через несколько минут она остановилась у подъезда новой многоэтажки, набрала код, дверь открылась.
— Вот и всё, — сказала мне Инглис, — спасибо за приятный вечер.
— А можно мне посмотреть на съёмки? — это моё желание возникло как-то неожиданно.
— Нет, — ответила она твёрдо и без лишних колебаний.
— Но ведь всё равно я могу увидеть твои снимки в журнале, почему же нельзя посмотреть на сам процесс?
— В журнале смотри сколько угодно, а вот сам процесс — тайна. Ты только не обижайся, — смягчилась она, — просто я боюсь, что при тебе не смогу работать нормально, я и так сильно волнуюсь.
— Но, а вдруг именно я помогу тебе справиться с волнением?
— Глупости. Как ты себе это представляешь? Я буду там, значит, работать, а ты… Что будешь делать ты?
— Давать полезные советы.
— Ты же в этом деле ничего не смыслишь.
— Я буду судить с точки зрения обычного читателя, так сказать, ценителя женской красоты.
— Нет, это не пройдёт. Герхард, фотограф, настоящий профессионал  — он не потерпит советов дилетанта. Да и как я тебя представлю: пришла на съёмку с женихом?
— Скажи, что я твой агент. У хорошей модели должен быть агент, который занимается её делами, ведёт переговоры и всё такое.
    Мысль с агентом ей понравилась. Секундное колебание и -  она сдалась. Мы вошли в подъезд. Когда поднимались в лифте, она сказала:
— Если у меня сорвётся этот заказ, я сильно на тебя разозлюсь.
— Я найду тебе новый, - уверенным тоном успокоил я Инглис, начиная входить в роль агента.
    Фотограф Герхард встретил нас радушно. Он оказался подвижным и несколько суетливым молодым человеком.
— Где же вы пропадаете, милая? У меня давно всё готово, я вас жду целый час.
    Герхард лукавил, мы пришли вовремя, и у него не было повода задавать такой вопрос, но я ответил за Инглис:
— Извините, много времени заняли переговоры с кинорежиссёром о съёмках  в новом сериале.
    Он равнодушно кивнул, я понял, что он занят своими мыслями и не слушает меня. Мы вошли в ярко освещённую комнату.
— Декорации готовы, реквизит на месте, можем начинать, — говорил фотограф.
    Инглис выглядела растерянной.
— Итак, напомню, мы снимаем серию иллюстраций к рассказу «Читатель», — продолжал свою речь Герхард. — Вы читали рассказ?
— Да, — прошептала Инглис.
— Если что-то забыли, то вот, — и он бросил на стол два листа бумаги с текстом, — можете прочесть.
— Я помню, — уже увереннее ответила она.
— Тогда  приступим  к делу. Переодевайтесь дорогуша, — распорядился он.
    Инглис ушла в другую комнату.
— Можно я почитаю?  — я взял один лист со стола.
— А вы, простите, кто? — поинтересовался Герхард.
— Я агент Инглис. Работаю с ней недавно, но считаю, что девушка талантлива.
— Да, у неё есть кое-какие данные, — согласился  Герхард, — и даже если сравнивать её с Викой  Хартон, то должен признать, что Инглис имеет большие перспективы. Вика стареет, а это в нашем деле сразу бросается в глаза, трудно скрыть; к тому же, у неё слишком большая искусственная грудь, а это уже не в моде. Так что Инглис, набравшись опыта, вполне способна стать настоящей звездой нашего журнала. Её ждут хорошие контракты.
    Когда Инглис вернулась, я не сразу её узнал. Очки, тёмный деловой костюм, строгость и сухость во взгляде  — всё это было непривычно в её облике.
    Действие рассказа, который предстояло иллюстрировать, происходило в библиотеке. Смысл сводился к тому, что одинокий молодой человек, в тайне мечтавший о сексе с библиотекаршей, зашёл как-то раз к ней, чтобы взять очередную книгу, и застал её за пикантным занятием:                ранее неприступная девушка, полностью раздевшись, мастурбировала на своём рабочем месте.
    Несколько десятков кадров ушло на съёмку одетой Инглис. Она с поразительной скоростью меняла позы и выражение лица: вот она за столом, вот уже стоит у книжной полки, вот она с книгой в руках. Затвор фотоаппарата срабатывал ежесекундно, Герхард не жалел плёнки.
    Из огромного количества кадров будет отобран только один, самый лучший, который изобразит библиотекаршу в благопристойном виде, — он-то и попадет на страницы журнала, займёт место первого снимка серии иллюстраций.
    Следующий снимок покажет раздевающуюся героиню рассказа. На этом этапе съёмок Инглис работала медленнее. Герхард то и дело помогал её советами. Некоторые кадры переснимались. И вот дошло до того момента, где Инглис осталась в одних трусиках. Здесь дело застопорилось. Она явно стеснялась. Я догадался, что моё присутствие ей мешает.
— Мне уйти? — спросил я.
    Она радостно кивнула в ответ.
— Не уходите, — попросил Герхард, — останьтесь. Она должна научиться работать в любой обстановке. Смелее, девочка, смелее, а не то я отдам это дело Вике.
   Такая угроза подхлестнула Инглис. Она вернулась к прежнему темпу, как в самом начале, когда была одета.
— Отлично, молодец, — похвалил её Герхард.
    На последний этап съёмок смотреть не хотелось и я искал предлог, чтобы уйти. Я чувствовал, что мешаю, видел смущение Инглис. Ей было трудно работать обнажённой, а ещё предстояло изобразить процесс мастурбации. Будет лучше, если я удалюсь.
— Я подожду тебя у подъезда, подышу воздухом, а то голова разболелась после вчерашнего перепоя, — наконец-то я нашёл достойную причину и поспешил уйти.
    Спустившись вниз, коротая время в ожидании Инглис, я осмысливал наши с ней отношения, её работу, своё состояние. Какого чёрта я там делал, зачем я с ней пошёл? Мне нужно было остаться в баре, поболтать с программистами, а не тащиться к этому фотографу и не трепать нервы себе и девчонке.
    Она работает фотомоделью. Ну  и хорошо. Это её дело. Она не самая плохая модель. Я мог придумать для неё другую профессию, но ведь я сам не стал этого делать, я оставил свободный выбор. Вот она и выбрала. Или не она? Кто-то сделал выбор за неё.
    Нет, я ничего не имел против профессии модели. Наоборот, увидев эту работу вблизи, я проникся к ней некоторым уважением. Работа творческая. Меня беспокоило другое. Я не мог смириться с тем, что существует человек, который способен вмешаться в мою программу, повлиять на характер девушки, выбрать для неё образ жизни.
    Сознание было переполнено мрачными мыслями: моя ли девушка  — Инглис или, после всего, я не должен считать её своей, так как она в большей мере создана другим человеком; не придумать ли мне другую девушку?



Глава  34


   
    Время шло, а Инглис не появлялась. Я начал волноваться. Почему её нет, что могло произойти, неужели они ещё не закончили? Мысли проносились одна страшнее другой. Я склонен был предположить, что фотограф Герхард всего лишь похотливый негодяй, который вынуждает моделей вступать с ним в сексуальную связь. Я не решался подняться наверх по той причине, что боялся застать именно это — связь фотографа и модели.
    Может, мне просто уйти? Оставить Инглис, пусть она живёт своей жизнью. Ведь кто она для меня  - игрушка. И я создавал её с такой целью, чтобы развлечься.
    Её нет слишком долго, а я всё жду. Зачем? Она даёт понять, что не хочет иметь со мной отношений. На что-то обиделась. Вполне возможно.
    Её смутило моё поведение на съёмках. Теперь она не хочет выходить до тех пор, пока я отсюда не уйду. А если я поднимусь, то Герхард ответит, что она уже ушла, а сам спрячет её в другой комнате. Интересно на это посмотреть.
    Я вошёл в подъезд и поднялся в квартиру фотографа. Приоткрыв незапертую дверь, я позвал Инглис. Из комнаты вышел Герхард и,  как  я  предполагал, сказал, что Инглис давно ушла, что он отвлёкся и так вот и не закрыл за ней дверь, забыл, заработался.
— Но она не выходила из подъезда.
— Не может быть, — спокойно сказал он, — она ушла минут десять назад, а то и больше, и вы должны были её встретить.
— Я её ждал и никуда не отлучался, стоял у подъезда, её не было.
— Странно, — смущённо заметил Герхард, — но у меня её тоже нет, можете проверить.
    Взгляд фотографа был ясен и откровенен. Он не врал. Его предложение оказалось для меня неожиданным, так как я успел убедить себя в том, что фотограф прячет Инглис у себя в квартире, что он в сговоре с ней, и они  хотят меня одурачить. На всякий случай, для успокоения, я решил воспользоваться приглашением Герхарда и осмотреть его скромное жилище. Кухня, санузел, две комнаты и лаборатория  —  вот из чего оно состояло. Я обошёл всё. Инглис нигде не было.
— Извините, — сказал я, направляясь к выходу.
— Не стоит извиняться, я ведь всё понимаю, у меня такое случалось, когда ревнивые мужья искали своих благоверных. Профессия такая деликатная, что многие думают, словно нет у меня других забот, как заниматься любовью с моделями.
— Я так не думаю, — поспешил я оправдаться, но Герхард не поверил.
— Думаете-думаете, — сказал он с иронией, — все так думают, не только мужья или женихи, а все. И в этом нет ничего страшного. Я бы тоже так думал на их месте. Действительно, чем ещё может заниматься работающий с обнажённой натурой фотограф, как ни сексом с моделью? Но я далёк от этого, модели меня не возбуждают. Скажу по секрету, у меня несколько иные сексуальные пристрастия.
— Вы гомосексуалист?
— Так и знал, что вы это спросите. Стандартно мыслите. Нет, я не голубой. В наше время существует множество других видов сексуального удовлетворения. Ну, не будем вдаваться в подробности, я и так  уже с вами слишком откровенен.
    Я попрощался с Герхардом и вызвал лифт.
    Когда дверцы лифта открылись, перед моим взором предстала ужасающая картина. На полу лифта лежала обнажённая девушка со вспоротым животом и отрезанной грудью. И хотя её лицо  было залито кровью, я узнал Инглис. Я потерял способность мыслить логически и замер в оцепенении. Единственное, на что мне хватило самообладания  - позвать Герхарда.
    Осмотрев кабину лифта, он со страхом взглянул на меня и тут же исчез в проёме двери своей квартиры. Вернулся он через несколько секунд с фотоаппаратом в руках.
— Вы что же, собираетесь это фотографировать? —  пока я задавал вопрос, он успел сделать пару снимков.
— Это нужно, — торопливо говорил он, щёлкая затвором, — это необходимо. Подумать только, ещё пятнадцать минут назад я работал с ней. Она жила, она улыбалась. И что она теперь? Груда мяса.
    Он раз пять повторил слова «груда мяса». Он смаковал эту ситуацию. Ему доставляло удовольствие фотографировать мёртвую девушку, он переживал творческий порыв, он находился в состоянии эйфории. Нет сомнений, что он замешан в этом деле, — подумал я и сразу же вслух сказал Герхарду, что подозреваю его в убийстве.
— Подозревать кого-либо в убийстве будет полиция, — ответил он, — кстати, я её уже вызвал.
    Полицейские вскоре появились во главе с капитаном  О. Бегло осмотрев, место преступления, капитан насупился и пробурчал:
— Грязное дельце.
    Меня и фотографа на всякий случай арестовали.
    Так я оказался в тюрьме города Гвинсила, в одиночной камере, в дурном расположении духа, но со смутной надеждой на справедливость. Конечно, я мог легко  убежать, то есть просто уйти из города, вернуться домой. Но я хотел разобраться в этом скверном преступлении, поэтому остался.
    Камера  была сухой и чистой. Окошко с толстой решёткой находилось под самым потолком.
Удивляло наличие мягкой кровати. Имелись также два стула, стол, зеркало и умывальник. Так что моё временное пристанище можно было назвать комфортабельным.
    Я считался подозреваемым. Мне сообщили, что утром я должен явиться на допрос, предупредили, чтобы я не вздумал сбежать.
    Мне оставалось только завалиться на кровать, упереть взгляд в потолок и углубиться в размышления. Впереди ночь. Я должен осмыслить своё положение.





Глава  35




    Лишение свободы. Я сталкивался с этим явлением, когда служил в армии. Провёл трое суток на  гауптвахте и прочувствовал многие «прелести» положения заключённого. Камера, нары, плохой ужин, — вернее, даже не ужин, и не питание, а так  — приём пищи по вечерам, когда мы, губари, ели то, что осталось от завтрака, обеда и ужина охраны. Отдельных порций не было. Приносили ведро с объедками, ставили посреди камеры, кидали в него десяток ложек, давали пару тарелок; а нас — пятнадцать человек в камере. Два дня гордость не позволяла мне прикасаться к пище, но на третий день голод заставил мою гордость помолчать, и я отведал смесь борща и толчёной картошки; было вкусно. Человек в подобных условиях и не то ещё слопает.
    В тюрьме Гвинсила несравненно лучше. Правда, я ещё не знаю, как и чем тут кормят,  но для меня это не главное. Важно, что здесь я в одиночной камере и могу свободно мыслить. Пожалуй, по-настоящему свободно мыслить человек начинает только лишившись свободы передвижения.
    Но мой драгоценный город опять — в который уже раз — меня разочаровал. Часа через три я понял, что гвинсильская тюряга не способна  обеспечить качественного и надёжного ограничения свободы передвижения.
    Гость. Он появился в моей камере словно привидение. Сел на стул, помолчал, осмотрелся по сторонам.
— Скажите, а вы давно тут сититте? — спросил он с ярко выраженным прибалтийским акцентом.
— С вечера.
— А может пыыть, вы встречали тут Кястуса Зевертаса?
— Не встречал.
— Скажите, а как мне его найти?
— Не знаю.
— Как вы думаитте, а не посмотреть ли мне напписи и записи? — вялым жестом он указал на стену.
    Там действительно — и как  я раньше этого не заметил? — пестрели многочисленные надписи. Изменялись они прямо на глазах. Вероятно, мои друзья компьютерщики успевали и здесь.
«Скоро на волю!» — писали мнимые заключённые, и тут же появлялось: «Я в камере смертников!». Всё равно убегу, — писал ещё один любитель тюремных приключений. Виднелось множество имён, дат, проявлялась ругань в адрес надзирателей и, как традиция подобного жанра, на самых видных местах располагались обращения, адресованные всему человечеству.
  «Люди, вы скоты!» — эта тема в различных вариациях повторялась раз пять; «Ненавижу род людской!» — один раз, но крупно; «Сволочи!» — довольно банальная надпись, появлялась постоянно огромное количество раз. В любви к людям признался только один: «Я гуманист, — писал он, люблю всех людей, именно поэтому меня отсюда не выпускают, боятся, что я всех перетрахаю».
Мой гость внимательно перечитал стену и заключил:
— Кястуса тут ещё не было.
    После долгого раздумья он обратился ко мне с просьбой:
— А можно мне его потаажтаать?
    Я разрешил, куда деваться от такой деликатности.
— Только я уйтуу на минутку, — предупредил гость и пропал, будто испарился.
    Вскоре он вернулся, но не один, а с девушкой.
— Этто Ирма, — представил он голубоглазую красотку, — она не верит  виртуальный мир, я ей покассаать.
    Парадоксально: в одиночной камере я не мог найти одиночества. Ещё не хватало, чтобы тут появился Зевертас, который в свою очередь может оказаться не один, а с подружкой. Вот будет весело. И я смогу узнать много интересного из жизни прибалтов.
    Ирма болтала без умолку. Она поведала мне, что живёт в Риге, а её друг в Клайпеде; ей восемнадцать лет, но она уже успела побывать в Париже и Вене; как замечательно, что она попала в Гвинсил, да ещё сразу в тюрьму, да ещё в камеру смертников. Её дружок почему-то решил, что меня должны повесить.
— Сейчас таак не убивают, — поправила его Ирма, — он умирает не таак, — и она назвала по-латышски способ, которым, по её мнению, убивают преступников в Гвинсиле.
    Я решил, что проще будет позвать надзирателя и попросить, чтобы меня перевели в другую камеру.
    Пришлось долго колотить ногой в дверь, пока на пороге не нарисовался — в полном смысле слова — толстопузый мужичок в форме надзирателя. Реакция моих сокамерников на его появление была своеобразной.
— Кястус! —  почти одновременно воскликнули они, далее беседа велась только на латышском языке. Ирма о чём-то щебетала, Кястус что-то гоготал в ответ.
    На меня никто не обращал внимания. В какой-то мере это было даже обидно. Но как только энтузиазм собеседников пошёл на убыль, я обратился к Зевертасу с просьбой:
— Вы не могли бы перевести меня  в другую камеру? — и услышал ответ в духе Гвинсила:
— Вам нужен настоящий надзиратель, а не яа. Ведь яа просто пришёл поиграаать.
— Если вы не настоящий надзиратель, то, полагаю, я могу спокойно покинуть камеру, и вы не смеете меня задерживать?
    После секундного раздумья Зевертас молча махнул рукой в сторону двери. Видимо, в план его игры не входила заморочка  с привередливым заключённым, и он отпускал меня на все четыре стороны.
    Я вышел в коридор и осмотрелся. Ни одного надзирателя не было видно. Тянулся узкий  пустой коридор с бесконечным рядом дверей. Я прошёл несколько метров и заглянул в окошко одной из камер. Там сидели пираты и занимались игрой в кости. Смотрелись они столь колоритно, что казалось, словно я находился на борту пиратского брига. Вероятно, именно так выглядели соратники Френсиса Дрейка.
    Когда я прошёл дальше и заглянул в следующую камеру, то увидел заключённого в костюме девятнадцатого века. На столике стояла чернильница с гусиным пером, рядом лежал чистый лист бумаги. Узник бессмысленно ходил по камере из угла в угол, — это был грустный задумчивый юноша.
    Осмотрев ещё несколько камер, я понял, что в тюрьме Гвинсила содержатся люди разных эпох, культур и цивилизаций. Викинги, римляне, индейцы, наши современники — все были представлены в этой странной тюрьме.
    Найти свободную камеру не удалось, но зато я встретил настоящего надзирателя.
— Вы уже отсидели свой срок? — вежливо поинтересовался он.
— Ещё нет, — честно признался я.
— Почему же вы на свободе?
    Я кратко изложил свою историю.
— Это непорядок, скверное дело. Нельзя так поступать — выгонять заключённых из камер до истечения срока, — так прокомментировал он мои приключения.
    Я понадеялся, что вот-вот моя проблема будет решена: он найдёт свободную камеру, я спокойно проведу там ночь и утром побеседую с капитаном О. Но мои ожидания не оправдались. Надзиратель ушёл в пространные рассуждения о порядке, законах, правилах.
— Вы поймите, наконец, — говорил он, — что заключённый должен находиться в камере. Освободить его могут только по специальному распоряжению или постановлению суда. Никто не имеет права просто так открыть дверь и выпустить его на волю. Это нарушение всех мыслимых норм, это незаконно!
— Полностью с вами согласен. Давайте восстановим законность и вернём меня на место, в камеру. Буду рад этому.
— А вот это, знаете ли, тоже неправильно, — возражал он, — ни один заключённый не должен радоваться своему заключению. И если заключённый сбежал, то не должен проситься обратно.
— Но ведь я не сбежал, меня выпустили.
— Ещё раз повторяю: никто не имеет права выпускать заключённых без специального распоряжения.
— Но меня-то выпустили.
— Этого не должно быть.
— Да, но это произошло. Что предписывают ваши инструкции в таких случаях? Как поступать, если случилось то, чего не должно быть.
— Если чего-то не должно быть, то это никогда не случается, - философски вывел надзиратель.
— Великолепно! Тогда как же я оказался на свободе?
— Сбежал.
— Ладно. Допустим, я сбежал. И что делать в этом случае?
— Если заключённый сбежал, то его нужно ловить, чтобы вернуть в место заключения.
— Прекрасно! Тогда поймайте меня и верните в камеру.
— Зачем же я буду вас ловить, если вы не убегаете.
— Значит, если я сейчас побегу, то вы погонитесь за мной?
— Нет.
— Странно, вы же сказали, что должны поймать заключённого, если он убегает.
— Совершенно верно, таковы правила, я обязан задержать заключённого, который сбежал, но вы не заключённый.
— Как же так, ведь я сидел в камере?
— По инструкции я не имею права верить словам первого встречного. Я вас не знаю. Вы для меня незнакомец, которого я случайно встретил в коридоре тюрьмы. Я не имею права верить вам.
— Позвольте-позвольте, мне показалось, что вы сами приняли меня за человека, который отсидел свой срок и выходит из тюрьмы; вы ещё и вопрос мне такой задали.
— Я действовал по правилам. Если вижу в тюрьме подозрительного человека, я должен задать вопрос, чтобы завязать беседу и выяснить личность этого человека. Доверять своему впечатлению я не имею права — оно может оказаться ошибочным. Я не знаю, кто вы: то ли заключённый, самовольно покинувший камеру, то ли посетитель, заблудившийся в здании, то ли корреспондент газеты, пишущий на криминальные темы, то ли вы наш новый инспектор, проверяющий состояние дел.
    При слове «инспектор» я улыбнулся, и надзиратель сделал вывод, что попал в точку.
— Вот видите, — сказал он, — я угадал, вы всё-таки наш инспектор. Хотя первое моё впечатление было, как вы изволили заметить, такое, что и в самом деле я принял вас за очень подозрительного типа. Но затем, действуя по инструкции, мне удалось установить истину.
  Надзиратель был явно доволен собой. У меня хватило наглости остаться инспектором, и я стал задавать вопрос за вопросом.





Глава  36


      Итак, я получил редкую и счастливую возможность узнать все тайны и секреты гвинсильской тюрьмы непосредственно из, так сказать, первоисточника. Мой первоисточник стоял руки по швам, вытянув подбородок вперёд, и коротко отвечал.
— Сколько заключённых в тюрьме? — спрашивал я.
— Много, очень много, — следовал чёткий и ясный ответ.
— Вы что же, их не считаете?
— Считаем и даже постоянно пересчитываем, но их число всё время изменяется.
— Почему нет свободных камер?
— Туристы виноваты.
— Туристы?!
— Как вам известно, наша тюрьма — заведение коммерческое. Камеры, которые не заняты заключёнными, сдаются всем желающим. Многие, знаете ли, хотят провести пару ночей в тюрьме, чтобы почувствовать остроту ощущений.
— Люди в костюмах разных времён — это тоже туристы?
— Не все. Многие из них просто сумасшедшие.
— В какой камере содержится фотограф?
— Простите, не понял.
— Человек, который проходит по делу об убийстве. Он фотограф по профессии. Работал с девушкой, её потом убили, сейчас идёт следствие. Вы слышали что-нибудь об этом деле?
— Совершенно ничего не слышал. Даже если этот фотограф здесь, то искать его бесполезно. Он мог перейти в разряд туристов, если заплатил деньги за пребывание в тюрьме. А если он стал туристом, то мог изменить внешность и превратиться в кого угодно.
— Да, но ему завтра на допрос — как его искать?
— Сам найдётся.
— Вы уверены?
— Нет, конечно, не уверен, я ведь не знаю особенностей того дела об убийстве. Если этот фотограф захочет пойти на допрос, то пойдёт. А если нет, то всё будет как-то иначе. Например, допросник и сам, как вы знаете, может написать дело. Найдёт виновных.
— А если виновен именно этот фотограф?
— Тогда его будут судить.
—  И как же его найдут?
— Это не моё дело, это уж пусть допросник сам думает, кого искать.
    Логика надзирателя меня несколько шокировала. Приходилось вносить коррективы в дальнейшие планы. Когда всё решается так просто, не бросить ли мне это дело на произвол судьбы. Что мне тут делать, в этой тюрьме, в городе, в котором законы меняются чуть ли не каждую секунду; что я вообще тут делаю, что меня держит?
    В качестве инспектора я могу покинуть тюрьму в любой момент. И я могу уйти из города, где нет главного — мечты. Нет девушки, которую я создавал. Её смерть символична. Чистота помыслов, нежная романтичность, доброта — всё растоптано и залито кровью, всё убито.
    Инглис ушла. Исчезла душа города. Я уже знаю, что с ним сделаю —  я его выключу. Сейчас вернусь в свой кабинет и одним движением вырублю из жизни всех надзирателей и полицейских,
барменов и пьяниц, дворников и водителей, стариков и старушек. Уничтожив город, я избавлюсь от иллюзий и пустых надежд.
    Гвинсил —  продукт лживой программы, дитя хакеров, пристанище пройдох и подлецов. Десятки раз я хотел его отключить. Ему не жить!





Глава  37

   
    Утро. Начало рабочего дня. Просыпаюсь в своём кабинете. Провода от датчиков мешают, я их срываю и поднимаюсь. Сильно болит голова, болит спина. Настроение паршивое. Состояние такое, словно я в похмелье.
    Вошла Катя, поздоровалась, смотрит на меня с жалостью. Я прошу принести стакан минералки. Она выходит, дверь остаётся приоткрытой, и я вижу, как она открывает шкафчик и достаёт стакан, затем открывает холодильник, вынимает бутылку, наливает. Я любуюсь этим зрелищем. Грациозная, миловидная девушка возрождает меня к жизни  —  таков смысл этого действа в моём понимании.
    Выпиваю воду и смотрю в окно. Мой Гвинсил существует в обычном режиме. Улица с антикварным магазином, газетный киоск. Вот подходит нищий поэт, вот он торопливо раскрывает газету, убеждаясь, что его стихи не напечатаны.
    Эта часть программы незыблема. Всё происходит по плану, который продуман мной. С восьми утра до пяти вечера программа работает как часы, сюжет отточен до мелочей. Скоро должен появиться торговец с пирожками, затем появится автомобиль без водителя.
    Мне интересно, что произойдёт в пять часов вечера. Будет ли Инглис?
    Её убили в той части программы, которую я не могу контролировать, но непонятно, что будет происходить здесь. Я загадал так: если Инглис не появится в привычном для меня сюжете, если она не выйдет  в без пяти пять из антикварного магазина  —  я отключу Гвинсил без сожаления.               
    День прошёл в суматохе. Выручала Катя. Она вела переговоры, отвечала на звонки. Мне было трудно сосредоточится, но я взял себя в руки и усилием воли заставил мозг работать. Я  вернулся в реальность. Дела шли хорошо. Радовало обилие крупных сделок, радовал наплыв клиентуры.
    На окно я смотрел спокойно, там всё шло своим чередом. Был пирожник, был и автомобиль без водителя. И вот приблизился конец рабочего дня. В половине пятого на меня вдруг нападает приступ какого-то неосознанного волнения. С чего бы это? Ведь всё нормально. Но нет, чем ближе к пяти часам, тем сильнее беспокойство. Вероятно, в последнее время у меня выработался такой рефлекс: начинаю волноваться в пять вечера. Именно в это время я всегда и входил в город.
    Без пяти пять. Я смотрю в окно и просто гипнотизирую дверь антикварного магазина. И она открылась, и появилась Инглис. Всё как всегда. Ничего не изменилось. Инглис возле скамейки. Садится — всё как обычно.
    Но мне-то что делать? Окно словно издевается надо мной. Отключить его я не могу. Вернее, не хочу. Ведь я снова вижу Инглис. Вижу то, что создавал своим умом: и улицу, и здание, вид из окна  — это невозможно отключить.
  Вошла Катя.
— До свидания, я ухожу, — прощается она и задаёт привычный уже вопрос: А вы сегодня пойдёте туда?
— Пойду, — уверенно отвечаю я, начинаю искать датчики и распутывать провода. Прощаюсь с Катей. Она с грустью вздыхает и уходит.
    Всё как всегда.


Глава 38


    Вечер. Самый обыкновенный вечер, когда я вновь нахожусь между двумя мирами, в одном оставляя своё тело и погружая свой мозг — в другой. Я вхожу в город Гвинсил. Некоторое время  бреду по бульвару  Оплошности, сворачиваю за угол, выхожу на улицу Шикарная, — да, она так и называется, улочка с домом, где находится антикварный магазин.
    К моему удивлению, Инглис ещё не ушла. Она сидит на скамейке. За ней никто не приехал.
Я бросаюсь к ней с вопросом:
— Что случилось, что произошло, куда ты исчезла в тот раз?
    Девушка подняла на меня полные испуга глаза.
— Мы разве знакомы?
    Чувствуя, что тут  снова проявляется какой-то подвох оконной программы, я всё же отвечаю:
— Конечно, мы знакомы.
    Девушка улыбается, достаёт из сумочки открытку, подписывает её, протягивает мне.
— Вот что я скажу, молодой человек, — говорит она снисходительным тоном, - вы, как я вижу, человек смелый и не лишены некоторого нахальства. Вот вам автограф, и можете рассказывать своим друзьям, что мы действительно знакомы, но прошу вас — только без преувеличений, пожалуйста.
    Открытка была с видом Гвинсила. Надпись золотыми буквами так и гласила: «Наш город — вид с воздушного шарика». На обороте я прочёл автограф: «Новому другу с наилучшими пожеланиями! Инглис».
— Ты какая-то знаменитость, что ли? — догадался я.
— Что значит какая-то? — обиделась она.
— Извини. Я рад. Рад за тебя. Ты жива. Сделала карьеру. Я понял, те фотографии сыграли свою роль. Но почему ты меня не помнишь?
— Слушай, ты ненормальный. Если скажешь ещё слово — вызову полицию!
    Я видел перед собой настоящую Инглис, но вместе с тем, это была другая девушка. Новая Инглис. Кто-то создал её взамен той, убитой в лифте. Или никто её не создавал, она сама появилась, автоматически, подчиняясь законам программы города.
    Какая мне разница, кто её изменил? Я знаю одно: девушка является вторым вариантом моей Инглис. Прекрасно. Можно всё начать снова. Новые правила, новая игра, новые порядки. Отлично. У меня новая девушка с новым характером. И нет причин, чтобы отключать город. Хорошо, что я этого не сделал.
— Я вас обидел, извините, — я пытался поправить положение и познакомиться с Инглис заново,— как-то глупо всё получилось, я вас принял за одну мою знакомую. Очень похожа на вас.
— Это многое объясняет, — оттаяла она, — почти все девушки в городе хотят быть похожими на меня. Их можно понять, каждый вечер они видят меня по телевизору, а многие из них мечтают о карьере телеведущей. Эх, знали бы они, насколько это трудно. Вот сейчас я сама себе не нравлюсь.
— Трудно представить. Неужели?
— Вам этого не понять, вы не женщина. Хочу перекрасить волосы. Как вы думаете, мне подойдёт  каштановый?
— Возможно. Я, правда, плохо в этом разбираюсь. Если честно, вы мне и такой нравитесь.
— Спасибо. Ну, а кто вам нравится больше, я или ваша подруга?
— Каждая из вас хороша по-своему.
— А вы дипломат. Никого не хотите обидеть. И чем же хороша ваша подруга? Расскажите мне о ней: кто она, как вы познакомились? Обожаю романтические истории.
— Долго рассказывать, — мне вообще не хотелось ничего рассказывать о прежней Инглис, но Инглис нынешняя решительно настаивала.
— Я не тороплюсь, выпуск новостей в десять, у меня уйма времени, мне интересно послушать о вашей подруге.
— В таком случае, посмею пригласить вас…
— В кафе «Экстаз», — предложила Инглис.
— Я там никогда не был.
— Там очень мило. Едем?
— Едем, — я неуверенно огляделся по сторонам, машин нигде не было.
— Сейчас я вызову такси, сказала Инглис и посмотрела на дорогу.
    Не знаю, как она сделала вызов, то ли мысленно, то ли как-то ещё, но она никуда не звонила, не делала ровным счётом ничего, просто смотрела на дорогу, а результат был впечатляющим: из-за поворота появился жёлтый «Форд». Водитель притормозил возле нас, мы сели в машину.
— Куда едем? — прозвучал традиционный вопрос таксистов всех стран, планет и временных измерений.
— «Экстаз», — ответила Инглис.
    Доехали почти молниеносно. Я не успел ничего заметить и не запомнил, по каким улицам мы ехали. Вышли перед огромным зданием. Рядом возвышалась телебашня.
— Сюда, — указала Инглис на  украшенную витиеватой резьбой дверь.
    Внутреннее убранство кафе, по художественным достоинствам, вполне соответствовало стилистике входной двери: потолок с лепниной, стены с картинами на пасторальные темы, столы с инкрустацией, бархатные диваны, паркетный пол с причудливым рисунком.
    Инглис тут знали.
— Как мой столик? — поинтересовалась она у серьёзного человека в старинном камзоле.
— Свободен. Специально держим для вас, — и он попытался изобразить улыбку, но получилась корявая гримаса.
    Мы прошли через зал.
— Я не совсем точно выразилась, — говорила Инглис по пути, — здесь не кафе. Это заведение правильнее называть рестораном, но почему-то принято официальное название — кафе «Экстаз».
Наверное, хозяева хотят сэкономить на выплате налогов. Как бы там ни было, а я люблю здесь ужинать. Не выходить же мне в эфир без ужина, как вы считаете?
    Мы сели за столик.
— Я знаю, — продолжала она, — вы хотите сказать, что я могу растолстеть.
— Ни в коем случае, — возразил я.
— Знаю-знаю, все так думают: Инглис любит поесть, Инглис склонна к полноте, Инглис набирает вес.
— Я так не думаю.
— Честно?
— Честно.
— Спасибо, но я вам всё равно не верю. Все мужчины думают одинаково. Не обижайтесь, но впечатление такое, как будто у них на всех одна извилина. Сидят перед телевизором, едят креветки с пивом, смотрят футбол, в перерыве слушают новости и, глядя на ведущую, думают: ах, как же она растолстела.
— Кое в чём вы правы. Я тоже люблю футбол и пиво, слушаю новости, но никогда не стану говорить о ведущей, что она растолстела. Мне кажется, так могут говорить только женщины, завидуя, что их не берут на телевидение.
    Инглис понравилось моё замечание, она даже прикрыла глаза от удовольствия, в этот момент чем-то напоминая кошку; казалось, что она сейчас мурлыкнет, так и хотелось её погладить.
— Я угощу вас таким ужином, который вы будете вспоминать всю оставшуюся жизнь, — произнесла она с расстановкой, особо выделяя слова ужин и жизнь.
    Я смутился, всё-таки я не привык, чтобы женщина угощала меня.
— Надеюсь, вы заплатите мне романтической историей, — этой фразой проницательная Инглис вполне сгладила неловкость ситуации.
    Она сделала заказ. Названия блюд мне ни о чём не говорили. Череда незнакомых слов. В Гвинсиле любят странные названия. Что такое, например, «Элита»? Оказывается, блинчик с мясом томатном соусе. «Орган» — это салат. А вот дальше трудно было понять, где название салатов, а где соусы и напитки.
    Всё спиртное предназначалось мне. Инглис пила только сок с таинственным названием «Эквега». Я просил перевести смысл, но она в ответ лишь улыбнулась.
— Попробуйте, — протянула она бокал с соком, и я отпил глоток.
— На мой взгляд, обычный ананасовый вкус.
— Мне вас жаль. Там есть ещё кое-что. Должна признать, что вы плохой дегустатор. Или просто
плохо разбираетесь в соках. Пейте лучше ялус и рассказывайте о своей подруге. Как её имя?
    Ялусом она называла напиток вроде коньяка. Я выпил грамм тридцать и назвал первое пришедшее на ум имя.
— Елена, — было трудно удержаться и не произнести имя Инглис.
— И как вы с ней встретились?
— В антикварном магазине. Она любит всякие разные статуэтки, а я поклонник старинного оружия. Вот мы и сошлись. Я разглядывал пистолеты, она любовалась статуэткой. Потом она о чём-то спросила, я ей что-то ответил, не помню точно.
— У-у, как не интересно, — на лице Инглис выразилось разочарование.
— Хорошо, я постараюсь вспомнить, — я разыграл задумчивость и продолжил фантазировать. — Она в тот день торопилась куда-то, поэтому спросила у меня: который час? Вспомнил. Просто у неё сломались часы, остановились. Когда я ответил, она забеспокоилась, сказала, что её ждут. Короче говоря, она была подругой Юрика Лодера, потом я её у него отбил. Она дружила со мной, но мы поссорились. Я хотел помириться. И вот встретил вас вместо неё. Перепутал. Очень уж вы похожи.
    Было заметно, что Инглис недовольна. Я нёс ахинею, выдумывая на ходу всякие глупости.
— Совершенно не умею рассказывать, — извинился я.
    Инглис молчала.  Я всматривался в её глаза: невозможно было понять, о чём она думает. Похоже, я испортил ей вечер.
— Расскажите о себе, — неожиданно попросила она.
— Это будет и вовсе не интересно.
— Почему же? Мне кажется, в каждом человеке есть что-то, о чём можно рассказать, и о чём будет интересно послушать. Кто вы, чем занимаетесь?
— Занимаюсь торговлей.
— Ради чего, какова ваша цель — это деньги, нажива?
— О нет, только не деньги.
— Странно, человек занимается торговлей не ради денег — впервые слышу.
— Нельзя же всё сводить к деньгам. Конечно, они нужны, и практически о каждом человеке можно сказать, что он занимается своим делом ради денег. И о каждой профессии можно сказать: она приносит деньги. Но почему же тогда люди занимаются различными делами, имеют различные доходы? Значит, кроме денег, есть ещё очень много факторов, которые влияют на выбор сферы деятельности. Вот вы, Инглис, работаете на телевидении только ради денег?
— Нет, конечно. Но ведь у меня творческая профессия, а не торговля.
— Понятно. Вы с предубеждением относитесь к торговле. А вы не задумывались над тем, что вся наша жизнь по сути является торговлей. Я смею утверждать, что вы тоже занимаетесь торговлей. Работая на телевидении, вы продаёте свои способности, творческие силы, вы продаёте себя, свой образ, своё лицо, голос. Чем не торговля?
— Ладно, уговорили, — недовольно поморщилась она, — все мы люди, все мы торгаши. Тогда позвольте узнать, чем торгуете вы?
— Всякой всячиной.
— Это не ответ.
— Продаю технику, приборы, оборудование. Вот недавно продал линию по производству подсолнечного масла. Вам это интересно?
— Ещё как интересно! — свой возглас она снабдила изрядной долей притворства. — Расскажите, как производят подсолнечное масло.
— Честно говоря, не знаю.
— Вот это да! Как же вы продали такую линию?
— Просто нашёл человека, который умеет производить масло, который знает всё о линиях по производству масла. Ему нужно — он купил. Он расширял свой цех, поэтому  купил мою линию.
Сейчас он занят своим любимым делом — производит масло, а я занимаюсь своим — продаю оборудование. И я не знаю, как производят масло, что-то они давят или жмут — мне безразлично.
    Инглис погрустнела. Я говорил что-то невразумительное, говорил не о том, говорил не так и был сам собой недоволен. Всё повторялось: в подобной ситуации я однажды оказался, беседуя с той, первой Инглис.
— Я вас предупреждал, что не умею рассказывать. Вы скучаете.
— Нет, что вы, вовсе нет.
— Я вижу. Ну, не рождён я для романтических бесед с дамами, вы уж извините. Лучше расскажите что-нибудь о себе, а я помолчу и не буду вас перебивать.
— Да вы и так всё знаете.
— Откуда же я могу знать?
— Из газет, например.
—  Вы считаете, что там пишут правду?
    Инглис задумалась. Похоже, что она искала предлог для скорейшего завершения нашей встречи. Я ей надоел. Она ждала чего-то большего. Я чувствовал, что ей нужен был новый знакомый, новое лицо в привычном кругу общения. Она видела во мне человека неординарного, а я оказался обыкновенным.
— Вы правы, там не напишут правду. Правда скучна. Вот журналисты и выдумывают всякие нелепости про нас, про известных людей. Верно вы сказали, что мы продаёмся. И я тоже продалась. Продала свою жизнь, или часть жизни для всеобщего обозрения. Мне ли жаловаться на выдумки журналистов, когда я сама отчасти журналист. Я хочу большей известности, моя профессия требует этого. Они делают мне рекламу. Так мне ли жаловаться на судьбу?
— Скажите, я вас чем-то обидел?
— О нет! Не берите в голову. Слушайте, — Инглис была заметно взволнованна, — я расскажу о себе. Правду. Только вам. Такого я ещё никому не рассказывала. Вы готовы слушать? Я к тому, чтобы вы правильно поняли. Не надо думать, что я развратная зажравшаяся звезда экрана — не надо так думать. И ещё — я бы не хотела, чтобы моя история стала предметом купли-продажи. Не торгуйте, пожалуйста, моим откровением. Хорошо?


Глава 39


    Я блаженствовал. Сбылась мечта. Нахожусь в своём городе, в помещении великолепного ресторана, беседую с девушкой, которая соответствует моим представлениям о женской красоте: она умна, воспитана, элегантна, её голос не раздражает слух, она ведёт себя, как и подобает светской даме, она не лишена чувства юмора, с ней интересно.
    Именно это я и хотел получить, создавая образ Инглис. Программа окна исправила ошибку: неудачный  вариант был уничтожен, взамен сформирован второй вариант девушки. Меня это устраивает. Правда, не совсем понятно, зачем убивать первую с таким зверством? Можно было поступить как-то гуманнее. Хотя вправе ли я требовать человеколюбия от программы? Программа жестока, она решила, что первая Инглис должна стать жертвой убийцы — и я ничего не могу с этим поделать. Да и зачем что-то делать, если меня и так всё устраивает.
  Вторая Инглис лучше первой. Кажется, я нашёл с ней общий язык, мы подружились. Она готова рассказывать мне о том, что является тайной её жизни. Это доверие. Я ей не безразличен. Замечательно, я счастлив!
— Где и когда я родилась, не знает никто, — начала она свою историю. — Даже мой отец всегда уклончиво отвечает на вопрос о моём рождении. Смешно, не правда ли? Я даже не знаю точно, сколько мне лет. Со слов отца известно одно: моя мать умерла при родах. Всё. Где она меня рожала, в каком районе, где её могила, где мои родственники — всё это полнейшая загадка, разгадать которую мне так и не удалось. Мой отец сильно пил. Сейчас это законченный алкоголик. Думаю, в своё время его больше привлекали пьяные гулянки, чем рождение дочери, поэтому он не запомнил ни даты рождения, ни места. Я ему больше не задаю вопросов на эту тему — всё равно не ответит.
    Вероятно, меня кто-то воспитывал, какая-то женщина. Быть может, любовница или подружка отца. Я смутно помню некоторых женщин, которые время от времени появлялись в нашем доме, какое-то время жили, потом исчезали. Когда меня принимали в школу, выяснилось, что нет документов о рождении. Проблему решили. Кто-то посоветовал отцу обратиться в соответствующие органы и дать взятку. Короче говоря, отец купил мне свидетельство о рождении. Он до сих пор укоряет меня, говорит, что на те деньги можно было купить целый ящик «сока». Соком он называет все спиртные напитки. Как-то раз он сильно достал меня своими упрёками, и я со злости купила ему десять ящиков лучшей водки. Думаете, успокоился? Ошибаетесь. Он всё ещё при каждом удобном случае укоряет меня за те деньги. Такой у меня папочка.
    В школе мне не понравилось. Не удивительно, ведь я была девочкой из бедной семьи. Вам этого не понять. Вы не сможете представить себе и сотой доли тех мучений, какие выпадают на долю девочек из бедных семей. Мальчикам намного легче – я знаю это наверняка, сравнивала. Например, мальчишки-бедняки из нашего класса всегда умели добыть деньги: отбирали их у малышей, у более слабых, воровали. А что было делать мне? Отец денег не давал совершенно. У меня не было дорогих игрушек, не было дорогой одежды. Даже просто новых вещей у меня не было. Донашивала одежду одноклассниц, — некоторые сердобольные мамаши, жалея меня, приносили то, что их дочкам уже не подходило по размеру, или износилось. Так называемые подруги часто приветствовали меня фразой: «Ну, как тебе моя юбка?»
    Сколько себя помню, всегда искала возможность заработать денег. Просилась в компанию к мальчишкам — не взяли. Я пошла к директору и попросила какую-нибудь работу в школе: окна мыть, помогать поварихам в столовой, или помогать уборщице — хоть что. К счастью, директор сжалился и предоставил работу уборщицей на полставки. После занятий я подметала и мыла целый этаж. Было трудно, зато у меня появились свои деньги. Когда я училась в выпускном классе, мне грозило отчисление из школы — двойки по трём предметам. Директор вызвал меня, провёл короткую беседу и недвусмысленно дал понять: хочешь окончить школу без проблем – становись любовницей директора. Как ни странно, для меня это было легко и не страшно. Наш директор был красавцем. Не какой-нибудь там плешивый малорослый старикан, а человек тридцати пяти лет, в расцвете сил, спортивного телосложения, с великолепной кудрявой шевелюрой. Все девчонки были в него тайно влюблены — и я не исключение. Он стал моим первым мужчиной. Я не жалею об этом. Наоборот, я гордилась, что такой человек обратил на меня  внимание. Как выяснилось позже, многие старшеклассницы становились его близкими подругами. Что делать, любил он юных девушек. Никто из нас за это на него не обижался. В общем, он содержал своеобразный гарем, и я там была на первых ролях.
    Именно директор повлиял на мою дальнейшую судьбу. Он посоветовал мне стать актрисой. Сказал, что у меня есть данные, талант. У него был знакомый режиссёр на городском телевидении, который согласился посмотреть на мои способности. Просмотр закончился далеко за полночь в постели режиссёра. Я понравилась, и у меня появилось место на телевидении – целая передача. Мне доверили вести прогноз погоды. Это серьёзное достижение для юной неопытной девчонки. Так началась моя взрослая жизнь.
   Я поступила на курсы актёрского мастерства, много работала, снималась в кино, с прогноза погоды перешла в детскую передачу «Спать пора» — в общем, делала успешную карьеру. Не всем это нравилось. Начались интриги. Против меня были некоторые солидные тётеньки, они занимали крупные должности и по мере сил старались помешать моему продвижению. Завидовали молодости. Вам не интересно?
— Очень интересно, правда, должен признать, что у вас довольно типичная судьба. Знаете, современного человека вообще трудно чем-либо удивить, а меня тем более.
— В моей истории для вас нет ничего удивительного?
— Не то чтобы совсем  ничего…
— Вы слышали много подобных историй?
— И слышал, и читал. В наше время женщины любят рассказывать о своей карьере. Но меня лично такая тема мало привлекает.
Ведь и так ясно, что жизнь трудна, за всё надо платить, а чтобы чего-то добиться, нужно много работать, бороться, противостоять конкурентам. Обсуждать  пикантные подробности я тоже не люблю. В конце концов, это личное дело конкретного человека, каким путём он пробивается. Если вы начнёте рассказывать о своих любовниках, я скажу, что это скучно.
— Странный вы человек. Какая же тема могла бы вас заинтересовать?
— Если иметь ввиду вашу профессию, то я склонен говорить о творчестве. Сам я редко смотрю телевизор, поэтому интересно узнать, чем сейчас живёт телевидение. Вот вы ведёте выпуски новостей… Я всегда считал дикторов автоматами для зачитывания текстов. Мне кажется, что вы сами не осознаёте того, о чём сообщаете.
— Это не так, — улыбнулась Инглис, — я всё-таки читаю текст несколько раз, вникаю в смысл, а уж затем зачитываю его перед камерой. А если буду читать бессмыслицу, то не смогу соблюдать интонацию. Хотите посмотреть, как делается выпуск новостей?
— А есть такая возможность?
— Я вас приглашаю на студию. Не побоитесь смотреть на мои мучения?
— Неужели так всё страшно?
— В любом выпуске новостей всегда есть что-то ужасное.
— Я заметил, обычно в новостях сообщают о катастрофах, убийствах и прочих кошмарах.
— Да, но я не об этом. Читать новости в прямом эфире трудно. И для меня, например, главная трудность и весь ужас, заключается в том, что постоянно приходится преодолевать страх: мне всегда кажется, что я отвратительно выгляжу на экране. Со временем я научилась владеть собой и не думать об этом страхе, но вы бы знали, каких усилий это стоит.
— И после ваших страхов уже не столь важно количество жертв в той или иной катастрофе?
— Иронизируете, да? Но вы правы. Количество жертв в катастрофах, всякие там заказные убийства и так далее — всё это пугает меня гораздо меньше моих собственных страхов. Когда я читаю, моё состояние  беспокоит меня больше всего остального. Внешний мир вообще для меня  исчезает. Вот такая нехорошая ведущая, — так вы подумали? Но ведь я ничем не отличаюсь от обычных людей. Я точно так же эгоцентрична, как и все нормальные люди. Вот вы сказали, в новостях часто сообщают о катастрофах. А не задумывались, почему так делают; не знаете, почему кровавым темам уделяется столько внимания?
— Я думал об этом, но конкретного ответа не нашёл. Склоняюсь к мысли, что просто кому-то выгодно затрагивать такие темы.
— А вот мнение нашего режиссёра: люди эгоисты, — считает он, — любят себя и думают прежде всего о себе, их беспокоят только личные проблемы; когда они получают информацию, что где-то перевернулся поезд, там много погибших  — они испытывают своеобразную радость; то есть человек в глубине души рад, что сам он избежал неприятностей, не пострадал в подобной катастрофе, поэтому такая информация доставляет практически любому человеку определённое удовольствие. И ещё он говорит, что телевидение показывает только те вещи, которые нравятся большинству зрителей.
    Мы проводим опросы, и знаете, на самом деле так и получается, что телезрители считают самыми интересными те выпуски новостей, где сообщалось про убийства и катастрофы.
— Любопытно. Только мне почему-то именно такие выпуски не нравятся. Я предпочитаю слушать что-нибудь по экономической тематике: о ценах, о курсах валют, о налогах, о товарах.
— Понятно, у вас профессиональный интерес. Ну что же, вы ещё не передумали? Идёмте со мной, и я постараюсь сообщить вам свеженькую экономическую новость.
    Инглис расплатилась по счёту, и мы покинули этот милый гостеприимный ресторан.
    На улице темнело. Инглис опять непостижимо загадочным образом привлекла такси, хотя мне было непонятно, зачем куда-то ехать, если телецентр совсем рядом.
— Заедем ко мне, — коротко пояснила она.
    Её особняк находился в Исме. Большой двухэтажный дом располагался за высоким кирпичным забором. Ворота и калитка представляли собой хитросплетение узоров из кованых прутьев. К дому вела аккуратная дорожка из цветной плитки.
    Инглис буквально пробежала по ней к двери, достала из сумочки ключ, быстро открыв замок, сказала мне:
— Подождите здесь, — и я остался у ворот.
    Вскоре она появилась уже в другом  виде: изменилась причёска, Инглис переоделась, у неё была другая сумочка, на ногах — другие туфли. Изменилось даже выражение лица, оно стало строгим, её взгляд похолодел. Инглис больше не улыбалась и не разговаривала. Она жестом указала на машину, давая понять, что пора ехать.
    Рядом с ней я чувствовал себя пажом блистательной королевы.


Глава 40


    Студия «Отдела новостей» находилась на седьмом этаже. Мы с Инглис вышли из лифта и сразу погрузились в атмосферу творческой суматохи. Кругом суетились люди: юноши и девушки, мужчины и женщины, — они пробегали мимо нас, держали в руках кто папку с бумагами, кто дискеты, кто микрофоны, кто просто лист бумаги с текстом. Многие из них на ходу приветствовали Инглис, она обворожительно улыбалась в ответ.
— Опаздываете, мадам, — обратился к ней пузатый мужчина и при этом противно чмокнул её в щёку, — через двадцать минут выходим в эфир.
    Это был кто-то из режиссёров. Он потянул Инглис в сторонку, и они долго о чём-то шептались.
— Простите, вы Конокотов? —  ко мне подошла  грациозная девушка в потёртых джинсах.
— Н-нет, не я
— Но вы сопровождающий, охранник?
— Я не с ним. Я даже не знаю, кто это.
    Девушка моментально потеряла всякий интерес ко мне и громко спросила у присутствующих:
— Господа, кто здесь Конокотов?
— Я его телохранитель, — бритоголовый жирнющий человек поднял руку.
— А где он сам? — поинтересовалась девушка.
— Не знаю, кажется, вышел… в туалет, — последовал замечательный для телохранителя ответ.
— Когда он вернётся, передайте, что его выход на восьмой минуте. Запомнили? Восьмая минута. А если он не появится, мы выставим дублёра, — и пусть тогда не обижается.
    Девушка ушла. Инглис и режиссёр вошли в студию. Меня туда пустили не сразу.
— Вы записаны? — грозно прозвучал вопрос невесть откуда появившегося охранника.
— Конечно, записан, — нагло соврал я.
— А мы проверим, — он улыбнулся всем оскалом своих жёлтых зубов и достал блокнот. – Фамилия? — и он уставился на меня немигающим взглядом.
— Конокотов, — вполголоса произнёс я и непроизвольно оглянулся по сторонам – нет ли поблизости реального носителя этой фамилии. Для пущей убедительности я добавил:  Мой выход на восьмой минуте.
— Есть такой! — обрадовался охранник, полистав блокнот. — Проходите.
    В студии было шумно. Ставили свет, проверяли микрофоны. В кресле ведущего сидел худенький чахлого вида парнишка и визгливо орал.
— Левее. Я сказал, левее. Ещё раз повторяю — левее.
— Раз, раз, раз, раз-два, раз-два, — громыхал на всю студию какой-то лысый тип, проверяя микрофон.
    Инглис сидела на пластмассовой табуретке у стены и читала тексты. Было похоже, что внешний мир для неё уже перестал существовать. Ко мне подошёл толстопузый режиссёр и сказал:
— Господин Конокотов, разрешите представиться — я режиссёр Забодун. Напоминаю, там у вас в министерстве свои порядки, здесь — свои, то есть наши. Слушайте внимательно: по моему сигналу, вы подходите к столу и садитесь в кресло рядом с ведущей; она задаёт вопрос, вы смотрите на экран монитора и читаете ответ. Вам всё ясно?
— Да, — коротко ответил я, входя в роль Конокотова.
— Внимание, до эфира пять минут, — объявили в студии, и она стала похожа на муравейник.
    Инглис нервничала и ругалась с ассистентами режиссёра. Сам режиссёр орал на всех подряд. В принципе, всё было готово к началу выпуска, все находились на своих местах, но, тем не менее, практически все телевизионщики волновались, суетились, делали массу лишних движений, не упускали случая, чтобы сцепиться друг с другом в бестолковом споре.
    Инглис заняла место в кресле ведущего. Она лихорадочно перебирала бумаги.
— Плохо, — сказал пузатый режиссёр, — тень мешает, больше света. Подать на неё больше света! Долго я буду ждать?!
    Оператор крутился у камеры, он выражал недовольство бурно: матом и проклятиями в адрес тех, кто появлялся перед ним.
    До эфира оставалась минута. Шум неожиданно смолк. Оператор успокоился. Сосредоточилась Инглис. Беготня и хождения были прекращены, словно по команде. Режиссёр перестал орать.
— Так, все по местам, скоро начинаем, — сказал он непривычно тихим голосом.
    Минута тянулась неестественно долго. Но вот в эфир пошла заставка, Инглис пристально посмотрела на камеру, улыбнулась и начала.
— Добрый вечер, в эфире «Эн –Ю-Эс», в студии  Инглис Роланд. Главная новость дня — министр иностранных дел ушёл в отставку. И хотя магистрат не принял окончательного решения, многие эксперты считают, что сэр Арчибальд Эггл уже исчерпал свой потенциал. У нас в гостях лидер партии «Умеренных алкоголиков» Виктор Эппенгеймер. Как вы прокомментируете отставку Эггла?
    Рядом с ведущей находился смуглый темноволосый молодой человек, к нему она и обратила свой вопрос.
— Наша партия, — ответил он, — всегда придерживалась мнения, что Арчи Эггл занимает не своё место. Как видите, жизнь убедительно это доказала. Думаю, магистарт утвердит его отставку уже завтра.
— Чем же плох Эггл на посту министра иностранных дел?
— Он дремучий консерватор. Пока он занимал пост министра, в его ведомстве было невозможно провести хоть какую-то реформу, ввести хоть микроскопическое новшество. А к чему привела его политика «одной стороны»? Судите сами: ежедневно наш город посещают туристы из разных стран; их тысячи. Они гуляют по нашим улицам, посещают магазины. Я не хочу сказать, что это плохо. Наоборот, пусть они к нам едут, мы только рады этому. Эти люди делают покупки, вносят таким образом деньги в нашу казну  — всё это не может не радовать. Но теперь сосчитайте, а много ли наших туристов побывало в других странах? Ни одного!  Вот в этом я и вижу отрицательные стороны политики Эггла. Гвинсил открыт для иностранцев, но полностью закрыт для нас, для выезда наших граждан за рубеж. Мы узнаём о других странах только из учебников или из рассказов тех же туристов, — разве не унизительно такое положение?
— Вы полагаете, что отставка Эггла сможет изменить ситуацию.
— Конечно, это произойдёт не сразу, но, уверен, если пост министра иностранных дел займёт человек из нашей партии…
— Спасибо, — перебила его Инглис, — с нами был Виктор Эппенгеймер, он любезно поделился своими соображениями по поводу отставки Арчибальда Эггла.
    Один из ассистентов режиссёра подкрался ко мне и шёпотом предупредил:
— Скоро ваш выход, займёте место рядом с ведущей, на экране будет ваш текст, читайте слово в слово — никакой отсебятины. Поняли?
    Тем временем Инглис продолжала говорить о министре иностранных дел. Показали опрос общественного мнения, где граждане дружно сходились к одной мысли: этому Эгглу давно пора в отставку, а границу города нужно открыть в обе стороны, чтобы гвинсильцы имели возможность посещать другие города.
    Меня эта тема заинтересовала. Возможно ли сделать так, чтобы коренные жители виртуального города могли проникать в наш мир?
    Я бы смог  пригласить Инглис к себе. Но как этого добиться? Действительно ли достаточно отставки министра Эггла, чтобы мечта воплотилась в реальность?
    Я видел, что Инглис было трудно сохранять объективность: по долгу службы она обязана произнести пару-тройку добрых слов в адрес Эггла, но в душе она оставалась его яростной противницей  — так много надежд возлагалось на его отставку.
   Беднягу министра ругали ещё пару минут, а затем перешли к новостям экономики.
   Оказалось, что как раз мне предстоит стать экспертом по экономическим вопросам. Я занял своё место, на меня направили камеру, и тут же Инглис представила меня телезрителям.
— Итак, у нас в гостях известный  бизнесмен, консультант магистрата по экономической проблематике, сотрудник министерства экономики  господин Конокотов.
    Глядя на нас, никто бы не подумал, что всего час назад мы с ведущей ужинали вместе, никто бы не догадался, что мы вообще знакомы. Инглис умело скрывала свои эмоции. Я старался как можно лучше справиться с ролью господина Конокотова. Она спросила моё мнение об отставке Эггла. По большому счёту, мне было наплевать на его отставку, поэтому поначалу решил за него заступиться, но вовремя понял, что граждане, мягко говоря, не поймут сторонника опального министра; вот я и начал без особых угрызений совести критиковать бедолагу на чём свет стоит.
    Я почувствовал, что Инглис довольна, люди в студии на моей стороне, режиссёр  в полном восторге. Дальше предстояло говорить о результатах экономической реформы.
    Редко когда экономические реформы приносят положительные результаты, поэтому я решил поговорить об отрицательной стороне преобразований, о которых  имел довольно смутное понятие. Я предположил, что город Гвинсил не лишён таких пороков, как безработица, рост цен, инфляция.
— Ни для кого не секрет, — трезвонил я, — что Гвинсил пережил период тяжёлого экономического спада. Наша задача — преодоление последствий. Кое-что уже сделано, что-то делается сейчас, но, согласитесь, господа, много ли можно сделать при недостойном финансировании. Любая реформа стоит денег. Если хотите получить результат — делайте вложения, финансируйте проекты, добивайтесь…
   Инглис меня перебила и, задавая очередной вопрос, взглядом указала на монитор. Мне следовало читать свой текст, я совершенно забыл об этом.
 Когда она спросила что-то об экспортно-импортных операциях, я уже дисциплинированно читал ответ с экрана.



Глава 41


— Вы похоронили в себе талант журналиста, — так сказала мне Инглис после выпуска новостей, когда мы с ней остались в студии наедине. — Как вам удалось пробраться в студию? Я думала вас проводили на места для гостей. И ещё вы меня сильно удивили, когда так неожиданно оказались Конокотовым. Когда вы успели записаться в дублёры? Там ведь такой строгий отбор, что за день пройти невозможно. Объясните, как вам всё это удалось? 
— Я сам не знаю. Просто показалось, что про меня забыли, а потому я и предпринял попытку проникнуть на студию. Тут как раз подвернулся этот Конокотов. Я запомнил фамилию, назвал её, меня записали на выступление  — всё получилось само собой, по воле судьбы, без особых усилий с моей стороны. Мне ничего не оставалось делать, как побеседовать с вами в прямом эфире на экономические темы.
— У вас получилось. Хотя были моменты, когда судьба передачи висела на волоске.
— Это когда я безбожно импровизировал? Но ведь вы меня вовремя остановили.
— Да, это уже профессиональная привычка. Случалось значительно хуже. Вы-то хоть сразу поправились и стали читать нужный текст, а вот был один такой гость у нас, который шпарил всё своими словами и вовсе не касался главной темы передачи. Я спрашиваю о строительстве птицефабрики — он вместо ответа балаболит о какой-то охоте на кабана. Я задаю вопрос о качестве стройматериалов — он ведёт речь о достоинствах моторных лодок. Никак не могла заставить его читать. Он совсем не понимал, что от него требуют.
    Инглис выглядела усталой, но была в хорошем настроении —  выпуск прошёл гладко. Она уже не похожа на королеву, холодную и недоступную. Сейчас она простая симпатичная девушка, которая расслабилась после трудной работы.
— Можно спросить, а что вы на самом деле думаете об отставке Арчи Эггла? — меньше всего я ожидал, что она снова начнёт говорить о политике.
— Вас это действительно интересует, или вы ещё не вышли из образа и продолжаете выпуск новостей?
— Оказывается, вы плохо обо мне думаете, — игриво заметила она. — Я хочу знать ваше мнение вот почему: во-первых, вы иностранец, то есть мне интересен взгляд человека со стороны; во-вторых, мне самой хочется побывать за границей. Как думаете, если у нас будет другой министр иностранных дел, мы сможем свободно путешествовать по миру?
— Боюсь вас разочаровать, но от ваших министров мало что зависит. Допустим, вы смените министра, примите новые законы, и граждане Гвинсила получат право свободно выезжать из города, как вам кажется, что нужно будет сделать, чтобы реально выехать?
— Пойти на вокзал, купить билет, например, до Парижа, сесть в поезд и уехать, — ответила Инглис.
— Хорошо, а вам известно расстояние до Парижа?
— Нет, — смутилась она, — но зачем мне это знать, ведь поезд и так довезёт.
— Что вам вообще известно о внешнем мире?
— Много чего. Вот о Париже я знаю, что он находится в Европе, что это столица Франции, расположен на берегах реки Сены, население – чуть больше двух миллионов жителей.
— Отлично. А Лос-Анджелес знаете?
— Знаю. Город в Америке, на территории США, на побережье Тихого океана, население — три миллиона жителей.
— И в Лос-Анджелес вы можете поехать на поезде?
— Нет, туда летают на самолёте.
— В таком случае, где же находится Гвинсил? Я понял одно: не в Америке. Но это следует из ваших слов. А вообще я, беседуя с жителями Гвинсила, всякий раз получаю новую информацию, причём информация эта страшно противоречива: одни считают, что Гвинсил где-то рядом с Берлином, другие уверяли меня, что отсюда рукой подать до Рима, кое-кто говорил о близости Москвы. На самом же деле, как ни странно, Гвинсила нет ни на одной карте. Его нет в Европе, нет в Азии, вы не найдёте его и в Африке. Так, где же он, на какой планете?               
— По самым современным данным нашей науки, — с обидой сказала Инглис, — Гвинсил находится в пространстве. То есть там же, где находится планета Земля и все её города и страны. И если я знаю наверняка, что с городского вокзала отправляются поезда до Парижа, то мне наплевать на то, каким образом поезд будет ехать; главное, что он доедет до места назначения. Если бы закон позволял нам покидать родной город, то мы смогли бы добраться до любой точки пространства. Вот вы, иностранцы, как-то попадаете в наш город, хотя утверждаете, что его нет ни на одной карте.
— Мы приходим сюда особым путём. Иностранцы не едут в Гвинсил на поездах, не прилетают на самолётах. Все города связаны между собой единой электронной сетью, через неё-то мы и общаемся. Вы слышали что-нибудь о подобной сети?
— Электронная сеть? — задумчиво повторила Инглис. — Ну, конечно, я знаю об электронике: существуют радиосети, телесети, — да, я знаю довольно много, ведь наши выпуски выходят в эфир с помощью электроники. С помощью сетей мы общаемся с внешним миром  — мне это хорошо известно. Мы передаём и получаем великое множество сообщений. Но я не пойму, как можно затолкать в электронную сеть живого человека и переправить его в другой город?
— В этом и заключается решение проблемы. Дело не в законе и не в министре, просто в Гвинсиле ещё не разработали технологии проникновения в другие города. Подумайте сами, ведь если бы жители города знали способ взаимосвязи с другими странами, то никакой закон не сдержал бы вечной тяги людей к путешествиям. Нашлись бы нарушители закона. Грубо говоря, «затолкать живого человека в электронную сеть» вполне возможно. Вы ведь не удивляетесь трансляции по телевидению. Вас каждый вечер показывают в новостях, вы же не считаете, что вас «затолкали» в телевизор.
— Замечательно! — воодушевилась она. — Значит, можно разработать технологию путешествий. Но, кто должен её разрабатывать?
— Ваши специалисты по компьютерной технике. Они у вас есть. Должны быть. Ведь кто-то занимается разработкой программ? Я удивляюсь, почему они до сих пор ничего не придумали. А то бы я с удовольствием пригласил вас в гости в мой город, — мои слова подействовали на неё магически.
— Вы не шутите? Если нет, то я согласна посетить ваш город хоть сейчас. Может быть, используем для этого вашу технологию, возможно такое?
— Не знаю. Я не слишком сильный специалист по электронике, поэтому не знаю. Но есть люди, мои знакомые, которые могут решить задачу. Мне иногда кажется, что для них нет ничего невозможного. Так что путешествие ваше вполне может стать реальностью.
    Лицо девушки излучало счастье.
— Хотите вина? — предложила она. — В нашем буфете есть великолепные вина. Я закажу для нас по бокалу вина  и по сандвичу с сыром. Не возражаете?
    Естественно, я ничего не имел против.
— Подождите здесь, я сделаю заказ, и нам принесут всё прямо сюда. Будем пить вино на моём рабочем столе, — она подвинула микрофоны в сторону, — выпьем за успех нашего путешествия! Вам не доводилось пить в телестудии? Поверьте, в этом есть нечто особенное, необычное: камеры, микрофоны, декорации, и мы с вами, и бокалы с вином. Только что я сидела за этим столом и дрожала от страха, боялась ошибиться, спутать слова, — теперь всё позади. Я могу расслабиться. Я скоро вернусь.
    Она ушла, и я остался в одиночестве.



Глава 42


    Опустевшая телестудия предрасполагала к размышлениям. Я сел за режиссёрский пульт, закинул ноги на стол и задумался. Мне почему-то стало грустно.
    Как быстро всё меняется в нашей жизни, — думал я, — только что здесь, в этом помещении, царила суматоха, люди занимались делом, людей было много, тут проявлялось море эмоций, — и вдруг всё прекратилось в один миг. Все ушли. Даже не ушли, а разбежались кто куда. На некоторое время задержались двое: мужчина и женщина, телезвезда и её гость. Они поболтали, ей пришла идея выпить вина, и она покинула студию, оставив здесь одинокого скучающего мужчину, который сейчас, изображая завзятого режиссёра, мыслит о всякой всячине.
    Как всё-таки это грустно — смотреть на опустевшее помещение, зная, что здесь совсем недавно кипела жизнь. Неужели вот так  опустеет когда-то планета? Шумная суета мегаполисов, суматоха вокзалов, эйфория концертов знаменитых групп, дикий рёв стадионов во время финальных матчей — всё это может стихнуть в один момент в результате воздействия какой-нибудь катастрофы. И останутся на всей планете двое: он и она, люди, которым будет суждено возродить всё сначала. Странные мысли посещают человека, когда он находится в одиночестве.
    Я поднялся, подошёл к осветительному прибору, включил его. Затем поиграл лучом света, словно солнечным зайчиком, направив его на дверь. Скоро там появится Инглис, и я встречу её ярким лучом. Мы с ней выпьем вина. А что дальше? Я обещал ей путешествие. Получится ли? Мне хотелось верить, что всё у нас получится, но терзали сомнения. Вдруг ничего не выйдет, что тогда  — разочарование? Она перестанет меня уважать. Хотя нет, она-то, может, не перестанет, а вот я буду чувствовать себя неуютно.
    Её долго не было. Интересно, где у них буфет? Неужели  так далеко, что туда надо полчаса добираться. Вероятно, Инглис там встретила подружку, и они теперь болтают без умолку о всякой ерунде, — другого объяснения не нахожу. Я с беспокойством бродил по студии, стал нервничать. Надо было пойти с ней, выпить вина в буфете, — так ведь проще. Почему её так долго нет?
    Вышел из студии и прошёлся по коридору — никого. Смутные противные предчувствия закрались в душу: что-то случилось. Я спустился этажом ниже, но и там никого не нашёл — всё двери были закрыты. Спустился ещё ниже — ни души. Я  вернулся в студию, но и там всё было по-прежнему.
 Нигде никого нет, Инглис исчезла. Как это понимать? Может, меня закрыли одного во всём телецентре, может, я просто имею дело со взбалмошной телезвездой, которая так мило шутит?
    И я решил, во что бы то ни стало найти буфет. Пусть даже он закрыт, но я должен разобраться с исчезновением Инглис. Я выключил свет в студии, вышел и плотно закрыл за собой дверь. Вызвал лифт и, когда его дверцы открылись, для меня уже не оставалось никаких загадок. Все тайны прояснились. Я во второй раз видел подобную картину: Инглис лежит в кабине лифта, она мертва — опять маньяк. При похожих обстоятельствах я теряю вторую девушку.
    Что мне делать? Ясно, что полицию вызывать бесполезно. Скорая помощь уже не нужна. Могу  только уйти, оставляя всё на своих местах.
    Я ушёл из Гвинсила и проснулся в своём кабинете. Была глухая ночь. Кабинет в темноте выглядел кошмарно. Включил свет — веселее не стало. Мне хотелось с кем-то поговорить. Всё равно с кем. Но с кем же говорить ночью, когда все друзья и знакомые спят? Сейчас никому не позвонишь — все люди занятые, зарабатывают деньги, всем с утра на работу. И только я слоняюсь по ночам, нарываясь на приключения.
    Хотелось напиться, с кем-нибудь подраться, дать выход отрицательной энергии. Но идти в ночной кабак  лень. Вдруг пришла идея вызвать девушку по телефону. Нашёл на столе рекламную газету, набрал первый попавшийся номер и заказал:
— Девушку, пожалуйста, блондинку, образованную, хорошую собеседницу.


Глава 43

   
    Кто-то играет против меня. Моё окно, программа, город Гвинсил, мои девушки, — всё это элементы большой игры, смысла которой я никак не пойму.
    Во-первых, совершенно не ясно, кто может играть против меня; во-вторых, непонятно, что он собирается выиграть?  Просто трепать нервы из досужего любопытства — это слишком сложно и дорого.
    Кто-то проникает в программу, или сам её создаёт. Этот человек хорошо меня знает, он отлично разбирается в программировании. Он связан с фирмой «Занескол». И ему что-то нужно от меня. Деньги? Возможно.
    Он убивает моих девушек. Убивает одинаково. Он легко может их изменять, создавая тот образ, какой наиболее соответствует моим вкусам и убеждениям. Он в состоянии влиять на мои отношения с ними. Устраивает наши встречи, милые беседы в кафе, а потом изуверски убивает моих собеседниц. Зачем?
    Хочет мне что-то доказать. Что именно? Что он сильнее меня, или умнее, или хитрее. Хочет заставить меня поволноваться. Но, какая ему от этого польза?
    Он хотел меня разорить. Значит, это месть. За что? У меня, насколько помню, нет врагов. По крайней мере, таких, которые мстили бы так изощрённо.
    В дверь офиса постучали. Я открыл, на пороге стояла миловидная блондинка — мой заказ выполнен.
— Проходите, — сказал я и пожалел о своей дурацкой привычке к чрезмерной вежливости; наверное, правильнее было сказать «проходи».
    Вечно так: церемонюсь даже со шлюхами, а потом удивляюсь, откуда у меня враги; да люди меня просто не всегда правильно понимают. Вот и сейчас эта девчонка подумала, что над ней издеваюсь.
 — Заходи, не стесняйся, — поправился я, — чувствуй себя свободно. Ничего не бойся, тебя не обидят. Я не какой-нибудь извращенец, не маньяк. Я тут один. Честно говоря, мне грустно, поэтому я тебя и пригласил. Что будешь пить?
— Минералку, — прозвучал нежный голос.
— А из спиртного?
— Мне нельзя.
— А если я попрошу составить мне компанию?
— Ну, для начала нужно заплатить.
    Я отсчитал деньги согласно тарифу, нанимая девушку до утра. Она внимательно всё пересчитала, просматривая каждую купюру на свет. После чего она положила деньги в сумочку и с улыбкой сказала:
— Всё в порядке, меня зовут Лена, я с вами буду, как вы хотите,  до самого утра. Если вы имеете желание угостить меня спиртным, то должна предупредить, я пью только сухое вино.
— У меня есть.
— Тогда не откажусь.
— Договорились: я пью водку в немереных количествах, а ты можешь выбирать любую бутылку вина из той батареи.
    Я всегда держал в офисе спиртные напитки. В делах без этого нельзя. То удачную сделку отметить, то клиента угостить, то самому выпить, то подарить бутылочку хорошему человеку  — вот с такими делами справлялся мой бар, который был обустроен в левой части шкафа для одежды. Там накопилось много бутылок, так как я давно не пил и не занимался делами. С закуской было хуже. Я нашёл в холодильнике два бутерброда с икрой, — Катя приготовила их для меня на завтрак, — но больше ничего не было. Мою подружку этот факт не обеспокоил.
— Я сюда не есть пришла, — сообщила она и без того очевидную истину.
    Мы выпили. Я повеселел, она вежливо улыбалась и слушала меня, тоже из вежливости. Вернее, она слушала по обязанности, ведь в этом и заключалась её работа. Я её предупредил, что секса не будет, — она и к этому отнеслась равнодушно.
— Послушай, девочка, — говорил я, — бывают в жизни моменты, когда мужику не до секса даже с такой очаровашкой, как ты. Иногда хочется просто поболтать о том о сём, ты понимаешь?
— У вас что-то случилось, неприятности? — с участием спросила она.
    Я выпил ещё сто грамм без закуски и продолжил.
— Да, ты права, это можно назвать неприятностью. Я потерял подругу, очень хорошую девушку.
— Она ушла к другому парню?
— Не совсем так. То есть ушла, конечно, она ушла. Её убили.
— Жаль, — Лена вздохнула, пытаясь скрыть равнодушие.
— Ты знаешь, я ведь так теряю уже вторую девушку. Их убивает какой-то маньяк.
    Если хотите испортить романтический вечер с девушкой, то поговорите с ней о маньяках. Это подействует. Девушка захочет удрать от вас, ибо заподозрит в злых намерениях. Если же вы купили внимание своей подружки, то она не убежит и честно отработает свои деньги, но весь вечер будет дрожать от страха, несмотря на то, что работает с охраной, — два дюжих молодца поджидают её внизу.
    Как только я завёл речь о маньяке и убитых девушках, Лена стала видеть во мне психа, душевнобольного. Тем более что я был сильно пьян и перестал контролировать свои действия.
— Подлец! — обозвал я мнимого соперника, схватил со стола бутылку с красным вином и зачем-то кинул её в стену; бутылка разбилась, её содержимое растеклось по стене, оставляя пятна и подтёки.
    Этим я ещё сильнее напугал собеседницу.
— Почему он их убивает?!
    Вопрос остался без ответа. Лена старалась помалкивать. Я налил себе ещё водки.
— Вот скажи мне, — приставал я к ней, — зачем ему понадобилось отрезать им груди?
— Что делать?! — в её голосе слышался ужас.
— Он их убивал в лифте и отрезал…
— Так, а нельзя ли поговорить о чём-нибудь более жизнерадостном? Я понимаю, вы заплатили и можете творить что угодно…
— Хорошо, извини, я не буду… Печальная тема. Я больше не буду о грустном.
    Я посмотрел в окно: там играл огнями ночной Гвинсил, горел фонарь перед антикварным магазином, светился изнутри газетный киоск. Настанет утро, пройдёт день, и в пять часов вечера из магазинчика выйдет новая Инглис — всё повторится.
— Чёрт, — прорычал я вне себя от злости, — ведь если у меня будет очередная подруга, то и её должны убить?!
    Лена вскочила с места и побежала к выходу.
— Знаете что, — она расстегнула замок сумочки, — я готова вернуть деньги за оставшееся время, лишь бы не слушать ваших ужастиков. Не подходите ко мне! Слышите? Если непонятно — я позову ребят.
— А я позвоню в твою фирму и скажу, что ты ни хрена не умеешь делать. Плохая из тебя шлюха. Пусть тебя накажут.
— Вы меня чуть не убили, бутылками кидались!
— Я тебя не трогал, даже не прикоснулся ни разу. Хороши нынче шлюхи — недотроги какие-то.
— Хороши нынче мужики — способны только на разговоры.
    Этой фразой она задела моё самолюбие; я набросился на неё, чтобы использовать по назначению; она пыталась сопротивляться, но поняла, что я не настолько агрессивен, как ей казалось, и что я не хочу её убивать, — она сдалась, и мы вместе встретили утро.


Глава 44


    Никаких мыслей. Совершенно никаких. Телефонный звонок слышен где-то вдали. Меня терзает головная боль. Общее состояние моего грешного организма можно оценить так: очень плохо.
Таково похмелье.
    Снова слышу телефонный звонок – он окончательно будит меня. Лены в кабинете нет; я не заметил, когда она ушла.
    Дотягиваюсь до аппарата и снимаю трубку. Звонит один из клиентов, но я не способен соображать, прошу его перезвонить минут через десять. Странно, вид за окном указывает время обеда:  вижу, как бравый пирожник выкатывает свою тележку.
 Всё повторяется. Когда я потерял первую Инглис, всё было так же: головная боль, отсутствие мыслей, моя неспособность вести дела; были звонки клиентов; все заботы легли на Катю, и она отпаивала меня минералкой.
    И сейчас всё то же, но я не нахожу в офисе Катю. Если верить окну — обед. Значит, я спал часа четыре, и всё это время Кати здесь не было, иначе она убрала бы осколки от разбитой бутылки.
    Её рабочий стол. Заметно, что  никто не прикасался к аккуратной стопке бумаг. Цветы сегодня не поливали. Я впервые сталкивался с отсутствием своей помощницы: она обычно никогда не опаздывала на работу.
    Вероятно, она заболела. Звонила, чтобы меня предупредить, а я не в силах был ответить — вот единственное объяснение.
    Я сел за её стол, машинально открыл ящик. Там не было ничего любопытного, кроме нескольких фотографий, которые в первую очередь привлекли моё внимание, выделяясь яркими цветными пятнами на фоне однотонных файлов, папочек и листочков бумаги, — цветное великолепие на чёрно-белом фоне. Рука сама тянулась к фотографиям.
    Там: Катя с подругами на берегу моря, Катя в купальнике, довольная и счастливая, Катя с худощавым парнем, наверное, с женихом, — дальше я не смотрел. Забросил снимки обратно в ящик стола.
   Время шло. Катя не появлялась и не звонила. Тогда я позвонил ей. Её номер был занят, я перезвонил, но снова было занято. После этого я уже не волновался. Нормально, девушка заболела, теперь подружки звонят ей. Судя по фотографиям, подруг у неё много, — поэтому телефон будет занят весь вечер, как минимум.
    В моем кабинете пахло куревом и спиртным. Противно. Головная боль не прошла. Винное пятно на стене раздражало. Осколки хрустели под ногами.
    Стало скучно. Работать не хотелось. Включил автоответчик, где звучало дежурное извинение перед клиентами и деловыми партнёрами за мою очередную «срочную командировку».
    Вид из окна тоже раздражал меня, злил. Правда, злился я не на город за окном, а на себя, на своё бессилие. Знал, что скоро там появится новая Инглис. Она снова, — как и другие до неё, — выйдет из антикварного магазина, сядет на скамейку, а если я проникну в город и попытаюсь наладить с ней отношения, сойдусь поближе, то ей грозит неминуемая гибель от рук маньяка. И так будет всегда, потому что убийство девушки – это часть программы. Конечно, программу можно изменить, но мне это не по силам, и потому я злюсь, когда смотрю на Гвинсил.
    Можно ли его переиграть, моего незримого противника? Можно, — подумал я, — и стал собираться к новому походу в город мечты. Третья девушка Инглис, — какая она? Она лучше всех, — отвечал я себе, находясь на пути в Гвинсил.
    Наступал вечер.


Глава 45


    Новая Инглис оказалась художницей. Я не хотел для неё этой профессии, но, как ни прискорбно — она художница. В антикварном магазине она срисовывала статуэтку Афродиты. Её строгий взгляд — то, что я не люблю в художницах больше всего — производил отталкивающее впечатление.
    Некрасивые глаза, некрасивая причёска, некрасивая поза — пожалуй, впервые я сталкивался с такой девушкой, которая столь сильно не нравилась. Бросалось в глаза отсутствие вкуса в одежде. Удивляюсь этим художницам: казалось бы, люди имеют дело с искусством, должны иметь хоть какое-то понятие об эстетике, могли бы уж себя в порядок привести, но нет — не дано им.
    В большинстве своём именно художницы неряшливо одеты, плохо причёсаны, ходят в грязной потёртой обуви. Общаться с ними — приятного мало. Пойти на контакт с новой Инглис заставляло чувство долга. Я знаю, что её может убить маньяк, поэтому сделаю всё, чтобы ему помешать. Спасти девушку — дело чести. И не имеет значения, красива ли она или безобразна.
    Закончив эскиз Афродиты, она стала рисовать мой портрет. Набросок получился довольно похожим, и сделала она его за считанные секунды.
— Вы очень похожи на клоуна, — прокомментировала она своё действо.
— Никогда бы не подумал.
— Похожи-похожи, не спорьте, я лучше вижу. Мне как раз нужен такой типаж: взъерошенный парнишка выходит на арену и творит чудеса.
    Она показала мне набросок и спросила:
— Нравится?
— Неплохо.
— Рисунок не продаётся, он мне нужен для дальнейшей работы, — и эта нахалка высунула язык и скорчила рожу, потом засмеялась.
    Я не хотел флиртовать с такой Инглис. Не было смысла затягивать беседу, и я перешёл к делу.
— Мне стало известно, что тебя хотят убить, и я здесь не для того, чтобы позировать.
— Мой милый клоун шутит?
— Нет, всё очень серьёзно.
— Разве бывают серьёзные клоуны?
— Думай что угодно, а я должен вытащить тебя из лап маньяка.
— Как романтично! Клоун влюблён, — издевалась она, — пришёл спасать красавицу от чудовища.
   С ней невозможно разговаривать. На  мои доводы она отвечала либо прибаутками, либо едкими замечаниями.
— Нет, клоун совсем не годится для роли телохранителя, совсем не годится, — повторяла она, покачивая головой.
— Тебя убьют в лифте, — предупредил я, — не заходи сегодня в лифт, а то набросится на тебя здоровенный мужик и задушит.
— Какой ужас, — картинно вздохнула она, — мой клоун любит кровавые сюжеты. Странный клоун: серьёзный, умный, жестокий. Клоун должен быть смешным, добрым и глупеньким.
    Я злился. Было очевидно, что я проигрываю. Спорю с этой взбалмошной особой, когда и дураку понятно: она создана волей моего соперника. Ему известно обо мне всё. Даже такая мелочь как то, что я не хотел видеть Инглис художницей. А ведь эту мысль я никогда не высказывал вслух. Кто же он — этот мой скрытый враг? Он умеет читать мысли и смеётся над моим бессилием.
    Чтобы переиграть его, я должен действовать парадоксально, непредсказуемо. Он ждёт, что я буду искать способы для защиты Инглис от посягательств маньяка. Если я поступлю прямо противоположно и не стану ничего делать для её спасения, просто уйду, тогда её не убьют. Тех девушек он убивал, запугивая меня, чтобы показать своё превосходство. Значит, эту надо оставить в покое, и он её не тронет.
— Я боюсь. Ты только не уходи, не бросай меня, — заявила Инглис кротко и, кажется, вполне серьёзно. — Вдруг меня и правда выследит маньяк? Мне страшно.
    Как быстро она изменилась! Не спорит со мной. Она послушна. Смиренно просит защиты. Мой соперник внёс поправку в образ девушки, сделал свой ход. Он изменил даже её внешность. Может, она уже  не художница?
— Кто ты по профессии? — спрашиваю.
— Журналистка из газеты «Эстель».
    Ясное дело, я нахожусь под тотальным контролем. Стоит мне о чём-нибудь подумать, как соперник прочитает мои мысли на экране компьютера. Я, мой мозг, моё сознание – всё это части программы. Не я хозяин Гвинсила, не я его создатель. Я был лишь тенью истинного создателя, марионеткой в его руках.
    Что же, я проиграл. В таких условиях невозможно победить. Я хочу как можно скорее покинуть город. Фальшивый город фальшивой свободы. Ничего не остаётся, как любоваться каким-нибудь статичным видом. Вернусь к себе, отключу город, сделаю вместо него вид на островок с пальмами — и хватит с меня этого. Нечего выпендриваться, изображая из себя ярого программиста, создателя городов.
— Не уходи, — попросила Инглис. — Я вижу его, маньяка, он там.
    Она указывала куда-то в конец улицы, но я никого не видел. Я не верил городу Гвинсилу, не верил Инглис. Я хотел уйти. Но ни одна подпрограмма выхода не сработала. Мне никак не удавалось покинуть город. Соперник играл со мной по жёстким правилам. Точнее, он вообще не признавал правил – он диктовал свои условия.
    Сейчас он желал, чтобы я остался в Гвинсиле и увидел смерть ещё одной Инглис. Но, зачем ему это нужно? Допустим, он не хочет, чтобы я посещал город. Но ведь я уже сказал, то есть подумал о том, что вообще собираюсь выключить Гвинсил. Значит, эта мысль должна быть ему известна. Но он хочет чего-то ещё.
    Если я не буду отключать город — это нормально? Каждый остаётся при своих интересах. Я уйду из Гвинсила, никогда больше не буду в него возвращаться, но и отключать его не буду. Нет, дело не в моём отношении к городу. Я понял, что Гвинсил может существовать помимо моей воли.
    Я могу отключить только своё окно, а Гвинсил останется в мировой электронной сети, поддерживаемый сотнями компьютеров. А кого могут напугать мои визиты в город? Сюда заходят целые компании хакеров — никто никому не мешает. Мой соперник перекрыл мне все пути из города, взял меня за горло, добиваясь чего-то более важного и существенного.
    Какой-то сумасшедший программист решил поиграть со мной в глупую компьютерную игру. Для начала он вовлёк меня в свою программу, теперь он хочет что-то доказать. Ладно, он доказал своё превосходство в знании компьютерной техники. И что? Неужели он испытывает радость по поводу победы над новичком? Всё равно как чемпион мира по шахматам захочет сыграть партию с начинающим — сомнительное удовольствие для чемпиона.
    Я ещё раз попытался уйти из города и, убедившись в бесполезности такой затеи, стал думать обо всём на свете, мыслить беспорядочно, имея скрытую надежду сбить с толку своего врага. Если он читает мои мысли, то не увидит никакой определённой логики. Но как я ни старался, а все мои размышления сводились к одному страху: смогу ли я когда-нибудь покинуть этот город, рабом которого стал, смогу ли обрести свободу, или мне суждено остаться тут навеки?
    И постепенно я потерял способность рассуждать. Моим сознанием овладел страх. Игрушкой в чужих руках, роботом, механизмом — вот кем я был сейчас. Я понял, что не просто проиграл в шуточной компьютерной игре, а потерпел гораздо более масштабное поражение. Я потерял свою личность, попал в немыслимую зависимость и стал инструментом для осуществления чьих-то, возможно, преступных намерений.
    Свой последний шанс на спасение я видел в хакерах из бара «Вагул». Быть может, они смогут помочь. Мне нужен совет квалифицированного программиста. Конечно, мой соперник уже прочитал эту мысль и понял мои намерения, но ведь он не всемогущий. Посмотрим, на его дальнейшие действия.
— Деточка, — обратился я к Инглис, — ничего не бойся, я спасу тебя от убийцы, если ты не откажешься составить мне компанию. Выпьем? Приглашаю тебя в бар.
    Она согласилась без сомнений. Спросила только, в какой бар мы поедем. Я кратко рассказал о баре «Вагул»  в восторженных тонах, и мы сели в такси.
    Радио в машине было включено на полную мощность, таксист слушал выпуск новостей.
— За многочисленные нарушения налогового законодательства, сегодня закрыт бар «Вагул», — прогремел голос диктора.
    Я не поверил сообщению, и мы всё-таки поехали.
    Дверь бара была открыта, но зал для посетителей пустовал, бармен отсутствовал. Я не встретил ни одного хакера. Мы с Инглис сели за столик. Стояла зловещая тишина. Её всё равно убьют, — думал я, глядя на свою подружку.
— Зачем вы меня сюда привели? — спросила она. — Бар, кажется, закрыт.
— Я хочу выпить.
— Но, ведь есть другие бары.
— Мы с тобой выпьем здесь, потому что я так хочу. Бар закрыт, посетителей нет, но выпивка осталась. Кто нам помешает выпить?
    Подойдя к витрине за стойкой, я выбрал бутылку с надписью «Очень хорошее вино», взял два бокала.
— Нам никто не помешает! — радостно сообщил я.
— Никто, кроме меня, — возле стойки, на месте бармена, внезапно появился полицейский, который в точности повторил фразу из выпуска новостей:
— Бар «Вагул» закрыт за многочисленные нарушения налогового законодательства.
    Для пущей убедительности представитель власти достал из кобуры пистолет и направил ствол прямо на меня. Все вопросы отпадали сами собой. Мы с Инглис покинули помещение без лишних слов.
    На улице шёл дождь. Мы промокли. Инглис имела жалкий вид. Глядя на неё, я пытался представить, как мы смотримся со стороны: пара промокших людей бесцельно бредущая по лужам. Ты хоть бы зонтик подкинул, — мысленно я напрямую обращался к моему невидимому сопернику. Послышалось хлюпанье чьих-то шагов. Обернувшись, я увидел, что нас догоняет полицейский из бара. Я бы не удивился, если бы он держал в руках пистолет, но  у него был зонт.
— Это вам, сказал он, поравнявшись с нами, — вы забыли в баре свой зонт.
    Я поблагодарил полисмена, и мысленно сказал спасибо своему врагу-покровителю.
— Но у нас не было зонтика, — возразила Инглис.
— У вашего спутника был, — настоял полис.
— Я точно помню, что не было никакого зонтика!
— Объясните ей, — шепнул мне полицейский, — а то я спешу, время дорого.
    И страж порядка исчез. Растворился или испарился — в буквальном смысле.
    Таким образом подчёркивалась моя полная зависимость от неведомого хозяина программы. Значит, стоит что-то пожелать, и я могу обратиться к нему с просьбой. Но вот удовлетворит ли он её, да и как именно он её удовлетворит  — это уж он сам решает. А я полное ничтожество в городе Гвинсиле, мне только что лишний раз это доказали. Когда же я смогу покинуть город, что для этого нужно сделать? — с такой мыслью я обратился к хозяину, но не получил и намёка на ответ. Неизвестный программист продолжал издеваться.
    Инглис молчала. Она с удовольствием залезла под зонтик и больше не задавала вопросов о его появлении.
— Идём ко мне, — предложила она.
— Хочешь познакомить меня со своим мужем?
— Нет у меня мужа, не бойся.
— Тогда с мамой и папой?
— Ты отлично знаешь, что я одинока. Кстати, папа недавно умер. Он сильно болел, тебе это известно. Излишние волнения за мою судьбу его добили окончательно. Он мечтал, чтобы я поскорее вышла замуж. Он хотел, чтобы за тебя. Но ведь ты проявлял страшную нерешительность. Два года ты следил за мной и не смел познакомиться. Помнишь? Отца это бесило. Ты искал меня в антикварном магазине, спрашивал обо мне, потом куда-то исчезал. Когда я сблизилась с Юриком Лодером, ты стал более активным, — даже осмелился заговорить со мной однажды; помнишь, ты говорил о статуэтках. Лодер был ревнив, он не понравился отцу. Мы с Юриком были совершенно разными людьми, поэтому вскоре расстались. А ты как раз в это время пропал: то ли уехал, то ли тебя посадили в тюрьму — я слышала всякое. Отец переживал.
— Насколько я помню, мы с твоим отцом никогда не встречались.
— Ты так думаешь? Ты уверен, что не встречался с ним, зато он хорошо тебя знал — такое бывает. Идём же ко мне, и я расскажу много интересного из того, что ты упустил, когда отсутствовал.
    Инглис взмахнула рукой и откуда-то из пустоты вызвала такси  — знакомый жест и знакомая ситуация.
    Мы отправились к ней, в район Сомбур. Я уже бывал здесь с одной из прежних Инглис, с фотомоделью. Многое из той встречи повторялось. Например, я узнал дом, к которому мы подъехали, — тот самый, где работал фотограф Герхард. И подъезд, в который мы вошли — тот же.


Глава  46


    Нам предстояло войти в лифт и подняться на седьмой этаж — там её квартира. Снова лифт. Инглис убьют в лифте. Мне хотят показать ещё одно убийство. Но в этот раз я вхожу в кабину вместе с ней. Как же всё произойдёт: кто нападёт на неё в моём присутствии, каким образом будет действовать убийца, неужели я должен увидеть своими глазами весь кровавый процесс до мельчайших подробностей?
    Похоже, что именно в этом и состоит замысел хозяина программы. Он хочет показать убийство девушки, которую выдумал я. По его мнению, два предыдущих убийства не произвели на меня должного впечатления. Что же, я готов увидеть самое страшное зрелище, если только получу право покинуть город Гвинсил, уйти из сетей странной психологической зависимости.
    Инглис вошла в кабину решительно, я колебался. Предложил подняться пешком по лестнице.
— Глупо идти пешком, когда работает лифт, — резонно заметила она.
    Я вошёл, нажал на кнопку, кабина поплыла вверх. Не прошло и секунды, как мы застряли. Всё правильно, — подумал я, — у маньяка должно быть время для своего деяния. Неожиданно Инглис впала в истерику. Она стучала по стенке кабины и кричала, что её убивают.
— Успокойся, — попросил я, — никто тебя не тронет, я с тобой.
    Её глаза полны слёз, страха и отчаяния. Постепенно она утихает, успокаивается.
— Извини, — говорит она, — я приняла тебя за маньяка, ты так на меня смотрел, словно собирался задушить.
    Она засмеялась, и смех этот вскоре перерос в приступ отвратительного хохота. Инглис раздражала меня. Её плечи тряслись от смеха, руками она закрыла лицо. Я ждал, когда приступ прекратится, но он набирал силу. Казалось, будто Инглис специально решила разозлить меня своим видом и поведением.
    Мне почему-то захотелось её убить. Странная мысль вдруг проникла в моё сознание как бы извне: мысль о том, что убить Инглис очень легко, стоит просто посильнее сдавить её горло.
Руки сами потянулись к ней.
— Прекрати идиотский смех, — говорил я, прижимая девушку к стенке.
    Я схватил её за плечи, встряхнул и повторил, чтобы она прекратила смеяться.
— Ты маньяк, сказала она сквозь смех, чем вывела меня из равновесия окончательно.
    Я набросился на неё и стал душить, выполняя чью-то злую волю. В глубине души я чувствовал, что поступаю противно своей собственной природе, совершаю нечто неблаговидное, но мой разум холодно диктовал мне одну идею: ты всего лишь в игре, ничего страшного в этом убийстве нет, всё происходит в Гвинсиле, в городе свободы, где можно делать всё — даже убивать прелестных девушек.
    Она перестала дышать от моих рук. Теперь, когда она лежала на полу лифтовой кабины, была тиха и неподвижна, я, по всей видимости, должен был стать самим собой, вернуться в уравновешенное состояние. Но случилось иначе: наоборот, я рассвирепел ещё больше и ножом, который загадочным образом оказался у меня, отрезал — сам не пойму зачем — грудь Инглис; я расправился с девушкой, словно мясник с поросёнком.
    Я видел настоящую кровь, держал тёплый мягкий кусочек мяса, — и никто бы уже не мог убедить меня в том, что этот ужас представляет собой всего лишь элемент компьютерной игры. Я верил, что убил Инглис по-настоящему. Я даже поверил, что сам хотел этого. Она мне мешала, она противно смеялась, она заслуживала смерти. Так было нужно — вот какая мысль приносила мне постепенное успокоение и душевное равновесие. Но в моём воспалённом мозге билась и другая мысль — кому это убийство нужно?

               
Глава  47

   
    Освобождение от города Гвинсила стоило мне огромных моральных усилий. Я покидал этот злосчастный город с уверенностью в том, что ухожу из него навсегда. Здесь я стал убийцей, и пусть это преступление было совершено не по моей воле, легче мне всё равно не становилось, я никак не мог успокоиться, и пропадало всякое желание возвращаться в систему, даже отдалённо напоминающую Гвинсил.
    Я вернулся в свой мир, но осталась память о гнетущем чувстве полной психологической зависимости, память о странном и непонятном преступлении, которое я совершил в бессознательном состоянии, повинуясь моему незримому врагу и хозяину. В какой-то миг я был рабом, и купил свободу ценой убийства — вспоминать такое неприятно.
    Я нарушил священную заповедь: Не убий! Точнее сказать, её нарушил человек, который управлял мною. Быть может, это и есть его цель — нарушить заповедь.
    Удивительно, что все священные заповеди всех религий мира обладают одним интересным свойством: их постоянно нарушают.
    Кроме того,  существует категория людей, особенностью психики которых является стремление к разного рода нарушениям. Некоторые убийцы совершают преступления именно по той причине, что существует такая заповедь — не убий!
    Я попытался представить наш мир без этой заповеди. Думаю, он стал бы менее жестоким, ведь для многих убийц перестала бы существовать вся прелесть, какую они видят в преступлении; для них нет смысла совершать то, что не запрещено.
    По своему естеству человек не склонен к убийству. Не убивать себе подобного — это нормальное состояние. В сознании человека содержится некая блокировка, запрещающая убивать. Снятие блокировки — трудоёмкий и сложный процесс. Когда солдата учат убивать людей, затрачиваются годы на такое обучение. Профессионалов-убийц готовят в специальных подразделениях по особым методикам.
    Если вдруг разрешат убивать — люди в большинстве своём не станут этого делать. Однако человека можно научить убивать, можно заставить убивать.
    Маньяки, серийные убийцы — почему они так много убивают? Они испытывают удовольствие от убийства — вот общераспространённое мнение. Принято считать, что маньяку приятен вид крови или вид бездыханной жертвы. Но это не совсем так. Маньяк получает удовлетворение не от самого процесса убийства, будь такая возможность, он доверил бы возню с жертвой кому-нибудь другому, а себе оставил бы самое главное удовольствие: состояние ничем не ограниченной свободы, право нарушать все заповеди и моральные нормы.
    В Гвинсиле моим сознанием управлял маньяк. Мне кажется, что я сумел его понять: он убийца, но убивать своими руками не хочет, поэтому учит меня, готовит мою психику для реального убийства.
    Да, я кое-что понял из его логики, но я до сих пор не знаю, кто из круга моих знакомых мог оказаться этим маньяком. Как противно осознавать, что мой враг несколько минут назад контролировал каждую мою мысль. Я ещё не избавился от этого чувства и мысленно беседую с ним, подчиняясь ему, ожидая распоряжений, которые я, как ни ужасно, готов выполнить.


Глава 48


    Решение принято: я отключаю город Гвинсил, отключаю окно в своём кабинете, рву провода. Бросил на пол пульт, попытался разбить экран, он слишком прочен, но я всё же добился своего, с трёх попыток разбив его ножкой стула.
    Всё! Можно сказать, что я окончательно освободился от чар города за окном. Я установлю нормальное окно и буду смотреть на обычный вид. Погружусь в работу, мне будет не до вида из окна. Всё станет как прежде — мне будет некогда смотреть в окно.
    Меня снова будут занимать привычные вещи: параметры электродвигателей, габаритные размеры станков, стоимость монтажных работ, проблемы доставки и таможенного оформления.
За окном пусть будут ржавые гаражи и грязные дворы — меня это не волнует.
    Где Катя? Её нет на работе. Может быть, она уволилась, а я этого даже не заметил. Такое вполне возможно, если учесть, что в недавнее время мои мысли находились во власти другого человека.
    Но нет, я точно помню, что она не увольнялась. Такое событие, несомненно, отложилось бы даже в моей болезненной памяти. Кати нет на рабочем месте, что-то произошло. Конечно, она могла заболеть.
    Зазвонил телефон. Я снял трубку, ожидая услышать голос Кати. Но я ничего не услышал, мне никто не ответил — связь прервалась.
    Вскоре в кабинете появился человек примерно тридцати лет, который тихим голосом представился, назвавшись капитаном милиции Уваровым. Он показал удостоверение, хотя у меня не было сомнений в искренности его слов.
— У меня есть несколько вопросов, — сказал он, усаживаясь за стол, — дело касается вашей
сотрудницы Екатерины Санклиной. Вас не удивляет её отсутствие?
— Честно говоря, удивляет, но я думал, что она заболела.
— Нет, всё гораздо страшнее. Девятого сентября её убили.
    Я воспринял эту новость спокойно. Вернее, до меня не сразу дошёл смысл и, кроме прочего, я уже привык, что девушек убивают, — моё пребывание в Гвинсиле приучило меня к такому спокойному восприятию смерти. Капитан пристально всматривался в моё лицо, хотел оценить реакцию. Видимо, оценка была не в мою пользу, поэтому он добавил:
— Не скрою, вы один из подозреваемых.
— Хорошо, задавайте вопросы, я готов ответить.
— Она давно у вас работала?
— Полгода.
— Раньше вы с ней были знакомы?
— Нет. Когда мне понадобилась помощница, я дал объявление, пришла эта девушка. Просто она пришла первой, и я её принял на работу. Замечаний к ней не было, она хорошо справлялась.
— Не было ли у вас отношений интимного характера? Извините, конечно, за прямой вопрос, но я должен знать всё.
— Нас объединяла только работа, никаких иных связей не было.
— Вы хотите сказать, что совершенно не обращали нас неё внимания как мужчина на женщину?
— Нельзя сказать, что совсем её не замечал.  Девушка она симпатичная, но я не строил в отношении Кати каких-то серьёзных планов, не пытался с ней сблизиться. Кажется, у неё был жених, дело шло к свадьбе.
— Вы бывали у неё дома?
— Никогда не бывал. Я даже адрес её помню смутно, она что-то писала в анкете. Я мало знал о её личной жизни.
— А где вы находились девятого сентября в девять часов вечера?
— Здесь.
— Где?
— В этом кабинете.
— Вы работали?
— Да.
— Трудно поверить.
— Почему?
— А потому что мы проанализировали деятельность вашей фирмы за последние две недели и пришли к выводу: вы очень мало работаете. Девятого сентября после пяти часов вечера вы вообще ничего не делали; такое впечатление, что вы спали. Я опросил охрану. Они уверены, что в кабинете никого не было: свет не горел, по телефону никто не разговаривал, двери были закрыты, ключи сданы вахтёру.
— Вы угадали, я спал в кабинете, но ведь это не преступление.
— Как же вам удалось сдать ключи?
— Катя закрыла дверь и сдала ключи. Я предупредил её, что буду спать до утра.
— То есть дома вам почему-то не спалось.
— Так, знаете, удобнее: проснулся и — на работе. Не нужно тратить время на дорогу; надоели эти бесконечные пробки.
— Верю, — сказал Уваров и тут же задал довольно странный вопрос:  Значит, вы просто спали и больше ничего?
— Естественно, я просто спал. А что ещё я мог делать?
— Вы спали с пяти вечера до восьми утра?
— Да, я очень устал, поэтому спал долго.
— Потом проснулись, начался рабочий день, а ваша сотрудница не пришла.
— Меня это очень удивило, раньше она никогда не пропускала работу, но я решил, что она заболела.
— А как вы объясните этот погром в кабинете, кто постарался?
— Это я сам.
— Нанесли себе убыток.
— Так получилось.
— И часто у вас так получается?
— Только сегодня. Я злился, причины вам и так понятны, нет нужды объяснять.
— Я бы не сказал, что мне понятны причины такой злости, когда человек в своём кабинете бьёт стёкла, ломает дорогую технику.
— Вы же сами сказали — в моей фирме дела идут плохо. И это одна из причин, а если говорить о несчастной любви — вот вам и вторая причина. Совпал ряд неприятностей, и всё вместе вылилось в приступ гнева. Я разгромил свой кабинет, — насколько могу судить, это тоже не преступление.
— И вдобавок  ко всему, убита ваша сотрудница, а это уже преступление, в котором вы, такой гневный, подозреваетесь в первую очередь. Есть ещё двое подозреваемых, но у вас более слабые доводы для защиты. Бежать не советую, всё равно найдём.
— Я не собираюсь убегать.
— Это хорошо, тогда и в камеру вас пока закрывать не будем. Придёте завтра с утра в следственный отдел, оформим подписку о невыезде.
    Уваров поднялся, достал из внутреннего кармана пиджака фотографию и бросил её на стол.
— Её убили в лифте, — он подождал, пока я взгляну на фотографию, затем ухмыльнулся и, резко развернувшись, вышел из кабинета.
    На фото действительно была она, Катя, лежащая в кабине лифта с отрезанной грудью. Чем пристальнее вглядывался я в изображение погибшей, тем сильнее казалось, что это злодеяние совершил я и никто другой. Слишком многое было похоже на то, что происходило со мной в Гвинсиле. Фотография вызывала ассоциации с убийством Инглис.


Глава  49


    Обман — какое, оказывается, важное место занимает это явление в нашей жизни. Невольно задаю себе вопрос: возможно ли нормальное общение людей без обмана? Нет, — отвечаю, — нормальное общение без обмана невозможно, ибо это будет не общение, а скука смертная. Без обмана жизнь была бы серой, тоскливой и однообразной. Видимо, люди придумали обман, чтобы жилось веселее.
    Меня обманули. Но мне почему-то было смешно смотреть на капитана Уварова. В чём смысл обмана? В том, что обманул меня капитан Уваров, который накануне посетил мой кабинет, он был кем угодно, только не следователем; а тот человек, который предстал передо мной в кабинете следственного отдела, был настоящим.
    Настоящий следователь с настоящим удостоверением на имя капитана Уварова. Маленького роста, с пухлым лицом, на котором прыгали при каждом слове тонкие чёрные усики, он доказывал мне, что никакого другого Уварова, кроме него, не существует, и меня никто в следственный отдел не вызывал — всё это выглядело комично.
    Я показал фотографию с убитой Катей.
— Ничего не понимаю, — забормотал Уваров, — какие-то дурацкие шутки у ваших приятелей. Если бы это убийство произошло на самом деле, мы бы о нём знали.
 — А вы о нём ничего не знаете?
— Абсолютно.
— Но, Катя, правда, не появлялась на работе два дня. Её до сих пор нет. Она пропала.
— Никто не делал заявления, труп не найден, вот этого, — он потряс фотографией, — никто не видел. Вас разыграли. Пошутили. Сделали фальшивый снимок, кто-то выдал себя за следователя, подсунул вам что-то вроде удостоверения. Шутка, конечно, глупая. Я бы за такие шутки закрывал в камеру суток на десять.
— И что же теперь делать?
— Ничего. Если хотите привлечь шутника за хулиганку, то пишите заявление — будем разбираться. Если к нему претензий нет, то не будет и дела.
— Позвольте, вы хотите сказать… Каким образом шутник мог сделать фальшивую фотографию? Ведь я здесь ясно вижу Катю.
— Ваша Катя могла подыграть шутнику. Исчезла с работы на пару дней, потом сфотографировалась в таком виде, а через, может быть, ещё пару дней объявится и признается, что так вот вышло. Короче, я с вами тут много времени потерял. Решайте — или вы пишите заявление, или мы вежливо прощаемся.
— Насколько я знаю Катю, она бы не стала так шутить. Это не в её характере.
— Что вы предлагаете делать?
— Помогите найти её.
— Без вашего заявления мы никого разыскивать не будем. Она что-то у вас украла?
— Нет.
— Тогда зачем вам её искать?
— Она же исчезла!
— Перестала ходить на работу? Увольте её и не беспокойте нас по таким мелочам — вот вам и решение вопроса. У неё есть родственники?
— Должны быть, я слышал, что есть жених.
— Вот родственники пусть её и разыскивают. Поймите, для того, чтобы открыть дело, нужны веские основания: или найден труп, или в органы милиции поступает соответствующее заявление.
    Уваров отдал мне фотографию и сочувственно добавил:
— Извините, конечно, но у вас слабые основания для возбуждения дела. Такую фотографию легко сделать, а тот факт, что пропала ваша сотрудница, может, и заслуживает внимания, но не нашего отдела. У нас рассматриваются дела посерьёзнее.
    Я понял, что разговор исчерпан.


Глава  50


    Не стоит забивать мозги философскими размышлениями, если ты не философ. Как и не стоит сочинять стихи, если ты не поэт. Не надо писать музыку, если ты не композитор. А значит, не надо пытаться проводить расследование, если ты не сыщик. Но что делать, когда профессионалы отказываются выполнять свои обязанности? Я остался один на один с проблемой, никто не поможет найти ответы на волнующие меня вопросы, поэтому я вынужден заниматься самостоятельным поиском.
    Все дороги вели в офис фирмы «Занескол». Там я надеялся хоть немного прояснить ситуацию. Меня интересовал консультант Борис: не он ли тот неведомый хозяин программы города Гвинсила?
    Но в помещении офиса, где недавно располагались кабинеты занескольцев, шёл ремонт. Бригада отделочников трудилась над стенами и потолками, обшивая их листами гипсокартона.
— Вы не знаете, куда переехала фирма «Занескол»? — спросил я у рабочих.
— Здесь такой никогда не было, — уверенно ответил один из них, — тут весь этаж занимает «Лидер-Стандарт». Они здесь уже пять лет базируются и каждый год заказывают ремонт у нас.
— «Лидер-Стандарт»? — удивился я. — Кажется, они занимаются компьютерными технологиями?
— Сколько их помню, они торговали автозапчастями.
    Большего мне объяснить не могли. То помещение, которое запомнилось мне в качестве кабинета Фрейциса, на самом деле оказалось отделом маркетинга фирмы «Лидер-Стандарт», о чём гласила табличка на двери.
    Я решил не сдаваться и продолжил поиски. Вернувшись к себе, после некоторых размышлений позвонил на известный мне номер «Занескола».
— Нам известно, что вы разбили окно, а потому больше не являетесь нашим клиентом, — так ответили мне.
— Но я могу купить у вас новое окно!
— Каждому клиенту окно продаётся только один раз — это правило, которое мы принципиально не нарушаем. Если вы разбили одно окно, разобьёте и втрое. Программируемое окно плохо влияет на вашу психику. Вы сходите с ума, неадекватно себя ведёте. Вдруг вы ещё чего доброго убьёте человека? Мы не хотим отвечать за ваши поступки.
    Голос девушки, представлявшей интересы фирмы «Занескол», звучал монотонно, словно был записан или синтезирован. Я положил трубку, чувствуя, что снова становлюсь жертвой обмана.
    Кто-то продолжает игру, начатую в Гвинсиле. Искать «Занескол» по номеру телефона бесполезно. В телефонном справочнике такая фирма не упоминалась. В адресном бюро о ней тоже ничего не знали. Скорее всего, этот номер телефона был фиктивным, работал только в том случае, когда я на него звонил. Но не мог же мой соперник затратить столько усилий, создавая подставную фирму, исключительно для того, чтобы ввести меня в заблуждение? Это слишком дорого.
    Похоже, что фирма «Занескол» — это виртуальный трюк подобный городу Гвинсилу. Если кто-то захотел сделать из меня убийцу, то пошёл на некоторые расходы. Возможно, я не единственный, кто стал жертвой этого злодея. Вполне вероятно, что целая мафиозная группировка таким вот образом ведёт подготовку бригады убийц.
    Что-либо прояснить мог бы Лев Николаевич, но я не сумел с ним связаться: «Набранный вами номер не существует», — так отвечали мне на все попытки дозвониться. Не успев начаться, моё расследование зашло в тупик.
    Оставалось ждать. Если я действительно имею дело с мафией, то она себя проявит, ведь я им нужней, чем они мне. Я нанял рабочих, и они восстановили обычное окно в моём кабинете. Ничего больше не напоминало о Гвинсиле. Я стал работать как прежде: сам, без помощницы. Занимался привычным делом.
    Изредка я вспоминал о Кате и даже снова предпринял попытку её найти. Но дверь в её квартире никто не открывал. Я осматривал кабину лифта, но не нашёл ничего, что могло бы считаться следами преступления. Когда я звонил ей, трубку никто не снимал.
    За одну неделю я узнал о своей сотруднице больше, чем знал о ней до сих пор. Адрес и номер телефона  были записаны в анкете, которую я совершенно случайно не выкинул — но это мелочи; я выяснил, что в недавнем прошлом она была журналисткой, работала в редакции женского журнала «Лиза», ушла оттуда по причине конфликта с редактором. Потом она работала секретаршей в нескольких фирмах, где надолго не задерживалась.
    Она была одинока. Я читал некоторые её статьи, в которых она затрагивала тему супружеских измен. Кажется, она боялась близких отношений с мужчинами. Боялась, что её предадут, обманут, боялась неверности.
    В мужчинах она терпеть не могла такие качества, как ревность, жадность, хвастовство, высокомерие. У неё не было близких подруг — так, приятельницы; у неё не было близкого и постоянного мужчины — только раз упоминала она о каком-то ревнивом женихе. Насколько я помню, она его так и назвала — жених. При этом особо подчеркнула его ревнивость. Так как она не выносит ревности, то не думаю, что её отношения с женихом достаточно прочны. Родственников в нашем городе у Кати не было. В редакции даже не знали точно, из каких мест приехала Катя: одни говорили, что она из Новгорода, другие называли Ярославль, третьи якобы слышали, что она приехала из Ростова-на-Дону, окончив там университет. Загадочная личность. Её родственников можно искать по всей стране.
    Я вновь увлёкся расследованием. Всё свободное время я уделял поискам информации о Кате. Ходил по фирмам, где она раньше работала, расспрашивал о ней.
    И вдруг судьба преподнесла подарок: меня навестил странного вида человек, который представился двоюродным братом Кати.
— Простите, можно узнать, Екатерина Санклина здесь работает? Я Николай, её двоюродный брат.
Дома её нет. Где она, вы не знаете? — он произнёс это скороговоркой, картавя, шепелявя и заикаясь.
    Никогда раньше не встречал произношения, настолько богатого речевыми дефектами. Было удивительно, что я всё понял.
— Катя работала здесь, но потом вдруг пропала, ничего о себе не сообщила. Я не знаю, где она сейчас.
— Жаль, — сказал Николай и принялся грызть ногти.
    Он производил отталкивающее впечатление, казался сумасшедшим. Его взгляд был каким-то отрешённым, он смотрел не на собеседника, а куда-то в сторону. Если он не был сумасшедшим, то  уж страдал неврозом точно. Он грыз ногти на правой  руке и о чём-то размышлял.
— Я сам долго её разыскивал, но безуспешно, — сказал я, стараясь как можно скорее завершить беседу с неприятным визитёром.
— Может быть, её убили? — он задавал вопрос так, будто спрашивал не у меня, а кого-то стоящего за моей спиной.
— Почему вы решили, что её могли убить?
— Не знаю, но ведь он пропала. Она так никогда не пропадала, всегда о себе что-то сообщает. Вот она у вас работала, потом исчезла, вы искали её, но не нашли. Её могли убить. В городе уже убили трёх девушек. Этим делом должны заняться следователи.
— Вы на правах родственника можете заявить в милицию, и они займутся поисками.
— Верно! — он как-то по-детски обрадовался, перестал терзать свои ногти, улыбнулся. — Я найду её. Я её брат. Николай, её двоюродный брат.
— Вы это уже говорили, — недовольно поморщился я.
— Отлично, — продолжал он, —  вы мне очень помогли. Спасибо.
    Он ушёл, а я так и не понял, зачем он приходил. Меньше всего я верил в то, что это брат Кати. Просто мои враги хотели что-то узнать или проверить. Что именно? Непонятно. Наша встреча с этим «братом» лишена всякого смысла. Что он узнал от меня новенького? Ничего. Сам он знает куда больше. Он даже напомнил о предыдущих убийствах. Я и не думал увязывать в одну цепь убийство Кати с теми, которые совершал маньяк. Да и вообще я не уверен в реальности гибели Кати.
    Мой гость, этот полупсих, он подал идею, намекнув на связь между различными смертями девушек. Может, в этом и заключалась цель его визита?
    Он знает Катю. Хоть он и не её брат, но они были знакомы. Возможно, их знакомство не было близким, но заметно, что этот человек её видел, разговаривал с ней. Не входит ли сама Катя в преступную группировку? Эту мысль я сразу отогнал.
    Они её похитили, будут требовать выкуп. Коля пришёл, чтобы прощупать почву, на разведку. Интересная версия, но не очень правдоподобная. Итак, встреча с «родственником» не внесла ясности в решение загадки.


               
 Глава  51


    Сильное нервное напряжение последних дней заставляло искать  различные способы снятия стресса. Два дня я прослонялся по окрестным барам, напиваясь почти до потери сознания, но это средство помогало слабо. Тогда я перешёл на здоровый образ жизни, совершая пробежки по утрам и прогулки в сквере  по вечерам. Стало легче, но полного душевного равновесия я так и не достиг. Оставалось ещё одно средство, которое мне в таких случаях помогало — посещение театра.
    В этот день я отверг классику. Не пошёл на постановки по Шекспиру, по Чехову, по Бернарду Шоу.
    Я выбрал молодёжный театр с причудливым названием «Захолустье», где шёл авангардистский спектакль — не то драма, не то комедия — мало кому известного автора.
   Там я встретил и «капитана Уварова», приходившего ко мне с фотографией, и моего компьютерного консультанта Бориса, — не среди зрителей, нет, — они были актёрами.
    В антракте я отправился к ним за кулисы.
— Рад вас видеть! — приветствовал меня ложный Уваров. — А вы, оказывается, интересуетесь творчеством. Приятная неожиданность. Я-то думал, вы представляете собой тип непроходимого технаря, инженера.
    Борис тоже был рад встрече.
    Многие актёры помимо театра зарабатывают деньги,  как могут в различных местах: кто в рекламных акциях участвует, кого-то нанимают частные лица для специфических заданий. Борису казалось, что работа со мной — это рекламная кампания фирмы «Занескол». Ему платили двести рублей в час, он отработал в общей сложности тридцать два часа, за что и получил гонорар в полном объёме. Нанимал его некий Алексей, которого он запомнил плохо.
    Арнольд, то есть ложный Уваров, считал, что принимает участие в розыгрыше. Какой-то Михаил, назвавшись моим приятелем, передал ему фотографию, написал примерный текст роли и тоже аккуратно оплатил услугу. Мой друг экстримал, он любит острые ощущения, — так сказал обо мне тот неведомый Михаил.
    И снова я в тупике. Можно допустить мысль, что заикающийся Николай, пресловутый двоюродный брат Кати, тоже актёр одного из театров. Да и сама Катя — где гарантия, что и её не наняли для определённой роли.
    Хозяин компьютерного Гвинсила создавал вокруг меня маленький реальный Гвинсил. Я постоянно сталкиваюсь с фальшивыми фирмами, с фальшивыми людьми. Я никак не мог ответить на главный вопрос: зачем всё это понадобилось и для чего всё так усложнять?
    Театр как средство снятия нервного напряжения не помог. Общаться с актёрами было интересно, но по мере нашего общения загадок не становилось меньше. Я только запутывался в сетях, которые сплетал мой незримый соперник. На прощанье я задал актёрам  вопрос:
— Что вас привлекало в этих ролях, когда вы обманывали меня?
— Только не надо думать, что привлекали деньги, — ответил Борис, — мне, например, был интересен сюжет, я ещё никогда не работал в такой рекламе, когда в реальной жизни требовалось сыграть реального компьютерщика. А что касается обмана — так ведь хороший актёр просто обязан быть хорошим обманщиком.
— Вам удалась роль. Я поверил, что вы хороший программист и даже хотел принять вас на работу. А вы, Арнольд, как вы пошли на такую не совсем чистую шутку?
— Во-первых, заказчик сразу сказал, что фото с убитой женщиной поддельное, что это действительно ваша сотрудница, которая сама согласилась принять участие в постановке этого розыгрыша; а во-вторых, роль следователя — вещь довольно привлекательная.
    Они жили в своём мире, эти актёры, в мире таком же виртуальном как и мой Гвинсил. Мне ничего не оставалось, как простить им маленькую невинную шалость. Правда, они хорошие обманщики, профессиональные. Даже в своём спектакле каждый из них играл по четыре роли. Кроме того, сам спектакль по моде недавних лет был интерактивным — там по ходу действия в игру вовлекались зрители. И мне досталась маленькая роль. Чем не Гвинсил? 

               
 Глава 52


    Старый философ, философ по образованию и по убеждению, который по иронии судьбы преподавал в Технологическом университете теоретическую механику, когда учил нас решать задачи, говорил так:
— В условии каждой задачи указан путь к её решению.
    При этом он добавлял, что решить можно любую проблему, если правильно сформулировать
вводные данные этой проблемы, то есть привести проблему из любой сферы жизни к форме обычной задачи, где уже в условии вы найдёте путь к решению. И странное дело, методами теормеха он решал задачи, которые можно было отнести к психологическим, а не к техническим. Из его теории следовало, что тупиковых ситуаций просто не существует, ибо из любого тупика есть выход.
— Допустим, вас замуровали в бетонном бункере с очень толстыми стенами, без окон и дверей,  где же там выход? – спросили у нашего философа.
— Если вас замуровали в таком бункере, то, несомненно, это было кому-то нужно, — ответил он, — поэтому наберитесь терпения и дождитесь, когда этот кто-то захочет посмотреть на результат своих усилий.
    Старик шутил. Он вообще по натуре был юмористом. Шутки его элегантны, корректны, каждая из них содержала глубокий подтекст, скрытый смысл.
    Ситуация, в какой нынче оказался я, была сродни той задаче про бункер. Я словно замурован. Как выбраться? Хуже всего, что я не могу сформулировать сути той проблемы, с которой столкнулся. Меня преследует преступная группировка или одинокий сумасшедший программист? С какого момента он или они стали меня преследовать, когда всё началось? Почему преследуют именно меня?
    Жаль, что я так мало знал Катю. Сам в этом виноват. Мало с ней общался: утром — здрасьте, вечером — до свидания. В результате её убивают, а я теряюсь в догадках: на самом ли деле её убили, кто она, не заодно ли она с мафией?
    Сам виноват. Нужно узнавать  о своих сотрудниках всё и даже больше. А я даже не заглядывал в её трудовую книжку. Помню, Катя пыталась мне её показать, но я отмахнулся — некогда, мол.
Трудовая книжка так и лежит до сих пор у Кати в столе.
    Я просмотрел записи — ничего интересного.  Училась, работала. Действительно часто меняла рабочие места. Предыдущее место работы — фирма «Барион». Мне это название ни о чём не говорит. Вот такой из меня следователь — ничего не могу расследовать. Остаётся только ждать, когда мой соперник снова заявит о себе. Ведь зачем-то я ему нужен. Он очень серьёзные силы затратил, чтобы подготовить меня к убийству, то есть я ему нужен как киллер, тогда должен последовать заказ. Если кого-то нужно будет убить, мой незримый враг найдёт способ связи со мной, хотя бы для того, чтобы удостовериться: научился ли я убивать, или со мной в этом плане предстоит поработать.
    Старый философ был гением. Стоит прислушаться к его советам. Следует набраться терпения и ждать. Это трудно. Потому что сейчас я буду в каждом встречном подозревать посланника моего врага, в каждой фразе буду искать намёки и тайное содержание. Нервы будут в постоянном напряжении. Сколько времени я смогу прожить в условиях жёсткого психологического прессинга и не сойти с ума? Трудно ответить определённо.
    Вспоминая свои студенческие годы, я находил много аналогий с нынешним моим положением. Там бывало всякое, в юности: пьяные загулы по целым неделям, недоразумения с преподавателями, пересдачи экзаменов, сложные отношения с девушками, и крепкая дружба, и неистовая вражда, иной раз приходилось в драке до крови отстаивать свои убеждения.
    Стоит ли сейчас опускать руки и в унизительно расслабленном состоянии ожидать решения своей участи? Лучше разбудить в себе того гонористого студента, собрать остатки силы воли и продолжать бороться. Мы живём, когда действуем! Помню, старик-философ и по этому поводу что-то говорил.
    Верю, что рано или поздно клубок проблем распутается. И я постараюсь сделать всё, что от меня зависит, чтобы это произошло как можно скорее. Несмотря на то, что сейчас я не могу серьёзно влиять на течение событий, но я не собираюсь сдаваться на милость победителя.
               





Глава 53


     Юный голос в телефонной трубке спрашивал о процессоре МС19К.
— Зачем он тебе, дитя моё? — снисходительно спросил я, полагая, что звонит один из тех мальчишек, которым до всего есть дело; словом, любознательный парнишка, изобретатель, занятый конструированием какого-нибудь марсохода или звездолёта.
— Во-первых, я никакое не дитя, а сотрудница серьёзной фирмы, во-вторых, речь идёт о крупном заказе.
    Извинившись, я перешёл на деловой тон. МС19К представляет собой универсальный процессор для цифровых систем. Чаще всего он приобретается небольшими партиями, а то и вовсе поштучно. Его берут либо мальчишки для сборки игрушек и моделей, либо учёные для создания экспериментальных приборов. Ещё никто не говорил о крупном заказе на этот процессор. За три года, в течение которых я представлял интересы завода изготовителя, мне только однажды удалось продать партию в десять штук — это и был самый крупный заказ.
    Моя собеседница назвала просто умопомрачительное количество: семь тысяч штук. Такова потребность её фирмы.
— Это хороший заказ. Я готов обсудить сделку. Когда и где я могу встретиться с вашим директором?
— Сегодня в нашем офисе. Илья Васильевич будет вас ждать после двух часов дня. Соберётся группа инженеров и менеджеров.
    Девушка сообщила адрес и название фирмы. «Барион» — знакомое название. Не шутка ли это, не розыгрыш или очередная постановка? Закралось подозрение: слишком хороший заказ от фирмы, где ранее работала Катя, — либо это случайное совпадение, либо тот самый долгожданный момент, когда соперник заявляет о себе.
    На переговоры я ехал с дурным предчувствием в душе, хотя никак не мог определить точно, что именно вызывало беспокойство.
    Илья Васильевич Каботин, директор, был на месте, но никакой группы инженеров и менеджеров я не застал. Похоже, Каботин и не собирался никого приглашать. Меня он встретил как-то уж очень пресно, с прохладцей. Нельзя было сказать, что процессоры его интересуют. Очередной артист, — подумал я, — ещё одна подставная фирма; игра продолжается.               
 — Мы занимаемся проектированием цифровых систем управления, ваш процессор хотим испытать в одной оригинальной структуре, которая пока и названия не имеет, но у неё большое будущее, — вяло говорил   Каботин. — В течение трёх месяцев нам понадобятся ваши МС19К в количестве примерно тысячи штук, далее мы планируем приобрести ещё тысяч пять или шесть.
    Мне хотелось спросить о Кате. Она работала здесь, и Каботин должен её помнить. Но меня смущала неуместность такого вопроса, поэтому я продолжил обсуждение сделки.
— Можно ли узнать о той системе, в какой будет применяться наш процессор, или это секрет? — спросил я.
— Что вы, какие секреты! У нас нет секретов от партнёров. Продукция мирная, всё для людей, точнее, для развлечений. Мы собираемся наладить выпуск, как я говорил, названия пока нет, но можно сказать так: система представляет собой, — Каботин сделал паузу, подбирая нужное слово, — своеобразное программируемое окно.
— Это интересно, — сказал я со смешанным чувством любопытства и недоумения.
— Да, — продолжал Каботин, — это очень интересная система. И пока ещё никому не удавалось воплотить эту идею. Представьте окно в своём кабинете, но окно не совсем обычное, оно словно экран компьютера. Вы вводите программу, заказывая любой вид из вашего окна. Кроме того, вы можете запрограммировать действие за окном, там будет движение, какое вы захотите. Сделаете, допустим, вид на пляж, и перед вами будут прогуливаться знойные красотки, мелькая всеми своими прелестями.
     Мне показалось, что Каботин следит за моей реакцией. Значит, я опять имею дело с актёром.
    Я решил ему подыграть.
— А если мне захочется попасть на этот пляж, чтобы обнять какую-нибудь красотку, я смогу это сделать?
— В принципе это возможно. Правда, пока мы должны научиться делать окна попроще, но в перспективе будем расти, будем совершенствовать программы.
— Понятно, сможете устраивать экскурсии в виртуальный мир, в заоконное пространство.
— Думаю, сможем. Создадите вид с пляжем, войдёте в программу и обнимите свою красотку, никуда она от вас не денется, — он едва заметно улыбнулся.
— А могу её, и убить, она ведь всё равно виртуальная.
— Кого убить?
— Красотку.
— Ну и фантазии у вас! — Каботин великолепно сыграл удивление.
— А что в этом особенного? Многие мечтают о том, чтобы придушить милую красотку, но в нашем мире такое как-то, знаете, не принято, поэтому есть такие любители виртуальных убийств. Они входят в программу, душат жертву и возвращаются обратно. Никогда не слышали о подобном? Ну, ясно, кто же будет знакомить актёра с тонкостями программирования. Вас наняли на роль директора, но наниматель не удосужился объяснить положение дел.
— Вы говорите какие-то странные вещи. Кто меня нанял, на какую роль?
— Мне тоже хотелось бы знать, кто вас нанял? Опять какой-нибудь подставной Николай или Борис, человек, о котором вы ничего не знаете, кроме его вымышленного имени. Гонорар уже получили? Сколько там, двести в час или триста?
— Ничего не понимаю
— Возможно, кое-что вам действительно непонятно. Просто вам далеко не всё рассказали. Поясню. Некоторое время назад я приобрёл программируемое окно и вкусил все радости проникновения в заоконный мир.
— Вот это новость! — он, кажется, вправду был озабочен моим сообщением. — Насколько я знаю, такие окна ещё никто не производит. Мы тщательно изучали этот вопрос. Ни одна фирма в мире не делает ничего подобного. Я имею ввиду солидные фирмы. Ну, а какому-то любителю такие проекты не под силу, так что…
— А каким образом вы пришли к этой разработке, сами додумались или кто-то подсказал идею?
    Каботин ответил не сразу, а я подсознательно, по некоторым едва уловимым признакам понял, что он не актёр. 
— Один из наших инженеров разработал этот проект, я его сейчас вызову сюда, и вы можете побеседовать, — таков был ответ, и я подумал, что актёр ответил бы иначе.
    Каботин не постеснялся признаться, что действительно слабо разбирается в предмете нашего разговора. Он сам не столько программист, сколько экономист, организатор. В общих чертах он проблему усвоил, знает, что нужно сделать для организации производства, но…
— Вам, очевидно, известно больше, чем мне, это заметно, — сказал он.


Глава 54


    Пока ждали вызванного инженера, я рассказывал Каботину о Гвинсиле. Слушал он с интересом, а мне возможность высказаться доставляла удовольствие.
    Вскоре в кабинет вошёл знакомый мне Лев Николаевич, которого я рад был видеть. Его-то и представил Каботин в качестве инженера подсказавшего идею программируемого окна. Радость от встречи сменилась приступом гнева. Я впал в бешенство и набросился на Льва Николаевича, подозревая в нём виновника своих бед.
— Я всё понял, ты подлец! — орал я на него.
    Дело чуть не кончилось дракой, Каботин нас разнимал.
   — Извините, конечно, я продал идею, с вами не посоветовался, но ведь это не ваша идея, — мямлил он в ответ.
— Господа, если дело в авторских правах, то мы всё уладим, успокойтесь, — пытался утихомирить нас Каботин.
     Злость моя немного поутихла, и я готов был выслушать аргументы Льва Николаевича.
— Мне понадобилась крупная сумма денег, — объяснял он, — я, вспомнив о Гвинсиле, решил предложить свои услуги «Занесколу», чтобы устроиться к ним в качестве профессионального консультанта и заняться усовершенствованием программ. Но фирмы с таким названием я так и не нашёл. Они то ли разорились, то ли куда-то переехали. Тогда я обратился в «Барион». Здесь идея понравилась. Меня приняли на работу с хорошим окладом, выдали аванс, я сделал проект окна. Не вижу в этом ничего предосудительного. Вы, конечно, считаете себя чуть ли не автором идеи, но это, смею заметить, не совсем справедливо. Настоящего автора мы не знаем, и он о себе никак не заявлял. Между прочим, я проверял: никто эту идею ещё не запатентовал. Только сейчас оформляются документы, подана заявка, так что права будут принадлежать фирме «Барион».
— Меня волнует другое, — сказал я и поведал о всех убийствах, какие совершались в Гвинсиле, о том, что я собственноручно совершил одно из них, а также рассказал об исчезновении Кати.
—  Санклина, — обратился я к Каботину, — она, если не ошибаюсь, работала у вас в «Барионе».
— Я помню её, моя бывшая секретарша. Своенравная барышня, мы не сработались. Но я её не увольнял, она ушла сама. Кажется, на что-то обиделась.
— Она говорила, что на прежней работе к ней приставали.
— Нормально, а что ещё делать молодому неженатому директору, когда рядом такие формы обаятельной секретарши. Другая бы рада завести роман с директором, а эта… Да я и не сильно к ней был расположен. Так, оказывал обычные знаки внимания. Да она дикарка. Что с ней, куда исчезла?
— Не знаю. Есть подозрение, что её убили. Наёмный актёр в роли следователя показывал фотографию с убитой Катей. Потом был странный визит её родственника: придурковатый такой заика, картавя и шепелявя, доказывал, что он её двоюродный брат. Он тоже почему-то решил, что её убили.
— У неё есть брат, работает у нас. Заикается. Да.
— До меня только сейчас дошло, — сказал Лев Николаевич, — что вы подозревали меня как организатора этой игры в Гвинсиле.
— Кого же ещё подозревать? Вы наиболее информированный человек, только вы могли меня контролировать до такой степени жёстко, прослеживая буквально каждую мысль, заставляя совершать преступления, не давая возможности покинуть город. Кому такое под силу как не специалисту вашего уровня?
— Но ведь не один же я такой специалист?
— Других я не знаю.
— Зато другие знают вас. В вашей проблеме нет ничего такого, что не решалось бы методами обычного логического анализа. Математика, друг мой, та самая наука, к которой вы, по вашему признанию, всегда относились пренебрежительно, предпочитая философию. Давайте-ка помыслим: как там было в самом начале, почему вы купили окно у фирмы «Занескол»?
— Их реклама подействовала, у меня был буклет.
— Каким образом он попал к вам?
— Точно не помню, но, кажется, его принесла Катя.
— Всё-таки Катя, — вставил реплику Каботин.
— Когда вы втянулись в игру с Гвинсилом, как реагировала Катя на ваши действия? — спросил Лев Николаевич.
— Она помогала мне, занималась делами фирмы в моё отсутствие.
— Отсутствовали вы часто, поэтому значительная часть дел прошла мимо вас через руки секретарши: это и некоторые сделки, кое-какие суммы, почти все финансовые отношения с «Занесколом» и многое другое.
— Что вы хотите сказать?
— Пока ничего. Я просто рассуждаю вслух. Итак, затем Катя исчезает, а вы попадаете в зависимость от некоего субъекта, который блокирует выход из Гвинсила и вынуждает убить Инглис. Он выпускает вас из города только после убийства. Потом вы обнаружили вокруг себя сеть из наёмных актёров и выясняете, что «Занескол» не настоящая фирма, а кем–то  специально  организованная ложная структура. Вас посещает один реальный человек — это двоюродный брат Кати. Правда, цель его визита так и не ясна. Боюсь, что она и ему самому неизвестна. Он человек импульсивный и может совершать поступки без определённой логической связи. Я его знаю, мы общались немного. Он простой слесарь, скромный честный парень. Ну, всё, могу сказать, что мне известен виновник этой кутерьмы.
— Кто же это?
— Один из наших сотрудников. Инженер отдела перспективных разработок. Но назвать его я пока не могу, так как не проверил одно существенное обстоятельство. Скажите, Илья Васильевич, где сейчас Алсанов?
— Гена? Он в отпуске.
— С какого числа?
— С пятого или шестого, не помню точно.
— Тогда всё ясно. Это он.
— Почему вы так решили? — спросил я. — Это просто догадка или у вас есть весомые доказательства?
— К сожалению, неопровержимых доказательств нет, но и догадкой моё предположение тоже не назовёшь.
— Я не знаю никакого Алсанова!
— Если желаете, можете познакомиться, — предложил Лев Николаевич.
— Почему я должен вам верить?
— Можете не верить. Мне как-то всё равно.
— Лев Николаевич, — строго сказал Каботин, — вы что-то темните. Не надо рассчитывать, что я уволю Алсанова. Он хороший специалист.
— Хороший, — признал Лев Николаевич.
— У вас с ним кое-какие противоречия, я знаю. Но нельзя же вот так вымещать зло, обвиняя человека на основе догадок и смутных предположений.
— А я его не обвиняю. Я не прокурор. И я вовсе не добиваюсь, чтобы его увольняли, просто меня просили найти виновного. Я его вычислил и назвал — только и всего.


Глава  55


    
    Порядок умозаключений, посредством которого Лев Николаевич вычислил Алсанова, был чрезвычайно прост. Значение математики в этом случае сильно преувеличивалось, она тут ни при чём. Устраиваясь на работу в «Барион», Лев Николаевич столкнулся с неприязненным отношением Алсанова. Пытаясь выяснить причину, Лев Николаевич пошёл на откровенный разговор, который закончился скандалом, и Алсанов даже ставил администрацию перед выбором: либо они окажутся от услуг Льва Николаевича, либо уйдёт он, Алсанов.
    Конфликт удалось уладить. Затем Лев Николаевич имел возможность убедиться, что Алсанов является специалистом высокой квалификации, а еще через некоторое время он понял, что Алсанова можно считать чуть ли не автором идеи программируемого окна.
    Примерно в то время, когда я был заблокирован в Гвинсиле и мучительно искал выход, Лев Николаевич пристально наблюдал за поведением Алсанова. Он пришёл к выводу, что Алсанов не только прекрасно осведомлён о Гвинсиле, но и часто посещает этот город.
    Кроме того, Лев Николаевич обратил внимание на несколько странные отношения Алсанова и слесаря Николая.
    Вечно хмурый, неуверенный в себе Николай был кем-то вроде слуги у Алсанова. Причиной тому — крупный долг. Николай много играл, проигрывал, деньги занимал. Он люто ненавидел Алсанова, но тот был единственным, кто мог дать взаймы крупную сумму.
    И ещё одно обстоятельство не укрылось от глаз Льва Николаевича: страсть Алсанова к молоденьким девушкам; к мёртвым.
    Алсанов ушёл в отпуск примерно в то же время, когда исчезла Катя. Лев Николаевич интуитивно чувствовал связь между этими событиями, но ничего определённого сказать не мог: то ли Катя жива, то ли мертва, то ли она жертва, то ли она сообщница Алсанова. Вопросы оставались.
— Вы, кажется, хотели встретить своего соперника по Гвинсилу, такая возможность есть, — предложил мне Лев Николаевич. — Я уверен, он сейчас дома. Сожалею, что не смогу составить вам компанию, так как наш Гена очень болезненно ко мне относится. Пойдёте сами. Я дам адрес, большего для вас сделать не могу. Решайте, нужна вам эта встреча?
— Я иду, давайте адрес, — без колебаний согласился я.
    Меня подгонял интерес, я так мечтал об этой встрече. Мне хотелось увидеть Алсанова. Я верил Льву Николаевичу. Но, даже если он ошибается, я всегда могу извиниться перед Алсановым за эту ошибку, я ничего не теряю.
    Алсанов жил в стандартной двухкомнатной квартире на восьмом этаже. Я позвонил, дверь открылась, и передо мной предстал человек с блуждающим взглядом, в стареньком махровом халате и в тапочках на босу ногу. Было заметно, что он меня узнал. В его глазах мелькнул испуг —  я торжествовал в душе. Он взял себя в руки и сумел выдавить кислую улыбку.
— Я от Каботина, вашего директора, поговорить насчёт МС19К, извините, что отвлекаю.
— Ничего-ничего, проходите, — пригласил он.
    Мы прошли на кухню, где царил типичный холостяцкий беспорядок: гора немытой посуды, грязные стаканы на столе, пятна жира на плите, хлебные крошки на полу.
— Чай? — спросил хозяин.
    Я колебался с ответом, глядя на грязную кружку. Он поставил чайник на плиту. Я приготовился к чаепитию в антисанитарных условиях.
    Глядя на хозяина, я бы не посмел утверждать, что он имеет какое-то отношение к электронике и программированию, уж тем более я бы не сказал, что такой человек способен создать виртуальный город. Вероятно, Лев Николаевич ошибается, считая Алсанова великим грешником. По-моему, это просто одинокий человек, меланхолик, который стал программистом скорее по недоразумению, а не по призванию. Это совершенно безобидное существо. Он труслив. Где уж ему думать об убийствах.
— Ваши процессоры полнейшее дерьмо, вы знаете? — с раздражением заметил он.
— Они такие же мои, как и ваши.
— Я знаю, по роду занятий вы  жалкий торговец. Продаёте всякую дребедень и низкое качество товара сваливаете на изготовителей, сами ни за что не отвечаете.
— Ну, почему же ни за что? Я тоже несу ответственность. Например, за своевременные поставки товара.
— Поставки, чёрт возьми, — поморщился он, — так говорите, как будто действительно ими занимались. Скотина, взвалил всю работу на секретаршу и после этого что-то из себя строит.
— Вы обо мне?
— О ком же ещё! Кто неделями пропадал в Гвинсиле, кто искал подходящую любовницу, шлялся по барам?
— Я вижу, вам известно многое.
— Да, мне известно всё.
— Я догадывался об этом.
— А если догадывался, то зачем тут ломаешь комедию: от Каботина он, видишь ли, пришёл поговорить о процессорах.
— Честно говоря,  сам не знаю, зачем я пришёл. Из любопытства. Хотел посмотреть на человека, который придумал Гвинсил.
— Хочешь, скажу правду? Ты пришёл, движимый самодовольством, похвастать, что разгадал меня, вычислил. Я ведь знаю каждую твою мысль. Тебе интересно узнать, где твоя Катя? Интересно, по глазам вижу — интересно. Так вот, ты был прав, когда думал, что её убили. Да, так и есть, она стала жертвой низменных страстей, она действительно покинула мир живых. Тебе её жалко, правда? А ты никогда не думал о том, что там ей лучше, в том мире? Почему ты решил, что ей было хорошо в твоей конторе? С чего ты взял, что она должна целыми днями сидеть в твоём офисе и работать на тебя. Теперь она свободна. Она больше не твоя. Но я могу тебе её показать.
— Показать?!
— Она здесь, вот в этой комнате, — Алсанов положил руку на запертую дверь, ведущую в соседнюю комнату.
    Невольно я кивнул в знак согласия: да, мол, хочу её видеть. И тут же до меня дошёл весь ужас: он, этот  изувер, держит у себя труп Кати!
— Она прекрасно выглядит, — говорит Алсанов, открывая дверь.
   Катя лежала на полу, была одета в белое платье. Выглядела она не то чтобы прекрасно, а как-то необычно для убитой.
— Я её забальзамировал, одел как средневековую принцессу, обрати внимание на украшения, — комментировал  Алсанов.
    Да, на ней было много украшений, вдобавок, голову венчала диадема то ли из хрусталя, то ли из стекла. Казалось, Катя уснула, словно актриса после трудной роли, не снимая костюма.
— Видите, — говорил Алсанов, — какое великолепие! И кто посмеет утверждать, что ей плохо? Разве при жизни у неё были эти бриллианты, разве была она похожа на принцессу, разве смотрели на неё мужчины с таким вожделением!               
    Речь Алсанова причудливым образом переходила от фамильярно грубоватой к  напыщенно высокопарной, то он бесцеремонно тыкал, то вдруг подчёркнуто вежливо переходил на вы.
— Посмотрите, какая у неё тёплая рука, — он коснулся её руки, — она совсем как живая, легко сгибается, а какая мягкая! Скажу по секрету: у неё есть что-то вроде крови — индустриальное масло. Я слил с неё кровь до последней капельки и накачал сосуды маслом. Мозг пришлось убрать, но я скоро вставлю туда процессорный блок. Она сможет двигаться. Я её почти оживлю.
— Зачем же вы её убили, чтобы потом тратить столько сил на оживление?
— А я её не убивал, — Алсанов смотрел открытым честным взглядом, невозможно было ему не поверить.
— Кто же её убил?
— Я могу показать. Хочешь увидеть, как всё произошло?
— Хочу.
    Мы вышли из комнаты-саркофага, и Алсанов включил видеозапись. Первые же кадры повергали в шок: Катя входила в лифт, за ней следовал я. Дальше всё произошло примерно как в Гвинсиле, когда я убивал Инглис. Алсанов, смакуя зрелище, отпускал едкие замечания в мой адрес.
— За что вы её так, бедную девушку?
— Послушайте, Алсанов, чего вы добиваетесь? Вы показали неуклюжую фальшивку.
— Да, фальшивку, но, позвольте заметить, фальшивку высокого класса. Итак, кто же у нас убийца?
— Только не я.
— Правильно, не ты и не я. Катеньку убил кто-то другой. Какая вообще сейчас разница, кто убил? Она просто убита — это факт.
— Каким образом к вам попало её тело?
— Убийца принёс.
— Так вы с ним знакомы?
— Конечно, ведь он выполняет мои заказы.
— Значит, всё-таки вы…
— Да, я покупаю убитых девушек. А что? Я ведь никого не убиваю. А если какой-то сумасброд решил прикончить юную особу, то не смею ему мешать. Выкупить тело, приодеть девушку как на свадьбу, усыпать драгоценностями — вот всё, что я могу для неё сделать. А вас хочу предупредить — не вздумайте совать нос в мои дела, такое любопытство не пройдёт для вас даром. Вы, дорогой мой, глупец. Вы ничего не смыслите в тех экспериментах, которыми я занимаюсь много лет. Ненавижу, когда дилетанты лезут в область знаний, недоступную их пониманию.
— Вы преступник, Алсанов. Я понял, что вы убиваете девушек чужими руками. Вероятно, вы используете каких-то сумасшедших или зависимых от вас лично людей. Мне кажется, что сами вы тоже убивали. Когда-то давно, хоть оно убийство да совершили. И с этим у вас связаны  не очень приятные воспоминания. Вы не любите убивать, вам это противно, поэтому ищите себе замену, хотите, чтобы кто-то делал за вас грязную работу,  — я видел, как Алсанов буквально передёргивался почти при каждом моём слове; это означало, что я близок к истине.
    Я почувствовал, что достиг предельной черты: Алсанов злился настолько сильно, что скажи я ещё пару слов — он бы меня растерзал. Его что-то сильно беспокоило, но я никак не мог догадаться, что именно могло его пугать. Он больной человек — это, несомненно. Псих. Сумасшедший. Маньяк-убийца. Кто он ещё? Непризнанный гений. Ставит эксперименты над людьми, выдумывает целые города. Он прекрасный психолог.
    Что его тревожит? С моей точки зрения, он неуязвим. Он может не опасаться, что я его сдам следователям, в ответ он может состряпать любое обвинение против меня, да ещё с какими уликами. Я ему не соперник.
    Его отношения с Катей — загадка. Он не зря её убил, или заказал убийство. Видимо, он сильно хотел, чтобы она принадлежала ему. Страсть! Необузданная страсть.
    Они вместе работали в «Барионе»: он — один из ведущих специалистов, она — секретарша. Известно, что Каботин из тех директоров, которые не церемонятся с зависимыми от них сотрудницами. Алсанов уверен, что Каботин полностью подчинил себе Катю. Ото Льва Николаевича я узнал, что Алсанов панически боится начальства. То есть он не смог бы открыто заявить о своём интересе к Кате, о своей страсти.
    Она ушла из «Бариона» и устроилась на работу в моей фирме. Алсанов её выследил. Затем последовал его трюк с видом из окна. Я в его глазах такой же директор, как и Каботин. Но я чужой. Против своего директора выступить боязно, против чужого можно кое-что предпринять. Конечно, тайно. Естественно, из-за угла.
    Но, о чём думала сама Катя? Она  ничего не знала и ни о чём не догадывалась. И я склонен предположить, что Алсанов в её жизни не занимал особого места, если она вообще его замечала. Она понятия не имела о его страсти.
— Вы так ничего и не сказали о цели своего визита, — после непродолжительного молчания Алсанов успокоился. – Неужели правда, пришли только по делу? Если так, давайте обсудим ваши процессоры. Знаете, почему мы их всё-таки закупим, несмотря на их несостоятельность? Открою маленький секрет, я хочу погубить этого мерзавца, который украл мою идею и пришёл с ней к нам же, на «Барион», уже в качестве автора проекта. Согласитесь, это с моей стороны нормальное желание – отомстить. С вашими процессорами проект не пойдёт, всё будет сорвано. Я не хочу, чтобы какие-то проходимцы тиражировали Гвинсил.
    Теперь передо мной находился Алсанов профессионал, специалист, сотрудник «Бариона». Этот человек менялся с удивительной скоростью. Как ни странно, с ним было приятно беседовать, когда он пребывал в роли специалиста и говорил о деле.
    Он раскритиковал не только процессоры МС19К, но и мою фирму, организацию дела. Меня самого назвал «хреновым директором». Говорил он убедительно, приводил веские аргументы и, я должен признать, во многом он был прав.
               


Глава 56


    С Алсановым я расстался по-дружески. Кто бы мог подумать, что мне доведётся вот так мило беседовать с убийцей. Я попал под влияние логики этого человека: цепь его хладнокровных умозаключений привела меня к полному равнодушию. Я уже не сожалел о смерти Кати, мне было наплевать на то, что Алсанов хранит у себя её тело.
    Я не обладал достаточными силами и влиянием, чтобы действовать против Алсанова. Сознание собственного бессилия привело меня к равнодушию.
    Что Катя? Я её практически не знал. Она хорошо работала, дисциплинированна, аккуратна — вот и всё. А что касается других жертв Алсанова, то их я тем более не знал. Поэтому нечего грустить о них, молоденьких красотках.
    А если сказать честно, то я испугался. Этот мерзавец Алсанов имел неоспоримое превосходство надо мной. Беседуя с ним, я чувствовал себя словно под гипнозом. Я только послушно кивал головой и во всём соглашался с ним. Откуда у него это, почему он может так странно влиять на меня? Я так легко согласился с его правом убивать девушек, бальзамировать их тела, хотя сам внутренне против этого. Никому не дано право убивать!
    Нет, я не боюсь Алсанова, я не боюсь за себя, за свою жизнь. Если он бросится на меня с ножом, я не испугаюсь. Меня преследует страх совсем иного рода: я боюсь своей реакции на происходящее. Ведь любой нормальный человек был бы потрясён при виде тела своёй сотрудницы, да ещё когда это тело накачано машинным маслом, а изувер-маньяк демонстрирует его, словно экспонат в музее. Я же абсолютно равнодушен.
    Алсанов убивает чужими руками — но и это меня не сильно волнует. Самое страшное, что не обладает он никакими талантами в области психологии, не владеет гипнозом. Он и сам меня боится, или боялся за какие-то интересы.
    Я говорил с ним о делах, как усовершенствовать программу, позволяющую убивать. Я заинтересован в поставках новых процессоров, которые тоже помогут ему убивать.
    Неужели я настолько жаден до денег, что могу пойти на любую сделку, даже с убийцей? Нет. Я знаю, что это не так. Просто я очень хочу продать процессоры именно «Бариону». Дико звучит, но я бы подарил эти процессоры Алсанову, если бы он их не мог купить. Они ему нужны. Он плохо о них отзывался, чтобы сбить цену. Он грамотно торговался. Они ему очень нужны. Он не хочет проваливать проект, у него совсем другие планы. И если его что-то пугало в отношениях со мной, то могу предположить только один вариант: он боялся меня спугнуть.
    Я заинтерсовался работой Алсанова в «Барионе», его экспериментами, его ролью в разработке программ для виртуальных городов, — и всё остальное отошло на дальний план. Да, у него тёмные мысли: с помощью  этих программ он хочет воспитать армию своих сообщников, помогающих убивать; Алсанов не любит проливать кровь, за него это делают другие. Мне же интересны чисто технические вопросы, интересен сам процесс создания подобной аппаратуры. Вопросы морали — это не моё дело.
    И чем я отличаюсь от создателей атомной бомбы? Они работали с формулами, делали вычисления, разрабатывали теории – им было интересно работать, они занимались своим любимым делом. А потом это дело принесло результат: миллионы инвалидов, убитых, облучённых. И они знали, что результат будет таким ужасом, но работали, - кто ради больших денег, кто ради славы, кто ради простого профессионального интереса.
    Ехать за рулём было невыносимо: я попадал в пробки, долго стоял на светофорах. Решил пройтись пешком. Оставил машину на платной парковке и направился на ближайший бульвар, где в тени каштановой аллеи намеревался продолжить свои грустные размышления.
   Я искал общения с людьми. Юные девицы сегодня особенно привлекали моё внимание. Весёлые и яркие — они попадались мне на пути, но ни с одной из них я не решался заговорить. Они улыбались мне, я тоже улыбался в ответ — так и общались.



Глава  57


    Она за мной следила. Белокурая девушка в клетчатой юбчонке. Шла следом, останавливалась, когда останавливался я. Да, она явно за мной следила.
— Вы хотели о чём-то спросить? — резко повернувшись в её сторону, я решил пресечь этот повышенный интерес к моей персоне.
— Нет. Мне и так всё ясно.
    Довольно странный ответ. Я всмотрелся в её лицо: где-то я встречал эту девушку. Она спросила прямо:
— Ну что, узнал?
— Что ты тут делаешь? — я никак не мог вспомнить её имя, но догадался, что мы знакомы и, судя по её реакции, знакомы близко.
— Пришла за тобой.
— За мной?!
— Я вижу. Ты меня так и не узнал. Что с твоей головой? Хотя бесполезно спрашивать, когда ты сам себя понять не можешь.
— Извини. У меня нет времени для шуток.
— Я бы не сказала, что ты сильно занят. Гуляешь вразвалочку, на девочек пялишься. Высматриваешь очередную жертву?
— Не понял.
— Естественно, не понял. Живёшь как во сне, ничего не понимаешь  и тебе это не надоело. И вот что удивительно — никто не может вернуть тебя к нормальной жизни. Или ты сам не хочешь. Привык уже, да?
— Слушай, а ты не обозналась, ты меня ни с кем не путаешь?
    И она стала рассказывать обо мне всё до малейших подробностей. Она знала Гвинсил, знала фирму «Занескол», имела представление о моей работе, была в курсе сделки с «Барионом». Она подробно пересказала детали моего визита к Алсанову. Она знала о смерти Кати.
  Я подозревал интригу. Чего добивается эта девчонка, с кем она связана, откуда всё знает, и где же я всё-таки её видел? Сразу все эти вопросы крутились в моём сознании, но я не находил ответа ни на один из них.
— Так что я тебя ни с кем не путаю, — закончила она.
— А теперь, если можно, так же подробненько расскажи о себе.
— Дома расскажу. Договорились?
— Значит, у нас с тобой есть дом.
— В определённом смысле. Мы с тобой живём в одном городе. Иди со мной, и покажу наш город.
    Она пошла вперёд в полной уверенности, что я последую за ней. Но я, наоборот, остановился, терзаемый сомнениями. Загадочная девушка удалялась всё дальше, а я, хоть это и прозвучит парадоксально, узнавал её всё больше и больше. Наблюдая за ней, я вспоминал о какой-то другой жизни, в которой я жил, может быть, в прошлом. Воспоминания пугали.
    Точнее пугало то, что я не мог вспомнить самого себя. Я не знал, кто я такой, я не мог вспомнить своего имени. Я не знал названия города, в котором в данный момент находился. Как я попал в это город? Я не помнил своих родителей, своего детства. Я помнил только университет.
Род моих занятий знал хорошо — это руководство маленькой фирмой, торговля электротехникой.
Хорошо помню первую сделку: продал партию мегомметров.
    А что было раньше, ещё до учёбы в университете? Странно, ни один из клиентов, ни один мой деловой партнёр, ни один человек в этом городе ни разу не назвал меня по имени. Кто я?!
    Человек ли я, или существо, которое специально кто-то создал для торговли продукцией электротехнических заводов? Может, я жертва какого-нибудь научного опыта. Эта девушка, она, взбудоражив моё сознание, уходит, оставляя вопросы без ответов.
    И я иду за ней. Ведь было что-то, было в прошлом, было где-то в другом месте, где я был другим, у меня было имя — там была и она, эта удивительная девушка.

               
Глава  58


    Юлия! Это, кажется, её имя. Юлия Зотикова. Она дочь крупного чиновника. Вспоминаю, она стала прообразом Югинны Бомжевич.
    Когда-то я с превеликими мучениями разрабатывал систему прообразов — тот конгломерат принципов, руководствуясь которым, можно было создавать население виртуальных городов. Наконец-то, я вернулся к жизни, я вспомнил всё.
    Лежу на кровати в своей квартире, окутан проводами, облеплен датчиками. Рядом сидит Юлия: строгость лица, стакан воды в руке — она готова в любой момент дать мне воды. По сути дела, я больной человек. Моё тело и моё сознание существуют отдельно. Тело постоянно хочет пить, а сознание никак не хочет вернуться из длительного путешествия по виртуальным городам.
    Я программист. Это я придумал структуру «матрёшка», в которой виртуальные системы находятся одна в другой. Например, город Гвинсил создавался внутри другого виртуального города, которому я так и не успел придумать название. По идее, внутри Гвинсила можно было создать ещё один город. Такую задачу могли решить ребята из бара «Вагул».
    Помню, в студенческие годы я носился с идеей программируемого окна. Проект воплотился в жизнь благодаря поддержке Льва Николаевича Кулагина, моего преподавателя. Первое окно, которое мы с ним создали, было примитивным. Оно изображало только один сюжет: прогулку динозавров. Да и то наша программа давала сбои: динозавры то еле двигались, то вдруг начинали бегать с немыслимой скоростью, а то и замирали на одном месте.
    Когда я стал работать сам, загорелся идеей проникновения за окно. Несколько лет я совершенствовал программы, создавая всё новые и новые окна. Я научился строить города и вводить в действие разнообразные сюжеты. Только не дано мне было проникнуть в заоконное поле, сколько ни пытался я разорвать узы реальности.
    Между тем, решение проблемы было простым. Для того чтобы покинуть реальный мир, необходимо испытать сильное нервное потрясение. Только при серьёзной стимуляции мозга можно рассчитывать на успех. Я должен очень сильно хотеть уйти из реальности, должен иметь внушительную мотивацию.
    Шли годы, но у меня ничего не получалось. Чувствовал, что схожу с ума. Очень хотел попасть в заоконный город, но я боялся покинуть реальный мир.
    Излишне говорить о том, что у меня никак не складывались отношения с женщинами. Я слишком увлекался своёй работой, и не везло мне с подругами. Всё попадались какие-то глупышки: на уме только тряпки и косметика, поговорить не о чем. Встречались и такие не в меру общительные, которые принадлежали всем парням подряд — я таких тоже не люблю.
    Постепенно я стал женоненавистником. И случилось так, что, возвращаясь однажды домой после очередного неудачного эксперимента, я повстречал девушку, вид которой меня особенно возмутил. Мысленно я наделил её всеми земными и неземными пороками и в доли секунды пришёл к убеждению, что таких нужно убивать. Мы находились в безлюдном месте, и я мог без особого труда выместить свой беспричинный гнев. Мне кажется, она даже не успела понять, что происходит, когда я без лишних слов и пауз вцепился ей в горло.
    Незнакомка погибла в моих удушающих объятиях, а я испытал сильнейшее потрясение, — то самое, какое было необходимо для воплощения моих замыслов.
    Страх гнал меня из этого мира. Я поспешил домой, я уже знал, что и как нужно делать, чтобы уйти в иную реальность. И настолько сильно я хотел скрыться от возможного преследования, что не позволял себе ни единой ошибки при запуске программы: работал чётко и уверенно.
    Всё получилось. Так я оказался на улицах безымянного города. Здесь я был совершенно другим человеком: иная профессия, иной облик, новый характер. Время от времени я возвращался, так как необходимо было вносить поправки в программу и поддерживать в порядке своё реальное тело. Каждый раз я совершал новые преступления —  они выполняли роль своеобразного топлива для моих путешествий.               
    Я впал в зависимость и превратился в настоящего маньяка. Хотя никакого удовольствия от убийств я не испытывал. Безумное наслаждение доставлял процесс перехода в мой виртуальный мир, и процесс этот был немыслим без сильной эмоциональной встряски. Сложная смесь чувств: и стыд, и страх, и презрение к себе — вот что владело мной при совершении преступлений. Ничто другое, кроме убийств не давало столь острого психологического напряжения.
    Я мечтал уйти в свой город навсегда и занимался разработкой технологии такого ухода. Задача сложная, но я вплотную приблизился к её решению.
    Однажды меня задержали по подозрению в убийстве. Искали маньяка. Забрали пять человек, кто случайно оказался в районе места преступления. Попался и я. Серьёзных доказательств не было, и нас отпустили на следующий день. Юля Зотикова была тогда моим адвокатом. Она училась на юридическом факультете и проходила практику. Для неё моя защита являлась чем-то вроде зачёта.
    Мы подружились. Я иногда ей звонил, мы встречались. Мне нравилось проводить с ней время. Привлекательная девушка, вдобавок ещё и умная. Больше всего впечатляла независимость мышления. С ней было легко беседовать на любые темы. Конечно, в её характере проявлялось кое-что от обычной папенькиной дочки: некоторая капризность, например, а иной раз и высокомерие, — но всё это было по-своему интересным обстоятельством.
    Её отношения с отцом казались мне странными: он безумно любил дочь, ничего для неё не жалел, решал все её проблемы, был заботливым и внимательным отцом; она же относилась к нему прохладно, словно он не папа, а какой-то дальний родственник. Она часто ссорилась с родителями, уходила из дома, ночевала у подруг, иногда оставалась у меня.
    Я продолжал работать над  программами, ставил новые эксперименты и совершал новые преступления, принося в жертву юных красавиц. И вот случилось страшное: после очередного убийства я не смог проникнуть в свой виртуальный город. Убийство стало для меня привычным явлением и уже не вызывало бури эмоций. Загрубевшим нервам необходима более мощная встряска. Но что может быть сильнее убийства?
    Я решился на крайность. В один из вечеров, когда Юля осталась со мной, я завёл речь о маньяках. Эта тема не была для нас новой, мы и раньше обсуждали подобные вещи, да и познакомились как раз на фоне поисков убийцы, поэтому я был знаком с некоторыми взглядами своей подруги. В этот раз я захотел рассказать о себе, признаться в преступлениях. Если бы Юля повела себя непредсказуемо, я бы её убил без колебаний.
    До сих пор я убивал незнакомок — это перестало возбуждать, потому я попытался убить ту, кого хорошо знал. Возможно, это подействует сильнее.
    Какую реакцию с её стороны я ожидал: возмущение, гнев, угрозы?            
    Но я ошибся. Мои откровения были восприняты совершенно спокойно. Юля становилась моей союзницей. Её привлекали мои программные проекты, она восхищалась возможностью покидать реальный мир. И хотя она не одобряла мои преступления, всё же смогла обуздать свои эмоции. Правда, деликатно намекнула мне, что неплохо бы научиться преодолевать порог реальности без лишних жертв.
    Убить Юлю я не смог. Я ещё не стал таким извергом, чтобы хладнокровно придушить носительницу родственной мне души. Мы сблизились ещё больше. Провели пару совместных опытов. В одном случае она даже сыграла роль жертвы. Она ухаживала за моим телом, когда я находился там, в своём городе.
— Ты не боишься, что я могу тебя реально убить? — спросил я однажды.
— Боюсь, — бесхитростно ответила она, — но, полагаю, у тебя есть некоторые высшие интересы, ты не будешь размениваться на мелочи.
    Она знала, если я кого-то и буду убивать, то не её.
    Я выследил новую жертву и совершил очередное гнусное деяние. И вновь мне не хватало впечатлений. Обычно я оставлял тела  жертв на месте преступления, но сейчас поступил иначе.
Приволок тело домой. Это нетрудно было сделать, так как я убил девушку в лифте, в том подъезде, где жил. Соседи могли меня видеть, но риск мне шёл на пользу — это придавало особую остроту.
    Я вызвал Юлю, и она стала свидетельницей жутких экспериментов с телом несчастной жертвы.
Сливание крови в унитаз, процесс бальзамирования, закачивание машинного масла в сосуды убитой — за всеми этими извращениями Юля наблюдала молча с мертвенной бледностью на лице.
Я терял контроль над собой, но возбудился в полной мере и ушёл за порог реальности.
    Получилось! Я находился в своём городе и был убеждён, что навсегда.
    Вступала в действие программа, которая шаг за шагом стирала мою память, заполняя освободившийся объём новыми данными.
    И вот я сижу в своём офисе, торгую электрооборудованием. Очаровательная Катя помогает в делах. Я начисто забываю, что имел когда-то причастность к программированию. Некоторые сбои в программе всё же произошли: не активировалось моё имя, название города я так и не придумал, или забыл его ввести.
    Затем появился рекламный проспект фирмы «Занескол», мои мысли о виде из окна, проникновение в Гвинсил.
    В конце концов, всё вернулось на свои места. Я опять у себя дома, в своём паршивом мире. Юля сидит рядом с моим болезненным телом. Она моя подруга, моя сообщница, моя ассистентка.
Я вернулся. Находясь в твёрдой памяти, я обошёл квартиру: следов преступления найти не удалось, как я ни старался. Юля всё убрала.



Глава  59


— Всё вспомнил, — признался я.
— Наконец-то, — облегчённо вздохнула Юля. — А я уж за тебя испугалась. Когда ты ушёл, я запаниковала. Представь, осталась одна между двумя телами: ты почти мёртвый и ещё эта девушка убитая — ужас. Я не могла на это смотреть и буквально сбежала, оставила тебя на произвол судьбы. Но потом успокоилась, связалась с Кулагиным. Он посоветовал, как убрать следы преступления. Девушку искали. Началось следствие. Мы стали путать следы. Тело отнесли на чердак. Там же оставили банку с машинным маслом. На стене нарисовали символы сатанизма.
В сумочке бедняги были кое–какие вещи: сотовый телефон, косметика, деньги, паспорт. Кулагин подкинул сумочку на второй этаж соседнего подъезда, чтобы ещё больше запутать следователей.
Потом Лев Николаевич взялся за программу твоего города. Он считал, что тебя необходимо вернуть. Ничего не вышло. Тогда он решил проникнуть в город и найти тебя там. Тоже не получилось. Мы с ним стали импровизировать. Я немного разбираюсь в психологии, он — в программировании. Совместными усилиями мы надеялись повлиять на тебя. Благо, мы имели возможность контролировать каждый твой шаг. Но нам не удавалось заставить тебя вернуться. Ты увлёкся  Гвинсилом, придумал девушку. Кулагин формировал в твоём городе людей, с помощью которых пытался пробудить твою память. То же самое он делал и в Гвинсиле. Кулагин играл с тобой, но играл, по его мнению, неудачно. Лично мне всё это напоминало поединок двух интеллектов: учитель и ученик столкнулись в виртуальной схватке, где каждый пытался доказать правоту своих взглядов. Ты бы видел Кулагина в эти дни! Он был в бешенстве от своего бессилия.
— Зачем он хотел меня вернуть? Я и сам мог вернуться.
— Насколько можно было судить по твоему поведению, ты и не собирался возвращаться. Кроме того, Кулагиным овладел азарт, он хотел тебе что-то доказать. Например, тот факт, что способен разобраться в твоих кодах и особенностях программы. Ему виделось, что он принудительно тебя возвращает, а потом раз и навсегда выключает оборудование и прекращает твои опыты. Кулагин принципиально против экспериментов, которые требуют таких жестоких преступлений. Он уверен, что есть другой путь решения задачи. Если не спешить, если основательно подойти к проблеме, то можно избежать кошмарных последствий.
— Я тоже так думал, но у меня ничего не получалось.
— Не будем отвлекаться, у нас мало времени. В данный момент ситуация сложилась не в нашу пользу. Активно идут поиски маньяка. Ты в числе подозреваемых. Кулагин проходит свидетелем. По мере возможности пытается сбить следствие с толку, но это очень рискованная игра. Я сама нахожусь в поле зрения следствия. Лев Николаевич видел фоторобот преступника. Говорит, очень похож на тебя. У них накопилось много фактов, и все пути ведут в эту квартиру, — Юля, грациозно отогнув мизинец правой руки, указала на пол.
— И что будет дальше?
    Она пожала плечами.
— Я так и не понял, зачем вы меня вернули? Что, будет приятно, если я окажусь за решёткой?
— У Кулагина были кое-какие идеи. Он хотел личной встречи с тобой. Мы боялись, что ты останешься в своём мире навсегда.
— Ну и остался бы! Вам-то что? Тут бы умер, там бы жил.
— Не всё так просто, — покачав головой, сказала Юля. —  Твоя смерть здесь стала бы твоей смертью там. Чтобы действительно уйти из этого мира, нужна другая программа. И даже новый принцип программирования. Это и хотел сообщить Кулагин.
— Я и без него это знаю.
— Тогда непонятны твои претензии, — обиделась Юля.
    Пришёл Кулагин.
    Я не видел своего учителя давно. У нас были сложные отношения. Когда я был студентом, он считал меня лучшим своим учеником и при любом удобном случае говорил это вслух. После выпуска я не терял связь с учителем, всегда обращался к нему за советом. Потом мы как-то отдалились. Мне казалось, что он слишком уж сильно меня опекает. Хотелось большей самостоятельности. Я стал реже с ним видеться, старался меньше обсуждать научные вопросы. Он за это на меня обижался.
    Как-то раз случилось, что мы и вовсе разругались. Вскоре поняли, что нужны друг другу, потому что занимались одной проблемой, во многом одинаково смотрели на мир, на жизнь, одинаково относились к науке — словом, были единомышленниками. Помирились. Имели совместную разработку: программу управления автоматическим пауком для освоения других планет. Когда работа была окончена, получили за паука премию. Потом снова отдалились, редко встречались.
    Каждый работал над программируемым окном. Мы пытались объединить усилия, но не довелось нам сойтись. Сказать откровенно, мы не очень этого хотели по разным причинам. Главная из них: каждому хотелось стать единоличным автором программы, каждый хотел создать свой мир. Я такой мир создал. И не было у меня желания допускать в него посторонних людей, даже своего учителя.
    Лев Николаевич свой мир создать не смог. Это стало ещё одной причиной нашей размолвки: я считал, что он мне завидует.
    Юля нас помирила. Правда, я не могу с полной уверенностью утверждать, что мы с ним вновь стали единомышленниками. Во всяком случае, судя по фактам, о которых рассказала Юля, мы с ним не враги, хотя и друзьями нас назвать трудно.


Глава  60


— Не волнуйся, что-нибудь придумаем, — успокоил меня Лев Николаевич.
    Честно говоря, я  не особо сильно волновался. Мне просто хотелось узнать подробности
расследования, поэтому я забросал его вопросами; он же в свою очередь решил, что я волнуюсь.
— Мы уйдём, — продолжал он, и я уже знаю как. Есть принцип, но объяснять его суть не буду — это долго. Рассмотрим основные проблемы. Итак, ты под следствием, вернее, все мы под следствием, даже Юля. Меня вот-вот из свидетелей переведут в разряд подозреваемых. Тобой давно интересуются.            
    Юля из-за тебя попала в поле зрения следователей так, что даже папа ей не поможет. Выход один: нужно сматываться. Лично меня в этом мире ничто не держит. Юля призналась, что готова уйти без колебаний. Ты, насколько мне известно, чуть ли не всю сознательную жизнь пытаешься найти путь в иные миры.
— И нашёл!
— Не перебивай. Ничего ты пока не нашёл, кроме названия.
— Но я бывал там, и вам это известно! — возмутился я.
— Если пропуском в другой мир служит убийство, я никак не могу признать это за серьёзное научное достижение. Ты  вот попробуй уйти красиво, эффектно. Как ты уходил? Никак. Потому что уходил не ты сам, а только твоё сознание — и то лишь частично — проникало в тот мир. Мы же уйдём совсем и целиком: сознание и тело. От тебя требуется согласие и твоё честное слово, что ты не будешь мне мешать, но будешь во всём беспрекословно подчиняться.
— Я готов, но…
— Твоё примерное поведение необходимо, по крайней мере, до тех пор, пока мы не проникнем в Гвинсил. В дальнейшем ты свободен на все стороны.
— Я не могу подчиняться бездумно. Я должен представлять себе процесс. Что вы придумали?
— В двух словах не объяснить, но раз ты настаиваешь, слушай. Мы входим в тот мир в виде потока электронов и восстанавливаемся там в тех образах, какие сами для себя выберем. Например, Юля может выбрать образ Югинны Бомжевич, он ведь ей более близок; я могу вселиться в одноимённого Льва Николаевича, хотя и не совсем с ним стыкуюсь во взглядах; ты можешь выбрать этого психа, которым ты и был там, только придумай для него имя поприличнее.
    Осмысливая происходящее, я не мог сказать определённой фразы полностью, говорил обрывками: значит, вы нашли, значит, есть… принцип перехода… не нужно убивать…ясно, куда нам деть своё тело… как мыслить. Дело усугублялось тем, что чувство реальности у меня было размыто по причине моих частых отлучек в тот мир. Мне время от времени казалось, что я нахожусь в каком-то очередном ответвлении реальности, что здесь находится моё сознание, я  в образе, а моё тело, настоящее тело, очень далеко, где-то в другом мире. Я путался в разнообразии миров. Дать своё согласие на эксперимент не составляло труда.
    Если стоящий передо мной человек действительно мой учитель, который изобрёл новый способ общения с иными мирами, то я ему верю. А если это не он, если это ещё один образ, если он не из реального мира, то какая мне, в сущности, разница — верить ему или нет?
    Они говорит о таких потрясающих вещах! Я хочу ему верить. Пусть некий поток электронов, особым образом закодированный, войдёт в Гвинсил и существует там до тех пор, пока на всей нашей реальной планете работает хоть один электромагнитный генератор, или во всей реальной вселенной протекают электромагнитные процессы — я только за это. Из реального мира мы уходим в мир электронов и можем жить вечно — я ничего против не имею. Свобода трансформации — надо понимать так, что мы получали возможность выбора: в электронной сети можно восстановить своё тело полностью, но можно этого и не делать, вселив своё сознание в образ другого человека, или даже, если есть необходимость, можно вселиться в какой-нибудь предмет. Можно жить в электронном городе, например, в Гвинсиле, но можно воплотиться где-нибудь ещё, ведь в том мире можно создавать новые миры, — всё это мне понятно, это соответствует моему принципу «матрёшки», который я применял в программировании окна.
    Лев Николаевич предлагал не столько программировать окно, сколько перепрограммировать «объект». Объектом он называл личность: себя, меня, Юлю. Мы для него были объектами, или всего лишь комплексом электронов с индивидуальной системой кодов. Он утверждал, что сравнительно легко может вычислить эти коды, ввести их в память компьютера, после чего провести декодирование, то есть собственно проникновение личности в электронный мир, где и можно потом восстанавливаться в полном соответствии с теми кодами, которые были введены туда ранее. При этом наши тела в реальном мире погибают, но не погибает сознание, в отличие от моей системы программирования окна, когда я был связан с электронным миром посредством проводов и датчиков.
    Лев Николаевич уверен, что я имел лишь иллюзию проникновения в заоконное пространство и был далёк от реального выхода в тот мир. Мой Гвинсил, как и промежуточный город, просто снился мне. Все действия, какие совершал там мой программный двойник, напоминали действия спящего во сне. Поэтому я не имел возможности покинуть реальный мир навсегда. За моим телом нужен постоянный уход, ибо я могу заболеть или умереть. Да, я создал иллюзию и принял её за реальную возможность уходить в другие миры. Ради этого я убивал. Страшно подумать — убивал ради иллюзии!
    Нельзя сказать, что я основательно разобрался в теории Льва Николаевича, но в целом принцип был понятен. Я согласился на эксперимент, мы приступили к работе.
    Мои коды Лев Николаевич уже знал, он провёл расшифровку, когда я находился в Гвинсиле. Более того, мои коды не нужно было вводить в память компьютера, они уже были там, как я понял, давно. Кажется, я встречался со своим электронным двойником. Лев Николаевич проводил опыты, и этим объяснялись некоторые странности, происходившие со мной в Гвинсиле.
    Итак, я уходил первым. Уходил без сожаления. И только один вопрос меня волновал.
— А можно ли существовать в двух мирах одновременно?
— Вероятно, — ответил Кулагин, — если хорошенько подумать, то можно добиться такого эффекта. Но сейчас нет времени. Да и не можем мы позволить себе роскоши остаться в этом мире. Нас-то с Юлей, может быть, не посадят, но вот по тебе точно тюрьма плачет.
    И Лев Николаевич приступил к моей декодировке. Так я уходил, погибая здесь и постепенно возрождаясь там, в знакомом пространстве Гвинсила. 



Глава 61
 

    Свежим апрельским утром, после бодрящей прогулки от дома до офиса, я вошёл в свой кабинет и посмотрел в окно. Передо мной был привычный вид на почти белоснежное здание, одна стена которого  живописно завита плющом; на первом этаже расположен магазинчик антиквара. Старик Семён, хозяин магазина, неделю назад продал мне пару пистолетов эпохи Наполеона.
    Я люблю старинное оружие — это моя страсть. А в магазин Семёна люблю заходить, чтобы поболтать со стариком. Он знаток своего дела. В прошлом занимался археологией. Раскапывал скифские курганы, поднимал затонувшие корабли, искал пиратское золото.
    Напротив моего окна, рядом с магазином Семёна, стоял газетный киоск. Поэт Леонтий, чудак в клетчатом  костюме, снова подошёл к нему, чтобы купить газету, как он делал это каждое утро. Его стихи печатали редко и платили мизерные гонорары, поэтому он сначала газету просматривал, а покупал её только в том случае, если находил там свои стихотворения. Тогда он подписывал приобретённый экземпляр и тут же дарил его продавщице газет. Леонтий таким образом  пытался привлечь её внимание, так трогательно за ней ухаживал. Но продавщица считала его идиотом и придурком, я знал это достоверно. Юная особа принимала в подарок газету с автографом не из вежливости, а из-за страха, она думала, что сумасшедший поэт способен совершить любую пакость. Он может разбить стекло или поджечь киоск —  таково было её убеждение.
    Дверь кабинета распахнулась и, лёгкой походкой вошла Катя, девушка работающая у меня и секретарём, и бухгалтером, и заместителем — я не знаю, как назвать её точнее.
— Ой, вы уже здесь! — удивилась она.
— Я сегодня пораньше. Много дел на сегодня.
— Это точно, — улыбнулась она, — дел на сегодня столько, что не пересчитать. Приедет Вирбинов подписывать контракт на поставку АИРов, Литвинов покупает комплект газоанализаторов, Фридман купит два километра кабеля для своего объекта, а ещё сегодня будут мастера из «Занескола», поменяют окно.
— Программируемое? — почему-то спросил я, совершенно не осознавая, каким это образом окно может быть программируемым. Просто в моей памяти, неведомо откуда, существовало такое устойчивое понятие: программируемое окно.
— Почему программируемое? Нет. Обычное. Вы же в курсе. Вчера договорились. Пластмассовое окно со стеклопакетом, полностью герметичное, открывается в двух плоскостях. А что, есть ещё и программируемые?
— Не знаю, — засмеялся я, — наверное, они есть, или я просто о них слышал. Не помню только, где именно слышал.
    Два мастера по установке окон из фирмы «Занескол» сделали свою работу в считанные минуты. Вечером, ближе к концу рабочего дня, я смотрел на привычный вид уже из нового окна, которое открыл настежь, потом закрыл и снова открыл, наслаждаясь безукоризненной работой петель и защёлок.
    На скамейке перед антикварным магазином сидела незнакомка. Я видел, как она только что выходила из магазина.
    Рядом со мной стояла Катя, она о чём-то говорила, но я не слушал, был увлечён созерцанием прелестной незнакомки и думал, что надо узнать у Семёна о его новой покупательнице, если он сам о ней что-то знает.
    Катя хотела уйти с работы раньше минут на десять.
— Сестра ждёт меня, — говорила она, — кстати, вон там она сидит, возле магазина. Видите?
— Твоя сестра?!
— Ну да.
— Как её зовут?
— Инглис.
— Странное имя.
— Родители так назвали. Папа увлекался английским до такой степени, что придумал это имя, а у неё потом из-за такого имени были проблемы в детском саду, в школе; меня вот решили назвать проще.
— Значит, Инглис тебя ждёт. Решили прошвырнуться по магазинам?
— Как вы догадались?
— Ну, один магазин она уже посетила.
— Антикварный? Она туда часто заходит, рисовать.
— Что делать?
— Рисует. Просто она работает художником по костюмам. Короче, занимается всякой бутафорией. А в антикварном много старинных вещей, вот она их срисовывает, потом эскизы использует в работе.
— Интересно.
— Ну как, я пойду? — с нетерпением спросила Катя.
— Да-да, конечно, иди, но с условием, что когда-нибудь при случае познакомишь меня с сестрой.
— Запросто, — мне показалось, что Катя обрадовалась, — если хотите, можете в семь часов вечера подойти в бар «Вагул», мы будем там.
   



Глава 62
 

     Мне нравилось это заведение. Здесь царил дух необычайной раскованности и свободы. Бар «Вагул» посещали в основном люди творческие, молодые, деятельные. Сюда приходили люди разных профессий, но большинство завсегдатаев принадлежало к сонму специалистов из области компьютерных технологий.
     Инглис и Катю я заметил сразу и направился к ним. За одним столиком с ними сидел худощавый молодой человек в белой рубашке.
— Николай, мой жених, — представила его Катя и добавила после короткой паузы:
— Он программист.
    После приветствий я сел рядом с Инглис. Завязалась непринуждённая беседа, вечер обещал быть приятным. Правда, сначала мы затронули не очень приятную тему: о маньяках.
— Говорят, поймали Грамвера, — сказала Катя. — Вы ничего не слышали об этом?
— Я читал, — ответил Коля, — его выследила женщина. Дочь Бомжевича. Она  сыграла роль приманки. Грамвер кинулся на неё, начал душить, но она вырубила его каким-то секретным ударом.
— Скорее всего, просто врезала по яйцам, — прокомментировала Инглис.
— Ну что ты, Инглис, — Катя укоризненно посмотрела на сестру.
— Извини, забыла, что тут твой начальник, — смутилась Инглис.
— Ничего-ничего, — отреагировал я с улыбкой, — люблю, когда девушки выражаются прямо и определённо.
    Все от души захохотали. С этого момента мы стали добрыми друзьями.
    Изрядно напившись, повели разговор на философскую тему: о тайнах мироздания.
— Вам никогда не казалось, что до своего рождения здесь, мы раньше существовали где-то в другом мире? — спросил Коля.
— Точно! — отозвалась Инглис с восхитительным блеском в глазах. — Мне всегда казалось, что я где-то жила раньше, в прошлой жизни. И я даже кое-что помню.
— О, ты что-то ещё и помнишь? — усмехнулась Катя.
— Только не смейтесь, но мне кажется, что в прошлой жизни меня звали Юлия. Когда я слышу это имя, мне почему-то хочется откликнуться. Но я себя сдерживаю, понимаю, что всё-таки это не моё имя. И ещё я припоминаю, что когда-то дружила с программистом.
    Мы с Колей засмеялись.
— Ты издеваешься? — обиделась Катя.
— Нет, правда, что-то такое смутно вспоминаю.
— Катя, а тебе ничего из твоей прошлой жизни не вспоминается? — я задал вопрос, чтобы разрядить обстановку.
— Не знаю, — со вздохом сказала она, — мне кажется, я и в прошлой жизни сидела в офисе и торговала электрооборудованием.
    Тут засмеялись Инглис и Коля.
— А я думаю, почему она так хорошо разбирается в нашем деле, — пошутил я.
— А вам что вспоминается? — спросила Инглис, обращаясь ко мне.
— Ничего особенного. Я вообще сомневаюсь во всех этих прошлых жизнях. Хотя, если говорить откровенно, кое-какие странности всё же случаются. Вот сегодня почему-то вспомнилась фраза: программируемое окно. Вообще слово программист  для меня ассоциируется с понятием окно или стекольщик — короче, что-то связанное с окнами. Программа, окно, программируемое окно, вид из окна, — чертовщина какая-то.
— Кстати, это очень интересно, — серьёзно заметил Коля, но на девушек эта фраза произвела комическое действие и они расхохотались, глядя на солидное выражение лица нашего компьютерного гения.
— И вот ещё одна странность, — продолжил я, — когда смотрю на Николая, думаю о том, что это имя ему не подходит.
— А какое подходит? — кокетливо спросила Катя.
— Лев Николаевич, — в шутку произнёс я первое, пришедшее на ум сочетание.
— Но ведь он совсем не похож на Толстого, — она снова засмеялась.
— Не похож, —  согласился я, — в этом и странность: он не похож, а мне хочется его так назвать.
— Ты почти угадал, я ведь на самом деле Николай Львович! — весело выкрикнул Коля, что вызвало очередной приступ дружного хохота.
    Когда  веселье поулеглось, Николай рассказал нам о своих странностях.
— Мне кажется, будто я знаю, откуда пришёл в этот мир. Правда, когда хочу представить что-то конкретное, когда пытаюсь получить информацию о том мире —  ничего не получается. Я не помню практически ничего, но чувствую, что тот мир существует. Это электронный мир. И сейчас я работаю над программой, которая поможет установить связь с тем миром. Я хочу получить информацию из своего собственного прошлого. Ведь не просто так я появился на свет,  ведь где-то я был до того. Странное чувство мне подсказывает, что прежде я занимался чем-то похожим на мою нынешнюю деятельность.
— Совсем как наша Катя, — вставил я.
— Я проводил эксперимент, — продолжал Николай, — пожалуйста, не смейтесь, мне удалось получить одно любопытное видение, что-то вроде фильма, но без звука.
— Ты нам его покажешь? — полюбопытствовала  Инглис.
— Конечно, но не сегодня. Я слишком пьян, чтобы заниматься серьёзными вещами. А идея насчёт окна интересная, — сказал он мне, — окна  — это связь с внешним миром, так что программируемое окно — тоже связь. В этом, несомненно, что-то есть, — встреча подходила к завершению, мы были пьяны, нам хотелось спать, мы были довольны, что весело провели время.


Глава 63
 

    Фильм, который обещал показать Николай, мы вскоре увидели; но меня он разочаровал. Коля над нами просто пошутил и подсунул грубую подделку. Такое «приветствие из потустороннего мира» мог состряпать любой начинающий программист, комбинируя кадры из разных детективных фильмов. Естественно, полицейские были там  в диковинной форме, у нас они выглядят иначе, но ведь и это легко можно сделать на компьютере.
    Сюжет примитивный. В квартире нашли тела убитых, и полисы ведут расследование. Фотографируют место преступления, пишут протокол, о чём-то говорят друг с другом.
    Убиты двое мужчин и одна девушка. Тела находились в разных комнатах. Показали крупным планом лицо девушки. Где-то я видел её раньше, но и это не удивительно, я мог смотреть фильм с её участием. Она актриса.
— Твой фильм ничего не доказывает, — честно сказал я Николаю, — отрывок из детектива.
— Извини, я фальсификациями не занимаюсь, — обиделся он, — если я говорю, что сделал запись по сигналам оттуда, то можешь мне верить – всё так и есть, я не буду обманывать. Нет смысла вас обманывать, я от этого ничего не выигрываю. Хотел, понимаешь, поделиться  успехом и радостью, а тут собрались дилетанты.
— Ты молодец, — похвалила его Инглис, — и я готова поверить, но, согласись, ведь это как-то странно. Я не пойму, как тебе удалось заснять такое? И почему снят именно детектив, а не что-нибудь более миролюбивое.
— Детектив интереснее смотреть, — высказалась Катя.
— Ничего другого не показывали, — с раздражением заметил Коля, — я не волен выбирать программу или канал — это вам не телик. Всё, насмотрелись, не понравилось — и ладно.
    Он убрал диск с записью фильма, а я, не желая ссориться с Колей из-за ерунды, решил его немного ободрить.
— Хорошо, допустим, ты действительно нашёл способ связи с потусторонним миром, тогда ты должен…
— Я ничего не должен!
— Понятно, а вдруг это…
— Что? Говори яснее.
— Ну, мог же ты напасть на какой-то телеканал, только с помехами, а там как-то получилось, что записал кусочек фильма, потом связь нарушилась? — предположил я.
    Николай смотрел на меня как на больного.
— Значит, по-твоему, выходит, что я не способен отличить телеканал от сигнала, который сформирован совсем по другому принципу? Я же сам его формировал, тот сигнал, в генераторе.
Это как локация: формирую сигнал, посылаю его туда, получаю ответный сигнал в том же формате, потом расшифровываю, получаю изображение.
— А мы можем рассчитывать на продолжение? — спросила Катя.
— Я буду продолжать работу, но вам показывать — только время терять.
— Неужели не покажешь?
— Бесполезно вам что-то показывать, если вы всё равно не  поверите.
— Я поверю, если ты покажешь сам процесс записи подобного фильма, — девушки непроизвольно кивнули, как бы присоединяясь к моим словам.
    Коля задумался. Потом он бросил на меня дикий взгляд, в его глазах появились задорные огоньки.
— Точно! — прикрикнул он. — Так и надо сделать. Мы посмотрим другой сюжет.
    Девушки обрадовались от души.
— Только резонатором будешь ты, — произнёс Коля мало понятную фразу и положил руку на моё плечо.
— Как это понять — резонатором?
— То, что вы смотрели, было снято на основе особенностей моей памяти. То есть я резонировал сигнал генератора, принимая затем информацию о моём прошлом. Так вот я предлагаю тебе стать резонатором, и мы запишем небольшой отрывок из твоих подсознательных воспоминаний. Сюжет должен получиться другим.
— Интересная мысль.
— А можно, потом я попробую? — попросила Инглис.
— Конечно, можно, тогда у нас будет многообразие сюжетов.
— Если я правильно поняла, то выходит, что сюжет, который мы смотрели, есть часть твоих воспоминаний о прошлом? — спросила Катя у Николая. — И тогда не совсем ясно, кто же ты в этом фильме?
— Я сам этого не знаю. Возможно, я один из полицейских. А может, я и сам был убит. Всё-таки
момент смерти оставляет сильное впечатление в подсознании. Или можно предположить, что
именно момент смерти в том мире становится началом нашего перехода в этот, и является тем единственным впечатлением, которое мы можем восстановить. Так что же, — Коля повернулся ко мне, — ты согласен быть резонатором? Что-то не вижу активности.
— Ты сначала объясни, что я должен делать.
— Подходи сюда.
    Мы подошли к генератору, Николай нацепил на меня четыре датчика.
— Садись и расслабься, — распорядился он, — глаза можешь не закрывать, сиди смирно, не дёргайся.
    Я и не собирался дёргаться, сидел совершенно спокойно. Он включил монитор.
— Настройся! — потребовал Коля. — Попробуй вспомнить, что было до твоего рождения. Ни о чём другом не думай. Как ты появился в нашем мире, как ты пришёл, откуда ты пришёл? Вспомни.
    Я честно пытался вспомнить.
— Что там было? — задавал вопросы Коля. — Кем ты был? Вспоминай.
    И вот появилось изображение на мониторе. Была видна та же квартира, тот же сюжет с убитыми людьми, но другое расположение трупов. Теперь уж я был уверен, что Коля шутит: один сюжет на разные лады — и ничего оригинального.
— Всё понятно, — я поднялся, снимая датчики.
— Ничего не понимаю! — возбуждённо отреагировал Николай.
   Артист, — подумал я, — но переигрывает. Вслух я похвалил его шутку. Он обиделся. Девчонки нас едва удержали, а то дело шло к драке. С грехом пополам замяв ссору, мы попрощались. Катя осталась с ним. Я уехал с Инглис.



Глава  64



— Настроение паршивое, — нужно было что-то сказать, чтобы прервать тягостное молчание.
— А меня вы с Колей развеселили, — отозвалась Инглис. — Вели себя как мальчишки, честное слово.
— Извини, я сорвался. Сам не пойму, что произошло. Я на Колю не злюсь, ты не думай. Просто не люблю, когда врут так откровенно. Зачем ему это? Считает меня идиотом, думает, что я не отличу настоящего фильма от грубой подделки. Фильм по воспоминаниям из прошлого — муть какая-то. Вот скажи, только честно, ты сама ему веришь?
— Ну, — Инглис замялась, — я ему некоторым образом…
— Нет, ты скажи определённо: да или нет.
— Скорее да, чем нет, — ответила Инглис.
— Веришь? — удивился я.
— Я люблю всякие тайны. Понимаешь? И ещё, думаю, что ты поторопился принять решение. Всё-таки следовало всё хорошенько обдумать, взвесить, а потом уже судить. А вдруг что-то действительно существует: другие миры, способы связи с ними. И  разве тебе не хотелось бы посмотреть какой-нибудь таинственный мир?          
     Как я мог ей объяснить, что сам верил в существование миров, равносильных нашему, не отвергал мысли о том, что мы пришли сюда из какого-то другого мира. Но именно сегодня, когда увидел именно этот злополучный фильм, я не мог просто так, без возражений, согласиться с Николаем. Я убеждён, что мы должны были видеть разные сюжеты. Я честно пытался осмыслить его теорию во всех деталях. И получалось, что если мы с ним разные люди, которые до недавних пор даже не были знакомы друг с другом, то мы не можем видеть один и тот же сюжет. Ведь не братья мы с Колей, не близнецы какие-нибудь.
— Ты знаешь, Инглис, как всё глупо вышло у нас, я ругался с Николаем, но, должен тебе признаться — я с ним согласен. Я не против его теории. И в какой-то степени верю ему. Его эксперименты впечатляют. Но есть сомнение, согласись — два одинаковых сюжета. Абсолютно одинаковые.
— Вот и подумай, — прервала меня Инглис, — разве стал бы Коля шутить так плоско. Не кажется ли тебе, что для шутки проще было придумать разные сюжеты?
    Какая убедительная мысль! И что из этого следует? Инглис права, разные сюжеты из разных детективных фильмов впечатляли бы гораздо сильнее. Одинаковые кадры из одного и того же фильма смотрятся примитивно, у зрителя не возникает чувства восторга, нет никакой тайны, интриги. Если человек хочет сделать фальсификацию, то он учитывает все эти факторы. Например, я бы на месте Николая вообще смонтировал какой-нибудь душещипательный сюжетец из романтических приключений пиратов или средневековых рыцарей.
    Мы видели простенькую квартирку с убитыми людьми, в кадре мелькали тупорылые полисы,  никакой эстетики, никакой романтики. И  кто ответит: каким должен быть сигнал из потусторонних миров?
    Коля утверждает, что делал запись из подсознательных воспоминаний о прошлом. Как мы приходим в этот мир и что мы должны помнить о прошлом? Я не имею достоверного ответа на этот вопрос, поэтому не могу убеждённо не доверять Николаю.
— Допустим, он прав, — рассуждал я вслух, — мы с ним помним одну и ту же квартиру, один сюжет. И кто мы тогда? Мы с ним вместе пришли в этот мир?
— Почему бы нет? — сказала Инглис. — Я, например, не вижу в этом ничего невероятного. Говорю, ты судишь поверхностно и делаешь скоропалительные выводы. Разве можно о чём-либо судить по одному только опыту, или даже по двум. Вот когда Коля сделает десяток записей воспоминаний разных людей, тогда можно сказать определённо, кто и как пришёл в этот мир. И тогда уже можно говорить о том, что это собственно: запись действительных воспоминаний или случайный телевизионный сигнал с детективным фильмом.
— Десяток опытов, — пробормотал я в раздумье. — А почему тогда ты не согласилась выступить в роли резонатора?
— После вашего скандала Коле было не до новых экспериментов, ты всё сам прекрасно видел. А я бы согласилась. И Катя. И каждый из нас мог привести своих знакомых. У Коли собрался бы хороший банк данных — тогда и выводы легче делать.
— Выходит, я тебе помешал. Так осталась бы там, проверила бы свои воспоминания из прошлого.
Что же ты увязалась за мной?
— Ну, знаешь! Ты становишься просто невыносимым, — обиделась она.
    Я испугался за наши с ней отношения. Не хватало мне ещё и с Инглис поругаться. Да что со мной сегодня? Я помимо своей воли иду на конфликты со всеми подряд.
— Давай вернёмся, — решительно предложил я.
    Инглис не пришлось уговаривать.
    Коля встретил нас без особого энтузиазма. Мы его отвлекли. Он работал с Катей. Она резонировала сигнал. Николай нервничал, у него ничего не получалось. Вместо картинки на экране высвечивались знаки и символы, какие-то письмена, тексты.
— Древняя письменность, — пошутил я и тут же заполучил от Николая колючий зверский взгляд с молниями в зрачках.
— Не вышло, — признался он и стал снимать датчики с Кати.
— Можно, теперь я? — попросила Инглис.
— Давай, — равнодушно согласился Коля.
    Дальше нас ожидала сенсация: Инглис воспроизвела тот же вид, что и мы с Колей. Опять квартира, полисы, те же трупы — сюжет один к одному. Я торжествовал, считая этот сюжет если не доказательством  откровенной фальсификации, то свидетельством сбоя в программе.
    Николай уже не спорил. Он вообще перестал разговаривать. Инглис, похоже, ему не верила, разочаровалась. Катя принялась его успокаивать.


               
Глава  65


    Продолжение истории последовало через несколько дней. Николай посетил мой офис.
— Коля хочет вам сообщить что-то очень важное, — смущаясь, доложила Катя. — Можно ему войти?
— Конечно. Что за вопрос! — удивился я такой церемонности. — Пускай заходит. Чего стесняться?
    Нашему конфликту с Николаем я особого значения не придавал, поэтому поток ежедневных мелких забот помог мне основательно забыть наши разногласия. Я не держал на него зла, хотя в день просмотра тех злополучных фильмов, мы поссорились настолько серьёзно, что чуть не подрались.
    Он вошёл в кабинет с добродушной улыбкой на лице.
— Мой друг, забудем прежние обиды! — торжественно провозгласил он.
    Николай выложил на стол диск.
— Я к тебе с новым фильмом.
    Вот этого мне как раз и не хватало, — подумал я, — назревает очередной конфликт для встряски нервов. Этот Коля вообще какой-то странный: всё норовит нарваться на скандал.
— Давай посмотрим, — сказал я вслух.
    По правде говоря, мне этот фильм был абсолютно безразличен. Я подозревал, что Коля всё делает по своему особому плану, где главная цель — Катя и его отношения с ней, а остальное лишь фон, прикрытие. Наша ссора с ним и поиски повода для примирения дают ему возможность зайти ко мне, увидеться с  Катей. Фильмы Николая не внушают доверия. И в этот раз я увидел всё тот же известный сюжет с полисами и трупами.
— Это не всё, — предупредил Коля. — Сейчас ты поймёшь.
    Он говорил каким-то чужим голосом. Бросалось в глаза несоответствие: облик Николая и голос, который мало того, что не гармонировал с этим обликом, но и звучал словно со стороны — так бывает в кино, когда актёра плохо дублируют. Тембр голоса показался мне знакомым. Когда-то я знал человека, который говорил точно так же, с теми же интонациями. Я знал его очень давно.
— Ты только прислушайся, ты сейчас всё узнаешь, — монотонно бубнил Коля.
    Его фильм и этот голос действовали усыпляющее. Я устроился поудобнее в кресле и погрузился в размышления. Фильм состоял из обрывков наших общих воспоминаний: моих, Инглис и Николая. У Кати подобных воспоминаний не было. В отличие от нас  она не имела прошлой жизни. Мы пришельцы в этом городе, а Катя местная жительница.  Фильм Николая на этот раз имел звуковое сопровождение и чем-то напоминал документальное кино. Я слушал комментарии, мне постепенно становилось ясно: кто мы, каким образом пришли сюда.
   Для пущей убедительности Николай трансформировался, то есть превратился в другого человека.
— Лев Николаевич Кулагин? — спросил я, узнавая в этом человеке знакомые черты.
— Совершенно верно, — ответил он тем голосом, который так не шёл к облику Николая. — Надеюсь, теперь нам спорить не о чем?
    Я и не собирался с ним спорить, но у меня оставалась масса вопросов, ответы на которые я хотел получить сию же минуту. Видя моё возбуждение, Лев Николаевич предложил:
— Фильм смотреть нужно долго и основательно, поэтому, если кое у кого не хватает терпения, могу предложить вариант короткого рассказа. В двух словах постараюсь объяснить, что и как произошло с нами. В одном городе, название которого я уж и не припомню, жил программист…
    Лев Николаевич рассказал всё про меня. Напомнил про убийства, которые я совершал ранее.
    Я чувствовал себя человеком, долгое время болевшим, но в один прекрасный день, вернее, в одно мгновение вдруг излечившимся. Я вспоминал мир из которого мы пришли, вспоминал прошлую жизнь. Вспомнились некоторые любопытные особенности, связанные с нашим переходом в Гвинсил.
    Прошло несколько дней, я стоял перед окном своего кабинета и смотрел на скамейку перед входом в антикварный магазин: там сидела она, девушка Инглис, реальная и живая. Смею утверждать, что моя мечта в некотором роде сбылась. Мы с Инглис подружились, у нас много общего, у нас хорошие отношения. Мы живём в городе, который я когда-то придумал, и который затем создавался усилиями сотен людей. Мы по сей день продолжаем создавать этот город.
    Всё хорошо, всё сбылось, но я не могу утверждать, что обрёл здесь душевный покой.
    Та же память о прошлом, которая так неожиданно ко мне вернулась и так благотворно на меня повлияла, она же и стала мешать моему безмятежному существованию.


               


               
Глава  66


    Когда-то, очень давно, в далёком-далёком мире я был преступником. Никто не может сказать точно, сколько лет прошло с тех пор. И где он находился, тот мир, тоже не знает никто. Лишь некоторые странные слова из чужого языка, лишь некоторые имена и названия, случайно уцелевшие в нашей памяти, напоминали о существовании другого мира, из которого мы пришли сюда, в этот замечательный город Гвинсил, чтобы начать жизнь заново.
    Друзья помогли мне бежать от самого себя, помогли излечить одержимость своей профессией, помогли изменить жизнь так, что я и не вспоминал уже о своих прежних прегрешениях. Мы практически стёрли свою память. Каждый из нас только при входе в программу города Гвинсила имел возможность в течение короткого времени сделать осознанный выбор. Каждый выбирал сам ту личность, какой он хотел стать в городе. Я выбрал образ торговца электронным оборудованием. Я и был им в те времена, когда изредка посещал город в качестве эксперимента.
    Юлия выбрала образ девушки с именем Инглис специально, потому что знала, что когда-то именно я заложил основу этого образа, но череда неудачных опытов и бесчисленные попытки сформировать стабильный яркий характер девушки не привели к положительному результату. И вот за дело взялась Юлия. У неё, мне кажется, получилось. Сейчас Инглис представляет собой девушку с лучшими чертами характера Югинны Бомжевич и самой Юлии. Кое-что Юлия оставила и от прежней Инглис. Например, её увлечение античными статуэтками. Девушка любит посещать антикварные магазины.
    Екатерину реанимировал Лев Николаевич.
— Не оставаться же мне без подружки, — помню, сказал он, при входе в город, принимая образ молодого программиста Николая.
    После этого память наша на долгие годы замолчала. Программист Николай жил своей жизнью, посвятив себя проблеме совершенствования систем управления городской программой. Это при его содействии город увеличился в размерах и сейчас имеет фантастические масштабы, занимая колоссальные объёмы в четырёх измерениях.
    Любознательная натура Николая привела его к экспериментам в области изучения особенностей человеческой психики. Вот он и произвёл те  опыты с нашей памятью о прошлом, которые проявили смутные воспоминания. Сейчас он самый счастливый из нас. Ему удалось воплотить свою, и не только свою, мечту о перевоплощении в другого человека и переселении в другой мир. Память о прошлом его не угнетает, так как во все времена и во всех состояниях он жил честно и праведно, служил своему делу, уважал окружающих его людей, по мере сил всегда старался помочь и словом и делом тем, кто в его помощи нуждался. Счастливый человек.
    Он продолжает работать над новыми проектами. Задумал грандиозный план, хочет наладить устойчивую связь между целым комплексом  различных виртуальных миров.
— Мы превратимся в целую виртуальную галактику! — восторженно говорит он.
    Ему есть о чём мечтать.
    Моя сотрудница Екатерина тоже мечтает. Она скоро станет женой Николая и они отправятся в путешествие в какой-нибудь мир, который он придумает для неё. Она тоже счастлива. И пусть нет у неё воспоминаний о прошлой жизни, зато она спокойна, точно знает дату своего рождения, имена своих родителей, место жительства — всё то, что полагается знать всем нормальным биороботам и в чём не принято сомневаться.
    Инглис дружит со мной, по этой причине я не могу назвать её счастливой. Ей трудно. В те моменты, когда обычная девушка просто уединяется с парнем, имея настроение провести с ним романтический вечер, услышать от него что-то ласковое, сопровождаемое восхищённым взглядом, она слушает мои жалобы на плохое настроение и отвечает на мои вопросы. А вопросов я задаю много. Мне интересно узнать, почему она пошла со мной тогда, почему отказалась от обеспеченной и благополучной жизни под крылышком своего папы, что она получила взамен, не жалеет ли о своём шаге, не терзают ли её сомнения?
    Сомнения терзают меня. В том старом мире, где я жил раньше, я был преступником, но не был наказан. Не был наказан по законам того мира и по его логическим представлениям. Там принято было считать, что преступник наказан за преступление только тогда, когда попадает в тюрьму. Что за ересь? Но, я помню, у них было именно так. Они верили в этот вид наказания. Верили с каким-то диким ожесточением. Некоторые верили в действенность смертной казни. То есть когда один человек совершил, допустим, убийство и его за это казнили, то другой человек должен, испугавшись наказания, перестать даже думать о преступлении.
    Если в тюрьму сажают одного — другой должен бояться. Странный принцип. Так они никогда не победят преступность. Для некоторых преступников наказание становится поощрением. Иные стремятся попасть в тюрьму, потому что чувствуют себя там лучше, чем на свободе.
    Можно ли вообще наказать преступника страхом? От страха он совершит новые преступления. Известны случаи, когда преступник, совершив одно убийство, именно из-за страха перед наказанием совершал новое.
    Люди различаются по психологическому типу, и если один совершает преступления по причине притуплённого чувства страха, то другой может совершить такое же преступление, наоборот, по причине обострённого чувства страха.
    А страхи у всех разные. Один боится за свою жизнь, другой боится за свои деньги, третий — за статус, общественное положение, должность.
    Знал я одного чиновника, который боялся, что жена не простит ему измены и донесёт на него, сообщит в прокуратуру о его подпольных финансовых операциях, засадит его в тюрьму. Вот тюрьмы он и не боялся, и не боялся даже смерти. Он впадал в панику при мысли, что потеряет свою должность, которая приносила ему огромные деньги, уважение подчинённых, и давала возможность менять любовниц. И он устроил покушение на жену. Потом его разоблачили, посадили. Отсидел он всего лишь два года, его выпустили. Он признавался, что предпочёл бы смерть, или готов был на всю жизнь остаться в тюрьме. Ведь самый страшный его кошмар — это вернуться на свободу, приехать в свой город и не иметь возможности занять прежнее положение.
    Он прожил на свободе всего несколько месяцев,  не находил смысла в дальнейшей жизни и покончил с собой. Что это было? Суд совести или суд страха? Мне рассказывали, что в материальном отношении он почти ничего не потерял, кроме того, сохранились кое-какие связи, знакомства. Ему помогли устроиться на доходную работу в частной фирме, он имел изрядную долю в капитале этой фирмы. О жене он не вспоминал и никогда не жалел о её смерти, в преступлении своём не раскаивался. Казалось, совесть его не беспокоила. Тогда что?
    Он сожалел лишь об одном: о былом своём величии. Хорошо видел, что некоторые его друзья общаются с ним из вежливости, кое-кто и вовсе из милости, а кто-то — из чувства простой и бесхитростной жалости, которую не пытались скрывать. Его жалели, ему сочувствовали. Это явилось для него страшным ударом. Именно этого он и боялся — жалости к нему со стороны бывших подчинённых.
    Он привык быть выше всех. Он, надо сказать, был великодушным начальником. Он любил покровительствовать, оказывать содействие, помощь; любил, чтобы его благодарили; любил видеть в глазах зависимых от него людей почтение и страх. И он боялся потерять это. Он знал, что на более низких должностях он не найдёт уже именно такого почитания и обожания своей персоны.
    И если бы он уехал в другой город или страну — нигде он не нашёл бы отношения к себе как раньше, нигде. И, если даже предположить, что ему вдруг вернули его должность, ему всё равно не удалось бы восстановить былого. Причиной тому страх, который поселился в его сознании. Страх, скорее, перед самим собой, чем перед судом.   
    Он не сам убивал свою жену, её убил наёмник. Но в тот самый момент, когда этот злосчастный заказчик отдал последние распоряжения убийце, он, образно говоря, подписал себе приговор. С того самого момента он стал бояться себя. Не за себя, не за свою жизнь или богатство, а стал бояться себя, ведь до этого он себя, можно сказать, не знал. Он понял, что если способен убить кого-то, значит, может настать такой момент, когда он сможет убить и себя. И он испугался. И этот страх отразился в его глазах. Проявилась своеобразная печать убийцы, которую невозможно стереть ни тюремным заключением, ни штрафом, ни конфискацией имущества.
    Эта печать видна людям: как тем, кто знал его давно, так и тем, кто встретил его впервые. Люди жалеют его, и никогда больше не стать ему таким, каким он был прежде. Тюрьма или смерть — это избавление для него. Он понял это и ушёл сам, ибо не смог перенести собственного страха перед самим собой, не смог нести печати убийцы.
    Я не был наказан в родном для меня мире за преступления. Но я не был и прощён. Лев Николаевич не простил мне серии убийств даже сейчас, когда он существует в образе Николая. Инглис, я вижу, тоже никогда не простит подобного. Екатерина, кажется, совсем ничего не знает о моих прегрешениях, но, я и в её глаза не могу взглянуть без опасения прочитать  в них  упрёк.
    Пытаюсь вспомнить, с чего всё началось. Я был одержим идеей произвести революцию в программировании. Хотел перевернуть мир, превзойти самого себя, ещё больше мне хотелось превзойти своего учителя. Кое-что, несомненно, удалось. И вот на этом основании, что, дескать, позволено мне всё, потому что я способен творить необычные вещи в рамках моей профессии, я решил, что мне позволено даже убивать, если это потребуется для воплощения моих планов.
    Когда я впервые поднял руку на человека, меня абсолютно ничего не интересовало, кроме тех идей, которые владели моим сознанием в тот момент. Мысль о возможности проникновения в иной мир настолько сильно будоражила моё воображение, что всё, происходящее вокруг, всё, что творилось со мной и с людьми, на судьбу которых я мог влиять, всё это воспринималось лишь как технологическая операция по реализации моего проекта. Убийство — это не простое убийство, а встряска сознания, стимуляция психики, необходимость, без которой невозможно осуществить задуманное.
    Но я так и не достиг цели. Жертвоприношение оказалось напрасной тратой времени и душевных сил. Я лишал жизни девушек, полагая, что это принесёт если и не счастье всему человечеству, то хоть какую-то пользу.
    Разве могло убийство принести пользу? Могло ли  убийство сыграть положительную роль в научном эксперименте? Нет, теперь я это знаю точно, любое преступление из тех, которые совершены мною, можно назвать бессмысленным актом. Каждая и тех девушек, моих жертв, имела мечты и таланты, имела мысли и планы на будущее, могла добиться успехов, например, в науке или искусстве. Я прерывал жизнь наивных и невинных созданий, растаптывая  мечты и девичьи грёзы, способности и талант, возвышенные устремления юных дев, только ещё вступающих в жизнь; я уничтожал те перспективы, которые можно было ожидать от развития этих личностей; я убивал зарождающееся чувство любви; я расправлялся с теми, кто мог дать начало новой жизни. В лице своих жертв я уничтожал новые миры и вселенные, я пресекал нити, которые могли тянуться далеко в будущее. Какие бы гениальные достижения не сулила мне смерть даже одной девушки, всегда есть вероятность, что пусть не она сама, но кто-то из её потомства достигнет много большего.
    Я плохо помню их, тех девушек. Я их всегда плохо помнил. Некоторые из них не успевали даже вскрикнуть, поэтому я не помню голоса. Я почти никогда не смотрел им в глаза, поэтому плохо помню их лица. Конечно, чтобы придумать себе какое-то оправдание, я могу представить, что это были плохие девушки, вредные для общества, их надо было уничтожить. Но я никогда так не скажу. Мне они сейчас видятся ангелами, абсолютно безгрешными существами. Временами мне начинает казаться, что по необъяснимым причинам мне встречались самые лучшие девушки. Если бы я мог возродить их к новой жизни! Но, увы, все наши технологии, позволяющие создавать целые миры, не в состоянии повернуть вспять однажды случившееся событие.
    Можно научиться преодолевать любые расстояния, можно научиться управлять течением времени, можно установить взаимосвязь между огромным количеством миров, но нельзя повлиять на ход событий даже в том случае, если вам удалось побывать на экскурсии в вашем прошлом, — так утверждает Лев Николаевич, мой учитель.
    Я закрываю окно, спускаюсь вниз, иду через площадь мимо памятника основателю города, подхожу к антикварному магазину. Здесь меня ждёт Инглис. Она только что вышла из магазина.
— Решила купить Афродиту, — признаётся она. — Двести дугаров. Представь, Арсений не хотел уступать, просил триста.
— Он всегда  долго торгуется, — говорю я, и мы идём к улице Ста Фонтанов.
    В маленькой старинной кафешке, основанной ещё в эпоху Первопроходцев, мы выпиваем по чашке кофе. Инглис показывает мне статуэтку. В сотый раз я признаюсь, что ничего в этом не понимаю. Мне кажется, на витрине магазина эта вещь смотрелась лучше.
    Потом идём в гости к Николаю. Приветствуя нас, он радуется как ребёнок. Он восторженно рассказывает о своих новых проектах и открытиях и показывает нам фильмы, снятые по обрывкам моих воспоминаний. Я смотрю и прошу отмотать плёнку назад, к тем кадрам, где в тёмно-серой дымке проявляется неясное очертание девушки, которая вот-вот будет задушена маньяком. Как бы я хотел, чтобы жизнь целой планеты так и застыла бы на этом кадре, пока ещё жива эта девушка и парень, идущий за ней следом, ещё не стал убийцей.
         
               
FAN_CRIM_ER