По имени Этюд. Часть 2, гл. 28-29

Диана Доронина
28

Концертное место – ДК Ленсовета.

Ладо торопилась. Недовольна публикой. Взволнованная. Впервые на концерте Созерцателя. Просто распирало от радости. Запомнить всё для Виртуальной Реальности!
– Это правильно, – сказала Лелия.
– Что?
– Правильно, что пошли на концерт.
– Это вынужденно. Я их не люблю, – вспыльчивые изъяснения Ладо. – Толпа народная, жара, охрана. Пиво… Ну, никогда не забуду, как на концерте «ДДТ» меня облили этой гадостью. Но когда Шевчук, есть, на что посмотреть. А Созерцатель рассядется на стульчике – и всё. Да ещё и поёт хреноватенько.
– Всегда ты им недовольна.
– И это правильно.
Стали запускать народ внутрь.
– Войдём, – предложила Ладо.

Диана взглянула на подругу. Быстро и спокойно. Конечно, новенький безразличен им обеим. Только она воспользуется случаем. Даже можно влюбиться. А можно влюбить. Но Диана всем отказала в удовольствии. На уме другие планы. Александр, Пушкинская, 10 на горизонте.

- Пойдём скорее в зал, – приказала Дивия.
Хотелось взглянуть на интерьеры.
– Ну куда ты целый день спешишь? – Юлия не усматривала необходимости.
– М-да, – Дивия оценила, – к сцене приблизиться нельзя. Жаль.
– Я прошу тебя: не делай глупостей.
Дивия улыбнулась.

Рядом с ней оказался Саша.
– Ты вообще откуда? – Диана задала пространный вопрос от нечего делать.
– Оттуда, – и получила столь же витиеватый ответ.
– Чем занимаешься?
– Сейчас – тобой.
Презрительная улыбка не её лице. Остроумием не блещет. Он. Она тоже не остроумна. А потому ценила превыше всего. А тут – нету.

– Ах, да у тебя и футболочка с его портретом. Фу!
Ладо оглянулась. Зал постепенно наполнялся.
– А ты знаешь его по жизни? – усмехнулся с футболочкой.
– Определённо, – Ладо ответила неопределённо.

И вдруг некая всевидящая сила. Заставила Дивию поднять голову.
Созерцатель. Привычка – оглядеть собравшихся.
Скрещённые взгляды. Но, кажется, он не узнал. Слишком далеко.
Дивия перевела дух. Ожесточённо опустила глаза.

Диана погрузилась в самосозерцание. Пробежало пятнадцать минут.

Лелия рядом.
– А он не спешит.
– Семи ещё нет, – Лелия с превосходством опустила руку, на которой часы.
Немного о мелочах. Явление народу умудрились пропустить.
Он медленно и осторожно прошёлся по сцене. Перед микрофоном. Безмолвный.
Дикий свист в зале. Выкрики и восторженные возгласы. Ладо едва не начала плеваться.

Как-то он далеко. Испуганно моргнула Дивия.
Она видела только Созерцателя, находясь за его спиной. Не буду сильно тревожить его.
Взял гитару. Музыка. Песня. Старая, не любимая Дивией.
«Но поёт несравненно отлично», – успокоила себя.

– Постойте, – кто-то воскликнул около Ладо. – А где же новые песни?
– Да подожди! – она прокричала. – В конце. А сейчас из акустики.
Она легко разгадывала интонации Созерцателя. В один стиль. В одну манеру.

Дивия чувствовала, что завелась. Сама по себе.
«Люблю тебя!» – криком к кому-то. Растрепала волосы Созерцателю.
Игриво.
Откинул голову. Поправил волосы. Даже фотография – на память.

Ладо устроилась. Высоко над всеми.
Выпрямилась. В упор – на Созерцателя. Желание загипнотизировать.
Он вскинул глаза. Моргнул. И стал смотреть на гитарные струны.
А потом Созерцатель сдался. Помахала ему рукой. Улыбка.

В конце.
В программе такого не намечалось. Ей на ушко. Что ты делаешь тут?
– Я предупреждала, что злопамятна.
Чмок.
Зачем всё время по программе?

– Ну, как впечатление от концерта? – злобно спросил Лучший Друг.
Дивия не почувствовала его слов. Увлечённо отвечала:
– Всё равно, когда видишь человека на сцене, то это – как по телевизору. Не он будто и не его двойник даже, а бегущие частицы. Как там в физике? Но, самостоятельно взойдя на сцену, ощущаешь себя на все сто. Не знаю даже, как…
– Да ты закроешь свой рот?! Фанатизм так и прёт…
– Фанатизм – это сродни лунатизму. Зомби какие-то. Фанатизм – это заболевание, сошедшее на землю в ХХ веке. Сформировавшееся окончательно то есть.
Лучший Друг не выдержал рассудительного натиска. Втолкнул её в гримёрку.
Дивия замолчала.
– Ты вообще думала, что творила?!
– Да, думала. Я ко всему подхожу творчески. Даже к творчеству. Долго и тщательно думала, – почесала нос и тихо пробурчала: – А что, другим девчонкам можно, а мне нельзя?
Детское возмущение отбило у Лучшего Друга охоту ругаться.
– Интересно тогда, чем ты думала? Каким местом? – даже уточнил. – Ты уже не «другая девчонка». Хоть бы предупредила о своей вылазке. Или здорово тебе вставить?!
– А ну и что, я привыкла, – Дивия взмахнула букетом и засмеялась, – к вашим сдвоенным, но ущербным мозгам – нижним и верхним.
Лучший Друг грозно выругался. Дивия и её нежная улыбка из цветов. Так и хотелось. Стиснуть её. До хруста в позвонках. И…
Второй смысл сказанного. Приземлённый. Грубая пошлость. Порочные мыслишки. Гадкие. Гадливые.

Ладо присела на какой-то стул. Когда услышала шум за дверью. В одиночестве она пораскинула мозгами. Поразмыслила немного. Правда и последствия. Название книги из Клипомании. Всё это должно будет отдавать Ирвином Уэлшем. Но как? Как построить композицию? На основании чего?
Первым не вошёл, а влетел Лад. Дверью он не хлопнул. За ним – свидетели. Остановился перед Ладо.
Она развернула стул спинкой к себе. Села, широко расставив ноги. Спокойно глядела на Лада.
Взял стул и сымитировал её.
– Ты полегче с ней, – голос из-за спины.
– У меня нет слов, – тихо для одной Ладо. – Разве ты не могла попро… сказать мне, чтобы я…
– Там интереснее. Я успела познакомиться с…
– И сразу его оседлала? – Лад съязвил.
– Что? – она с затаённым дыханием.
Лад не ответил.
- Они пришли на шоу? – Ладо улыбнулась присутствующим и к нему: -  Ты вообще кричать умеешь?

- Конечно, -  ответил он, -  о тебе.
Шевеление.
- А сейчас у вас будет банкет? – полюбопытствовала Дивия.
- Сегодня никакого банкета не будет, -  отрезал Лучший Друг. – Сегодня все поедут спать.
- Как это все? – нашёлся возмутитель спокойствия.
- Ладно, а ты в лес по дрова.
- Один в поле не воин.
- Идём, -  сказал Лучший Друг.

- А, чёрт! Моя куртка осталась в гардеробе, -  Ладо спохватилась.
- Подожди, не ходи сама, -  Лучший Друг удержал её. – Давай сюда номерок.
Отдала.
- А что может случиться? – спросила Ладо.
- Смотря куда заведут тебя страсти! Там ещё полно народу. Знаешь, какие девушки тут встречаются…
- Ух!
- Вот- вот!
Незадачливая Ладо.
- Самосуд устроят. Если решусь тебя вызволять, то и мне может не поздоровиться. Устал я.
- Мужчина, между прочим, не должен об этом говорить.
Он постоял, пропуская сквозь себя сказанное.

Ночной Петербург. Красота. Страшная красота.
Диана следила за горевшими буквами. Вслушивалась в мелодичность дороги.
Как в первый раз. Когда приехала в Петербург. Пять часов утра. Октябрь. Конец октября. Невский проспект. Запах. У любого города – своя специфика запахов. Что- то влажное в сочетании с отсигаретным дымком. Со временем адаптируешься – матрица запаха сохраняется определённым участком головного мозга.
Захваченный дух воспоминаний. Московский вокзал. «Брат» Балабанова. Необходимо уехать снова. И снова прибыть. Чтобы тебя кто- то встретил. Когда не встречают, очень тяжело. Надо будет вернуться летом.

- Ну, может, -  улыбка Ладо. – Ты почему мне серёжку подарил? Сколько раз говорить, что человек просто так ничего не делает? Я требую объяснений.
- Мне ты ещё не успела объяснить это.

- У меня идея, -  ни с того ни с сего сказал Любимый Поэт. – Теперь не отделаешься: пиши статью.
- Это с какой такой радости? – Дивия такая ленивая.
- Новая … Нужно осветить.
- У меня нет при себе фонарика. Наосвещали уже. Какая же она новая? Прости, но он спел только три новые. Или четыре. Причём самые ду… Не самые хорошие. Это во- первых. Во- вторых, концерты эти для того, чтобы получить зарплату. Единственно.
Любимый Поэт тревожно косился на него. В третьем лице. А он не обиделся.
- Это смешно, -  она продолжала. – Самое странное, что когда пишут о нём, обязательно коснутся его внешнего вида. Ну, неудивительно. Вот не пишут же про Шевчука, во что он вырядился и как скакал по сцене по пояс неодетый. И даже про Киркорова так не пишут. А это чудо постоянно нарывается. Что ж, на сей раз мне нечего обозначить. Ну, может, то, что растолстел слегка. Да пел весьма неплохо. Писать о личном…
- Ничего подобного. В каком океане такие акулы водятся?
- Я уязвлён, -  прошептал он. – Я польщён.
- Что вы всё шепчетесь? Между нами, девочками?
- Entre nous, -  разъяснила Дивия значительно. – Я вон про Шуру напишу. Давай тебе твой красивый зуб выбьем. Всегда собиралась.

- Короче, один тебе день даю. А завтра найди время и загляни ко мне. После обеда.
Двусмысленное выражение Ладо, направленное на Лада. Он разогнал корабли.
- Я буду там, -  шепнул ей.
- Господа, имейте совесть! – Друг взорвался.
- А ты согласен? – Ладо нахмурилась, идея её забавляла.
- Когда о нём, он всегда согласен. В один голос.
Лад изобразил жестом – мол, решение за тобой. Скажу -  не надо, сделает по- своему.
Против он быть не мог. Ненадобность – понятие нынешнего случая.


29

От Чародея – поступило предложение проводить Ведунью. Ей не хотелось. Она посмеялась над ним. От машины до подъезда рукой подать.
– Действия твои недопустимы, – он пошёл за ней.
– Ты что? – она возмутилась и отшутилась: – Я говорю, что «дома злая родня».
Чародей удержал её за руку. Очень несмело.
– Ну? – Ведунья осмотрела соседские двери.
– Как ты себя ощущаешь в глобальности мира?
Ведунья быстро воспроизвела Цоя:

Снова за окнами белый день,
День вызывает меня на бой.
И я чувствую, закрывая глаза,
Весь мир идёт на меня войной.

Она вздохнула:
– Вот так. До свидания.
И убежала.

Созерцатель вернулся в машину. Поехали.
– Очень долго, – тоже Друг.
– Торопишься?
– Да нет… Подозрительно.

– Это же твоё личное дело. У меня – своё.
– Нет мне до этого никаких дел, – открестился нехотя Созерцатель. – Ты-то, что думаешь по поводу столь значительному?
– Выгодно.
Всплеск гнева.

– Так вот это и есть моё дело! Она, по женственности своей, не во всём разбирается. Ты не имеешь права впутывать её в свои авантюры. Я тебе не позволю.
Лад серьёзно предупредил.
Чем она тебя приворожила?
Отсутствием поисковых работ.

Созерцатель соблюдал нейтралитет. Но, скорее, ничего не знал. Лишь догадывался о своём личном участии в Любимого Поэта проделках. Словно опытный психоаналитик. А порой – откровенная издёвка, насмешки, шантаж.
Созерцатель понимал о деньгах. Но основу жизни не они составляли. Часто хотелось всё бросить. Сбежать на остров необитаемости.
Пока Созерцатель поднимался. Думалось об одиночестве. Оно тяготило. Хотя он его часто желал. Несвоевременность. Но нет ни горечи, ни досады. Лёгкая ностальгия чего-то растраченного.
Но никто не умер.