(Глава из романа «Алый снег Обервальда» – заключительной книги приключенческой тетралогии «Попутчик»)
…Кличка «Кент» прилепилась к Сергею Максимову незадолго до его первой судимости. В возрасте, когда подростков больше обуревает романтика приключений, нежели выбора реальной судьбы. Королями, баронами и рыцарями, именовали себя в играх сверстники. Не устоял и Максимов.
– Вот мой герб, – провозгласил он во весь голос, когда начертал тогда у себя на картонном щите из упаковочной коробки, новое имя.
Оказавшееся пророческим и действительно сделавшим его королем. Правда, в мире криминала. Где сама взрослая и настоящая «коронация» проходила много лет спустя и не в тронном зале, а в очередной «крытке» – тюрьме. Именно там свела его дорожка с хранителями воровских законов.
Став одним из них, Кент сохранил не только свое детское прозвище из рыцарских романов, но и некий романтизм в отношениях. Иногда выручая просителей, показавшихся интересными, что с тех пор не скрывает Максимов. Тем более что прав и за колючкой, и на свободе у этого носителя криминального титула оказалось гораздо больше, чем в официальном обществе у кого-либо «избранного» из реально существующей в этом мире аристократии.
В подростковую же ту пору становления личности он, что называется, «до одури» врубился в содержание романов Вальтера Скотта. С упоением полуночничал над книгами в ярко-красном переплете и золотой вязью имени автора и рыцарским мечом на коленкоре. Собрание сочинений этого, крайне популярного автора в фонде было единственным, как сказала ему библиотекарь. Потому за отдельными томами, с самыми интересными романами, приходилось становиться в очередь.
Однако своего тогда Максимов добился, прочел все, чем были богаты библиотечные полки. Потом это потребовало воплощения в реальности, когда на все летние школьные каникулы родители отправили его на попечение бабушки, живущей в пригороде небольшой узловой железнодорожной станции,
От поезда, на котором добрался самостоятельный паренек, было уже буквально рукой подать до места назначения. На рейсовом автобусе докатил сначала до райцентра, а потом уже и до поселка на опушке соснового реликтового бора.
Их Пеликановка, названная так за бытность, когда-то, на местном озере этих неуклюжих птиц, теперь жила вовсе не рыбалкой и охотой, как прежде. В основном сельчане снабжали молоком и овощами со своих частных подворий работников и отдыхающих соседнего туберкулезного санатория.
Тот располагался непосредственно в сосновом массиве, будучи отгороженным его постоянной природной тенью от нескольких протяжённых улиц деревни Пеликановки. В свою очередь, растянувшихся дворами и огородами вдоль речушки с гольянами, только и водившимися под желтым ковром ряски в медлительном течении воды.
Этот бор, будто самой природой уготован стать подобием Шервудского леса «по-вальтерскоттовски», сразу решил городской гость и многое сделал для воплощения своей мечты.
Благодаря фантазии новоявленного последователя романтического романиста, теперь в сосновом лесу будто бы завелись благородные разбойники во главе со своим предводителем Робин Гудом. Их то и пытались «выкурить» что было сил, обряженные в колоритные латы, собственноручно собранные из жести расплющенных консервных банок, рыцари новоявленного «Короля Кентерберийского».
Просил тот своих «верноподданных» не о многом. А лишь о том, чтобы те называть его не полным титулом, а просто – «Сэром Кентом».
На что Максимов не встретил тогда возражений сверстников, не менее чем он, увлеченных, по рекомендации своего вожака, романтическими произведениями старинного автора.
Ребята охотно включились в новую игру. Всякий раз обнажали они деревянные свои мечи, выструганные из штакетника, когда к ним, на «родовую» территорию пытались проникнуть чужаки из санатория. Проще говоря, свои же сверстники, посланные родителями за молоком для, отдыхающих у них, «диких» квартирантов. Среди которых уж очень хорошо шел под молочко «Господин Фтивазид» – популярное тогда средство от заразной лёгочной болезни.
Все шло своим чередом пока, на беду, не появилось это рыцарское братство новоявленного Кента. Вскоре его, на чём свет стоит, стали проклинать недруги. Уже без уважительного обращения «сэр» называя просто Кентом. При этом полагая, что она и есть самой настоящей ругательной кличкой.
И поделом. Ведь, множество молочных бидонов получили вмятины и были вываляны в дорожной пыли, пропитав её разлившимся «трофеем» псов-рыцарей «Короля Кентерберийского», — гордились меченосцы.
Пока, наконец, жалобы не дошли до бабкиных ушей. И городскому внучку строго-настрого было обещано:
– Отправишься обратно в город в первые же выходные!
Оказия тогда выпадала вполне реальная, когда оправлялись на базар с товаром соседи-огородники, вырастившие на своих участках богатый урожай огурцов, редиски и прочей «укропной зелени». Не говоря уже о знакомых грибниках с их лесным урожаем – тоже способных посадить сорванца в проходящий поезд.
В строгости бабки Сергей-Кент не сомневался. Как и в том, что раньше обещанного, она его из дому не вытурит!
Да и потенциальные провожающие средь недели исполнить свою роль просто не могли. Они преимущественно работали подсобном хозяйстве санатория, где с утра до вечера находилось дело на прополке и поливе, и уже потому не имели возможности увезти его до города в будни.
Оставалось несколько вольготных дней до отцовской трёпки, — понимал Максимов-младший. И уж тут за него готовы были стать горой недавние охотники за лесными разбойниками – «Псы-рыцари сэра Кента». Они, все как один, из чувства протеста за своего гонимого предводителя, в один миг превратилась в ночную прожорливую огуречную «саранчу».
Причем, объектом для тайного сбора недозрелых пупырчатых огурчиков-опупышей, выбрали вовсе не соседские огороды, как прежде всегда водилось, а плантации санаторского подсобного хозяйства. В основном за то, что соблазнительной приманкой, вообще отсутствующей на частных подворьях, был, вооруженный охотничьей двустволкой, сторож.
Этот ревностный страж санаторской собственности вносил особое чувство риска уже тем, что безжалостно стрелял зарядами крупной соли по любому шороху доносившемуся из ночной темноты. И уж тем более не промахнулся бы «огуречник» днем, знали злоумышленники, когда цель для пальбы не скрывали сумерки.
Однако именно теперь лучшее время – ночь выпадало из распорядка Кента, подвергнутого строгому контролю бабушки.
«От греха подальше!» – она теперь запирала внука дома сразу после вечерней дойки коровы и крынки парного молока, выставленной на ужин «своему хулиганистому пострелу».
Но юного Кента и это не образумило.
— Ничего, господа рыцари, сегодня мы его и при свете дня подразним так, что запомнит на всю оставшуюся жизнь, — поделился планами с деревенскими приятелями, перед скорым расставанием, городской книгорассказчик. – Пусть потом бегает за вами без ружья.
– Ну, ты, даешь?
– Да он его из рук не выпускает! — раздался ропот сомневающихся друзей.
– И всегда дробовик на взводе.
— Это к вечеру! — категорично стоял на своем приезжий выдумщик. — А днем, когда сторож обедает у костра, вполне можно утащить ружьишко из его шалаша!
Внезапная тишина, наступившая после обнародованного плана, ничем не напоминала, ожидавшуюся Кентом, реакцию на столь интересное предложение. Все же, обирать огуречные плети, здесь считалось больше баловством, чем делом подсудным. Не то, что кража оружия у сторожа.
Струхнули «Псы-рыцари», поняв, что тут одними разговорами «за жизнь» в кабинете участкового уполномоченного районного отдела милиции, да родительской поркой, не обойдешься.
Унылая нерешительность недавних подчиненных не осталась незамеченной предводителем.
– Ладно, ребята, не бойтесь! – понимающе махнул рукой автор идеи. – Главное беру на себя.
Он ободряюще подмигнул деревенским «лапотным» друзьям. Всем, кто в тот момент прямо уставился на него, будучи обуреваемыми противоречивыми чувствами. И страхом и показать испуг, и нежеланием соглашаться на столь опасную проделку.
– Мне, все одно, бояться нечего, послезавтра нужно обратно в город сматываться, – рассмеялся Кент. – Старая карга уже предупредила, чтобы собирал вещи, и не думал возвращаться к ней в гости, пока не поумнею.
За напускной грубостью Кента все же чувствовалась его немалая обида за такое решение судьбы. Ответным шагом на которую, и могло стать готовящееся « на последок», крайне рискованное «приключение».
Разговор проходил на песчаном, нагретом до обжигающего жара, под полуденным солнцем, бархане у самого поселкового пруда.
Он был устроен здесь когда-то санаторием под водохранилище для полива аллей, а попутно и на радость ребятне. Ведь водоем с годами стал ещё и отличным местом купания. А не только накопителем воды на поливочные нужды того самого подсобного хозяйства, сторож которого, ничего не подозревая о замыслах юных недругов в ту минуту занимался своим обычным делом.
Как показала разведка «псов-рыцарей», он как раз спокойно доваривал на обед, состоящий в основном из похлебки, в которую пошли голуби, метко подстреленные им ещё утром, на здешней же плантации гороха.
Не имело потому смысла дожидаться окончания гастрономической процедуры, на свой страх и риск, прекрасно понимал инициатор проделки. Потому, не теряя больше времени, ватага разжалованных «рыцарей» – кто нехотя, а кто и бойчее потянулись вослед своему вожаку, уже твердо принявшему окончательное решение и готового на все ради достижения цели...
Заросли краснотала, густой стеной отделявшие пруд от «казённого» огорода, окончились прямо у забора. Изрядно охладив пыл друзей.
Но только не Серёги-Кента, которому, после смелого заявления перед сверстниками о грядущем «подвиге», ничего не оставалось, как точно по плану, – лезть в, накрытый сухим сеном, шалаш. Туда, где хранил сейчас свой дробовик, ненавистный озорной ребятне, охранник помидорных грядок, арбузных бахчей и огуречных плантаций.
Пока другие участники «прощальной акции» занимали исходные позиции для набега в других местах обширного огорода, чтобы в случае чего отвлечь внимание сторожа, Кент уже полез к его обители-времянке.
Благополучно миновав открытое для взора сторожа, пространство, он юркнул внутрь сооружения, удачно избежав внимания строгого, но невнимательного мужика, который в тот момент стоял, беспечно повернувшись спиной к шалашу и лицом к угольям костра с, кипящим на них, варевом.
Да и чего было прислушиваться к шорохам за спиной? – полагал, видимо, он. Коли, прежде никогда днем не бывало еще, до сей поры, угрозы овощному санаторскому урожаю.
Помешивая ложкой в, аппетитно пахнущей кастрюле с голубями, сторож со смаком предвкушал наслаждение от предстоящей трапезы.
Так бы и было. Все могло обойтись, как он предполагал, с тех пор не изменил своего мнения Максимов. Не хуже, чем в лучших романах Вальтера Скотта, если бы «повару» не понадобилась щепотка соли. Отправившись за ней, здоровый мужик прямо у лаза в шалаш столкнул с, выносящим его ружье, подростком.
Реакция была мгновенной и у того, и у другого.
– Да я тебя, оголец! — заорал скорее инстинктивно, чем угрожающе, сам оторопевший от такой детской наглости, сторож.
Громкий голос, свирепое выражение лица и сжатые в кулаки клешни здоровенных мужицких рук, не могли не напугать подростка. В душе Кента сам собой сработал инстинкт самосохранения. Вскинув к животу перед собой, как оказалось, заряженную, берданку незадачливый воришка нажал на курки.
Дублетом – из обоих стволов оглушительно бабахнуло на всю округу. Вперед рвануло пламя выстрела, метнувшего прямо в лицо жертвы солевые заряды.
...Крик, матерщина сторожа и плачь, попавшегося «предводителя рыцарей» были последним, что слышали, разбегавшиеся по сторонам, мальчуганы из недавней свиты городского, такого шустрого на выдумки, сверстника.
...Расплата последовала незамедлительно.
Зрение сторожу вернуть не удалось. А вместе с ним, пропала и «светлая будущность» у невольного стрелка. По суровому приговору суда ожидала того воспитательная колония, после совершеннолетия Сергея Максимова, сменившаяся для него навсегда уже вполне «взрослой зоной».
И там, когда ему исполнилось восемнадцать, Кент уже не представлял себе иной судьбы.
После первого освобождения по отбытию наказания, вскоре последовало новое «Уголовное дело». Как впоследствии оказалось, навсегда укоренившее в воровской среде очередного профессионального преступника, бывшего некогда простым «шалуном-огуречником».
Авторитет Сергея Афанасьевича Максимова среди новых приятелей – уголовников рос тем быстрее, чем чаще, забывая паспортные данные, называли они его, самочинно присвоенным, именем древнего кельта. Правда, уже никак не связывая именно этого Кента с там, что когда-то сошел со страниц исторических романов.
...Первый раз тезок – двух Сергеев – Калугу и Максимова судьба свела еще на таёжной зоне. Там, в условиях обычного исправительно-трудового учреждения строгого режима один заживо гнил в вонючих ядовитых испарениях цеха пропитки железнодорожных шпал и телеграфных столбов, а другой – довольно сносно существовал в качестве «смотрящего» над зоной.
Тогда, на этом неофициальном «посту» у авторитетного Кента было все, что только мог он себе пожелать. Для полного счастья не хватала только сущего пустяка, имеющегося у тех, кто жил на «воле», в виде прописки по месту жительства, считал он сам. Ведь, пока отбывал по приговору народного очередной срок наказания, отсутствовали права «избирать и быть избранным.
Что, впрочем, не казалось ему, до поры до времени, очень серьёзной потерей, так как вожделенная всеми осужденными, свобода манила вовсе иными радостями. Ну а пока, за колючей проволокой, лишними были любые «не по понятиям» контакты с представителями законной власти.
Кент фактически решал по собственному усмотрению, кого, из таких же, как он – осужденных карать, или миловать? И при этом невольно обратил своё внимание на настырного новичка, заслужившего «такую честь» своей стычкой с лагерным начальством.
Руководство колонии в ходе конфликта, поступило с отступником соответствующим образом. Отправило отступника от правил на медленное истощение в самый последний круг местного ада. Где, даже за общей колючей проволокой охраняемого периметра «запретной зоны», было самое ненавистное место, медленно и верно отнимавшее силы и душу в едких химических испарениях.
Кент, уже было, решил тогда привлечь парня к более близкому знакомству. Но все случилось помимо воли смотрящего. Калуга сам — безо всякого приглашения попросил о встрече. Когда же получил согласие, пришел в барак к Кенту не с пустыми руками, а с платой за организацию побега в виде драгоценного камня.
Необычной красоты рубин, даже без огранки годился в золотую оправу, чтобы украсить любой светский раут для лиц королевской крови. О чем когда-то, в детских мечтах о рыцарском счастье, столько грезил предводитель санаторской ватаги.
В том, что рубин, преподнесенный парнем, действительно стоил «За бугром» никак не меньше миллиона «зелёных», Кент узнал в тот же вечер, когда драгоценность попала ему в руки. Ведь, среди контингента осужденных тогда находился соответствующий специалист – беззубый старик-ювелир, попавший в «места не столь отдаленные» за махинации с приисковым золотом и валютой.
Он охотно согласился оценить «камушек», протянутый ему «на комиссию» всемогущим теневым владыкой лагерной зоны. Ожидая обычную дешёвую подделку или в лучшем случае копию – так называемый страз. Но действительность превзошла все его предположения.
Едва взглянув через лупу на, освещенный светом из окна, кристалл, ювелир невольно издал вопль восторга. По нему, да ещё заметив, как внезапно задрожали пальцы старого пройдохи, державшие красный кристалл, Кент убедился, что прав Калуга, просивший его о помощи! Цену за неё он готов был платить действительно высокую, какую, судя по всему, ещё никому, и никогда, никто не сулил за подобную «пустяковую», услугу. И не только на этой зоне, но и, ни в одном другом из Российских учреждений исполнения наказания.
Однако понять то он понял истинную цену камню, только не спешил уходить из барака со своим сокровищем. Послушал со всем вниманием до конца восторженные эпитеты в адрес уникального рубинового «карандаша». Пока эксперт не стал повторяться,
Исчерпал свои познания по части минералогии, догадался визитер. Но не смеет, мол, остановить красноречие, дабы не прогневить всесильного в этом лагерном мирке, авторитета.
Лишь после этого Кент распорядился выдать обещанный гонорар – кулёк с колбасой, сахаром и чаем. Ставший, якобы, еще и платой ювелиру за его за молчание. Тогда как на самом деле, другим из своей «свиты» приближенных велел той же ночью, придушить старика:
– Пока тот «не раскололся» перед начальством об увиденном, в бараке.
Что и было исполнено теми, так аккуратно с помощью подушки, так что выглядела кончина пожилого ювелира, как обычная смерть от старости.
Разумеется, пользовавшийся неограниченной властью на своей «зоне», Кент то же самое, вполне мог бы сотворить и с предъявителем рубина. Да только не спешил с расправой. Так как до конца не был уверен в том, что « с воли» кто-то действительно не «стукнет» операм про камень.
О чем и предупреждал Калуга.
Тогда простой «шухер» от побега, на самом деле, оценил Кент, покажется детской забавой, по сравнению с перспективами попасть в жернова следствия в связи с незаконным оборотом драгоценных камней.
Но, честно говоря, был у смотрящего и свой резон «подставить» этим побегом местное начальство. До той поры оказывавшее ему и некое покровительство и послабления в обмен на гарантии зековского послушания, под строгим доглядом смотрящего.
Просто с последним этапом в исправительное учреждение пришла Кенту малява – весточка-письмо от друзей с воли. В которой говорилось, что ему нужно делать в ближайшее время.
Якобы, московские партнёры их лагерного начальства по изготовлению в их лесной колонии – ИТУ, срубов дачных домов и возведению готовых строений уже в районе столичного пригорода допустили «косяк». Мол, в чем-то «перешли дорогу» важным людям из криминалитета. А потому, самым лучшим предупреждением начавшегося под «ментовским присмотром» «дачестроительного бизнеса», могло бы стать самое серьёзное нарушение режима! Из-за которого, по уверению автора малявы, обязательно последуют оргвыводы со снятием погон.
– Вот здесь и был бы очень даже кстати успешный побег любого заключенного, а не именно Калуги! – вслух проговорив от радости себе самому под нос, решил тогда Сергей Максимов. – Очень своевременным будет побег, да еще, организованный опытной рукой и с особой дерзостью.
К той поре сам проект у него уже имелся, как отбыть за «периметр» в тайнике, среди штабеля брусьев именно «неугодного кому-то» сруба для дачи, груженного на платформу товарного состава.
Ещё же один резон – действительно помочь бедолаге-лагернику с побегом, тогда напрашивался сам, что называется, собой.
Из умной заграничной книжки, утверждавшей, что не нужно скупиться на добро, если оно тебе ничего не стоит, Кент вывел окончательное решение:
– Авось еще сведет судьба наши дорожки!
На душе оставалась и затаённая мыслишка о том, что, возможно, на воле спрятал Калуга еще где – меньшего «брата», а то и настоящего брата-близнеца того ценнейшего рубина – миллионника?
И, так оказалось, что много лет назад, он как в воду смотрел! Не смотря на то, что сам Кент, потеряв из виду своего бывшего крестника, почти успокоился насчет предполагаемых рубинов, но судьба вдруг сама напомнила ему о пережитой встрече с предъявителем уникального кристалла.
Кент и уже разыскивать того перестал. Слышал только, мол, сняли с того прежнюю судимость и реабилитированный беглец, чуть ли не обратно в армию подался. Пока имя Калуги не назвал ему «на ухо», приговоренный к смерти генерал из печально знаменитого столичного следственного изолятора.
...Туда авторитет попал по явной «ментовской подлянке».
Отправился на встречу с другими такими же «коронованными» вожаками уголовного сообщества на, предоставленном ему партнёром, «Мерседесе». В багажнике которого устроители облавы, будто бы «совершенно не случайно» и отыскали криминал. Это был, принадлежащий, якобы, ему и нигде не зарегистрированный, газовый пистолет импортного производства «Рекс-Агент», переданный под стрельбу боевыми малокалиберными патронами.
Следователь особо не церемонился.
– Год у тебя за «ствол» уже есть! – заявил он подследственному. – Колись до конца, чтобы еще больше к нему не намотали!
Впрочем, оказалось, что можно было легко выйти отсюда на свободу гораздо быстрее и по-чистой!
В приватной беседе, устроенной им в комнате для допросов, не стал скрывать особых условий возможной сделки, хороший знакомый Кента еще по прошлым делам, хлыщ из следственного отдела:
– Нужно лишь кое в чем помочь.
На что Кент согласился далеко не сразу.
– Вы, гражданин начальник, наверное, забыли о моих принципах, – с показным негодованием возмутился тогда авторитет. – Да и против моих адвокатов ваша подстава много не потянет.
Но и далее собеседник в штатском, как, оказалось, был готов убеждать, да ещё и более вескими аргументами. На стол перед Кентом веером легли протоколы экспертиз. Пусть и подозрительно смахивающих своей однообразностью друг на друга, но из разряда таких, против которых не попрешь. Со ссылкой на пальцевые отпечатки.
Следователь добавил к вышесказанному:
— Не сомневайтесь, вещественное доказательство самое настоящей!
И уже видя, что удалось окончательно убедить Максимова согласиться на сотрудничество, перестал «Валять Ваньку».
– На судимость за нарушение «Закона об оружии» вполне потянет, – услышал Сергей Афанасьевич. – Если, разумеется, не сговоримся по-доброму.
Отклик сам требовался в ответ на столь радужную перспективу.
– Что для этого нужно? — неохотно использовал Кент, предложенный ему, шанс уйти от липовой ответственности.
Резонно полагая при этом, что простой интерес, еще не означает полное согласие к сотрудничеству. Тем более, что и прежде, бывало, «контачил с красноперыми».
– Вот так лучше будет! – полностью перестал куражиться собеседник над, сидевшим против него, подозреваемым.
Он понизил голос почти до шепота.
– Генерал тут один с Кавказа, мой бывший коллега, язык готов развязать длиннее положенного, – произнёс следователь и в том же духе поставил перед уголовным авторитетом задачу. – Хорошо бы укоротить.
Видя, вдруг появившийся интерес Кента, еще не имевшего прежде власти над судьбами настоящих генералов, чиновник уточнил:
– Пока держим в камере, почти рядом с вашей.
И продолжал так, как будто говорят о давно решённом договоре на простую бытовую услугу.
– Так, что просто нужно будет прогуляться, проконтролировать, – на стол перед Максимовым легла фотография обречённого. – Главное, чтобы с ним очень аккуратно обошлось.
Тогда и узнал Кент про обязательный след от петли на шее:
– Без явных следов насилия.
...И сокамерники, уготованного на смерть, Никифорова, якобы, по недосмотру властей следственного изолятора, оказавшегося в общей камере, тогда подобрались не случайные, а в полном соответствии с, отведённой им, ролью. И тоже, как позже стало ясно Кенту, не без ведома «верхов»! Тех чиновников, которые были кровно заинтересованы в расправе, вроде того самого деятеля из следственного управления.
При непосредственном их содействии был беспечен обреченный «коллега» «контингентом» сидельцев, уже знакомых с авторитетом и готовых на все по одному знаку Кента.
Как он впоследствии узнал, за эту помощь, его «братве-душегубам», была обещана «амнистии по-тихому», воспринятая с энтузиазмом. Только не ведали оба сокамерника генерала истинную цену себе самим после того, как «мавр сделает своё дело», посмеялся над простодушными гопниками-лохами их недолгий шеф. Такие свидетели сами долго не живут!
Но тогда вовсе не по их вине, а исключительно по причине гнилых простыней процедура казни несколько затянулась. И как казалось – в пользу Кента. Ведь, тогда он и услышал от обречённого генерала удивительные откровения.
В них фигурировала фамилия и имя Сергея Калуги связанного с давней афганской историей. Той самой, что наконец-то проливала заодно свет и на тот уникальный рубин из таёжного лагеря, что, как прекрасно помнил Кент, выручил беглеца, и на сотни килограммов других из одного с тем рудника.
– Их сбросил именно сержант Калуга с вертолёта в ущелье Сары-Бут, — перед самой смертью, лёжа в путах на бетонном крашеном полу камеры, утверждал Никифоров своим палачам, рассказывая им во всех подробностях о трагической операции группы спецназа военной разведки из бывшей своей бригады.
Теперь, оказавшись разоблаченным нынешней власти по милости того самого Калуги, подследственный генерал, как оказалось, просто не желал так легко и неотомщено, расставаться с жизнью.
И все же, Максимов, «клюнув» на приманку, предложенную ему, уже обреченным на смерть генералом, даже не мог и подумать о другой стороне дела.
О том, что Никифоров в тот страшный для себя миг готовил не только месть Калуге руками уголовников. Но и их самих – своих убийц собирался подставить под разящий меч возмездия.
Уже тем, что обреченный политик не сказал ни слова о причастности Сергея Калуги к такой серьезной организации, как «Контора Айболита». Где за иного своего человека, порой, могли не пожалеть никого на свете.
Вместо этого, «душители» с интересом послушали исповедь человека, на их взгляд, лишь откровенно жаждущего даже перед неминуемой смертью лишь добиться мести обидчику!
Крайний интерес, вместе с Кентом, проявили также двое других уголовников, присутствовавших при разговоре. Не ведая, что тем самым во второй раз обрекают сами себя на подобный же скорый и незавидный финал.
Первой расправой, нисколько не сомневался Кент, станет «карачун» от заказчика, готового пощадить только, выгодного ему, авторитета. Но, ни за что на свете, не желавшего иметь в живых столь важных свидетелей. Уголовников, способных проговориться в недобрый час о том, как на самом деле скончался коррумпированный генерал.
Хотя, не только министерские коррумпированные чиновники, могли теперь жаждать, как можно большей секретности в той истории. Как созрело в голове у руководителя казни, по всему выходило – именно он сам, был тем другим, кто бы хотел избавиться от свидетелей. От подельников, случайно, как и он сам, услышавших всё сказанное генералом в этой камере следственного изолятора.
Довольно быстро Максимов поняв, что выгода от владения информацией, способна обернуться баснословными барышами уже тем, что сулила рубины, сброшенные на один из ледников Памира.
Особенно поверил Кент в грядущую удачу, когда Никифоров, подробно поведав про сокровища, поджидающие смелого человека в высокогорье, заодно подсказал ему, где можно найти ту «ниточку», потянув за которую, легко можно будет повести единственного свидетеле сброса «рубинового балласта» туда, куда нужно.
Даже «на ножи»:
– Как телка, уготованного к забою.
О ней, этой самой верной «ниточке» генерал сам, по его словам, узнал совершенно случайно. Выведал из разговора с Калугой на горном биваке с, излишне разоткровенничавшимся тогда перед ним, отставным сержантом спецназа.
Прежде неизвестный Максимову паренёк – Вадим Потапов, оказывается, был несказанно дорог однополчанину.
– Именно воздействуя на него, на этого пацана, легко можно осуществить необходимую «дрессуру» нашего геройского десантника в том направлении, какое требуется для достижения цели! – такими оказались едва ли не последние слова Никифорова.
Перед тем, как очередная, более крепкая удавка из простыни, окончательно прервала его бренное существование.
А уж найти обоих – Вадима Потапова и Сергея Калугу в Москве для Кента было проще простого. После чего оставалось проявить всего лишь немного настойчивости и самой обычной наблюдательности. И можно было начинать просчитывать все варианты новой встречи с бывшим «крестником» по лагерю, откуда парень смог спастись, только благодаря помощи старого знакомого.
Но, как оказалось, «чисто гражданские» дела преподнесли меньше хлопот, чем те, которые касались прошлой армейской службы обоих – покойного ныне генерала Никифорова и здравствующего пока, сержанта запаса Калуги.
Более сложной задачей стала, добыча их архива Генштаба, в чем и убедился Кент, подробных документов о том, что в действительности произошло на борту флотского вертолёта «Ка-32».
Машина улетела тогда совершенно новой, прямо с завода, много лет назад в лабиринт заоблачных вершин – семитысячников. Гиндукуша. И, как гласили вожделенные бумаги, вернулась обратно без, захваченного на руднике, груза. Зато, с окровавленным пассажирским салоном и простреленными бортами. О чем уже можно было и не докладывать в столь высокие инстанции.